-

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЕРЦОГА РАГУЗСКОГО ПО ВЕНГРИИ, ТРАНСИЛЬВАНИИ, ЮЖНОЙ РОССИИ, КРЫМУ, ТУРЦИИ, СИРИИ И ЕГИПТУ

(Voyage du marechal duc de Raguse en Hongrie, en Transylvanie, dans la Russie meridionale, en Crimee, et sur les bords de la mer d'Azoff, a Constantinople, dans quelques parties de l'Asie-Mineure, en Syrie, en Palestine et En Egyptе.Paris, 1837. 4 vol)

(Начало опущено как выходящее за рамки сайта - Thietmar. 2021)

«В четырех верстах от Севастополя, на южном берегу, на возвышении видны древние развалины города Херсона. Они не представляют ничего замечательного: обломки, где нельзя найти ни какого произведения искусства.

«В небольшом расстоянии оттуда есть место, которое в древности называлось Парфенионом. Предания помещают там храм Дианы, где приносились в жертву люди, и где Ифигения была жрицею. На том же мысе возвышается Греческий монастырь Святого Георгия.

«Крым образует полуостров, почти на сто двадцать и верст в ширину и сто шестьдесят в длину, начиная от перешейка, соединяющего его с материком, до южной точки, и от окрестностей Севастополя до Кафы, древней Феодосии, то есть, на пространстве двух сот верст. Берег обрамлен цепью гор, которые идут поясом. Возвышенность этих гор различна, однако довольно значительна; самая знаменитая гора известна под именем Чатыр-Дага. Эта гора находится при начале восточного берега; цепь идет беспрерывно понижаясь и оканчивается у полуострова Керчи, где было древнее Босфорское царство. Толща горной цепи не везде одинакова, но вообще ширина ее не очень велика. За горами, к северу, открываются обширные долины, печальные, обнаженные, сухие, бесплодные: они образуют возвышенную плоскость. На противоположной покатости, великолепная растительность и вековые леса; из скал бьют многоводные ключи; здесь климат усладительный и все стихии плодородия и богатства.

«Я хотел обозреть Крым подробно, и граф Воронцов, по необыкновенной своей благосклонности, принял на себя быть моим путеводителем и сопутствовать мне. В Севастополе я простился с милыми своими спутниками, с которыми должен был съехаться после, на южном берегу. Граф Воронцов, князь М. Голицын, Г. Башмаков, предводитель дворянства, доктор Зенг и я, отравились во внутренность полуострова».

После поездки на остров Таман и некоторых других прогулок по Азовскому Морю, герцог Рагузский прибыл [34] в Козлов, древнюю Евпаторию, которой имя напоминает Митридата, а оттуда отправился в Константинополь. Здесь оканчивается первая часть его путешествия.

Константинополь так часто описывали, что герцог Рагузский, конечно, не мог сказать об нем ничего нового; но он сильно выражает те впечатления, какие произвело на него пребывание в этом знаменитом городе. Когда он прохаживался по Стамбулу, по Пере и другим предместиям Царяграда, ему казалось, что вокруг него также много мертвых как и живых, столько там гробниц и кипарисов. Он говорит, что каждый из обитателей Константинополя мог бы сказать: «Мы строимся на развалинах, гуляем посереди гробниц и живем на хлебах у чумы». Но всего любопытнее послушать его воинские замечания. В Скутарской казарме он делал смотр одной гвардейской бригаде; с ним были Ахмет-Паша, мушири-хасс, тайный советник и главнокомандующий, и Намык-Паша, молодой Турок с отличными дарованиями, который объездил всю Европу и весьма хорошо говорит по-Французски. Маршал Marmont строго судит о Турецкой пехоте; по его словам трудно вообразить себе что-нибудь хуже ее и некрасивее; султанская гвардия не войско, но сбор людей, у которых форменного только и есть — жалкая, смиренная физиономия. Ясно видно, что они сами чувствуют свою слабость. Вместо того, чтобы стараться вдруг создать целую армию, султан гораздо лучше бы сделал, если б сформировал сначала один только баталион, приискал тридцать или сорок хороших офицеров и человека, который бы понимал всю важность порученного себе дела; таким образом султан года в два имел бы, может-быть, образцовый баталион. Тогда у него было бы основание армии. Представляясь султану, герцог Рагузский как можно осторожнее выразил мнение свое об его войсках, но он по справедливости мог похвалить экипаж адмиральского корабля, который маневрировал при нем с удивительным проворством. В гвардейской школе, состоящей под начальством Намыка-паши, считается пять сот воспитанников; если она не рушится и получит некоторое развитие, то может сделаться ядром Турецкой армии. [35]

Заключения маршала Marmont’а о Турецкой империя ясны а строги. Преобразования, произведенные Махмудом, состоят почти только в том, что он уничтожил янычаров и учредил новое войско. Во всем остальном, преобразования касаются только до вещей неважных, до произведения перемены костюмов и титулов. Везде заметны слабость и зародыши разрушения. Турки лишились своего религиозного фанатизма и того глубокого уважения, которое питали они прежде к дому Османове; и никогда не видно твердой воли, которая бы в состоянии была преодолеть врожденную их беспечность.

Турки всегда были малочисленны в отношении к народонаселению земель, которыми они владеют. Они всегда пользовались только искусственным могуществом, непрочным, ни на чем не основанным; они никогда не подражали политике Маньджуров при завоевании Китая, никогда не допускали своих подданных к участию в правлении, но обходилась с ними как с враждебными племенами, угнетали их своею необузданною, прихотливою властью. Нынче Турецкое народонаселение, которое состоит из трех с половиною миллионов душ обоего пола и всех возрастов, рассеяно по огромному пространству; оно живет посереди христианского поколения, многочисленного и враждебного; и рядом с ним является племя Арабское, которое чувствует свое превосходство. Владениями Мехмеда-Али уже начался раздел Турецкой империи. В сущности она заключается нынче в Константинополе и смежных с ним провинциях, где Турецкое народонаселение сплошное чем в других местах.

Отправляясь в Дарданеллы, герцог Рагузский проплыл в виду Кизика, которого имя и история относятся к преданию об Аргонавтах, и мимо устья Граника, знаменитого ручьи, от которого Александр Македонский пошел по пути побед. Прибыв в Дарданеллы, он обозрел Троянскую равнину, с Гомером и книгою Le Chevalier в руках, и осмотрел все места, означенные и описанные в Иллияде, стан Греков, гробницы Ахилла и Патрокла, развалины храма Минервы, гробницу Антиоха, Скамандр, Симонс, место, где возвышались Скейские [30] Ворота, через которые Трояне выходило из города. Потов путешественник воскресил в ум своем другие воспоминания, посетив развалины Александровой Трои, или Троадской Александрии, которая, за исключением одной Египетской Александрия, была огромнейшим из всех осьмнадцати городов этого имени, построенных Македонским героем. Троадская Александрия составляла, как надобно полагать, город богатый; во время войны Римлян с Антиохом, она осталась верною им и получила одинаковые права и преимущества с Италиянскими городами. Лет сорок назад еще существовали довольно значительные развалины Троадской Александрии; но с тех пор большая часть их употреблена на материал для построек в Константинополе и Дарданеллах.

Происхождение Смирны, первого города, в котором маршал останавливался на пути в Сирию, теряется во мраке веков до-исторических. Предание говорит, что он построен Амазонкою, которой имя он до-сих-пор носит. Смирна была разрушена Лидийцами и потом снова выстроена Александром. Она процветала во времена Римлян. Страбон, на которого маршал Marmont ссылается, называет ее прекраснейшим из городов, а преемники Августа оказывали ей особенное покровительство. В одиннадцатом веке она попала во власть мусульман, но потом опять возвратилась под владычество Греческих императоров. В 1402 году, Тамерлан, который тогда опустошал Азию, явился под стенами Смирны, и в две недели овладел ею. Вскоре потом овладел Смирною Магомет I, и с-тех-пор она принадлежит Оттоманской империи и считается важнейшим торговым городом после Константинополя. Находясь на краю самих плодородных земель, она естественно должна была сделаться центром отпускной торговли, тем более, что лежит на кратчайшей и более других посещаемой дороге во внутренность Азии. Женщины тем прелестны, и во всем господствует Греческий дух. Отсюда путешественник отправился в Скала-Нуова, местечко и торговый порт, поблизости которого находятся развалины Эфеса.

Вопреки мнению многих путешественников, Ас-Балут [37] совсем не древний Эфес: он составлял только предместие этого города. Эфес был выстроен на горе, которая образует довольно отлогий амфитеатр; собственно Эфес был не велик, но, со своими предместиями, он составлял один из огромнейших городов во осей Азии. Знаменитый Диамин храм стоял у подошвы горы, прямо против города, во вне стен его. Развалины его занимали чрезвычайно большое пространство; они послужили материалами для Константинопольских храмов. Судьба Эфеса не раз изменялась; в борьбе Лакедемонцев с Афинянами он держался стороны первых; Александр восстановил там демократию; Аннибал имел в Эфесе совещание с Антиохом, В Эфесе более чем где-нибудь погибло Римлян, подпавших мести Митридата; Август воздвиг там храм Цезарю; Святой Иоанн Евангелист и Святой Павел проповедывали в Эфесе христианскую религию. Потом маршал Marmont посетил Самос, а оттуда свежий и попутный ветер с короткое время пригнал его к противоположному берегу твердой земли: корабль бросил якорь в небольшой губе. Тут он был недалеко от того места, где стоял весьма знаменитый в древности Аполлонов храм, зависевший от города Милета, выстроенного по берегам Меандра. Милет был один из важнейших Ионийских городов; нынче от него остаются только развалины, рассеянные на огромном пространстве. Милет был городом приморским и имел четыре порта; во теперь море от него далеко: наплывы Меандра образовали новую землю. Развалины Аполлонова храма еще существуют; нельзя не удивляться их величию и, так сказать, свежести: точно как-будто землетрясение только вчера разрушило это здание, или как-будто рука человеческая его ниспровергла. Маршал Marmont относит разорение Аполлонова храма к тому времени, когда император Константин приказал уничтожить все языческие храмы, что впрочем совершенно несправедливо, потому что император Константин никогда не отдавал подобного повеления.

Посетив Родос, где и доныне существует рыцарская улица, в которой все ворота украшены Европейскими гербами, и не имел возможности обозреть всего южного берега [38] Малой-Азии, путешественник пустился прямо в Сирию и прибыл в Бейрут, древний Берит, который был сначала Сидонскою, а потом, при Август Римскою колониею и самым цветущим городом во всей Финикия. Нынче в Бейруте от осьми до десяти тысяч жителей. Это гавань средней Сирии, порт, откуда Дамаск отправляет свои произведения и получает иностранные товары. Маршал Marmont заметил, что там совсем не любят Мехмеда-Али и бранят его управление. Сирия сильно противится нововведениям, которые затеял Египетский преобразователь.

Всего интереснее в Сирии цепь Ливанских гор, которая простирается от Триполи до самой Сайды. Кедровые леса, столь знаменитые в Священном Писании, которые служили для постройки Тирских флотов и Иерусалимского храма, совершенно исчезли. Везде представляются бесплодные, обнаженные скалы. Но в этих горах живет народ смышленый и трудолюбивый; он придал им всевозможное плодородие. Это Азиятская Швейцария. Народонаселение Ливанской цепи простирается до четырех сот тысяч душ, и состоит из трех племен, — Ансарие, Друзов и Маронитов. Ансарие образуют собою отдельную секту, нехристианскую и не мусульманскую; Марониты суть униаты; а Друзы, по наружности магометане, исповедуют тайную религию, в которой перемешаны начала Евангелия, Корана и системы переселения душ. Оба ската Ливанской цепи составляют совершенную противоположность между собою. На западном — живые источники, свежая растительность, многочисленное народонаселение; земли превосходно возделаны; рука человеческая наносила чернозему на каждый уступ скалы от подошвы гор до облаков и выше, и развела хлебные полосы, сады, виноградники, плантации тутовых деревьев; где нет уступов, там из обломков камня пристроены к покатости горы длинные низенькие стены и сделаны искусственные уступы и площадки для земледелия и садоводства. Напротив того, на восточном склоне цепи вы видите только бесплодность и ничтожество. Дорога в Бальбек, один из древнейших Азиятских городов, идет по этому печальному скату. В Бальбеке с самой отдаленной [39] древности был храм, посвященный солнцу. Древний храм был разрушен, и Антонин Благочестивый выстроил новый. Эпоха построения с точностию означена в надписях этих знаменитых развалин, да и самый стиль их архитектуры показывает, к какому времени они принадлежат.

Обширная равнина отделяет Ливанскую цепь от Антиливанской: эту равнину надобно переехать, чтобы добраться до Дамаска. Замечательно, что в этих двух параллельных цепях, Ливанской и Антиливанской, бесплодные скаты лежат лицом один к другому, а возделанные находятся на противоположных сторонах. Эта равнина есть древняя Кало-Сирия, которая таким образом была заключена между двумя цепями гор тощих и диких.

Приближаясь к Дамаску, путешественник, чтобы избежать бесполезного объезда, обыкновенно перебирается через невысокий холм, состоящий из известковой скалы, и вдруг видит Дамаск у подошвы гор, которыми раввина обставлена с запада и севера. Путник приходит в невольный восторг при виде этого обширного оазиса, который вдруг является при входе в беспредельную равнину. Город, для мусульманского города, очень хорош. Жителей в нем около двух сот тысяч душ; базары велики, но наполнены почти одними только иностранными товарами; некогда здесь процветала промышленость, нынче она совершенно исчезла. В Дамаске находятся прекраснейшие Восточные дома: в них большие залы, обложенные белым мрамором, с фонтанами, прекрасные дворы, обсаженные деревьями, дворы, которые почти можно назвать садами, и подобных домов в Дамаске довольно много.

Сирийский губернатор, Шериф-паша, соотечественник и родственник Мехмеда-Али, маленькой и очень добрый Турок, как называет его герцог Рагузский, принял странника весьма радушно. Он предложил ему сделать смотр войскам, которые находились тогда в Дамаске и состояли из двух полков. Путешественник с удовольствием принял это предложение: ему любопытно было посмотреть Египетские войска, которые не раз били Турков. Маршал нашел, что эти солдаты довольно плохо обучены: они ни сколько не оправдали его ожиданий. Однако ж Египтянин может сделаться очень хорошим солдатом: он трезв и [40] воздержен, хороший ходок, мужествен, способен к энтузиязму и чрезвычайно самолюбив. При этом, герцог Рагузский делает отступление, очень приятное для военных, и описывает поход Ибрагима-паши, в 1832 году, против Турков. Битва при Конии, где Егпптяне разбили Турков на голову, хоть были втрое слабее их, произвела чрезвычайно сильное впечатление во всем Малоазийском полуострове: если-бы Ибрагим-паша на другой же день после своей победы пошел на Константинополь, появление его в Скутари решило бы переворот, и Турецкое правительство непременно бы рушилось. Но Египетская армия промедлила и спасительное посредничество России остановило ее в Кютахии; начались переговоры; султан был спасен, и война окончилась мирным трактатом.

Из Дамаска, любопытство повлекло путешественника в Иерусалим. Ибрагим-паша приехал туда, когда герцог Рагузский возвратился с прогулки по окрестностям. Ибрагим человек лет сорока чрезмерно толстый, но деятельный, неутомимый, веселый, тонкий, остроумный. Он много расспрашивал маршала Marmont’a о Наполеоне и походах, в которых герцог Рагузский участвовал; он говорил также, и притом с большею скромностью, о своих войнах в Сирии и в Малой Азии. По его приказанию, в Яффе маршалу были возданы величайшие почести; отдохнув там один день, путешественник отправился в Акру.

Можно вообразить себе, что чувствовал маршал Marmont, когда через тридцать шесть лет снова увидел Египет; между-тем он очень просто говорит о своих чувствованиях. Когда герцог Рагузский приехал. в Александрию, Мехмед-Али сбирался в Каир. Он уже выехал-было из города, но нарочно возвратился, и посетил прежнего неприятеля в приморском замке, где маршал Marmont должен был выдержать семидневный карантин. Никогда еще Мехмед-Али не посещал Европейца, и само собою разумеется, что это произвело чрезвычайно сильное впечатление во всем Египте. Паша не велик ростом; физиономия его отличается тонкостью и твердостью; черты не красивы, лице оканчивается клином седой бороды среднего разбора; взгляд у него чрезвычайно проницательный, физиономия подвижная, нрав веселый, [41] ласковый. Он обладает необычайным искусством распознавать людей и твердою волею, которая преодолевает все препятствия; чувствует все великое и любит этому подражать; познаний у него нет: он даже не знает грамоты; но у него много природного практического ума. Когда маршал Marmont с ним виделся, ему было шестьдесят пять лет, железное его сложение еще не страшилось ни каких трудов. Вышедши из карантина, путешественник долгом почел прежде всего итти благодарить Мехмеда-Али. Они долго разговаривали. Зная характер паши, герцог Рагузский говорил с ним весьма свободно и, не боясь рассердить его, спорил, когда не мог согласиться с его идеями. Эта откровенность очень понравилась Мехмеду, и паша взял с маршала слово, что, по возвращении из путешествия своего по Египту, он сообщит ему все замечания, которые помогут послужить ему в пользу.

Путешественник поселился в хорошеньком домике, в части города, называемой Арабскою, подле стен главного укрепления, которое он сам в молодости своей построил, когда был коммендантом Александрии и всей этой частя Нижнего Египта. Маршал Marmont говорит, что нынче в Александрии не менее сорока тысяч жителей: прежде было их не более десяти тысяч душ. Обозрев укрепления, путешественник отправился осматривать одну из важнейших работ, произведенных в царствование Мехмеда-Али, именно канал, соединяющий русло Нила с Александрийским портом.

Течение всех вообще рек замедляется при устье их от столкновения речных волн с морскими; в Ниле это еще заметнее чем где-нибудь, потому что ни какая другая река не влечет с собою так много илу: это делает плавание весьма опасным, особенно в бурную погоду. Для устранения этого неудобства, паша решился устроит непосредственное судоходное сообщение из Александрийского порта к Нилу. Этот канал, несмотря на все свои недостатки, о которых герцог Рагузский говорит подробно, довольно хорошо удовлетворяет потребности, и способствует к вывозу Египетских произведений; притом, доставив в окрестности Александрии пресную воду, он оплодотворил места, которые до того было совершенно наги. [42]

За этим каналом лежит величайший из Египетских садов, который принадлежит Ибрагиму-Паше; далее следует огромное, блестящее, пространство: это естественные солончаки, которые образовались на том месте, где некогда было озеро Мареотис. Обозревая окрестности Александрии, маршал Marmont заметил, что город можно еще лучше укрепить, и он сообщил паше и его инженерам свои идеи об этом важном предмете. Он разговаривал также с Мехмедом о Сирии, стараясь растолковать ему, как она отлична от Египта. В Сирии народ привык к сопротивлению: он живет посереди гор, где каждую деревню можно привести в оборонительное положение. Египет, напротив того, плоская страна, совершенно открытая: его без труда можно удерживать в повиновении. Народ здесь трудолюбивый и послушный. Египет можно безопасно обременить податями; в Сирии дело совсем другое и притом, несмотря ни на какие усилия, произведения ее всегда будут очень ограничены. Ясно, что этою страной следует управлять только посредством внушения жителям доверенности к выгодам для них от Египетской власти, наборы должно делать там осторожно и не надобно вводить монополии, которая непременно возбудит ненависть и мятежи. Эти советы, и некоторые другие об устройстве Сирийских войск, кажется, очень понравились Мехмеду-Али.

Но вот что удивительно: в 1828 году Александрийский полуостров состоял из пустой и бесплодной равнины; в 1834 году на нем уже красуются полный, огромный арсенал, корабельные верфи, мастерские всякого рода, провиантские магазины, канатная фабрика в тысячу сорок футов длиною. Все это наполнено толпами работников из Египтян. «Не думаю, говорит герцог Рагузский, чтобы история представляла другой подобный промер». Эта похвала не покажется преувеличенною, когда вспомним, что Египет не имеет собственных ни лесу, ни железа, ни меди, ни мастеровых, ни матросов, ни офицеров. Создание Александрийского арсенала подает понятие о том, как строились в древности города; при взгляде на него, понятно, что твердая воля может создавать стены, дома и дворцы из ничего. [43]

Настоящий начальник, основатель Египетской эскадры, есть Француз, по имени Besson: он служит теперь вице-адмиралом и начальником главного штаба паши и пользуется полною его доверенностью. Он с неслыханною быстротою сформировал и обучил экипажи всего флота. Египетские корабли плавают и маневрируют совершенно правильно и в состоянии долгое время крейсировать в узких и опасных морях, которые омывают берега Малой Азии, Египта и Сирии. Этот флот очень чувствует свое превосходство перед Турецким.

При виде якорного места и берега Абукирского, маршал Marmont рассуждает о том, что нужно было бы еще сделать, чтобы высадное войско не могло аттаковать Александрии ни с которой стороны. Эта рейда напомнила ему знаменитую морскую битву, которая имела столь сильное влияние на судьбу Французской армии в Египте. Когда эта страшная весть дошла до Бонапарта, он нисколько не изменялся. «Теперь мы отделены от отечества, сказал он, не можем иметь с нею безопасных сообщений; надобно будет довольствоваться собственными средствами. Египет представляет огромные пособия, мы разовьем их... Главное дело в том, чтобы предохранить армию от уныния, которое бы ее расстроило. Стоит только овладеть бурею, и тогда волны преодолеть нетрудно. Судьба может-быть предопределила нам преобразовать Восток и написать имена наши подле знаменитейших имен древности и средних веков».

Летом паша живет в Александрии, и проводит там по-крайней-мере полгода; на зиму он переселяется в Каир. С самого утра Мехмед-Али выходит из своего гарема и усаживается в диване; тут всякой имеет свободный доступ к нему. Консулы Европейских держав составляют дипломатический корпус паши и всегда живут там, где он. В Александрии, где Европейцев и Европейских нравов более чем о каком-либо другом Восточном городе, положение консулов довольно блестяще.

Маршал Marmont, намереваясь обозреть Верхний Египет, решился отправиться по Нилу, который, бесспорно, прекраснейшая из рек во всем мире. Нынешние Египтяне уже не считают Нила богом, но ставят его выше [44] всего на свете, потому что он для них источник жизни и плодородия: плавать по нем при попутном ветре, жить на его берегах, в его соседстве, для них блаженство. Египетские мужики спрашивали Бонапартовых солдат, есть ли во Франции Нил, а те, с обыкновенною хвастливостью Французов, отвечали: «У вас их пятьдесят». — «Так зачем же вы пришли сюда!» возражали Египтяне. Арабы называют эту огромную реку «Море-Нил»; и нынче Мехмед-Али хочет покорить ее себе, подчинив своей воле ее движения и наводнения. Он намеревается устроить шлюзы. Запружение Нила есть важная задача, которой условия состоят в том, чтобы: 1, иметь всегда возможность орошать три миллиона восемь сот тысяч десятин земли; 2, найти средство наполнять во время разлива запасные бассейны, находящиеся во внутренности земель, от Каира до моря; 3, оставить свободным плавание по обоим рукавам Нила. Такова цель, которой должна достичь огромнейшая гидравлическая работа, какую только когда-либо предпринимали древние или новейшие народы. Планы уже начертаны; Французский рисовальщик Г. Linan, с помощию нескольких других Французов, составил проект и будет заведывать исполнением его. Спрашивается только, допустит ли природа, чтобы человек приобрел столь блестящее торжество над нею?

В Старом Каире маршал Marmont был принят Сулейманом-Пашею, Французским ренегатом, которого звали Seves. Он из Лиона, и некогда служил под начальством герцога Рагузского. Seves сначала был моряком; потом перешел в сухопутную армию, служил в шестом гусарском полку, которым командовал тогда полковник Pajol, во время похода в Россию был офицером, при отступлении Французской армии исправлял должность адьютанта при маршале Ney, в 1814 году был замечен самим Наполеоном, в 1815 состоял в штабе маршала Grouchy и, быв замешан в Гренобльском заговоре, выехал из Франции и отправился в Персию. Мехмед-Али удержал его в Египте. Он образовал из негров первые регулярные войска и, ревностно занимаясь своими обязанностями, сам сделался человеком необыкновенным. Он угадал тайну большой войны; и свободно говорит по-Арабски и [45] по-Турецки. Маршал Marmont нашел, что Каир много переминился в свою пользу, с-тех-пор как он его видел. Ибрагим-паша выстроил на берегу Нила великолепный дворец и насадил деревьями противолежащий остров Рауда, которого большая часть отделана как Европейский сад. Внутри города главная улица, ведущая к цитадели, расширена. На площади Узбекие маршал Marmont вспомнил, как Бонапарт делал тут смотр своим легионам, узнал тот дом, где он жил и место, где был поражен Kleber. В Каире стеснены полтораста тысяч жителей. Цитадель, артиллерийская школа, училище элевов, в котором его девяносто два воспитанника, заслужили полное одобрение путешественника. Он делал смотр пехотной бригаде, которая три часа маневрировала перед ним на равнине Лакуба, недалеко от гробниц халифов и от могилы Саладинова брата, Мелек-Аделя. «Я был совершенно доволен», говорит маршал.

Промышленость, не менее военной части, обращала на себя внимание Мехмеда-Али: доказательством этого служат суконная фабрика, мануфактура бумажных изделий, литейный и пороховой заводы. Но всего более удивило путешественника заведение в Абу-Забеле, в тридцати верстах от Каира где доктор Clot основал вокруг военного госпиталя ботанический сад, анатомический амфитеатр, химическую лабораторию и физический кабинет. Профессоры в этом заведении все Европейцы, лекции читаются на французском языке и переводятся воспитанникам молодыми толмачами. Герцог Рагузский был на лекциях, и заметил, что слова преподавателей переводятся очень скоро и что воспитанники хорошо их понимают.

Обо всех подробностях управления доклады и рапорты и дут к паше, который хочет все знать: ничего не делается без его разрешения. Он получает по телеграфу известия о том, что происходит в Александрии и в других приморских местах. Ежедневная почта доставляет к нему бумаги из Александрии: она производится посредством ходоков. Все важные административные дела рассматриваются в диване, государственном совете; но общая повесть гласит, что члены этого совета — большие ослы. Мехмед-Аля разделил Египет на пять главных [46] губернаторств, которые подразделяются еще на области (виляет), округи (нахие), долины (вади) и деревни (белед). Подробности административные, которые сообщает маршал Marmont, не содержат в себе нечего нового, но они верны и хорошо изложены.

За Каиром начинается другой Египет, — Египет древних времен, Египет Фараонов и первоначальной истории. Вы оставляете за собою новейшее образование с его искусствами и их произведениями, и пирамиды, которые из Каира видны во всем своем величии, показывают, что вы вступили в мир древний. По мере приближения к пирамидам кажется, будто он понижаются и размеры их становятся меньше; но это только минутное оптическое явление: когда вы подъезжаете к самим массам, они, как гиганты, встают перед вами. Поглядев на эти гробницы древних Египетских царей, путешественник сел на судно и поплыл вверх по Нилу. Ему очень хотелось посетить Фаиюм, отдельную область в стороне от Нильской долины; но в канале вода была слишком низка, а на сухом пути прорванный шлюз прекратил всякое сообщение. Надобно было отказаться от этой поездки. Мы не последуем за путешественником в города Миние, Монфалут, Сиут, Гене, в Верхнем Египте, и к развалинам «Фив Стовратых». Замечания его не прибавляют ничего нового к тому, что уже известно ученым; но как на Русском почти не слова нет об этом предмете, то рассказы герцота Рагузгкого об Египетских чудесах будут у нас читаны с удовольствием. Фивы, без всякого сомнения, великолепнейшие из всех развалин на земле. Мединет-Табу, Луксор и Карнак, которые кажутся отдельными разоренными городами, суть однако ж остатки одной и той же столицы. Знаете ли чем были в Фивах Стовратых эта прекрасные сфинксы или, точнее, «Сии огромные сфинксы», одним словом эти чудовища в колпаках, которых вы видите на набережной Невы, против Академии Художеств? Они играли там скромную роль тумб, которые стоят у тротуаров Петербургских. «Сии огромные сфинксы» были просто украшение Фивских тротуаров. Между Карнаком и Луксором есть целые улицы в несколько верст длиною, уставленные по обе стороны такими сфинксами. Восторг, [47] с каким маршал Marmont смотрит на эти великолепные развалины, так силен, что сообщается и читателю; не имея намерения описывать Фивских памятников после ученой комиссии Египетской экспедиции, после Denan’ов, Hamilton’ов, Wilkinson’ов, путешественник старается занимать читателя только ясными указаниями и искренним восхищением; исторический его взгляд на древний Египет довольно верен; удивление, какое возбуждают в нем Карнакские стены и колонны, выражено без напыщенности: вы почти осязаете их величие, а век Сезостриса как-бы оживает под пером Наполеоновского генерала.

Герцог Рагузский посетил потом знаменитый храм Дендерский, храм иебольшой, но очень красивый, где находился знаменитый зодиак, предмет стольких споров между учеными. Это самый отдаленный пункт странствований маршала в Верхнем Египте; отсюда он отправился обратно вниз по Нилу, и вышел на берег в Миние, с намерением проникнуть в пустыню. Через шесть дней маршал Marmont увидел Чермное Море и гору Синай. Но он не нашел судна, которое должно было ждать его, и решился ехать в Суэз берегом. Дорогой, Бедуинские шейхи рассказывали ему историю своих поколений. Он расположился на отдых насупротив горы Синая, самой возвышенной точки во всей Каменной Аравии.

Погостив в монастыре Святого Павла, где, из тридцати пяти монахов, половина кривых, путешественник отправился далее и достиг наконец до Суэза, древней Арсиноэ. Пустыня доходит до самых ворог этого города. Некогда Суэз был важным портом, в котором производилась Индийская торговля. Нынче во всем городе несколько сот семейств, или не более тысячи двух сот жителей. Герцог Рагузский обозревал остатки канала, которым Нил соединялся прежде с Чермным Морем. Какой-то Француз, Lepere, сочинил план восстановления этого водяного пути: оно, конечно, было бы выгоднее железной дороги из Каира в Суэз, которую Мехмеду-Али очень хочется устроить.

Герцог Рагузский провел еще две недели в Каире, и в это время сообщил Мехмеду-Али все, что видел и заметил в путешествии своем по внутренним областям [48] Египта; рассуждал с Сулейман-пашею о новом устройстве армии; наконец, обласканный Мехмедом-Али, распрощался с ним, и отплыл на Египетском фрегате о шестидесяти четырех орудиях. Капитан фрегата, Черкес, по имени Хусрев, получил приказание повиноваться маршалу как самому паше. Через неделю корабль вошел в Мальтийскую гавань, в присутствии всей Английской эскадры, которою командует адмирал Rowley. Спустя месяц, герцог Рагузский находился уже в Чивита-Веккии.

Из числа посещенных стран, маршал Marmont всего лучше знакомит читателей с Египтом: впрочем эта земля и любопытнее других, и по своему прошедшему, и по нынешнему стремлению к образованности. Из рассказов путешественника вы коротко узнаете Мехмеда-Али. Этот честолюбец, который разорил Египет, человек не без гения; и хотя он ошибается во многих мерах, однако ж заслуживает удивления за то, что уже успел сделать. Нельзя себе представить бедности, нищеты, истощения Египтян: этот народ бледный, тощий, покорный, унылый, оборванный, голый, наполняет сердце зрителя горечью и состраданием.

Мы более всего говорили здесь о том, что касается до самого путешественника. Его известия и замечания, — что составляет главное достоинство подобного творения, — надобно читать в самой книге, которая займет почетное место между материалами, важными для этнографа, историка, философа. Конечно, в ней много недостатков и пропусков; в ней не должно искать полноты подробностей, как например в путешествии в Персию Chardin’а, этого смышленого купца, которого описания до-сих-пор еще верны и живы. Несправедливо было бы также требовать от Наполеоновского солдата эрудиция Нибуровой. Несмотря на это, путешествие герцога Рагузского — книга полезная и прекрасная, далеко не похожая на болтливую пустоту «произведений высокого полета», ceuvres de haute portee, других Французских путешественников. Она составит весьма хорошее приобретение для нашей литературы, и мы с нетерпением ожидаем перевода, предпринятого Г. Ксенофонтом Полевым.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие герцога Рагузского по Венгрии, Трансильвании, южной России, Крыму, Турции, Сирии и Египту // Библиотека для чтения, Том 25. 1837

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info