СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Дневник секунд-майора Черниговского карабинерного полка барона Р. Каульбарса ¹
1789-1790 гг.

16 июля. После обеда князь Шаховской вызвал к себе премьер-майоров кавалерийских полков и давал им указания на счет выступления. Каждый полк должен был отделить один эскадрон, который поступал под команду генерал-майора Познякова, остававшегося с Смоленским и Тульским полками в Бырлате ². Остальные части выступили в шесть часов вечера. Пройдя город, мы сделали переход верст в двенадцать и ночью остановились на три часа для отдыха людей и корма лошадей. До утренней зари выступили и около 9 часов утра 17 июля остановились в новом лагере, сделав более двадцати верст. Дорога шла большею частью по горам и лесам и сильно утомила людей и животных. Было приказано не разбивать палаток, так как сегодня же мы должны были идти дальше. Посредством развешанных шинелей старались укрыться от сильного зноя. На этом привале оставались до трех часов. Пехота выступила уже в два. Опять двигались по крутым горам и густым лесам и сделали до поздней ночи еще тридцать верст, переправились через Серет по австрийскому понтонному мосту, и только после полуночи дошли до австрийцев, расположенных по эту сторону Серета ³ в трех различных лагерях. Таким образом, в какие-нибудь тридцать часов, считая со вчерашнего вечера, мы сделали переход более чем в шестьдесят две версты.

Форсированный марш и нестерпимая жара были причиною тому, что почти половина нашей пехоты отстала по дороге, остальная же с большим трудом добралась сюда. По дороге, в особенности в последнем переходе, лежали то отдельные люди, то целые группы, настолько утомленные, что они не были в состоянии следовать за своими батальонами или полками. Лошади и те страшно устали. Опять было приказано не разбивать палаток, так как не было известно, останемся ли мы здесь на дневку или выступим дальше. Даже лошади не были расседланы. Я в этот день был дежурным по корпусу и должен был выставить ночью охранение, но так как мы стояли между двумя [48] австрийскими лагерями и это было сделано ими, то я доложил об этом дежурному полковнику, и наше охранение было отменено.

18 июля. Дневка. Утром принц Кобургский ⁴ с большою свитою приехал в наше расположение и посетил генерала Суворова. После этого он вернулся домой, пригласив наших генералов, полковников и некоторых штаб-офицеров к себе на обед в австрийский лагерь, куда мы и поехали.

После обеда объезжали австрийский лагерь, любовались красивыми венгерскими гусарскими полками и недолго пробыли в их трактире. Поздно вечером нашему корпусу пришло приказание выступить в три часа ночи вместе с австрийцами и идти за ними, дабы скрыть наше присутствие от неприятеля.

19 июля. Задолго до зари оба корпуса поднялись и построили предписанный им боевой порядок (ordre de bataille). В таком порядке шли около четверти часа и затем вытянулись в две колонны — австрийцы в правой, мы в левой. Дабы нас скрыть, перед нашей колонной шел один или два дивизиона венгерских гусар под командою полковника барона Карачая ⁵. Пройдя таким образом около десяти верст, перешли через реку Тротус (Trotus) по австрийскому понтонному мосту, сделали еще пять или шесть верст и остановились часов в десять на привале. Тут отдыхали до трех часов дня. Все время остановки шел сильнейший дождь и очень утомлял и без того сильно уставших людей.

Поднявшись, оба корпуса сделали до поздней ночи еще около двадцати верст и в боевом порядке стали лагерем. Во время похода распространился слух, что неприятель недалеко и что, вероятно, уже в эту ночь мы могли бы с ним столкнуться. Огней не разводили. При вступлении в лагерь мы услышали три пушечных выстрела из турецкого лагеря. Это были первые выстрелы, которые мне пришлось услышать в этом походе. Хотя и был дан приказ выступить в полночь, чтобы с зарею напасть на турецкий лагерь у Фокшан ⁶, но мы оставались тут не только эту ночь, но и весь следующий день.

20 июля. Отдых, очень теплый день. После обеда пришло приказание оставить обоз и приготовиться к выступлению на ночь; всем частям прислали диспозиции для наступления.

При нашем выступлении из лагеря невдалеке показалась небольшая партия турок, выехавших, вероятно, для разведки. Сейчас же выдвинулись вперед казаки и арнауты ⁷, и весь корпус тронулся вперед. По дороге встретили нескольких пленных, взятых казаками при преследовании турецких разъездов. Пройдя приблизительно версты четыре и выйдя из леса, перешли небольшую речку Зебруш. Тут кавалерия получила приказание выдвинуться вперед. [49] Оказалось, что турки, занимавшие первый лагерь на реке Путна, в количестве четырех или пяти тысяч человек, вышли из лагеря и отбросили наших казаков и арнаутов. При них находился и генерал-аншеф.

Не успели мы продвинуться через густой кустарник в голову длинной колонны, как турки уже отступили, преследуемые нашими казаками. Было уже одиннадцать часов вечера, когда корпус остановился. Вдали видны были большие огни, и мы думали, что это турки, отступая, жгли те деревни, через которые проходили. Потом уже узнали, что это казаки подожгли брошенный неприятелем лагерь на реке Путне.

Не успел корпус отдохнуть с полчаса, как со стороны австрийцев раздались выстрелы, в том числе и несколько орудийных. Турки, заметив, что австрийцы недалеко от их лагеря наводят понтонный мост, обстреляли его, убили нескольких лошадей и ранили несколько человек. Когда же подвезли орудия и в турок начали стрелять картечью, они отступили. Ночь провели мы на месте.

21 июля. Утром перешли Путну. Пехота — по понтонному мосту, кавалерия — в брод. Австрийские гусары и шево-лежеры (легкоконные полки), которые ночью проходили этот брод, потеряли, взяв слишком влево, одного офицера и пять или шесть человек утонувшими. Было шесть часов, когда прошли реку, миновали горевший турецкий лагерь и выстроились, как было предписано, в боевой порядок. Здесь мы остановились, дабы подождать австрийцев, переходивших реку после нас.

Когда мы затем двинулись вперед, то около девяти часов утра увидели турецкие разъезды, приближавшиеся к нам, скорее всего, для того, чтобы вступить с нами в бой. Сейчас же выехали казаки и арнауты, а из гренадерских и егерских каре начали стрелять в эти разъезды, но без особого успеха. Медленно подвигаясь [50] вперед, мы встречали все большие и большие массы турецкой кавалерии, которая боя, однако, не принимала, а отступала в свой лагерь, рассчитывая этим завлечь наши легкие войска в сферу своих батарей. Когда мы приблизились версты на полторы или на две, из турецкого лагеря открыли огонь, сначала из мелких, затем и из очень крупных пушек, не причиняя нам почти никакого вреда, так как ядра большею частью перелетали или не долетали. Причиною того, что мы так медленно подвигались вперед, был неимоверно густой кустарник, почти целиком состоявший из колючих сортов. Когда австрийцы и мы достаточно подошли к противнику, наши батареи открыли огонь и скоро заставили неприятельские орудия замолкнуть. Вслед затем корпус с музыкою и барабанным боем начал подвигаться вперед и, не доходя полверсты до турецкого лагеря, бросился в атаку. Пехота шла в штыки, кавалерия атаковала с громким «ура! ура!». Услышав этот крик, турки стремительно бросились бежать, побросав палатки, пушки и все имущество. Большая часть их скрылась в лесу за лагерем и в городе. Небольшой отряд заперся в монастыре св. Самуила, находившемся посередине лагеря. Неприятельская кавалерия тоже скрылась в лесу.

Когда мы вошли в лагерь, то застали тут наших казаков, арнаутов и венгерских гусар. Все это перемешалось между собой и старалось захватить, что попало. Наши тоже присоединились к ним и не отставали от них. Между тем гренадеры и егеря начали штурмовать монастырь, храбро защищаемый турками. Когда наши и австрийские орудия разбили ворота, то наши войска ворвались в монастырь и убили всех, кого нашли на кладбище и в церкви. После этого сожгли монастырь. Во время штурма раздались два сильных взрыва. Оказалось, что в монастыре был большой склад пороха. Это-то и помешало австрийцам и нам сразу занять монастырь. Однако же и так все дело, начиная от начала атаки до занятия монастыря, длилось не более трех часов. У нас было семь или восемь убитых и человек двадцать тяжело и легко раненных. В частности, в нашем полку один карабинер убит, два ранены и несколько лошадей убито. Австрийцы при штурме монастыря потеряли убитыми полковника графа Ауэрсперга, майора Орелли и несколько пехотинцев, легкоконных и гусар, в общем около ста человек. С неприятельской стороны пало около полутораста человек при наступлении на казаков и арнаутов, столько же в монастыре. Много было взято пленных — более тысячи человек, в том числе полтораста в монастыре.

Пришлось штурмовать еще другой монастырь в городе, тоже занятый турками. Как только открыли по ним орудийный огонь, последние сдались. Пленных разделили между нами и австрийцами. Мы взяли десять пушек, небольшое количество зарядов и немного скота. Палатки и все, что еще нашлось, были разделены между казаками и арнаутами. Час спустя, когда мы отдыхали, вдруг забили тревогу: оказалось, что турецкий отряд с белым флагом вышел из лесу и приблизился к нашим каре. Мы предполагали, что у них было намерение сдаться или вступить в переговоры, но в них откуда-то открыли стрельбу, и они скрылись. Этим все кончилось. Казаки и арнауты были высланы за Фокшаны на рекогносцировку и по дорогам забрали массу палаток, повозок и другого добра, брошенного неприятелем. Оба корпуса расположились на отдых здесь же на месте.

22 июля. Рано утром мы отошли назад, имперские войска остались в Фокшанах и разбили лагерь. Мы перешли, как накануне, Путну, [51] пехота по мосту, мы вброд, и остановились лагерем по ту сторону реки. Я был дежурным и должен был по приходе на место расставлять пикеты.

Хороший теплый день.

23 июля. Рано утром, в пять часов, корпус поднялся и сделал верст двенадцать, остановился на два часа и затем прошел еще десять верст, после чего еще раз остановился на несколько часов. Неожиданно нас подняли еще один раз, мы еще сделали двенадцать верст и только поздно ночью остановились лагерем.

Я оставался с арьергардом и ожидал генерал-аншефа от пяти часов утра до трех часов после обеда под открытым небом, под страшным ливнем. Генерал Суворов оставался в лагере, чтобы отправить курьеров. Это дело его так долго и задержало. Часов в шесть мы нагнали корпус, когда он выступал на третий переход. Я явился генерал-лейтенанту, но должен был опять отстать со своим арьергардом. Целый день я провел на лошади, под непрерывным дождем, без еды и простудился. Ночью был у меня припадок лихорадки, но к утру прошел.

24 июля. С зарею поднялись и пошли дальше. На дороге встретили несколько отставших австрийских команд и часть их вагенбурга ⁸ и утром, часам к шести, подошли к реке Тырла-де-Сус, где пришлось остановиться, так как речка от дождей выступила из берегов и переход был чрезвычайно опасен. Австрийцы из-за половодья не были в состоянии навести понтонного моста. Пришло приказание оставить наш обоз и ждать, пока переправа не станет возможною. До шести часов стояли на высоте около реки. Когда мост был настлан, первыми перешли гренадеры и егеря, за ними — кавалерия по одному, ведя лошадей в поводу.

Пехота и обоз переправились только на другой день, когда вода немного спала. Ночью мы подвинулись вперед верст на десять, до Серета, и тут остановились. Из-за сильного разлива реки опять было нельзя навести понтонный мост.

25 июля. Ввиду этого собрали сколько было возможно паромов и лодок. На них переправили сначала гренадер и егерей, с ними переправился и генерал-аншеф. Затем началась переправа Рязанского карабинерного полка, которая длилась с утра до позднего вечера. Был хороший теплый день и для нас полный отдых. К обеду подоспел наш обоз. В ночь с 25 на 26 июля переправился таким же образом Стародубовский полк, что длилось до полудня следующего дня. Переправившись, оба полка ушли. Теперь настала очередь переправляться нашему полку. Первым делом перевели обоз, затем 1-й эскадрон. Это длилось до десяти часов вечера. Так как австрийские понтонеры выбились из сил, то генерал-лейтенант отложил переправу двух остальных эскадронов до следующего дня, дав понтонерам ночь для отдыха.

27 июля. Рано утром имперцы попробовали навести понтонный мост, что им, однако, опять не удалось. Вечером, к семи часам, с этим делом наконец справились. Наши два эскадрона простояли еще один день.

Нас переправили первыми, за нами — артиллерию, пехоту, обозы. До наступления ночи прошли верст двенадцать и сделали привал в горах, в небольшой деревне.

28 июля. С восходом солнца выступили. Генерал-лейтенант разрешил отделиться от отряда и нагнать своих. Сделав верст двадцать пять, остановились на привал и кормили лошадей. В два часа отправились в дальнейший путь. Оставалось верст семь или восемь до того лагеря, где мы стояли на маневре с гренадерами и егерями и составляли авангард. Около девяти часов, счастливые [52] и довольные, хотя и страшно уставшие, стали на бивак.

Был теплый день. Вечером Федор Антонович Шрейтерфельд и я купались в Бырлате.

29 июля. Рано утром прибыл обоз, оставленный нами в вагенбурге. Вечером я опять купался с Фитингофом ⁹.

30 июля. В нашем авангардном отряде праздновали дело при Фокшанах. Из других лагерей в наш прибыли части, назначенные в церковный парад, несмотря на то что эти лагери отстояли от нашего на несколько верст. Весь генералитет, все штаб- и обер-офицеры ¹⁰ были налицо. Был отслужен молебен. После богослужения — пальба из орудий. На берегу реки был сервирован стол на сорок кувертов, произнесено много тостов, долго стреляли из пушек. После обеда все разъехались. Я поехал с майором Лилиенфельдом ¹¹ и Шрейтерфельдом в другой лагерь и посетил Гильденскиольда ¹². Домой вернулись поздно вечером.

Сегодня наш бригадир ¹³ получил от князя Потемкина приказание явиться к нему по каким-то делам и поручениям. Вместе с тем вручили ему и подорожную, подписанную князем Репниным ¹⁴.

Чудный, теплый день.

NB. Наш боевой порядок в деле при Фокшанах был следующий.

Первую линию составляли три каре. В середине — одно каре из двух егерских батальонов, второе — на правом фланге из 1-го и 6-го гренадерских батальонов, а третье — на левом фланге из 3-го и 4-го гренадерских батальонов. За ними в интервалах составили свои собственные каре оба пехотных полка — Ростовский на правой, Апшеронский на левой стороне. Карабинерные полки в свою очередь расположились на флангах пехоты, Рязанский на правом, Черниговский на левом, равняясь на задние фасы ближайших каре. Стародубовский полк занял интервал между двумя пехотными полками. Казаки и арнауты прикрывали фланги и тыл кавалерии — казачий Ивана Грекова ¹⁵ полк на правом фланге за Рязанским, а казачий Григория Грекова ¹⁶ полк на левом фланге за Черниговским полком. Арнауты прикрывали тыл Стародубовского карабинерного полка.

Стычка вечером длилась от шести часов до часу ночи, возобновилась в пять часов утра и продолжалась до конца дела. У нас почти не было потерь, турки же потеряли более тысячи человек.

Диспозицию для атаки неприятеля, присланную генералом Суворовым всем полкам за два дня до сражения, я списал и сохранил, так как она отличается своей странностью. Она вполне соответствует особенностям генерала Суворова, который, по словам людей, его хорошо знающих, очень похож по своему характеру и по своим отношениям к войскам на короля шведского Карла XII.

<...> 1 сентября. Выступили в указанное время, наш легкий обоз следовал за нами. Впереди шли егеря и гренадеры. На час расстояния от них шел Рязанский карабинерный полк и два пехотных полка из другого лагеря; мы шли за Рязанским полком, а мушкетеры за нами.

Останавливались по дороге во многих местах и часам к шести расположились в новом лагере при Корончештах, в восемнадцати или двадцати верстах от старого места. Тут встретили генерал-аншефа с казаками. Последние после нашего прихода сейчас же ушли вперед. Наш полковник был сегодня первый раз перед полком.

Утром при выступлении был ужасный туман и было очень холодно, в девять часов погода прояснилась, и днем была нестерпимая жара, которая сильно затрудняла наше движение. Вчера получил приказание проверить полковые книги и расчеты [53] и о состоянии их донести рапортом. Беер ¹⁷ провел эту ночь у меня.

2 сентября. Воскресенье. До обеда начал ревизию комиссарских книг. После обеда Беер и я пошли к полковнику Апшеронского полка Бергу, к полковнику Шершневу, к Лилиенфельду и к подполковнику Бему. Был очень теплый день.

3 сентября. Дежурным по корпусу. Утром был у дежурного полковника и получил пароль, после чего являлся к генерал-лейтенанту. Вечером с полковником ездили верхом. Было очень тепло.

4 сентября. Рано утром был с рапортом у генерал-лейтенанта, зашел к полковнику Шершневу и остался у него обедать. Пришло приказание обоим кавалерийским полкам выступить в четыре часа. Мы вышли из лагеря и к восьми вечера стали на бивак около местечка Пуцени. Пехота должна была присоединиться к нам на следующее утро. Очень жаркий день.

5 сентября. Проверил казначейские книги. После обеда гулял за лагерем. Утром в лагерь вступила наша пехота, два пехотных полка, два гренадерских и егерский батальоны. Вскоре пришли и два других гренадерских батальона, батальон егерей и Стародубовский карабинерный полк. Так как и другие пехотные полки присоединились к нам еще в Корончештском лагере, то наш корпус был теперь в полном составе.

6 сентября. После обеда Беер, майор Мантейфель и Томатис зашли ко мне, и мы немного погуляли по лагерю. Вечером был у полковника. Сегодня дул сильный ветер.

7 сентября. Дежурным по корпусу. Рано утром получил пароль у дежурного полковника. После обеда зашел к Лилиенфельду в Рязанский полк.

Вечером до зари расставлял пикеты на правом фланге. После зари еще раз лично объезжал их. В семь часов вечера приехал курьер от принца Кобургского, и совершенно неожиданно для нас мы получили приказание быть готовыми к выступлению. Все было уложено. Большая часть наших повозок осталась здесь и должна была идти на Бырлат, в вагенбург. Я вечером был у бригадира Бурнашова ¹⁸ и по его приказанию снял пикеты и распустил их по полкам. В девять часов вечера весь корпус выступил и шел всю ночь. Кавалерия шла впереди. Ночь была очень темная, и после полуночи несколько раз начинался сильный дождь.

8 сентября. Рано утром после восхода солнца сделали привал на полчаса. Шли очень несноровисто, то натыкались на передние части и останавливались, то бросались крупною рысью вперед. Произошло это от того, что повозки, шедшие рядом с нами во второй колонне, в темноте часто сбивались с своей половины дороги и перерезывали наш путь. К двенадцати часам достигли м. Текуч на реке Бырлате и перешли реку по большому деревянному мосту. После переправы остановились и кормили лошадей. Пехота пришла сюда одновременно с нами и отдыхала здесь до трех часов. Отсюда шли до Фургени на р. Серет, рассчитывая воспользоваться здесь имперским понтонным мостом. Этот последний из-за половодья был, однако же, разбит на шесть верст вверх по течению, о чем никто из нас ничего не знал. Старый генерал-аншеф был этим очень недоволен, так как пришлось сделать большой круг, и он был не в состоянии выполнить свой план — еще сегодня соединиться с корпусом принца Кобургского.

Было уже пять часов утра, когда мы добрались до того места, где предполагался мост, и к великой досаде увидели перед собой глубокую долину и болото протяжением верст в пять, мешавшие нам подойти к реке. Когда спускались по крутому обрыву вниз, нас настиг чрезвычайно [54] сильный ливень, который сделал это болото, от половодья и без того трудно проходимое, совершенно непроходимым. Лошади выбились из сил.

Генерал, по своему обыкновению, пошел вперед с казаками и арнаутами и своим переходом через болото еще более испортил весь путь. Со страшным трудом под проливным дождем, совершенно нас промочившим, добрались мы до конца болота, за нами подошел к мосту и Рязанский полк. Видя полную невозможность перевести тут пехоту с орудиями и обозами, генерал-аншеф приказал ей идти назад. Однако уже егеря, гренадеры и часть пехоты спустились с пушками и повозками с обрыва на болото и теперь, с усталыми донельзя людьми и лошадьми, не знали, как выбраться назад. Наши палатки и другие повозки, следовавшие за полком, так тут и застряли и должны были ночевать в лесу. Только что успел наш полк сделать полпути по ужасной топи, как я, к своему ужасу, узнал, что вместе с несколькими офицерами и командами от полков назначен исправить за ночь эту убийственную непроходимую дорогу. Для сего было приказано пригнать из окрестных деревень крестьян с их повозками и лошадьми. Это была задача, которую даже несколько тысяч человек при необходимых средствах и инструментах не были бы в силах исполнить за одну ночь.

Для меня, не имевшего ничего под рукой, кроме очень небольшой команды людей, исполнить подобный приказ было делом невозможным. Мокрый с головы до ног, голодный, замерзший и уставший от двадцатичетырехчасового перехода на совершенно выбившейся из сил лошади, я, остановившись в стороне от дороги и пропуская мимо себя счастливцев, которые спешили на покой, проклинал свою судьбу. Не зная, на что решиться, ожидать ли на дороге проезда инженер-майора или ехать к нему навстречу, я был в безвыходном положении. Настала ночь, и из расспросов я узнал, что инженер-майор находится в свите генерала и должен был ночевать по ту сторону Серета. Пришлось ехать его отыскивать с тайною надеждою, что он меня от этого дела освободит.

Мимо меня проходил эскадрон Рязанского полка, а именно эскадрон моего друга Лилиенфельда; я выпросил у него одного карабинера (чтобы тот меня сопровождал), покорился своей судьбе и поехал отыскивать генерала. Карабинеру, который, конечно, неохотно делал лишний переход, я наобещал, дабы поднять его дух, золотые горы. Сколько я ни расспрашивал встречных казаков, много ли еще оставалось до моста, я все слышал один и тот же ответ — две или три версты. Лошадь моя еле передвигала ноги. Наконец я услышал плеск воды и увидел вблизи свет.

У понтонного моста я спросил, где остановился генерал, и, к моему неописуемому ужасу, узнал, что мне предстоит ехать еще около часа, причем дорога была хуже той, которую я сейчас проехал. Узнав от понтонера, что свет по ту сторону реки Серета исходит из окна понтонного капитана, с которым я уже познакомился на марше к Фокшанам, и что у него поместились русские офицеры, я с карабинером поехал через мост в надежде узнать что-нибудь о месте пребывания генерала.

По ту сторону Серета был глубокий песок, приходилось проезжать через лужи, которые в темноте казались более опасными, чем на самом деле. Мы все шли на огонь, и можно представить себе нашу радость, когда узнали, что в доме остановился и генерал со своею свитою.

Здесь, в его свите, я нашел много хороших знакомых, которым и [55] рассказал о своем неисполнимом поручении. Все от всего сердца пожалели меня, а полковник Бардаков ¹⁹ был так любезен, что сейчас же занялся моим делом и доложил о нем генералу. По моей усиленной просьбе меня совершенно освободили от этого ужасного поручения. Можно себе представить, как я был доволен. Охотно провел бы я тут у них ночь, но пришлось возвращаться в свой лагерь ночью, по уже знакомой мне отвратительной дороге, так как еще до зари я должен был передать дежурному майору Курису ²⁰ письмо, касавшееся исправления дороги.

Очень довольный, что освободился от массы неприятностей, я уехал со своим карабинером. Шли шагом. Обратный путь был теперь освещен огнями, которые были разложены людьми, остававшимися при застрявших повозках. Пехота остановилась в долине, расположившись как попало — по полкам и батальонам, кавалерию же пришлось искать. После долгих расспросов я нашел наши три полка на горе, куда они поднялись, так как внизу не было корма для лошадей. Дав хорошо на чай моему спутнику и поблагодарив его, отпустил, сам же поспешил к моему другу Блуму в его палатку и попросил его сейчас же отправить письмо майору Курису с расторопным унтер-офицером, что и было сделано. После этого, страшно уставший, мокрый, но счастливый, что освободился от убийственного поручения, лег на сырую землю и заснул как мертвый. Редко мне приходилось так крепко спать, как в эту ночь. Сегодняшний переход был один из самых трудных и изнурительных, какой нам когда-либо приходилось совершать.

9 сентября. Думали, что корпус останется здесь на дневке, так как казалось невозможным, чтобы за ночь дорогу исправили настолько, чтобы можно было перевести орудия и тяжелый обоз. Только что встали и оделись и рассчитывали провести этот день спокойно на местах, как пришло приказание выступать. Погода исправилась, солнце светило, и было довольно тепло.

В десять часов выступили. Видно было, что дорогу починили кое-как брошенным в колеи хворостом и землею. Для перевозки орудий вытребовали австрийских понтонных лошадей, очень крупных и сытых, не чета нашим маленьким, изнуренным лошадкам. Вскоре после полудня весь корпус пробрался через лес, перешел по понтонному мосту Серет и продолжил марш на Фокшаны.

К четырем часам подошли к реке Путне и остановились на несколько часов. Тут люди пообедали, покормили лошадей из рук и опять тронулись вперед. Через Путну перешли по австрийскому понтонному мосту, поздно вечером, в темноте, достигли Фокшан и остановились рядом с австрийским лагерем. Кавалерия шла впереди, так как бивак вовремя не был указан, то опять должны были ночевать под открытым небом.

10 сентября. Нам указали место бивака на левом крыле австрийцев и дали немного фуража. Пехота ночевала на берегу Путны и только сегодня утром присоединилась к нам. Встав на бивак, сейчас же построили указанный нам боевой порядок (ordre de bataille) из каре и приготовились к очень серьезному сражению, назначенному на следующий день. После обеда получили различные приказания относительно марша и наступления. В семь часов вечера наш и австрийский корпуса поднялись и выступили, мы на правом, австрийцы на левом фланге. Дабы скрыть наше присутствие от неприятеля, перед нашею колонною шел дивизион австрийских барко-гусар.

При выступлении из Фокшан мы увидели бесчисленное количество огней в турецком лагере. Кавалерия шла впереди. Поздно вечером [56] переправились вброд через реку Мильков, затем через реку Рымну. Шли без всякого шума, молча, сигналов никаких не давалось, высекать огонь было строго запрещено. Пехота не отставала от кавалерии. При переходе через Рымну кавалерия пришла в сильное смятение; причиною тому было несогласие командиров между собою, темнота и затем трудность сохранить порядок при переходе реки вброд. Будь неприятель решительнее, наше положение в момент перехода реки могло стать критическим.

11 сентября. До рассвета корпус построился в боевой порядок в четыре линии; пошли так же, как и 21 июля при Фокшанах. В первой линии шли три каре — два егерских батальона в середине, 2-й и 3-й гренадерские батальоны на левом, 6-й и 1-й гренадерские батальоны на правом фланге. Вторую линию составляли Смоленский полк на левом фланге, егерский батальон на правом, Ростовский полк в середине, формируя каждый свое отдельное каре за интервалами первой линии. Третью линию составляли три карабинерных полка — Рязанский на правом, Черниговский на левом фланге, Стародубовский в середине. Казаки и арнауты стояли в четвертой линии, Ивана Грекова полк — за Рязанским, Григория Грекова полк — за нашим, арнауты — за Стародубовским.

В этом строю остановились на полчаса при восходе солнца и ожидали австрийцев, которые отстали. При нашем корпусе находились два дивизиона, то есть четыре эскадрона, австрийских гусар: первый дивизион полка императора шел на правом фланге Рязанского полка, а второй дивизион — барко-гусар под командою подполковника фон Гревенса — на нашем левом фланге.

Так как австрийцы все еще заставляли себя ждать, а солнце стояло уже высоко, то мы получили приказ двинуться вперед. Корпус двигался по местности, заросшей терновником и кустами, затем по полям, засеянным кукурузою, уже около четверти часа, когда наконец был замечен турками, стоявшими в первом лагере на высоте у Тыргу-Кукули. По корпусу был открыт огонь из орудий. Беглым шагом, с музыкой, барабанным боем и развевающимися знаменами бросились мы вперед. Подойдя на близкое расстояние, наши орудия начали стрелять. На левом фланге нашего боевого порядка находился большой лес, наполненный массами турок, бросившимися на наш фланг.

Боясь охвата левого фланга, смоленское каре, дивизион барко-гусар и наш полк повернулись фронтом налево и таким образом отделились от остальных каре, которые шли прямо на лагерь в Тыргу-Кукули, выбили отсюда турок и могли благодаря этому снова соединиться с нами и тогда уже двинуться на большой лагерь при Мартинештах, защищенный батареями с более чем сорока орудиями, причем у леса была уже начата постройка сильных укреплений. Из этого леса был открыт сильный огонь по австрийцам, дошедшим сюда на несколько часов позже нас и выстроившим здесь свой боевой порядок.

Между тем наше левое крыло, состоявшее из Смоленского полка, гусар и нас, в продолжение уже шести часов отбивало атаки турок и производило контратаки; уступая многочисленному противнику, мы были неоднократно вынуждены отходить под прикрытие нашего смоленского каре. Когда же остальные каре нашего корпуса, взявшие первый лагерь, и австрийцы, появившиеся с левого фланга, подошли, мы вместе с ними пошли на лагерь при Мартинештах, где на высоте, в лесу, нас поджидал сам великий визирь с лучшею частью своих войск.

Несмотря на громадную численность неприятеля, наше [57] решительное движение вперед, не прекращавшийся огонь наших орудий и бесконечные атаки нашей кавалерии и венгерских гусар заставили его сначала отступать медленно и в полном порядке, затем, когда наши взяли большую батарею, обратиться в полное бегство. Наш полк преследовал неприятеля, атаковал янычар, бросившихся в лес со взятых батарей, и многих из них порубил. Преследование отступавшего неприятеля производилось непрерывно версты четыре до третьего турецкого лагеря на реке Рымник ²¹, который нашли, однако, брошенным и забрали.

Генерал намеревался преследовать неприятеля еще дальше, до реки Бузео, но, убедясь в страшной усталости людей и лошадей, весь день участвовавших в атаках, приказал остановиться в турецком лагере. Тут разобрались в доставшейся нам добыче.

Было взято более тридцати пушек, много мортир, знамен, невероятное количество пороху, бомб, гранат, несколько тысяч буйволов и других быков, много верблюдов, ослов и вообще целый, отлично устроенный лагерь, в котором помещалась тридцативосьмитысячная турецкая армия. Хотя туркам и удалось уложить палатки и обоз, но неожиданное появление наше и стремительность атак заставили их бросить все и спасаться бегством. Сотни нагруженных каруц, затопленных в реке, нашли и вытащили наши люди. Растерянность и испуг неприятеля были так велики, что он и не старался удерживать четвертый укрепленный лагерь на той же реке, а бросил его в добычу нашим легким отрядам. Масса палаток, рису, табаку, кофе, муки, ячменю, сухарей, всевозможного платья и т. п. была поделена между нашими солдатами. Имперцы (австрийцы) остановились в лагере при Мартинештах на краю леса. Когда неприятель был отогнан [58] и части собрались, мы снова выстроили свой боевой порядок. Затем от каждого полка были отряжены команды для поднятия из реки турецких повозок и для искания добычи. Вечером была тревога, но оказалась напрасною.

Так кончился этот достопамятный счастливый для нас день, когда наш маленький корпус в пять тысяч человек в соединении с корпусом принца Саксен-Кобургского численностью в двенадцать или четырнадцать человек одержал полную победу над великим визирем во всех его четырех лагерях, в которых, по словам пленных, находилось не менее девяноста тысяч турок. Австрийцами и нами было взято: семьдесят семь пушек, масса мортир и лагерного имущества и почти весь обоз. Потери неприятеля считались тысячами, так как при бегстве темною ночью много народа утонуло в реке Бузео, стараясь переправить остаток обоза, который также застрял в реке и впоследствии сделался добычею валахов. Пленных на этот раз забрали немного, так как наши люди были очень озлоблены и не давали пощады. Пришла еще одна приятная для нас весть от князя Потемкина, а именно, что турецкий корпус под командою Капитан-паши был также разбит, изгнан из Табаки и отступил в Измаил. Генерал-аншеф Суворов получил от князя Потемкина через курьера письмо, в котором князь предупреждал его о намерениях великого визиря напасть сначала на принца Кобургского, разбить его у Фокшан, а после этого уничтожить и наш маленький отряд. Зная огромные силы турок и их сильные укрепления, князь советовал воздерживаться от каких бы то ни было столкновений, пока к корпусу не присоединится первая дивизия. Можно себе представить, с каким удовольствием ответил генерал Суворов на это письмо, сообщая, что победа над великим визирем уже одержана, причем львиная доля заслуг была на нашей стороне, так как австрийцы сильно запоздали.

У нас было около пятидесяти убитых и ста раненых; сколько их было у австрийцев, мне неизвестно, но говорили, что также немного. В нашем Черниговском полку было четверо убитых и двадцать раненых карабинеров и много раненых лошадей. Принимая в соображение огромные силы противника, продолжительность и ожесточенность боя, надо считать эти потери весьма ничтожными.

12 сентября. Дневка. Солдаты целый день притаскивали добычу. Около полудня полковник Поливанов ²² с нашим 2-м эскадроном и Ивана Грекова казачьим полком предпринял рекогносцировку леса, в котором еще прятались остатки турецких полков.

Неприятеля не нашли, но забрали брошенную в лесу пушку и два знамени, которые привезли в лагерь. После обеда майор Рязанского полка Шультен ²³ получил приказание разыскать и уничтожить громадное количество фугасов, заложенных турками в лагере и в его окрестностях, фугасов, которые при штурме причинили людям много вреда. Постоянно натыкались на них, и было много раненых и обожженных. Я был дежурным по корпусу, получил от дежурного полковника пароль, и вечером расставлял пикеты. Поздно вечером еще раз объехал посты. После обеда в наш лагерь прибыл принц Кобургский с небольшою свитою, чтобы посетить нашего генерал-аншефа. Так как последний спал, то принц приказал его не будить, а проехав через наш лагерь, осмотрел взятый у турок обоз. Сегодня был прохладный, ветреный день. К князю Потемкину еще вчера был отправлен курьером с извещением о победе молодой адъютант Марченко.

Комментарии

1. Каульбарс Рейнгольд Август (Родион) (1767-1846) — принадлежал к древнему дворянскому роду, сын шведского генерал-лейтенанта, командора ордена Меча большого креста. С переходом Эстляндии и Лифляндии к России ветвь рода, владевшая там имениями, перешла в русское подданство. С 1781 г. Каульбарс находился на русской службе. В русско-турецкую войну 1787-1791 гг. — секунд-майор Черниговского карабинерного полка. За участие в сражении при Рымнике произведен в премьер-майоры. В аттестате, подписанном А. В. Суворовым, сообщается, что Каульбарс «между исправлением службы с ревностию, был в сражениях и у дела противу неприятеля 1789-го июля 20-го при Путне, 21-го на Фокшанской баталии, оказывая мужественные подвиги, особливо при истреблении в укреплениях большого каменного монастыря святого Самуила противящегося неприятеля. А сентября 11-го на генеральной баталии, при Рымнике, в разбитии турецких войск, верховным визирем предводимых, в завоевании трех лагерей и взятии всей артиллерии, он, Каульбарс, командуя эскадроном, поступал с отличностью, в чем за справедливость почитаю свидетельствовать». В 1793 г. Каульбарс «за слабостью здоровья» ушел в отставку и до конца жил в своем имении в Эстляндии. Автор «Дневника», который был найден его внуком, переведен с немецкого языка и опубликован в 1911 г. В «Дневнике» детально обрисована походная и лагерная жизнь русских войск в ходе русско-турецкой войны 1787-1791 гг., с точки зрения участника событий описаны знаменитые победы у Фокшан и Рымника. Русско-турецкая война 1787-1791 гг. — одна из многих войн России с проводившей агрессивную внешнюю политику Османской империей. Присоединение Крыма к России и переход под ее покровительство Грузии по Георгиевскому трактату (1783) вызывали крайнее недовольство Турции, подстрекаемой к войне Англией, Пруссией и Францией. Австрия находилась в союзе с Россией, и ее войска приняли участие в начавшихся после отклонения турецкого ультиматума боевых действиях. Решающую роль в войне сыграли победы А. В. Суворова под Кинбурном, Фокшанами, на реке Рымник, под Измаилом и Ф. Ф. Ушакова в Керченском сражении и у острова Тендра в 1790 г. Поражение в Мачинском сражении и в морском сражении при Калиакрии в 1791 г. вынудили Турцию заключить Ясский мирный договор, подтвердивший присоединение к России Крыма и установивший русско-турецкую границу по реке Днестр.

2. Бырлат (Бырлад) — город в Восточной Румынии.

3. Серет (Сирет) — река в Восточной Румынии, левый приток Дуная.

4. Принц Кобургский (1737-1815) — саксонский принц, участник Семилетней войны. В 1789 г. получил чин фельдмаршала. В одной из его характеристик в исторической литературе сказано: «прямодушный и храбрый, не великий полководец, но легко доступный доброму совету».

5. Карачай — барон, австрийский полковник, любимец и боевой товарищ Суворова. Суворов заочно крестил у него одного из сыновей, названного в его честь Александром.

6. Фокшаны — город в Восточной Румынии, в районе которого 21.7 (1.8) 1789 г. русско-австрийские войска (численностью около 17 тысяч человек) нанесли поражение турецким войскам под командованием Осман-паши (30 тысяч человек). Победа была достигнута меньшим числом русско-австрийских войск и с минимальными потерями благодаря внезапным для противника и решительным действиям А. В. Суворова, который фактически руководил союзными войсками в сражении.

7. Арнауты — добровольческие подразделения, сформированные из местных жителей.

8. Вагенбург — укрепление из повозок военного обоза, внутри которого размещались люди, лошади, орудия.

9. Фитингоф К. К. (1764-?) — подпоручик Черниговского карабинерного полка.

10. Обер-офицеры — младшие офицеры, имевшие звания от прапорщика до капитана.

11. Лилиенфельд А. И. (1757-?) — майор Рязанского карабинерного полка. Из лифляндских дворян. За участие в бою при Рымнике произведен в премьер-майоры.

12. Гильденскиольд X. (1758-?) — премьер-майор.

13. Бригадир — офицерский чин (1722-1799), промежуточный между полковником и генерал-майором.

14. Репнин Н. В. (1734-1801) — князь, генерал-фельдмаршал и дипломат. Исполнял обязанности главнокомандующего русской армией (1791). Сыграл важную роль при выработке условий Ясского мирного договора 1791 г.

15. Греков И. Д. — донской казак, подполковник. Особенно отличился при штурме Измаила. Награжден орденом Георгия IV степени.

16. Греков Г. И. — казак, премьер-майор. Из аттестата, подписанного Суворовым, следует, что в сражении при Рымнике, «предводительствуя полком, вверенным ему, поступал храбро и мужественно, подавая тем пример и подчиненным своим».

17. Беер — адъютант графа Румянцева, затем Суворова. Впоследствии — вице-губернатор в Риге.

18. Бурнашов (Бурнашев) С. Д. (1743-1824) — бригадир. В 1783 г. — представитель при царях Кахетии и Картал. Своей деятельностью способствовал добровольному присоединению Грузии к России. «На Рымникской баталии всю цесарскую кавалерию привел в удивление», награжден орденом Георгия III степени. Впоследствии — генерал-майор, курский губернатор, сенатор, с 1801 г. — в отставке. Известен работами по географии, картографии, статистике Кавказа.

19. Бардаков П. Г. (1755-?) — полковник, впоследствии — генерал-лейтенант. На Рымнике командовал одним из фланговых гренадерских каре.

20. Курис И. О. (1751-1834) — майор, правитель канцелярии и секретарь Суворова, по происхождению грек. На Рымнике, «будучи присоединен к Черниговскому карабинерному полку, действовал в рядах оного с особливою неустрашимостью и успехом». Участник штурма Измаила. По окончании войны получил орден Георгия III степени по личному выбору Суворова.

21. Рымник — река в Румынии, приток реки Сирет (Серет), в районе которой 11(22) сентября 1789 г. произошло сражение между русско-австрийскими войсками (командующий А. В. Суворов) численностью 25 тысяч человек и 100-тысячной турецкой армией великого визиря Юсуф-паши. Проделав стремительный марш, русские войска по частям разбили турецкую армию, охваченную паникой.

22. Поливанов Ю. И. (1751-1813) — полковник, командир Черниговского карабинерного полка. За Фокшаны и Рымник награжден орденом Георгия IV степени. Во время Отечественной войны 1812 г. командовал отрядом Калужского ополчения и за участие в боях награжден орденом Владимира II степени.

23. Шультен (Шулте) И. Г. (1749-1797) — выходец из Курляндии, на русской службе с 1763 г. Под Рымником исполнял обязанности колонновожатого при правом фланге и «оказал отменное искусство врученной ему должности, несмотря на контузию и убитую под ним лошадь».