СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«ЕГО НАМЕРЕНИЕ ПРИШЛОСЬ БЫ МНЕ ПО ДУШЕ, ЕСЛИ БЫ НЕ ЕГО ОТТАЛКИВАЮЩИЙ СТИЛЬ»: АВТОРСКИЕ СТРАТЕГИИ В АНГЛИЙСКОМ ИСТОРИОПИСАНИИ XII в.

Хорошо известно, что XII в. был периодом небывалого расцвета историописания в Англии. Изучено значительное число авторов, создававших в то время сочинения, посвященные прошлому. Еще больше текстов анонимных. Такое обилие материала делает закономерным вопрос: можно ли утверждать, пускай и с оговорками, существование в то время в Англии единого информационного пространства [151] исторического знания? Для ответа, в частности, необходимо разобраться, контактировали ли между собой отдельные историки и хронисты, читали ли они друг друга и если да – то как реагировали на прочитанное? К сожалению, прямой информации о встречах и обмене опытом между авторами исторических сочинений у нас почти нет. Точнее, ее нет вовсе, если ограничиваться только историками, работавшими в Англии. Если несколько расширить географические рамки, то у двух нормандских авторов XII в. – Ордерика Виталия и Роберта из Ториньи – мы найдем рассказы о знакомстве с коллегами с другого берега Ла-Манша.

Ордерик был уроженцем Англии, но почти всю жизнь, с 1085 г. примерно до 1142 г., провел в нормандском монастыре Сент-Эвруль. Он один или два раза посещал родной остров и, в частности, город Вустер. Там Ордерику показали хронику, созданную монахом Иоанном, «англичанином по происхождению, достойным почтения за свой нрав и ученость» ¹. По поручению Вустерского епископа Вульфстана II (занимал кафедру в 1062–1095 гг.) он продолжил и дополнил хронику, написанную в середине XI в. жившим в Майнце ирландским монахом Марианом Скоттом. Это хроника, доведенная до 1140 г., сохранилось и опубликована под именем Иоанна Вустерского. Хотя ясно, что в работе над ней участвовали также и другие лица, в частности, умерший в 1118 г. монах Флоренций. Стоит отметить, что в вустерской хронике не упоминается о визите Ордерика Виталия и нет текстовых заимствований из написанной им «Церковной истории».

Еще больший интерес представляет второй известный пример встречи и обмена знаниями двух историков – англичанина Генриха Хантингдонского и нормандца Роберта из Ториньи. Генрих с 1120-х гг. по поручению епископа Александра Линкольнского работал над трудом, озаглавленным «История англов». К 1130 или 1131 г. был [152] завершена первая редакция, состоявшая из пролога, семи книг с последовательным рассказом об истории Британии от походов Юлия Цезаря до 1129 г. и эпилога. На этом Генрих не остановился и продолжил собирать материал для дополнения своего сочинения. В 1139 г. он в составе свиты архиепископа Кентерберийского Теобальда ездил в Рим и по дороге, в нормандском монастыре Бек, обнаружил книгу Гальфрида Артура (т.е. Гальфрида Монмутского), описывающую деяния королей, которые правили в Британии с древнейших времен и до завоевания острова англами. Генрих сделал краткий пересказ этого сочинения в форме письма некоему «бритту Варину» (возможно, вымышленное лицо), которое, затем, включил в новую редакцию «Истории англов» [15:558-582]. Позднее, не ранее 1147 г., одна из рукописей сочинения Генриха Хантингдонского была привезена в Нормандию и попала в руки Роберта из Ториньи. Он был уроженцем Нормандии, с 1129 г. принял монашеский постриг в Беке. Спустя 20 лет занял там пост приора, а с 1154 г. до смерти в 1186 г. был аббатом МонСен-Мишель. Роберт был страстным библиофилом и особый интерес проявлял к историописанию. Первоначально (к 1139 г.) он создал новую редакцию «Деяний нормандских герцогов», со второй половины 1140-х гг. трудился над всемирной хроникой, задуманной как продолжение сочинения Сигеберта из Жамблу. В пролог к своей хронике Роберт включил текст «Письма к бритту Варину» Генриха Хантингдонского, сделав к нему ряд дополнений. В частности, в уста Генриха было вложено такое утверждение: «Там [в Беке – С.М.] я встретил местного монаха Роберта из Ториньи, мужа усерднейшего в собирании и изучении как божественных, так и мирских книг. Он сперва расспросил меня об истории королей англов, написанной мной, и услышал все, что хотел узнать, а затем дал мне прочитать книгу о королях бриттов, которые до англов правили нашим островом» ². [153]

С помощью такого изящного хода Роберт включил похвалу в собственный адрес, но при этом избежал обвинений в нескромности. Очевидно, нормандский монах придавал большое значение этому сюжету, поскольку в списке его хроники, созданном под его личным контролем ³, имеется миниатюра, которая изображает беседу двух историков. Один из них, очевидно Роберт, сперва указывает другому на книгу, а затем вручает её. Вокруг помещены девять голов в коронах, символизирующие бриттских королей – персонажей Гальфрида Монмутского (Илл. 1).

Долгое время у исследователей не возникало сомнений в достоверности изложенной Робертом версии [3:176- 177]. Лишь сравнительно недавно британский историк Б. Поль подробно проанализировал материал и установил, что Роберт заполучил экземпляр «Истории англов» не ранее, чем через восемь лет после предполагаемой встречи с Генрихом Хантингдонским. По заключению исследователя, нет оснований считать, что Роберт, в то время рядовой монах, сыграл решающую роль в знакомстве английского историка с сочинением Гальфрида Монмутского, хотя полностью исключать этого тоже нельзя. Как бы то ни было, для Роберта из Ториньи рассказ о встрече с Генрихом Хантингдонским, представленный и в текстовой, и в графической формах, стал важным средством позиционирования себя как знатока прошлого, на равных беседующего с более старшим и занимающим более высокое общественное положение коллегой [19:143-168]. С другой стороны, для Генриха эта встреча не была столь значимой. Для него важным стал лишь сам факт знакомства с книгой Гальфрида [154] Монмутского. Нет никаких указаний на то, что Генрих был знаком с подготовленной Робертом редакцией «Деяний нормандских герцогов».

Косвенные указания на возможные контакты между отдельными историками более многочисленны, но их еще труднее интерпретировать. Например, на основании перечней свидетелей нам известно, что между 1155 и 1159 гг. будущий историк Ральф де Дицето, в то время архидиакон Мидлсекса, встречался с Генрихом Хантингдонским. Оба раза речь шла о рассмотрении тяжб между различными религиозными корпорациями ⁴. В то время Генрих уже был весьма пожилым человеком, пользовавшимся известностью как историк и поэт. Ральф, напротив, был весьма молод. Его активные занятия историописанием начались лишь спустя 25-30 лет. Едва ли эти встречи как-то на него повлияли.

В целом ряде случаев сделать вывод о контактах между современными друг другу авторами можно на основании следов обмена материалами между ними. Так, есть основания считать, что Иоанн Вустерский обменивался текстами с Симеоном Даремским и Вильгельмом Мальмсберийским [4:101-126]. Вероятно, аналогичный обмен происходил также напрямую между Симеоном и Вильгельмом [17:107- 116]. При этом никто из них прямо не называет имена своих коллег. Чем объясняется такое молчание? Ревностью и стремлением подчеркнуть собственную уникальность? Или речь идет лишь о следовании литературным конвенциям эпохи? Дать аргументированный ответ можно лишь на основании анализа практик прямых ссылок на предшественников и современников в значительном корпусе источников. Такому анализу и посвящена оставшаяся часть статьи. В ней проанализированы 15 сочинений 11 авторов, созданные в Англии в XII в. и посвященные «островной» [155] истории. Были выбраны тексты, созданные в традиции «литературной» истории и в явной форме содержащие авторский голос (в прологах и эпилогах, отдельных ремарках в основном тексте). Вне рассмотрения остались сочинения в форме погодных записей, не имеющие подобных следов авторского вмешательства – рукопись F Англосаксонской хроники, хроника Иоанна Вустерского, «История о королях англов» Симеона Даремского, «Анналы из Сент-Неотса», «Деяния короля Генриха II» и «Хроника» Роджера Хауденского и др. Также не были проанализированы труды, посвященные истории отдельных религиозных корпораций, и нередко примыкающие к ним по содержанию агиографические памятники. Обращение к этому, достаточно обширному, материалу в дальнейшем может подтвердить или скорректировать мои выводы. Наконец, нужно отметить, что я ограничился латиноязычными произведениями, исключив сочинения на народных языках: старофранцузскую «Историю англов» Жеффрея Гаймара (2-я треть XII в.) и среднеанглийский «Брут» Лайамона (ок. 1200 г.). Хотя, в обеих этих памятниках есть информация об источниках, которыми пользовались их создатели, литературные конвенции для латинских и вернакулярных сочинений в то время существенно различались.

Результаты анализа представлены в таблице, представленной ниже.

Поскольку речь идет о сравнительно небольшом корпусе источников, притом, сильно различающихся по объему и хронологическому охвату, количественный анализ едва ли имеет смысл. Вместе с тем, примечательно, что лишь у двух авторов – Ричарда из Девайзеса и анонимного создателя «Деяний Стефана» – вовсе нет прямых ссылок на источники. Это вполне объяснимо – оба писали о современных им событиях, основываясь на личном опыте и устных рассказах. В случае «Деяний Стефана», вдобавок, утрачен пролог, в котором, вероятнее всего, и могла [158] затрагиваться тема источников труда. Стоит отметить, что почти нет ссылок на письменные источники и в «Новейшей истории» Вильгельма Мальмсберийского ⁵, хотя в других своих трудах он уделяет заметное внимание этой теме.

На противоположном конце спектра стоит Ральф Дицето. Его «Сокращения хроник» представляют собой наиболее источниковедчески фундированное историческое сочинение рассматриваемого периода. В число предварительных материалов своего «Сокращения хроник» Ральф включил своего рода библиографический перечень, озаглавленный «О знаменитых мужах, в какое время они писали» (в одном из списков – «О разных авторах, в какое время они писали») [20:23-24]. Он включает 47 сочинений 43 авторов и заканчивается самим Ральфом. Примечательно, что в их число попали и тексты, ни по каким критериям не соответствующие историческому жанру, например, богословские труда Илария Пиктавийского, Августина и Иоанна Златоуста, постановление против оригенистов императора Юстиниана I и сборник по каноническому праву – «Декрет» Ивона Шартрского. Значительную часть информации Ральф заимствовал из более ранних биографических сочинений – «О знаменитых мужах» Исидора Севильского и одноименного труда Сигеберта из Жамблу. Это, в частности, относится к произведениям, которые он, безусловно, не мог читать лично, например, книгам Идация, Лиутпранда или Видукинда ⁶.

Резонно предположить, что Ральф, как и многие другие историки до и после него, сознательно раздувал список «использованной литературы», стремясь произвести преувеличенное впечатление о собственной эрудиции. Но тогда возникает вопрос: почему он не упомянул ряд [159] авторов, которых, безусловно, читал и использовал? Например, тех же Вильгельма Мальмсберийского, Гальфрида Монмутского, а также Вильгельма Жюмьежского – автора «Деяний нормандских герцогов». При желании Ральф мог даже заимствовать у Вильгельма Мальмсберийского имена Этельверда и Эадмера, которых тот упоминает как собственных предшественников. Однако Ральф ни о ком из них не пишет. Возможно, его остановила нехватка биографических сведений об этих писателях, включая и время, когда они жили. Вместе с тем, установлено, что в ряде случаев Ральф самостоятельно домысливал подобную информацию [12:16-30].

Более вероятно, что ответ нужно искать в специфически средневековом понимании понятия «автор» (auctor). Оно подразумевало определенный, достаточно высокий статус, которого прежде всего удостаивались создатели текстов, использовавшихся в школьном преподавании – дисциплин цикла «свободных искусств» (artes liberales), а также теологии, права, медицины и др. Ральф, в молодости учившийся в Париже, вероятнее всего – в школе знаменитого аббатства Сен-Виктор, где истории уделяли особое внимание [13:179-195], должен был хорошо представлять значение понятий auctor и auctoritas.

Аналогичной трактовкой понятия auctor можно объяснить редкие упоминания недавних предшественников и современников и, напротив, регулярное апеллирование к Беде Достопочтенному у других английских историков XII в. Типичен в этом отношении Генрих Хантингдонский, который в прологе к «Истории англов» явно противопоставляет Беду остальным обезличенным источникам: «Я следовал, где мог, «Церковной истории» Беды Достопочтенного, кое-что почерпнул и из других авторов, затем, собрав хроники, хранящиеся в старинных библиотеках, я воссоздал прошлое вплоть до виденного и слышанного нами» [15:6]. Такое же противопоставление встречается и в прологе к «Истории…» Альфреда Беверлийского: [160] «Перелистав древние истории, я внимательно разыскал, что примечательного или особенного, а что согласное или несогласное [с другими книгами] содержится в «Истории бриттов». Поскольку же после скончания державы бриттов возникла в Британии держава англов, и достопочтенный учитель Беда проследил историю англов от времени Юлия Цезаря до своего собственного времени, мне также по душе было отобрать многое из этой [истории]. Сходным образом и после Беды многие [авторы] в разных английских церквах, тщательно исследуя времена королей, позаботились изложить их деяния с помощью искусных разысканий» [2:3]. В дальнейшем Альфред достаточно скрупулезно указывал использованные источники. При этом того же Беду Достопочтенного, а также древних писателей Помпея Трога, Солина, Орозия, Светония, Евтропия, Этика Истра он называет по именам [2:4-6, 24, 26-29, 34-35, 37-39, 55-56], в то время как труд Гальфрида Монмутского – «Британской историей» (или «Британником»). Цитаты из «Истории англов» Генриха Хантингдонского чаще всего никак не обозначены, а в одном случае Альфред вводит ее фразой «в другом месте так читаем» [2:8, 17, 26, 29, 34-35, 46, 50, 51, 55, 74]. Перед нами вполне ясно выраженная тенденция, которая никак не может быть случайной. Как и Ральф де Дицето, Альфред Беверлийский умело владел школьными техниками работы с текстами (их сокращение или амплификация, компилирование и т.д.). Везде, где возможно, он отмечал сходства и различия между своими источниками. Например, он неоднократно указывал, что Беда достопочтенный цитировал Орозия и Евтропия, подробно сравнивал известия об Амвросии Аврелиане у Беды, в «Бриттской истории» и «Римской истории» и т.п.

Подобный источниковедческий анализ встречается и у Вильгельма Мальмсберийского, правда, не в его собственных сочинениях, а в составленной им компиляции по истории Древнего Рима: «Следующие 10 книг о деяниях римлян Евтропий адресовал императору Валенту. Поскольку [161] к ним многое добавил Павел, монах Монте-Кассино, мы позаботились отметить имена обоих отдельно, чтобы читатель мог понять, что кто из них сообщает. Следующие далее 5 книг тот же Павел составил из многих авторов и более всего – из Орозия и Иордана, что мы и взяли за труд отметить на полях. А также мы поместили Орозия перед Павлом, а Иордана – после Павла, благодаря чему читатель с обеих сторон получил полностью тексты, из которых Павел счел нужным сделать извлечения. От Юстиниана же до Людовика материал собрал монах Гаймон» ⁷ [29:6].

Итак, можно утверждать, что в обычной ситуации английские историки XII в., следуя характерной для их времени интеллектуальной традиции, не называли по именам «новых» авторов, которых цитировали, в противовес авторам «древним», которые обладали значительной известностью и авторитетом. Вместе с тем, из этого общего правила встречаются и исключения, которые заслуживают особого внимания. Вероятно, что все упоминания и умолчания о своих предшественниках и современниках у английских историков XII в. не случайны, а представляют собой элементы их авторских стратегий. Это не должно казаться модернизацией, поскольку в Средние века историческое сочинение рассматривалось как литературный жанр, создающийся в соответствии с правилами риторики.

Можно выделить две базовые стратегии. В одном случае упоминания «новых» историков служили указанием на то, что сам автор не одинок, а принадлежит к определенной группе. Так, Ральф де Дицето отметил, что продолжает хроники Роберта из Ториньи, доведенную до 1147 г. [20:23- 24]. Гервазий Кентерберийский ссылался на Эадмера как на «достопочтенного кантора» и явно рассматривал себя как его преемника в качестве историка Кентерберийской [162] церкви [27:7]. В «Деяниях английских королей» Вильгельма Мальмсберийского краткий рассказ об ирландском хронисте XI в. Мариане Скотте служит поводом для рассуждения на тему несправедливости людей, которые почитают «древних» писателей, а «новым» не воздают должного [31:524-526]. Трудно отказаться от мысли, что в данном случае Вильгельм подразумевал и недостаточно высокую оценку современниками его собственных трудов. В наиболее развернутом виде подобную риторическую стратегию мы встречаем не у английских историков, а у их нормандского коллеги Ордерика Виталия, который, впрочем, тоже был уроженцем Англии. В конце 3-й книги «Церковной истории», завершая рассказ о завоевании Англии нормандским герцогом Вильгельмом, Ордерик пускается в рассуждения об авторах, которые описали эти события. Он упоминает Вильгельма из Пуатье – капеллана самого герцога, епископа Гвидо Амьенского – автора эпической поэмы о битве при Гастингсе, вустерского хрониста Иоанна, а также Сигеберта из Жамблу, почему-то ошибочно названного Энгельбертом. Ордерик завершает своеобразное историографическое отступление так: «Я бескорыстно поместил здесь рассказ об этих писаниях, чтобы пытливые читатели смогли раздобыть эти книги. Ведь они – плоды великой учености, но достать их почти невозможно. Они созданы новыми писателями и еще не успели распространиться по миру» [26:184-188]. Далее, Ордерик рассказывает, что сочинение Иоанна видел непосредственно в Вустере, а с книгой Сигеберта познакомился в Камбрэ, благодаря Фульберту, аббату местного монастыря Гроба Господня. Таким образом, в этом фрагменте перед нами разворачивается фрагмент целой сети историографических контактов.

Другой формой утверждения собственного авторского статуса была критика недавних предшественников и современников. Яркий пример подобной стратегии представлен в прологе к 1-й книге «Деяний английских королей» Вильгельма Мальмсберийского. Он начинается с [163] похвалы в адрес Беды Достопочтенного, у которого, по мнению Вильгельма, не нашлось достойных преемников: «Имеются, впрочем, некоторые записи в форме хроник на родном языке, упорядоченные по годам Господа. Благодаря этому события, случившиеся после смерти этого мужа [Беды – С.М.], смогли избежать пучины забвения. Что до Этельверда, прославленного и достойного мужа, который постарался переложить оные хроники на латынь, то чем меньше о нем будет сказано – тем будет лучше. Я одобрил бы его намерение, не будь его стиль столь безвкусен. Не забыл я и о труде Эадмера, написанном в строгом и изящном стиле. В нем, после краткого введения, посвященного эпохе от короля Эдгара до Вильгельма I, автор становится более многословен и рассказывает читателю полную и столь ценную историю до смерти архиепископа Ансельма. Но, таким образом, он опускает 223 года после смерти Беды, каковые он посчитал недостойными упоминания, и этот промежуток истории не заполнен никакими сочинениями» [31:14]. Примечательно, что Вильгельм развивает критику сразу по двум направлениям – оценка и формы произведения, и его содержания. Труд Этельверда – жившего в конце X в. элдормена, который перевел на латынь одну из версий Англосаксонской хроники – мальмсберийский монах критикует за стиль. Дело в том, что хроника Этельверда написана на модной в то время в Англии чрезвычайно вычурной латыни, с намеренно запутанным синтаксисом, обилием грецизмов и других экзотических слов. Среди современных исследователей этот стиль получил название «герменевтического», поскольку требовал от читателя настоящей дешифровки [16:67-111]. Напротив, стиль Эадмера, как и его характер, Вильгельм оценивал чрезвычайно высоко. Помимо пролога, он несколько раз ссылался на него в «Деяниях английских королей» [31:560, 572] и «Деяниях английских епископов» [30:108, 182], называя «почтеннейшим» и «историком нашего времени, достойным похвалы за искренность и правдивость». Вместе с тем, [164] Вильгельм не упускал случая указать и на то, что труды Эадмера были тематически и хронологически ограничены – посвящены только недавней истории и, в особенности, фигуре архиепископа Ансельма Кентерберийского. В результате, у читателя должно было сложиться впечатление, что лишь сам Вильгельм, при всей внешне выказываемой им скромности, является достойным преемником Беды Достопочтенного.

Еще более яркий и необычный пример утверждения собственной значимости через критику современников встречается в эпилоге к «Деяниям бриттов» Гальфрида Монмутского. С самого начала своего труда Гальфрид выбрал маску непритязательного переводчика, который лишь перелагает на латынь некую «древнюю книгу на бриттском ⁸ языке» о деяниях всех королей Британии от первопоселенца Брута до Кадваладра [10:5]. Современные исследователи единодушны во мнении, что подобной книги в действительности не существовало [37:64-79]. Но такой изящный ход позволял Гальфриду выступать в качестве обладателя эксклюзивного знания. Он сполна воспользовался этой выигрышной позицией в эпилоге, обратившись к своим современникам: «Королей, которые с этого времени [т.е. после Кадваладра – С. М.] наследовали один другому в Уэльсе, я оставляю в качестве темы для сочинений моему сверстнику Карадоку Лланкарванскому. О саксонских же королях пусть пишут Вильгельм Мальмсберийский и Генрих Хантингдонский, которых, однако, я заклинаю молчать о королях бриттов, ведь у них нет этой книги на бриттском языке…» [10:281]. Гальфрид в этом отрывке занимают необычную для средневекового историка позицию непререкаемого авторитета, на что указывают даже избранные им глаголы permitto и iubeo. Трудно сказать, на [165] какие риторические модели в данном случае ориентировался Гальфрид. Возможно, он сознательно выворачивал наизнанку обращение к своим читателям того же Вильгельма Мальмсберийского в прологе ко 2-й книге «Деяний английских королей»: «Если кто-то благосклонно взглянет на мой труд, пусть его братское милосердие следует такому принципу: если прежде он знал все это и не более, пусть не бранит меня за то, что я записал это; если же случится, что он знает более, пускай не сердится, что я не включил это в свой труд. Пусть лучше он поделится со мной этими сведениями, пока я жив, с тем чтобы мое перо могло хотя бы добавить на полях подробности, которым не нашлось места в тексте» [31:150-152].

Стоит отметить, что в следующем поколении резкой критике подвергся уже сам Гальфрид. В предисловии к «Английской истории» Вильгельм Ньюбургский сперва высоко отозвался о Беде Достопочтенном и Гильда, а затем, противопоставил им «Гальфрида по прозвищу Артур», который «рассказы… частично собранные им среди древних преданий бриттов, частично придуманные им самим, скрасил латинским языком, дабы им можно было приписать благородное имя истории» [38:111]. Ньюбургский каноник обвиняет Гальфрида и во лжи (его книга противоречит сведениям Беды и других достоверных древних авторов) и в аморальности (он приводит прорицания Мерлина, внушенные демонами). Вывод Вильгельма Ньюбургского безапелляционен: «Поскольку сомневаться в мудрости и честности Беды было бы кощунственным, следует верить ему, а выдумки этого сказочника без колебаний отвергнуть» [38:115-116]. Важно, однако, отметить, что Вильгельм Ньюбургский не ставил себе целью реабилитировать репутацию приниженных Гальфридом Вильгельма Мальмсберийского и Генриха Хантингдонского. По отношению к своим предшественникам из первой половины XII столетия ньюбургский каноник проявляет лишь сдержанную симпатию: «После Беды хватало тех, кто [166] сохранил для памяти происшедшее на острове вплоть до наших времен; и, хотя, их менее искусные повествования и нельзя сравнить с Бедой, они достойны похвалы, ибо трудились тщательно и благочестиво» [38:116].

На то, что подобное достаточно скептическое отношение к авторам предыдущего поколения было распространено среди английских историков конца XII в., указывает и пример Гервазия Кентерберийского. Его труд «Кратчайшие извлечения о числе и деяниях королей Британии», как следует уже из названия, представляет собой компиляцию. Первая часть, посвященная королям бриттов от Брута до Кадваладра, основана на сочинении Гальфрида Монмутского. Дальнейший рассказ об английских королях вплоть до Генриха I представляет собой выдержки из труда Вильгельма Мальмсберийского. Гервазий прямо указывает на свои источники при переходе от первой ко второй части: «Тот, кто желает подробнее познакомиться с деяниями бриттов, пусть прочтет Гальфрида Монмутского. Если же хочет разыскать деяния королей Англии, пускай отправится к Вильгельму Мальмсберийскому. Его намерение пришлось бы мне по душе, если бы не его отталкивающий стиль» [28: 23]. Парадокс этого пассажа состоит в том, что Гервазий критикует стиль мальмсберийского монаха, почти дословно используя его собственные слова, обращенные к элдомермену Этельверду! ⁹ Более того, несколькими страницами выше, в прологе к «Кратчайшим извлечениям», Гервазий несколько раз использовал фразы Вильгельма Мальмсберийского, как, впрочем, и Гальфрида Монмутского. Поскольку эти заимствования остались незамеченными в предыдущих публикациях трудов Гервазия, приведу фрагмент полностью (основанные на других авторах фрагменты выделены подчеркиванием): [167]

Cum multa mecum animo revolverem de gestis et eventibus regum Angliae, cum factis pontificum Cantuariensis ecclesiae ¹⁰, confratrum meorum precibus tandem inclinatus, mente proposui, ut de ipsis aliqua summatim conscriberem, et, unde quidam magni viri magna et prolixa scripsere volumina, ego saltem ipsorum nomina per singulas regum et archiepiscoporum successiones, cum aliquibus eorum factis breviter memorandis, ad memoriam ipsa scribendi levitate simul et brevitate verborum excitandam recitarem… Habiturus sum enim, ut spero, apud posteros, post decessum amoris et livoris, si non eloquentiae titulum, saltem industriae testimonium ¹¹. Rogo tamen lectorem, ne pauperculi Gervasii super hiis, vel aliis quae fecit operibus, contempnat simplicitatem, vel rugatis naribus ¹² dictaminis arguat levitatem, sed, si plura noverit, dummodo mihi non succenseat, emendandi gratia benigne tamen ponat in margine, quod mihi non occurrit ponendum in ordine ¹³. Verumptamen, si magna quaerit et ardua, egregios illos scriptores scrutetur et relegat, qui adeo magnifice sua insignia composuere volumina, ut lectores suos discendi avidos taedio afficiant, dum magis in exponendis verbis quam in historia intelligenda plerumque lectorem oporteat immorari ¹⁴. Ego autem mei similibus simpliciter scribo, ut compendiose legendo transcurrant quod ex necessitate vel propria voluntate [168] scire desiderant. Ora igitur pro tuo Gervasio, lector bone, ut in aeterna beatitudine Deum mereatur habere [28:3-4].

«В то время, когда я в душе часто и на разные лады размышлял о разных вещах, я решил, сподвигнутый просьбами моих собратьев, обратиться к деяниям и приключениям королей Англии, равно и подвигам предстоятелей Кентерберийской церкви, дабы кое-что бегло написать о них. И о том, о чем великие мужи написали великие и объемистые тома, я коротко провозглашаю имена этих королей по порядку их правлений и череде архиепископов вместе с некоторыми их свершениями, дабы подстегнуть память краткостью и легкостью записанных слов… Я надеюсь удостоиться от потомков, когда уже отомрут и любовь, и ненависть, если не награды за красноречие, то, по крайней мере, признания усердия. Я прошу читателя, чтобы он не презирал бедного Гервазия за простодушие в том или другом из его трудов. Пусть читатель не ругает, наморщив нос, легкомысленность сочинения. Если же он знает больше, пусть не бранит меня, а лучше пусть благосклонно запишет на полях то, что я не смог написать на положенном месте. Если же читатель ищет великих трудностей, пусть обратится к тем прославленным писателям, которые до того возвышенно пишут свои несравненные сочинения, что нагоняют тоску на читателей, желающих у них научиться. Ведь им приходится больше постигать содержание слов, чем рассказа. Я же пишу для себя и подобных мне простецов, чтобы те, кто по необходимости или по собственной воле желаю получить знания, могли пробежать глазами сокращенное изложение. Молись за твоего Гервазия, добрый читатель, чтобы удостоился он в вечности Божьей благодати».

Сам по себе подход Гервазия, переносящего акцент с художественных достоинств на доступность содержания, неуникален. Сходные установки, пускай и выраженные не столь явно, характерны для других его современников, например, Ральфа де Дицето или Роджера Хауденского. Эту тенденцию отмечали и исследователи, например, М. Стонтон [22:7-28] или, на в более широком [169] географическом контексте, Л. Б. Мортенсен [18:25-39]. Однако, в данном случае риторический посыл высказывания не соответствует его форме, которую нельзя называть простой и безыскусной. Так для чего Гервазий подражает автору, чей стиль несколькими страницами ниже назовет отвратительным? Однозначно ответить на этот вопрос едва ли возможно, но наиболее вероятной представляется версия о своего рода литературной игре. Гервазию действительно не нравился стиль Вильгельма Мальмсберийского, который ему казался чрезмерно вычурным и напыщенным. Но вместе с тем, кентерберийский монах, примеряя маску «простеца», показывал владение риторическими приемами и обращал против своего предшественника его же оружием.

Подведем некоторые итоги. В Англии XII в. сложилось достаточно плотное и насыщенное «историографическое пространство». Различные авторы и центры поддерживали между собой интенсивные контакты, которые могут быть лишь отчасти реконструированы на основе доступных источников. Обилие материала заставляло историков того времени делать выбор: упоминать или не упоминать своих предшественников и современников и если упоминать – то каким образом? В общем случае, явным образом, т.е. с указанием имени, цитировались наиболее авторитетные авторы, прежде всего, Беда Достопочтенный или римские историки. В тех случаях, когда в произведениях английского историописания XII в. все же встречаются прямые упоминания недавних предшественников или современников, это следует объяснять избранной автором данного памятника риторической стратегией. Она могла состоять либо в стремлении подчеркнуть свою принадлежность к особой общности (например, «новые» авторы в противовес «древним»), либо утверждению собственной значимости через критику потенциальных конкурентов. Дальнейший анализ подобных риторических стратегий, в т.ч. на более широком материале, бесспорно, позволит расширить наше понимание особенностей средневековой исторической мысли.

Станислав Григорьевич Мереминский.

Комментарии

1. natione Anglicus, moribus et eruditione uenerandus [26:186].

2. Siquidem Robertum de Torinneo equisdem loci monachum uirum tam diuinorum quam secularum librorum inquisitorem et coaceruatorem studiosissimum ibidem conueni. Qui cum de ordine hystoriae de regibus Anglorum a me editae interrogaret. et id quod a me quaerebat libens audisset obtulit michi librum ad legendum de regibus Britonum qui ante Anglos nostram insulam tenuerunt [25: 8].

3. Ныне Avranches, Bibliothèque patrimoniale, MS. 159. Первоначальное ядро рукописи создано еще в Беке ок. 1152 г. После 1154 г. Роберт увез ее в Мон-Сен-Мишель, где она редактировалась и дополнялась вплоть до 1185 г. [25: lxi-lxiii].

4. В одном случае – между аббатством Бельвоир и кафедральным капитулом Тетфорда [9: 45], в другом – между аббатством Сент-Олбанс и кафедральным капитулом Линкольна [15: xlix-l].

5. Лишь в одном месте Вильгельм ссылается на рассказ Тита Ливия о начале гражданской войны Юлием Цезарем [32:70]. Примечательно, что он цитировал Ливия не напрямую (эта часть труда Тита Ливия не сохранилась), а через «Историю против язычников» Орозия, но не стал уточнять такие подробности.

6. Полный перевод перечня приведен в Приложении к этой статье.

7. В последнем случае Вильгельм допустил ошибку. Автором использованного им текста был монах Гуго Флёрийский. Возможно, в рукописи была указана лишь первая буква имени – H. Примечательно, что позднее ошибочно назвал Гуго Флёрийского Гаймоном Ральф де Дицето, возможно, следуя за Вильгельмом.

8. Использованное выражение (Britannici sermonis librum uetustissimum) может подразумевать как бретонский, так и валлийский языки. Впрочем, в XII в. они еще не всегда четко различались и были по крайней мере отчасти взаимно понятны.

9. Гервазий: cuius mihi placeret intentio si non essent ampullosa uerba fastidio. Вильгельм: cuius michi esset intentio animo si non essent uerba fastidio.

10. Ср. у Гальфрида: Cum mecum multa et de multis saepius animo reuoluens in hystoriam regum Britanniae inciderem… [10:5].

11. Ср. у Вильгельма: habiturus, ut spero, apud posteros post decessum amoris et liuoris, si non eloquentiae titulum, saltem industriae testimonium [31:16].

12. Ср. у Вильгельма: antecessorum regum potentiam rugatis naribus derisisset [31:16]. Вильгельм заимствовал достаточно редкий образ наморщенного носа как проявления презрения у Иеронима: Quid austeritate frontis et contractis rugatisque naribus concaua uerba trutinatur, et sanctitatem apud uulgus ignobile simulato rigore mentitur? (Apologia contra Rufinum. I. 32).

13. Ср. у Вильгельма: Quae si quis oculo bono uidere dignabitur, hanc sub fraterna caritate regulam teneat: si ista tantum ante nouerit, non fastidiat, quod scripserim; si plura didicerit, non succenseat quod non dixerim; immo, dum uiuo, mihi cognoscenda communicet, ut meo stylo apponantur saltem in margine quae non occurrerunt in ordine [10:150-152].

14. Ср. у Гальфрида: Nam si ampullosis dictionibus paginam illinissem, taedium legentibus ingererem, dum magis in exponendis uerbis quam in historia intelligenda ipsos commorari oporteret [10:5].