В кавалерийских полках, виденных подполковником Бозелли, егерские (пятые и шестые) эскадроны были вооружены карабинами американской повторительной системы Винчестера. Первые четыре эскадрона имеют пики. Сверх того, каждый всадник (во всех шести эскадронах полка) имел отличный револьвер американской работы, и кривую саблю довольно плохого достоинства.

В артиллерии состоят на службе орудия четырех калибров: полевые 6-ти фунтовые, легкие 4-х фунтовые, горные 3-х фунтовые и нарезные, заряжающиеся с казенной части, системы Брадуэлля и Круппа. Орудия эти отчасти бронзовые, отчасти стальные. Всех орудий вообще состоит на лицо 504; все легкие и горные орудия возятся на мулах и верблюдах на вьюках.

В больших городах, часто посещаемых европейцами, обмундирование турецких солдат находится в исправном виде; но зато полкам, расположенным в отдаленных провинциях, говорят, никогда не выдают нового платья: им приходится донашивать платье, сношенное солдатами константинопольского гарнизона и в других больших городах.

За опрятностью в одежде следят плохо; турецкий солдат, по-видимому, никогда не чистит своего платья, а если оно разорвется, то не зачинивает его; обувь в самом плачевном состоянии, постоянно разорвана. Не многим опрятнее и турецкие офицеры: если бы они не носили форму, совершенно непохожую на форму нижних чинов, то многих офицеров трудно было бы отличить по наружному виду от солдат. В особенно жалком виде находятся всегда мелкие предметы обмундирования турецкого офицера, как то: галстухи, перчатки, сапоги и т. д.

Одежда турецких офицеров по покрою своему напоминает одежду французских пехотных офицеров. Эполет не полагается; чины отличаются по нашивкам на рукавах; различные роды оружия отличаются только по изображениям на пуговицах; металлический прибор и галуны всегда золотые. Офицеры генерального штаба носят золотой аксельбант.

Внутреннее устройство турецких казарм производит такое же благоприятное впечатление, как и их наружный вид. Как это, по-видимому, ни странно, но жилища турок вообще содержатся весьма [76] чисто и опрятно; они живут несравненно опрятнее греков и славян. О состоянии дорог и улиц они не заботятся: улица, на их взгляд, есть нечто в роде общественной помойной ямы. Но, живя постоянно дома, турок весьма заботится об опрятности и удобстве своего жилища.

Эта национальная особенность бросается в глаза при входе в турецкие казармы, в особенности после того отталкивающего впечатления, которое производит ужасающее состояние городских улиц. Казарменные помещения чисты, просторны, хорошо проветриваются и защищены от холода; в константинопольских казармах есть даже печи, что, по свойствам тамошнего климата, составляет в некотором роде роскошь. Солдаты спят на полу, на соломенных матрацах; каждому солдату полагается подушка и темное шерстяное одеяло. В Дамаске подполковника Бозелли пробовали уверять, что нижние чины имеют также и казенные простыни, но что они в настоящую минуту находятся в стирке; однако, он этому не поверил, и затем в Константинополе сами же турецкие власти опровергли это уверение. Оружие стоит в казармах по стенам; обувь и одежда спрятана в сундуках.

Так как по обряду магометанской веры каждый правоверный должен совершать ежедневно пятикратное омовение перед молитвами, то все турецкие казармы вообще изобилуют водою. В коридорах, на лестницах, во дворах, словом, повсюду почти устроены умывальники и резервуары с водой; во дворах – колодцы. Кроме того, почти при каждой казарме устроена баня. В баню водят командами по очереди: по 50-ти до 60-ти человек каждый день.

При кавалерийских казармах везде устроены хорошие конюшни, каменные или деревянные. Подполковник Бозелли, между прочим, описывает кавалерийские казармы «Дауда-паши», близ Константинополя. В этих казармах ввсьма удобно может поместиться четыре полка шестиэскадронного состава; в случае же надобности, казармы эти могут вместить до 10.000 человек. Казармы двухэтажные, в виде квадрата; внутренний двор казарм занимает пространство в 8.000 квадратных метров. По обоим этажам идут кругом широкие, светлые коридоры. Конюшни при казармах каменные, прекрасно устроенные; в то время, когда подполковник Бозелли их осматривал, там стояло 1.500 лошадей.

Все офицеры имеют казенные квартиры в казармах; но квартиры эти совершенно не соответствуют нашим понятиям о квартирах. Квартиры штаб-офицеров и даже полковых командиров [77] состоят всего из одной комнаты для каждого; ротный или эскадронный командир, со всеми офицерами своей роты или эскадрона, помещается в одной комнате. Это происходит оттого, что для большей части офицеров казарменная квартира не имеет значения жилища; большинство их женаты, и так как женщинам безусловно запрещен доступ в казармы, то казенная квартира служит для турецкого офицера только временным местопребыванием. Штаб-офицеры чередуются между собою так, что один или двое живут в казармах, а остальные у себя в гаремах, и по добровольному соглашению сменяются. Обер-офицерам предоставявно право еженедельно проводить двое суток у себя дома: в течение этого времени они безусловно свободны от всяких служебных обязанностей.

Понятно после этого, что офицерские квартиры в казармах не имеют и тени хотя какого-нибудь комфорта. Вот, по словам подполковника Бозелли, обстановка штаб-офицерской квартиры: ковер, на нём матрац; жесткий диван, два стула и конторка с письменными принадлежностями и книгами, служащая вместе с тем и письменным столом. Обер-офицерские квартиры отличаются лишь тем, что в них нет ни малейшего следа письменных принадлежностей, не говоря уже о книгах. Квартира полкового командира отличается от квартир других штаб-офицеров только тем, что у него стоит бунчук и казенный денежный ящик.

Подполковник Бозелли осматривал также госпитали и лазареты в Константинополе, Дамаске и Бейруте и отзывается о них с величайшею похвалой. В особенности хвалит он большой военный госпиталь в Бейруте, недавно построенный. Госпитальные палаты просторны; кровати опрятны и снабжены чистым бельем; на каждом больном халат и белый колпак, по форме своей напоминающий митру. Пища очень хороша. Больных пользуют отчасти врачи, получившие образование в европейских университетах, отчасти вышедшие из константинопольской военно-медицинской школы. При всех вообще госпиталях есть сады и просторные дворы с фонтанами.

Состояние здоровья в турецких войсках вообще хорошее; благодаря частым омовениям, глазные болезни, столь распространенные в других армиях, в турецкой составляют редкость.

Четыре раза в год, в определенные сроки, он представляет сераскиру смету всем необходимым на предстоящие три месяца расходам, и согласно этой сметы получает из министерства финансов деньги. Полученная сумма распределяется по дивизиям и бригадам, начальники которых в свою очередь рассылают деньги по полкам. Хозяйством каждого кавалерийского и артилерийского полка заведует особый комитет; в пехоте хозяйственный комитет состоит при каждом батальоне отдельно. Командиры полков и комитеты отвечают за исправное состояние хозяйства своею службою.

Каждый пехотный солдат стоит государству около 160 рублей в год; стоимость содержания кавалериста и артиллериста несколько выше. Жалованье солдата состоит из 1 пиастра в день, около 1 рубля 75 коп. в месяц; выплачивается помесячно, но всегда неисправно и не полностью: из жалованья делаются весьма значительные вычеты и, сверх того, из него же покрываются все мелкие потребности роты или эскадрона. Унтер-офицерское жалованье весьма немногим больше солдатского.

Продовольствие нижних чинов не находится в зависимости от колебания рыночных цен, что, конечно, весьма разумно. Солдат получает пищу два раза в день: главное и неизбежное блюдо составляет пилав с бараниной и луком. Кроме того, дается зелень, молоко, рисовая каша на молоке с сухарем и с фруктами. Ежедневная дача хлеба – 2 килограмма каждому; хлеб свежий и хорошо выпеченный. Кухни в турецких казармах устроены и содержатся образцово: солдаты едят по капральствам, из оловянных, всегда очень хорошо вычищенных мисок. Особой столовой нет; едят поджавши ноги в коридорах и на дворах, большею частью поближе к кухне. Продовольствие турецкого солдата обходится, вместе с хлебом, около трех пиастров (около 17-ти копеек) в день; в Константинополе дороже: около 20 копеек. От себя прибавим, что, по всей вероятности, продовольствие стоит так дорого только на бумаге; если даже оно действительно столько стоит правительству, то едва ли на самом деле вся эта сумма идет на солдатскую пищу.

Фуражное довольствие состоит из ячменя и соломы. Довольствие каждой лошади обходится правительству около 38 копеек в день, что, конечно, весьма дорого. Подполковник Бозелли полагает, что [79] эта дороговизна фуражного довольствия вполне удовлетворительно объясняется, во-первых, тем, что 4/5 всей территории не обработано, а во-вторых, тем, что пути сообщения находятся в самом жалком состоянии и фураж приходится привозить издалека. Но мы полагаем, что самое простое объяснение этой дороговизны – крайняя недобросовестность.

Служба турецких офицеров, в особенности высших чинов, оплачивается весьма щедро. Кроме жалованья, они получают большие рационы на себя и на лошадей, которые отпускаются им, по желанию, деньгами. Все обер-офицеры вознаграждаются за сравнительную скудность содержания тем, что получают от казны в натуре всю одежду, оружие, лошадей, фураж и конскую принадлежность. Наконец, все офицеры, без исключения, пользуются казенными квартирами. Единственный вычет, делаемый из жалованья, два процента в пенсионный капитал; кроме того, при производстве в следующий чин удерживается в первый месяц по производстве половина жалованья, по новому чину.

Офицеры резерва (редифа) состоят на половинном жаловании.

Следующая таблица дает полное понятие о содержании, получаемом турецкими офицерами; таблица эта была сообщена подполковнику Бозелли Мустафа-пашою.

Из этой таблицы видно, какие огромные оклады получают в Турции все генералы; содержание их на столько велико, что мы склонны подозревать в этой таблице некоторое преувеличение.

Весь военный бюджет Турции равняется приблизительно 35 миллионам рублей, но цифра эта довольно гадательна. Нужно заметить [80] при этом, что ценность денег в Турции подвержена сильным колебаниям. Само турецкое правительство деятельно участвует в биржевой игре. Когда предстоят крупные платежи, оно всеми правдами и неправдами старается поднять курс пиастра; если же ему предстоит собирать подати, пошлины и т. п., то оно, наоборот, употребляет все меры к тому, чтобы заблаговременно понизить курсы.

Ремонтирование кавалерии производится в каждом корпусном округе особою ремонтною комиссиею, состоящею из офицеров, ветеринаров и гражданских комиссаров. Ремонтные лошади допускаются на службу в возрасте от 4–10 лет. На службу берутся только жеребцы. Манежной выездки вовсе не существует; дневная дача лошади: 9 фунтов ячменя и 16 фунтов соломы. Соломы на подстилку не полагается.

Турецкая кавалерия, по словам Бозелли, производит неблагоприятное впечатление. Она была сильна и страшна, когда была иррегулярной [81] конницей; с тех же пор, как ее стали тщательно переучивать на европейский лад, она пришла в упадок. Состояние её в настоящее время лучше всего характеризуется словами: «от ворон отстала, а к павам не пристала».

Масса турецких офицеров держит себя с солдатами запанибрата; многие едят вместе с ними и вместе проводят время; сами ходят на рынок за провизиею и несут ее под мышкой через весь город. Не редкость встретить турецкого офицера, уютно беседующего с чернью; случается также, что офицеры выезжают кататься верхом, босиком. Время они проводят преимущественно в том, что сидят, поджавши под себя ноги, и курят.

При таких офицерах в армии, естественно, существуют самые патриархальные порядки. Только в Константинополе войска подтянуты и имеют европейскую выправку. В других городах служба идет через пень-колоду. Сплошь и рядом гауптвахты стоят пустые, потому, что караул преспокойно расходится по домам. Часовые, которых на каждом посту всегда по два, разговаривают между собой и с прохожими, едят и курят на часах, а когда устанут, садятся или ложатся. В Бейруте Бозелли видел следующую сцену: часовой, сидя в будке, чинил свои башмаки, а завидев приближение начальника, брал ружье, выходил и отдавал честь с полным сознанием безукоризненного исполнения своей обязанности; патрули ходят по городу в самом безобразном виде; одеты разнообразно и крайне неряшливо. Кому надо – оставляет ряды и преспокойно уходит. Одним словом, – полная распущенность и совершенное отсутствие всякой дисциплины режут глаз на каждом шагу.

Подполковник Бозелли вообще пришел к заключению, что турецкая армия, в настоящем её виде, решительно не в состоянии сопротивляться никакой европейской армии, не смотря на все новейшие преобразования. Чтобы сделать эту армию способною к европейской войне, мало дать ей отличное вооружение, отличное снаряжение, содержание; нужен надежный кадр образцовых офицеров и знающих свое дело унтер-офицеров, нужен внутренний [82] порядок, железная дисциплина, нравственное влияние офицеров на солдат. А именно этого-то в турецкой армии и нет, да и едва ли когда-нибудь будет, прибавим мы от себя. Самое большое, к чему турецкая армия способна, это к отчаянной обороне своей страны от иноземного вторжения и в защите своей веры, но и то не иначе, как под руководством хороших энергических начальников. Турецкий солдат и теперь еще может явить чудеса храбрости в чрезвычайных обстоятельствах; но воинственный дух и энергия турок угасли навсегда, в особенности в высших сословиях, совершенно выродившихся за несколько веков сонной чувственной жизни. Некоторые полагают, что турецкая армия могла бы быть хороша под управлением иностранных офицеров; на это мы возразим, что армия эта может быть возбуждена к великим подвигам только религиозным фанатизмом, которого, конечно, в ней «неверные» возбудить не могут.

22-го августа.

М. Г.

Текст воспроизведен по изданию: Современное обозрение // Военный сборник, № 9. 1874

© текст - М. Г. 1874
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Бабичев М. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1874

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info