СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Дунайская Болгария и Балканский Полуостров
Исторические, географические и этнографические путевые наблюдения 1860-1875. Канитца. Спб. 1876.

Недавно два русские ученые, если не специально слависты, так около того, упрекали газеты в невежестве относительно славянских дел. Оба связывали этот, по существу, кажется, совершенно справедливый упрек с другим, именно — в обнаруженном значительною частью нашей печати самохвальстве и нелепом, детски-задорном презрении к Европе. Ничего вы не знаете — говорили, каждый по своему, упомянутые ученые — не знаете даже того, что «гнилой Запад» не в пример больше вашего знает тех самых славян, которых вы хотите взять под свое покровительство. Думаем, что и это справедливо, так как, по части каких бы то ни было знаний, нам за Европой не угоняться. Но нам кажется, что обоим упомянутым писателям не мешало бы помнить, что сами они, люди несомненно сведущие, весьма мало сделали для просвещения русской публики насчет истории и современного положения славян. Мы даже недоумеваем, к кому может относиться их упрек, когда он принимает форму сравнения богатства европейской литературы с бедностью русской. «Чего смеешься? — Над собой смеешься». От кого же нам в самом деле ждать просвещения и на кого пенять, в случае его отсутствия? Если нет [78] книг, их должны были написать специалисты; если нет сведений, их должны были дать специалисты. Конечно, мог бы выдти и такой казус, что книги написаны, сведения сообщены, словом — специалисты свое дело сделали, а газетная литература их трудами все-таки не воспользовалась. В таком случае, специалисты имели бы полнейшее право изображать из себя гром и молнию. Но специалисты сами говорят, что книг нет. Отчего же и не заявить этот печальный факт? Но надобно бы это сделать с скромностью людей, по каким бы то ни было обстоятельствам не исполнивших своей прямой обязанности. Достойно, в самом деле, внимания, что, если и прежде «братья-славяне» изучались у нас мало, то теперь, в минуту войны, еще меньше. Мы довольствуемся переводами, компиляциями, извлечениями из иностранных писателей; но наши собственные исследователи и специалисты блещут отсутствием как в журналах, так и в отдельных изданиях. Не знаем уж, как это вяжется с тою близостью «славянской идеи» русскому сердцу, в которую, почему-то, упорно верят некоторые публицисты. В прежние времена, славянофилы в своих органах сообщали факты из славянской истории и быта. Ныне и они молчат. Из русских ученых трудов, изданных со времени последних балканских событий и касающихся славян, нам известен только труд варшавского профессора Первольфа «Германизация балтийских славян». Но предмет этой работы, несомненно поучительный сам по себе, отделен от текущих событий огромным промежутком времени и пространства. «Славянский сборник», первый том которого вышел еще до герцеговинского восстания, приостановился и только, можно сказать, на днях подвинулся вперед. «Сборник государственных знаний» г. Безобразова, составляемый из статей патентованных ученых, объявляет, что выпуск третьего тома замедляется восточными событиями, тогда как они, собственно говоря, должны бы были его ускорить. Поневоле приходится обращаться к старым сочинениям или к иностранной литературе, за что должны быть привлечены к ответственности русские слависты, а не кто-либо иной.

Надо, впрочем, заметить, что и европейская литература, кажется, вовсе не так уж богата, как можно бы было думать на основании слов упомянутых двух русских ученых. Не имея нужных для проверки этого мнения сведений, мы можем сослаться только на следующие слова Канитца: «В 1871 году профессор Киперт мог справедливо еще назвать Дунайскую Болгарию одною из неведомых областей Европейского Востока. Уже в 1860 году, когда я посетил впервые город Ниш, и еще более в 1862, когда предпринял путешествие из Виддина на болгарскую террасу Дуная, я также пришел к заключению, что эта местность, в географическом и археологическом отношениях — точно такая же terra incognita, как [79] болгарский народ в этнографическом. Наши лучшие карты представляли, даже в непосредственной близи от Дуная, весьма грубые заблуждения: часто случалось, что я не находил в действительности мест, обозначенных на них, и наоборот — не находил в них многих мест, существующих в действительности; относительно же определения почвы было еще более неверностей... Конечно, многие будут изумлены, прочитав во второй книге этого сочинения, что господствующая турецкая раса в семи городах и двух селениях, лежащих между Нишавой, Тимоком, Ломом и Дунаем, исчезла-было совсем и была значительно подкреплена только в последние годы своими единоверцами — татарами и черкесами; не менее удивит читателя мое утверждение, что сербская национальность нигде, как часто было говорено, не переходит большими массами за юго-восточную границу княжества и, начиная с Тимока до устья Нишавы, она является в Западной Болгарии только в четырех местечках, которые населены сплошь сербами. Наконец, я опровергаю еще одно заблуждение, доказывая, что романский клин, вдвинувшийся в течении последнего десятилетия между Сербией и Болгарией при пограничной реке Тимоке, значительно шире в действительности, чем на карте Лежана» (6, 9).

Уже по этим маленьким выпискам читатель может судить об интересе и достоиствах книги Канитца. Нельзя не поблагодарить редакцию «Всемирного Путешественника» за это издание, которое является очень кстати. Но, к сожалению, благая мысль приведена в исполнение очень неудовлетворительно. Не говоря о шероховатости перевода, он во многих местах неточен и сделан вообще крайне небрежно. Вот образчик неточности перевода: «Митхад вполне верно угадал, что Сербия, при помощи более значительного восстания в взволнованной и без того уже Болгарии, рассчитывала на присоединение к себе нескольких крепостей» (39). Подлинник гораздо менее решительно выражается о проницательности Митхада: «ему казалось не невероятным» (es erschien nicht unwarscheinlich). Притом же, в подлиннике речь идет не о неопределенном присоединении нескольких крепостей, а о том, что Сербия рассчитывала, при помощи болгарского восстания, произвести известное давление в «вопросе о крепостях» (Festungsfrage), что, пожалуй, и то же, да не то. Или, например, в переводе читаем: «для их (гетов) северной границы имели одинаковое значение, как Филипп, так и Александр» (13), между тем, как наоборот, для Филиппа и Александра одинаково важно было обезопасить, упрочить северную границу. Попадаются даже такие фразы: «Беглецы отправлялись на берега султана, населенные их единоверцами» (329). Что касается небрежности, то она доходит до того, что русский перевод оставляет в неприкосновенности какого-то неизвестного господина [80] Паланцова (Palanzow в подлиннике), который есть некто иной, как Палаузов (29). Заглавия цитируемых Канитцом сочинений то переводятся на русский язык, например, «Шметау. Секретные мемуары», «Ранке. Сербская революция. Берлин, 1844»; то оставляются на иностранных языках. В одном месте нам попалось даже такое примечание: «См. Der bezügliche trefflige Abhandlung Fr. von Hellwald’s. Wien 1869 года» (329), что уже совсем бестолково.

Как ни как, а и за то приходится сказать спасибо: все-таки переведена хорошая, обильная фактами книга, какой по-русски нет, несмотря на всю преданность русских людей «славянской идее» и «братьям-славянам» и несмотря на существование ученых русских славистов. Об этом читатель может судить уже по заглавиям некоторых глав: «Исторические очерки Болгарии», «Этнографические очерки болгар», «Основы политических прав болгарских райев», «Староболгарский патриархат, его падение и господство греческого Фанара над болгарским народом», «Римско католическое национально-церковное движение в Болгарии», «Болгарская колонизация в Крыму и татарская на Дунае», «Кавказ на Балкане».