-

Новые материалы для истории Коканского ханства.

Тарихи Шахрохи. История владетелей Ферганы. Сочинение муллы Ниязи Мухаммед бен Ашур Мухаммед, Хокандца. Издана Н. Н. Пантусовым. Казань. 1885.

Краткая история Кокандского ханства. Составил В. П. Наливкин. Казань. 1886.

Фергане, можно сказать, посчастливилось. В прошлом году Н. Н. Пантусов напечатал в Казани текст “Тарихи Шахрохи” (по чтению издателя: Шахрохиэ), историю владетелей Ферганы, сочинение коканца муллы Нияза Мухаммеда, а в нынешнем В. П. Наливкин порадовал нас “Краткою историею Кокандского ханства”, по местным источникам составленною.

До последнего времени мы вовсе и не подозревали, что существует довольно обширная туземная литература для истории Коканского ханства. Г. Пантусов не только указал на одно подобное произведение, но не жалея ни трудов, ни денежных затрат на такое издание, которое не может окупиться, обнародовал обширную летопись на таджидком языке. После записок мирзы Шемса, это самый обширный текст, сделавшийся доступным ориенталистам. Разница между записками мирзы Шемса и историею муллы Нияза та, что первый, простой торговец, писал на [176] простонародном языке, второй же, как мулла, то есть, человек в некотором роде ученый и начитанный, не мог излагать свое повествование языком народным, а считал необходимым уснастить свою речь арабскими словами и выражениями, прибегая к громким фразам. Оттого у него можно встретить выражения: аркони даулет, то есть, “столпы государства”, что вовсе не идет к коканским халатникам, и титул сахиб-киран, то есть, “обладатель счастливого созвездия” в применении к местным правителям, людям вообще ничтожным, никакими достоинствами не отличавшимся, и другие прелести в этом роде. Замечательно, что в Фергане занимались составлением исторических записок муллы, когда по местным понятиям подобное занятие всего приличнее мирзам, писарям, как это водилось в Бухаре и Хиве. В обоих этих ханствах, да в последнее время и везде в Средней Азии муллы пренебрегают “тарихами”, цена которых на местных книжных рынках поэтому значительно упала. В Фергане было не так, и главным виновником подобного исключения является, надо думать, Омар хан. Его покровительство поэтам и щедрое поощрение их разными должностями способствовало процветанию поэзии в коканском ханстве, а вместе с тем усилились литературные упражнения и всякого другого рода. Что же касается до стихов на сартовском языке или на таджицком, то они сделались необходимою принадлежностью истории (В Кокане просил я одного сарта, с которым познакомился и сошелся довольно близко, описать мне одно событие, в котором принимал он деятельное участие, но тот ни за что не соглашался это сделать, заявляя, что не в состоянии исполнить мою просьбу хорошо. “Что верно описано, то и хорошо” - убеждал я его; но оказалось - совсем не о верности думал мой приятель: он жалел, что не может облекать свой рассказ в стихотворную форму, а какое же описание выйдет без стихов?). Изложение событий, внутренних и внешних, одною прозою, без поэтических прикрас, сделалось невозможным, иначе оно вышло бы не изящным. На сколько история выигрывает от такого приема, это другой вопрос. Но покровительство сделало свое дело: оно вызвало к жизни народный талант, остававшийся до того скрытным. Туземные поэты, еще не так давно прославлявшие подвиги своих ханов, в настоящее время, за неимением такого выгодного занятия, промышляют шантажом. Они вымогают у достаточных людей деньги под угрозой сочинить на них сатиру. [177]

Начинается история владетелей Ферганы с предания, по которому коканские ханы ведут свой род от Бабура, и далее от Тимура (Тамерлана). Составить знатную родословную тому или другому счастливому выскочке в Средней Азии, при отсутствии там исторической критики и исторических исследований, очень не трудно, и такие родословные действительно сочиняются: самому Тимуру дали в предки Чингиз-хана. Подобная лесть в Средней Азии имеет большое значение и весьма выгодна для льстецов.

Это предание сообщает следующее: потерпев окончательно неудачу в последней битве с узбеками в 918 (1512) году, Бабур едва успел спастись бегством в Фергану, вместе с своею женою, находившеюся в последнем периоде беременности. Там родился у них сын. Беглецам, однако, было не до сына, они решились бросить его на произвол судьбы, положив у дороги под кустом и в виде обеспечения будущности младенца Бабур оставил при нем свой кушак с драгоценностями. Ребенок не погиб: узбецкие старшины, случайно проезжавшие около этого места, заметили ребенка, взяли на воспитание и дали ему имя Алтун-бишик, “Золотая колыбель”, ради сокровищ при нем оказавшихся. От этого Алтун-бишика, происхождение которого вскоре сделалось известным его воспитателям, и начинается генеалогия коканских ханов. Это же предание находим и у г. Наливкина. Если разобрать этот рассказ, то едва ли от него что-либо останется. Зачем Бабуру брать с собою в поход жену, да еще беременную? Зачем ему бежать в Фергану, где утвердились его враги узбеки, когда открыт был прямой путь в Кабул или по крайней мере к верховьям Зеравшана, откуда не трудно было перебраться в Хиссар?

Изложение событий доведено в этой истории до последних дней ханствования Худояра.

Ученая деятельность г. Пантусова хорошо известна и оценена уже по достоинству, имя г. Наливкина известно менее, так как он помещал свои статьи (исследование о сыпучих песках за Коканом, заметки по вопросу о лесном хозяйстве в Фергане) преимущественно в Туркестанских Ведомостях, газете, заключающей в себе драгоценнейшие материалы для изучения Средней Азии, но к сожалению, совсем не распространенной вне пределов Туркестанского края. Не так давно изданный г. Наливкиным [178] сартовско-русский словарь также мало известен (На днях появился прекрасный труд В. П. Наливкина и М. В. Наливкиной: “Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы”, заслуживающий подробной рецензии.). Г. Наливкин принадлежит к числу весьма немногих деятелей в краю, основательно изучивших местные языки. По выходе из артиллерийского училища, г. Наливкин начал свою службу в Ташкенте, куда прибыл как раз перед хивинским походом (1873 года), в котором и принимал участие. Вскоре затем был перечислен из строя в военно-народное управление и занял должность помощника уездного начальника в Намангане, должность довольно видную и хорошо обеспеченную. Но желая изучить быт и язык туземцев, преимущественно киргизов, он, человек уже семейный, вышел в отставку и поселился в одном кишлаке, приобретя в собственность небольшой участок земли. Там жил он вполне жизнию туземцев, близко сошелся как с сартами, так и с узбеками и, по видимому, не желал ничего лучшего, но предполагавшийся поход, если не ошибаемся - Аланский, расстроил все дело. Вытребованный на службу, г. Наливкин принужден был продать свою землю, конечно, за бесценок, и вернуться в общество высшей цивилизации. Поход, однако, не состоялся, а устроиться вновь на туземный лад г. Наливкину было уже трудно. Но так как истинные знания и способности даром не пропадают, то и ему пришлось применить приобретенные познания к делу: в настоящее время г. Наливкин состоит преподавателем местных наречий в учительской семинарии в Ташкенте и в школе, основанной нынешним генерал-губернатором для обучения туземцев русскому языку.

Полная возможность для г. Наливкина пользоваться всею туземною литературой и устными рассказами, близкое знакомство со страною, историю которой он взялся изложить, все это заставляет нас обратить особенное внимание на его труд, к чему мы и приступаем.

Г. Наливкин перечисляет следующие туземные сочинения, которыми он пользовался: 1) Джаан-нама. История Коканского ханства. Сочинение Аттара муллы Аваз-Мата, 1283 год (1866). Изложение событий кончается 1283 годом. 2) Мунтахаб ут-Таварих (или иначе Интихаб-и-Таварих). История Бухары и Коканского [179] Ханства. Сочинение Хаджи Мухаммеда хаким хан тюри, сына Сеида Маасум хана (потомка Хазрет-и-Махдум-Азама), возведенного Омар-ханом в звание Шейх-уль-ислама. Изложение доведено до времени правления Ширь Али хана включительно. 3) Шах нама (поэма). История Коканского ханства до вступления на престол Худояр-хана включительно, 1292 г. (1875). Сочинение Муллы Шамси, поэта пишущего и по сие время под псевдонимом Муллы Шауки. 4) Джанг-нама (поэма). История кипчацких восстаний при Шир-Али и Худояр-хане 1269 г. (1852). Сочинение того же муллы Шамси. 5) Шах-и-Джарир (правильнее: Шейх Джелиль). Предание о завоевании арабами северо-западной части Ферганы. Время составления и имя автора не известны. Все эти сочинения оказываются для нас новостью, и за сообщение о них мы должны быть весьма признательны г. Наливкину. Жаль только, что г. Наливкин, которому они, конечно, хорошо известны, ничего не говорит о внутреннем достоинстве этих сочинений и о степени их достоверности. Подробное и научное описание перечисленных рукописей было бы, по нашему мнению, гораздо важнее изложения коканских событий. Не говорит он, с какого времени начинается изложение в них. Нельзя не пожалеть также, что в своем труде он нигде почти не делает ссылок на источники. С одной стороны, читатель, который может пользоваться и восточными рукописями, будет в затруднении произвести проверку того или другого известия, с другой - для определения степени достоверности приводимого рассказа очень важно знать, из какого источника он заимствован, - ведь источник источнику рознь. Отсутствие цитат более или менее обширных является существенным недостатком книги. Названия сочинений не переведены на русский язык. Рукописью “Тарихи Шахрохи” г. Наливкин, судя по его книге и отсутствию ссылок на нее, не пользовался.

С первых же слов г. Наливкин заявляет о полном почти отсутствии, как в русской, так равно и в западно-европейской литературе, сочинений по части новейшей истории Ферганы. Не совсем это так. Еще в сороковых годах собраны были у нас, в Сибири, исторические и при том довольно обстоятельные сведения о коканском ханстве и напечатаны в 1849 г. в Записках Русского Географического общества. В Трудах восточного отделения Археологического общества во II томе при нумизматической статье Григорьева сообщены краткие исторические данные [180] об этом ханстве. Там же помещена составленная, на основании расспросов от достоверных людей, статья В. В. Вельяминова-Зернова “Исторические известия о Коканском ханстве от Мухаммеда Али до Худояр-Хана”, то есть, описано самое интересное время, время сформирования ханства. К этой статье приложен любопытный дневник ростовского купца Ключарева, находившегося в Ташкенте по торговым делам в 1852 году с февраля по май включительно. Дневник этот передает так живо и просто положение ташкентцев во время осады города Мусульман-кулом, как не делает этого ни одна туземная летопись со всеми ее шиърами (sic. - OCR) в виде рубаи, месневи и прочею стихотворною дребеденью. В Вестнике Русского Географического Общества 1856 года кн. V помещена другая статья г. Вельяминова-Зернова: “Сведения о Коканском ханстве”. О событиях в Кокане находим указания и у мирзы Шемса. В 1863 г. Григорьев в Известиях Археологического Общества опять напечатал статью под заглавием: “Еще о коканских монетах и событиях”. Отрывочные сведения можно найдти у русских путешественников, посещавших ханство и пребывавших там по разным случаям или находившихся в плену у коканцев (Ф. Ефремов в 1780 г., Бурнашев и Поспелов в 1800 г., Назаров 1813 г., хорунжий Потанин 1830 г., пленные Милютин и Батарышкин 1849-1852 гг.). Для истории более нового времени могут служить статьи в Туркестанских Ведомостях (например, 1872 г. № 35). Положение же ханства в последние годы ханствования Худояра наглядно представлено в статье кн. Дм. Д-го, “Пять недель в Кокане” (в Русском Вестнике 1871 г. кн. январская). Это у нас. На западе литература не так обширна, но и там кое-что есть. Клапрот сделал перевод на французский язык главы о Кокане из китайской статистики Дай-цин-и-тун-чжи и напечатал в Magasin Asiatique 1825, кн. I. Сведения относятся к самому темному периоду истории ханства и дают такие указания, каких нет, как увидим, и в книге г. Наливкина. В 1817 г. собрал сведения о Коканском ханстве мир Иззет-Уллах. Не забыто это ханство и у Абдул Керима, сочинение которого под названием l’Asie Centrale издано г. Шефером в тексте с переводом (Publications de l’ecole des langues orientales vivantes). Наконец, иностранцам были доступны сообщения об истории коканского ханства в записке Ханыкова у Френа в Nova Supplementa и у Скайлера в его Turkistan, London, 1876, vol. I), где изложена [181] новейшая история Кокана по русским источникам (Appendix I, p. 337-359). Все эти статьи дают нам полную возможность в общем верно узнать ход истории Коканского ханства. Нам были не известны только некоторые подробности.

В I главе г. Наливкин старается разрешить три вопроса: 1) о пунктах древней оседлости Ферганы, 2) об этнографии этой страны, и 3) о причинах, по каким та или другая народность заняла то или другое относительное положение в ханстве. Как ни интересны эти вопросы, надо заметить, что для удачного разрешения их нет еще у нас, как не было и у г. Наливкина, достаточно веских данных. Ни местные источники, ни личные наблюдения г. Наливкина не могли дать ему твердых точек опоры для теории им составленной.

Объяснив нам современное географическое положение Ферганы, г. Наливкин заявляет, что несколько веков назад она представляла совсем другую картину. Весьма вероятно, но на чем основан этот вывод: на геологических изысканиях? или на исторических свидетельствах? Нет. Автор доверился местным преданиям о завоевании Ферганы арабами (Шейх-Джелиль). Эти предания интересны тем, что выражают позднейший взгляд туземцев на это завоевание, извлекать оттуда исторические факты надо с крайнею осторожностью, да едва ли и есть к тому какая-либо надобность, потому что походы арабов в Мавераннагр нам хорошо известны из арабских источников, никаких сомнений не возбуждающих. Если же верить легендам, то окажется, что Али совершал свои подвиги в Туркестанском крае вообще и в Фергане в частности, где показывают места его пребывания и отдохновений (кадам-джо), укажут даже могилу, где он будто бы похоронен. Заметим кстати, что эта легенда об Алии, очень распространена в Средней Азии, и как она, так и другие ей подобные, дают повод предполагать, что древние легенды под влиянием ислама приняли иной вид, изменились: местные герои, которых не могло не быть в Средней Азии, обратились в библейские личности и мусульманами чтимые святые. Мысль эта принадлежит не нам, она высказана другим ориенталистом, но к ней мы вполне присоединяемся.

Г. Наливкин признает существование в древности, то есть, в период завоевания Ферганы арабами, следующих городов: Ахсы, Касана, Андиджана, Узгента, Оша, Маргелана, Исфары, Варуха [182] Канибадама и Ходжента (стр. 4). На каком, спрашивается, основании? на том, что о них только и упоминается в легендах? Вероятно. Между тем у нас есть для этого источник первейшей важности - подробное описание Ферганы, составленное арабскими путешественниками X века. Этот источник избавил бы автора “Краткой истории Кокандского ханства” от необходимости искать подкрепления своему положению - у кого? - у Бабура, писателя XVI века. Но есть пропуски и у Бабура в его описании Ферганы.

Г. Наливкин не обратил на них внимания, а потому и заявил: “достоверно известно, что в то время (то есть, в XVI веке) не существовало еще: Кокана, Чуста и Намангана” (стр. 20). Все эти города он считает новыми. Наманган существует, надо думать по некоторым его намекам (на стр. 23-24), около 250 лет; Кокан же основан в 1153 году гиджры (= 1740) (Собственно первоначальное основание Кокана, по сообщению г. Наливкина, произошло немного раньше, около 1732 года, но тогда город назывался иначе: Иски-курганом или Кала-и-Раим-бай (по имени основателя Абду Раима, стр. 56-57).). По случаю чего и хронограмма сочинена туземными учеными, большими любителями хронограмм (стр. 59). О времени основания Чуста ничего не говорится. Относительно Намангана ничего сказать не можем, может быть, оно и так, но Чуст появляется под именем Джуста ранее, чем полагает г. Наливкин; а недавнее будто бы основание Кокана, не смотря на категоричное заявление, приведенное выше, нам весьма сомнительно. Если не город, то селение должно было существовать здесь гораздо раньше XVIII столетия. Быть может, вся деятельность “основателей” заключалась в устройстве урды и возведении городских стен. Нам самим удалось видеть на ханском кладбище в Кокане дахму (мавзолей) весьма древнюю и уже значительно пострадавшую от времени. Кроме того, у Истахри и у Ибн-Хаукаля, в X стало быть веке, находим мы указание на город Ховакенд (можно читать и Хокапд), который по расстоянию от Шашской реки (Сыр-дарьи) и от Ахсы, как раз соответствует нынешнему Кокану. Наконец, г. Наливкин ничего не говорит о других городах, о которых сообщают нам арабские путешественники; а они сообщают еще, что, кроме городов, в Фергане было так много больших деревень, как нигде в Мавераннагре. Все это значительно подрывает в наших глазах теорию автора касательно высыхания дна Ферганской долины. [183]

Так как г. Наливкин взялся изложить историю Коканского ханства, а не Ферганы собственно, то ему не следовало бы обходить молчанием и другие части ханства, в числе которых видное место занимала Ташкентская область. Но он вообще нигде не говорит ни о границах ханства, ни о том, как они расширялись и сокращались; а ведь это для читателя весьма важно знать.

Что же касается того, как шло заселение в Фергане, то это вопрос пока еще темный, хотя бы и для того времени, как стала она наводняться народами тюркского племени. Вообще эта глава, по нашему мнению, весьма слабая. Мы не стали бы, пожалуй, на ней и останавливаться, если бы в ней не была проведена одна, величайшая для историка, ересь, на которую следует обратить внимание.

На стр. 12 читаем: “уже в VII веке (гиджры, надо полагать, то есть, в XIII-м нашей эры) Фергана была наводнена узбеками (). Открытие сколько неожиданное, столько же и интересное. Признаемся, мы никак не могли себе уяснить, что собственно разумеет г. Наливкин под словом узбек. Для нас это термин не этнографический, а политический. Известная группа обитателей киргизских степей образовала политический союз под именем узбеков, состав которых был, поэтому, совершенно случайный. Произошло это в XV веке, и никаких узбеков до того не было; а потому помещать их в XIII веке - странно. Приходится допустить, что образование узбекского союза г. Наливкину не известно, иначе не сказал бы он, что дикий, невесть откуда вторгнувшийся в Фергану кочевник-узбек явился там в роли созидателя арычных систем (стр. 26), так как давно объяснено, когда и откуда вторгнулись в Фергану узбеки. Если г. Наливкин под именем узбеков разумеет некоторых народцев тюркского языка, то опять - каких же? Порешив, что Фергана была наводнена, узбеками уже в XIII веке, г. Наливкин прибавляет: “однако же не следует думать, что их переселение в Фергану было делом (хотя бы и исторического) момента; переселение это, как кажется, продолжалось в течении довольно продолжительного промежутка времени, причем некоторые роды, разумеется за исключением раньше вторгнувшихся сюда тюрок-сельджук, пришли одни несколько раньше, а другие значительно позже прихода самого Чингиза. По той же причине разные роды узбеков проникли в Фергану несомненно разными путями, то есть, входили в нее с разных сторон. Так, например, можно [184] быть почти уверенным, в том, что род Кипчак вошел в Фергану через западную ее границу, а роды Кыргыз и Багыш - через восточную” (стр. 12-13). Мы очень далеко ушли бы, если б стали возражать на эти выводы г. Наливкина, которые к тому же и не составляют существенной части его сочинения, но не можем не обратить внимания на ту легкость, с которою двигаются у него народы. Вздумал род Найман поселиться в Фергане, забрал свое имущество и стада, пришел, положим с запада, да и сел в облюбованном месте. Через несколько времени род Багыш проделал тоже с восточной стороны. А кто, спрашивается, пустит их туда? Но мы находим в “Краткой истории” еще нечто другое: “В начале VII века (начало XIII века христианской эры) в Фергану хлынули волны того великого людского моря, которое известно в истории под именем полчищ Чингиз-хана и именуется большею частью писателей-историков монголами. Почему историками принято это далеко неправильное название, понять довольно трудно, ибо те самые полчища Чингиз-хана, которые называются монголами, основали в России татарские ханства или царства, а татары суть не что иное, как Ногай, один из известных нам 92 родов узбеков. Ни один туземец не скажет вам, что Чингиз был монгол, а назовет его узбеком” (стр. 11). Не у туземцев Ферганы будем мы учиться истории и авторитету их не предпочтем наши исследования. Кто был Чингиз-хан - мы знаем, как знаем и состав его полчищ, и упрекать историков в непонимании дела в этом случае нет никакого основания. Увлечение узбеками дошло у г. Наливкина до того, что он и в Астрахани отыскал их: “под именем Аштраханиэ разумеются узбеки, переселившиеся в бухарское ханство из прежнего астраханского царства” - замечает он (стр. 46, примеч.). Аштраханиды были не узбеки, а потомки Батыя, Батуханиды, удалившиеся в Бухару, вследствие волнений у себя дома, и породнившиеся с Шейбанидами путем браков, почему и явились они преемниками этой последней династии, пресекшейся за смертию всех представителей ее.

Мы сочли нужным высказать эти замечания ради того глубокого уважения, которое питаем к автору этой книги, впервые выступившему на поприще истории Востока, поприще весьма нелегкое, где и опытный исследователь не всегда может избежать промахов, а новичку и тем более это трудно.

Мы не знаем точно, вследствие каких причин обострились [185] отношения между сартами и узбеками, обострились до непримиримой вражды, до кровавой расправы одних над другими, чья сила берет перевес. Г. Наливкин лично наблюдал эти отношения и его объяснения надо принять к сведению (По дороге из г. Кована в Ашту, у самой переправы через Сыр-дарью, на правом ее берегу находится кладбище узбеков кипчаков, которые даже и в настоящее время не пускают сартов хоронить на этом кладбище своих покойников. Вот как далеко зашла вражда между этими народами.).

Во второй главе начинается изложение новой истории Ферганы. Откуда начинать эту историю? Мы привыкли начинать ее с конца XV столетия, то есть, со времени наводнения ее узбеками под предводительством хана Шейбани, когда произошел в стране переворот, под влиянием которого она постепенно дошла до нынешнего состояния. Но автор приводит узбеков в Фергану еще до Чингиз-хана и заставляет их переселяться туда в течении нескольких столетий, а потому у него такой грани нет. Сама по себе она еще может быть обойдена как-нибудь, но другое дело, как историк будет смотреть на события, о главных виновниках которых он составил себе ложную теорию? Г. Наливкин начинает с преемников Тимура, при чем Шейбани-хан, не известно, откуда явившийся, оказывается только основателем новой династии. О Фергане под властию Шейбанидов говорится, за неимением сведений, очень мало, а при Аштраханидах Фергана, надо думать, сделалась независимою от Бухары. Этот период в полтораста почти лет (с начала XVII века до половины XVIII века) самый темный в истории Коканского ханства. Как был он темным раньше, таким почти остался и теперь. Туземные источники сообщают только краткий рассказ о потомках Алтун-бишика до известного нам Ирданы-бека. Достоверен ли приводимый рассказ, это еще вопрос. Положиться на местные летописи, так окажется, что потомство Алтун-бишика управляло всею Ферганой, представляя местную династию, между тем по китайской статистике Фергана разделялась на несколько самостоятельных владений, беки которых действовали независимо один от другого, принимали китайское подданство, когда китайцы завоевали Джунгарию и Восточный Туркестан (1758-1759 годы), отправляли в Пекин посольства с данью. Вся суть, кажется нам, заключается в том, что в роде коканских беков нашелся человек (Алим-хан), который сумел объединить Фергану и тем [186] придать значение Коканскому ханству. Удайся это другому какому-нибудь беку, Андиджанскоыу, например, и его род возвысился бы над родом Ирданы, который отошел бы на задний план. Притом, если коканские беки властвовали над всею Ферганой в качестве верховных правителей, то каким бы образом подчиненные им губернаторы в прочих городах могли носить тот же титул бека? Наконец, Алим-хану пришлось почти во все свое царствование вести войны с беками важнейших городов, силою приводить их к покорности, то есть, к новому порядку вещей. Если же дело было не так, то надо допустить, что в Фергане водворилось, не известно, как и когда, феодальное устройство. Нет в этих летописях ни слова о походах ойратского Бошокту-хана в Фергану. В 1681 году ходил он на Сайрам (каким путем, не знаем), в 1683 году повторил этот поход и подчинил андиджанцев. В 1685 году опять ходил на андиджанцев и захватил в плен много беков (Этим сообщением мы обязаны многоуважаемому коллеге нашему А. М. Позднееву. Прибавим, что то же рассказывает и капитан Унковский.). Под андиджанцами следует, кажется нам, разуметь здесь вообще ферганцев, которые, очевидно, восставали против завоевателей чужеверов. Затем, мы по прежнему не знаем, каким образом возникло в Фергане управление беков. Но за то, судя по местным летописям, можно думать, что правили они страной довольно мирно, сравнительно с тем, что было после, при ханах. Завоевательные наклонности проявлялись у беков, конечно, и в это время и заходили иногда весьма далеко. Так Абду-Раим бек, пользуясь междуцарствием в Бухаре, предпринял поход в это ханство, занял будто бы Самарканд, Катты-курган, где назначил своих правителей, добирался и до Шахрисябза, но ограничился лишь тем, что заключил с тамошним правителем мир и женился на его племяннице. Но владычество коканцев в Самарканде продолжалось недолго, шах Надир в 1740 году занял Бухару и Самарканд, при чем коканский правитель был убит (стр. 58-59). Если этот рассказ верен, то он очень интересен; но возникает вопрос, на столько ли был силен Абду-Раим, чтобы, не смотря на волнения дома (восстание в Андиджане, например), мог он двинуться на завоевание бухарского ханства? Сомнительно что-то, сомнительно тем более, что далее (стр. 62-63) г. Наливкин сообщает и приводит тому [187] примеры, как слабо было правительство для подавления даже внутренних беспорядков. Кипчаки в столице среди белого дня производили открытый грабеж, нападая на сартов и отнимая у них их имущество. Сарты, выведенные из терпения нахальством кипчаков решились избить их. В один базарный день в Кокане сарты бросились на своих обидчиков и начали избивать их. Те устремились в бегство, но затем, получив подкрепление от своих, заняли Тюря-Курган. Потребовалось собрать войско, чтобы смирить кипчаков, а при этом была произведена резня, как водится на востоке. При Ирдане беке начались походы коканцев на Ура-тюбе, и хотя город был взят, но много лет после того он доставлял не мало хлопот коканским ханам. Служа яблоком раздора между ними и бухарскими эмирами, он постоянно переходил то в руки бухарцев, то коканцев. Ходжент отлагался очень часто и воевал с коканскими беками. Об отношениях к ним Ташкента знаем очень немного. Г. Наливкин замечает только (стр. 73): “во время упомянутых выше событий в Ташкенте, находившемся более в поминальной, чем в фактической, зависимости от Бухары правили ходжи, между которыми шли непрерывные распри, кончившиеся тогда только, когда при помощи Хан-Ходжи, бывшего уже хакимом в Тюря-кургане, там (в Ташкенте) утвердился наконец Юнус-ходжа”. А между тем Ташкентом владели и Киргизские ханы.

После смерти Ирданы-бека в 1192 (1778) году вступил в управление не прямо Нарбута-бий, как мы предполагали раньше по нашим данным, а Сулейман, двоюродный брат Ирданы, но он властвовал только 3 месяца и был убит; тогда только правителем Ферганы был провозглашен Нарбута-бий, который, как оказывается, не сразу даже согласился принять на себя это не совсем безопасное бремя.

Правление преемника Нарбуты (умершего в 1222 или 1223 (1807-1808) году, сына его Алима, принявшего титул хана, излагается в III главе. С этого времени официально и получает существование ханство, неизвестного впрочем наименования, так как города Кокана, по местным летописям, еще не существовало. Алим задумал усилить и свою власть, и свое ханство, что на востоке достигается прежде всего избиением родственников, то есть, устранением соперников, и затем вообще жестокостью. За это Алим и получил прозвание залима “тирана”, и шир-гарана “лютого тигра”. Из-за угла, в тихомолку, крови было пролито не мало. [188] Иногда, в редких, впрочем, случаях ханы прибегали к ссылке и к изгнанию из ханства лиц, казавшихся им опасными. И ссылали - куда бы вы думали? - в Сибирь, или в Бухару; а то отправляли на богомолье в Мекку.

Алим хан большую часть своего ханствования провел в войнах, счастье ему благоприятствовало, победы свои праздновал он кутежами и попойками. Даже независимый Ташкент должен был вступить в вассальные отношения к хану. Больше всего страдало от Алим-хана Ура-тюбе: 15 раз ходил он на этот город, как свидетельствует Мухаммед-хаким-хан-тюря. Но войны и погубили Алима. Народ не мог вынести воинственных наклонностей властолюбивого хана, который весною 1232 года (1817), всеми оставленный, был убит приверженцами своего брата Омара, провозглашенного ханом еще при жизни Алима. Поэт в душе и покровитель поэтов и ученых, новый хан, по видимому, склонен был более к мирной, чем к военной жизни, по крайней мере с Бухарой не желал он ссориться, но обстоятельства заставили и его взяться за оружие. Ташкент уже был подчинен Кокану, и Омар стал засматриваться на Туркестан, где правил Токай-тюря (или по нашим данным - Тогай-хан), родом казак (киргиз). Туркестан был взят. Этот город на границе с Киргизскою степью имел для коканцев большое значение. С одной стороны, он закрывал киргизам путь для набегов в молодое ханство, с другой - коканские ханы приобретали влияние на киргизов, русских подданных. Чтобы еще более усилить это влияние, Омар хан задумал возвести ряд укреплений на правом берегу Сыра: тогда возникли Ак-Мечеть (форт Перовский), Кош-курган, Чим-курган и др. Об этом обстоятельстве г. Наливкин умалчивает, хотя оно имело решающее значение на судьбу ханства. Неудобство для нас этих крепостей вскоре сказалось целым рядом волнений и замешательств в степи. Коканцы не только притесняли киргизов, но и безнаказанно грабили их. Явилась необходимость очистить правый берег Сыра от коканских крепостей. В 1853 году взята была Ак-Мечеть, что послужило главным шагом к дальнейшему нашему движению в Среднюю Азию.

Так как коканские ханы были еще новичками среди независимых владельцев Средней Азии, то они во всем старались подражать своим старшим собратам. Бухара обыкновенно задавала тон и играла первенствующую роль в западном Туркестане. Так как [189] Бухарский эмир присвоил себе титул эмир эль-муменин, то Омар хан, не желая отстать от него, стал величаться эмир эль-муслемин. Оба титула одинаково значат “повелитель правоверных”. На бухарских монетах чеканилось Бухараи-шериф “Бухара благородная”, на коканских появилось Хоканди-лятиф “Кокан приятный”, чего никак нельзя сказать про этот очаг эндемического зоба. Тип монет заимствован бухарский же. Умер Омар хан в конце 1237 года (= 1822, а не 1821, как сказано у г. Наливкина на стр. 122). Преемник его Мадали-хан (Мухаммед Али), которому тогда было всего только 12 лет, превзошел в беспутстве всех своих предшественников. “Это был мальчик своенравный, избалованный, капризный, злой, испорченный и нравственно, и физически, и лестью придворных, и вином, и женщинами, и примером окружавшей его придворной жизни” - справедливо аттестует Мадали-хана г. Наливкин (стр. 122). Да, безотрадна была история Коканского ханства: игра мелких честолюбий, тяжело отражавшаяся на народе, доносы, шпионства, интриги придворных, пьянство, страсть к азартным играм, зверство и разврат ханов, бесконечные войны, все это утомляет читателя до крайности, утомляет тем чувствительнее, что отдохнуть решительно не на чем, постоянно оказывается одно и то же. Время управления Мадали-хана и теперь весьма памятно в Фергане. Повторяя походы своих предшественников, он изобрел и новые - в Восточный Туркестан, для поддержки ходжей против китайцев; но стычки с китайцами не покрыли Мадали-хана славою, хотя он и из поражения умел извлечь выгоды: китайское правительство увеличило ему плату за присмотр за ходжами. Г. Наливкин ничего, впрочем, не говорит о праве коканских ханов сбирать пошлину в Кашгаре с торговых караванов, для чего посылался из Кокана особый сборщик. А это факт весьма знаменательный. К довершению всех своих подвигов Алим хан женился в 1831 году на своей мачихе (хан-падша Аим), что по шариату является великим преступлением. Это обстоятельство и ускорило гибель хана. Партия недовольных, но только около 1840 года, отправила в Бухару посольство к эмиру Наср-Улле с просьбою избавить страну от греховодника хана. Относительно заговора и посольства г. Наливкин заявляет, что ни то, ни другое достоверно не доказано (стр. 136). Но едва ли можно в этом сомневаться. Во-первых, интриги, тайные заговоры против ханов были совершенно в духе коканцев; во-вторых, если [190] Наср-Улла явился защитником закона, то чего же ждал он целых 9 лет? При той удивительной быстроте, с которою распространяются в Средней Азии всякие слухи, да еще с прикрасами, никоим образом не мог и Наср-Улла находиться так долго в неведении о поступках Мадали-хана. Мы готовы объяснить подобную медленность со стороны эмира тем, что без приглашения самих коканцев не смел он выступить против Мадали хана. Что касается до самого рассказа об этом обстоятельстве, то мы слышали его в Фергане от туземцев несколько иначе. Но результат по всем известиям одинаков: Мадали хан был убит, а Кокан обращен в бухарскую провинцию. Случилось это в 1842 году. “Столь бесславно погиб один из бесславных правителей Коканского ханства”, замечает г. Наливкин. - “Говорят, что глас народа, глас Божий. Быть может, это и так, но тогда тем более странно, что в народной памяти так и до сих пор осталось прозвище Алима залима (тирана), тогда как в отношении Мадали-хана та же самая память не сохранила, по видимому, никаких злобных воспоминаний. Это странно, ибо из сравнения обоих должно бы, казалось, получиться что-либо обратное. Если, например, судить о жестокости обоих по числу зарезанных ими верных и неверных слуг, то кровавая пальма первенства должна принадлежать, конечно, Мадали хану, а никак не Алиму. Если Алима народ не возлюбил за частовременность его войн и походов, то можно без преувеличения сказать, что Мадали погубил еще большее число людей одною только последнею войной с эмиром, которая была прямым последствием его беспутства и безобразия” (стр. 144). Это недоразумение, кажется, легко объяснить тем, во-первых, что народ уже привык к военным походам и кровавым расправам, привык до такой степени, что следующий хан, Шир-Али, не расположенный ни к тому, ни к другому, получил в народе прозвище: аталя (кисель), шавля (размазня), пустак (дубленая шкура)! Во-вторых, Мадали хан был убит бухарцами, владычество которых тогда сделалось для коканцев ненавистным, а Алим хан пострадал от своих.

IV глава начинается изложением управления Ферганой бухарскими чиновниками. Коканцы не выдержали притеснений и поборов бухарского наместника Ибрагима Хаяля парваначи, решились свергнуть иноземное иго, избрав на ханство Шир-Али, двоюродного брата Алим-хана и Омар-хана. Произошло восстание, и парваначи бежал в Бухару, а бухарский гарнизон был избит. Хотя Наср-Улла и [191] выступил в Кокан, осадил город, но должен был вернуться ни с нем. Во время этого похода выдвинулся своим геройством кипчак Мусульман-кул, сделавшийся впоследствии всевластным временщиком. Об этих услугах Шир-Али хану не находим мы никаких указаний в “Краткой истории”, где Мусульман-кул появляется как-то неожиданно и представляется личностью довольно бесцветною. При Шир-Али усилилась вражда между узбеками кипчаками и сартами и дело дошло до кровавого столкновения. Мусульман-кул в должности мин-баши (военачальника) стал раздавать все видные места своим кипчакам, которые и начали хозяйничать в стране, притесняя сартов и даже избивая их. Сарты решились смирить кипчаков. Пользуясь пребыванием Мусульман-кула за Ошем, они пригласили на ханство Мурад-бека, сына Алим-хана и убили Шир Али. Мусульман-кул поспешил в Кокан, убил Мурад-хана и возвел на престол 13-летнего Худояра, сына Шир-Али. Кипчаки произвели жестокую расправу с сартами. Вся дальнейшая история ханства заключается, главным образом, в борьбе сартов и узбеков, при чем всякий переворот в управлении сопровождался страшною резней. Одерживают верх сарты - они режут узбеков, узбеки получают первенствующее значение в ханстве - они режут сартов, а те ждут случая отплатить своим врагам тем же. Режут правых и виноватых, только не известно, перед кем правых и перед кем виноватых. Трудно даже представить, как можно было жить в таких тисках. Нам самим случалось в Фергане слышать рассказы сартов об этом положении. “Сидим мы, бывало”, сказывали они, - “в своем кишлаке, не смея из дому выйдти, сидим и гадаем на палочках (особый способ гаданья), кто кого режет: наши ли кипчаков, или кипчаки наших?” Какой же должен был вырабатываться характер у народа при таких печальных условиях? Благомыслящие коканцы вполне оценили новое положение под властию России, положившей конец ужасной бойне.

Судьба Мусульмана-кула имела печальный исход, но об этом рассказывают различно. По одним его повесили, избив предварительно перед его глазами несколько сот кипчаков, по другим - он умер на столбе, к которому была приделана площадка и на которой он просидел несколько дней без пищи. Так погиб человек, спасший свое отечество от бухарцев.

Ханствование хана Худояра составляет содержание V главы. С [192] казнию Мусульман-кула дела в ханстве не изменились к лучшему. Перемена произошла только в том, что теперь сарты начали резать узбеков. Худояр же оказался человеком крайне жадным до денег, просто торгашом, каким заявил он себя и в Оренбурге, где обратился в лошадиного барышника, кончившего, впрочем, весьма неудачно: он был обобран своим приближенным сартом.

Коканские известия о попытках хана отбить Ак-Мечеть у русских вполне, можно сказать, согласны и с нашими. Вскоре же по взятии нами этой крепости там получено было известие о движении коканского войска к Ак-Мечети под начальством правителя ташкентского Сабдан-ходжи. Это был Шадман-ходжа (стр. 182). Высланный из форта на рекогносцировку войсковой старшина Бородин, с отрядом из трех сотен казаков при трех легких орудиях, встретился с неприятелем 24-го августа при урочище Кум-суат (в 43 верстах к востоку от форта) и с успехом отразил шесть упорных аттак на него коканцев. Эта схватка, сопровождавшаяся для коканцев уроном до 200 человек, так поразила их, что перед рассветом следующего дня они снялись лагерем и обратились в такое поспешное бегство, что посланные в погоню войска наши нигде не могли настичь их. Что же касается до зимнего похода Касыма-минбаши, потерпевшего поражение, по местным известиям, не доходя до Ак-Мечети (стр. 183), то у нас об этом рассказывается таким образом: 14-го декабря коканцы в числе 13 тысяч человек расположились лагерем на левом берегу Сыра в 2 1/2 верстах от форта и стали обходить его с разных сторон. Начальник форта подполковник Огарев остался защищать форт, а майору Шкупу с отрядом в 550 человек пехоты и казаков при 4 орудиях и 2 ракетных станках поручил действовать в поле. Майор Шкуп выступил 18-го декабря перед рассветом, и установив войска на позицию, сделал несколько пушечных выстрелов. Коканцы бросились в аттаку, но был отбиты с большим уроном и стали окружать лагерь со всех сторон. Положение нашего отряда сделалось критическим. Тогда майор Шкуп, оставив 200 человек для защиты позиции и раненых с прочими бросился на коканский лагерь. И движение это исполнено так смело, быстро и неожиданно, что изумленные коканцы, находившиеся в лагере, бежали, не сделав ни одного выстрела. Шкуп зажег лагерь и заклепал покинутые в нем [193] орудия. Остальные коканцы, увидев пожар в своем лагере, бросились бежать без оглядки. Потеряв в этом деле более тысячи человек убитыми, коканцы оставили в наших руках 17 орудий, значительное количество снарядов и весь лагерь с находившимся в нем имуществом (Из всеподданнейшего отчета ген. Перовского о взятии Ак-Мечети.).

Нелюбимый своими подданными, Худояр трижды принужден был спасаться бегством из ханства, где на престол возводились его родственники, брат его Малля-Хан (с 1858 по 1862 г.) и два племянника: Ша-Мурад (1862 г.), Султан-Сеид (1863 г.), и три раза подкрепляемый бухарским эмиром возвращался Худояр в свое владение. Эти неурядицы в ханстве облегчили нам занятие Алматы (Верное) и Токмака в 1860 г., Аулиэ-ата, Туркестана и Чимкента в 1864 г., в следующем году взят Нияз-бек, а затем и Ташкент. Поддержка, оказываемая бухарским эмиром Худояру, обязывала этого последнего к дружбе с Бухарой и даже к подчинению ей, что вовсе не нравилось народу и не располагало его симпатии в пользу Худояра. Столкновение между Бухарой и Коканом прекратились лишь тогда, когда мы заняли Ходжент и Ура-тюбе (в 1866 году). Близость русских водворила некоторое спокойствие в Коканском ханстве, а мирная жизнь давала жителям возможность, не смотря на алчность хана, увеличить свое благосостояние. Такое непривычное для коканцев положение дел продолжалось, однако, не долго. Народ начал волноваться и восстал против злосчастного хана, который бежал, и уже в последний раз, но не в Бухару, куда путь ему был отрезан, а в Россию. В 1875 году двинуты были русские войска для водворения спокойствия в ханстве, а водворить это спокойствие оказалось возможным только присоединением Кокана к Российской империи.

К удивлению, в этой истории не встретили мы ни единого слова об одной очень замечательной личности в Кокане: о Якуб-беке. Комендант Ак-Мечети и счастливый ее защитник в 1852 году, когда Бларамберг принужден был со своим отрядом отступить, с этого времени Якуб-бек как-то стушевался, никаких известий о нем не имеется до 60-х годов, когда он вновь всплыл, но не в Кокане, а в Восточном Туркестане, изгнал оттуда китайцев и образовал там независимое ханство с титулом аталыка, пожалованным ему бухарским эмиром. Интересно было бы [194] доподлинно узнать, какое участие принимали коканские ханы в таком возвышении Якуб-бека и как относились они к своему бывшему подданному?

В конце книги приложена родословная коканской династии Минг, составленная по туземным источникам, начиная с эмира Тимура. Как составилась эта родословная, мы не знаем, но едва ли она во всех источниках изложена одинаково. По крайней мере в том виде, как помещена у г. Наливкина, не сходится она с родословной в “Тарихи Шахрохи”, изданной г. Пантусовым. В последнем сочинении, где представлена (на стр. 173), вся родословная Худояр-хана до Адама включительно, мы встречаем некоторую разницу с таблицей г. Наливкина.

Еще одно замечание по поводу хронологии. Мы часто не понимаем, как г. Наливкин переводит мусульманское летосчисление на наше. Приведем примеры: июль 1235 г. был будто бы в 1819 г. (стр. 113). Не может этого быть потому, что 1235-й год начался 8-го октября 1819 года: здесь, стало быть, ошибка на год. То же самое и на 126 странице: лето 1238 года не может соответствовать лету 1822, а следующему, так как 1238 год начался 6-го сентября 1822 года. На оборот, июнь 1260 года падает не на 1845 год (стр. 159), а на 1844, потому что этот мусульманский год начался 10-го января 1844 года. 1264-й год более соответствует 1848 году, чем 1847 г. (стр. 168), так как он начался 27-го декабря 1847 года. То же самое надо заметить и относительно 1265 года, начавшегося 15-го ноября. 1231 год (стр. 185) надо отнести на 1816. Весна 1232 года должна быть отнесена на 1817 год (стр. 101), потому что 1232 год начался 9-го ноября 1816 года. 1234-й год соответствует у г. Наливкина 1818-му, хотя совпадение их не идет дальше двух месяцев и 11 дней: этот мусульманский год начался 19-го октября 1818 года; но по этой причине июнь 1234 года не может быть в 1818 году (стр. 108-109), а должен иметь место в следующем (См. F. Wustenfeld. Vergleichungs-Tabellen des Muhammedanischen und Christlichen Zeitrechnung. Lepzig, 1854.). Но вообще не принято, да и нельзя говорить - “в начале июня” такого-то мусульманского года. У мусульман есть свои месяцы.

Нам нет надобности оправдываться перед кем-либо в наших действиях в Средней Азии и оправдываться мы ни в каком случае не будем, но всегда можем с гордостию указать на [195] то, что происходило в Средней Азии до нас и что стало там теперь. В этом отношении труд г. Наливкина является прекрасною иллюстрациею тем порядкам, которые существовали в западном Туркестане при самостоятельных ханах. Не мешало бы, если б “краткая”, но в то же время и единственная у нас, история коканского ханства сделалась известною и в западной Европе.

Н. Веселовский.

Текст воспроизведен по изданию: Новые материалы для истории Коканского ханства // Журнал министерства народного просвещения, № 11. 1886

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info