СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 сентября 1901.

Балканские дела и формула status-quo.

Политика бездействия и пассивного выжидания, усвоенная великими державами относительно христианских подданных султана, принесет еще свои горькие плоды. Кровавые неурядицы в Македонии и Старой Сербии стали в последнее время хроническими; местные турецкие власти организуют военно-полицейские экспедиции против христианского населения, под предлогом отыскания тайных складов оружия, и подвергают мирных жителей жестоким расправам только за то, что в качестве сербов, болгар или греков они не могут чувствовать себя солидарными с господствующим мусульманством и, следовательно, не могут быть верными подданными султана. Совершенное бесправие большинства народа, отданного на произвол вооруженных мусульманских фанатиков, создает почву для освободительных планов и стремлений, в которых видную роль играют патриоты соседних стран — Болгарии и Сербии; это естественное явление позволяет туркам сваливать ответственность за беспорядки на иноземных агитаторов, и такое толкование легко находит веру среди дипломатов, не расположенных вообще к славянским народностям. Болгарская или иная внешняя агитация принимается за источник волнений в злосчастных турецких областях Балканского полуострова, — тогда как она есть только неизбежное [392] последствие убийственного режима, основанного на фанатической религиозной вражде властвующих к управляемым. Агитация не может не возникнуть там, где люди живут в постоянном страхе за жизнь свою и своих близких, где никто не огражден от внезапного насилия, прикрываемого авторитетом законной власти, и где от имени этой власти действуют и распоряжаются башибузуки. Явившееся на подобной почве возбуждение не нуждается в искусственном подогревании извне. Дипломатические ссылки на агитацию и на необходимость сохранения statue-quo совершенно извращают действительное положение вещей: существующий в Турции «status» издавна осужден самою дипломатиею, как противоречащий элементарнейшим условиям правильного государственного быта. Австрийская дипломатия, с наибольшим постоянством придерживающаяся принципа status-quo относительно балканских дел, имеет, собственно, в виду сохранение территориальных границ Турции, отдельные части которой тяготеют к соседним небольшим государствам; этот международный status-quo незаметно подменивается, однако, внутренним status’oм, и охранительный догмат, путем простой игры слов, распространяется дипломатиею на турецкие порядки, подлежащие упразднению со времен берлинского конгресса. Точка зрения венского кабинета разделяется почти всею австро-немецкою печатью; те же взгляды преобладают и в рассуждениях германских газет. Когда где-нибудь в Македонии или Старой Сербии турки врываются в храмы, грабят и избивают жителей, в том числе женщин и детей, и в стране происходит по этому случаю агитация, то австрийские публицисты, вслед за дипломатами, отыскивают зачинщиков за границею, указывают на иностранные революционные комитеты и намекают на косвенное или прямое закулисное участие России в мятежных движениях против власти султана. Предполагается, что агитация каких-нибудь македонцев или старо-сербов, недовольных турецкими экзекуциями, может иметь только одну цель — присоединение данной местности к Болгарии или Сербии, а такого рода цели составляют, как известно, старинную специальность русского панславизма. Россия имеет интерес в расширении территории балканских государств на счет Турции, и потому она признается ответственною всякий раз, когда волнуются турецкие христиане. Шаблонными фразами об иноземной агитации и о важности status-quo замазываются самые вопиющие безобразия, которых не должны бы терпеть культурные нации в пределах Европы.

Удивительнее всего то, что австрийская теория принята в основу соглашения, заключенного венскими дипломатами с нашим министерством иностранных дел в 1897 году и повидимому не отмененного [393] еще поныне; говорят даже, что руководитель австро-венгерской внешней политики, граф Голуховский, ссылаясь на это соглашение, требовал или собирается требовать от России объяснений по поводу печальных балканских событий, в которых участвуют, будто бы, русские агенты и русские рубли. Пора отнестись серьезно к сложным и трудным задачам на ближнем Востоке; никакая погоня за агитаторами не устранит причин периодических волнений и восстаний, усложняемых еще взаимным соперничеством местных племен и национальностей. Вместо бесплодных дипломатических соглашений, обеспечивающих свободу действий турецких пашей, необходимо позаботиться о мерах, к обеспечению спокойного существований народов, подвластных туркам, и о доставлении им автономии в пределах, установленных берлинским трактатом. В этой области интересов было бы вполне уместно и справедливо применить ту настойчивость, какую выказала французская дипломатия в переговорах с Портою по частному делу общества набережных и доков в Константинополе. Сознательная настойчивость в достижении разумной и законной цели не только не приводит к опасным столкновениям, но, напротив, предупреждает их; она заранее уничтожает зародыши будущих бедствий, которые со временем могут оказаться неминуемыми при политике пассивного бездействия. Эти вопросы заслуживали бы того, чтобы их включили в круг обсуждений при свиданиях правителей и руководящих министров великих держав; но, к сожалению, в подобных случаях принято не затрагивать предметов, относительно которых существуют еще непримиримые традиционные разногласия и предубеждения. Между тем нельзя отрицать, что балканский кризис все более обостряется и что европейским кабинетам придется заняться им по неволе, рано или поздно.

Впрочем, нет и надобности в международных совещаниях для правильной постановки турецко-балканского вопроса; достаточно было бы ввести большую ясность в определение желательных практических целей в этой области, чтобы по крайней мере каждое правительство для себя знало в точности, чего держаться и как действовать в данном случае. Этой ясности и определенности взглядов именно не хватает заурядным дипломатам, все искусство которых заключается в уменье скрывать отсутствие мыслей и подделываться под готовые чужия формулы и правила. Старание маскировать действительные интересы вызывается иногда преувеличенною заботою о дружелюбных отношениях с иностранцами; но эта преувеличенная забота о чужой дружбе, как показывает опыт, обыкновенно приводит к результату прямо противоположному, и дает [394] лишь более широкий простор недоверию и подозрительности. Наша дипломатия, руководимая побуждениями миролюбия, согласилась, например, с австрийским толкованием турецкого statue quo и заключила в этом смысле компромисс 1897 года; но этим она нисколько не избавилась от постоянных обвинений и заподозриваний со стороны оффициозной австрийской печати, и Россия по прежнему привлекается к ответу при малейшем неблагоприятном повороте балканских дел. Бесцеремонность этих заграничных обвинений возростает по мере того, как усиливается дружеское усердие с нашей стороны. Заметим кстати, что ни одна великая держава не стесняется иметь и высказывать свои собственные взгляды по интересующим ее вопросам, хотя бы эти взгляды и не были согласны с понятиями и желаниями других кабинетов; почему же мы одни должны добровольно играть роль каких-то подсудимых, уличаемых в отступлении от австрийской или британской точки зрения? Зачем нам было принимать двусмысленную формулу венского кабинета, когда у нас есть — или должно быть — свое самостоятельное понимание событий? Русская дипломатия имеет столь же мало оснований подчиняться австрийскому влиянию, как австрийская — русскому, и никто, конечно, не удивился бы нашему притязанию на равноправность с Австро-Венгриею в этом отношении. Но раз мы подписались под австрийскими идеями и требованиями, мы становимся как бы в положение ответчиков и отдаем себя под контроль австрийской дипломатии; оттого, напр., иностранные газеты считают вполне естественным, что граф Голуховский может требовать объяснений от нашего правительства по поводу действий русских агентов на Балканском полуострове, а никому не придет в голову допустить, что русский министр иностранных дел обратится к венскому кабинету с запросом по поводу незаконных австрийских распоряжений в Боснии и Герцеговине. В такое же ответственное положение мы ставим себя относительно Англии: мы даем ей обещания и берем на себя обязательства, без всякой с ее стороны взаимности, а потом нам приходится оправдываться перед англичанами, точно так же как и перед австрийцами, — чего никогда не делают Англия и Австрия относительно России. Мы настолько привыкли к этому неравенству отношений, что мы его даже не замечаем. Это неравенство устанавливается нами самими, и кроме невыгод и неприятностей оно нам ничего не приносит. При самом искреннем желании угодить иностранным кабинетам, даже таким, которые с своей стороны относятся к нам с явным недоброжелательством и недоверием, наша дипломатия не может уберечься от противоречий и недомолвок, от несоответствия между фактами и словами, — тем более, что факты не всегда от нее [395] зависят; к этому присоединяется еще разнообразие мнений, высказываемых по иностранной политике в нашей печати, а при зависимом положении последней является возможность приписывать те или другие газетные статьи оффициальному воздействию. Таким образом мы всегда оказываемся в чем-то виноватыми перед Австрией и Англиею, и наша политика получает в глазах иностранцев какой-то двусмысленный характер. Ничего подобного не было бы, еслибы мы открыто признавали за собою такую же свободу политических мнений и действий, какою пользуются другие страны во внешних делах. Правительство не отвечало бы тогда и за рассуждения патриотических газет, и не подозревалось бы в солидарности с идеями и планами, которым оно совершенно чуждо; но за то были бы известны действительные его взгляды и намерения, — как известны всем взгляды и намерения кабинетов венского и лондонского. В наше время гласность столь же необходима в иностранной политике, как и во внутренней. При отсутствии или слабости этого существенного элемента современной политической жизни, заграничная публика по неволе почерпает сведения о России из разных случайных и мутных источников, к несомненному ущербу нашей международной репутации.

Некоторые иностранные газеты, между прочим, делают неожиданные и весьма нелестные заключения о нашей политике, на основании статей нового русского органа, издаваемого в Бухаресте под названием: «Православный Восток». В первом же нумере этого журнала от 8 (21) августа, излагается нечто совершенно невозможное не только с австрийской, но и с русской точки зрения, и даже просто с точки зрения здравого смысла. Одновременно проектируется создание балканской федерации под русским протекторатом, обуздание честолюбия Болгарии, отречение ее от «схизмы» и воссоединение с греческою церковью. ««Православный Восток» — говорится в руководящей редакционной статье — имеет целью сближение балканских народов — греков, румын, сербов и болгар — с единоверною им Россиею, выяснение их жизненных интересов и защиту их от чужестранных посягательств. Для этого необходимо образование балканского союза, под мощным покровительством России...». «Сближение» начинается с того, что газета смело распределяет австрийские земли между Румынией, Сербиею и Черногориею, отдает разные балканские области грекам и сербам, и делит между ними же Македонию, не оставляя ничего для болгар. «Мы не покушаемся на права болгар, — говорится далее, — но напомним им, что они захватили (?) по берлинскому и сан-стефанскому договорам... города, составлявшие принадлежность бывшей сербско-печской патриархии и [396] сербского царства и населенные сербами, а также части Восточной Румелии, населенные эллинами». Газета не хочет допустить участие болгар в дележе Македонии, но все-таки обещает быть беспристрастною: «Если болгары докажут нам, что их предки заселили Македонию или в нее переселились, то мы охотно примем во внимание их доводы и доказательства. Столбцы нашей газеты для них всегда будут открыты. Но пусть знают в то же время болгары, что историю и исторические факты не переделаешь и что мы не имеем права ни переделывать по-своему историю, ни извращать исторические факты, ни тем более защищать несправедливейший для народов Балканского полуострова сан-стефанский договор. Пусть болгары об этом (?) подумают и поразмыслят, прекратят церковный раскол, возвратятся в лоно православной церкви, которая вскормила и взлелеяла их народность и сохранила их до сегодняшнего дня, не сделав их ни папистами, ни протестантами, не лишив их языка (!). Тогда — прибавляет газета — и греки, и сербы, и румыны станут снова по духу братьями болгар, забудут убийства и преследования их соотечественников в Македонии со стороны агентов анархического болгарского македонского комитета и не менее преступной болгарской экзархии. И когда это совершится, то православная Россия довершит свободу всех своих единоверцев, не покушаясь на их достояние и права». Злобные выходки против болгар должны служить как бы предисловием к их «сближению» с Россиею. Главный сотрудник и повидимому редактор газеты, г. Н. Дурново, в двух статьях усердно повторяет разные обвинения и ругательства по адресу болгар, называет Болгарию «страною убийц и воров», и обрушивается мимоходом также на русскую дипломатию и на «русских панславистов», которые, будто бы, заправляли нашей политикою в семидесятых годах. Мы не знаем, кому нужен этот полуграмотный ругательный листок на двух языках — французском и русском — под громким названием «Православного Востока»; но имя г. Дурново, как и направление его идей, наводит иностранцев на мысль о новой русской интриге, задуманной, будто бы, не без ведома и одобрения дипломатии. Казалось бы, такому предположению противоречит не только содержание, но и самый тон этого листка; однако, нет такой нелепости, которой не поверили бы за границею, когда дело касается внешней политики России.