-

Еще в более неопределенно-запутанном положении, чем римский вопрос, находится вопрос восточный, который притом же является и в более грозном для спокойствия Европы виде. В делах Рима непосредственно заинтересованы только Италия и Франция, да в некоторой степени второстепенные католические и протестантские государства. Напротив того, в делах Балканского полуострова запутаны интересы всех великих держав, так что всякий переворот на этом полуострове, каждый новый фазис принимаемый восточным вопросом, тотчас отражается на взаимных отношениях европейских кабинетов и грозит поставить в самое неблагоприятное положение. Главная причина такого положения дел на Балканском полуострове заключается, конечно, в соперничестве, которое обнаруживают великие державы относительно судьбы турецкой империи. Западные державы не могут без зависти видеть положение, какое Россия приобрела издавна среди христианского населения Турции и всячески стараются повредить ей. Россия неоднократно заявляла, что завоеваний она не ищет, что не имеет никаких видов против целости турецкой империи, но не может отказаться и от сочувствия к единоверным и единоплеменным с нею христианам Балканского полуострова; с другой стороны и сами христиане не могут не обращать своих взоров и надежд к России, стараниями и кровью которой приобретено всё то, чем пользуются греки, сербы и молдо-валахи, освобожденные из-под турецкого ига. Это-то влияние России и не дает покоя западным державам, которые если и опасаются падения Турции, то единственно только потому, что видят ясно, что те государства, которые возникнут на её развалинах, будут вполне тяготеть к России и сочувствием её политике увеличат её могущество. Тут замешались еще и особые виды Австрии. Вытесненная из Италии и Германии, она всё внимание обратила теперь на юго-восток, ища здесь вознаграждений за понесенные потери и стараясь, во что бы ни стало, ослабить значение южнославянских племен, так как освобождение этих племен и [104] образование из них сильного государства имело бы непременным следствием отпадение от Австрии всех южных её областей, занятых славянским населением. Даже Пруссия готова до некоторой степени смотреть снисходительно на стремления Австрии, ибо они отвлекают эту последнюю державу от германских дел и тем открывают большую свободу и простор собственно прусской политике.

Весьма естественно, что чем сильнее начинают проявляться внутренние беспорядки и смуты в турецкой империи, чем ближе она придвигается к неизбежному падению, тем энергичнее и настоятельнее становятся стремления европейских держав к усилению своего влияния на Балканском полуострове, тем деятельнее завязываются дипломатические сношения, с желанием заблаговременно подготовиться к предвидящейся развязке. Так и в настоящую минуту положение дел на Балканском полуострове стало видимо ухудшаться: владения, находящиеся в вассальной зависимости от Порты, заявляют неслыханные до сих пор притязания; наиболее покорные султанскому владычеству племена приходят в волнение; сопротивление восставших племен усиливается с новою энергиею. В виду всего этого и турецкое правительство и державы, заинтересованные в судьбе Турции, не могли оставаться равнодушными: они также стали проявлять более усиленную против обыкновенного деятельность для того, чтобы приготовиться к могущим произойти случайностям. Все это служит предвестием, что на Балканском полуострове готовы совершиться весьма важные события, которые не могут не отразиться на спокойствии Европы и на общем положении политических дел.

Считаем небезынтересным представить краткий очерк того положения, в котором находятся заинтересованные в восточном вопросе стороны.

Внутреннее состояние Турецкой империи остается в прежнем, доведенном до крайности положении. Всеобщее угнетение христиан, постоянные жестокости против них, недовольство и самих мусульман против правительства, полное оскудение государственных финансов, везде неустройство и волнения, такова действительная картина современной Турции. При таком положении не удивительно, что турки не в состоянии подавить кандиотское восстание, продолжающееся уже [105] второй год; не удивительно, что сильные волнения проявляются кроме Эпира и Фессалии, еще в Болгарии, что наконец вассальные владетели Турции явно стали обнаруживать свои стремления в самостоятельности.

Относительно кандиотского восстания, турецкое правительство истощило уже, как кажется, все меры. Поручение, возложенное на великого визиря Аали-пашу, склонить кандиотов к примирению разными уступками в их пользу, не достигло цели. Пробыв в Кандии четыре месяца, Аали-паша вернулся в Константинополь, заявляя этим самым неуспешность своих действий. Предложенная им амнистия безусловно была отвергнута кандиотами, равно как и составленный им проект будущей конституции для острова. На все предложения турок: у кандиотов один ответ они желают присоединения к единоверной и единоплеменной Греции.

Столь же неудачны и военные действия турок против кандиотских инсургентов, партии которых по-прежнему владеют горами, оставляя туркам одну прибрежную полосу прилегающую к приморским городам. Одно время можно было опасаться, что инсургенты, лишенные всяких подвозов и помощи, совершенно ослабеют в течение зимы; но поля и деревья Кандии стали покрываться уже зеленью, а восстание остается в прежней силе. В январе и в первых числах февраля кандиоты имели несколько успешных дел с турками; в делах этих, по показанию самих турок, инсургентов бывало до 2.000 человек на одном пункте. Если на одном пункте могло быть такое скопище инсургентов, то надо полагать, что и в других местах острова могут составиться столь же сильные отряды, следовательно восстание далеко еще не подавлено. Вот что говорит о современном состоянии кандиотского восстания начальник нашей эскадры в греческих водах, контр-адмирал Бутаков 3-й, в донесении своем от 20-го января:

«В заключение нам остается сказать, что, к сожалению, дела на острове Кандии еще весьма далеки до умиротворения страны. Энергия христиан не ослабевает, так же как не ослабевают жестокости, которые совершаются каждый день не высшим правительством острова, не главными начальниками армии, а необузданными бандами худо дисциплинированного турецкого войска, преисполненного фанатизма и самой [106] крайней нетерпимости. Ожесточение с той и другой стороны растет с каждым днем, и против такого ожесточения все меры оказываются недействительными. Мы очень верим в добрые желания турецких властей и высших сановников, но они бессильны против той ненависти, которая существует между мусульманами низших слоев общества и войска и христианским населением острова. Борьба не кончилась, она не может кончиться, пока не будет принято таких мер, которые бы отстранили её первоначальную причину».

В подтверждение своих слов контр-адмирал Бутаков приводит, что в бытность свою в г. Кандии, он сам видел мирных жителей христиан пострадавших от побоев, нанесенных им не только башибузуками, но и солдатами регулярного войска.

«У большинства — говорится в записке контр-адмирала Бутакова — было по нескольку ран на голове, у некоторых распухли плеча, у других были синяки во всю руку. Вся их вина заключалась в том, что, ехавши в город для продажи разных продуктов, они попались на пути возвращавшемуся войску. Скот и имущество у них отняли; сами же, окровавленные, обязаны спасением лишь тому, что успели укрыться в доме нашего вице-консула, самого ближайшего к месту побоища. Пятеро раненых помещены в лазарет, содержащийся на иждивении христиан, которых в г. Кандии считается до 5.000 на 45.000 (считая как войско, так и жителей) мусульман. Немудрено, что с бессилием власти большинство жителей, постоянно вооруженное, может обижать меньшинство, не имеющее права не только носить оружие, но и защищаться даже палками. Единственное спасение последних это консульские дома. Жалкие жертвы фанатизма: не смеют выходить из своих домов; когда же это делается по крайней необходимости, то постоянно подвергаются самой унизительной брани от всех встречаемых ими на улицах. Кроме того, постоянные угрозы мусульман, как, например, во время присутствия европейских судов на рейде, христиане слышат, что суда эти не вечно будут на рейде, а когда северный ветер вынудит ваших покровителей уйти в море, то вас опять побьют, а для байрама и перережут всех. Вечно находиться под влиянием страха смерти или жестоких побоев и не иметь не только права жаловаться и [107] просить защиты властей, но и оставаться в полном убеждении, что всякая жалоба только усугубит страдания и подвергнет посмеянию — вот участь христиан проживающих в Кандии».

При таком положении дел, конечно, нельзя надеяться на умиротворение острова под властью турок. После неудачной попытки Аали-паши покончить с кандиотским восстанием, как слышно, правительство султана решилось на новые уступки инсургентам, а именно намерено дать полную самостоятельность управления острову, с правом избрания себе князя из туземцев, но с оставлением под властью Порты. Однако теперь вероятно и эта уступка не удовлетворит кандиотов, которые желают добиться непременно присоединения своего острова к Греции, и весьма естественно могут надеяться на возможность достижения этой цели после всех неудач, испытанных турками. Даже слава сердар-экрема Омер-паши разбилась об энергическое упорство кандиотов; несмотря на то, что ему даны были обширные средства и сильные подкрепления, он не одержал никаких значительных успехов над инсургентами, возбудил против себя неудовольствие константинопольского правительства и отозван из Кандии. В то же время отозван и сменен турецкий адмирал Бессим-паша, которого обвиняют в том, что он не сумел установить и поддерживать строгой блокады острова. Вместо его назначается начальником блокадной эскадры англичанин капитан Гобарт, который поступает в турецкую службу.

Кандиотское восстание должно оказать без сомнения чрезвычайно важное влияние на судьбу Турции: оно сильно истощает средства Порты и выказывает всю слабость её. С самого начала восстания Порта посылала на остров лучших своих политических и военных деятелей, отборные и наиболее надежные войска, а между тем не может справиться с горстью храбрецов, защищающих свою самостоятельность, лишенных всяких средств, всякой помощи. Турецкий флот, считающийся на бумаге довольно сильным, не в состоянии держать в строгой блокаде остров и справиться с двумя крейсерами, которые постоянно находят возможность подвозить инсургентам кой-какие подкрепления и припасы. [108]

Естественно, что подобный пример не может остаться без влияния на других христианских подданных Порты; он прямо указывает им, что в борьбе их против турок очень возможен успех и что нужны только решимость и небольшие средства для начала борьбы. Это видимое ослабление Порты ободряет и владения, находящиеся в вассальной от неё зависимости: Египет успел уже выговорить себе многие преимущества, делающие его почти самостоятельным; Сербия добилась того, что турки очистили белградскую крепость; сербское правительство, опираясь на свои вооружения, всё более и более изменяет тон своих отношений к Порте; Румыния, как слышно, деятельно старается о приобретении себе полной независимости от султана, что отчасти является как бы прямым последствием возведения на престол дунайских княжеств иностранного принца. Черногория также заявляет свои требования на некоторые территориальные участки; в случае отказа Порты, который, как сообщает телеграф, уже последовал, черногорцы вероятно не замедлят открыть военные действия. Можно предполагать, что на этот раз борьба против них для турок будет значительно труднее чем прежде, как вследствие истощения Турции, так и потому, что не подлежит кажется сомнению, что у черногорцев будут союзниками сербы, а может быть и греки. Есть по крайней мере слухи, и очень вероятные, что, между Черногориею, Сербиею, Грециею и даже Румыниею последовало соглашение не только относительно взаимной поддержки, но и для оказания помощи вообще тем своим соплеменникам, которые восстанут против турецкого ига.

Затруднительность положения турецкого правительства усложняется наконец и теми волнениями, которые беспрерывно усиливаются в разных провинциях империи. Не говоря уже о беспокойствах сделавшихся почти хроническими в Герцеговине, Боснии, Эпире, Фессалии, в последнее время стали обнаруживаться сильные волнения в Албании и даже среди болгар, самого кроткого, угнетенного, забитого и далеко не воинственного народа. Болгарскому восстанию, особенно в последнее время, западноевропейская журналистика старается придать какие-то особенно обширные размеры, обвиняя при этом Россию в возбуждении восстания, примешивая к участию в нём и Сербию и Румынию, на территории которых [109] собираются будто бы целые отряды волонтеров для вторжения в Болгарию.

Обвинения эти лишены всякого основания и преимущественно распространяются из особенных видов западноевропейских держав особенно Австрии. По крайней мере сербское и румынское правительства положительно отвергают справедливость этих обвинений, а России незачем и оправдываться её прошедшее достаточно свидетельствует, что она не прибегает к подобным тайным средствам, а действует всегда прямо и открыто, как приличествует державе могущественной, сознающей свою силу и значение.

В Болгарии действительно происходит сильное волнение, но само турецкое владычество представляет достаточно к тому поводов. Будь болгары более воинственны и не так угнетены турками, они давно уже восстали бы поголовно против притеснителей. Но этого нет; есть только противодействие отдельных лиц, тех именно, которые имеют достаточно смелости, чтобы открыто идти против существующего порядка дел. В Болгарии повторяется теперь то, что происходило сто лет тому назад в Сербии, то есть образуются из молодежи партии гайдуков, недовольных, которые уходят в горы, в леса, и ставят себе задачею жизни наносить возможно-больший вред туркам. Точно так началось и восстание сербов в прошлом столетии. Но с осени 1867 года болгарское движение особенно усилилось: число гайдуков стало увеличиваться, они начали формироваться в большие отряды, нападения их сделались смелее. В массе населения они конечно встречают полное сочувствие, но еще не поддержку; поддержка же им идет от тех болгар, которые частью на родине, а еще более в дунайских княжествах и в Сербии приобрели уже некоторое развитие и материальные средства. Они-то и оказывают, конечно, помощь своим соплеменникам восстающим против турок. Таким образом, движение, происходящее в Болгарии, не может быть названо народным восстанием; но это начало восстания тем более опасно для турок, что при первой возможности, Сербия не замедлит не только выказать свое сочувствие к нему, но, быть может, решится и поддержать его. В этом отношений положение сербского правительства таково, что оно может быть, даже против своей [110] воли, увлечено в борьбу с турками. Вся сербская нация желает войны и готова на всевозможные пожертвования; правительство князя Михаила не в силах идти против народного желания, а должно заботиться, чтобы желание народа исполнилось при возможно-лучших условиях. Этим и объясняются те военные приготовления, которые производятся в Сербии.

«Вооружение Сербии» — говорит белградский корреспондент одной газеты — «есть дело домашней потребности сербского народа, и в этом никто не может требовать у неё отчета. Скупчина, или, сказать лучше, сербский народ, единогласно выразила свое согласие о необходимости вооружений и военных приготовлений. Каждый серб с восторгом смотрит на образ действий своего государя, который подобными мерами вооружения дал совершенно иное значение Сербии, ибо задача её та, чтобы стать главным деятелем преобразований на Востоке. Прежний мертвый застой, в котором находилась Сербия, унижал ее перед светом: о ней и знать не хотели или очень мало заботились. Мы со стыдом должны упомянуть, что бывшее сербское правительство бросалось слепо в объятия всякого из-за своих личных интересов, чем оно ослабляло достоинство и значение сербского народа. Такое правительство не могло держаться долго: оно пало неожиданно и его место заняло новое, под разумным руководством нынешнего государя Сербии, который в самом деле преобразовал нашу страну и дал ей новую и достойную политическую жизнь. Теперь Сербия не нуждается уже ни в оружии, ни в других военных припасах; она приготовлена ко всему и может помериться силами с своим неприятелем. Около 200.000 воинов готовы во всякое время защищать права своего отечества. А прежде было не более 3.000 молодых людей обучавшихся военному искусству. Прежде было только 25.000 ружей на всю Сербию, а теперь их более 300.000, и притом они хорошего устройства. Прежде казна была пуста и народ стоял с порожними руками; теперь у этого народа руки вооружены, а вооруженная рука усугубляет юнацкое сердце. При всех таких громадных приготовлениях, Сербия не имеет никаких долгов. Все это заслуги нашего достойного господаря, который жертвует собой для того, чтобы [111] сделать добро народу и заставить самого неприятеля уважать его. Это заслуги не министров, а самого князя».

К этому краткому очерку современного положения Сербии можем присовокупить, что там совершается преобразование сербской милиции, которое близко уже к окончанию и подготовит благоустроенную армию в 60.000 человек. По существующему в Сербии военному закону, каждый серб, достигший 20-летнего возраста, подлежит службе в войсках; из годового контингента ежегодно берется по жребию до 1.200 человек для трехлетней службы в постоянной армии; затем все выслужившие в армии и не попавшие в тираж зачисляются в милицию, или в так называемое народное войско. Народное войско делится на два класса: к первому принадлежат лица с 20 до 35-летнего возраста они считаются на действительной службе, и этот-то класс подвергнут теперь преобразованию с тем, чтобы по возможности ближе слить его с постоянною армиею. Числительность обоих разрядов и составляет до 60.000 человек. Это вполне надежные войска, имеющие достаточную степень подготовки; в течение нынешнего года их предположено вооружить игольными ружьями, заказанными в Бельгии; первые транспорты, заключающие в себе несколько тысяч этих ружей, уже получены в Белграде. Затем 2-й класс народного войска состоит из лиц от 35 до 50-летнего возраста и созывается только в случае войны.

Новое преобразование сербской армии и вообще все военные приготовления правительства встречаются народом с большим сочувствием; некоторые общины добровольно присылают пожертвования для сформирования войска и постановления его на военную ногу. Вообще сербский народ сознает, что роковой час приближается, и это побуждает его всё теснее смыкаться вокруг князя Михаила, на которого возлагают свои надежды не одни сербы княжества, но и те, которые находятся еще под властью Турции и Австрии.

В виду такого положения дел, необходимость принуждает и турецкое правительство принимать меры предосторожности: оно сделало уже все распоряжения для образования особой румелийской армии, которой предназначено наблюдать за Сербиею, Черногориею и дунайскими княжествами, также поддерживать [112] спокойствие в Болгарии и Румелии. Главное начальство вверено сердар-экрему Омер-паше; штаб его уже сформирован в Константинополе, и в числе штабных чинов находится много французских и польских офицеров; место, где должна находиться штаб-квартира армии еще не определено, и сам Омер-паша задержан в Константинополе, где на него временно возложено управление военным министерством. Бывший военный министр, Рушди-паша, сменен, как кажется вследствие обвинения в недостатке энергии при настоящих трудных обстоятельствах; на его место назначен Намик-паша, багдадский губернатор, пользующийся репутациею самого фанатически-закоренелого турка. Назначение его военным министром вероятно состоялось в тех видах, чтобы воспользоваться его популярностью для возбуждения фанатизма в мусульманском населении.

Румелийская армия должна состоять из 100.000 собственно регулярных войск; сверх того предположено подчинить Омер-паше несколько корпусов иррегулярного ополчения (башибузуков), сформированных из мусульман, населяющих Европейскую Турцию. Однако трудно предположить, чтобы удалось турецкому правительству при настоящих обстоятельствах сформировать столь значительную армию. По штатам военного времени, числительность турецкой армии не превышает 300.000 человек, но на деле едва ли Турция была бы в состоянии довести свои регулярные войска до этой цифры. В мирное же время Турция содержит едва и половину означенного числа; другая половина должна состоять из редифа (резерва), обучение которого в самом плохом состоянии, а запасы для его обмундирования и вооружения крайне скудны. Надо принять во внимание и то, что в последнее время турки понесли весьма чувствительные потери в борьбе с кандиотами и для продолжения этой борьбы должны содержать еще весьма значительное число войск на острове Кандии. Что же касается до иррегулярных войск, то они, конечно, будут многочисленны, но от них нельзя ожидать большой пользы; скорее они затруднят действия главнокомандующего и окончательно разорят страну. На сколько подобные войска могут быть полезны, лучше всего свидетельствует пример прошедшего: в восточную войну было набрано [113] до 70.000 башибузуков, однако сам Омер-паша должен был распустить их, обратив насильно незначительную часть их на укомплектование регулярных войск. В настоящее время, если дело дойдет до решительной борьбы между мусульманами и христианами, башибузуки, воодушевленные религиозным фанатизмом, могут, конечно, нанести много вреда христианам своими грабежами и бесчеловечною жестокостью. К возбуждению этого-то фанатизма и стремится турецкое духовенство и, как кажется, достигает своей цели. Во многих провинциях Европейской Турции магометане горят нетерпением приступить к избиению христиан, требуют от султана оружия и даже изъявляют готовность платить за это оружие. Султан, как сообщают, остался очень доволен их рвением, но оружие не было выдано магометанам, так как в военном министерстве не хватает даже ружей для линейных войск, а сделать заказ невозможно по недостатку денег. Даже за сделанные заказы турецкое правительство оказывается не в состоянии платить: в Англии были заказаны два броненосных фрегата, но так как турецкое правительство не внесло в срок условных денег, то торговый дом, которому был сделан заказ, продал фрегаты другим государствам.

Таким образом, при современном затруднительном положении Турецкой империи, правительство султана является чрезвычайно стесненным в своих средствах для противодействия грозящим ему опасностям. Все надежды его должны преимущественно сосредоточиваться на содействии европейской дипломатии, которая неоднократно уже спасала Турцию от разгрома, да и в настоящем случае не оставит без помощи. Недостаток финансовых средств пополнится лондонскими банкирами, а нравственное влияние Франции и Англии удержат, быть может, и на этот раз врагов Турции от действий против неё. Но, само собой разумеется, что оказывая услуги, западные державы исключительно имеют в виду только свои собственные интересы; Англия, и Франция равно дорожат целостью и нераздельностью Турецкой империи, потому что это выгодно для их коммерческих интересов и из опасения, что, в случае падения Турции, еще более усилится Россия или непосредственно территориальными приобретениями или же по влиянию [114] своему на те государства, которые заменят Турцию на Балканском полуострове. Точно такими же расчетами руководится и Австрия, которая сверх того надеется вознаградить на Балканском полуострове свои потери в Германии и Италии. Уже давно австрийское правительство имеет виды на северо-западные провинции Турции, именно на Боснию и Герцеговину, и конечно, оно употребит все усилия для того, чтобы достигнуть присоединения этих земель к короне Габсбургов. В видах облегчения этого присоединения, Австрия сблизилась в последнее время с Франциею; есть даже довольно основательные предположения о существовании полного согласия между Австриею и Франциею по делам Востока, причем заранее уже решено, что в случае каких-либо замешательств на Балканском полуострове, австрийские войска должны занять Боснию и Герцеговину будто бы для обеспечения турецкого владычества в этих провинциях. Говорят, что и сама Порта изъявила согласие на это занятие, надеясь, конечно, что такой уступкой Австрии ей удастся сдержать воинственные порывы сербов. Как бы в подтверждение справедливости этой сделки, оказывается, что австрийские агенты сильно действуют в Боснии для возбуждения там сочувствия к Австрии; в то же время австрийские офицеры генерального штаба, как говорят с разрешения турецкого правительства, производят съемки по разным направлениям в Боснии, осматривают дороги, выбирают разные позиции. Наконец, в пределах военной границы Австрии делаются все приготовления к походу; полки военной границы, как сообщают газеты, предупреждены, что в скором времени им может предстоять выступление с квартир. Все ожидают, что поход никуда более не может быть предпринят как только для занятия Боснии.

Планы и предположения Австрии объясняют вполне, почему все известия об усиливающихся будто бы волнениях в Болгарии, о существовании целых отрядов готовых вторгнутся из дунайских княжеств в Турцию, наконец, о военных приготовлениях Сербии, почему все такие известия прежде всего появляются именно в австрийских газетах; этим же объясняется отчасти и то, почему Австрия не присоединилась к другим державам при подписании декларации, которою принцип невмешательства предполагалось применить [115] к Турции. Для Австрии выполнение этой декларации вовсе невыгодно; она, напротив, желает, чтобы обстоятельства как можно скорее призвали ее к вмешательству в дела Балканского полуострова. На это, как видно, надеется и первый министр Австрии, который, защищая военный бюджет перед делегациями сеймов, прямо высказался, что хотя австрийское правительство неуклонно стремится к сохранению мира, но нельзя доводить сокращения армии до крайних пределов, так как, при современном положении дел в Европе, весьма легко может встретиться надобность произвесть какую-либо военную демонстрацию. Здесь, конечно, скорее всего можно предполагать, что г. Бейст разумел именно возможность занятия австрийскими войсками некоторых провинций турецких.

Не вдаваясь в предположения на счет того, какие последствия может иметь подобное открытое вмешательство Австрии в дела Турции, нельзя не заметить однако, что мера эта, будучи не согласна с существующими трактатами, неизбежно должна вызвать протест против неё, по крайней мере со стороны России и Пруссии, политика которых, как кажется, вполне сходится по делам Востока и которые постоянно держатся того, чтобы не отступать в этих делах от существующих трактатов. Таким образом вмешательство Австрии в дела Балканского полуострова, и особенно вступление австрийских войск в Боснию, могло бы тотчас же разделить Европу на два противоположные лагеря и повести к потрясению общего спокойствия.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное военное обозрение // Военный сборник, № 3. 1868

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info