ЛЮБОВЬ К КНИГАМ: ИЗ «ОПЫТОВ» М. МОНТЕНЯ

Одной из значительнейших фигур французского Возрождения является Монтень, который, опираясь на традиции французского гуманистического свободомыслия XVI в., создал свое, оригинальное учение о мире и человеке и по праву занимает одно из выдающихся мест как в истории мировой литературы, так и в истории философской мысли эпохи Возрождения. «Французский Сократ», как называли его современники, и «последний гуманист», как назвали его потомки, Мишель Эйкем де Монтень родился 28 февраля 1533 г., а скончался 13 сентября 1592 г. Эти 59 лет вместили в себя немало: участие в военных походах, пребывание на посту советника парламента города Бордо и дважды его мэра, посещения Парижа и королевского двора, превратности далеких путешествий, обманы, грабежи, пожар, чуму, смерть детей и даже Бастилию, в которую на склоне лет попал Монтень и из которой был вызволен лишь благодаря записке Екатерины Медичи. Ему выпало жить в жестокое и смутное время религиозных раздоров и кровопролитных гражданских войн.

Три воюющие партии (гугенотская, королевская и католической Лиги) грызлись между собой; Монтень же не примкнул ни к одной, а был близок к так называемым «политикам», которые стремились посредничать между воюющими сторонами и не допустить раскола страны, за что и навлекал на себя недовольство всех партий. Пытаясь отойти от политики, Монтень в 1570 г. отказался от должности в бордоском парламенте и удалился в родовое имение, где, уединившись в библиотеке-кабинете, занимался тем, к чему его всегда влекло: читал, размышлял, писал. В итоге появились две первые книги «Опытов», выпущенные в 1580 г. Но, избранный мэром Бордо, Монтень прервал работу над своим трудом, чтобы вернуться к нему в 1586 г. В 1588 г. вышло издание «Опытов» уже в трех книгах. А спустя почти сто лет, в 1676 г., «Опыты» были занесены в «Индекс запрещенных книг».

Родным языком Мишеля де Монтеня в детстве стала латынь, а французский звучал так же, как арабский ¹. Его воспитывали мудрые наставники и прекрасная [275] литература. Книги были для него учителями, собеседниками, оппонентами в споре, они развивали его мышление.

Занятый «изучением только одной науки, науки самопознания, которая должна... научить хорошо жить и хорошо умереть» ², разве сумел бы он заглянуть в подобные глубины собственной души, не имея рядом верных спутников в виде книг — наследия мудрости прошедших веков, которой он поклонялся, и пошлости минувших столетий, над которой язвил? «Книги сопровождают меня на протяжении всего моего жизненного пути, и я общаюсь с ними всегда и везде. Они утешают меня в мои старые годы и в моем уединенном существовании» ³, — писал Монтень за несколько лет до смерти. Чтобы понять, насколько глубока эта связь, достаточно заглянуть в его «Опыты»: он цитирует так часто, что чужие мысли органически вплетаются в ткань его размышления. Они — часть его мировоззрения. Он может отторгать их, спорить с ними, но чаще всего они — выражение его собственного мнения. Он облекает свои мысли в чужие слова, не желая повторять произнесенного кем-то, но интерпретируя их по-своему. Можно с уверенностью сказать, что сочинения его — плод постоянного и насыщенного размышлениями чтения. Именно чтение — источник его размышлений, дающий повод заглянуть в собственную душу и, по возможности, понять ее. Неудивительно, что среди любимых им изречений было «Познай самого себя» обожаемого им Сократа ⁴.

С какой любовью Монтень описывает свою библиотеку: «Помещение, в котором я держу книги, было в прошлом самым бесполезным во всем моем доме. Теперь я провожу в нем большую часть дней в году и большую часть часов на протяжении дня <...> Моя библиотека размещена в круглой комнате, и свободного пространства в ней ровно столько, сколько требуется для стола и кресла; у ее изогнутых дугой стен расставлены пятиярусные книжные полки, и куда бы я ни взглянул, отовсюду смотрят на меня мои книги. В ней три окна, из которых открываются прекрасные и далекие виды, и она имеет шестнадцать шагов в диаметре <...> Это — мое пристанище» ⁵. Именно в библиотеке, служившей одновременно и рабочим кабинетом, на потолочных балках которой были вырезаны из речения великих, Монтень писал свои «Опыты», писал в перерывах между чтением и размышлением над прочитанным. Это своего рода дневник переживаний, мыслей, событий, которые он пытался упорядочить, найти им объяснение в книгах любимых писателей. Он старался не расставаться с книгами: «Я никогда не пускаюсь в путь, не захватив с собой книг, — ни в мирное время, ни на войне» ⁶. «Я наслаждаюсь книгами, как скупцы своими сокровищами, уверенный, что смогу насладиться ими, когда пожелаю; моя душа насыщается и довольствуется таким правом на обладание», — писал он ⁷. Чтение для [276] него — лекарство от скуки и даже от боли. «Они (книги. — С. Р.) снимают с меня бремя докучной праздности и в любой час дают мне возможность избавляться от неприятного общества. Они смягчают приступы физической боли, если она не достигает крайних пределов и не подчиняет себе все остальное. Чтобы стряхнуть с себя назойливые и несносные мысли, мне достаточно взяться за чтение; оно легко завладевает моим вниманием и прогоняет их прочь» ⁸.

«Впервые влечение к книгам зародилось во мне благодаря удовольствию, которое я получил от рассказов Овидия в его “Метаморфозах”. В возрасте семи-восьми лет я отказывался от всех других удовольствий, чтобы насладиться чтением их» ⁹. Благодаря мудрости его учителя, не понуждавшего, но и не запрещавшего юному Монтеню читать, страсть к чтению разгоралась в нем и стала привычкой. «... Я проглотил последовательно “Энеиды" Вергилия, затем Теренция, Плавта, наконец, итальянские комедии, всегда увлекавшие меня занимательностью своего содержания» ¹⁰. Вкусы менялись, способность к размышлению развивалась, появилась привычка к сопоставлению и самосозерцанию, но любовь к чтению осталась. «Добрый Овидий: его легкомыслие и прихоти фантазии, приводившие ... в восторг, уже не привлекал, как и Ариосто с его “Неистовым Роландом ^,,» ¹¹. Вергилий, стих которого «уверенно парит в высоте и неизменно следует своему пути», по-прежнему любим, но «Георгики», «самое совершенное поэтическое произведение», теперь ставятся выше «Энеид» ¹². В главе «О книгах» во второй части «Опытов» Монтень так говорит о любимых импоэтах: «Мне всегда казалось, что в поэзии издавна первое место занимает Вергилий, Лукреций, Катулл и Гораций... Люблю также Лукана и охотно его читаю...» ¹³. Он восхищался также «цветущей красотой и неизменной гладкостью эпиграмм Катулла» ¹⁴. Из комедиографов он выделяет Теренция и Плавта. «Что касается любезного Теренция, нежной прелести и изящества его латинского языка, то я нахожу, что он превосходен в верном изображении душевных порывов и состояния нравов... Сколько бы раз я его ни читал, я всегда нахожу в нем новую прелесть и изящество»! ¹⁵. Хвалит Эзопа: «Большинство басен Эзопа многосмысленны и многообразны в своем значении», — но не понимает Платона, в первую очередь критикуя его «Аксиоха» ¹⁶.

В «Опытах» легко можно заметить преобладание античных авторов, в первую очередь римских классиков. Монтень сам признается: «Я редко читаю новых авторов, ибо древние кажутся мне более содержа-[277] (Фрагмент текста пропущен в оригинале издателем. – OCR.)-ко «к числу книг просто занимательных» он относит «из новых — “Декамерон” Боккаччо, Рабле и “Поцелуи” Иоанна Секунда» ¹⁷, при том, что Монтень не мог не знать, что экземпляры «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле были после смерти автора по приказу парижского парламента преданы сожжению, а сама книга запрещена к чтению. Довольно резко Монтень отзывается «о всяких там Ланселотах Озерных, Амадисах, Гюонах Бордоских и прочих дрянных книжонках», замечая, что они могут вызвать интерес только в юности. Имея в своей библиотеке экземпляр «Амадиса Галльского», он тем не менее так толком и не знал его содержания ¹⁸.

В 1575-1576 гг. Монтень основательно изучал «Пирроновы основоположения» Секста Эмпирика, в которых древний автор изложил основные принципы философии Пиррона, основателя скептицизма, утверждавшего недостоверность человеческих знаний. Увлечение этим учением доказывают многочисленные цитаты из Секста Эмпирика и собственные его размышления в Центральной главе «Опытов» — «Апология Раймунда Сабундского». Впоследствии Монтень несколько изменил свои убеждения и после 1580 г. больше не обращался к Сексту Эмпирику. Тем не менее на надгробном камне могилы Монтеня была выбита надпись: «Он догматы Христа соединил со скептицизмом Пиррона» ¹⁹.

«Что касается другого круга мое-го чтения, при котором удовольствие сочетается с несколько большей пользой, — писал Монтень, — так как с помощью этих книг я учусь развивать свои мысли и понятия, — то сюда относятся произведения Плутарха... и Сенеки»... «Их учение — это сливки философии, преподнесенной в простой и доступной форме» ²⁰. Особенно он выделял «Письма к Луцилию» Сенеки и «Moralia» (многочисленные морально-философские сочинения) Плутарха. Цицерон же (в первую очередь «те из его произведений, которые трактуют вопросы так называемой нравственной философии») был Монтеню откровенно скучен, при этом он охотно читал его «Письма к Аттику» и признавал, что его красноречие «вне всякого сомнения» ²¹.

Но всему Монтень предпочитал историческую литературу. «Историки составляют мое излюбленное чтение, занимательное и легкое: тем более, что человек вообще, к познаниюкоторого я стремлюсь, выступает в их писаниях в более ярком и более цельном освещении, чем где бы то ни было; мы видим разнообразие и действительность его внутренних свойств, которыми он пользуется, и бедствий, которые ему угрожают. Больше всего мне по душе авторы жизнеописаний: их прельщает не само событие, а его подоплека, они задерживаются на том, что происходит внутри, а не на том, что совершается снаружи. Вот почему Плутарх — историк во всех отношениях в моем вкусе», — писал Монтень, имея в виду уже его «Сравнительные жизнеописания» знаменитых греков и римлян (в переводе [278] Ж. Амио) ²². «В области истории следует знакомиться со всякого рода авторами, и старыми и новыми, и французскими, и иноземными, чтобы изучать вещи в различном освещении, которое каждый из них дает. Но особенно достойным изучения представляется мне Цезарь... хотя и Саллюстий относится к тому же числу» ²³. Высоко ставит он и Тацита: «Сочинения Тацита скорее рассуждение, чем повествование о событиях: они больше поучают нас, чем осведомляют. Это книга не для развлекательного чтения, а для того, чтобы изучать жизнь и черпать полезные уроки» ²⁴. Не пропускает Монтень и средневековых историков. К простодушным историкам он относит «добрейшего» Фруассара, чьи «Хроники» представляют собой «сырой и необработанный материал, который всякий может использовать по-своему, в меру своего понимания» ²⁵. Монтень хвалит Гвиччардини как «добросовестного историка, у которого... с большей точностью, чем у кого бы то ни было, можно узнать истинную сущность событий его времени», правда, несколько болтливого и многословного на школьный манер; отмечает «изящный и приятный стиль, отличающийся простотой и непосредственностью», и «неприкрашенное повествование» Филиппа де Коммина; довольно критически оценивает мемуары братьев дю Белле ²⁶. Он с интересом изучал также «Историю королей и принцев Полонии», «Хроники Фландрии», «Анналы и хроники Франции» Николая Жилля, «Историю Португалии» Иеронима Озорио.

Помимо представленных авторов, Монтень обладал обширной литературой, главным образом произведениями античных авторов. По инвентарю 1592 г., сделанному незадолго до смерти Монтеня, библиотека содержала около тысячи книг, в основном по истории, поэзии и философии, но там была и литература естественно-научной тематики. Из книг, имевшихся в собрании Монтеня, стоит упомянуть сочинения Геродота, Тита Ливия, «Естественную историю» Плиния, «Жизнь двенадцати Цезарей» Светония, Квинтиллиана, Авла Геллия, «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» Диогена Лаэрция, «Одиссею» Гомера на латыни, Аристотеля, «Политику» Юста Липсия с дарственной надписью и «Четверостишия» Ги Пебрака, а также «Универсальную космографию» Мюнстера. В основном это были печатные издания. О самой библиотеке известно лишь то, что единственная дочь Монтеня Элеонора де Монтень (в первом замужестве — де Ла Тур, во втором — де Гамаш) (1571-1626) еще в 1615 г. завещала ее отцу Жодефруа де Рошфору, главному викарию города Ош и настоятелю Нотр-Дам де Гарезэ, после смерти которого книги из Ош были перевезены в Париж (1644). Сейчас то, что осталось от библиотеки, находится в Муниципальной библиотеке г. Бордо ²⁷. [279]

«... Нет слов, чтобы высказать, насколько я отдыхаю и успокаиваюсь при мысли о том, что книги всегда Рядом со мной, чтобы доставить мне Удовольствие, когда наступит мой час, и ясно сознавая, насколько они помогают мне жить, — писал Монтень. — Они — наилучшее снаряжение, каким только я мог бы обзавестись для моего земного похода, и я крайне жалею людей, наделенных способностью мыслить и не запасшихся им» ²⁸.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Комментарии

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИВОСТОКА И ЗАПАДА

Комментарии

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА