Г. Арминий Вамбери, профессор восточных языков и литератур в Пештском университете, приобревший заслуженную известность смелым путешествием по Туркмении, Хивинским и Бухарским владениям и прекрасно описавший это путешествие (В Travels in Central Asia, London, 1864 (вышли потом и на немецком языке) и в Skizzen aus Mittelasien, Leipzig, 1868.), равно как и странствования свои по Персии (Meine Wanderungen und Erlebnisse in Persien. Pesth, 1867.), а потом, в последние годы, обогативший познания наши о джагатайском и уйгурском наречиях изданием двух по этому предмету трудов (Cagataische Sprachstudien, Leipzig, 1867, и Uigurische Sprachmonumente, Innsbruck, 1870.), — не говоря уже о многочисленных публицистических статьях его относительно положения дел в Средней Азии (Статьи эти собраны автором в одну книгу, под заглавием Centralasien und die englisch-russische Grenzfrage. Gesammelte politische Schriften von Hermann Vambery, недавно вышедшую в свет в Лейпциге.), — подарил, в прошлом году, немецкую литературу объемистою «Историей Бухарии» (Geschichte Bochara’s oder Transoxaniens, Stuttgart, 1872.), которая в начале нынешнего года явилась и на английском языке.

Уже в самом заглавии этого сочинения, автор выставляет на вид, что оно — первое по своему предмету, являющееся в Европе, и составлено значительною частью по неизвестным Европе [106] историческим рукописям Востока. В предисловии он еще более распространяется об этих заслугах своих. «Как судьба определила мне проходить странами, никем или почти никем до меня не посещенными, так и в настоящем случае предстояло мне разработывать пером совершенно не тронутое поле» говорит он, (p. VII). И далее (p. XVI): «Вторая часть моего труда (история Бухарии со времени покорения ее Узбеками) сообщает сведения, до сих пор мало или даже совершенно неизвестные ученому миру, ибо выводит на свет целый ряд государей и даже целые династии, относительно которых лишь кое-что писано в самой Азии, и ни единого слова в Европе». В заключение автор заявляет, что «не легкое, во всяком случае, дело писать первую историю какой-либо страны», и что настоящее его произведение есть «плод долголетней работы» (p. XVII).

Утверждения такого рода со стороны профессора восточных языков, лично посещавшего страну, историю которой дает он, и притом успевшего уже зарекомендовать себя, как писателя, — естественно заставляет каждого орьенталиста, занимающегося историей Средней Азии, приступать к чтению «Бухарской Истории» г. Вамбери с волнением от ожидания найдти в ней если не художественный исторический труд, то, по крайней мере, целый рудник новых источников, новых фактов, новых соображений, в изложении, проникнутом европейскою критикой и оживленном знакомством автора с природой изучаемой им страны и нравами ее жителей. К сожалению, каждая прочитанная страница книги г. Вамбери горько разочаровывает в этих ожиданиях, и общим результатом чтения оказывается, что небольшая частичка действительно нового в его книге тонет в массе старого и давно известного, которое притом, во множестве случаев, не понято им и искажено. Оказывается, что вместо сообщения новых о предмете источников, не пользовался он самыми капитальными, всем доступными, и даже о существовании их не знал. Оказывается, короче сказать, что г. Вамбери, приступая к труду своему, не имел ни малейшего понятия об истории Средней Азии, и в простоте души, принимал постепенное освобождение свое от полного неведения этого предмета за открытия, которые должны удивить и поразить ученый мир. Последствием такого отношения к предмету имеем мы в книге г. Вамбери не совестливый и долголетний ученый труд, а самую легкую и поверхностную компиляцию, скомканную кое-как в несколько [107] месяцев и переполненную пропусками и промахами самого непростительного свойства, — компиляцию, о которой не стоило бы и говорить, если бы не знающими дела как на западе, так и у нас на Руси, не принята она была, по самохвальству автора, за труд монументальный, и в этом качестве, осыпана и превознесена похвалами.

Чтобы доказать основательность неблагоприятного отзыва нашего о последнем произведении знаменитого путешественника, явившего себя таким плохим историком, мы рассмотрим более или менее подробно содержание всех девятнадцати глав его книги, вместе с предисловием и введением.

В предисловии г. Вамбери, перечислив 11-ть сочинений на восточных языках, которые служили главными источниками для первой части его труда (история Бухарии до Узбеков), прибавляет, что, сверх того, пользовался он для этой части «всем, что только мог найдти относительно истории Трансоксании, как в книгах востока печатных или рукописных, так и в европейских исторических и биографических сочинениях или описаниях путешествий» (p. XII). «Без возможно полного знакомства с литературою предмета, нельзя в наше время», прибавляет он вслед затем, «браться писателю за какой-либо труд». Конечно, так, а между тем является несомненным, что автор «Истории Бухарии не справлялся, при составлении ее, даже с такими из европейских писателей по истории Средней Азии, как Дегинь, Абель-Ремюза, Клапрот, Риттер, не говоря уж о менее известных. Одно это обстоятельство показывает уже, какого рода писатель г. Вамбери, и что он за профессор. Но вот перечисляет он далее пять новых, неизвестных, полагает он, никому кроме его, источников для истории Бухарии, преимущественно со времени завоевания ее Узбеками, и что же? Важнейший из этих источников, тот именно, который снабдил его целым рядом государей и даже династий о коих до него, как хвастается Вамбери, ни слова не было писано в Европе, именно Тарихи-Муким-Хани, оказывается изданным в тексте, и частию даже в переводе на французский язык, пятьдесят лет тому, у нас в Петербурге, покойным профессором Сенковским. Второй по значению источник, Наршагиева «История Бухарии», тридцать лет уже известна ученому миру, благодаря извлечениям, сделанным из нее орьенталистом нашим Н. В. Ханыковым. Пять рукописей этого сочинения имеются в библиотеках одного Петербурга. Третий источник, Тарши-Сейид-Раким, [108] приобретен был П. И. Лерхом во время пребывания его в Бухаре в 1859 году и известен по указаниям на него в разных сочинениях, как самого г. Лерхе, так и академика Вельяминова-Зернова. Действительно новыми и доселе только одному г. Вамбери известными представляются, таким образом, только два из пяти поименованных им источников: поэма на джагатайском языке под названием Шейбани-Намэ, да стихотворный же сборник Дахме-и-Шаган — оба, как видно из отзыва и цитат самого г. Вамбери, почти ничего исторического в себе не заключающие. Не из-за чего же было подымать крик на целую Европу, хвастаясь обилием новых сведений, ей сообщаемых.

Назвав свою книгу «Историей Бухарии», автору ее надо было объяснить, что понимает он под именем Бухарии, так как пределы владений, имевших столицею своею город Бухару, в разное время разнились значительным образом: этому разъяснению и посвящено отчасти «введение» в книгу. Из разъяснения видно, что под Бухарией угодно автору разуметь Бухарское ханство в тех пределах, какие имело оно до вторжения Русских за Сыр-Дарью, и сверх того, страны по левому берегу Аму-Дарьи, к северу от Гиндукуша и Паропамиза, начиная с верховьев этой реки до течения Мюргаба на западе, — страны весьма часто, на памяти истории, находившиеся в зависимости от владельцев Бухары. Пусть и так, хотя такое расширение термина «Бухария» не совсем правильно; но зачем было автору отождествлять «Бухарию» с Мавераннагром или Трансоксаниею и доказывать, будто Арабы разумели под Мавераннагром не только страны к северу от Окса или Аму-Дарьи, но и левое побережье этой реки от истоков ее до Мюргаба, — мы решительно не понимаем, тем более, что это совершеннейшие вздор, и нисколько не видно этого даже из того единственного арабского географа, которого прочел и на которого ссылается г. Вамбери: прямо противуположное утверждению Вамбери читаем мы у этого географа (см. Viae Regnorum auctore al-Istakhri, in edit. M. I. de Goeje, Lugd. Batav. 1870, pp. 286-287). Да иначе и быть не могло, ибо самое слово Мавераннагр значит «то что за рекою», «заречье», под рекою же разумеется тут Джейхун, Окс древних, Аму нашего времени. И совершенно ошибочно называет г. Вамбери этого географа (Эль-Бальхи) древнейшим из арабских, и тут же, найдя у него название страны — Уджан, толкует, что правильнее было бы писать Ваджан, тогда как это всем [109] известный Вахан; и тут же, в перечислении областей по левому берегу Аму, пропускает Бадахшан; и тут же сочиняет, будто Аму значит у туземцев «река», тогда как известно, что так называется Аму-дарья по имени города Амуя или Амуля, находившегося на левом ее берегу. Тут же повторяет он и нелепое мнение свое, что надо произносить не Хорезм, а Хаирезм. Тут же, наконец, говоря о 35-м градусе широты, называет его 35° долготы, а 71-й градус долготы называет, наоборот, 71° широты, и в прибавок, не считает нужным обозначить, от какого меридиана считает он долготу, полагая, вероятно, что на всех картах градусы считаются от одного и того же меридиана. И все это на одной ХХИИ-й странице введения, не считая того, что на той же странице автор утверждает, будто, по его «историческим исследованиям», левое побережье Аму почиталось интегральною частью Бухарии или Мавераннагра — именно со времен Саманидов, тогда как никакого «исследования», которое доказывало бы это ложное положение, в книге г. Вамбери не обретается.

Не меньшее отсутствие всякого знакомства с историей и географией Мавераннагра под арабским владычеством обнаруживается и на следующих двух страницах (XXIII и XXIV). Главным городом в области Осрушна называет он положительно Бу-Мекет, тогда как в рукописях имя этого главного города является изображенным без диакритических точек столь различно, что решительно не известно, как надо читать его. В соседней с помянутою области Чач (Таткентской) являются у него города: Отрар, Сыганак, Сайрам, о которых Бальхи (то есть, Истахри) вовсе не упоминает, и которые становятся известны лишь в позднейшее время. Далее удивляется г. Вамбери, что не удалось ему, во время странствования по Бухарии, услышать чего-либо о «большей стене», которую, по словам Бальхи, построил между Сыр-Дарьею и горами Абдуллах, сын Хамидов. И не мудрено, что не удалось, потому что о построении кем-либо такой стены нет ни слова не только у Бальхи, но сколько известно нам, ни у кого из арабских географов и историков. Обращаясь затем к истории Чача, поучает г. Вамбери, что «в до-мусульманский период существовало там независимое владение под управлением Турков, которое, впрочем, присоединено было к Бухарии во времена Саманидов». Но в до-мусульманский период весь Мавераннагр состоял из независимых одна от другой областей с тюркскими большею частию [110] правителями во главе, и покорена была область Чачская мусульманским оружием задолго до появления Саманидов. «При Сельджукидах» продолжает наш историк, — «область эта возвратила свою независимость, и владетель тюркский Кадр-Хан достиг значительной степени могущества». Дело в том, что Чачская область, поступившая под власть Саманидов вместе с другими владениями Аббасидов в Мавераннагре, никакой после того независимости не возвращала, а с ослаблением Саманидов подчинилась тюркским государям, властвовавшим в Кашгаре. Произошло это в конце X века до Р. Х., когда Сельджукиды еще ничего не значили. Да и могущество кашгарских государей началось не с Кадр — или Кадыр-Хана, умершего в 1032 году, а по крайней мере еще с Богра-Хана, который отнял уже у Саманидов как Самарканд, так и Бухару. «Со времени монгольского вторжения», читаем далее у Вамбери, — «Чач служил костью, которую отымали друг у друга Харезмийцы с запада и Уйгуры с востока; по смерти же Чингиса, Кадр и его преемники вели из за этой области долгую братоубийственную войну с Джагатаидами». Тут что ни слово, то ужасающее невежество. После монгольского вторжения в Мавераннагр, не существовало уже ни Хорезмшахов, которые могли бы воевать с Уйгурами, ни Уйгуров, которые могли бы воевать с Хорезмшахами; да и до монгольского вторжения Хорезмшахи сталкивались враждебно, и то не из-за Чача, а из-за Бухары, не с Уйгурами, а с Карахатайцами или Каракиданями, о самом существовании которых, как увидим ниже, не знает г. Вамбери. Но что всего лучше, это «братоубийственные» войны, которые, уже по смерти Чингиса, вел Кадр-Хан и его преемники с Джагатаидами: Кадр-Хан, видели мы, умер в 1032 году по Р. Х., а г. Вамбери заставляет его переживать Чингис-Хана, умершего в 1227; выходит что Кадр-Хан жил два с половиною века, не говоря уже о том, что могущество его преемников уничтожено было Каракиданями еще в 1120 годах по Р. Х., так что Джагатаиды, если и желали бы, никак не могли воевать с не существовавшим в их время потомством Кадр-Хана, которое притом ни в каком родстве с ними не состояло.

Указывать на все промахи г. Вамбери значило бы написать книгу в трое толще его «Бухарской Истории». Потому во «введении» его обратим внимание только на две еще капитальнейшие ошибки. На странице XXVIII-й г. Вамбери говорит, что Самарканд «никогда не мог [111] иметь торгового значения, ибо лежит в стороне от большого пути в Индию» (откуда?). Это показывает, что Вамбери и понятия не имеет о живой и громадной торговле, производившейся искони через Самарканд между Китаем и Восточным Туркестаном, с одной стороны, и Западною Азией и Европою — с другой, не говоря уже о том, что даже и часть индейских товаров проникала до Бухары не иначе, как через Кашгар и Самарканд. На странице XXXII-й читаем о Бухарии, что она не только «производит хлеба плоды, шелк, хлопок и краски, несравненные в своем роде», но что «тоже самое может быть сказано и о скоте этой страны, так как лошади бухарские славятся по всей Азии, верблюды превосходят все другие виды этого полезного домашнего животного на юге и западе Азии, а бараны решительно не имеют себе равных в мире». Это уж не история; г. Вамбери сам был в Бухарии и позволяет себе такие непозволительные гиперболы: где же это в Азии славятся бухарские лошади? И с чего взял он, что бухарский хлопок превосходен? Относительно же верблюдов и баранов известно, что животными этого рода сама Бухара снабжается преимущественно из киргизских степей.

Первую главу своего труда г. Вамбери посвящает истории страны до проникновения в нее Ислама. Естественно ожидать, что читатель найдет здесь сведения об этом периоде из греческих писателей. Греки властвовали над Трансоксаниею довольно долго, со времени завоевания страны Александром Великим, — равно как и из писателей китайских — во II веке до Р. Х. страна была посещена Китайцем Чжан-Цянем, а в начале VII века по Р. Х. Китайцем Сюань-Цзаном, и оба Китайца эти сообщают весьма важные о ней известия, не говоря уже о сведениях, заключающихся в китайских официальных историях Ханьской династии, старшей и младшей династий Вэй, «Северных Дворов» и династий Суйской и Тханской. Оказывается, вместо того, что г. Вамбери и не слыхивал о греческих и китайских источниках для ознакомления с прошлым страны, историю которой взялся он писать! Даже слова единого нет в «Истории» его о том, что тут некогда властвовали Греки, и что было время когда владельцы Мавераннагра признавали себя вассалами китайских императоров. Древняя история Бухарии начинается у г. Вамбери легендарными сказаниями Наршаги о начале города Бухары и лицах, властвовавших там незадолго до вторжения и в первое время завоевания Арабов, при чем сказания эти [112] излагаются без всякой критики, и имя города, Эскеджикет, принимается за имя государя (p. 2). Затем рассказывается, в виде собственного открытия автора, что Мавераннагр был издревле заселен народом Персского племени, отличавшимся высокою культурою, и при этом (p. 4) приписывается римскому историку Юстину фраза о Бактрии, которая принадлежит греческому писателю Аполлодору Артамитскому, и относится не к Бактрии, а к Индии, да высказывается совершенно ложная мысль, будто наречие нынешних Мавераннагрских Таджиков заключает, в формах и словах своих, более следов древнего персидского языка, чем все другие живые персские наречия, взятые вместе», и будто «в таджикском наречии этом глагольные формы подверглись тюркскому влиянию менее, чем в языке нынешних Иранских Персов». Желающие убедиться в противном могут прочесть грамматические заметки о таджикском наречии автора настоящей рецензии, помещенные вслед за изданными им «Записками Мирзы Шемса» на этом наречии (Казань, 1861). На запад от Бухары древняя трансоксанская цивилизация не могла распространиться — читаем далее у г. Вамбери (p. 8) — потому что к западу от Бухары начинаются песчаные степи; а за страницу перед этим он сам приводит, по Ролинсону, известие Альбируни о высокой образованности Хорезма, нынешнего Хивинского ханства, на запад от Бухары: что ни слово, то обмолвка.

Таким же образом, начав речь о туранских соседях Трансоксании, г. Вамбери с первого же шага обнаруживает полнейшее незнакомство с предметом. Он не знает, где отечество Гузов, потому что «Бальхи (единственный арабский географ, прочитанный знаменитым путешественником) помещает их на севере от Чача», говорит он, — «а по персидским писателям, через несколько столетий позже, являются они в соседстве Андхоя». Когда человек не в силах сообразить такие простые вещи, не историю ему писать: пусть довольствуется «путевыми очерками». Вслед за сим то, что Ролинсон говорит о Скифах, приписывает г. Вамбери Туркам, и потому заявляет сомнение, чтобы первые переселения Турок на Окс могли иметь место за 700 лет до Р. Х. Хорошо это сомнение, когда Турки появляются в истории лишь с VI века по Р. Х. И с такими сведениями, с таким историческим образованием, берутся люди писать «историю», и еще хотят учить и удивлять... Отлично рекомендует ученость автора и его [113] производство имени Балха от тюркского балыг (p. 9), а подобными словопроизводствами кишит его книга, и он явно ими тщеславится, полагая, что делает открытия. Бухара у него также слово монгольское (p. 14): бухар, говорит он, значит по монгольски «капище» или «монастырь». Это санскритское-то vihara, усвоенное Монголами, принял он за монгольское слово! О том, когда и как вторгалось в Мавераннагре кочевое население степей к северу от Сыр-Дарьи, знаменитый путешественник не имеет ни малейшего понятия, и потому с детскою наивностью ставит вопрос: являлись ли древнейшие Турки в Трансоксанию повелителями или лишь в качестве наемников персских владетелей? и с неменьшею наивностию объявляет, что трудно решить этот вопрос. За то нисколько не затрудняется он решить, что согдийский владелец Маниах, упоминаемый Земархом, был природный Турок. Почему это? Потому что Маниах значит по тюркски «князь, благородный», а должно иметь такое значение это слово потому, что начальники Дикокаменных Киргизов титулуются манапами. Маниях и Манап — одно и то же! Ничего не стоит ему также решить, что буддизм проник в Мавераннагр еще «до начала истории» (p. 14), ибо ему видимо неизвестно, что учение Будды возникло в Индии лишь за пять веков до Р. Х., как неизвестно и то, что китайский путешественник Сюань-Цзан (Hiuen-Thsang) странствовал не в V (p. 15). а в VII столетии по Р. Х.

Вторая и третья главы, трактующие о завоевании Бухарии Арабами и халифском там владычестве до времени Саманидов — одни из лучших в книге, то есть, из наименее наполненных ошибками всякого рода. К сожалению, здесь, как и во всех остальных частях книги, автор не делает ссылок на источники, из которых заимствует излагаемые факты, что обращает его «историю» в детскую книжку. Принимаясь за свою работу, автор и не подозревал, кажется, что историк, не будучи современником описываемых событий, то есть, не будучи сам источником, обязан указывать, откуда берет он свои сведения, потому, между прочим, что качеством источника определяется, сплошь и рядом, самая достоверность события. Писатели, подобные г. Вамбери, всегда уклоняются от исполнения этой обязанности, так как указание источников обнаружило бы незнакомство их с литературою предмета и неуменье ориентироваться в ней. Что касается до фактов, относящихся к помянутому периоду бухарской истории, то «Geschichte der [114] Chalifen» Вейля дает их гораздо более, чем специальный труд г. Вамбери, который и тут не хотел знать ничего далее рассказов Наршаги. Что же касается до выбора между этими фактами, до группировки их, до понимания их значения, то все это у Вамбери ниже всякой критики. Борьба Мавераннагра с Арабами за независимость, как и борьба его, за тысячу лет перед тем, с Александром Великим за ту же независимость (об этой последней нет ни слова в книге Вамбери), представляются явлениями, почти не имеющими параллельных им в истории целой Азии; а г. Вамбери, повествуя об этой борьбе, просмотрел в ней такие характеристические моменты, как последние усилия Ездеджерда противустать напору Арабов с силами, которые почерпал он преимущественно в вассальных владениях своих к северу от Аму. Для г. Вамбери борьба эта начинается лишь с 46 года гиджры (= 666 по Р. Х.). При этом, рассказывая о подвигах знаменитого Кутейбы-ибн-Муслима, историк наш сообщает факты, которых нет ни у Табхри, ни у Наршаги — откуда же взял он их? — и заставляет Кутейбу нападать на Вардана (т. е. Вардан-Худата по Наршаги) в 99 году гиджры (717-718 по Р. Х.), когда Кутейбы давно уже не было на свете. Тут же 89-й год гиджры, соответствующий 707-708 по Р. Х., приходится, по его счету, 698-м (p. 26), а несколько далее 94 гг. (= 712-713 по Р. Х.) соответствующим 742-му, тогда как 95-й (= 713-714) соответствующим 711-му нашего летосчисления. Хронологическую точность вообще г. Вамбери признает излишнею: случившееся в одном году переставить в другой — ничего для него не значит. Но всего лучше то, что, говоря о вторжении Кутейбы в Кашгарию в начале VIII столетия нашей эры, находит там Вамбери уйгурских (?) владельцев, которых заставляет призывать на помощь к себе из Северной Джунгарии — Калмыков, когда имя Калмыков, как известно, появляется в Истории лишь с XV столетия. Хороша, впрочем, и следующая фраза: «Сказывают (we are told), что Арабы простерли набеги свои даже в область Ганьсу» (в Западном Китае). Ссылки при этом никакой; судя же по характеру известия, должно полагать, что во время странствований своих по Бухарии г. Вамбери слышал об этом от какого-нибудь товарища своего, дервиша. Из такого же источника почерпнул он, следует думать, и известие будто «Турфан (в Восточном Туркестане) приняла Ислам с первым появлением Арабов» (p. 32). В III-й главе всего забавнее роль, какую г. Вамбери заставлял [115] играть известного Абу-Муслима (которого называет он «основателем династии») между нынешними Туркменами и Узбеками, и рассуждения его, как об этом временщике, так и о лжепророке Эль-Моканна: нигде в других частях книги не является исторический такт его в таком блеске. Нет, ошибаемся: ниже он еще забавнее рассуждает о Тамерлане.

Четвертая глава посвящена воспеванию цветущего времени владычества Саманидов, которое описывает он, пользуясь, кроме Наршаги, еще Мирхондом, компилятором XV века, и Зинет-эт-Теварих — компиляцией, составленною в начале нынешнего столетия. Как здесь, так и далее, об Ибн-эль-Эсире или хотя списывателе его Ибн-Хальдуне, нет и помину. Ошибаемся: о существовании Ибн-эль-Эсира г. Вамбери знает, но как? лишь по ссылке на этого капитальнейшего из мусульманских летописцев — у Дефремери! Ведь это то же, что писать историю древнего Востока и игнорировать Геродота. Блистательно рекомендует г-на Вамбери и полнейшее у него отсутствие всякого знакомства с целою литературою о Саманидских монетах, находимых в Северной Европе, и свидетельствующих, как значительна была торговля Мавераннагра под их управлением: ни единым словом об этом предмете высшей важности и занимательности не проговаривается наш историк Бухарии. За то, в стремлении своем превознести политическое могущество Саманида Исмаила, он приписывает ему даже владычество над Ширазом (p. 67), куда оно никогда не заходило.

В пятой главе идет речь об упадке саманидского могущества и о переходе Мавераннагра под власть «Турков», но какие это были Турки — он решительно не знает. Не обинуясь, называет он их Уйгурами; между тем, если б он прочел повнимательнее даже единственного, известного ему арабского географа, Бальхи (то есть, Истахри), не говоря уже об Ибн-Хордадбаге, Ибн-Хаукале, Масуди или Эдриси, он бы с разу должен был увидеть, что были это не Уйгуры, а Харлухи. Г-ну Вамбери, как специалисту по Уйгурщине, следовало бы уразуметь это давным давно; но он и в своих Uigurische Sprachmonumente обнаружил относительно этого предмета историческое невежество самого изумительного свойства. Большому сомнению подвергает та же пятая глава и сведения г. Вамбери в персидском языке: Эмири-Решид переводит он «храбрый государь», вместо «праведный», а Эмири-Шедид — «правосудный государь», вместо «суровый» (pp. 78-79). Но Уйгурами или [116] Харлухами были тюркские государи, отнявшие Мавераннагр у Саманидов; историю этих государей знает г. Вамбери весьма неудовлетворительно. Она излагается им преимущественно в шестой главе, посвященной собственно довольно подробной истории Сельджукидов, совершенно неуместной в истории «Бухарии» — страны, которая лишь временно подпадала под их зависимость. О борьбе Илек-хана с знаменитым завоевателем Индии Себуктекинидом Махмудом, происходившей в самом начале XI века, и о которой говорят Утби, Ибн-эль-Эсир и другие, нет у г. Вамбери ни полслова.; он знает только про позднейшее вмешательство Махмуда в ссору преемников Илековых, ханов Арслана и Кадыра, при чем заставляет Илек-хана жить во время этой ссоры и принимать в ней участие, когда его не было на свете уже за несколько лет перед тем; и не зная, что Илек и помянутые преемники его считались вассалами Махмуда, представляет поэтому рассказываемые события в ложном свете (p. 91). Впрочем, история Харлухских государей, властвовавших, кроме Мавераннагра, еще в Западной Джунгарии и Восточном Туркестане, нисколько не разработанная до сих пор, представляет много темного и сбивчивого, и потому путаница в отношении к ним у г. Вамбери извинительна. Но что решительно неизвинительно, это — принимать, как делает он в целой книге своей, Каракиданей за Уйгуров, и полагать, что Кара-Хатаем назывались нынешние китайские области Шеньси и Ганьсу (p. 101). Это — верх ученого безобразия, подобного которому не находится примеров даже у пресловутого соотечественника г. Вамбери, покойного Венского орьенталиста Хаммера. Перед этими двумя колоссами историко-этнографического и географического невежества, ничтожными уже представляются все остальные промахи знаменитого путешественника, в роде сознания его, что он никак не мог отыскать у географов города Дженда (p. 89); что «страна между Оксом и Яксартом (значит, весь Мавераннагр) составляла наследственное владение внуков Сельджука, оставленное им их отцами» (p. 91-92); что власть Сельджукидов чувствовалась даже в Африке (p. 100); что гурхан (г. Вамбери не знает, что это титул лица, называвшегося Елюй-Даши, и принимает титул этот за собственное его имя), «подчинил себе часть так называемого Хатая» (p. 103), и прочие прелести шестой главы.

Борьба из-за владычества над Бухарою и Самаркандом, происходившая между карахатайскими государями, с одной стороны и [117] хорезмшахами с другой, составляет содержание восьмой главы. Г. Вамбери и тут продолжает называть Карахатайцев Уйгурами, и в добавок, не понимает событий этой борьбы, для хорезмшахов имевшей характер религиозный; не понимает и того, что она постоянно возбуждаема была владельцами Бухары и Самарканда — с целию сделаться независимыми как от хорезмшахов, так и от карахатайских их сюзеренов; не знает, что означенные владельцы были из потомства тех харлухских Караханидов, которые отняли Мавераннагр у Саманидов, и в этом качестве, имели достаточные права на политические свои претензии. Владения хорезмшахов простирались на север (уж хоть бы на северо-восток), по мнению г. Вамбери, до самой Волги (p. 100), а Рашид-эд-Дин, полагает он, написал «Историю Монголов в Персии» (ibid.), вследствие того, конечно, что перевод незначительной части Рашид-эд-Диновой Джами-эт-Таварих, сделанной Катрмером, озаглавлен последним: «Histoire des Mongols de la Perse, par Rachid-ed-Din». В заключение, государя каракиданьского, воевавшего с хорезмшахом Кутбеддином Мохаммедом, г. Вамбери считает за того же самого «гурхана» (Елюй-Даши) который положил основание могуществу Каракиданей, и пресерьезно замечает что «гурхан» был уже в это время 90-летним стариком (p. 113). Дело происходило в 1213 году, а Елюй-Даши (гурхан) умер еще в 1136, и было бы ему, в 1213, если бы дожил он до этого времени, не 90, а более 130-ти лет. И промах такой величины г. Вамбери дал, несмотря на то, что историк Джувейни, которого он списывает, называет гурхана, воевавшего с Кутб-эд-Дином по имени — Чилуку звался этот гурхан.

Рассказать о завоевании Мавераннагра Чингис-ханом, следуя единственно Джувейни, как делает это г. Вамбери в девятой главе своей книги — небольшая заслуга после того, как завоевание это изложено д’Осоном, сорок лет тому, по всем другим источникам. Но г. Вамбери не знает, должно быть, о существовании первого тома такого труда, как д’Осонова «Histoire des Mongols». Знал бы он о том, так не производил бы имени кераитского Ван-хана (Ong-khan) от уйгурского ун — «правый» (p. 120), потому что Ван тут есть китайский титул; а знал бы хотя немного по-монгольски, то не производил бы имени Кераитов от тюркских слов кир-ит «борзая собака» (ibid), так как конечное т в имени Кераит есть монгольский знак множественного числа; [118] собственно же колено это, и доныне существующее, зовется Керай, Кирей. Знаком был бы г. Вамбери с сочинением д’Осона, не говорил бы он и того, что Чингис избрал местопребыванием своим «крепость Каракорум» (p. 121), когда Каракорум построен был лишь преемником Чинхиса Угедэем, и никогда «крепостию» не бывал; не говорил бы и того, что Чингис дал в удел сыну своему Тули-Хорасан, Персию и Индию, когда уделом Тули была Монголия собственно. А если б г. Вамбери прочел путешественника, не менее знаменитого, чем сам он, именно Марка Поло, то не заставил бы императора Хубилая посылать Марка Поло послом — куда? — в Керман (p. 139)! Узнав, что за историк г. Вамбери, мы, конечно, не поставим ему в вину, что он слепо повторяет рассказы мусульман о совершенном опустошении Мавераннагра Чингис-ханом; но от всякого другого мы сочли бы долгом требовать, чтобы было обращено, в этом отношении, внимание на путешествие даосца Чина-Чуня, изданное в русском переводе знаменитым китаистом нашим, отцом Палладием, а во французском — умершим недавно Парижским орьенталиетом Потье.

Владычество Чингисидов над Мавераннагром рассматривается в девятой главе. Мы однако совершенно напрасно сказали «рассматривается»: не рассматривается оно тут, а повторяются отрывочные рассказы мусульманских историков, преимущественно в изложении бестолкового Хаммера, о разорениях, которым подвергалась страна вследствие усобиц между разными членами Чингисова рода. О генеалогии Джагатаидов, на долю которых достался Мавераннагр, г. Вамбери имеет самые смутные понятия: так, Кабульшаха считает он последним отпрыском этого рода (p. 157), и при таком незнании дела, имеет еще дерзость обвинять Мирхонда (ibid) в том, что этот персидский историк ошибается, говоря, что Джагатаиды являются позже государями в Четейском улусе и в Монголии, когда обстоятельство это не подлежит ни малейшему сомнению. Со всем тем, принимая во внимание отсутствие обильных источников для истории Джагатаидов, приходится отозваться о девятой главе, что она — из наиболее удовлетворительных в книге г. Вамбери. Весьма верно замечает он, что именно в период Джагатаидов получили в Мавераннагре то огромное значение, каким пользуется там доселе мусульманское духовенство, разные религиозные учители, так как под монгольским владычеством только у них и могло население страны находить опору, защиту и утешение (p. 160). [119]

Но вот выступает на историческую сцену лицо, о котором писатели, в роде г. Вамбери, любят распространяться в громких и пышных фразах — грозный Тамерлан: и наш историк Бухарии не пропускает, разумеется, случая явить себя панегиристом такого героя, посвятив ему 50 страниц своей книги, именно главы десятую и одиннадцатую. К сожалению, на 50 страницах этих, нового находим мы только промахи разного рода и совершенное непонимание причин и характера самых обыкновенных явлений в истории Средней Азии. Между тем, разъяснение психических противуположностей, соединенных в лице Тамерлана, было бы задачею весьма новою и интересною, несравненно более интересною, нежели перечень всем известных и переизвестных походов этого завоевателя вне пределов Мавераннагра — перечень, каким г. Вамбери угощает ученый мир, забывая, что Шереф-эд-Динова и Арабшахова биографии Тамерлана более ста лет уже существуют в переводах на европейские языки. Свою биографию Тамерлана г. Вамбери начинает открытием, будто титул куркан — единственный, какой носим был этим «бичом мира», есть прозвище его по той отрасли колена Берлас, из которой он происходил (p. 163). Не входя в рассмотрение того, что именно означает помянутый титул, заметим, что самому Тамерлану происхождение этого титула должно быть известно не менее, чем г. Вамбери; Тамерлан же, в автобиографии своей, упоминая о предке своем Караджар-Нояне, сказывает, что в числе других милостей от Джагатая, сына Чингис-ханова, пожалован был этот предок его и титулом куркан (The Mulfuzat-i-Timury, translated by Stewart, p. 28): стало быть, это не прозвище Тамерлана по роду, из которого он происходил. Замечание же, что Караджар-Ноян — лице мифическое, прежде чем сделал его г. Вамбери, сделано уже было г. Дефремери. Венгерский историк наш вообще любит прием умолчания по отношению к тем ученым, у которых заимствует свои соображения. Странно также, что во многих местах цитирует он текстуально «автобиографию» Тамерлана, между тем из ссылки его, внизу страницы 164, следует думать, что он знает ее лишь на столько, на сколько говорится об ней в Indian Surveys Меркэма (Markham), книге превосходной в своем роде, но уже вовсе не пособии для ознакомления с историей джагатайской литературы. На стр. 179-й г. Вамбери пускается в непривычное для него дело — указывать источники; именно указывает он биографии Тамерлана, которыми могут [120] пользоваться европейские питатели, то есть, переведенные на европейские языки, и что же? — Забывает упомянуть о таких источниках, как Арабшах, как «автобиография» и «приказы» (тазукат) самого Тамерлана, давно переведенные Манжером, Дэви и Стивартом. На той же странице толкует он, что Тохтамыш — имя ново-джагатайское, тогда как это, можно сказать, одно из древнейших известных нам собственных имен туранских, и значит не «вечный» или «неподвижный», как утверждает г. Вамбери, а «колдун». Значение «вечного» приписывает ему наш историк-лингвист на том основании, что какой-то Коканец, сын которого звался Тохта, перекрестил его, на глазах г. Вамбери, в Бакы, что по-арабски значит «вечный». Хорошо основание, нечего сказать! Что, излагая поход Тамерлана противу Тохтамыша, г. Вамбери не пользовался специальным исследованием об этом походе, написанным профессором Шармуа (на французском языке), это, само собою разумеется: где ему знать про такие специальности, когда он даже Дегиня не читал. И что все отдельные промахи его в сравнении с апологиею Тамерлана на стр. 195-197, где он старается оправдать жестокости его и алчность к завоеваниям: тут-то обнаруживается вся глубина исторического понимания, каким одарен знаменитый путешественник и публицист. Следующие затем шесть страниц — выписка из рассказов Рюи Гонзалеца-де-Клавихо, приезжавшего послом к Тамерлану от Генриха III, короля Кастильского. О существовании Шильтбергера и его рассказов Вамбери не знает. Известную надпись на печати Тамерлана читает он Rusti-Rasti и переводит «правосудие есть сила», тогда как надо читать Расти-рести, что значит: «прав будешь, безопасен будешь», или «лишь в правде спасение». На стр. 210-й известный мусульманский ученый Тафтазани является с непонятным предикатом у лама, а на следующей странице писателю Джезери, современнику Тамерланову, приписывается составление арабского словаря, автором которого был не Джезери, а Джоугери, живший за четыре века до Тамерлана.

В истории Тимуридов, составляющей содержание XIII-й главы, г. Вамбери приписывает сановнику Халилеву, Худайдаду (p. 216), нанесение жене Халиля, знаменитой Шади-Мульк (в которую муж ее был страстно влюблен), тех оскорблений, которым, по всем историкам, подверг ее дядя Халилев, Шахрух. И делает это г. Вамбери не от незнания, а вследствие того, что он глубокий [121] психолог; «Шахрух», говорит он (p. 216), — «сам одержим был романическою страстью к жене своей Джоугер-Шад, каким же образом был бы он способен терзать своего больного любовью племянника?» И вследствие такого понимания человеческого сердца, историк считает справедливым и логичным взвалить поступки одного человека на шею другому, вовсе в них неповинному. Оказывается, что психология его стоит его логики и наоборот. Из примечания же о Худайдаде оказывается и другое — что едва ли не смешивает он этого сановника Халилева с Худайдадом, сыном Пуладчиевым, знаменитым улусным князем во владениях Четейских Джагатаидов. Можно заключать об этом смешении по тому также, что г. Вамбери заставляет своего Худайдада (по прозванию Хусейни) дать в управление захваченному им Халилю — Кашгар (p. 215), когда Кашгар находился в руках Худайдада Пуладчиева. На стр. 217, внизу, где напечатано Халиль, надо читать Шахрух. Такая замена, конечно, не иное что, как lapsus calami; но не можем мы объяснить столь же снисходительно утверждения, что шейх Нур-эд-Дин, восставший противу Шахруха, разбит был военачальником последнего Шахмульком, тогда как наоборот, Шахмульк был дважды разбит Нур-эд-Дином, и последний должен был бежать (и то не в Ташкент, куда просылает его г. Вамбери), лишь вследствие поражения, нанесенного ему самим Шахрухом. Затем (p. 218) Улуг-бека, сына Шахрухова, заставляет наш историк воевать с Монголами (он не знает, что со времен Тимура Монголами, Могул, историки мусульманские называют не Монголов, а тюркских подданных Джагатаидов, властвовавших в Джунгарии и западных частях нынешних Киргизских степей), и проникать до Аксу (в Восточном Туркестане), когда источник его, Абд-эр-Реззак говорит не об Аксу, а об Ахси, старинной столице Ферганы. В прибавок к этому, об астрономических таблицах Улуг-бека г. Вамбери трактует со слов того же источника, который поведал ему и об «автобиографии» Тамерлана — со слов Меркема!

Не имея под руками того мусульманского писателя, который служит руководителем нашему историку в рассказах о Тимуридах (то есть, Абд-эр-Реззака, которым могли пользоваться лишь в переводе Катрмера, останавливающемся на 1420 годах), и будучи лишены тем возможности проверить, на сколько безошибочно передает он его, мы не войдем в дальнейшее рассмотрение XII главы. [122] Но, кажется, достаточно и приведенных примеров, чтобы убедиться в том, как небрежно относится к источникам своим автор «Бухарской Истории», как плохо понимает он их, и как, вследствие того, перепутывает и искажает события. Славу свою, как историка, г. Вамбери основывает, впрочем, не столько на рассмотренной нами части его труда, сколько на той, которую еще остается рассмотреть — на изложении судеб Бухарии со времени водворения в ней Узбеков. Посмотрим же, лучше ли она того, что видели мы до сих пор.

«Одною из самых сочувственных черт в характере Тюркского народа (не «народа», а «племени», должен был сказать г. Вамбери, потому что единого Тюркского «народа» нет на свете, а есть несколько народов Тюркского племени) был всегдашний обычай его усвоят себе в качестве прозвищ имена тех государей, которым славные царствования их или подвиги на благо общее дали право на благодарность потомства». Так начинает г. Вамбери тринадцатую главу своей «Истории», трактуя о начале узбецкого владычества в Бухарии, и надо сказать, начинает крайне неудачно. Откуда взял он, что подобный обычай существовал у Тюркских народов, когда в истории их не встречаем ни одного тому примера? Взял он это, не показывая, разумеется, источника своего, у Бентинка, из его примечаний к французскому переводу Абульгази, на стр. 458. Совершая этот плагиат, г. Вамбери не заметил, что простительное ученому начала XVIII столетия не может быть отпущено писателю второй половины XIX века. Нельзя в наше время говорить серьезно, что Монголы получили имя от своего Могул-хана, а Татаре — от Татар-хана. Но к Бентинковым примерам г. Вамбери прибавляет один от себя: так, дескать, и нынешние Османлы (Константинопольские Турки) зовутся в память предводителя своего Османа. Да, действительно, нынешние Османлы зовутся по имени Османа, сына Эртогрулева, но не в память о нем. Сподвижники Османа, шайка, атаманом которой он был, получила и приняла прозвание Османчиков, подобно тому, как в наше время сподвижники Гарибальди носят прозвание Гарибальдийцев, как разбойники из шаек Лисовского, в начале XVII века грабившие Россию, известны были под именем Лисовчиков; а в последствии имя Османчиков распространилось на весь разноплеменный сброд, который становился под знамена преемников Османовых. Но «народа», о котором можно было бы сказать, что он принял имя [123] Османлы, не существовало и не существует. Какое же, впрочем, все это имеет отношение к Узбекам? То, что и это народное имя г. Вамбери считает принятым усвоившими его себе тюркскими родами в память золотоордынского хана Узбека, как утверждает это и хивинский историк Абульгази. Но, ведь, Абульгази верит и тому, что Турки произошли от Турка, сына Иафетова, а нам повторять за ним такой вздор не позволительно. Если допустить, что Узбеки приняли это имя в память о хане Узбеке, то прийдется допустить и существование благодетельного хана по имени Казак, от которого должен был заимствовать имя свое нынешний народ Казацкий (нами неправильно называемый Карниз-Кайсаками, или просто Киргизами). Дело в том, что Абульгазию, как и нам до сих пор, вовсе не было известно, когда именно и вследствие каких обстоятельств возникло в степях, к северу от Сыр-Дарьи и Аральского моря, имя Узбеков, под которым население этих степей стало упоминаться у мусульманских историков с половины XV столетия. Как Азиатец, не имевший понятия об исторической критике, Абульгази не задумался отнести происхождение этого имени к хану Узбеку, но нам в XIX веке следует быть осмотрительнее татарских умников XVII века, и если мы не знаем чего положительно, так и говорить следует, что не знаем, а не придумывать или повторять нелепые басни. «Нелепые», говорю я, потому что в Золотой Орде, где властвовал Узбек-хан, никаких Узбеков никогда не было, а появились Узбеки в Синей орде, на которую власть Узбек-хана не простиралась, и появились не ранее, как через сто лет после его смерти. Выходит по Вамбери, что надо было пройдти целому столетию, пока население Синей орды разжевало заслуги хана Узбека и вздумало признать их усвоением себе его имени. Да, ведь, это на столько же возможно, на сколько вероятно было бы, чтобы в начале текущего столетия, Поляки, проникшись уважением к заслугам Петра Великого, прозвались вдруг Петровцами. Впрочем, по г. Вамбери, имя Узбеков упоминается уже современником Узбек-хана, знаменитым арабским путешественником Ибн-Батутою, но как ухитрился наш историк открыть у Ибн-Батуты места, где это упоминается, остается тайною, так как он их не указывает; а мы таких упоминаний у Ибн-Батуты не находим, да уверены, что и быть их не может.

Блистательно объяснив, таким образом, происхождение [124] Узбеков, г. Вамбери переходит прямо к известному хану узбецкому Абул-Хайру, сказывая о нем, «будто имя его встречается в списке князей вассалов, которые, во времена Иоанна III Васильевича, отказались от повиновения Сарайскому властителю и стали государствовать в качестве «аксакалов» или независимых ханов». Желали бы мы видеть тот список, в котором аксакалы приравниваются к ханам, и Абуль-Хайр представляется вассалом сарайского властителя, если бы только существовал подобный список; но, увы, существует он лишь в воображении г. Вамбери, равно как и тот факт, будто «в виду бури, подымавшейся на севере христианского мира противу мусульманского владычества, Абуль-Хайр удалился (откуда? По-видимому с берегов Волги, из золотоордынского улуса) постепенно с шатрами и стадами своих кочевников, и нашел убежище в восточных степях» (как определительно!). По всем известным источникам, Абуль-Хайр был потомком брата Батыева, Шейбани, имевшего свой особый улус, никогда вассалом золотоордынских Батуханидов не считался, и от них не откочевывал, а властвовал всегда в пределах Синей орды, как государь независимый, в силу наследственного на то права. Можно ли извращать факты и отношения таким бесцеремонным образом, как делает это Вамбери? Тут же Кичик-Мухаммед является у него ханом Синей орды, вместо Золотой, и притом последним, когда после него властвовал и наводил трепет на Россию Сейид-Ахмед. Тут же Ахмед-Ясави называется «национальным святым» Узбеков, и Узбеки эти представляются вторгающимися в Мавераннагр в одежде из «конских кож». Затем дальнейшие судьбы Абул-Хайра и его потомства излагаются по Абульгазию — писателю, которого Европа уже полтораста лет знает в французском переводе, по Бабуру, записки которого более сорока лет уже существуют в переводе на английский язык, и по другим известным сочинениям с прибавкою неважных подробностей лишь из одного нового источника, поэмы Шейбани-Намэ, но за то с промахами в роде того, что джагатаид Махмуд-хан сын Юнус-ханов и самый этот Юнус-хан представляются по отношению к Тимуридам и Шейбани-хану узбецкому бунтовщиками (p. 262). Это, в некотором отношении, радикальнее даже чем мысль русского простонародья, которое, когда заводится у нас война с Турками, выражается не иначе, как говоря, что «турецкий султан опять против Нашего забунтовал». Завоеватель [125] Мавераннагра и водворитель узбецкого в нем господства, Мохаммед-Шейбани, является, конечно, у г. Вамбери в образе героя, на том основании, что кому удалось, тот не может не быть героем. В заключение узнаем, что существовало на свете «исторически знаменитое царство Трансоксанское» (p. 270), в котором, однако же, никто доселе, кроме г. Вамбери, на слыхивал.

Истории преемников Шейбания в Мавераннагре посвящена глава XIV-я. Известно, что история эта представляется весьма запутанною в начале как у писателей служащих источниками, так и у Европейцев писавших о предмете. Следовало ожидать, что новый историк Бухарии рассмотрит встречающиеся противоречия и выяснит удельное устройство узбецкой монархии, ибо таковою была она несомненно в продолжение довольно долгого времени; но у него ни слова не находим ни о противоречиях в источниках, ни даже об удельном устройстве узбецкого царства. Он излагает события, как будто — бы в них не было ничего темного, и в добавок, не указывает, откуда берет материал для такого изложения. Со смертью Мохаммед — Шейбани, павшего в битве с Исмаилом Сефеви, султаны узбецкие лишились главы; между тем читаем, что вслед затем с Исмаилом заключен был договор, по которому границею между узбецкими и сефевидскими владениями постановлена была Аму-Дарья (p. 278): с кем же из узбецких владетелей заключен был этот договор, кто же из них имел право заключить его, не спрашиваясь остальных? Г. Вамбери обходит этот вопрос. Убит был Шейбани неожиданно для него; между тем читаем, что при смерти своей дал он в удел старшему сыну своему и предположенному наследнику престола, Мохаммед-Тимур султану, Самарканд, Кеш, Миянкаль и даже Бухару с Каракулем, составлявшие перед тем удел брата Шейбаниева, султана Махмуда (p. 264): как же мог Шейбани сделать это распоряжение при смерти, когда пал в битве, вовсе не ожидая смерти? По г. Вамбери, этот Махмуд и наследовал отцу в Бухаре, но провластвовал лишь несколько дней (p. 274), и погиб, по видимому, насильственною смертию; между тем, по другим известиям, Махмуд властвовал не в Бухаре, а в Самарканде, и даже начальствовал над тою армиею, которая, в 1512 году (три года по смерти Шейбани), разбила Бабура, отнявшего было от Узбеков Бухару и Самарканд. По г. Вамбери, Кучкунджи султан был избран в преемники Шейбанию еще до вторжения Бабура в Мавераннагр, тогда как, по [126] достовернейшим источникам, это произошло уже после Гиджуванской битвы. Таких и подобных противоречий не следовало проходить молчанием. Далее, по г. Вамбери, Убейд-ул-Лах, племянник Шейбаниев, является по отношению к Кучкунджи, до самой смерти последнего, как бы генералиссимусом его, на деле между тем был он только удельным князем Бухарской области. О других уделах даже и не упоминается. По этому предмету находим лишь такую фразу: «Управление Трансоксанией было до сих пор (до смерти Убейдуллаха в 1539 году) разделено более или менее между детьми Кучкунджи и Шейбания, последствием чего явилась общая замятня между Узбеками по смерти Убейдуллаха» (p. 281). Что относительно разделения, о котором тут говорится, г. Вамбери имел крайне сбивчивое представление, видно из того что дележ, по словам его, имел место лишь между детьми Кучкунджи и Шейбания, когда следовало сказать «между потомством Абул-Хайра», ибо сын последнего Сиюндж-Ходжа имел уделом Ташкент, а внук Абульхаиров Джанибек — Миянкаль и Согд с Нуром. Мавераннагр считался, значит, общим достоянием не Шейбаниева, а Абуль-Хайрова рода, почему и династию, которая именуется у г. Вамбери (как и у его предшественников, но он не признаёт их существования) Шейбанидами, правильнее было бы называть Абульхайридами. То же непонимание родовых отношений между узбецкими султанами заставляет г. Вамбери считать избрание на ханство, по смерти Убейд-ул-лаха, сыновей Кучкунджия, Абд-ул-лаха и затем Абд-уль-Латифа, делом партии (p. 281), когда это было совершенно законно, то есть, согласно с узбецкими обычаями, и представлять Абд-уль-Азиза сына Убейдуллахова верховным ханом, когда таковым, до самой смерти своей в 1551 году, оставался Абд-уль-Латиф, Абдуль-Азиз же властвовал, с 1541 по 1551, лишь в качестве удельного Бухарского князя. Далее, преемником Абд-уль-Азиза на ханстве называется у г. Вамбери Мухаммед-Яр, а преемником последнего — Бурган, тогда как оба они были удельными князьями в Бухаре, ханское же достоинство, по смерти Абд-уль-Латифа, досталось Ноуруз-Ахмеду, сыну Сиюндж-Ходжи, а по смерти Ноуруз-Ахмеда в 1556 году — Пир-Мохаммеду, сыну Джанибекову, который и ханствовал по 1561 год. У г. Вамбери даже имен этих ханов не упоминается. Нет, виноват, о Ноуруз-Ахмеде упоминается, но как? не как о законном хане узбецком, а как о джагатаиде, сыне Махмуд-хана, страшном враге Узбеков, жестоком тиране, разорившем [127] и опустошившем Мавераннагр от Отрара до Бухары! Да, ведь, это то же самое, если бы кто написал что Иоанн III Васильевич был золотоордынский хан, опустошивший Россию от Саратова до Москвы. Так внимательно вникал историк Бухарии в события того уже периода, в котором каждое слово свое считает он открытием для Европы. Выставляя, и справедливо, Абд-уд-Лаха сына Искандерова самым замечательным в ряду Шейбанидских государей, г. Вамбери даже и об этой знаменитости знает так мало, что заставляет ее выступать впервые на историческую сцену не ранее 962 года гиджры, когда Абд-ул-лах этот задолго уже до того смущал честолюбием своим весь Мавераннагр. И все это вранье украшает одну 282 страницу. Наследующей странице он смешивает Ноуруз-Ахмеда (которого постоянно называет Бораком) с Бурган-султаном, удельным князем Бухарским, и заставляет Абд-ул-Лаха убивать Бургана, когда этот последний погиб от руки совсем другого лица. Затем читаем: «Изгнав, таким образом, вторгнувшихся в страну врагов (никакие враги не вторгались — за врага принял г. Вамбери, как сказано, законного хана Ноуруз-Ахмеда — и ни каких врагов он не изгонял — «изгнанием» назван здесь захват Абдуллахом Бухары, принадлежавшей родственнику его Бурган-султану) и твердо восстановив этим владычество Шейбанидов в Трансоксании (которое не подвергалось ни какой опасности извне, да притом Абдуллах и шейбанидом-то не был), Абдуллах, подражая Шейбанию и Убейдуллаху, которые хотя и были действительными владельцами страны, предоставляли однако же престол другим, чтобы с большею свободою подвизаться на военном поприще, посадил отца своего Искандера на трон в Самарканде, а сам стал во главе военных сил, чтобы возвратить царству Шейбанидов его прежние границы» (p. 284). Тут, что ни слово, то совершенное непонимание обстоятельств и извращение фактов. Шейбани никому не уступал престола; Убейдуллах видели мы, не мог уступить его, потому что до 939 года гиджры был, по праву и в действительности, лишь удельным бухарским князем; да и Абдуллах, когда одолел Бургана и завладел Бухарою, сделался вследствие того тоже не более как удельным князем Бухарской области, и престолом ханства располагать не мог: ханом был в это время (в 964 году гиджры) дядя его Пир-Мухаммед, пользовавшийся ханским достоинством с 963 года, то есть с самой смерти Ноуруз-Ахмеда, вплоть до 968: только [128] в этом последнем году, по низложении Пир-Мухаммеда, избран был ханом отец Абдуллаха, Искандер.

С таким же отсутствием понимания юридических отношений в потомстве Абуль-Хаира, владевшем Бухарией, и с такого же рода промахами излагается у г. Вамбери и остальное время господства этого рода до конца XVI столетия. Потому это преимущественно, что хвалясь обилием новых источников, неизвестных до него ориенталистам, он не пользовался, и даже не знал о их существовании, такими как Лубб-ул-Теварих Казвиния и Абдуллах-Намэ Хафиз Таныша, или хотя извлечениями из них, изданными академиком Вельяминовым-Зерновым, которому принадлежит также и честь разъяснения, уже около пятнадцати лет тому назад, большей части недоразумений по отношению к потомству Абульхайра в Бухарии, в омуте коих совершенно погряз наш новый историк ее, разрабатывавший, по словам его, поле, никем до него не тронутое. Сбил его также с толку и главный источник, которым он руководствовался — Тарихи-Муким-Хани: читая его, он не заметил, что это история не всего Мавераннагра под узбецким владычеством, а лишь одного Бухарского удела, почему г. Вамбери и возводит постоянно удельных султанов Бухарской области в сан верховных ханов или хаканов, а о существовании этих последних остается в неведении, или считает их интриганами и даже чужеземцами, вторгающимися в Бухарию. Хорош вышел бы удельный период русской истории, если бы кто изложил его, как изложил г. Вамбери Бухарскую историю XVI столетия.

Историю так называемой Астраханской династии — мы предпочли бы называть ее, согласно с Френом, Джанидами — находим у Вамбери, в XV-й и XVI-й главах его книги, изложенною за XVII-й век по Тарихи-Муким-Хани с дополнениями из Абульгази и других известных источников. Нового тут встречается весьма мало, но за то нет и таких промахов, как в других частях книги. С начала XVIII столетия восточные источники для истории Бухарии, можно сказать, иссякают; приходится извлекать факты для нее преимущественно из сказания Европейцев, попадавших в страну так или иначе, и немногих описанных доселе монет последних Астраханцев. О нумизматике, как пособии для истории, г. Вамбери и понятия не имеет: во всей книге своей он ни разу не прибегает к этому источнику, и ему совершенно неизвестны труды ориенталистов по этой части. Европейцы же, забиравшиеся в Бухарию в течение [129] XVIII века, были почти исключительно наши соотечественники, оставившие записки свои на русском языке, которого Вамбери не знает, следовательно, и записками этими пользоваться не в состоянии, если бы даже известно ему было о существовании такого рода источников (Историческим содержанием источники эти, конечно, не обильны, но все таки из них, как современных и принадлежащих очевидцам, опытная рука сумеет извлечь пользу. Считаем потому нелишним указать на них. Это: 1) Донесения и письма Флорио Беневени, секретаря «ориентальной экспедиции Посольского Приказа», отправленного Петром Великим в Бухарию, и остававшегося там с осени 1721 до весны 1725 года. Изданы А. Н. Поповым в IX томе «Записок» И. Русского Географического Общества; 2) Показание Грека Николая Григорьева, более десяти лет торговавшего в Бухарии, снятое с него в Оренбурге в 1752 году и напечатанное В. В. Вельяминовым-Зерновым в его «Исторических известиях о Киргиз-Кайсаках», Уфа, 1853; 3) Воспоминания Филиппа Ефремова, который, около 1774 года, попал в Бухарию невольником, принят был там в военную службу, служил несколько лет, участвуя в разных походах, и наконец, бежал в Россию через Индию; воспоминания эти изданы были самим Ефремовым в Петербурге, в 1786 году, под заглавием: «Российского унтер-офицера Ефремова, ныне коллежского ассессора, десятилетнее странствование и приключение в Бухарии, Хиве, Персии и Индии; 4) Записки горного чиновника Тимофея Бурнашова, ездившего в Бухару в 1794 и возвратившегося оттуда в 1795 году; напечатаны в извлечении, сделанном Г. И. Спасским, в «Сибирском Вестнике» за 1818 год. Кроме того, известия о событиях в Бухарии за XVIII столетие имеются и у русских путешественников, посещавших эту страну уже в XIX-м, как у Мейендорфа, Эверсмана и других. Ими г. Вамбери тоже не пользовался, хотя Мейендорф писал по-французски, а Эверсман по-немецки.). Но не только о них, не знает Вамбери даже и про сведения, собранные позже Иззет-ул-Лахом и давно переведенные на английский и французский языки. Легко представить себе, как коротка, вследствие того, вышла у него история Бухарии в течение большей части XVIII века. Поход Надир-шаха на Мавераннагр в правление Абуль-Фейз-хана рассказан, разумеется, по историку Надирову, Мирзе-Мегди, но при этом приписывается Абуль-Фейзу сорокалетнее царствование, а в другом месте даже почти пятидесятилетнее (pp. 338 и 343), хотя, по собственным словам г. Вамбери, «тот хан вступил на престол в 1717, а лишился жизни в 1737 году; между тем известна монета Абуль-Фейзова, битая в 1154 году гиджры, свидетельствующая, следовательно, что в 1741-1742 году по Р. Х. хан этот еще здравствовал, а по другим основаниям приходится думать, что погиб он именно в 1747, то есть, десятью [130] годами позже, чем морит его г. Вамбери. Да в другом месте (p. 342) г. Вамбери сам говорит о встрече Надир-шаха Абуль-Фейзом в 1740 году. То, что толкуется на стр. 341-й об измене Рахим-Бия, выдумано впервые Борнсом, а г. Вамбери, не вникнув в дело, повторяет Борнса, хотя и не цитирует своего источника. О службе Рахим-Бия в Персии у Надир-шаха не упоминается; между тем этому именно обстоятельству обязан был Рахим-Би возможностию забрать впоследствии в свои руки власть над Бухариею, низвергнуть Абуль-Фейз-хана и лишить его жизни. Упомянув об этом последнем обстоятельстве, наш историк Бухарии продолжает: «Подобная участь постигла и его сына, который женат был на дочери Рахима; и хотя третий еще государь, тоже, сказывают, астраханид но происхождению, облечен был призрачною верховною властию, действительно же (in point of fact) Абуль-Фейзом заключается ряд правителей из этой династии» (p. 343). Из чего же следует такое заключение относительно Абуль-Фейза, когда и он был в руках Рахим-Бия точно такою же куклою, как и его преемники, которых, по-видимому, даже и имена неизвестны г. Вамбери? Первого из этих преемников звали — скажем в назидание г. Вамбери — Абдул-Мумином, и пользовался он ханским титулом, можно полагать, в 1747-1751 годах; во всяком случае известны монеты его с обозначением 1160 и 1163 годов гиджры (= 1747 и 1750 по Р. Х.). Что же касается до преемника Абдул-Муминова, то звался он Убейд-ул-Лах, и к Астраханской династии едва ли принадлежал. Напротив того, есть показания, что с Абдул-Мумином астраханская династия не прекратилась, так как Абуль-Гази, после него носивший ханский титул, приходился двоюродным племянником Абуль-Фейзу, да и сам г. Вамбери называет этого Абуль-Газия (неизвестно только на каком основании) внуком Абуль-Фейзовым. Таким образом, собственно этот внук или племянник Абуль-Фейза, а не сам Абуль-Фейз, должен считаться последним астраханцем на престоле Бухарии. И едва ли в 1199 году гиджры лишен был Абуль-Гази престола Шах-Мурадом, как читаем у Вамбери (p. 350), ибо имеем монету этого хана с обозначением на ней 1200 года гиджры, о чем, разумеется, историк Бухарии не ведает, хотя это известно уже около семидесяти лет.

Последняя, до сего дня властвующая в Бухарском ханстве, династия называется Мангытскою, по тому узбецкому роду, из которого вышли ее основатели. Об этих основателях и ведется речь в [131] XVI главе книги, но так, что автору ее остается неизвестным даже факт такой величины, что Мохаммед-Рахим, о котором знает он лишь как об аталыке, был первым из мангытских биев, принявшим ханский титул. Это несомненно, потому что имеем монеты его с этим титулом. Мухаммед-Рахима г. Вамбери называет правильно Рахим-Би но затем преемника его, Даниель-би, называет уже Даниель-бай, и толкует, что бай значит superior grey-beard, то есть «высший аксакал» (p. 347), а это показывает, что ему неизвестно настоящее значение слова би или бий у Узбеков, тех самых Узбеков, язык и быт которых, по убеждению его, никто в Европе не знает так хорошо, как он, сам между ними живший. О времени смерти Рахим-бия и о времени воцарения Абульгази Даниель-бием не говорится у Вамбери; он не знает, что Даниель-би был родным племянником Мухаммед-Рахиму, но за то сочиняет, что с материнской стороны состоял он в родстве с Астраханцами. Весьма сомнительно для нас взводимое на того же Даниель-би обвинение в крайней алчности и жестокости (p. 348), так как своего источника г. Вамбери не указывает, а в известных нам ничего подобного Даниелю не приписывается. Не был также Шах-Мурад непосредственным преемником Даниеля в управлении делами ханства, как выходит, по видимому, 7 г. Вамбери, ибо по смерти Даниеля дела эти поступили в заведывание кушбегия Доулета, о котором у г. Вамбери не упоминается. Скажем наконец, что есть на персидском языке целая история Рахим-бия и Даниель-бия, г. Вамбери неизвестная, экземпляр которой, приобретенный в Бухарии П. И. Лерхом, хранится ныне в библиотеке азиатского музея здешней академии наук.

Шах-Мурад, сын Даниель-бия — одно из замечательнейших политических лиц в новейшей истории Азии, и обрисовано оно у Вамбери очень живо и рельефно; но это заслуга не г. Вамбери, а английского историка Персии — Малькольма, у которого г. Вамбери взял целиком все, что говорится у него о Шах-Мураде, при чем, как и подобает, не промолвился ни единою ссылкою о сделанном им заимствовании. Пусть желающие убедиться в этом сравнят 348-355 и 361-ю страницы разбираемой книги с 243-261 страницами Малькольмовой Histoiry of Persia (London, 1815), т. II. He даром г. Вамбери играл долгое время роль бесстыдного дервиша: сочиняя книгу на английском языке, он осмелился обобрать весьма известного и уважаемого в Англии писателя и думал, что никто этого не заметит! [132] Для прикрытия, он к изложению Малькольма прибавил лишь несколько промахов, которых не находим у английского писателя. К таким промахам принадлежит утверждение, будто Шах-Мурад, устранив хана Абульгазия от управления, вступил в 1784 году на престол Бухарского ханства (p. 350). Мы уже заметили выше, что известны монеты Абульгазия с обозначением на них 1200 года гиджры (= 1785-1786): стало быть, если Шах-Мурад и восходил на престол, то уже никак не в 1784 году, а позже; но есть уважительные основания полагать, что он никогда не присвоивал себе ханского титула, никогда не был поднимаем на войлоке (церемония, равносильная европейской коронации), и пока не умер Абульгази — а это случилось не ранее 1796 года — считался не более, как правителем ханства с титулом наиб, «наместник», и почетным прозвищем Вели-н-нием. Монеты, по крайней мере от имени своего, он не чеканил, да есть свидетельство что и в хутбэ, «эктении», имя его не поминалось, а правом бить монету и поминаться на эктении и характеризуется на мусульманском востоке верховная власть. Умер Шах-Мурад тоже не в 1802 году, как значится у г. Вамбери (p. 360), ибо с обозначением 1215 года гиджры (=1801) имеем уже монеты преемника Шах-Мурадова, Мир-Хайдера, почему нельзя сказать, что и воцарился последний, как читаем у г. Вамбери (p. 362), в 1803 году. Для истории царствования Мир-Хайдерова не было у г. Вамбери, явно, никаких материалов; даже Иззет-ул-Лахом, даже Мейендорфом он не пользовался. Потому и говорит он, что Мир-Хайдер «в течение тридцати трех лет наслаждался покойно властию в своих владениях» (p. 363). Если б историку-профессору известны были изданные мною «Записки» Мирзы-Шемса, он увидел бы, что не так то покойно прошло время правления Мир-Хайдерова: с одной стороны, постоянно враждовали с ним хивинские ханы, с другой — бунтовали собственные подданные. И с чего взял г. Вамбери, будто Мир-Хайдер властвовал под именем Эмир-Саид’а? Разные титулы сочинял он себе, как видим из его монет, но такого титула на монетах его не обретается, если только Said у г. Вамбери не значит Сейид. Сейидом, «потомком Магометовым», Мир-Хайдер действительно титуловался иногда, на том основании, что мать его была дочь Абуль-Фейз-Хана, а этот последний происходил от Дан-Мохаммеда (первого бухарского хана из Астраханской династии), который женат был на дочери мирзы Абу-Талиба, действительно прямого и [133] последнего потомка халифа Али; но кроме этого титула, Мир-Хайдер носил, как замечено, и другие, именно — персидский падшаг и халифский эмир-эль-муменин.

Предпоследняя, XVIII-я, глава книги посвящена исключительно царствованию эмира Насруллаха, властвовавшего с 1826 по 1860 год. История царствования его до 1842 года рассказывается по превосходной книге о Бухарии соотечественника нашего Н. В. Ханыкова, переведенной на английский язык, и как водится у г. Вамбери, ни полусловом не проговаривается он о своем источнике; да и как же было ему упомянуть о труде г. Ханыкова, когда он считает последнего, можно сказать, личным врагом своим — зато, что г. Ханыков был в Бухарии прежде его, г. Вамбери, старающегося уверить себя самого и весь свет, что до него никто там не бывал, ничего не видал и ничего о стране не писал. Но и г. Ханыкова г. Вамбери уродует своими вставками, как, видели мы выше, уродовал Малькольма. В виде вступления к изложению похода Насруллахова на Коканское ханство, сообщает он об этом ханстве исторические известия, от которых волос становится дыбом на голове каждого сколько-нибудь знакомого с историей Средней Азии. Довольно сказать, что коканского Мухаммед-Али хана он ставит в генеалогическую связь с Кайду-ханом XIII столетия, не говорит ничего ни про Эрдени-бека, ни про Нарбута-бия и его преемников, и уверяет, что нет никаких исторических сведений о Коканском ханстве за новейшее время, а потому, в изложении тех, которые им самим сообщаются, следует он — чему бы вы думали? — рассказам какого-то Коканца, которого встретил он во время путешествия своего по Средней Азии! Такою же вставкою в изложении г. Ханыкова является и утверждение, будто в 1841 году, воюя с Насруллахом, Мухаммед-Али не решился вступить с ним в бой, потому что «значительную часть своих сил должен был послать в низовья Сыр-Дарьи, для наблюдения за Русскими» (p. 374) — тогда как в 1841 году не только не двигались мы к низовьям Сыр-Дарьи, но не упрочивали владычества своего в Киргизской степи даже на шаг далее Орска, построенного еще за столетие пред тем. Прекращается рассказ г. Ханыкова о войне Насруллаха в Кокании весною 1842 года — и г. Вамбери не говорит уже ничего путного ни о дальнейших действиях Насруллаха по отношению к Кокании, ни о событиях этой последней. Кстати сказать, известного Мусульман-Кула весьма серьезно выдает он за претендента на коканский [134] престол, выдвинутого Насруллахом (p. 376)! Не лучше известны ему и события в соседней с Бухарией Хиве: Рахим-Кулыхана заставляет он властвовать там с 1841 по 1843 год (p. 377), когда хан этот занимал престол в 1842-1845 годах. Что касается до России, об отношениях которой к Бухарии г. Вамбери заводит речь на странице 379, тут, разумеется, нет меры ошибкам. Первым посольством русским в Бухарию считает он посольство Негри в 1820 году, тогда как Бухара еще в 1620 году видела русское посольство в своих стенах. В 1834 году, Россия, по г. Вамбери, посылала послом в Бухару г. Демезона, а в 1835 — г. Виткевича, в качестве политического агента, — того и другого, чтобы вести переговоры об освобождении русских невольников в бухарских владениях (p. 380), — когда оба помянутые лица пробирались туда тайком, инкогнито, первый под видом татарского муллы, последний — под видом киргизца, что, кстати сказать, требовало от обоих не меньшей решимости, не меньшей ловкости и не меньшего знакомства с языками и обычаями Востока, чем странствования самого Вамбери под видом дервиша. Русские пушки и не думали еще в то время греметь на Сыр-Дарье, как сказывает г. Вамбери (ibid), и так далее, и так далее. Гораздо удовлетворительнее изложены великобританские сношения с Бухарою, начавшиеся посылкою туда Стоддарта в 1838 году.

Переходим к последней главе разбираемой книги, развязывающей о событиях с 1860 года до настоящего времени. Здесь г Вамбери постоянно, как публицист, возбуждавший Англию против России, и на весь свет кричавший о нашем коварстве и алчности к завоеваниям, является совершенно неожиданно апологистом русской политики в Средней Азии, и даже едва ли не чрез меру восхищается нашими там военными подвигами. Рискуем, потому, подвергнуться упреку в пристрастии, говоря, что конец его книги несравненно лучше середины ее и начала. На первом плане в этом конце являются русские действия сначала против Коканцев, а потом и против Бухарцев. В изложении их г. Вамбери не восходил до русских источников и знает о помянутых действиях лишь по компиляциям английской Митчелевой (The Russians in Central Asia, London, 1865) и немецкой Гельвальдовой (Die Russen in Central Asien, Wien, 1869); но как это компиляции очень хорошие, то не много промахов встречаем и в его пересказе. Укажем на некоторые. Упомянув по одному случаю о Каршийском округе [135] (p. 392), правителями которого бывает обыкновенно наследные принцы бухарские, г. Вамбери приравнивает его к бывшей французской провинции Dauphine, полагая, надо заключать из этого, что и наследники французского престола, носившие титул дофинов, тоже имели пребывание в Дофине. Нетверд, выходит, наш путешественник не только в бухарской, но и во французской истории; охота блеснуть сближениями есть, да знания-то недостает. Что ж делать, не всякому в этом такая удача, как профессору Хвольсону, великолепно выяснившему стратегическое положение Палестины сравнением ее с Эльзасом. Далее, Мусульман-Кул опять представляется похитителем коканского престола (p. 393), говорится о том, что его зарезали по бухарским интригам, и что престол достался затем Худояр-хану, — когда последний именно Мусульман-Кулу и обязан был престолом, а Мусульман-Кула казнили публично на эшафоте, вследствие общего восстания Сартов против господства Кипчаков, главою которых он был. Далее, Худояр-хан, доныне властвующий, не внук Мухаммед-Алию, как читаем у г. Вамбери (ibid.), а племянник ему, потому что отец Худояров, Ширали, был не сын Мухаммед-Алия, как значится у г. Вамбери (p. 375), а двоюродный его брат. Далее, Худояр-хан никогда лично не предводительствовал войсками своими против Русских, не бывал в Бухарии до свержения его Мулла-беком и не встречал ворот столицы своей запертыми под его носом, возвращаясь из похода против Русских, как изобретает все это г. Вамбери одно за другим (p. 394): бежал он в Бухару лишь после того, как был разбит Мулла-беком (между Ташкентом и Коканом), и бежал не к Музаффер-хану, который не вступал еще тогда на бухарский престол, а к Насруллаху, — и ни Музаффер, ни Насруллах не предводительствовали бухарским войском, посланным вслед затем на Коканцев для возвращения престола Худояру: все это собственные измышления г. Вамбери, и все на той же 394 странице. Но злополучная страница эта вмещает в себе еще и другие небывалые факты, а именно: будто Мулла-бек был умерщвлен сторонниками бухарского эмира, а Шах-Мурад приходился младшим братом Худояру, и не успел еще взойти на престол после убийства Мулла-бека, как Музаффер восстановил уже на оном Худояра, и затем возвратился домой в Бухару. Все это было не так: Мулла-бек погиб, задушенный недовольными им сановниками из кипчакской партии, не имевшей ничего общего с бухарским [136] эмиром; Шах-Мурад, сын старшего брата Худоярова, Сарымсака, приходился Худояру племянником; по убиении Мулла-бека, провозглашен был он ханом, и ханствовал до тех пор, пока Худояр, призванный из Бухарии жителями Ташкента, не овладел, с их помощию, Коканом и не извел Шах-Мурада. И во всем этом, как Насруллах, так и сын его Музаффер, были ни при чем. А где, в строке седьмой снизу, напечатано Самарканд, надо читать, вместо того, Кокан.

Дальнейшего рассказа г. Вамбери о событиях в Кокании мы уже вовсе не понимаем: так спутано и переиначено в нем все, что, по имеющимся у нас известиям, происходило в Коканском ханстве.

Отметим еще: 1) что Кутебар значит по-киргизски не «удачливый», как переводит г. Вамбери (p. 399), а podicem habens, в смысле magna podice praeditus; что разбойник, известный под именем Исета Кутербарова, не только не подрывал русского господства в Средней орде, но и в «Меньшой» — то увлек во временное неповиновение всего два-три рода; и что г. Вамбери ничего не понимает, толкуя о золотой медали, которая была пожалована Кутербарову; 2) город Туркестан никогда и никем не был называем Хазрети-Туркестан, как именует его г. Вамбери на стр. 400 и в нескольких других местах; 3) не в интересах Кипчаковцев было радоваться взятию Русскими Ташкента, как читаем это у г. Вамбери (p. 401): через несколько строк он сам утверждает противное; 4) Мир-Сейид — сын не Сарымсака, а Мулла-хана; 5) генерал Черняев не был преемником генерала Перовского в командовании русскою армией (p. 401), и никакой русской армии в 1865 году на берегах Сыра не имелось, а был там лишь незначительный отряд; 6) историку Бухарии положение дел наших в бывшей Ташкинии в 1866 году известно далеко не на столько, чтобы позволительно было ему входить в оценку действий и достоинств генералов Черняева и Романовского, как делает он это на стр. 403; 7) крепость Уратюпе взята не одним графом Воронцовым-Дашковым (p. 408): он командовал при этом только одною из штурмовых колонн; 8) Яны-Курган занят был безо всякого сопротивления со стороны Бухарцев, покинувших его, подполковником Абрамовым, а не лично генералом Кауфманом (p. 409); 9) дело 2-го июня между Русскими под начальством генерала Кауфмана и Бухарцами имело место не у Серпу ля (p. 412), а на Зирабулакских высотах. [137]

Мы кончили, и надеемся, что отзыв наш о несостоятельности исторического труда г. Вамбери подтвержден нами достаточным числом доказательств. Множество промахов его указали мы, но не должно думать, чтоб этим истощен был запас их в его книге. Желающие могут убедиться в том, пробежав рецензию на рассмотренное нами сочинение, помещенную в Лейпцигском Literarisches Centralblatt за текущий год, № 19: там найдут они перечисление разных курьезов, о которых мы умолчали. Рецензия эта подписана лишь буквами A. v. G.; но довольно видеть коготь, чтобы узнать, кому принадлежит он. Много в Германии ученых, а такую рецензию, во всей Германии, при малых там занятиях Среднею Азией, мог написать едва ли не один г. Гутшмит. И г. Гутшмит не находит слов, чтобы заклеймить достаточно то легкомыслие, с каким наш автор взялся за труд, к которому вовсе не был приготовлен своим образованием, ту недобросовестность, какую он обнаружил в работе, и ту хвастливость, с какою, после всего этого, провозгласил он о необыкновенных достоинствах своей «истории». Достойными соперниками его по легкомыслию и невежеству признает он только тех рецензентов книги г. Вамбери которые не задумались расхваливать ее, — и мы вполне разделяем мнение г. Гутшмита. Но как нет в мире такого зла, в котором не было бы частички добра, то есть одна хорошая сторона и в труде г. Вамбери. Это — его старание исправить правописание собственных имен тюркских, крайне искаженное незнанием тюркских наречий, как со стороны некоторых арабских и персидских историков, писавших о Турках, так, и еще более, со стороны европейских орьенталистов, пользовавшихся означенными историками и не умевших прочесть у них правильно таких имен. Но, исправляя иногда удачным образом ошибочное правописание того или другого собственного имени тюркского, г. Вамбери сам поступает весьма нелогично по отношению к арабским именам Среднеазиатцев, произнося их нередко не так, как произносятся эти имена туземцами, а на Константинопольский лад.

В. Григорьев.

Текст воспроизведен по изданию: History of Bokhara fom the earliest period down to the present, composed for the first time, after oriental known and unknown historical manuscripts, by Arminius Vambery // Журнал министерства народного просвещения, № 11. 1873

© текст - Григорьев В. 1873
© сетевая версия - Тhietmar. 2023
© OCR - Иванов А. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМНП. 1873

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info