СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 марта 1901.

Смерть Милана и сербские дела.

Бывший сербский король Милан Обренович скончался в Вене 11 февраля (нов. ст.), на 47-м году жизни, и едва ли нашлись где нибудь люди, способные оплакивать его смерть, — за исключением конечно, родного его сына, короля Александра. Даже старые сподвижники отвернулись от него, когда потеряли надежду на возврат его [390] влияния и могущества в Сербии. Он умер, покинутый всеми, и похоронен, согласно своему желанию, в чужой земле, в Хорватии. Наследник князя Михаила, убитого в 1868 году в Топчидерском парке, близь Белграда, Милан провел юные годы в Париже, в возрасте 14-ти лет был провозглашен князем под опекою регентства, в котором главную роль играл Ристич, а затем с 1872 года стал управлять самостоятельно. Во время восстания в пограничных турецких землях, в 1876 году, Милан примкнул к движению русских добровольцев, назначил генерала Черняева сербским главнокомандующим и предоставил ему воевать с Турциею; война окончилась разгромом при Дьюнише и была остановлена лишь дипломатическим заступничеством России. После русско-турецкой кампании 1877-78 годов вассальное сербское княжество приобрело независимость от Порты, а в 1882 году Милан принял титул короля. С тех пор, возвеличенный в своих собственных глазах новым для него положением коронованной особы, он начал ту жалкую, иногда рискованную и обоюдоострую игру в политические комбинации, которая принесла Сербии столько непоправимых бедствий и которая наконец привела его самого к падению. Поочередно вступая в сделку с разными сербскими партиями и преследуя неподатливых деятелей и патриотов, как личных врагов, он мало-по-малу приучил себя смотреть на государственные дела страны исключительно с точки зрения своих частных интересов. Пользуясь вниманием венского двора, он легко поддался соблазнам дружеских и равноправных сношений с высшими оффициальными сферами Австрии, стал относиться к своему народу с презрительным высокомерием, запутал и расстроил финансы, втянул Сербию в тяжелые долговые обязательства, искусственно создавал политические кризисы под видом борьбы с молчаливым и робким населением, менял конституции и министерства без видимой причины, так что, в конце концов, патриархальная страна сделалась ареною каких-то непонятных опытов и чувствовала себя не лучше, чем во времена господства турецких пашей. В 1885 году, когда Болгария произвольно присоединила к себе Восточную Румелию, король Милан счел нужным с своей стороны напасть на Болгарию под предлогом восстановления политического равновесия на Балканским полуострове; но вместо ожидаемой легкой победы он потерпел позорное поражение при Сливнице и должен был обратиться к помощи Австро-Венгрии, чтобы избегнуть неизбежных печальных последствий своего фантастического предприятия. После целого ряда публичных скандалов, связанных с неудачною семейною жизнью, — в роде насильственного отобрания малолетнего сына от матери [391] в Висбадене при содействии германской полиции, в 1888 году, — Милан неожиданно, в начале 1889 года, обнародовал новую либеральную конституцию и затем, к общему удивлению, отрекся от престола в пользу Александра, которому исполнилось тогда около двенадцати лет. Назначено было регентство, и Милан поселился в Париже, где был одним из типичных «Rois en exil». Всем еще памятны приключения его в аристократических клубах и игорных домах, его постоянные требования крупных денежных сумм от сербского правительства, его домогательства об удалении королевы Наталии из Белграда и постыдная история действительного ее изгнания правительством сына, при помощи жандармов. В 1891 году, Милан, сверху обычной значительной пенсии, получил от Сербии миллион франков под условием проживания за границею до совершеннолетия короля; год спустя, он отказался за деньги от всех своих прав, соединенных с принадлежностью к королевской фамилии, и даже от прав сербского подданства. Тем не менее, в 1894 году он внезапно возвратился в Сербию и вступил во все права «отца-короля»; конституция была опять отменена, восстановлен старый устав 1869 года, и Милан, назначенный впоследствии главнокомандующим сербской армии, вновь сделался полновластным правителем злополучной страны. Последним актом его «управления» была жестокая и коварная расправа с лучшими деятелями и патриотами Сербии, принадлежащими к так называемой радикальной партии, — под прикрытием мнимого заговора, выразившегося, будто бы, в покушении Княжевича. Только недавняя женитьба короля Александра, состоявшаяся против воли Милана, избавила страну от дальнейших неурядиц и потрясений, зависевших всецело от личного характера и темперамента экс-короля.

Милан обладал энергиею и предприимчивостью, был замечательным оратором, умел внушать к себе доверие даже умных людей и производил впечатление властного человека, не терпящего противоречий; в нем были характерные черты турецкого администратора, которые отличали также другого видного деятеля недавнего прошлого на Балканском полуострове, — Стамбулова. Какой-то нравственный дефект делал его «злым гением» Сербии, орудием бедствий для народа, снабжавшего его обильными и даже непомерными материальными средствами и окружавшего его почетом, смешанным с чувством страха. Почему и за что Милан мстил подвластным ему сербам так настойчиво и упорно в течение многих лет — это остается тайною его психической организации. Нравственная личность его весьма ярко обрисовывается в любопытным послании его к королеве Наталии, [392] обнародованном в «Temps», от 17 февраля. В конце 1892 года, под влиянием расстройства своих денежных дел, он задумал покончить с собою, или по крайней мере делал вид, что решился на самоубийство; по этому поводу он обращается из Байонны к своей бывшей, многократно и грубо оскорбленной супруге, в Биарриц, с просьбою о прощении и денежной помощи для уплаты его долгов, в размере 345 тысяч франков. Деньги эти, по его словам, нужны не ему лично, а только для избавления Сербии и ее короля от позора; сам же он во всяком случае через несколько дней «предстанет пред судом Всевышнего». Готовясь к роковому шагу, он дает предсмертные наставления королеве, как она должна поступать для блага своего сына и какие идеи следует внушать ему.

«Вы будете при нем, — пишет Милан, — давайте ему совета, но, ради Бога и во имя высших интересов короля, не доверяйте сербам! Трон там довольно шаток. Выдержит ли он это последнее испытание? Приучайте сына к бережливости. Он будет иметь капитал, застрахованный для него во время его несовершеннолетия; это — единственная услуга, которую я мог оказать ему при отречении. Когда он достигнет совершеннолетия, пусть он не тратит больше, чем теперь, и пусть откладывает все, что может. Пусть вступит в брак с богатой невестой и не ищет ничего другого. Ристич хотел бы женить его на дочери князя черногорского; это было бы безобразием, и она слишком бедна. Если я умру, не устроив своих дел, пусть он откажется от наследства и даже от тех из оставшихся вещей, которые имеют семейное или историческое значение. Величайший рычаг в этом мире — богатство; я знаю, сколько я терпел, добиваясь его во все продолжение моей жизни; пусть оно достанется ему путем рассчетливости и экономии; пусть моя жизнь и мой конец послужат ему грустными уроками и удержать его от ошибок, которые меня погубили... Если вы вернетесь в Сербию, оставьте за границей все, что вам принадлежит; пусть Саша сделает то же самое. В случае, если его свергнет революция, он за пределами страны будет по крайней мере иметь чем жить. Вы в своей жизни были неправы в одном отношении: вы не понимали шаткости трона и противодействовали моим начинаниям и комбинациям по этому предмету. Не повторяйте этой ошибки по отношению к вашему сыну. Впрочем, вы теперь научены опытом и знаете уже, чего можно ожидать от сербов. В этот последний момент я заклинаю вас не делать этой ошибки»...

Интересен краткий и достойный ответ королевы Наталии: «…Вы говорите, что предстанете пред лицом Всевышнего. Разве к Богу [393] возносится человек, убивающий себя?.. Правильно жить трудно, — и это единственная вещь, о которой вы не думали. Что касается неправоты, которую вы мне ставите в вину, то я горжусь ею. Короли существуют не для того, чтобы отворачиваться от своего народа и эксплуатировать его, а для того, чтобы жить, страдать и погибнуть вместе с ним. Мои страдания были весьма чувствительны, мои разочарования — многочисленны. Но я никогда не обвиняла за них Сербию, и если вы полагали, что можете, умирая, завещать мне ваше дело ненависти к родной стране для передачи сыну, то вы ошиблись! И как последнее пожелание вашему сыну, вы завещаете ему — продать себя богатой женщине! Не поняли ли вы наконец, что богатство — ничто, что долг выше всего? Честь Саши требует, чтобы вы разумно жили, а не того, чтобы вы покончили с собою, как комический актер. Впрочем, его честь будет зависеть от него, а не от вас. Между тем, Милан, поймите меня. Я не могу уплатить 345 тысяч франков по вашим обязательствам; мое состояние вовсе не таково, как вы его себе представляете, и в этом отношении вы также имеете повод упрекать себя. Если же вы нуждаетесь в дружеской руке, чтобы вырваться из пропасти, которая вас увлекает, то я протяну вам свою руку, — не из расположения, которого у меня больше нет к вам, а по чувству долга относительно моего сына...».

Таков нравственный облик покойного экс-короля, которому волею судеб вверена была участь симпатичного и долготерпеливого сербского народа.