(Извлечение из соч. Briggs’а)

(В последнее время наш флаг начал изредка показываться в портах Ост-Индии, поэтому мы думаем, что предлагаемые очерки не будут лишними на страницах Мор. Сборника. Ред.).

ГЛАВА I.

Тавоя и тенассаримские провинции.

Тавоя есть одна из самих красивейших, небольших провинций Индии. Если верить древним историческим преданиям, это была цветущая колония около 55 лет до Р. Х., когда еще древние британцы оспаривали: землю у римлян, поселившихся на их берегу, и независимость королевства, в 1066-м году, когда храбрый король Гарольд сражался за английский престол с Виллиамом, нормандским королем. Провинция отделена от Сиама цепью высоких гор, у подошвы которых протекает р. Тенассарим, а Индейский океан омывает ее крутой, западный берег.

Когда плывешь вдоль этого берега, глазам путешественника представляются всегда зеленеющие листья гигантских деревьев, в сравнении с коими наши величественные дубы - просто карлики. Нельзя представить себе картины более привлекательной, нельзя не посвятить часа досуга, не полюбоваться местоположением развернутого берега, когда, напр., с рассветом проходишь вдоль его, прислонясь к мачте какой нибудь маленькой шкуны, [46] с утренним бризом, едва пополняющим ее легчайшие паруса; когда с берега веет прохладой и ароматическим запахом деревьев, - все это невольно приковывает внимание наблюдателя. При ясном небе, очерк горных вершин оттеняется круглыми покатостями, а над многочисленными островами спокойно дремлят легкие, серебристые облака.

Был свежий, попутный бриз, когда мы на легкой барке плыли вдоль берега; при наступлении вечера мы были уже между The Point - высоким мысом, отличающимся белою, спиральною пагодою на своей вершине, и Cap’ом, островом так называемым по его сходству с шапкою; мы вошли таким образом, в р. Тавою, на которой в широте 14° 8' N расположен город того же имени.

Вся наносная земля и богатый берег вдоль ее отмелей и многочисленных бухточек заняты цветущими деревьями, фруктовыми садами и огородами; здесь и там - обширные равнины, изобилующие рисовыми полями. За равнинами (plains) находится небольшая возвышенность, ведущая путешественника к столовому берегу (table-lands), который густо покрыт растительностию. Дерево и куст здесь не кстати перемешаны с высокою травою, с дикими цветами и многочисленными плющами; разнообразные виды пальмы растут посреди ананаса, огурцов или дынных гряд.

Продолжая постепенно подниматься на вершину соседнего холма, вы окидываете взором весь берег, и вам представляются холм над холмом, гора над горою, одетые обширно раскиданным лесом; обратите ваши взоры прямо к средней Азии, на такое расстояние, на какое может достичь ваш глаз - и вы увидите место, где варен, сильный горец, употребил все усилия, что бы рассадить свои любимые бетелевые орехи (betel-nuts), небольшое количество тыкв или скудные зерна горного рису. Такова общая картина, представляющаяся глазу путешественника с приближением к Тавои.

Тавойская провинция содержит около 12 000 кв. миль, с народонаселением, несколько превышающем 50 000 душ, большая часть - будистов. Они говорят бурманским языком и принадлежат к монгольскому племени, того же типа, что и бурманы, которым они были подвластны уже более полстолетия, прежде, чем Британия овладела тенассаримской провинцией, центр еще которой составляет Тавоя.

Главный город тенассаримской провинции Мульмейн, красиво расположенный на р. Сальуин; окружающие горы одеты вечно [47] зеленеющею растительностию, на горах и холмах местами возвышаются спиральные, златоглавые пагоды. Великолепный вид этой реки еще более разнообразится многочисленными судами, приходящими сюда из отдаленнейшего востока или запада. Здесь можно встретить высоко-мачтовый, красиво вооруженный американский клипер подле грязной, неуклюжей “doony”, пришедшей с восточного берега Индостана; надменного британского купца и, пришедшую с божественных берегов, пучеглазую джонку расписанную яркими красками и с виду похожую на азиатское солнце; здесь же плавают небольшие военные пароходы под компанейским флагом (Honorable Company’s flag flying). Вдоль берега, от судна до судна, беспрестанно снуют бурманские байдары, влекомые чрезвычайно быстро течением, и нельзя не удивляться, с какою ловкостию эти байдары управляются крошечною рукою бурманки, помощию легкого, укрепленного за кормою весла.

За малыми исключениями, дома в Мульмейне построены из дерева и стоят почти все отдельно; они конечно не привлекают своим видом, разве только крыши буддистских монастырей, которые выдаются между другими тем, что отделаны резьбою; но за то можно сказать, что почти все дома в Мульмейне содержатся очень опрятно, отделаны чисто, прохладны и удобны.

Ничего не может быть веселее и живописнее толпы, которая по утрам кишит по базару, где вы найдете все роды восточных плодов, зелени, рыбы и птиц; здесь также выставлены на продажу европейские товары и бумажные материи. Мущины и женщины торгуют шелковыми тканями, самых светлейших, самых разнообразнейших красок, между тем как прекрасный пол сам носит простую, белую куртку, с живыми розами или диким цветком в своих черных как смоль волосах, и старается таким образом придать себе вид скромного кокетства, которое однако ж не может привлечь глаз иностранца. Между прогуливающеюся толпою ездят более 200 небольших решетчатых карет, влекомых маленькими, косматыми лошадьми или пони (poneis), преграждающими путь друг другу и каждому встречному пешеходу; по громкому смеху всегда можно отличить звонкие голоса бурманской черни. Ярко и отличительно спокойно на все это смотрит солнце, которого убийственные, жгучие лучи к счастию умеряются прохладными морскими ветрами, чрез что климат делается одним из прекраснейших в свете.

Амхерст - провинция, примыкающая к Тенассаримской, так названной от реки того же имени, составляющей часть ее [48] юго-западной границы. Географическое протяжение всей провинции Амхерст заключается между 97° 37' и 99° 36' долготы O по широте от 10'° до 17° 51-й №; она растянута на пространстве 24 000 кв. миль и содержит только 108 664 акра (1 акр = 1/2 десятины.) обработанной земли; большая часть провинции приподнята высокими горными вершинами, перемежающимися глубокими скалистыми долинами, или покрыта дикими лесами. Народонаселение так малочисленно, что труд высоко ценится, и только богатый урожай на берегах реки дает жатву, которая вознаграждает земледельца.

По ревизии 1856 года полное народонаселение провинции Амхерест, включая сюда и города, было 128 442 души, состоящее главным образом: из моанов (Moans) или талиенов (Taliens), бурманов (Burmeese) и каренов (Karens). Моаны или, как их называют бурманы, талиены составляют большую часть населения и, подобно бурманам, - монгольского племени, а по религиозным убеждениям буддисты. Они носят ту же самую одежду что и бурманы и сохраняют подобные же им обычаи, но говорят другим наречием; бурманский язык есть губной и мягок как италиянский; талиенский, - суров и гортанный, как арабский; оба же односложны, и, за малыми исключениями, письменность обоих имеет одинаковый характер.

Талиены не составляют коренного племени. Неизвестно когда они переселились из средней Азии, но существует мнение, что они также как и бурманы и тавойерн (Tavoyers), прибрели из Монголии и владели землею несколько столетий. Девяносто-восемь лет тому назад талиены были побеждены бурманами, а потом были свидетелями британской победы над последними в 1825 г. Подобно бурманам, с которыми они находятся в тесных связях, они составляют счастливое племя, не знающее недостатков. Они хорошо едят и одеваются, имеют большие, сообразно с климатом устроенные дома; многие из них (включая сюда и женщин) могут читать и писать. Они составляют группу, превосходящую по красоте многие группы Сирии, Италии и Турции. Женщины прекрасного азиатского типа. Их длинные, черные косы, тщательно причесанные, убраны a la Madonna и украшены свежими цветами, обыкновенно розами, чампаком (chumpac) или амхерстией. The tumien или юбка своего тканья вышита шелком светлейших разнообразных цветов, фантастического узора, но с большим вкусом. Грудь обыкновенно обхватывается турецкою материей красного цвета с опрятными, чистыми, иногда белыми, [49] а иногда розовыми кружевами, или же бархатною курткою британской мануфактуры.

Мущины - небольшого роста, но хорошо сложены и деятельны. Они носят длинные волосы, обвязанные куском чистого муслина или яркого цвета шелковым платком, который, обхватывая всю голову, делается подобием чалмы; куртка - обыкновенно британской материи, а шелковое яркого цвета “putso” придает им причудливый вид. Мущины храбры, но отличаются от магометан отчасти легкомыслием и свойственною им веселостию.

В продолжении последних 15 лет употреблена была большая сумма денег на безуспешные общественные работы, и сверх того были приняты более тысячи предположений. Город Мульмейн может теперь щеголять красивыми молельнями, деревянными домами, обширными казармами, двумя просторными каменными строениями для присутственных мест, двумя пристанями и двумя шоссейными дорогами, простирающимися на 25 миль внутри города и в его окрестностях. Что касается самой страны, то в длину она так хорошо пересечена водами рек: Сальуин (Salween) Алтаран (Altaran), Гайен (Gyen) и Таунгин (Thoundyeen), и население, как было выше замечено, до того ограничено (только берега этих вод населены), - что всякий другой, лучше устроенный, чем в настоящее время проложенный, путь, от деревни до деревни, был бы только бесполезной попыткой.

Способ производства суда в этой стране до того прост, что каждый легко может судиться, не имея нужды в стряпчем или адвокате. Истец делает словесное объявление или подает свою жалобу на бумаге, по которой суд делает распоряжение об отдаче под присмотр виновного, который, в свою очередь, может, или защищаться словесно - и его ответы записываются тогда судьею - или тоже возражать на бумаге.

Английские законы имеют силу только для европейцев и редко применяются на деле. Тяжбы же между бурманами, каковы: свадебные, разводные и по наследству, решаются по бурманским законам.

Маловажные преступления часто решаются тем же путем, но серьезные дела возложены непосредственно на рассмотрение окружных офицеров или, если это в городе, то на градоначальников, которые ничто иное как лица, заведующие отчетностию, судом и расправою, согласно британским законам. Если после защиты или оправдания, которое было выслушено и записано, вина не требует более строгого наказания, как трехлетнего заключения [50] виновного в оковы, то приговор совершается тотчас же, однако ж с правом на аппеляцию; но если преступление требует сильнейшего наказания, то дело отдается на рассмотрение палаты.

Значительную статью в торговле обеих провинций составляет тиковый строевой лес. В течении официальных годов 1856-57 было вывезено до 42 321 тоннов леса, стоимость которых была 2 070 571 рупий (Один рупий по курсу в 1862 г. равнялся 66 1/2 к. с.), и оборот на следующий год, вероятно, показал значительную прибыль. Доход со строевого леса за эти года был собран с 80 479 штук дерева, вывезенного с берегов Сальуна, Таунгина и Альтарана - и этих штук было вывезено гораздо более, нежели в 1854-55 годах (73 436). В Амхерсте тиковое дерево весьма хорошего достоинства, но наилучшие деревья уже срублены, и большая часть леса теперь уже доставляется с берегов сиамизских, р. Таунгина, или притоков Сальуина, по ту сторону границы.

Мы думаем, что несколько слов о доставке леса не будут лишены интереса. Выбранные деревья умерщвляют, содрав кору с дерева до пня, на вышину одного фута от земли. На следующий год срубают его, и слоны перетаскивают бревна к руслу реки или к одному из ее притоков (Перетаскивание готовых уже бревен или досок к реке из пильного сарая для сплавки в судну тоже совершается слонами. Перев.). Во время SW муссона, когда воды поднимаются, лес оставляют часто на произвол течения, и он таким образом проплывает иногда более 200 миль к месту, называемому Кайодан, где чрез реку протянута цепь и где уже владетели леса его стерегут, узнавая потом легко свою собственность по маркам на деревьях, положенным еще на месте рубки в лесу; здесь они буксируют каждую огромную такую штуку к берегу, сплачивают их по нескольку вместе и сплавляют эти плоты к лесной бирже, в Кадо, где они должны быть остановлены, вписаны в приходо-расходные книги, и прежде, чем их можно будет взять на пильный завод, в Мульмейне, за них должно заплатить пошлину. Пошлина, установленная ныне, оценена от 2 рупий 12 ан за обыкновенную и до 4 рупий за корабельную штуку.

Стоянка в Кайодане одна из любопытнейших. Река суживается в этом месте до одной трети своей настоящей ширины, и светло-синие воды ее несутся здесь очень быстро. Тут протянута с одного берега на противоположный цепь, которою и перехватываются сплавляемые деревья, и таким образом в [51] продолжении ночи собирается их большое количество. С рассветом владетели лесов собираются на работу; когда какое нибудь неловко схваченное бревно вырвется из рук работников, между последними поднимаются хлопоты: они лазают новсгоду, карабкаются и всегда громко кричат. Выбирать свой собственный лес и буксировать его к берегу, есть право каждого; но иногда тяжесть леса до того велика, что канат не выдерживает, и весь сплав идет с треском вдоль по реке, но течению, до тех пор, пока оно не загонит его на отмель или пока лес не будет спасен людьми, которые уже обращают его тогда в свою собственность и получают от одного до трех рупий за штуку, возвращаемую настоящему владельцу; некоторые из этих деревьев иногда пропадают, будучи унесены в море или выброшены на необитаемый остров. Сверх того, строевой лес употребляется там же на постройку судов. В Мульмейне было построено 132 судна, от шхуны в 50 тоннов до корабля в 1400 тоннов. Из этого же дерева был выстроен винтовый фрегат в 1300 тоннов, и надо полагать, что это было одно из красивейших судов флота ее величества королевы Виктории.

Существуют также, так называемые, общественные леса под наблюдением надсмотрщика, в которых выбранный собственно строевой лес рубят и сплавляют на общественные же надобности или продают по высокой цене; но эта торговля не принесла выгод.

Климат этих провинций замечательно хорош, и потому их смело можно причислить к самым здоровейшим частям Британско-Индейской империи. Город Амхерст, открытый с моря, служит приятным местом для излечения больных приезжающих из Калькутты. В нем отдаются хорошо отделанные дома и проживают врачи - люди с большим знанием своего дела и всегда готовы к услугам больных.

Термометр в Мульмейне продолжение девяти месяцев показывает от +13 1/2° до +24° R и хотя в марте поднимается до 26 1/2°, все таки в этот период года бывает прохладно от морских бризов, которыми умеряется климат, не похожий, между прочим, на большую часть Индии, - он влажен. Здесь весь год деревья густо покрыты зелеными листьями. Дождь выпадает круглым числом до 156 дюймов на каждую десятину в Мульмейне и около 200 дюймов в Тавои.

Интересна геология этих провинций. В Амхерсте третичная формация лежит под проходами горных известняков, которые здесь и там высовываются острыми верхушками и отличительными [52] скалами, поднимающимися отдельно на 100 футов от поверхности земли; но хорошего качества их находят в Мергуи, самой южнейшей области провинции. Есть также горы, состоящие из известкового песчаного камня с богатым аллювиальным слоем на берегах широких рек; в особенности же из аллювиальных осадков состоят острова, лежащие противу устьев рек, выходящих из гор. Вдоль берега от Амхерста до Ie (Ye) тянется разорванная цепь крупно-зернистого гранита, состоящая из кварца, слюды и фельдшпата. В устье р. Тавои найден был гранит, состоящий из розового фельдшпата, замечательный по своей крепости и свойству противиться влиянию погоды без выветривания; он также существует в горных цепях на северо-востоке провинции, и доктором Heifer’ом был признан за сиеннит. Laterite встречается уже за пределами провинций и находится в смеси с булыжником на обоих берегах Мульмейна и Тавои, а слои его заметны также у подошв северо-восточных гор; там лежит обыкновенно небольшой пласт чернозема с остатком разложившихся на нем растений.

На реках Тенассарим и Альтаран есть теплые ключи, которые легко доступны и могут почитаться очень драгоценными по своему целительному свойству. Вода бьет из горных известняков; она оставляет осадок углекислой извести и сильно пропитана железом. Температура ключей круглым числом может держаться до 43 1/2° R.

Близь Мульмейна горы осадочных известковых формаций возвышаются перпендикулярно на большую высоту, с равнин аллювиального слоя и притом возвышаются чрезвычайно неровно; их очерки часто кажутся странными, прихотливыми на вид. Они прорываются во многих местах натуральными пещерами. Одна из них большого размера - с гигантскими сталактитами.

Этот известняк нередко содержит в значительном количестве серно-кислый свинец, т. е. свинцовый блеск. Руда содержит серебро, и образчик, посланный в Британию для анализирования, был принят за драгоценный металл. Богатейшие жилы этого серебрянного свинцового блеска, находятся в долинах р. Сальуин.

Олово лучшего качества находится в Тавойской провинции; из Гензенской бухты вывозят ежегодно до 15 тоннов промытого в маленьких ручьях песчаного осадка, - труды нескольких бедных поселян. Так как олово в продаже быстро возрастает в цене, то руды эти могут скоро привлечь внимание. Серебро, [53] медь, магнезия и агат - все были открыты в этих же провинциях, а хороший уголь был обработываем в Мергуи.

Что касается растительного царства, то едва ли есть страна в свете, которая бы производила столь разнообразные, красивые цветочные деревья и растения, как эти две провинции.

Из строевого дерева самое ценнейшее - тик (Teetona grandis), которым изобилуют здесь огромнейшие леса, еще существующие и по ныне, хотя они и оставлены были без попечения; да и в настоящее время есть места, где на лес не обращают внимания. Железное дерево (Acacia xylocarpa) - тоже в изобилии, и, хотя очень тяжело для многих построек, но тем не менее оно известно, как самое прочное дерево; между другими попадаются “Anan” (Fagrea fragraas), “Koung Моо” (A shorea) и “Thengan” (Hopea odorata), самые цепные из туземных деревьев.

Из млекопитающих, находящихся здесь в диком состоянии, к толстокожим (Pachydermata) или грубо-кожим животным принадлежат: дикий слон, одно и двух-клыковый носорог, маленький тапир и дикая свинья. Между более замечательными плотоядными животными - тигр и леопард. Здесь находится также черный медведь с короткою шерстью (Ursus Malayanus), горный длинно-шерстый медведь, называемый “Loowon” и необыкновенное животное, в простонародии называемое “Qway-ta-weh-ta-weh” или “Anglice” (полу-собака, полу-поросенок). Косматая, черная шерсть этого животного и пронзительные глаза постоянно и резко выдают своего владетеля каждому встретившемуся с ним в лесу.

Здесь существует также пять или более родов обезьян, включая сюда и гиббона; 11 видов животных, отрыгающих жвачку, включая сюда - 6 оленей и 2 вида диких кошек; один вид прекрасного животного, похожего на бизона (Bison gauras, Ham Smith) и дикий бык, обыкновенно красный или белый, похожий на английскую корову (Bos Sondaicus). Домашний буффало замечателен здесь по своему большому размеру и весу; нельзя полагать, чтобы это животное было туземное.

Из многочисленных пород птиц также есть много замечательных. Водных (Nolatores) или плавающих птиц не так много, но за то есть три породы диких уток и великолепный пеликан, часто встречаемый во время дождей на берегах рек и наводненных равнинах.

Главный хлеб есть рис, который составляет основную пищу [54] народа и растет очень разнообразно; в обыкновенном же употреблении - семь родов, из коих пять произрастают на сырых равнинах и сеются при начале SW-го мусона, а созревают во время NW-го, а два рода риса ростут на холмах.

ГЛАВА II.

Характер туземцев, религия и администрация.

Выше было сказано, что три различные семейства племени населяют эти провинции, - они суть: 1) “Myemma” или “Byemma” - англизированные бурманы; 2) “Mon”, называемые бурманами, “Talien”, и, наконец 3) “Karen”, называющие самих себя “Pejha” (человек). Все они принадлежат татарскому или монгольскому племени, и первые два - буддисты. Их одежды, характер и форма религии схожи между собою; англичане называют оба племени - “Myemma” и “Mon” - бурманами, так как иностранец не находит между ними разницы. Карены были, кажется, всегда кочующее племя; они отличаются языком, видом, обычаями и отчасти религиею от бурманов и талиенов, живущих здесь. Они, как полагают, были первобытными обитателями этой страны и вероятно жили с незапамятных времен, сохраняя лишь предания о стране, из которой переселились их праотцы. Они еще до сих пор кочуют, не смотря на то, что между ними уже разлит, чрез посредство миссионеров, свет евангельского учения; легкие налоги и справедливость правительства понемногу приучат их к оседлости. В числе немногих религиозных убеждений, между ними существовало древнее предание, что будто из отдаленнейшего запада придут к ним учителя и научат их чистой религии, которая в состоянии будет поднять их над другими соседственными племенами, тиранствовавшими и притеснявшими их. Миссионеры имеют гораздо более влияния между каренами, нежели британские офицеры в гражданских делах провинции. Чрез посредство миссионеров этот народ содержит в своих селах церкви и священников, кроме того в каждой деревеньке - [55] школу, где молодежь изучает библию и получает европейское образование на своем языке.

Бурманы и талиены не походят на каренов; у них древняя китайско-индейская цивилизация. Они имеют письменный язык, известный им с незапамятных времен, тогда как варены впервые познакомлены с письменностью протестантами американскими миссионерами, которые приняли бурманскую азбуку с малыми прибавлениями каренского языка. Они напечатали перевод библии и много других книг; в результате было то, что многие тысячи народонаселения научились читать и сделались, по их собственному убеждению, истинными христианами. Хотя много еще остается сделать, но нет, может быть, ни одной страны в свете, где бы миссия с таким полным успехом увенчала свою деятельность, как между каренским народонаселением. Разница в благосостоянии между христианскими и языческими деревнями очень заметна: гнусные преступления почти неизвестны между каренами-христианами; между же каренами-язычниками, они - в числе частых происшествий. Как судья, после 8-летнего пребывания моего на этом берегу, я, могу свидетельствовать в пользу больших успехов нравственности между каренами-христианами, и утвердительно скажу, что десять христианских деревень дают менее работы полицейскому офицеру, нежели одна языческая. В Тавойской провинции статистический отчет показал, что в одной языческой деревне Tounbyouk более преступлений, нежели в целом христианском округе. Этот факт заставляет сожалеть, что есть еще много округов страны, в которых христианство еще почти вовсе нераспространено.

Миссионеры не имели таких успехов между бурманами и талиенами. Этому есть очевидные причины. Талиены и бурманы одни за другим были победителями, и оба племени притесняли каренов. Бедные, угнетенные карены, разумеется, охотнее принимали христианскую веру, чем их тщеславные победители. И бурманы и талиены имели несколько религий, тогда как карены почти не имели никакой; у них не было руководителя. Далее, за их уединенные жилища, для постройки которых они предпочитают горы и леса, и за их угрюмый вид, который составляет противуположность веселому, независимому бурманскому характеру, они были пренебрегаемы британскими офицерами. Наконец, вдобавок ко всем этим причинам, нужно прибавить древнее предание, о котором мы уже упомянули и по которому к каренам должны были придти учителя из далекого запада для наставления их в истинной религии и освобождения от угнетения. [56]

Буддистская вера, и обязанности ею налагаемые на человека, а равно и обряды заслуживают, чтобы сказать о них несколько слов. Бурманские священники-буддисты наблюдают закон безбрачия и живут особо от мирян, в монастырях. Они вообще нравственного поведения, но, хотя их влияние велико, они не вмешиваются в политические дела. Я не знаю ни одной языческой религии, в которой жрецы пользовались бы тем уважением от мирян, которыми пользуются бурманские священники-буддисты; в то же время эти последние далеко не фанатики и всегда готовы приветливо принять европейца в своих монастырях. Многие из ученых между ними читали библию и говорили мне, что эта хорошая книга, полная хороших наставлений. Они часто призывали в свои монастыри миссионеров, говорили с ними о религиозных вопросах и даже спорили, но спокойно и дружелюбно; хотя они очень веротерпимы, но в то же время очень стойки в своих убеждениях, и, как кажется, их не так легко заставить обратиться.

Европейцы находятся с ними, как говорится, на хорошей ноге, и вообще с бурманскими племенами - лучше, чем с индейцами, туземными. Бурманы великодушны, сердце их всегда открыто и далеко не чуждо свободе мысли. Нищих между ними нет совсем: если какое нибудь семейство находится в нужде, то соседи стараются тотчас же помочь ему. Иностранец, какого бы вероисповедания он ни был, никогда не спросит у них поесть дважды, и нельзя думать также, чтобы кто нибудь в целой Тавойской провинции ложился спать голодным.

Многоженство между этим народом дозволено, но большая часть не пользуется этим правом, имея по одной жене и лишь немногие - более двух. Первая, главная жена выбирается мужем в его молодости, и когда она уже перестанет иметь детей, то часто помогает мужу в избрании другой, молодой жены, которая, между прочим, обязана слушать старую; при том, дети не должны обременять родителей. Брак между ними есть простое гражданское условие, по которому каждая партия может развестись на известных основаниях, мотивируя причины между прочим несходством характеров, бесплодием и т. п. При этом обыкновенно бывает, что одна из сторон передает все имущество другой. Женщины имеют равные гражданские права с мужчинами, но нельзя не заметить, что ссоры здесь между мужем и женой случаются гораздо реже, чем в других обществах.

К тому, что я сказал о нравственности и влиянии буддистских [57] священников, нужно еще добавить, что они же бывают обыкновенно и учителями в местных школах, посвящая свое досужее время на обучение деревенских мальчиков безвозмездно; также учат они читать и писать на своем родном языке в частях города, смежных с их монастырями, между тем как женщины, давшие обет отшельничества, а иногда и старые вдовы поступают точно также относительно девушек. В этих школах также преподаются начальные правила арифметики, но далее этого воспитание мирян редко простирается; молодые люди, желающие ближе ознакомиться с учением буддистской веры, живут и имеют стол в монастырях, столько время, на сколько сами пожелают продолжать учение.

Английское правительство содержит еще в г. Мульмейне высшую школу, где учителями - англичане, преподающие все элементарные науки и помогающие в этом различным миссионерам бурманских и каренских школ. Кроме этого существуют обширные проэкты для распространения просвещения в крае.

В Тенассаримской провинции основные английские законы применены на столько, на сколько это необходимо; там же где дело касается собственно бурманских интересов и древних обычаев их, как напр. свадебные договоры и проч., там допускается суд по их собственным законам.

Предмет гражданских прошений здесь большею частию состоит в просьбе о земле: владеть несколькими акрами (полудесятинами) paddy есть первейшее желание каждого бурмана. Крестьяне обработывают собственную землю и платят оброк начальству. Оброк этот бывает обыкновенно около 1/2 цены всего урожая, но крестьянин в точности знает, что должен платить, а потому не может быть обманут. Они всегда выплачивают правительственные повинности за раз с совершенным спокойствием, и никогда не приходится посягать на их собственность за недоимки.

Часто между прошениями встречаются жалобы по наследству, и между ними, надо сказать, есть дела, довольно запутанные.

Бурманские девушки, выходя замуж, руководятся не одним только желанием своих родителей, как это делается обыкновенно в Индии. Нет примера, в котором бы девушка шла замуж не по склонности или в котором бы родители делали более, нежели давали ей только советы. Нужно заметить, что бурманское племя вообще очень здоровое: идиотизм и физические недостатки - в числе редких случаев. Правду сказать, местное правительство весьма много мешало быстрому [58] размножению народонаселения, которое конечно не могло не уменьшаться, например при одновременном побеге 5 или 6000 человек из страны, во избежание тиранства варварского правителя; но в последнее время, статистические сведения начинают показывать постепенное и постоянное размножение населения: большая семья делается в Тавои обыкновенною. Ни в одном другом племени дети так не уважают своих родителей и молодые люди - старых, как бурманы. Своеобразное проявление их чувств, боязнь стыда и в тоже самое время пренебрежение жизнию лучше всего могут быть поняты из нескольких случаев, которых мне пришлось быть свидетелем вследствие своей официальной должности.

Однажды, в то время, когда я был судьею в г. Мульмейне, приехала ко мне женщина почтенных лет и, бросясь прямо без доклада, в самых несвязных выражениях и при помощи диких телодвижений, объявила, что дочь ее решилась на самоубийство, а потому она умоляет меня тотчас же следовать за нею и спасти дочь. “Помогите! помогите, ради единственного дитяти”, кричала она умоляющим голосом. Ее расстроенное положение не позволяло мне выведать подробности происшествия; схватив шляпу, я бросился с просительницею в карету, мимоходом взял с собою полицейского чиновника и поспешил к ее дому. Прибыв туда, она бросилась вперед чрез корридор и среднюю комнату и, с истерическою дрожью растворив дверь, указала мне на спальню.

Я вошел и в тусклом свете, проникавшем чрез ставень затворенного окна, увидел повиснувшее человеческое тело; горло было перетянуто французским шелковым платком, другим концом которого охватывалось стропило низенькой крыши; ноги касались земли; спокойная улыбка трупа позволяла рассмотреть красивые черты лица. Это было тело ее дочери, совершенно теплое и еще неокоченевшее, но уже безжизненное. Я мгновенно развязал с шеи платок и положил труп на кровать, поспешно отправив сопровождавшего меня чиновника за врачом, который вскоре и прибыл, но уже поздно для того, чтобы возвратить умершую к жизни. Следствие, произведенное по этому делу, показало, что покойная была девушкой высокой души, но иногда своенравной и упрямой; ей было только восемнадцать лет, но за всем тем она имела небольшие любовные сношения с молодым бурманом, который хотел на ней жениться. Ее родители давали на это согласие неохотно и старались прервать связь между ними, но любовник находил случай посещать девушку по прежнему, [59] тайно, вечером, и в один дурной момент был замечен в доме. Мать девушки, узнавши об этом, упрекнула ее, даже в присутствии соседей. Девушка на это ничего не возражала, но тотчас же удалилась в свою комнату, вымылась, переоделась в чистое платье, тщательно пригладила свои длинные волосы, напудрила лицо и шею (постоянная церемония - когда девушки одеваются по праздничному) и повесилась в своей комнате на маленьком, шелковом шейном платке, которым, казалось, едва ли можно было убить и муху.

Известен мне и другой случай самоубийства, происшедший и не из за столь важной причины: две молодые женщины, обе влюбленные, жили между собою неподалеку, и хотя между ними существовало соперничество, они были однако ж подруги и часто искали случая встретиться, чтоб рассказать свои взаимные победы и женские секреты. Это обыкновенно происходило вечером, когда девушки идут купаться: тут, между разными шутками, всегда на нервом плане бывают вопросы о том, которая из них первая выйдет замуж, какого мужа каждая из них будет иметь и т. п.

По прошествии некоторого времени, одна из этих девушек вышла замуж за хорошего молодого человека, пильщика по занятию, и прожила уже в доме своего мужа несколько дней, когда ее старая подруга, с другими приятельницами, пришла к ней в гости. Молодого мужа не было в комнате, и подруга ее, поддерживаемая остальным обществом, начала докучать ей шутками над ее мужем:

- А! говорили они, ты первая вышла замуж, но за кого же? за пильщика! Я бы не пошла за пильщика... нечего сказать, много ты взяла своей торопливостью и твое семейство, которое так высоко смотрит!

Молодая женщина добродушно сносила все насмешки и не считала нужным защищать добрые качества своего мужа. Тогда ее гостьи начали высказывать сожаления, что она не могла составить себе лучшей партии. Муж, бывший в маленьком саду позади дома, слышал все происходившее в нем и был так раздосадован тем, что не был защищен своею прекрасною молодою женою, что тотчас же повесился на дереве.

Эти примеры достаточно могут показать - как весьма мало значит для бурман принести себя в жертву из за какой нибудь мгновенной досады или пустой прихоти. Опиум есть одно из более употребительных средств при этом.

Вот еще пример: девушка около тринадцати лет от роду, [60] по обыкновению посланная своею матерью продавать на базаре апельсины, встречает тех же лет подругу и берет ее с собою для той же дели. Но торговля на рынке не была достаточно оживлена и две девушки начинают играть за деньги на апельсины; одна из них, естественно кончает тем, что проигрывает много апельсинов и возвращается домой к своей матери без них и без денег, которые бы должна была иметь, если бы продала апельсины. Мать, узнавши о том, что дочка изволила проиграть апельсины в деньги, выдрала за это ей уши; после чего дочь оставляет тотчас же дом и покупает столько опиума, что им достаточно бы было отравить двух-трех человек, и все это сама проглатывает за раз; потом возвращается к матери и спокойно говорит ей, что та уже никогда не будет впредь иметь причины бить ее. Мать, испугавшись, в отчаянии прижимает дочь к своей груди и бежит с нею в госпиталь, где, к ее счастию, случившийся врач спасает жизнь ее дочери.

Такие происшествия, повторяю, не редки. В каждом большом городе врачи ежегодно спасают жизнь многих покушающихся на самоубийство. Тяжкие преступления в бурманских провинциях, находящихся более 30 лет под британскою властию, - теперь в числе редких происшествий, но случающиеся еще страшные убийства и до сих пор показывают, как дешево ценится здесь человеческая жизнь. Следующая хладнокровная и жестокая резня на море может служить этому примером. Замечательно при этом, что все-направляющая рука Провидения всегда открывает преступника, не смотря на то, что все человеческие средства были приложены к тому, чтобы скрыть преступление.

В июне месяце 1856 года поспешил ко мне в Тавою на пароходе судья из Рангуна (Rangun) с одним матросом, который обвинял семь человек тавойцев в убийстве экипажа тавойского судна на Кокосовых островах. Нужно заметить, что по прибытии судьи, матрос этот имел неосторожность назвать родственникам убийц имена их, - они тотчас же, разумеется, дали тем об этом знать; но, хотя преступники бежали, правительство, приняв энергичные меры, успело их поймать: тотчас же были разосланы, по всем различным дорогам, полицейские чиновники стеречь всех, проходящих в Сиамизу (Siamese) и Hill States, и созваны молодые люди соседних деревень; результатом всего этого было то, что последний из семи обвиненных в преступлении тавойцев был захвачен на четвертый день и [61] арестован вместе с другими в тюрьме. Они все добровольно сознались в своей вине. Вот что показало следствие:

В течении августа месяца 1855 года, судно, посланное из Тавои на необитаемые Кокосовые острова, под командою Nga Shoay Boo, зашло в Je за провизиею и потом достигло острова Банда, одного из группы Кокосовых, в октябре 1855 г.; здесь судно начало нагружаться кокосовыми орехами, которые растут на этих островах в большом количестве, но в диком состоянии.

Два дня спустя по прибытии этого судна, пришло другое из Мульмейна, командуемое Nga Tsein, тавойским уроженцем, сыном прежнего публичного палача. Его прибытие было следствием небольших раздоров между ним и Nga Shoay Boo; дело в том, что кокосовых орехов не было достаточно для того, чтобы нагрузить оба судна, а у туземцев существует старое обыкновение, что прибывший прежде - имеет право забрать себе полный груз, оставив остальное второму. Однако ж открытого разрыва между капитанами пока еще не было, и они жили около месяца по-видимому в дружбе.

Однажды, когда команда Nga Shoay Boo разделилась, и одна часть отправилась нагружать в барказ орехи с острова Банда, а четверо с капитаном - удить рыбу на маленьком соседнем островке, Nga Tsein с большею частию своей команды немедленно и так неожиданно напал с вооруженными ружьями, шпагами и дубинами, на пятерых, бывших на острове Банда, что убил всех без сопротивления и, побросав трупы в море, возвратился в свой барак, расположенный на берегу, по близости своего судна. Возле последнего находился и барак другого судна, где убийцы нашли остальную горсть команды и повара, которых высекли железными прутьями, связали по рукам и по ногам и бросили в море.

Злодеи, съевши обед, приготовленный их жертвами, расположились на ночлег в этом бараке. Nga Shoay Boo с четырьмя человеками своей команды, ничего не зная о случившемся, спокойно продолжал свое занятие. На другой день Nga Tsein отправился их искать и застал их за рыболовством по пояс в воде. Немедленно атакованные, двое из несчастных были тотчас же убиты, а Nga Shoay Boo с оставшимися с ним двумя матросами бросились в море и поплыли. Капитан и один из матросов, вскоре потеряв силы, возвратились на берег и были тотчас же зарезаны. Оставшийся в живых один матрос, Nga Than Doong, будучи сильным пловцом, пустился плыть далее, и так как он плыл на спине, то убийцам с берега [62] казалось, что он выбивается из сил; а потерявши его из виду, они естественно вообразили, что он утонул. Прокараулив тут до полуночи, убийцы ушли.

Но бурманец, один оставшийся в живых из всего экипажа тавойского судна, успел приплыть ночью к берегу. Проснувшись на следующее утро, он осторожно отправился к тому месту, где был выстроен его товарищами небольшой шалаш. Убийцы уже успели посетить и это место, и разграбили все, что там было. Несчастный, тщательно осмотрев шалаш, нашел единственную для себя годную вещь, маленький нож, помощию которого он впоследствии доставал себе пищу, очищая кокосовые орехи и черепокожных животных.

На следующий день, тоже рано утром, он переплыл на остров Банда и скрылся в чаще кустарника. Здесь он был свидетелем как злодеи вышли на берег собирать орехи и зажгли судно и принадлежащую к нему собственность убитого ими экипажа. Пираты оставались более четырех месяцев на этом острове, нагружаясь кокосовыми орехами, а Nga Than Doong, живя в течении всего этого времени скрытно на том же острове, не переставал наблюдать за ними, питался кокосовыми орехами, молоком которых он утолял жажду, не рискуя даже достать свежей воды из ключа, находившегося поблизости жилища пиратов. Наконец, когда последние нагрузили свою байдару и пошли в Мульмейн, не подозревая, что на острове находился свидетель их последнего преступления, - Nga Than Doong, оставшись один, пошел кругом острова и дорогою нашел маленькую лодку. Отправиться на ней в море он полагал невозможным, но она дала ему средство переправиться снова к самому маленькому из островов группы. Здесь в первый раз он лег отдыхать спокойно; усталый и измученный нравственно, он видит во сне обещание иметь пищу и помощь, если только постарается осмотреть остров. Проснувшись, он начинает поиски и находит хотя старую, однако ж на столько удовлетворительную лодку, что, спустив ее с трудом на воду, возвращается на ней на о. Банда. Здесь он занялся починкою лодки; помощию своего ножа он вырубил мачту и сделал весло, служившее ему впоследствии вместо руля, а из найденных лохмотьев и разного тряпья, оставленного матросами, он скропал парус. Тогда, сделав на дорогу запас пищи, состоявший из 300-400 кокосовых орехов, он безбоязненно отправился на родину, на своей слабенькой ладейке, спустя месяц от того времени, как был оставлен на острове один. [63]

Это было в средине мая; мусон начался; SW сильно свежел, море высоко поднималось, в промежутках бывали штормы с дождем. Восемнадцать дней несчастный должен был употребить только на то, чтоб откачивать воду, которая почти заливала его решетчатую ладью. На восемнадцатый день он был взят китайскою джонкою, шедшею в Bassein, но, за силою погоды, державшею к Рангуну. Nga Than Doong приехал в Мульмейн на пароходе, а оттуда достиг Тавои, к ужасу Nga Tsein’а и его сообщников.

Заковав преступников, я отправился с ними в Калькутту, чтобы помочь верховной палате навести следствие; результат следствия привел нас к положительному заключению, а талантливые усилия генерального адвоката дали право английскому судье вполне обвинить преступников в убийстве. Но я, к сожалению, должен прибавить, что эти злодеи остались безнаказанными, вследствие того, что калькутская верховная палата неимеет никакого права суда на Кокосовых островах, потому что последние никогда не принадлежали индейской империи.

ГЛАВА III.

Народные празднества и зрелища.

Самое достойное замечания и самое популярное из народных увеселений между жителями Тенассаримских провинций - есть гонка ладей; она, обыкновенно, совершается ежегодно при полной луне нашего октября месяца. Это середина бурманского года и один из главных праздников.

В характере бурманов наклонность к соперничеству есть отличительная черта; одна часть города, напр., одна деревня восстает против другой части, против другой деревни. Какая нибудь забава или церемония непременно порождают соперничество. Таким образом, каждая часть города имеет свои ладьи для гонки, много отличающиеся формою и постройкой от обыкновенно употребляемых: они длинны, построены из простого, выдолбленного дерева с фальшбортами и накрыты [64] беседкою. Эти ладьи, притом, окрашиваются в яркую краску и отделываются красивыми кормою и носом; некоторые из них в состоянии поместить от сорока до шестидесяти человек и даже более, но обыкновенно число пасажиров бывает от двадцати до тридцати, и все они сидят лицем к корме. Они не гребут в нашем смысле слова, но плещут своими веслами, поднимая потом их высоко из воды в воздух и держа в таком положении некоторое время в согласном порядке. Производимая таким образом гребля, на маленьких расстояниях, замечательно хороша, - на расстоянии полумили я еще не знаю ни одной лодки, которая могла бы их перегнать; но такая быстрота одним плесканием очевидно не может поддерживаться долгое время.

Берег реки и длинная деревянная пристань, при этом празднестве густо наполняются веселою толпою обоего пола, стариков и молодых. На одном крае пристани отделено место для мировых судей; судьям вместо стульев предлагаются белые, свежие циновки. Столы нагружаются всеми фруктами, какие только здешний климат может производить; фрукты обыкновенно кладутся в массивные, серебрянные чаши, с вырезанные знаками зодиака и другими фигурами; некоторые из чаш вызолочены. Эти богатые вазы, это несметное число золотых украшений на молодых женщинах, одетых по-праздничному в шелк, веселые улыбки на устах всех присутствующих - вполне доказывают, как далек народ от недостатка и нужды.

Между этим счастливым племенем нет особо привелигированного пола, как между магометанами и индусами. Мущины и женщины имеют совершенно равные права. Бурманская жена высоко почитается в доме: на ее руках казна; она надсматривает за всеми покупками и продажею, или сама все закупает ежедневно на базаре; в важных случаях справляется с целым корабельным грузом рису. Вместо того, чтоб сидеть под замком она свободна идти когда и куда ей угодно, но ведет себя везде безукоризненно и всегда умеет ценить свободу, которою пользуется. Она не носит магометанского покрывала, потому что не имеет причины скрывать свое лицо. Она не лишена никаких прав; девица ли, жена ли или вдова она, права бурманки одинаковы и она может владеть собственностию; только в редких, особенных обстоятельствах собственность ее родителей может не достаться ей, или собственность предков может принадлежать мужу; она может удержать за собою свою [65] собственность по праву и даже получить по закону собственность своего мужа, если он оставит ей. Развод между супругами очень легок: свадьба есть ничто иное, как простой гражданский договор, хотя, конечно, несравненно лучший, нежели отношение между мужем и женою у магометан и индусов. Словом, обычай и закон брака между этим народом кажется совершенно соответствуют нравственности и цивилизации народа; серьезные ссоры между супругами случаются гораздо реже, нежели в других обществах, потому что супруги, будучи между собою равными, равно и помогают друг другу, и как каждый имеет право за дурной поступок требовать развода, с уплатою в наказание известной части имущества, то это и служит причиной побуждения - оказывать взаимные уступки.

Но обратимся к гонке. Против пристани, почти на средине канала, стоит на якоре ладья с большим красным флагом, означающим выигрышный пункт. Поперег этого судна положен пустой бамбук, продолжающийся по обе стороны ладьи на несколько футов; сквозь этот бамбук пропущен шнур с прикрепленными к концам его маленькими пуками пальмовых листьев, которые технически называются “цветами”. Ладьи гоняются только по две вместе, и когда одна из них дойдет до ладьи, стоящей на якоре, т. е. до выигрышного пункта, тогда выигравший быстро хватает пучок цветка с той стороны, с которой приплыл, - между тем как другой, приблизившись, плывет мимо бамбука. Этот способ отвращает много споров и разрешает все сомнения: кто достигнет прежде выигрышного пункта, тому и пальма в руки. Соперничество ладей доходит часто до того, что невозможно наверное сказать, которая из них перегнала, напр. когда с обеих сторон пальмы будут схвачены почти в одно и тоже время; вышеозначенный же способ приобретения цветка предупреждает всякие сомнения, и к тому же, чтоб поймать цветок, требуется правильное управление ладьею и проворство передового гребца.

Экипаж состязающихся ладей выходит на пристать и громким хором прославляет свою страну, ладью или свою собственную храбрость; фонтаны высоко бросают искры воды, посеребренной лучами полуденного солнца. Некоторые состязающиеся партии занимают места для этого за несколько дней раньше. Сбор за вход на бег ладей иногда доходит до 1000 рупий. Сумма эта оттого так велика, что в каждом округе, и мущины, и женщины, и дети обязывается подпискою быть на беге; кроме того [66] тут бывают различные заклады или пари, которые нередко составляет сумму в три раза более, чем весь сбор за вход на бег. Пари предлагаются мировыми судьями.

Нужно сказать, что бурманы вообще игроки; но в это время более, чем когда либо, они привязываются к игре в деньги; она дозволена всем, и отец не решается удержать от нее сына. Правда, здесь требуют непременно наличных денег для пари, и это умное распоряжение устраняет отвратительные игорные долги; но за всем тем здесь, как и в другом обществе, где игра в деньги в употреблении, - не обходится без печальных происшествий. Вот случай, происшедший в то время, когда я еще не был судьею.

Одна красивая девушка, лет восемнадцати или около того, держала пари в то время, как ладьи хотели отвалить от пристани на состязание, на пять рупий, с молодым человеком, который встретился с нею на набережной реки. Проиграв заклад и не имея более при себе денег, девушка предложила свое золотое кольцо и оценила его вдвое против своего первого проигрыша; но во второе состязание она и его проиграла. На третье состязание она заложила свое золотое ожерелье - в цене за оба предыдущие проигрыша, но как счастие и на этот раз ей изменило, то она решилась наконец предложить свои браслеты, взамен золотого кольца и ожерелья; предложение было принято, но, увы, все ее украшения, как и деньги, при четвертом состязании, перешли в руки молодого человека.

Девушка пришла в отчаяние и выставила на пари драгоценности, принадлежащие своей матери, которая, узнав об этом, разгневанная проигрышем своей дочери, принуждена была её строго разбранить. Молодой человек, желая воспользоваться обстоятельствами, предложил весь свой выигрыш возвратить, если девушка согласится быть его женою. Лишь только сообщил он ей на ухо свое предложение, она тотчас же с сердцем отошла прочь.

- Тише, сказал искуситель, ладьи последний раз пойдут к выступному столбу - за кого вы держите?

- Я держу за Shoay Pulah (золотая чаша), сказала она с усилием.

- Хорошо, а я за Dzeen Beeloo (зеленый демон)... Ладьи дошли в это время до выступного столба.

- Они уже отправились! воскликнул кто-то.

- Нет, это фальшивая тревога, это ненависть к Dzeen Beeloo, говорил другой. [67]

- Они хотят замучить молодого человека на Shoay Pulah, прежде, чем отправятся, объяснил третий.

- О! какая жестокость, воскликнула девушка голосом, выдававшим ее душевное волнение и обратившим общее внимание.

- Ваш брат на Shoay Pulah? спросил ее один знакомый.

- О, нет! Я не знаю, отвечала девушка.

- Вы не проиграли еще, Ma Phew, обратилась к ней какая то старуха.

- Я?.. Какая вам нужда спрашивать меня об этом, тетушка?

А состязание в это время было уже в полном разгаре; в толпе водворилась тишина; только изредка там и сям слышались отрывочные восклицания: “Они уже близко!... “Молодцом Shoay Pulah! Они выиграют, а не старики...” “Славно, молодая кровь! Еще, еще немного, - славный бег...” “Shoay Pulah, хе, хе, хе, выиграл!” “Конечно! Dzeen Beeloo пропал...”. Раздалось несколько выстрелов; песни, сопровождаемые танцами, слились с ними.

- О, тетушка! скажите, кто выиграл? дрожащим голосом спрашивала молодая девушка.

- Dzeen Beeloo, моя любезная, отвечала та. Разве ты не знаешь, что они по реке самые лучшие гребцы?...

Восклицание “A may!” (матушка) было единственным ответом.

- Phaya! Phaya! (Боже! Боже!) вы не здоровы? Это гонка на вас так подействовала? пойдемте, я доведу вас домой, в матушке... проговорила какая-то женщина.

На следующий день Ma Phew со своею матерью и старшею сестрою пришли ко мне на дом, с просьбою помочь их великой горести. “Он теперь требует исполнения обещания, говорила девушка; о спасите меня, спасите меня!” Я послал за молодым человеком. Само собою разумеется, что данное обещание было признано за шутку, но во всяком случае рано показало молодежи дурные стороны и несчастные последствия игры.

Впрочем гонки редко кончаются такими печальными проигрышами; обыкновенно не закладывают более того, что решатся потерять, и деньги, платимые за места, скоро позабываются; все расходятся по домам очень веселыми и счастливыми, а потерявшие надеются на лучшее счастие в следующем году.

Весь день после ристалища на ладьях посвящается в Тавои удовольствиям: ристалищные ладьи берут длинные плоты на буксир и отправляются на пикник и на поклонение в Shen Motee или Shen Daway гробницам двух старых буддистов. Эти плоты [68] суть ничто иное, как две или более скрепленные между собою ладьи, с перекинутою чрез них бамбуковою палубою. Они имеют общую же бамбуковую крышу, густо покрытую пальмовыми листьями; все это украшается цветами и флагами.

Плоты обыкновенно бывают полны женщин и детей в самых красивых одеждах. На каждом непременно имеется оркестр бурманской музыки и до пяти или шести хорошеньких девушек-танцовщиц; они танцуют и поют, между тем пак прочие женщины и дети в это время бьют в ладоши. По временам громко поет хор, песня подхватывается на ристалищных ладьях и другими сотнями ладей, следующих за ними в некотором расстоянии и рассеянных по всей реке; эхо повторяет ее в лесу и в ущельях гор, возвышающихся по тому или другому берегу.

Один плоть украшен головою и хвостом, похожим на павлиньий, другой смотрит браминским гусем, между тем как третий гордится быстротою хода.

Веселая процесия тянется вниз по течению реки; любопытные ладьи переходят от одного плота к другому, разговаривают с ними и любуются на танцовщиц, одетых в самые блестящие одежды и увешанных цепями чистейшего золота.

Прибыв в Shen Mootee, все выходят на берег; некоторые соединяются в группы и усаживаются под широколиственными деревьями; другие размещаются в открытых красивых сараях, нарочно для этого сделанных и убранных цветами.

Все принимаются истреблять разнообразные явства и напитки. Если бы, читатель, вы вздумали присоединиться к ним в это время, то нашли бы там отличный прием, и я не советовал бы вам пренебрегать тем или другим блюдом. Здесь рис, как и всегда, по всей южной Азии, занимает первое место и называется “подпорою жизни” (staff of life); за ним следуют двенадцать блюд различных явств, как то: рыба, куры, телятина, свинина, молюски и зелень, которую едят с тем или другим мясом; стол заключается салатом из нарезанных на ломтики огурцов и устриц со множеством chutneys, между которыми выглядывают столь любимые бурманами “ngapee”, приправа из морских рачков и рыбьей икры, перемешанной с стручковым перцем и чесноком. Если же в бурманской компании есть китайцы, что бывает только случайно, то вы можете встретить лишнее блюдо - суп из гнезд ласточек, очень крепкий и похожий на рыбий клей.

Гнезда эти принадлежат ласточкам, которые во множестве [69] обитают на скалистых островах Тавои, и право собирания этих гнезд отдается китайцам за 400 фунтов стерлингов в год. Гнезда строятся почти точь-в-точь как каменный дом, только вместо глины идет на них чистое, прозрачное вещество, похожее на рыбий клей. Гнезда собирают три раза в год: первый раз, когда птицы еще не кончили свою работу; когда гнезда унесут, ласточки начинают их снова строить, но в меньших размерах и тоньше первых, а за недостатком клея употребляют мох или траву; третьего качества гнезда - те, которые собирают уже после высиживания яиц.

После всего обеда подается десерт из свежих и сухих фруктов, между которыми самые замечательные - мангустан и дориан (doorian), особенный фрукт, которого, полагаю, нет в Британии. Он так ароматичен, что не верится, чтобы это был фрукт; на вкус он сладок до приторности. На первый раз фрукт этот кажется наилучшим в свете, но это бывает только первое время года, впоследствии же свыкаешься с плодом до того, что никогда не пробуешь его и никогда не восхваляешь. Вообще мнения о нем очень различны. Я знал господина, который получил отставку у своей возлюбленной за то, что откровенно высказал свое мнение о doorian. Наконец, в районе моей служебной деятельности случилось однажды забавное происшествие:

Владелец одного сада обязался жениться на одной девушке. Нужно заметить, что в саду у него было одно дерево, которое он очень любил и которое, по его словам, “было так душисто, как раздушенная красавица”. Однажды рано утром, он застал свою возлюбленную в саду, рвущею плод с его дерева. Он предупредил ее, что во время его отсутствия она может кушать плоды со всех дерев без спроса, кроме только одного этого. На другой день он опять застал ее за тем же делом и на этот раз упрекнул ее. Она извинялась, уверяя, что не могла всю ночь заснуть, думая об этом плоде: однако ж обещала не мечтать об нем более. Прошло несколько дней, и молодую женщину никто даже не видел возле сада. Ее любовник был смущен этим, но раз как то вздумал отправиться в сад, нашел там снова, под любимым деревом, свою возлюбленную невесту, евшую плоды. Брань, жалоба и окончательный разрыв были следствием чрезмерного обожания плода, называемого doorian.

Но возвратимся к пиру. После обеда компания отправляется с зажженными восковыми факелами, цветами и небольшими [70] флагами, из крашеной бумаги, поклониться буддистскому алтарю. Это место, Shen Daway, как и другие, существующие у бурманов, почитается священным, по той причине, что Godama, последний Будда, посетил его и оставил там один из своих зубов. В других священных местах свидетельство его пребывание гораздо ничтожнее, и там не на что более указать, как разве на след, оставленный им на скале.

Между строениями, сооруженными в Shen Daway, замечательна пагода, с заостренным кверху куполом, сделанным из металла, который, вместе с верхнею частию пагоды, покрыт чистым золотом. Там есть также красиво отделанный деревянный сарай, в котором помещена позолоченная фигура Godama. Третье строение - монастырь, где живут священники. Чтобы потребовать священника для служения, миряне приносят ему подарки из съедомого, Фруктов и одежды. Одежда жрецов всегда желтая, как во всех буддистских странах. Нужно заметить, что бурманы тщательно заботятся о том, чтобы выбрать самые лучшие, возвышенные места для сооружения своих пагод и окружают их деревьями.

После проповеди одного из жрецов, в промежутках которой народ поет церковные песни, весьма сходные с некоторыми, принятыми в римской церкви, компания возвращается к своим ладьям и плотам, и отправляется домой с песнями, танцами и смехом.

Кроме ристалищ на ладьях, в Тавои ежегодно даются бои быков, заменяющие иногда ристалища или происходящие непосредственно за ними. Здешние бои, конечно, не могут равняться с боями в Испании, но тем не менее стоят описания.

На открытой площади, вне города, сооружаются подмостки, имеющие форму круга, около 200 футов в диаметре. Пол настилается в расстоянии 12 футов от земли и разделен таким образом, что вся окружность представляет собою множество лож, которые украшаются, по вкусу владельца. Подмостки сделаны из легкого дерева, отделаны бамбуком и покрыты листьями. В круге есть два входа, чрез которые вводятся состязающиеся на арену.

Забаву эту очень любят в Тавои и не только городские жители, но и целые населения окрестностей стекаются сюда нарочно для того, чтобы присутствовать при бое: женщины, в светлейших шелках и разукрашенные всеми драгоценностями, обыкновенно наполняют верхний ряд лож и составляют не малую часть [71] зрителей. Город на это время пустеет, улицы глухи, как в Помпее.

Каждый бык принадлежит какой либо части города и имеет свое имя и отметку; каждая часть выставляет на бой своего быка против другого, за несколько сот tickals, и вся эта сумма делится между большим числом подписчиков, из которых один получает десять, другой - пять, третий - два, четвертый - один, но все заинтересованы в результате боя. Честь, заслуженная быком, относится к его хозяину. Хозяева состязающихся быков держат их постоянно особо от других. За несколько дней до того времени, когда быков надо вести на состязание, не позволяется никому даже смотреть на них, из боязни, чтобы кто не сглазил. Быки здешние, не смотря на огромнейшие рога и смелый нрав, вообще очень послушны и смирны с теми, к кому привыкнут.

Иногда предварительное состязание между быками производится за несколько дней до генеральной битвы. Каждый бык имеет по два вожака; один его выводит, а другой сидит на нем верхом. Быки вводятся из противуположных дверей на арену, обыкновенно разукрашенную цветными гирляндами. Кроме двух человек, сопровождающих каждое животное, около двадцати мальчишек держат длинный шарф, растянутый в круг и мешающий таким образом быку видеть своего противника. Сопровождаемые музыкой, они ходят с шарфом вокруг арены, припевая и танцуя. По окончании этой церемонии, два быка ставятся в центре круга, один против другого; ездовые садятся на них верхом, без всякого седла - на единственную лишь повязку, обхватывающую быка по средине; танцоры же начинают бегать с шарфом, то на право, то налево от арены, и оба быка сходятся тотчас же; между зрителями водворяется тишина, и все ждут результата боя. Чрез несколько секунд глаза животных блестят огнем; один ногами роет землю, другой взбрасывает свои длинные, неуклюжие рога в воздух и быстро опускает их. Затем быки пускаются в галоп и в бешенстве бросаются друг на друга. Наклонив головы, они наносят один другому по нескольку ударов рогами и наконец сцепляются, стараясь пронзить один другого. Иногда отступив на минуту, на шаг или на два, они, при общих громких криках, сцепляются снова. Храбр и силен должен быть наездник для того, чтобы удержаться при первом их нападении. Часто наездники бывают сбрасываемы на землю, но смелейшие из них снова [72] тотчас же вскакивают и действиями и словами поощряют быков к дальнейшей битве.

Коль скоро один из быков будет ранен или, чувствуя себя побежденным, побежит, другой бросается за ним и бодает его сзади: первый принужден обернуться, и рога их снова сцепляются... Один длинными рогами подхватывает другого, и обессиленное чудовище падает на землю с ужасным ревом, похожим на отдаленный гром. Хотя побежденному животному и дозволяется встать для продолжения борьбы, но по большей части оно отказывается от этого и бросается с арены, преследуемое криками и насмешками выигравших.

В течение дня бывает шесть или восемь подобных состязаний, а в течение целого года два или три раза. Быки редко бывают изувечены, и если они хорошо выдержали состязание, тогда их оставляют для следующего года и особенно ухаживают за ними.

Ездовыми на быках вообще выбираются молодые, живые и сильные люди, которые за свое искусство пользуются обыкновенно особенным уважением. Результат битвы, по большей части, за висит от них, и их храбрость всегда ценится женщинами. Сломанное ребро или другое увечье - в числе обыкновенных происшествий, и, на моих глазах, один из ездовых был даже убит: когда быки сошлись, он был подброшен в воздух и, упав оттуда на рога другого быка, был пронзен насквозь. Подобные случаи, впрочем, весьма редки.

Иногда случается, что когда быки сведены, шарфы растянуты и зрители с величайшим нетерпением ждут, что вот сейчас одно из животных упадет замертво, - быки мирно разгуливают друг с другом среди насмешек и громких криков толпы. Тогда ездовые сходят с быков, становятся на головы и выделывают разные глупости, как напр. хватают зубами за хвост своих быков и тащат их к удовольствию молодежи, которая обступает тогда мировых судей, прося их возвратить свои закладные пари.

За исключением Великобритании, этот уголок, может быть, есть единственный в свете, где молодой парень уже научен защищать себя кулаками, а нередко кулак, при внезапных ссорах, заменяется ножом. Тавойцы страшные охотники до боксов, множество молодых людей обучаются этому искусству, и более успешные в этом пользуются большим уважением. По праздникам сотни людей собираются в большом сарае для боксировки или борьбы. Восемь или десять человек часто составляют одну партию. Состязание происходит обыкновенно в большом обруче [73] который держат трое или четверо из главных старшин общества. Зрители сидят или стоят сплошною массою вне обруча, а для мировых судей и старшин сделаны подмостки. Забава эта, как и всякая другая, не обходится здесь без оркестра, который играет во все время борьбы. До увечий однако здесь не доходит: одна капля крови из носу, раненая губа или два действительных падения прекращают состязание. Мировые судьи решают беспристрастно за кем победа или объявляют битву нерешенною, после чего боксеры удаляются в самом хорошем расположении духа.

Случается, что мировые судьи выводят на состязание только двух человек. Каждый из них столь же силен, как и любой древний гладиатор. Они обнажают свои длинные шпаги, обвязывают одним платком свои волосы, а другим схватывают талью; потом, обменявшись друг с другом несколькими словами, становятся в позу, в центре обруча. Каждый имеет своего секунданта, должность которого - стоять около и тотчас же прекращать борьбу, как только покажется капля крови, или драка на шпагах обратится в рукопашный бой. Секунданты вообще выбираются из старых профессоров и учителей этого искусства.

Ловкость и быстрота, с какою бойцы, под звуки музыки, увертываются от удара, отвечая тотчас таким же сопернику, заставляют невольно удивляться. Когда бойцы упадут, секунданты тотчас же останавливают их; музыка утихает, и тому, кто во время боя брал чаще верх, дается в награду ярчайшего цвета шелковая материя и муслиновая чалма.

Нужно прибавить, что я никогда не слыхал ни об одной серьезной ране или кровавом случае при этих состязаниях, - факт, доказывающий счастливые нравы этого народа.

ГЛАВА IV.

Религиозные праздники.

Общественные забавы, описанные выше, немногим отличаются от увеселений других наций, но праздники религиозные имеют свой отличительный характер. Одним из более чтимых бурманских празднеств, считается празднество Phoongyee [74] Byan, обыкновенно называемое англичанами: рождением верховного жреца, жизнь которого передается стариками из рода в род.

По смерти жреца тело его бальзамируется в меду и помещается в красиво украшенный гроб, в который вливают столько растопленного воску и смолы, чтобы все щели гроба были равно наполнены этим составом. Для помещения гроба отделяется место в монастыре, на возвышенной платформе, фантастически разукрашенной духами, лесными нимфами и детьми воздуха. Эти существа изображаются в виде людей, но с ногами, похожими на птичьи; крылья их опущены, так как феи вместо того, чтобы летать, должны сидеть на деревьях и цветах. Над платформою находится белый балдахин, украшенный мишурною парчою; четыре угла этого балдахина имеют каждый по множеству зонтиков, возвышающихся более, чем на 20 футов; зонтики украшены также фантастически или сделаны из странного вида обрезков бумаги.

Вокруг стен комнаты, где держится тело, развешены белые занавеси, на которых изображены самыми яркими красками, в миниатюре, как на китайских рисунках, последние деяния покойного. Здесь можно видеть изображение счастливой земли фей, земли, на которую могут надеяться попасть только истинно добрые; здесь же изображены чудовищные чистилища, где демоны творят пытки, которым могли бы позавидовать даже инквизиторы. Между другими сценами, здесь можно встретить алхимиков, сидящих с плавильником в руке и радующихся тому, что им удалось открыть “великий секрет”. Нет народа, который бы так слепо верил учениям алхимии, как бурманы. Вера, что “философский камень” был открыт их мудрыми праотцами, а потом потерян, и что тайна может быть вновь найдена, - очень сильна во всех классах, как у жрецов, так и у мирян.

Когда тело жреца пролежит в описанном помещении известный термин, иногда длящийся несколько месяцев, начинаются приготовления к тому, чтобы его сжечь. Похоронный костер, который сооружается на колеснице, складывается из бамбука и камыша - в виде китайской пагоды - и покрывается бумагою и материею, раскрашенными сценами из восточной мифологии; все это снаружи покрывается еще мишурою, а яркие знамена окружают коническую вершину костра.

За месяц перед последним, великим днем, когда костер должен сожигаться, шестьнадцать или двадцать красивых девушек из каждой части города разучивают прелестный танец с акомпанементом пения. Танцующие составляют кружок из [75] четырех человек; каждая партия, составленная таким образом, танцует отдельно под свою собственную музыку и песни. Более красивые девушки, принадлежащие к лучшим фамилиям, стоят обыкновенно во главе этого торжества, которое, между прочим, так уважается, что им нет причини от него отказываться. Они одеваются в шелки самых ярких цветов и украшают себя драгоценными каменьями. Бурманская одежда, ловко сидящая на них, обрисовывает их формы; приподымаясь во время танцев, она дает возможность наблюдателю полюбоваться прекрасными, миниатюрными ножками танцовщиц и хорошо округленными икрами. Черные, как смоль волосы, - гордость этих девушек, изобильно украшены свежими цветами, так что на это время воздух пропитывается их ароматом.

Молодые мущины также, подобно девушкам, составляют танцующие и певчие кружки, громко воспевая свои подвиги. Все они одеты в яркие, шелковые putsos с белоснежными чалмами на головах; некоторые из них наряжаются демоном, другие обезьяной или большою птицей. Вся эта толпа сопровождает костер и потом, в тени, дожидает его сожжения.

Как скучными покажутся вам, читатель, все забавы сезона в столицах, все эти скучные прощальные обеды какого нибудь Lord’а Pomposo, или несносные вечера у Lady Snavezza, или наконец политический обряд посещения какой нибудь, стоящей одной ногой в гробу, кумушки Madame Serpentiffero, - в сравнении напр. с тем удовольствием, которое вы ощутили бы при вечерней прогулке в Тавои, при которой ваш взор перебегает от одной толпы девушек, собравшихся для репетиции праздничных танцев, к другой. Предположим, что мы отправились с вами из моего собственного дома, расположенного на Сиамской горе. Вы увидите, что он деревянный и высится над окружающею местностию, которая кажется с первого взгляда огромною швейцарской дачей; его галлереи и зало легкой постройки, открытое всем ветрам, и следовательно прохладное, совершенно отвечают климату. Ничто не может быть, кажется, зеленее здешней травы и ярче деревьев pterocarpus, которые составляют небольшие благоухающие аллеи, прохлаждаемые бризами, освежающими воздух и выбрасывающими на берег волны океана. Солнце почти исчезло на западе за горами, и с появлением росы вам ничто не мешает наслаждаться песней малиновки.

Мы входим в один из ближайших кварталов города. Здесь под тению широко раскинутых ветвей великолепных mangotries, мы видим толпу красивых девушек, можем любоваться [76] быстрыми движениями танцующих и прислушиваться к приятным женским голосам. Все, без исключения, тут одеты в черные бархатные куртки. В песнях большею частию прославляется та часть города, к которой принадлежат поющие, мужественная смерть их предков, красота и добродетель девушек.

В следующем отделении все одеты в белые куртки и розовые шарфы, с лилиями в волосах; они поют про суда, стоящие против их квартала и про то, что на их улицах процветает торговля и богатство.

Когда все приготовлено, высокий, разукрашенный костер, на котором лежит гроб, ставят на большую колесницу о шести и более колесах; спереди и сзади привязываются с обеих сторон длинные веревки, за которые и везет колесницу, к месту сожжения костра, все население города, одетое в праздничные одежды и сопровождаемое танцорами я жрецами. Когда процесия достигнет открытой площадки, сто или двести человек бросаются с каждой стороны к веревкам и тащат колесницу, одни - к монастырю, где жил умерший, другие - к месту сожжения. Колесница трещит и по немногу двигается в одну сторону; наконец, с криками радости, сильнейшая партия увозит свою добычу уже бегом по траве; побежденные соединяют свои силы, вновь берутся за веревки, и им удается увезти колесницу назад. Наконец, колесницу оставляют на время посредине луга, и все идут освежиться в многочисленные, заранее приготовленные, балаганы, в которых продаются разные яства и питья; все курят, даже женщины и дети. Дамы обыкновенно предпочитают сигары, сделанные из небольшого количества табаку, перемешанного с мелкими крошками ароматичного корня; смесь эта завертывается в форму сигары, в которую прибавляют немного сахару. Она слаба, но приятна.

Пока все завтракают под деревьями в балаганах, для сожжения костра подкладывают ракеты. Эти ракеты, довольно большой величины, укрепляются в маленьких колесницах и окружаются чучелами людей или демонов. Все ракетные колесницы помещают около костра, в расстоянии от ста до двух сот ярдов, и с них, зажигательными снарядами, зажигают погребальный костер. Каждый квартал имеет одну или две ракеты. Сначала показывается густой дым; потом пламя, постепенно разгораясь, с неимоверною быстротою обхватывает колесницу, со всеми ее украшениями: демонами, флагами и т. п. Кругом [77] раздаются радостные восклицания толпы, пока все не разрушится и не обратится в пепел.

Я могу здесь, кстати, описать и другое интересное празднество, которое более других нравится англичанам, - это праздник хлопчатобумажного производства. Он состоит в тканье желтой одежды для подарка жрецам и в приношениях, в различных ковчегах, еще невыделанной хлопчатой бумаги. Если читателю еще не надоели мои рассказы, то он может сделать со мною еще одну прогулку.

Было около 8 часов вечера, освещенного луною, когда мы гуляли в саду, выбранном для Роё. Более 20 или 30 ткацких станков, разукрашенные по обыкновению цветами, были поставлены в центре гульбища. Кругом все апельсинные и лимонные деревья и разные кусты казались белыми, как будто покрытые снегом; этот необыкновенный феномен в тропическом саду объяснился потом сам собою, когда мы рассмотрели, что все растения были покрыты необработанной хлопчатой бумагою.

В одном углу было две или три дюжины самопрялок, в другом большая железная кострюля или миска с желтой краской; между тем как, в устроенных лавках, чай, суп, cheroots, вермишели и во всех возможных видах рис и цветы были приготовлены для продажи или для раздачи “pro bono publico”. Бурманы такие же охотники до чая, как и китайцы; они не только пьют его, с таким же удовольствием как и старуха англичанка, впервые получившая фунт чая от сына матроса, - но даже едят листья, приготовленные в масле, или в уксусе. Но обратимся к празднику. Сад был наполнен тавойцами, по большей части молодыми людьми обоего пола; из них девушки скоро принялись обирать хлопчатую бумагу в корзинки, между тем как маменьки сидели длинными рядами, готовые начать работу, т. е. отделять семена от хлопчатой бумаги, которую должны принести к ним в корзинках девушки.

В это же время один из молодежи зашивается в тигровую шкуру и прячется в чащу кустов, потом мгновенно выскакивает из засады и с рыканием бросается в толпу девушек, которые, хотя и хорошо знают в чем дело, все-таки вскрикивают и разбегаются в разные стороны, как будто бы были в самом деле испуганы. Некоторые бросаются на руки своих любовников, между тем как других охраняют только братья. Молодежь приносит дубины и dalo (большие ножи), а одна из более робких девушек бежит к вам с смешною просьбою [78] выгнать тигра, который скрылся в тени ветвей. Все собираются в кружок, и несколько человек храбро выступают вперед с дубинами и дожидаются, когда тигр снова выйдет из своей засады. Прочие кричат и бегают, расстилая по траве шарфы и шелки; старухи тоже хлопочат, и когда тигр побежден, освобождают его из шкуры, которая тотчас же раздирается на куски девицами.

Снова принимаются за очищение хлопчатой бумаги, и вскоре полсотни самопрялок уже приведены в действие двумя или тремя женщинами; если одна из них устает, то передает свою работу другой; с такою быстротою работы, ткань скоро прокладывает себе дорогу к красильщикам. Таким образом, в работе и в угощениях сигарами, чаем и ужином проводят посетители время далеко за полночь. Луна наконец готова скрыться; многие расходятся по домам, между тем как другие занимают их места. Мы тоже отправились домой.

На следующее утро мы возвратились в сад, чтобы посмотреть как выделывается одежда, и увидели основу ткани из светло-желтых нитей, перевитых на нескольких станках; множество пальцев были заняты мотанием ткани на вешняки, а некоторые станки уже были окружены девушками, заменявшими одна другую чрез каждые пять минут: станок ходил взад и вперед, с каждым шагом прибавляя узкие полоски ткани, которая, будучи потом простегана, совершенно была готова покрыть разные ковчеги, раку или другую утварь монастырей; еще до вечера работа вся была кончена.

Между бурманами существует прекрасный и весьма древний обычай, вывезенный из Индии: он состоит в пускании женщинами микроскопических лодочек с огнями вниз по реке.

Этот обычай обыкновенно справляется 15-го числа месяца Katsoungmoong, соответствующего нашему ноябрю. На берегу реки собирается толпа, преимущественно женщины, из которых каждая имеет красивую лодку, построенную из ствола подорожника и обделанную бамбуком. Эти маленькие суда с зажженным в них огнем, они спускают в тихую ночь на воду, и по мере того, как лодочка плывет, преследуемая серебристыми струями воды, извивающимися за нею фантастическими фигурами, владелица ее следит за нею до тех пор, пока наконец, ладья не отплывет на значительное расстояние, так что ее нельзя уже видеть. Я сидел в своей легкой лодке и всматривался, как легкие платья мелькали мимо меня одно за другим, спускаясь к берегу, как вода бурлила чрез красивенькие ножки девушек и [79] уносила лодочки. Если вы спросите девушку, зачем она пускает лодочку, вы получите ответ, что это - старый обычай вопрошать реку о счастье: если огни горят долго, девушке предстоит счастье.

Последнее, что я намерен рассказать - это праздник воды, совершаемый в бурманский новый год и напоминающий собою один из таких празднеств, как напр. “confetti” и “mazzi di fiori” очень любимые во время римского карнавала. Только здесь, вместо бросания сластей или конфект и цветных букетов, обливают водою, иногда действительно душистой, наполненной цветами. Для этого праздника фасады домов украшаются зелеными листьями. Все молодые мущины и женщины составляют небольшие кружки, вооружаются кувшинами чистой воды и серебренными чашами и, переходя от одного дома к другому, подают воду проходящим или обливают ею каждого встречного. Встретившиеся на дороге до тех пор не уступают друг другу, пока все совершенно не будут мокры; конечно, если в новый год случится теплая погода, такое обливание даже приятно; но многие из веселящихся и хотели бы иногда идти домой переодеться, да дело в том, что чрез минуту сухая куртка уже будет мокра. Никто не избегает обливания, и многие сердятся на этот обряд; но все уверены, что не избежать несчастия тому, кто в продолжение дня не будет ни разу замочен.

Ко мне на дом в новый год молодые люди приходили толпами, с кувшинами, наполненными душистою водою. Для приема их делались большие приготовления. Сперва девушки боязливо начинали прыскать водою, но вскоре делались все смелее, и вода, при громком хохоте, лилась вперед и назад с такою силою, которую едва ли можно предположить в таких нежных руках. Оригинальное зрелище представляют собою девушки, громко кричащие и бегающие с распущенными мокрыми волосами и одеждою, делая при этом различные гримасы. Крики их, Ma-tso-boo! Ma-tso-boo! (не мокры! не мокры!) очень походят на итальянские Senza maccolati! Senza maccolati! после того, как уже горящий факел брошен в неосторожную руку.

Идея этого празднества, в начале нового года, я думаю заключается в омовении прошедших грехов. Существует также мифологическая сказка, об омовении головы короля, которую в это время держали четыре феи в своих руках и которая переходила из одних рук в другие, подобно тому, как старый год [80] меняется новым; но и тут идея та же, - омовение старой язвы и освобождение от тяготившего бремени.

Нельзя не удивиться тому, сколько времени и денег тратится на все эти церемонии и народные праздники. Дело в том, что народ этот находится еще в младенчестве; он едва ли имеет заботы; лишения ему неизвестны, и два трудовых дня дают ему на три дня хлеба...

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Ост-Индии. (Извлечение из соч. Briggs’а) // Морской сборник, № 4. 1866

© текст - ??. 1866
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1866

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info