-

СИРИЙСКИЙ ВОПРОС
(Окончание).

III.

Жаркий защитник правления Мегемета-Али, Тьер, сказал однажды, когда Сирию возвращали султану: Сирию отдают не султану, а анархии». К-несчастию, слова знаменитого историка оказались пророческими. Можно сказать безошибочно, что, начинал с XVI столетия, Сирия не имела еще правления в том смысле, как понимают его европейцы.

Если предъидущий очерк положения дел в Сирии верен, то нельзя не заключить из него, что неурядицы и анархия сделались в последние двадцать лет нормальным состоянием этой страны. Самой незначительной причины достаточно было, чтоб взрывать по временам постоянно-разжигаемые со всех сторон племенные элементы.

В последний раз взрыв был так силен, что, несмотря на разъединение, всегда возникавшее между главными европейским государствами, когда дело шло о Востоке, они признали единогласно необходимость вмешательства в дела Сирии и предоставили французским солдатам высадиться на сирийский берег для общей пользы; но, чтоб ограничить по-возможности значение посылаемой на Восток французской дивизии, европейские кабинеты определили цели, вмешательства желанием «восстановить авторитет султана в Сирии», и постановили срок для пребывания французов в Сирии не более полугода. Правда, что восстановить то, что никогда не существовало, более чем трудно; но за фразой европейских дипломатов скрывается только осторожность и внимание, чтоб вмешательство [104] французских войск не перешло в постоянное занятие Сирии. Вот настоящий смысл протоколов. Было бы, впрочем, желательно, чтоб роль французских солдат на Востоке была определена более-точным образом.

Но для чего же действительно посланы французы в Сирию? Вез всякого сомнения, они должны требовать вознаграждения за прошлое и утвердить те средства, который обеспечили бы население Сирии от повторении сцен, недавно-исполнивших негодованием всю Европу. Кроме-того, войска помогают Фуаду-Паше во всеобщем обезоружении.

Под словом «всеобщее обезоружение» здесь должно понимать полную выдачу оружия, без различия рас и исповеданий. Такое обезоружение было бы выгоднее всего для христиан, еслиб действительно возможно было обезоружить вполне все мусульманское население в Сирии. В последних событиях оружие не послужило для христиан защитой: двадцать-пять или тридцать тысяч христианского населения Дамаска позволили грабить и резать себя без сопротивления в то время, как горсть арабов Абдель-Кадера заставила турок смотреть на себя с уважением. Можно сослаться, пожалуй, на примеры, что такая мера, несмотря на множество трудностей, приводилась иногда в исполнение: Мегемет-Али обезоруживал друзов и маронитов, англичане в Индии обезоруживают теперь несколько мильйонов населения, Вопрос в том: можно ли действительно обезоружить население, которое не обезоружено пока нравственно?

Друзы, например, ушли в Гауран, ускользнув от всех стратегических предосторожностей французов, и положили, в случае наступательного действия французских войск, драться с ними. Выдадут ли мусульмане все оружие? Уменьшилось ли их раздражение против христиан после казней Фуада-Паши, и не могут ли они, после удаления французских войск, отмстить гяурам за кровь своих родных и друзей? Во всем этом очень-позволительно сомневаться.

Гораздо-выполнимее и действительнее второй пункт миссии французских войск — требование вознаграждения за прошлое. Казни, совершенные Фуад-Пашею, не составляют полного возмездия. Большая часть казненных властей, даже самых важных, была всегда чужда населению; думаем даже, что оно неблагосклонно смотрело на своих номадов-администраторов, присылаемых из столицы наживаться всеми способами в провинции. Нет, кроме людей, имевших [105] власть, все население, остававшееся равнодушными зрителями кровавых событий, обязано также вознаградить христиан. В Европе общины отвечают за беспорядки и преступления, которые совершаются во время волнений на их территории. Этот принцип существует в Англии, Франции и некоторых других государствах. Французы прилагали его с успехом в Алжире, чтоб оградить безопасность дорог в стране; Мегемет-Али с той же целью и с таким же результатом прилагал его в самой Сирии; он распространял его даже на подати: следовательно, такое требование не новость для Сирии и послужит справедливым воздаянием и, в некотором смысле, обеспечением за будущее как для христиан, так и для султана.

Весьма-желательно было бы, чтоб экспедиция французов в Сирию не осталась пустой демонстрацией. Восстановить власть султана не значит только заставить врагов вложить оружие в ножны; для достижения такого результата достаточно было Фуада-Паши и напрасно было бы посылать французскую дивизию, если ее назначение заключается только в том, чтоб прекратить своим присутствием резню, грабеж и пожары. Все эти требования должны быть настоятельнее для султана, чем для европейцев, потому-что он потерял больше всех и потерпит еще более при возобновлении таких событий. Он теряет уважение и доверие прочих держав к своему правительству во всяком деле, подобном сирийскому.

Англия требует в настоящее время возвращения французских войск из Сирии после полугодового их пребывании там. Занятие Сирии на такой короткий срок европейскими войсками вряд-ли может принести существенную пользу стране. Недавно сделаюсь известным о намерении европейских держав составить конгрес для обсуждения сирийского вопроса. Приведению в исполнение решений конгреса, без-сомнения, прочнее всего помогла бы европейская коммиссия, специально-назначенная для Сирии, с известным полномочием от султана, в присутствии французских войск.

Мера вознаграждения за прошлое (деньгами) легко может быть приведена в исполнение и в то же время весьма-действительна. Что ж касается до выбора необходимой гарантии в будущем за прочное спокойствие Сирии, то здесь стоят на каждом шагу затруднения.

Разбирая множество ипотез, предложенных для решения сирийского вопроса, приходим к двум заключениям: вопервых, [106] невыходя из области европейского государственного права и, признавая в то же время верховные права султана, до-сих-пор еще не пришли к удовлетворительному решению; вовторых, смотря на вопрос, выше прав султана, Европа признает необходимым, несмотря на множество затруднений и неудобств, свое вмешательство в дела Востока, в более-широких размерах, чем когда-нибудь.

Положим, что Сирия будет покойна до-тех-пор, пока там будет Фуад-паша с привезенным им из Константинополя войском; но потом? Разве оставят эти войска? А если придется заменить их той недисциплинированной, плохо управляемой, неполучавшей около двух лет жалованья армией, которая показала нам уже свою нравственную силу и значение в последних событиях — что тогда будет?

Не должно забывать при этом, что Сирия находится в одном из отдаленных от столицы углов империи, в котором, если чувствуется какая-нибудь правительственная власть, то лишь промежуточно, судорожно, невзначай. Сирия похожа на разбитый параличом член, который оставлен разложению; его магнетизируют иногда expres и тогда в своих судорожных конвульсиях он показывает признаки жизни. В Сирии, повторяем, турецкое правительство играет роль помещика, проживающего в Петербурге и поручившего управлять свое, тамбовское имение немцу, который молотил себе составить на черный день копейку. В европейских провинциях турки занимают действительным образом покоренную страну: они возделывают почву, что составляет во всех странах признак действительного обладания; для этих провинций существуют правительственные предания, хоть какие-нибудь. В Сирии турки — иностранцы; они не занимают, не возделывают почвы и живут главным образом в трех или четырех городах вместе с прочими инородцами. Кроме своего гнёта, мусульмане, как господствующая до-сих-пор народность, здесь не имеют никакой живой связи с другими племенами.

Предлагали образовать из племен Ливанских Гор род конфедерации, похожей на швейцарскую, с президентом, назначаемым султаном. Каждое племя составит свой кантон. Но для возможности существования всякой конфедерации необходимо, как доказала уже история, общее согласие соединяющихся народностей и общее сознание необходимости взаимных обязательств, взаимной поддержки и стремление всех к одной цели. Все же эти условия для прочной [107] конфедерации могут быть вызваны только выработавшимся сознанием необходимости в них, развитыми социальными способностями и могут связаться крепко только узами общей цивилизации. Тогда-как в Сирии, кроме фанатической ненависти религиозной и племенной, не существует до-сих-пор никаких нравственных отношений между племенами, у них нет ни общих интересов, ни целей.

Вообще, для Сирии пока невозможен никакой вид правильного устройства, пока не разовьется между ее туземцами способность к самоуправлению. Все благонамеренные попытки англичан в этом отношении всегда вводили их в такие смешные ошибки, что, без-сомнения, они не захотят их повторить.

Еще предлагали сделать Абд-ель-Кадера генерал-губернатором Сирии с главным авторитетом султана. Храбрость и великодушие, только-что выказанные эмиром, должны ручаться за нравственные достоинства его намерении. Но Абд-ель-Кадер более иностранец для Сирии, чем любой турецкий паша; кроме славного имени, для него нет в ней никакой правительственной почвы, нет корней. Только личный героизм и необыкновенная слабость турецкого правительства позволили играл ему такую благородную и достойную уважении роль в дамасских событиях. Да и согласится ли араб Могреба, бывший сам султаном, и не без славы, сделаться пашей Абдул-Меджида? Если не личная, справедливая, впрочем, гордость, то, может-быть, просто здравый смысл и собственные интересы заставят его отказаться от управления Сирией. Он долго жил к Турции и знает константинопольские интриги; он знает, что его первые помощники будут его же первыми врагами и, может-быть, ему прежде пришлось бы усмирять своих турецких чиновников, чем друзов или маронитов?

Некоторые думали решить вопрос, сделан Абд-ель-Кадера вице-королем Сирии, под верховным правлением султана, каким был Мегемет-Али в 1840 году. При этом, конечно, забывали религиозную сторону вопроса, которая задерживала Мегемета-Али в самом сильном блеске его могущества и силы. Наконец, Абд-эль-Кадер, в глазах мусульман-турок все-таки побежденный, имеющий лишь убежище на оттоманской территории, тогда-как Мегемет-Али был победитель, происходивший сам от османлисов. Когда Мегемет-Али принудил султана уступить ему управления Сирией, он имел сто тысяч войска, хорошие финансовые средства и целую провинцию, могущую снабжать его и тем и другим. Всех этих, как бы то ни [108] было, необходимых условий недостает Абд-ель-Кадеру; их не заменят ни инвеститура султана, ни протоколы европейских держав. Предположим даже, что Европа снабдила бы его и войском и деньгами, но тогда, в-сущности, Сирию займут европейцы; и в этом случае Абд-ель-Кадер не будет иметь живой связи ни с управляемой им страной, ни с своими помощниками.

Точно также неразумно было бы поручить теперь управление Сирией кому-нибудь из потомков Мегемета-Али. Такое решение вопроса разве только может удовлетворить самолюбию Французов, и то отсталых. Теперь вряд ли даже Тьер согласился бы на такую попытку.

Когда Ибрагим-паша завладел Сирией и 1832 году, население принимало его с открытыми объятиями, как избавителя; но увлечение продолжалось недолго. Господство Мегемета-Али, несмотря на все могущественные средства, которыми он обладал, не принесло покоя и счастья Сирии. Для самого же Мегемета-Али эта страна была более источником слабости, чем силы; Египет проигрывал вдвое более того, сколько могла давать ему Сирия. Для обеих стран расстройство было неизбежно, еслиб европейская политика не решилась расторгнуть этой взаимно-вредной связи. Утомленная Сирия падала под страшными налогами Мегемета-Али, а бедные феллахи Египта проливали пот и кровь, чтоб поддержать победу своего честолюбивого владыки. Вся Нильская Долина испытала в эту несчастную для нее эпоху более чем когда-нибудь, гора, бедности и слез. Современный феллах вряд ли сделался богаче, чем был в 1840 г., но, по-крайней-мере, его трудовая копейка, идет на его же страну; у него не отнимают ни отца, ни братьев, ни сыновей, для того, чтоб сделать их пассивным орудием гнёта над побежденной страной, воинственное население которой отвергало и презирало победителей.

Многие мечтают о разделении Турецкой Империи и думают, что при таком решении восточного вопроса исчезнут все затруднения. Но пока фактически существует власть султана, этим гаданиям в политических соображениях не должно быть места. Епископ Товия ¹ про поведывал ex cathedra, не думая, без-сомнения, ни об [109] изменениях, ни о возражениях против своего воинственного проекта, что первым шагом к устройству сирийских дел будет изгнание турок. Он весьма убедительно представлял споим слушателям, что теперь настало едва-ли не самое удобное время порешить дело окончательно с беспокойным восточным вопросом или, другими слонами, разделить Турецкую Империю. Вероятно, почтенный епископ считал за ничто те жертвы людьми и деньгами, которые принесли, пять лет назад, Франция и Англия, чтоб только предупредить свершение его мысли. Обе эти страны, решившись на такой акт, громко противоречили бы тем политическим принципам, которые проводятся ими столько уже лет; нельзя предположить, что золото и кровь, лившиеся реками под Севастополем, были употреблены без убеждения, с задней, грязной мыслью. Правда, что Турция, не оправдала пока законных ожиданий ее союзников, представляя до-сих-пор только несчастный пример самого дурного управления; но тем не менее весьма-хорошо известно, что и европейские государства некоторыми действиями сами препятствовали султану осуществить их законные надежды. Не огласись берега Прута угрожающими военными кликами, заставившими султана придвинуть к ним войска из других провинций, может-быть, убийства и грабежи на Ливане и в Дамаске никогда бы и не произошли? Совершенно ли уверены мы, что еслиб епископ Товий и другие подобные ему удержались от воинственной пропаганды, то оставшихся в Сирии войск было бы недостаточно для поддержания порядка?

Не все средства оправдывают цель, как думал, очевидно, епископ.

Предположим, наконец, что мысль воинственного пастыря исполнилась и Дамаск, Сидон, Бейрут с их провинциями сделались независимыми от султана; кто займет его место и какой народ в Сирии даст необходимые материалы для создания нового правительства, другими словами, какая раса будет господствующей: православная, мусульманская или языческая? При современном состоянии Сирии было бы слишком наивно думать о создании для нее такого правления, которое сплавляло бы все эти элементы; духовенство поставило бы в этом случае непереходимые пока препятствия. Мусульмане составляют в Сирии все-таки большинство, и по тем принципам, которые признаются de facto многими из европейских государств, имеют в этом отношении право на представительный класс в Сирии. Но кто хотя немного знает эту страну, ни на минуту не допустит предположения, чтоб христиане-греки или [110] марониты подчинились произвольно правлению мухммедан; весьма-естественно, эти последние всегда будут на деле, при суде, более или менее односторонни. Нужно было призвать на помощь весь блеск исилу, соединяющиеся с именем султана, чтоб убедить дамасских жителей принять чужеземных христиан в свой город и чтоб принудить мусульман уступить христианам признанные гатти-гуммаюном за ними права. Дамасское восстание доказало нам, как мусульмане смотрят до-сих-пор на права христиан, и положение этих последних в Турции ничем не лучше того, которое было сто лет назад. Но всякий грек в Сирии скорее решится быть рабом мухаммеданина, чем быть либерально-управляемым маронитом, сириянином, армянином, и наоборот. Только друзы и мухаммедане-шииты никогда не выносили безропотно господства турок и всегда были против них. Наконец, кто будет защитником от притеснения таких невоинственных и бесправных в сущности народностей, как евреи?

По этим и многим другим причинам, хорошо известным всякому, кто знает Сирию, как непрактично было бы вверить управление этой страной исключительно туземным мухаммеданам, так еще хуже выбрать необходимые правительственные элементы между каким-нибудь из христианских племен.

Христиане в Сирии составляют меньшинство. Несостоятельность их во многих других отношениях еще ярче заметна. Европейские купцы, имеющие дела с Левантом, утверждают, что сирийские христиане лживы, нечестны в делах, исполнены фанатизма и нетерпимости (они не позволили, например, протестантским проповедникам открыть в своих округах школы) и совершенно не имеют пока тех свойств, какие необходимы в народе для самоуправления. При исключительном управлении Сирией туземных христиан, без всякого сомнения, увеличилось бы и без того значительное число религиозных учреждений, белого духовенства и монахов; духовенство захватывало бы мало-по-малу в свои руки всю оставшуюся еще у мирян почву. Против зол, происходящих от расширения поместий, а вместе с ними, и нрав и влияния духовенства на дела в ущерб мирянам, Европа сама борется столько уже столетий. В Сирии очень-хорошо известно, что если кто-либо из греческого духовенства отправится в Европу собирать пособия своим бедствующим братиям, то эти последние не получают обыкновенно и самой незначительной части из сумм, приобретенных милосердыми пастырями. Но представляются и еще возражения на проект епископа [111] Товия изгнать турок и поставить христиан во главе управления страной. Туземные христиане не могут быть сильны без посторонней помощи. В последнюю войну приходилось пять христиан на одного друза и друзы всегда побеждали. Вверение в их руки управления поведет за собой занятие страны на многие годы иностранными войсками; кроме того, потребуются значительные иностранные капиталы для организации новой системы управления. Но на занятие Сирии на неопределенный срок иностранными войсками не согласится Европа, а капиталисты не решатся вверить свои капиталы слабому правительству, которое может быть свергнуто, как-скоро лишится помощи иностранных войск. При управлении Сирии туземными христианами более, чем когда-нибудь, можно опасаться за враждебное движение мусульман, потому-что на деле христиане, может-быть, более нетерпимы, чем турки.

Еще в ту пору, когда учреждались в Сирии два отдельные каймакама, против чего весьма справедливо восставала Франция, она предлагала предоставить управление Сирией кому-нибудь из христианских принцев. С того времени религиозная и политическая пропаганда Франции всегда стремилась к осуществлению этой мысли. Весьма-недавно «Times» тоже предложил, для решения сирийского вопроса, отдать Сирию в управление какому-нибудь принцу из царствующих в Европе фамилий. Теоретическая сторона этого проекта во многих отношениях имеет свои выгоды, но он вызывает, в то же время, много практических затруднений. С одной стороны, стоят права султана над Сирией, утвержденные и признанные всей Европой, с другой, еслиб и можно было обойти эти права по каким бы ни было уважительным причинам — зависть, которая разделит в этом случае европейские правительства и не позволит им принести согласно посильные, необходимые для осуществления проекта жертвы. Сама Сирия не представит, без-сомнения, затруднений и, вероятно, будет весьма-довольна изменить хоть как-нибудь то разорительное и истощающее ее силы положение, в каком она находится.

Первое затруднение, именно, права султана, весьма-серьёзно; оно покоится на тех основах международного и государственного права, которые до-сих-пор признаются всей Европой и которые не позволяют отнять у султана страну. Для этого нужны или счастливая война, которую теперь никто не может справедливо объявить Порте, или же добровольное желание султана. Решись же Европа признать [112] возможным обойти права султана, она подымет в себе самой много пока безмолвных голосов, которые станут громко заявлять законность своих требований. Согласится ли она на это?

Но, с другой стороны, упомянутые невыгоды предложенного решения более ли тех, которые происходят от statu quo, от возведении на сирийский престол Абд-ель-Кадера, от соединения Сирии и Египта под одним правлением и, наконец, от множества других проектов? Мы преследуем, при решении вопроса, прежде всего возможность прочно гарантировать на будущее время спокойствие Сирия.

Если можно будет вынудить султана на согласие, как можно же было заставить его официально (в протоколах) признать настоящую «поддержку французскими войсками» его авторитета в Сирии, то большая половина трудности решения уничтожатся; останется только условиться в средствах. Но возможно ли, чтоб Порта так легко поддалась красноречивым советам европейцев? Мы видим примеры, как трудно государи, и следствие предлагаемых им советов, отказываются от своих провинций! А если султан не послушает совета? имеет ли Европа право не обратить внимания на его несогласие? и сделает ли она и таком случае безусловную несправедливость?

Права султана над Сирией, повторяем, совершенно законны. Есть только несколько фактов против них, на которые нельзя не обратить внимания.

Когда, двадцать лет назад, европейская коалиция снимала иго Мегемета-Али над Сирией, рискуя сама возжечь войну, был ли этот акт с ее стороны только выражением желания сделать султану любезный подарок? Европейцы пролили кровь, истратили деньги, перенесли все тяжести и бедствия войны, но в вознаграждение за нее это, без-сомнения, поставили султана в нравственное обязательство хорошо управлять возвращенной ему страной. После двадцати лет болезненного и бессильного правления, породившего в Сирии действительную анархию, после безнравственного грабительства и вопиющей неспособности представителей турецкого правительства в Сирии, не имеет ли Европа право сказать, что нравственные условия договора 1840 года не исполнены султаном?

Не имеет ли она, поэтому, в некотором отношении права взять назад то, что могла бы и не отдавать, что султан не в-состоянии был покорить собственными средствами и что он не имеет сил удержать за собой? Правда, что для государи более чем грустно [113] отказаться добровольно от части своего государства: но, ведь, все трактаты, гарантировавшие неприкосновенность Турецкой Империи, основываются на том начале, что султан будет способен сам управлять своим государством. Там, где оказывается недостаток его силы и власти, Европа могла бы, из выгод всеобщего мира, восполнить пустоту. Может-быть, для султана было бы даже весьма-рационально отказаться от обладания той страной, которою он, при всем своем добром желании, не мог до-сих-пор управлять в действительном смысле этого слова. Относительно Аравии и Сирии, султан пока играл роль тех династий, которые до-сих-пор присвоивают титулы королей Кипра или Иерусалима. На Сирию идет весьма-значительная части, государственных доходов Турции, между-тем, как доходы с нее не покрывают издержек; она не снабжает даже султана хорошим войском, потому-что то, которое набирается в Сирии так-называемая аравийская армия, не имеет нравственной силы в стране, и вовсе не содействует его целям, как оно доказало своими действиями при последнем возмущении в Дамаске. И действительно, пока Сирия, с какой стороны ни посмотришь на ее состояние, была для султана только источником слабости и стыда.

Есть примеры, сохранившиеся в истории политики и еще живые в памяти современников, которые, как совершившиеся и признанные всей Европой факты, не говорят за неприкосновенность некоторых прав султана. В 1827 году, например, Европа вмешалась в дела султана с одной из восставших его провинций и образовала существующе теперь Греческое Королевство; в 1830 году Европа не соглашалась признать тот порядок вещей, который утверждали французы в Тунисе, а их права на Алжир теперь признает; в 1840 году, несмотря на сопротивление султана, она учредила в Египте наследственное вице-королевство. Все эти примеры и некоторые другие, из области чисто-европейских дел, поддерживают некоторую основательность предложенного решения.

Относительно разрешения второго затруднения — завистливого самолюбия главных держав, можно предварительно условиться, что выбор принца может падать на все европейские державы, исключая первостепенных. Но избранному государю необходимы два основные правительственные элемента: войско и деньги... Где взять их? Главные европейские державы, имеющие вместе около трех мильйонов войска, могли бы без затруднений снабдить новое правительство на пять или на шесть лет корпусом войск, в двадцать-пять или в [114] тридцать тысяч; он был бы необходим для утверждения нового порядка дел в беспокойной стране. Точно так же Европа не отказала бы, вероятно, уделить на сроки из своего бюджета (восходящего до восьми мильярдов франков) мильйонов пятьдесят, которых было бы достаточно для того, чтоб новое правительство Сирии могло привести в некоторый порядок дела страны.

Но за предположением, что все эти условия были бы приняты Европой и Сирия отделилась бы от управления султана, выступает весьма-ярко другой вопрос, на который, если быть последовательным, нельзя не обратить внимания: что будет с Аравией? Аравия, которая зависит, точно так же, как и Сирия, от султана, но в которой его правительство имеет едва-ли не менее значения, чем в Сирии, будет еще более отчуждена от его власти; анархия сделается в ней, в этом случае, не только не редким явлением, но и единственно-возможным порядком дел. Такое же состояние дел в Аравии весьма-значительно повредит торговле европейцев в Чермном Море. Если европейцы не считают Константинополя на столько состоятельным, чтоб надеяться на полное вознаграждение своих убытков в Чермном Море, то вопрос об Аравии должен уже давно занимать их. Итак, нужно будет устроить и дела Аравии? А Босния, Сербия, Герцеговина и другие части Турецкой Империи, ведь и они могут желать составить отдельный союз? Бог где слабые стороны, предложенного проекта. Можно положительно сказать, что, при современном состоянии политических отношений в Европе, большинство первенствующих держав не согласится обойти на этот раз права султана. Эти права, правда, только номинальны, мертвы, но все же на них основывается какой-нибудь порядок, существующий в областях, подвластных султану. Султан владеет Сирией по тому же праву победы, но которому и другие европейские государства владеют некоторыми из своих частей.

Многие, если не все, провинции Порты недовольны правительством султана.

Оставляя в стороне вопрос о правах народностей, мы только думаем, что не должно разрушать сложившиеся веками общества, чтоб на обломках их осуществлять фантастические программы новых обществ. Живые потребности народа сильнее и прочнее всяких теорий. Пусть новый строй жизни общества выработывается сам. Тогда новые общественные основы не будут насильно-навязанными или пересаженными с чужой почвы, и можно будет поручиться за [115] их прочность. Англия обязана, может быть, отчасти, стойкостью своих учреждений именно тому обстоятельству, что занимаемая ею местность уединила ее от непосредственного влияния прочих государств.

Если признать законность или вынужденную силою обстоятельств необходимость отделить от власти султана Сирию, то придется быть последовательным и при решении других сторон этого вопроса. Кто может поручиться, что славянские земли Турции, Аравия останутся спокойными зрителями отделения Сирии и не объявят сами оправданных уже требований на самостоятельность? Выразится ли такой протест спокойно, без волнений, без сцен, подобных сирийским? Будет ли Европа права, не удовлетворив его? А если нет, и европейцы обязаны уже будут удовлетворить и эти требования, то они станут к Турецкой Империи в-отношении древних римлян, которые самым удобным и действительным образом покорили народности, населявшие те же страны, разделяя их между собою, вмешиваясь в их дела, покровительствуя то одним, то другим, то-есть ослабляя их все и подчиняя тем самым своему господству. Принцип «разделяя влавствуй» остается до-сих-пор самым верным для покорения стран, состоящих из таких разнообразных элементов, как Турция.

Наконец, перед нами еще одна мера и, может-быть, самая важная, предлагаемая для устройства восточных дел. В настоящее время Франция выразила желание осуществить ее. Идея неновая. Лорд Стратфорд-Редклиф, хорошо-знающий восточные дела, предложил не так давно образовать постоянную конференцию из представителей пяти главных европейских держав, которая была бы уполномочена обсуждать важнейшие вопросы, относящиеся до устройства Турции, и предлагать меру к водворению в ней тишины и спокойствия. Роль такого специального конгреса, как высшего органа общей политики европейских держав относительно Турецкой Империи, походит на ту, которую играли в Калифорнии так-называемые бдительные комитеты (comitees of vigilance), которые, впрочем, там и принесли некоторую пользу для сохранения общественного порядка,

Такая конференция поддержала бы, может-быть, легче других средств согласие кабинетов по различным частям восточного вопроса: она разбирала бы и утверждала их законные требования, и единственно своим существованием разрушила бы много интриг, которые, не переставая, ткут свои таинственные сети на каждом [116] шагу в Оттоманской Империи, В настоящее время ни одна из христианских держав не возражает против общего решения постойных дел.

Единственное государство, которое может, и не без оснований, воспротивиться такому учреждению, как постоянная конференция, будет Турция. Несогласия европейских кабинетов по поводу ее дел были всегда благоприятны для нее, и при своем настоящем бессильном положении, она, без-сомнения, не посмотрит спокойно на учреждение, соединяющее европейские правительства в том вопросе, который долгое время был яблоком раздора для них. Все державы признали независимость Порты: но предлагаемая конференция будет ее опекунша, нянька. Предложив султану известные для преследования цели, она будет настоятельно требовать их исполнения и наблюдать за удовлетворительностью такого исполнения. Хорошо известию, что так-называемая независимость Порты существует только на бумаге. Кто верит в Европе в эту независимость? Независимость есть результат признанной силы. Кто же признает настоящее турецкое правительство сильным, ненуждающимся в иностранной помощи? Министры султана постоянно находятся между двух огней: требований иностранных посланников, с одной стороны, и распоряжений своего правительства, с другой; им остается единственный способ поддерживать еще свое значение: не компрометируя ни той, ни другой стороны, откладывать дела в долгий ящик, то-есть ничего не делать. Разве это независимость? Но, спрашивается, какая же будет роль правительства в Турции, если Европа свяжет его еще одним авторитетом?

Без-сомнения, для европейских государств весьма-полезно, в случае неожиданных взрывов на беспокойной оттоманской почве, иметь возможность быстро обменяться мыслями, согласиться и действовать скорее. Изолированное положение главных государств Европы пред слабой Портой весьма-опасно. Все текущие события на Востоке, будучи разобраны и обсуждены в конференции, представлялись бы, вероятно, правительствам не в том виде, как приносит их красноречивый телеграф. Кроме-того, конференция могла бы легче обходить разные затрогивающие интересы держав вопросы, чем при их настоящих отношениях к восточным делам, потому-что решения в подобном учреждении могут составляться не большинством голосов, но силою доводов и прав; каждый член конференции сохранял бы за своей ответственностью свободу [117] взглядов на дела и события. Важнее всего в предложенном проекте возможность для главных держав быть в постоянных сношениях по тому вопросу, который грозит скорее прочих нарушить между ними мир и согласие.

Но, как видит читатель, основания предложенной конференции принадлежат к области чистой теории. Для солидарности и действительно-благотворного значения всякого учреждения необходима живая связь его с теми предметами, для которых оно создается; нужно чтоб оно имело в них корни, было органически соединено с ними. Где же эта связь, эти корни для конференции? Какого рода значение будет она иметь для подданных султана? Она будет только олицетворением бессилия главы правоверных, лишней веревкой на его болезненных руках. Основывать же учреждения на требованиях, невыходящих прямо из жизни народа, все-равно, что строить дом на песке. Султан теряет в этом случае еще более рачения в глазах управляемых им народностей; он теряет их последнее уважение. Подчинятся ли турки незваной власти враждебных им гяуров и не захотят ли они быть подвластными только своему правительству, своим учреждениям? Ведь каждый народ имеет на такое желание право. А если так, то на кого прежде всего падет раздраженное неудовольствие мусульман? Если на христиан, то улучшит ли их положение постоянная конференция?

По известиям из Константинополя (21 января с. с.), коммиссии европейских уполномоченных в Бейруте предлагает учредить в Сирии одно губернаторство для всех христиан под покровительством первостепенных держав. Порта же предлагает два губернаторства с главными советами при каждом, членами которых были бы и христиане и мусульмане.

Какая цель основания отдельного губернаторства для христиан? — оградить, без-сомнения, их права, дать им силу и значение в стране?

Но такое ограждение прав христиан поведет к учреждению во всех значительных местах Сирии консульств. Христиане живут здесь разбросанно, по всей стране, перемешиваясь с другими туземцами. И там, где число их будет так незначительно, что не может вызнать учреждения для себя консульства, они останутся попрежнему на страх турок или друзов. Для католиков, православных, протестантов каждого значительного города, Франция, Россия, Англия или Пруссия должны будут учредить отдельные консульства. Но в [118] состоянии ли будут консулы уладить дела христиан не только с друзами, мусульманами, но и между собою? Нам кажется, что плодить консульства в Турции, придавая им все более-и-более значения, значить плодить интриги и возбуждать враждебное настроение мусульман против христиан, все в большей и большее степени.

IV.

Оглядываясь назад, на рассмотренные нами проекты для устройства сирийских дел, мы видим, что ни один из них не удовлетворяет своей цели. Все это искусственные здания, из которых в каждом или слишком заметны щели, или нет прочных сводов, или же здание построено на воздухе. Становится грустно, когда, припомнив последние тяжелые события сирийской жизни, останавливаешься в недоумении с мучительным вопросом: «что же делать?». Хотелось бы вывести какие-нибудь прочные основы для новых условий жизни сирийских туземцев; но нет такого принципа, строя на котором будущие условия для сирийской жизни, мы не вызвали бы в то же время других вопросов, также важных, также живых и имеющих право на ваше полное внимание.

Для европейца настоящие условия сирийской жизни кажутся болезненными, ненормальными; он привык к другой атмосфере. Приобретая мало-по-малу все большее и большее влияние на дела Востока, европейцы думают, что под их опытным надзором дела пойдут так, как им хочется. Они не затрудняются в проектах и, гордые, не хотят положить в закладку их туземного материала: говорят, что он испорчен, негодится; лучше вот это, вот это... и не хотят сознаться, что все предлагаемое ими искусственно, натянуто; что незачем уродовать чужую жизнь, сложившуюся несколькими веками; но ведь нездоровую жизнь? Для нас — правда. Но возродится ли разлагающееся общество от наших искусственных лекарст? Мы хотим задержать это разложение, но забываем, кажется, что есть болезни, препятствуя которым ныйдти наружу, мы опрокидываем их внутрь, на самые существенные органы жизни. В те минуты, когда болезнь, казалось бы, исчезла, когда врач радуется своему блистательному успеху, вдруг узнают иногда, что больной ближе к смерти, чем когда-либо. В жизни народов бывают разливы, которые подготовляются незаметно и которых не удержат никакие искусственные плотины. [119]

Лучше оставить Турцию в покое, если мы искренно желаем ей добра.

Плохо верится до-сих-пор в задушевное, бескорыстное желание европейцев помочь Турции, и именно потому не верится, что, пока они предлагали только такие средства для больной державы, несостоятельность которых для прочной, самостоятельной государственной жизни они сами очень-хорошо знают. Каждое из таких средств только более упрочивает влияние европейцев на дела Турции. Европейцы знают из своей собственной исторической жизни, что ничто так губительно не действует на государство, как бессознательные переходы его из одного состояния в другое. На бумаге — весьма легко верить в благодетельные следствия разных теорий; но если все блестящие, теоретические выводы не заставят биться сердце человека, если он не подготовлен заранее к ним своей жизнью, они всегда останутся для него мертвым, ненужным хламом. Нет ни одного государства, которое следовало одной и той же школе в своем развитии. Насильственно-привитые плоды всегда выходят уродливы, болезненны.

Если мы действительно желаем прочных благ народам Турции, то должны оставить их жизнь течь так, как она сложилась. На их долю, без-сомнения, также придется много болезненных кризисов в общественном росте, но за-то после бурь останется лишь то, что может жить и стоит жизни. Цивилизация и без насильственных вмешательств дает нам множество путей, самых действительных, для того, чтоб благотворно действовать на восточное общество,

Весьма часто оправдывают цель вмешательства европейцев в восточная дела желанием дать больше веса, значения, свободы христианам; но забывают, что в действительности только европейцы выигрывают при этом и что положение христиан остается таким же, каким было сто лет назад. Христиане в Сирии стоят на такой же высоте понятий и пороков, как и другие окружающие их племена. Сирийские христиане, женщины даже, способны совершать самые изъисканные злодейства, как доказывают нам сведения, получаемые беспрестанно из Сирии. Но, говорят, христиане в Сирии слабы, немногочисленны, не могут заставить другие, более сильные народности смотреть на себя с уважением? А в таком случае, значит, они не имеют нравственной силы и превосходства пред прочими племенами. [120]

Когда бродит в сосуде несколько органических веществ, мы часто замечаем дым, пары, клокотанье всей массы и не отличаем прежде наложенных веществ одно от другого; но пройдет время, масса устаивается, из нее ничто не пропало; те тела, которые имели силу противиться действию всех соседних, остались нетронутыми, остальные преобразились в новые вещества, в свою очередь, в новые деятели. Только бы оставить действию подобного же процеса гражданские судьбы народностей Турецкой Империи — и живое, сильное останется и выйдет еще чище из горнила политических испытаний, а все дряблое, гнилое умрет и напитает почву для новых поколений.

Н. X-СКИЙ.

Комментарии

1. Бейрутский католический епископ, замечательный своим ревностным участием в возбуждении христиан против друзов и другими интригами. Вместе с Софронием он может считаться одним из главных агитаторов последних сирийских событий. Пред высадкою французских войск он бежал из Сирии.

Текст воспроизведен по изданию: Сирийский вопрос // Отечественные записки, № 3. 1861

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info