СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«РАССКАЗ О СИАМЕ» АБДУЛЛАХА АЛ-МИСРИ (1823)

В истории островной Юго-Восточной Азии рубеж XVIII-XIX вв. можно по праву назвать эпохой перелома, когда на фоне непрекращающегося соперничества двух европейских колониальных держав Голландии и Великобритании регион претерпел целый ряд кардинальных изменений политического, социально-экономического и культурного характера. Одной из важнейших особенностей малайской литературной жизни той эпохи стало появление произведений-свидетельств, авторы которых описывали современные им события. Наиболее известным из этих писателей стал Абдуллах бин Абдулкадир Мунши (1796/7-1854), автор широко известных мемуаров и ряда прозаических и поэтических сочинений документального характера [Hill, 1970; Sweeney, 2005-2008]. В числе его ближайших по времени предшественников особого внимания заслуживает плодовитый, но гораздо менее известный прозаик Абдуллах бин Мухаммад ал-Мисри ¹. Чертой общности двух этих авторов является, во-первых, [103] принадлежность обоих арабской диаспоре Нусантары, а во-вторых, их связь с местной колониальной администрацией (британской у Абдуллаха бин Абдулкадира Мунши и голландской у ал-Мисри), что в немалой степени предопределило тематику их сочинений.

В островной части Юго-Восточной Азии первые арабские общины появились еще в весьма отдаленные времена. По большей части это были выходцы из Хадрамаута, но не только: родиной предков ал-Мисри, как на то указывает его нисба, был Египет. В среде автохтонного населения престиж арабов был весьма высок. Будучи единоверцами, носителями «чистого» ислама и мусульманской культуры, они одновременно наиболее активно проявляли себя в сфере предпринимательства и торговли, несмотря на свою относительную малочисленность. ² В определенной мере они содействовали арабизации малайской культуры, но и сами, в свою очередь, подверглись неизбежной малаизации.

Семья писателя первоначально обосновалась в Кедахе, на Малаккском полуострове, а затем перебралась в Понтианак (Зап. Калимантан). Впоследствии сам ал-Мисри также неоднократно менял места своего пребывания. Уроженец Палембанга (Суматра), проживавший в разное время в Батавии, на Сулавеси и Калимантане, он к [104] началу 20-х гт. XIX в. поселился в Бесуки (Восточная Ява), посвятив себя предпринимательству.

С окончанием эры наполеоновских войн и связанных с ними потрясений, в 1824 г. Великобритания и Голландия заключили т. н. Лондонский договор, разграничивший сферы влияния двух колониальных государств. Это, однако, не означало прекращения их соперничества. Так, генерал-губернатор Нидерландской Индии барон Г. А. ван дер Капеллен (пр. 1816-1826), столкнувшись с нехваткой денежных средств для управления колонией, предпринял ряд шагов, призванных расширить голландское влияние в регионе, прежде всего, в области торговли. Решению этой задачи должны были содействовать специальные миссии, возглавляемые купцом из Сурабаи Сайидом Хасаном бин Умаром ал-Хабши, этническим арабом, пользовавшимся доверием колониальных властей.

Целью миссий было установление контактов между голландской администрацией и теми областями Юго-Восточной Азии, что находились вне сферы ее прямого влияния [Barnard, 2006, р. 36]. В двух из этих миссий, в Сиам (1823) и на Бали (1824), в роли секретаря участвовал и ал-Мисри. Предложение присоединиться к миссии в Сиам сделал ему сам ал-Хабши, сказавший буквально следующее: «Шейх Абдулла, откажись от плавания на Тимор, давай лучше поплывем вместе со мною в страну Сиам, послужим Великому Господину (т. е. Генерал-губернатору - Л. Г.): это принесет больше выгоды, чем плавания по торговым делам» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 135-136]. ³

Для ал-Хабши участие в миссиях обернулось вполне реальной пользой: власти оценили его заслуги, назначив пенсию в размере 4800 гульденов и присвоив ему титул пангерана ⁴. Самого ал-Мисри глава миссии соблазнил перспективой быть представленным генерал-губернатору, однако обещанию не суждено было сбыться. Писатель сообщает: «Я последовал за пангераном в его плавании в Сиам. Нас было девять человек, питались мы за собственный счет, не получая жалования, из одного желания послужить Великому Господину. По милости Великого Господина мы благополучно прибыли в Сиам. В Сиаме именовали меня писцом посла Великого Господина Джакарты. Проведя в Сиаме четыре месяца, мы двинулись в обратный путь. В Батавии пангеран явился к Великому Господину и вручил [105] ему ответные письма и подарки от правителя Сиама /.../. Из-за большой занятости и забот пангеран не смог представить меня Великому Господину, а, может быть, и забыл это сделать. Уповаю на помощь Владыки Неба и Земли, да поможет он мне встретиться с Великим Господином» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 136].

О своей работе в должности секретаря миссии ал-Мисри рассказывал так: «В Сиаме же денно и нощно я с усердием и прилежанием исполнял свою службу Великому Господину, не глазея по сторонам, но помышляя лишь о том, как бы лучше послужить ему. /.../ У старых людей я разузнал, откуда вели свой род владыки Сиама и каковы были их деяния. Все, что я постиг с помощью собственных ушей, глаз и сердца, а также все, что узнал от стариков и из книг, все это легло в основу моей повести, которая, даст Бог, дойдет и до ушей Великого Господина. Но написать ее я бы не смог, не возьми меня пангеран с собою в Сиам, именем и властью Великого Господина...» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 136].

Результатом путешествия стало сохранившееся в двух списках сочинение, известное как «Повесть о раджах Сиама» (Hikayat raja-raja Siam), или «Рассказ о Сиаме» (Cerita Siam). Оно содержит краткую мифологизированную историю Сиама, начиная от Адама, рассказывает о его взаимоотношениях с соседями, о соперничестве англичан и голландцев за влияние в этой стране и о роли, которую была призвана сыграть миссия из Батавии.

Как и в случае с другим сочинением ал-Мисри, «Повестью о земле Бали» (русский перевод см. [Горяева, 2013]), «Рассказ о Сиаме» был задуман автором как очерк истории этой страны начиная от Адама и вплоть до современных писателю событий и обстоятельств. Принципиальной установкой писателя было включение Сиама в общемировой исторический контекст. В этом ал-Мисри следовал образцу, заданному в середине XVII в. таким писавшим по-малайски авторам, как шейх Нуруддин ар-Ранири создатель энциклопедического свода Bustan as-salatin (Сад царей). Книга ар-Ранири по объему превосходит сочинение ал-Мисри во много раз, однако «Повесть о раджах Сиама» представляется нам значительно более «авторским» сочинением, нежели трактат-компиляция ар-Ранири ⁵. Это подтверждается самими обстоятельствами написания «Повести»: ее временной привязкой, наличием конкретного заказчика, ссыпкой автора на его собственные «полевые» исследования по ходу миссии. [106]

В центре внимания ал-Мисри была генеалогия правителей современного ему Сиама от самого начала времен. При этом он, как и ар-Ранири, в своем повествовании постепенно двигается от Ближнего Востока в направлении Нусантары, попутно обозначая как «благородную», так и «низкую» генеалогическую цепочку рода человеческого.

Отметив, что Всевышний, согласно Корану, произвел всех людей от пророка Адама, ал-Мисри объявляет, что некоторых из них Аллах превратил в обезьян и свиней за их непослушание. Во-первых, это были те, которые занимались рыбной ловлей в субботу, а во-вторых, те, которые посягнули на яства, посланные Всевышним пророку Исе через ангелов ⁶. «Иные из них стали сочетаться браком с собаками. Все эти три разновидности существ двинулись в леса и поднялись в горы. Там обитало немало дикарей, ходивших нагишом и питавшихся листвой с деревьев и клубнями таро. По словам учёных европейцев, есть немало гор и островов, жители которых не являются потомками Адама, и Аллах сотворил их подобно тому, как сотворил животных, рыб, насекомых и прочих /.../. Встретившись с дикарями, обезьяны, свиньи и собаки стали вступать с ними в брачные отношения. От этого произошло множество существ, и каждое из них имело свои особые черты: одни больше смахивали на обезьян, другие на свиней и собак, иные на людей тех самых лесных жителей» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 139].

«Когда на эти горы явился пророк Сулейман, он приказал всем, имевшим облик животных, перебраться в Йемен и обосноваться на некой горе. А тем, кто больше походил на животных и лишь немного на людей, повелел переселиться в страну Хиндустан, в верховья реки Бенггала, где уже обитали джинны, дэвы и духи. Тем же, кто имел облик людей, приказал обосноваться в Пунастаре у слияния рек Ганги и Джамны: их потомки стали прозываться брахманами, и племя это распространилось по всему Хиндустану. Есть индийцы, верующие в Будду, они обожествляют именно его, а не всевышнего Аллаха. Существуют и такие, что поклоняются животным, или камням, или деревьям, или воде, огню или солнцу, как прежде, во времена Сулеймана в Йемене /.../. Иные индийцы поклоняются [107] изображениям человека, а другие изображению фаллоса, каждые на свой лад. Арабские же улемы считают эти верования ложными, ибо у них нет пророков» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 140].

После подробного, но не слишком связного рассказа о Раме, Кришне, Ханумане и о Пунастаре как месте паломничества благочестивых индийцев, «священная история» ал-Мисри продолжается на востоке, в более знакомом и более понятном ему регионе. При этом писатель подчеркивает непрерывность тянущейся от пророка Адама генеалогической цепочки:

«Во времена пророка Сулеймана из человеческого рода в подветренных странах (на Индонезийском архипелаге - Л. Г.) обитали одни лишь джинны, дэвы, духи и оборотни (siluman). В те времена много жителей Индии прибыло в подветренные страны, и, помимо верующих в Аллаха, были среди них индийцы-буддисты. Когда их численность в подветренных странах умножилась, яванский раджа Дева Кусума из Дженггалы, близ Сурабаи, поплыл в Келинг ⁷ брать себе в жены дочь индийского правителя, поклонявшегося изображению белой обезьяны, начертанному на черном полотнище. Эта белая обезьяна была, по-видимому старостой той деревни, где в субботу жители ловили рыбу, за что и были превращены Аллахом в обезьян. Дева Кусума выбросил эти стяги в море, а индийский правитель стал поклоняться белому быку, объявив, что на стягах с белой обезьяной на самом деле был изображен белый бык ⁸ /.../.

В Сиам прибыли три корабля и привезли индийцев из Пунастары, 200 мужчин и 100 женщин, часть обосновалась в Сиаме, а часть в Пегу. В то время в Сиаме проживали не обычные люди, а потомки джиннов. Поселившиеся в Пегу имели множество детей и внуков, как и те, кто обосновался в Сиаме. Те же, кто стал правителями и министрами в нынешнем Сиаме, происходят от тех трех видов животных обезьян, свиней и собак, о которых уже было поведано.

Убедиться, что сиамцы происходят от собак, можно по тому, как они являются пред лицо правителя на четвереньках, по-собачьему, так что на локтях и коленях у них кожа такая же жесткая, как и на подошвах ног. То, что они происходят от свиней, видно, когда они едят, пьют и бормочут, засыпая в окружении других и [храпят] [108] словно свиньи, питающиеся корнеплодами и таро. То, что они сродни обезьянам, видно, когда собирается много людей, чтобы делать некое общее дело, и каждый избирает позу по своему вкусу: одни напротив друг друга, иные отвернувшись спиной, иные сидят, вытянув ноги, а иные привалившись к столбу или стене или соседу, иные припрыгивают, испуская крики, словно обезьяна. Для жителей Сиама все эти животные благородные существа, и убивать любых животных и даже рыб грех, потому что сами они произошли из животных» [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 142-145].

Рассказав подробно о принятых в этой стране погребальных ритуалах, автор переходит к реальным событиям середины XVIII в. и, в частности, к истории противостояния Сиама и Бирмы, длившегося уже не один век. Сопротивление бирманцам возглавил Так Син сын китайца и тайки, глава одной из провинций. Ему удалось изгнать бирманцев и восстановить целостность страны. По его приказу сиамцы начали серию походов на Лаос и Камбоджу. Из Лаоса, в частности, была возвращена и установлена в Бангкоке статуя Будды Шакьямуни, известная как «Изумрудный Будда», похищенная лаосцами еще в XV в.

Ал-Мисри повествует о завоеваниях Сиама на юге и о подчинении им малайских областей Кедаха, Патани, Келантана. Подробно перечислив имена тех государей, что правили Сиамом с 1709 по 1823 г., он заключает:

«Собственно говоря, в Сиаме нет ничего, что бы радовало сердце и взор /.../. Сиамцы невежественны и в глаза не видывали иных краев /.../. Те страны, где не правят просвещенные европейцы, подобны людям, ходящим нагишом, или засохшим деревьям. В тех же краях, где правят просвещенные европейцы /.../, эти засохшие деревья возвращаются к жизни и покрываются листвой каинами и баджу, и плодами самоцветными камнями, серебром и золотом, а земля дарует всем пищу /.../».

Писатель отмечает, каким почтением пользуются в Сиаме буддийские монахи:

«...Сиамские правители усаживают их в кресла, а сами располагаются на полу, почтительно внимая их наставлениям, и все, что ни скажут монахи, они неукоснительно соблюдают. О, если бы мусульманские правители столь же почтительно обращались с хаджи и богословами, как правители Сиама обращаются со своими монахами, которые живут целиком на их счёт! /.../» [109]

Ал-Мисри обращает свое внимание на любовь сиамских государей к почестям, рассказывает, как ал-Хабши успешно избегал трений между членом их миссии, голландским полковником, и государем Сиама:

«Расскажем, как прибыли в Сиам три посланца Великого Господина Батавии барона ван дер Капеллена, генерал-губернатора Нидерландской Индии, на трех кораблях. Великий Господин отправил в это плавание некого полковника, потому что на Яве в то время ощущалась нехватка соли. Вместе с полковником плыли Сайид Хасан бин Умар ал-Хабши с письмом и подарками для Великого Государя Сиама. Когда полковник прибыл в Сиам, он обнаружил, что правитель Сиама считает себя величайшим из государей, а свою страну самой многолюдной из всех стран. Хотя Сиам и вправду больше своих вассалов, и население его многочисленно, но [как говорится] «много муравьев и много пчел не одно и то же». Полковнику, просвещенному европейцу, хорошо знающему Европу и другие края, эта страна большой не показалась. Сиамские раджи и министры, говоря о подарках Великого Господина Батавии, именовали их «подношениями Великому Государю», а те подарки, что посылал правитель Сиама, они называют «милостивыми дарами Великого Государя Батавскому генералу». Употреблялось еще много пышных оборотов, с помощью которых сиамцы превозносили сами себя. Их велеречивость раздражала господина полковника, однако мудрыми усилиями пангерана Сайида Хасана ал-Хабши недостаточно вежливые выражения были опущены, так что все обошлось без последствий. Правитель Сиама направил Великому Господину Батавии письмо, где говорилось, что если у Батавского генерала возникнет нижайшая просьба к Великому правителю Сиама, то лучше посылать к нему не белого вельможу, а уважаемого пангерана Сайида Хасана».

Параллелью к этому эпизоду выступает рассказ ал-Мисри о провале аналогичной миссии 1821 г., инициированной генерал-губернатором Британской Индии, лордом Хастингсом [Crawfurd, 1830]. Главой миссии стал Джон Кроуфурд (1783-1868), участник британского вторжения на Яву в 1811 г., впоследствии губернатор Джокьякарты (1811-1816), резидент Сингапура (1823-1826), известный также своими научными трудами, в частности, «Историей Индийского архипелага» (1820). Задачей миссии было через посредство Сиама укрепить британское влияние на периферии этого государства, прежде всего в малайских княжествах северной части Малаккского полуострова. [110]

Кроуфурд привез правителю Сиама письмо генерал-губернатора и богатые подарки:

«Сиамские придворные и чиновники говорили: «Поистине щедр генерал Бенгалии, пославший столько даров Его Величеству», и оттого еще больше возгордились. Когда же Кроуфурд собрался отплыть назад в Бенгалию, он попросил сиамского правителя направить Хастингсу ответное письмо, но тот распорядился, чтобы оно шло за подписью одного из его министров».

Ал-Мисри подчеркнул, что Кроуфурд был в ярости, но не выдал своих чувств. Он попросил дать ему расписку в получении сиамским правителем письма и подарков, а затем отплыл в Бенгалию. Миссия не достигла своей цели: никаких торговых преимуществ британцы не получили [Finlayson, 1826, р. 204-205].

Подробно разобрав вопрос о престолонаследии, очень болезненный в высших кругах Сиама, писатель приводит слова местных китайцев: «Самым лучшим государем был бы тот, пусть даже и простолюдин, кто успешен в торговых делах». Ал-Мисри в полной мере разделял эту точку зрения. В завершающем пассаже книги им дана традиционная для малайской словесности характеристика идеального правителя:

«Все жители страны, не являющиеся сиамцами по рождению, согласны с китайцами и полагают, что хороший правитель это тот, кто заботится о простых людях. Тому же правителю, что не благодетельствует простому народу и не содействует процветанию страны, надлежит покинуть престол. К управлению государством он непригоден, /.../и знати с министрами следует удалить его от власти, в противном же случае он станет пагубой для народа».

В завершение краткого обзора «Рассказа о Сиаме», необходимо еще раз подчеркнуть, что его автор глядит на эту страну «неверных» глазами мусульманина. Мировая история в его изложении по традиции ведется от Адама, и даже часть жителей Индии и индийские касты восходят прямо или косвенно к пророку Сулейману. Те же из них, кого он считает недочеловеками, произошли от животных (обезьян, свиней, собак), имеющих, прямо или косвенно, «ближневосточное» происхождение.

В финальном разделе книги, являющемся своего рода докладной запиской, адресованной ван дер Капеллену, ал-Мисри подробно описывает как отношения Сиама с соседями соперниками и вассалами, так и попытки европейцев вступить с ними во взаимовыгодные [111] контакты. Манию величия, присущую государям и высшим сановникам Сиама, он объясняет их непросвещенностью, искаженным представлением о мире. Будучи мусульманином, автор с удовлетворением отмечает, что поладить с «неверными» сумел только его патрон и единоверец, хитроумный ал-Хабши, а таким людям, как британец Кроуфурд или голландский полковник, член их миссии, это было не по плечу. Здесь писатель занимает позицию третейского судьи, равноудаленного от обеих сторон в силу своей конфессиональной принадлежности и обладающего необходимой для аналитика трезвостью взгляда на вещи.

Рукопись книги ал-Мисри завершает приписка: «По приказу Великого Господина, Генерал-Губернатора, книга эта предназначена к напечатанию в Батавии, на голландском языке». Следов подобной публикации, если она и имела место, пока не обнаружено.

ЛИТЕРАТУРА

1. Горяева Л. В. «Повесть о земле Бали» «искусственная» хроника начала XIX в. Перевод с малайского языка и вступительная статья Л. В. Горяевой. Письменные памятники Востока, 2013, № 1 (18). М.: Наука Восточная литература. С. 51-64.

2. Barnard Т. Р. (ed.) Contesting Malayness: Malay Identity Across Boundaries. Singapore: 2006.

3. Crawfurd J. Journal of an Embassy from the Governor-General of India to Siam and Cochin China exhibiting a view of the actual state of those kingdoms. Second edition. Vol. 2. L.,1830.

4. Finlayson J. The Mission to Siam, and Hue the capital of Cochin China in the years 1821-1822. London, 1826.

5. Hill A. H. (tr.) The Hikayat Abdullah, an annotated translation. Kuala Lumpur: Oxford University Press, 1970.

6. Hoeveil W. R. van. Eenige mededeelingen omtrent het eiland Bali van Abdullah bin Mohamad el Mazrie: met een Nederduitsche vertaling en aantekeningen. Tijdscriftvoor Neerlandsche Indie, 1845. Vol. VII, IL 139-201.

7. Raffles T. St. The History of Java. Second edition. Vol 1. L.: John Murray, Albemarle Street, 1817.

8. Sweeney A. (ed.) Karya Lengkap Abdullah bin Abdul Kadir Munsyi. Jilid 1-3. Jakarta: Kepustakaan Populer Gramedia, Ecole Française d’Extreme-Orient, Perpustakaan Nasional RI, 2005-2008.

9. Wormser P. Le Bustan al-Salatin de Nuruddin ar-Raniri. Reflexion sur le role culture I d’un étranger dans le monde malais au XVIIe siecle. Cahier d’Archipel, Paris, 2012.

10. Zaini-Lajoubert M. Karya Lengkap Abdullah bin Muhammad al-Misri. Jakarta, 2008.

Комментарии

1. Не считая весьма скупых сведений, содержащихся в его трудах, биографических данных об ал-Мисри практически не сохранилось [Hoeveil, 1845, р. 139-201]. Ориентировочной датой его рождения принято считать 80-е гг. XVIII в., а дату кончины нельзя обозначить даже приблизительно [Zaini-Lajoubert, 2008, р. 10].

2. К началу XIX в., согласно переписи 1812/1813 гг., число арабов, проживавших в районах с самой высокой плотностью населения, на Яве и Мадуре, едва превышало шесть сотен человек [Raffles, 1817, vol. 1, table 1, р. 62]

3. Здесь и далее цитаты из сочинений ал-Мисри даны по изданию [Zaini-Lajoubert, 2008].

4. Титул детей и высокопоставленных родственников раджи.

5. Подробнее об авторстве «Сада царей» см. [Wormser, 2012, р. 75-86].

6. Вы знаете тех из вас, которые нарушили субботу, и мы сказали им: «Будьте обезьянами презренными» (Коран, 2:65). «Тот, кого проклял Аллах и на кого разгневался, и сделал из них обезьян и свиней...(Коран, 5:65(60). Цитаты из Корана даны по переводу И. Ю. Крачковского.

7. Келинг принятое в малайском мире обозначение Южной Индии.

8. Культ белого быка был распространен в ряде древнейших цивилизаций: у кельтов, критян, греков, египтян и парсов. В индуистской мифологии белый бык Нандин (Нанди) ездовое животное, слуга и верный друг Шивы.