В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

VII. О вымышленном их Языческом законе и о принадлежащих к тому обрядах.

Все три народа содержат одинакой языческой закон и в принадлежащих к тому обрядах почти никакой разности не имеют. Кажется, что можно заключить и по именам, которыми Черемисы и Чуваши называют поклоняемого ими бога, яко бы у Черемис Юма есть тот же, что в древние времена у Финов Юмала, а Чувашской Тора то ж, что у старинных Готов Top. [17] Кроме сего бога почитают Чуваши еще несколько малых божков, яко защитников и хранителей некоторых деревень и мест, и сравнивают оных с нашими святыми. Те Чуваши, которых я видел в Чебоксаре и около того города, того бога, которого они признают за особливого своего защитника, называют Бородон.

У них у всех нет никакого особливого дня, в которой бы они паче прочих к отправлению Божией службы сходились; ибо, хотя они, как выше показано, пятнишной день некоторым образом свято содержат, сего обыкновения не льзя ни мало утвердить по их закону. Время их благоговения основание свое имеет на тех обстоятельствах, в которых они находятся, или на тех причинах, по которым они нужду имеют просить о помощи их бога.

Равным же образом по обыкновению других народов нет у них никаких молитвенных домов. Они отправляют свои молитвенные приношения в своих домах, [18] или на непокрытом месте, а по большей части в отдаленных лесах, где они для такого действия какое ни будь место вокруг забором обгораживают и посреди оного поставляют несколько столбов, покрывая оные деревянною кровлею, а под оною столб и несколько скамей. Такие места на всех трех языках называются одним именем Керемет.

Повыше Чебоксара в двадцати верстах, на правом и при том гористом берегу реки Волги, видел я одно такое место, где тамошние Чуваши служат свою службу, к которому за густыми лесами и за крутым берегом не инако как с превеликою трудностию дойти можно было; а между Вяткою и Камою в Вотяцких деревнях случилось мне приметить, что Вотяки свои Керемети имеют так же на непокрытом месте, что может быть делается для, того, что они там от прочих народов живут отдельно, и в отправлении своих молитв никакого опасения не имеют.

Иногда же у каждой семьи есть, по одной собственной Керемети, а у иной, и более; [19] да сверх итого в каждой деревне находится по общей большой Керемети, где они ежегодно в некоторой день, которого число переходит и определяется от стариков в той деревне, сообща молитвы свои отправляют. Да есть же у Черемисов и во всяком дистрикте по особой Керемети, в которую из 10, 20 деревень и более жители в одно время в годовые большие праздники собираются.

Такая же Кереметь находится при небольшой реке Усемде на высокой горе, о которой упоминает и Олеарий, но в том погрешает, что он Усемду называет небольшим озером. На Вятке, верст около 80 повыше Уржума, есть большая слобода называемая Кукурск, которая прежде сего была городом, как по званию видеть можно, по тому, что оное слагается из двух слов Ку и Кар, из которых последнее на Вотяцком языке значит город. Под оною слободою с правой стороны впала в Вятку река Пышна, а в двух верстах повыше устья впала в Пышму Усемда. [20]

Когда Стралемберг о язычниках Вотяках пишет, бутто они помянутую речку весьма свято почитают, и приносят при оной жертву и служат свою суеверную службу, то не правда; ибо в тех местах нет ни одного Вотяка, но жительство имеют токмо Черемисы: при том же я будучи в Казани говорил с разными Черемисами, которые при помянутой реке живут, и от них о том получил потребное известие.

Малая речка называемая Шокшем, о которой и Олеарий упоминает, находится в тех же местах. Она впала в речку Ониу, Ониу в Лаш, а сия в Усемду. О объявленном особом жилище дьявола, по сказанию Олеария, тамошние жители ничего не знают, кроме что, как прежде показано, думают, что дьявол в воде живет.

На сих местах у них отправляема бывает языческая их служба так, как и в дому, и в общих собраниях в большие годовые праздники, и как при особливом случае в рассуждении главных обрядов у всех трех народов одинако: токмо в нынешние [21] времена в некоторых небольших неважных обстоятельствах, смотря по случаю, между ими в том есть некоторая разность.

В каждом народе есть некоторые особливые люди, которые у Руских ворожеями называются, и им по соединенному с тем суеверию подобны. Такие люди все бывают седобородые старики, которые между прочини по мнимому их о будущих случаях предсказанию, или по некоторому с Богом тайному обязательству, состоят в великом почтении. Черемисы называют их Мушан или Мушангече, Чуваши Иоммас или Юммазе, а Вотяки Тона или Туно. Иногда бывают такие колдуны и бабы ворожейки. Не во всех же деревнях случается иметь по Мушану, Иоммасу или Тоне, но временем четыре деревни и более довольствующее одним колдуном. Есть же они и в Чувашских деревнях, где их по два, или потри вместе убывает. Оных колдунов по справедливости можно почесть за начальников их суетной и самовольно вымышленной жертвы; ибо все зависит от их повеления, где, [22] в когда, и каким образом службу служить, а паче какую животину, и при каком случае в жертву приносить надлежит, по тому, что их служба наипаче состоит в жертвоприношении животных, которых они сами после в снедь употребляют.

Жертвоприношение их к Богу происходит не от естественного просвещения в внутреннего побуждения, но паче от случайного намерения о приключившемся временном нещастии. Ежели бы не так, то бы они всеконечно некоторой один день пред прочими всевышнему Богу посвятили; но того у них нет; ибо ни один о Боге не думает, пока кто из их семьи не занеможет, или не заразится их скот какою язвою, или будет им нещастие в промыслу зверином и рыбном, или недород в хлебе, и проч. Ежели случится нещастие токмо одной семье, то кроме оной другие никакого покаяния не приносят; ежели же какое зло постигнет всех, то вся деревня, или и окрестные места обращаются на покаяние. Что бы ни было, о том о всем предлагается сперва Мушанам, Иомиасам, или Тунам. [23]

Когда первые люди в семье или старшины в народе печаль свою открывают, то колдун делает разные приемы для удовольствия требующего помощи. Все три народа имеют общее обыкновение, что у них колдуны ворожат бобами; а именно: взявши числом 41 боб, которые при всех на столе раскладывают и передвигают несколько раз по разным местам, пока усмотрят, что требующим по их желанию, или в противность сделалось. Во время сей ворожбы смотрят они не спуская глаз на бобы и при том приказывают, на каком месте, в которой день и в которой час, и с какими людьми и приношением какой животины, умилостивлять. им должно прогневавшегося Бога.

Черемисские Мушаны и Чувашские Иоммасы взявши свой пояс меряют оным свой локоть с пястью руки. Чувашские Иоммасы положивши на стол небольшие два куска хлеба и два угля на четыре угла, да в средину еще один кусок хлеба, в которой втыкают иглу, и подняв руку в верх держат и смотрят, куда игла [24] с хлебом поворотится, к хлебу ли, или к углю: но при сем действии не сказывают они ни чего; токмо приказывают, что требующему делать надлежит.

Вотяцкие ворожеи больше ворожат нюхальным табаком, которой в руках держат, или наливши в чарку вина мешают оное мешалкою, или ножен скоро, и смотрят несколько времени в налитую вином чарку весьма прилежно.

В некоторой Вотяцкой деревне имел я случай видеть Вотяцкого Тона и учинить опыты по их колдовству. Хоти я у Вотяков и у прочих народов часто спрашивал про таких колдунов, токмо всегда сказывали мне, что таких людей в той деревне или нет, или куда нибудь отбыли; однако принужден я был приказать Вотяцкого Тону сыскать силою. Сии люди весьма боятся, чтобы мнимая святость их Тонов ни чем не была опорочена.

Помянутой Тона был мужиком в большой деревне называемой Самаран-Пилге, [25] которая почитается первою Вотяцкою деревнею, и чрез оную из Казани в Кунгур ездят, чумкасов с 4 на восток от реки Вятки. Он сказывал, что ему от роду лет с 60. Барода у него темно-рыжая, а на взгляд пред своею братьею гораздо лукавее. При сем случае показал я себя так важным, сколько мне возможно было, дабы ему не приметить, что я его велел привесть токмо для разговору, или для выведания его мудрости; а призвать я его велел для следующей причины: на проезде от прежнего до тутошнего стану пропала у меня некоторая вещь, и хотя думал я, что конечно оную из саней украли у меня ямщики; однако ж желал, чтоб он указал мне того вора, дабы мне возвратить свою пролажу. По сем попросил он у меня несколько нюхального табаку и взявши оной в левую руку пальцами кругом тер, а при том несколько пособлял к растиранию оного пальцами и правой руки. Как казалось, то во время сего действия оной колдун не спуская глаз смотрел на тобак весьма пристально, по том, как можно думать, дабы ямщиков вывесть [26] из подозрения объявленной покражи, сказал, что та вещь забыта в прежней деревне, где мы новые подводы брали, и хозяин де, у которого мы ночлег имели, о том весьма сожалеет и желает, чтоб оная вещь опять взята была.

Тем я был доволен: однако над искуством сего угадчика хотел я учинить еще опыт, и сказал, будто я чувствую в себе жестокое колотье, и желаю, чтоб от той болезни чем вылечиться. Сей колдун или Тона может быть подумал, что я, яко неверной, не достоин его пользования, или может быть боялся лечить меня своим лекарством, чтоб за недействительную оного силу не попасть ему в наказание: того ради искал он себе случая сперва уйти, говоря, что мы скоро приедем в Татарскую деревню, и там надлежит мне требовать помощи у Абаза или Татарского попа, который прочтет во утоление болезни статью из Алкорана, и от того де ты опять придешь в прежнее здоровье. Чтением из Алкорана Татары Магометанского закона от болезней [27] своих обыкновенно пользуются; да и в соседстве живущие народы иногда тому же последуют. На сие не взирая, старался я всякими мерами пользоваться от него и принуждал его ласкою и силою, уверяя его своею совершенною на него надеждою, пока он не попросил с вином чарки. Как ему чарку с вином дали, то спросил он о моем имени. Я ему сказал не прямое имя, но какое тогда мне вздумалось. Он всему тому поверя, взял нож, и мешал в чарке вино нарочитое время, и смотря в оную пристально шептал нечто невразумительное. По сем давал мне из помянутой чарки вино будто какое лекарство выпить; токмо я не мог себя принудить, чтобы выпить оную чарку, но просил, дабы он сам вместо меня выпил, что он охотно и учинил, обнадеживая, что то все ровно, и болезнь чрез несколько часов утолится.

О сем тем известнее можно было ему наперед угадать, поелику он заподлинно знал, что мы чрез четверть часа в путь отправиться намерены были. При том [28] я его еще спросил, какие он мешая в чарке вино слова шептал? и в ответ получил, что сказать ему сего не можно, ибо де от того все действие будет бесплодно, и несколько поговоря вдруг ушел так, что и найти его не можно было. По всему вышеписанному явствует не что иное, как крайнее невежество, или вероятнее сказать, обманство сего народа.

У Черемис кроме Мушанов есть еще и другие духовные люди, которые у них Юктюч называются; а должность их состоит в том, чтобы при отправлении их служб учреждать порядки и читать молитвы: у прочих же народов таких людей не находится по тому, что у них каждой хозяин должность Черемисского Юктюча отправляет.

Служба их состоит в приношении в жертву некоторых животных, которых они колют и варят, и по отправлении над оными молитв от служащих по обещанию службу людей, оных в снедь употребляют. В числе приносимых в [29] жертву животных наипаче бывают лошади, быки, коровы и овцы; а иногда гуси, утки, куры, тетеревы, полевые зайцы и прочие. Свиньи из того числа выключаются по тому, что большая часть из Черемисов, как выше показано, свиным мясом гнушаются. Диких птиц и зверей мелких приносят они в жертву при отправлении домашних своих служб, а крупной скот в Кереметях; Вотяки же диких птиц и зверей в духовных своих обрядах не употребляют. У всех народов приносятся в жертву более лошади, и в большие годовые праздники на жертву приводят по большой части белых лошадей, и из Черемисов ни кто кроме тех, которые прежде мылися в бане и надели на себя белые рубахи, сих есть не дерзают. Что надлежит до бань, то кажется, что сие обыкновение с другими многими вошло к ним от Татар. Такому обыкновению больше последуют те Черемисы, которые при всяком случае, по примеру Татар моются и в банях парятся, при том же и по совокуплении с женою омытие за законную причину почитают. [30]

Большие ежегодно отправляемые у них службы от повседневных ни чем не разнятся, кроме что для великого множества народу торжественнее препровождаются. Кажется, что упоминаемый у Стралемберга большой Чувашской праздник есть тоже, что годовой их праздник. Что же они празднуют оной ежегодно всегда в Октябре, то без основания; ибо препровождение такого праздника, как уже выше показано, назначается с воли и согласия всех окрестных деревень: однако же то правда, что к празднованию такого дня пред прочим годовым временен по окончании жнитва выбрано осеннее время по тому, что она тогда богатее бывают и больше свободного времени имеют.

По приводе скота на жертвенное место Черемисской Юктюч приказывает особливому человеку оной скот бить; а у Чуваш и у Вотяков отправляет то, кто хочет. При томе же наипаче примечать надлежит, что убитой скотины крови ни капли напрасно не теряют; а кожу сдирают, пока убитая скотина еще [31] совершенно не утомилась, и в знак своего благоговения вешают такие кожи в Керемеше противу востока на деревах, а именно на дубу, или на березе, которые они паче прочих дерев в чести имеют.

Хотя Черемисы обыкновенно вешают токмо кожи лошадиные, а коровьих и овечьих не вешают; токмо оные, яко вещь святую, держат у себя в дому в сохранности и не продают, но берегут для своих потреб, чтоб оным не попасться в чужие руки и тем бы не быть оскверненным: Чуваши же и Вотяки вешают всякие кожи; токмо вышепомянутые обряды не так точно наблюдают, как Черемисы, по тому, что многие из них такие кожи и в города на продажу отвозят. На тех местах, где близко Руские, или Татары живут, вешать кожи весьма опасно бывает, ибо оные из Керемешей часто крадут: чего ради Чуваши прорезывают свои кожи во многих местах ножиком, чтобы тем на другое употребление оные сделать негодными. Вымявши и выполоскавши кишки, мясо режут без дальнего рассекания в средние куски, [32] которое они вместе с кишками в одном котле варят; токмо жир с кишок наперед отбирают, и смешавши с кровью в с крупою, начинают оным сычуги, или пузыри, и зашивши горло нитками, или укрепивши спицами, в том же котле варят.

Черемисы и Вотяки варят и поедают всю скотину вдруг, у них почитается за грех, ежели хотя малое что останется; и того ради в приношении жертвы толикое число и людей определяется, чтобы все съесть можно было; а у Чуваш не так: к жертвоприношению своему они иных людей не приглашают, кроме тех, которые по случаю в обещаниях их участие имеют, и следовательно убитой скотины варят они столько, сколько людей находится и сколько съесть всем можно; а достальное невареное берут с собою назад домой. При такой Чувашской церемонии однажды я был, где в Керемете токмо два человека было, и от малой овцы невареного мяса более половины осталось. [33]

Вареное мясо кладется под вышепоказанным местом посреди Керемети на стол. Прежде ядения у Черемис Юктюч, а у прочих народов хозяин, или который между ими познатнее, обратившися лицом на восток, читает приличные ко учрежденной их жертве краткие молитвы. Он становится яко главнейший напереди, приклоняет свою голову даже до земли, а прочие стоящие позади его тоже делают.

У Черемис главнейшая молитва состоит в словах Юма Сирлага, то есть, Господи, помилуй нас, а у Чуваш, Тора Сирлаг или Тора Батир, то есть, подай Господи: к тому же прибавливают они и то, о чем просят, говоря, Тора Батир вюлих, Тора Батир Гириволь, то есть, подай Господи скота, подай Господи детей, и прочая. В годовые большие праздники изъявляется в таковой же краткой молитве прошение всех людей той страны.

Олеарий пишет о Черемисах, что они молятся повешенной коже убитой скотины. Они причитают сие себе в великое [34] поношение, когда их в том порицают; а такая погрешность может быть вошла от того, что кожи в Кереметях обыкновенно вешаются на ту же сторону, на которую и отправление молитв бывает, то есть на восток. Равным же образом и то несправедливо, когда Олеарий об них пишет, что они молятся солнцу и луне; ибо как Черемисы, так и прочие народы, в своих Кереметях, о которых знают, как оные стоят, никогда к солнцу, где оно во время приношении их молитв находится на небе, не обращаются, но всегда становятся лицем на восток.

К сей их священной службе хлеб пекут из муки пшенишной, ржаной, или и овсяной, по возможности каждого, нарочно пресной большими караваями, и с жертвенным скотом вместе в Кереметь относят.

Прежде ядения, от сваренного мяса все мелкие части обрезывают, а именно уши, глаза, ноги и прочая, и бросают оные в огонь, також сердце, кишки и прочая [35] внутренняя. Тот, который у Чуваш главнейшим при отправлении службы бывает, по небольшому куску хлеба и мяса бросает на землю одаль себя. Во время и после ядения Чуваши часто бросают по нескольку ествы своей в огонь, и при том у всех народов после ествы кроме костей ни чего не остается.

Оставшиеся кости собирают они все до одной, и принесши с собою в дом пережигают в печах в пепел, дабы оные не попалися собакам, или другому какому зверю. Помянутые кости почитаются у них за вещь святую, яко такого животного, которое посвящено всевышнему Богу: а что Стралемберг пишет, что будто они кости с кожами на деревах вешают вместе, то несправедливо.

В прочем Чуваши прежде сего в своих Кереметях имели и сие обыкновение, что при приношений своей жертвы в некоторые выдолбленые столбы деньги бросали, которые после старший или знатнейший между ими в определенное время [36] вынимал и оные употреблял на пирушки, или на общие расходы: но ныне у них сие почти из обыкновения вышло, поелику они к великому своему оскорблению принуждены были видеть, что такие с деньгами столбы на их Кереметей крадывали.

Отправляемая у них на дому жертва от Кереметской почти ни чем не разнится, кроме что бьют они для того самую мелкую скотину, и варят мясо не на дворе, но на обыкновенных очагах, или в печах, и напоследок, ежели они стороны света не знают, то оборотяся лицем к солнцу молитвы свои отправляют: а бьют и едят определенную в жертву скотину на дворе, и в том от Мордвы разнствуют; ибо хотя они в домашних службах с Чувашами некоторое сходство имеют, токмо такую жертвенную еству едят в избах.

Женщины при всей такой службе никакого дела не имеют. Они не ходят ни когда в публичные собрания, и в домах [37] не едят жертвенной ествы, но должно то делать токмо одним мущинам, которые и за женские грехи жертву приносят; и можно сказать, что сие обыкновение принято у них так же от Татар, у которых по силе Магометанского закона женской пол так же от всех духовных церемоний и всенародных служб свободу имеет.

По примеру Татар, не имеют они у себя ни писаных красками, ни резных идолов, и тем, разнствуют от прочих языческих и идолопоклонных народов, которые литым и деревянным, или в красками писанным, молятся и покланяются: токмо между Черемисами находятся некоторые, что на ободранных липовых корках вырезывают некоторые фигуры, которые ничего не значат, и оные корки в знак своего благоговения в лесах вешают. Помянутые липовые корки с вырезанными на них фигурами называют они Куда-Водаш. [38]

VIII. О их светских поведениях и обыкновениях.

Между светскими поведениями и обыкновениями сих народов полагаю во первых их послушание и обязательство, которые они друг другу, також и их старшинам при всяких случаях показывают: по том следуют их обряды и обычаи, которые происходят на родинах, на свадьбах и на похоронах; и напоследок их забавы в пляске и в играх; а кроме сего более примечания достойного у них ни чего не находится.

Ежели один другому что обещает, или с кем в договор вступает, то оное обязательство для большого утверждения и уверения бывает при некоторых поруках, или свидетелях. При заимодавстве заимодавец и должник берут две палочки, которые, между собою складываются, и на оных палочках вырезывают столько крестик (X X X), или зарубок (I I I), сколько будет гривен, или копеек, и каждый [39] вырезывает на своей палочке на конце под крестами, или под зарубками, какой нибудь вместо рукописания из употребительных у них знаков, какой кому на ум придет для себя выбрать, которой они во всех случаях, где требуется подписка, обыкновенно употребляют. По том палочками они между собою размениваются, которые у них такую же силу имеют, как у нас наикрепчайшие обязательные письма. Но сие поведение служит у них в такой сумме денег, в которой не свыше десяти рублей; ежели же будет более десяти рублей, то берут они в таких долгах в городе крепости. Вышепоказанные знаки во употреблении бывают и между Татарами у таких людей, которые писать не умеют.

Важных обязательств у них между собою никаких нет. Когда случится генеральная присяга, или кто взят будет в солдатскую службу, то обязательство делается у них следующим образом: старшина, или который в деревне познатнее, нарезывает хлеба четвероугольными [40] кусками величиною такою, чтобы в рот положить можно было, и посыпавши солью дает по куску в рот присягающему с конца ножевого; говорят при том такие слова: ты обещается теперь, на пример, по преставлении такого то монарха наследнику его во всем, не щадя живота своего, верным подданным быть; и как ты подлинно желаешь впредь хлебом и солью насыщаться, то так же совестно старайся о сохранении клятвенного твоего обещания. При взятье в солдатскую службу пред присягающим держат два палаша концами в верх крест на крест, и чрез оные палаши, так как и прежде объявлено было, от кого нибудь из них дается в рот хлеб с солью. При случае родин не бывает у них никаких дальных обрядов, как что родители по большей части дают имена новорожденным детям по имени того, кто вскоре после родов первый в дом их придет. Ежели же кого скоро не будет, то родители дают имена детям по своему благоизобретению; или на пример, буде родится сын, а придет сперва в дом женщина, то, поелику оному [41] мальчику по званию той женщины женского имени дать не можно, в сем случае пришедшая женщина должна новорожденному назначить другое имя, какое ей вздумается. Они почитают себе за щастие или за доброе предзнаменование, когда во время родов или вскоре по том люди к ним приходят, которых они в показание своей радости пивом и медом, а буде есть достаток, то и вином подчивают. Ежели же ни кто не придет, то вменяют они себе за нещастие и за худые знаки.

Напрасно их в том порочат, будто бы они своим детям давали имена по званию тех животных, которые сперва вскоре по рождении младенца в их дом войдут. Между Чувашами и Вотяками находятся многие, которые оставя прежнее свое обыкновение по примеру Руских просят иногда Руских же к себе в кумовья, по чему некоторые из сего народа и Рускими именами называются.

У сих народов природные их собственные имена суть следующие, например, [42] у Черемис мужеские имена: Аксюн, Кундуган, Тойдерек, Тилмемек, Игашках, Тоибатир, Токсовай и прочая; женские звания; Асилдик, Кюстелет, Ксилбиках и прочая; у Чуваш мужеские имена: Чулпан, Рыгав, Иимменке, Черабатир, Илмеш, Мингур, и прочая; у Вотяков мужеские звания: Дузмене, Ишкеика, Калаш, Аитуген, Эшнурза, Батырь, Катерка и прочая; женские имена: Туибике, Байбике, Нюлка, и другие многие.

В прочем при сем случае ни Мушаны, ни Иоммасы или Тоны, також у Черемис ниже Юктючи, ни какого дела не имеют, и Гваниново объявление о Черемисах, которое приведено у Олеария, что некоторые из них вскоре после рождения детей своих обрезывают, совсем ложно, как о сем уже выше показано; и от чего бы у сего народа можно было произойти слуху о Махометанском законе? Что касается до их супружества, то у них по примеру всех восточных народов многоженство позволено; однако ж ни кто, более пяти жен у себя не имеет; а большая часть, [43] особливо у Вотяков, за скудостию их по одной или по две жены у себя держат. У Черемис и у Чуваш достаточные люди женят сыновей своих пяти и шести лет с тем намерением, чтобы в домашней работе более иметь вспоможения; ибо у них жены, как и у Татар, совсем покорны быть долженствуют. За тем же и девок, чтобы в домашней работе знать силу и иметь искуство, пятнатцати лет никогда, а двадцати лет редко выдают за муж. Вотяки от десяти до двенатцати лет детей своих никогда не женят.

При том же законы сродства наблюдают они так точно, что оных ни мало не нарушают. На сестрах и на сестриных детях они не женятся. Братьям не можно брать за себя двух сестр. Один не берет в одно время двух сестр: токмо есть у них в обыкновении, что оставшуюся по смерти большого брата во вдовстве жену берет за себя меньшой брат, но большому брату в таком же случае того делать не позволяется. Они особливо любят жениться на двух, или на трех [44] сестрах по одиначке. В Казанском уезде Вотяцкой сотник, именем Катерка, хотя не по правилам, однако в одно время, женился на двух сестрах, которые и поныне живут с ним. При сговоре и женитьбе на вдове, которая сама в себе вольна, никаких больших околичностей не бывает. Тот, кто хочет ее за себя взять, засылает свата, и как он с нею о том согласится, то в назначенной с обеих сторон день в провожании множества веселых свадебных гостей отводится во двор к жениху, где свадьба без всяких дальностей совершается. Ежели же женится на девке, то много отмены бывает.

Во первых родители, или вместо их ближние сродники, девок даром за муж не выдают, но по Татарскому обыкновению за вывод ее платит жених несколько денег, что, у Татар Калым, у Черемисов Олон, у Чуваш Голон Окси, а у Вотяков Калюм называется. Таких выводных денег дается много, или мало, смотря по красоте, богатству и знати невесты; или у жениха уже много жен есть, [45] или было; а больше смотрят на богатство, сколько отцы, или сродники, за невестою дают приданого. Вотяки, которые прочих народов убожее, дают за девку по 5, по 10, и по 15 рублей; Черемисы и Чуваши неубогие платят по 10, по 20, и по 30 рублей; а Черемисы в Кунгурском уезде, которые всех богатее, дают по 100 и более рублей. Ежели кто сверх первой жены похочет взять другую, то отцы, опасался будущего между женам и ревнования, дочерей своих выдают не охотно и того ради просят за них дороже. Равным же образом, когда у кого несколько жен умерло, то не меньше же имеют опасения в случае смерти о наследниках. Первого обыкновения наипаче держатся Черемисы, а последнего Вотяки, которые находятся не в состоянии высокой калым заплатить, или, не хотя денег истерять, ищут способа, чтобы силою достать любезную свою невесту; то подговаривают они себе на вспоможение несколько человек из своих приятелей в тот двор, где живет невеста, врываются в оной силою и девку увозят; при чем Вотяки [46] для большей безопасности, и дабы полученная добыча тем была надежнее, тотчас на дороге при некоторых свидетелях с увезенною девкою плотски совокупляются. Тоже делается, когда кто по смерти первой жены пожелает жениться на сестре ее, (ибо все сии народы имеют к тому особливую с природы склонность) а отцы выдать за него не похотят.

Сватовство происходит посредством третьего человека: к тому же, когда жених еще молод, или состоит под властно отца своего, то за него сам отец сватает. Главное дело состоит в том, чтобы смотря по обстоятельствам с жениховой и с невестиной стороны положить калым, и договариваются до тех пор, пока о том согласятся. Ежели же вдова имеет у себя отца и мать и живет у них в доме, то жениху должно и за нее також заплатить некоторой калым, но не столь великой, как за девку. При том же должно договориться, сколько невеста жениху принесет приданого; а обыкновенно бывает так, что за невестою [47] дается приданое смотря по калыму, и отцы или сродники на невесту убор кладут из помянутого же калыма.

При сговоре назначается срок к игранию свадьбы по 4 или по 6 неделях, а иногда и по прошествии нескольких месяцов, и в то время варят они пиво и мед, и заготовляют съестные припасы как у отцов невестиных, так и в дому жениховом. На свадьбу зовут всех обывателей той деревни, а временем и из других деревень, когда новосговоренные живут не в одной деревне; однако Черемисы зовут в гости только Черемис, а Вотяки только Вотяков; а прочих приятелей и знакомцов, которых кто из другого народа имеет, також ежели в соседстве живут Руские, Татары, Мордва, или другие какие, с которыми жених особливо знается, просят вскоре после свадьбы по тому, что забавы у них продолжаются дни по 3 и по 4, а иногда и целую неделю.

С жениховой и с невестиной стороны сперва пирушки бывают порознь. Гости [48] приносят с собою кушанье и питье, и каждой подчивает всех своим. У Чуваш есть такое обыкновение, что у жениха и у невесты на пирушках ставят на стол блюдо с хлебами, и в оные втыкают стрелы, на которые кладется головной убор Чувашских баб, который у них Тастар называется. У жениха на пирушке кладут Тастар матери, или сестры его, а у невесты тот Тастар, которой и после на нее, как на жену, надевают. На оное блюдо каждой из гостей новобрачным кладут по нескольку копеек.

Из всех народов свадебные обряды у Вотяков короче всех бывают. Они едят, пьют, играют и пляшут до тех пор, пока пивом и вином допьяна упьются, и после того отходит жених с невестою спать. У Черемис, да и у Чуваш, свадебных учреждений. бывает более.

У Черемис в дому невестина отца несколько времени гости будучи подчиваны и по заплате от жениха положенного на [49] сговоре сватом калыма, невеста в провожании с ее стороны гостей отводится в дом к жениху, отец и мать и ближние сродники при том плачут весьма жалостно, и ни один из них ее не провожает, кроме брата и сестры ее, или, ежели брати нет, кто нибудь изо ближних сродников с своею женою, кого невестин отец к тому назначит, у невесты лице всегда бывает закрыто платком, пока она не вступит в дом женихов. На дворе у жениха раскидывается шатер, и которой невеста приводится двумя женщинами, одна из них с невестиной, а другая с жениховой стороны, которая при входе на женихов двор ее принимает. Я не знаю, да и наведаться не мог, что у них в шатре бывает, ибо и те, которые мне о сем сказывали, сильною клятвою божились, что они и сами про то не знают, по тому, что шатер кругом накрепко запирается, а сват кругом ходит и смотрит, чтобы к шатру из гостей ни кто не приближался; однако думают, что может быть женщины, которых с Рускими свахами, и с бываемыми у Немцов на свадьбе с жениховой и [50] с невестиной стороны посажоными матерьни сравнить можно, наставляют в сем шатре невесту в надлежащих до супружественного жития полезных правилах, надевают на невесту женское платье и снявши с нее платок, накладывают шурк, или ошпу, как головной убор Черемисских женщин, а сверх того венок. При выходе из шатра встречает ее жених, и взявши за руку вводит ее в избу, где Юктюч о новобрачной паре читает некоторые молитвы, чтобы Бог им даровал детей и к домостроительству их ниспослал свое благословение; а между, тем жених и невеста несколько времени стоят на коленках. В то время Юктюч подчивает гостей пивом и медом по своему произволению. По том гости расходятся по своим домам, а новобрачных обе свахи спать отводят.

И сия есть токмо одна церемония, которую Юктюч кроме публичной жертвы отправляет. У других народов таких обрядов в обычае нет, и как свадьбы, так родины и похороны, почитаются у них [51] за светские обряды, до чего духовные люди никакого дела не имеют.

У Чуваш свадьбы происходят с следующею отменою. Невесты, как то у Черемис бываешь, в дом женихов не водят, но жених сам должен по невесту приехать. При том же бывает много обстоятельств: ежели невеста живет в другой деревне, то жениху несколько чумкасов или миль за нею ехать должно.

Наипаче всего наперед знать желают, щастлива ли, или нещастлива оная езда будет; и того ради на дороге пред воротами колют петуха и на землю бросают. Ежели заколотой петух не трепещется, то та езда будет щастлива; буде же он трепетаться будет, то они опасаются нещастия, и для того остерегаются.

Часто случается жениху проезжать несколько деревень; и тогда досылает он наперед людей, чтобы подать весть о его приезде: чего ради жители той деревни в знак радости зажигают огни и [52] приуготовляются проезжих гостей, подчивать. Как скоро жених придет, то садится он на дворе у раскладенного огня за столом, а провожатых подчивают в избах, и дружка выносит жениху есть на двор.

А как жених приедет в ту деревню, где живет невеста, то ездит он в санях, или в телеге, или верхом, с дружкою несколько раз вокруг двора невестина, при чем дружка громким голосом по Татарски поздравляет, солом малик, при том же и спрашивает, тут ли невеста, или инде где? Ежели невеста в том доме, то жених на тот двор ехать не смеет, но должен стать на ином дворе; а по большей части делается у них так, что в то время невесты дома не бывает. Вскоре потом жениха с невестою сводят, чтоб он ее видеть и дарить мог. У невесты в дому жениха на подклет не водят, но делается то в жениховом дому, куда все гости на другой день, или по прошествии нескольких дней подымаются, и собравшись невесту убирают в женское платье, а по том новобрачную пару спать кладут вместе. Впрочем, ни [53] Черемисы, ни Вотяки, сохранности девства не разбирают; но Чуваши того не пренебрегают. Дружка и обе свахи стоя у дверей дожидаются, где спят новобрачные, и при том беспрестанно поют и пьют до тех пор, пока по прошествии получаса ожидающим женщинам позволено будет туда войти. Ежели невеста сохранна, то пьют и веселятся, весьма много; буде же не сохранна, то дружка взявши чарку проверчивает на оной диру, и зажавши оную пальцем из оной гостям подносит: тогда питье, кто оное из гостей примет, из той чарки потечет на пол и тем приключившееся нещастие каждому явно бывает. Невесте при том так стыдно бывает, что она по том гостям и глаз своих не кажет; однако ж муж за то ей ни чего не делает, но сносит равнодушно.

Вообще говоря: народы сии на сохранность девства не очень смотрят; да и будучи уже женаты, за недозволенное обхождение жен своих наказавши, живут с ними опять в совете; к тому же нет у них такого поведения, чтобы для таких [54] причин с женою разводиться; ибо, ежели муж своею женою не будет доволен, то вместо разводной и того довольно бывает, что он лишает ее своего ложа, и вместо того женится на другой, а первую содержит у себя яко работницу.

Черемисы и Чуваши погребают умерших в том платье, которое они носили, и кладут в могилу между двумя досками; сверх же того накрывают еще доскою, и напоследок могилу засыпают землею. Туда же кладут они всякой домовой скарб, а именно котлы, ложки, ножи и прочая. На похоронах сродники плачут весьма жалостно и мертвого провожают до самого кладбища, которое пред каждою деревнею на особливом месте в лесу обыкновенно бывает.

Вотяки погребают умерших в их платье обвернувши берестами, поодаль деревни в лесу, а домового скарбу с ними не кладут; при том же, есть у них такое обыкновение: ежели ношатые из лесу возвратятся, то хозяин, или хозяйка, или [55] кто-нибудь из ближних сродников умершего, навстречу им бросают пепел, чтобы, по их скаскам, запретить, дабы они опять не приходили и более мертвых не носили.

Ежели умрет кто из знатных, то Черемисы и Чуваши в честь умершему празднуют неделю, месяц, или и целой год, как они заблаго рассудят. На дворе вколачивают они в землю две палки, и между, оными протягивают толстую нитку, и вздевают на оную кольцо. По том все молодые люди из сродников, или из гостей, не доходя до помянутого места шагов на десять, в кольцо стрелами стреляют, и кто первой во оное кольцо попадет, тот берет лошадь, на которой покойник езжал; ежели же будет женщина, то берет иную какую нибудь лошадь со всем убором, и ездит на ней вскачь до трех раз на могилу и оттуда назад. По том оную лошадь у Черемис на дому, а у Чуваш на кладбище, в память умершего заколовши варят и едят, при чем бывает много плача, игры, пляски и питья. В знак памяти у Черемис на кладбищах [56] обыкновенно раскидываются на жердях платки, а Чуваши на могилу ставят деревянные столбы, которые ныне они стали раскалывать, чтоб оные чрез то к другому употреблению негодными сделать; ибо прежде сего часто случалось, что такие могильные столбы, так как и звериные кожи, из лесов у них крадывали.

Их игры и пляска на свадьбах и при прочих увеселениях состоят в том, что старшие и знатнейшие из гостей сидят по лавкам, или на столе, и забавляются питьем; а молодые мужеского и женского полу на полу, при игре на разных инструментах, без всякого порядка кругом скачут и пляшучи бьют в ладоши. Из игральных инструментов первой у них есть на подобие лежачей гарфы, видом полумесяца, об 18 струнах. Такие инструменты употребительны и у Руских, которые называются гуслями, и кажется, что как употребление сего инструмента, так и звание оного по примеру других вещей и слов взято у Татар, ибо Татары называют так же Гусли, Черемисы Кюселе, Чуваши Гюссле, а [57] Вотяки Кресс. Второй инструмент Татарская волынка, которая по Татарски называется Сурнай, по Черемиски Шюббер, по Чувашски Шипюр; третий варган, по Черемиски называемый Кобаш, по Чувашски Кобас, а по Вотяцки Умкрес.

Текст воспроизведен по изданию: Продолжение выписки из описания живущих в Казанской губернии языческих народов яко черемис, чуваш и вотяков, с показанием их жительства, политического учреждения, телесных и душевных дарований, и проч. сочиненного действительным статским советником и Академии Наук членом Г. Ф. Миллером // Новые ежемесячные сочинения, Часть LVII, март 1791 года. СПб. Императорская академия наук. 1791

© текст - ??. 1791
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© ИАН. 1791

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info