СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Александр Михайлович Петряев

Александр Михайлович Петряев, без сомнения, является одним из наиболее ярких и талантливых российских дипломатов. Он происходил из древнего рода, о корнях которого можно судить по следующему фрагменту переписки двух ученых — представителей этой династии: писателя Евгения Дмитриевича Петряева и историка Константина Дмитриевича Петряева:

«Дорогой Костя!

Ты задал трудные вопросы. Тут многое надо еще выяснить. Древние корни Петряевых были где-то в Рыльске Курской губернии. Немало из них погибло от рук Малюты Скуратова. Осталась мелкота, однодворцы. [19]

В шестой «Родословной книге» есть герб 1676 года — красная кирпичная стена и на ее фоне два перекрещенных карабина.

Обедневшие потомки славились как оружейники. Работали у Демидова в Туле. Другие селились под Москвой, на земле. Там есть деревня Петряевка.

А связавшиеся с расколом шли к Архангельску. Оставаясь вольными мастеровыми, пришли на Урал в конце XVIII века в Березовский завод.

Два брата Петряевых, еще юношами, были присланы с “Монетки” (Москва). Отсюда начинаются две линии потомственных горняков. Некоторые вышли в штейгеры, хотя учиться много не приходилось.

При Николае I в Екатеринбурге, на Волчьей улице (теперь ее нет) был дом лекаря Петряева, а в Березовском были Петряевы конторщики, писари, но сведений о них мало. Один из них был автором “Повествования о Малюте Скуратове”.

Наш дед работал на Бегунной фабрике, считался машинистом. Писал (насколько помню) кривыми и крупными буквами. Любил читать, хорошо пел, отличался остроумием, привлекательностью и артистизмом.

То же было присуще и отцу, пока его не согнула страшная жизнь.

Брат деда, Алексей Алексеевич, работал в заводоуправлении и считался знатоком горного дела. Он состоял членом УОЛЕ (Уральское общество любителей естествознания — одна из крупнейших научно-краеведческих общественных организаций Российской империи и СССР. До 1920-х гг. общество являлось единственным центром общественно-краеведческого движения на Урале. — П. И.). На известной выставке Урала и Сибири, в 1990-х гг., получил серебряную медаль. Недавно эту медаль мне прислали его дочери из Куйбышева.

Кузеном (или дядей) Ильи Алексеевича был Александр Михайлович Петряев, полиглот, потом драгоман (официальная должность переводчика. — Ред.) нашего посольства в Константинополе. О нем писал Лев Любимов в книге “На чужбине” (М. 1963).

О нем много рассказывали в 1918-1919 гг., но я, естественно, ничего не понимал. Помню только, что говорили слово “Дарданеллы”, которое мне почему-то особенно понравилось. Об этом проливе у А. М. есть книжка...» ¹

Александр Михайлович родился 27 октября 1875 г. в Санкт-Петербурге и уже в ранние годы проявил исключительные способности к изучению иностранных языков. В общей сложности Петряев говорил на 14 языках. Это позволило ему получить блестящее образование в Санкт-Петербургском университете, который он окончил по программам двух факультетов — восточного и юридического — после чего закономерно вступил на дипломатическую стезю.

Первым местом работы в штате российского Министерства иностранных дел для Петряева стала дипломатическая служба в Персии, откуда он вскоре был переведен на Балканы — сначала (как уже говорилось выше) в качестве драгомана в посольстве России в Константинополе, а затем — помощника российского гражданского агента в Османской империи по проведению реформ в Македонии в рамках [20] соглашения, достигнутого между Россией и Австро-Венгрией (Мюрцштегская программа 1903 г.), а также консула в Битоли.

Прекрасное знание языков и региона, а также незаурядные аналитические способности помогли начинающему дипломату стать одним из главных специалистов по албанским и в целом балканским делам в российском внешнеполитическом ведомстве. В Архиве внешней политики Российской империи хранятся подготовленные им проекты государственно-территориального переустройства Балкан, решения югославянской проблемы, реформирования Османской империи, базирующиеся на трех ключевых предпосылках: недопущение вооруженных конфликтов между балканскими странами и народами, противодействие вмешательству в регионе великих держав и наиболее эффективное и долгосрочное обеспечение интересов России. Занимая должность дипломатического представителя России в албанском городе Влера (именно в этом городе 28 ноября 1912 г. была провозглашена независимость Албании), Петряев в своих обстоятельных донесениях подчеркивал важность албанского фактора, который тогда склонны были недооценивать многие российские дипломаты: «Албанский народ, никогда не игравший политической роли, под турецким господством приобретает такую силу, что выходит из своей области, расширяя свои границы...» ²

Вершиной балканской карьеры Петряева стал период 1912-1914 гг., когда в регионе происходили судьбоносные события, начавшиеся с формирования антитурецкого Балканского союза Болгарии, Сербии, Греции и Черногории. Данное объединение изначально вошло в определенные противоречия с курсом тогдашнего министра иностранных дел России С. Д. Сазонова, выступавшего за вовлечение Турции в союз, видевшийся ему под верховным российским покровительством.

Летом и ранней осенью 1912 г., когда над Балканским полуостровом стремительно сгущались военные тучи, Россия попыталась предотвратить вооруженное выступление Балканского союза против Османской империи, которое не было согласовано с Санкт-Петербургом и несло в себе реальную угрозу российским интересам (в том числе в виде роста напряженности в отношениях Белграда и Софии) посредством экстренного согласования со Стамбулом проекта реформ. В основу соответствующего проекта, представленного Сазоновым турецкой стороне 17 сентября 1912 г. в контексте «разработки вопросов местного управления и самоуправления» на европейских территориях Турции, легли предложения, подготовленные лично Петряевым и сформулированные им в специальной записке ³.

В основе проекта Петряева лежало развитие самоуправления и выборы в местные органы власти в балканских владениях Османской империи. В этих целях в санджаках предлагалось создать специальные советы, в которых наряду с делегатами, избранными населением и составляющими совет санджака, должны были заседать представители Стамбула — мутессарифы. При этом между посланцами центральных властей и выборными представителями жителей балканских областей достигалось разделение полномочий: мутессариф отвечал за администрацию, полицию и жандармерию, а совет санджака — за региональный бюджет, сбор налогов, инфраструктуру, вопросы образования [21] и здравоохранения. Одновременно вводился принцип «двойного ключа» для утверждения указов, издаваемых местными органами власти: они разрабатывались депутатами и одобрялись мутессарифом. Подобная двухполюсная система должна была быть создана и на других уровнях административного управления — в том числе в казах и нахиях.

Предлагавшиеся Петряевым нормы избирательного права в балканских областях Османской империи носили половинчатый характер с точки зрения классических демократических норм — однако они адекватно учитывали специфику эпохи и региона. Члены совета санджака должны были избираться на основе специальной системы с учетом возрастного и имущественного ценза (последний определялся величиной уплачиваемых налогов). Жители санджака получали активное и пассивное избирательные права на основе соблюдения нормы представительства — по два выборщика от каждой нахии. При этом представители церковных общин и школьных учреждений не избирались, а входили в состав совета санджака (который принимал решение большинством голосов) напрямую на правах постоянных членов. Российский дипломат предусмотрел даже ротацию членов совета санджака с определенными аналогиями с существовавшей в США практикой частичной смены состава Конгресса: совет санджака должен был обновляться на одну треть списочного состава каждые два года.

Еще более радикальные меры предлагал Петряев в сфере формирования судебных и полицейских структур в балканских областях Османской империи. Суды должны были стать независимыми от правительства в Стамбуле, а состав жандармерии формироваться из числа представителей местного населения. Как справедливо отмечает российский балканист Ю. А. Писарев, «проект А. М. Петряева был направлен на защиту нетурецкого населения, обеспечивал административную автономию национальных районов Турции, где проживало христианское население» ⁴.

Министерство иностранных дел России внесло в предложения Петряева лишь одну существенную поправку — прописав контроль за проведением реформ в Европейской Турции со стороны великих держав.

Однако предложения Петряева, даже «освященные» российским внешнеполитическим ведомством, не могли остановить запущенный Балканским союзом маховик антитурецкой войны. А сам российский дипломат уже в качестве представителя России в Международной контрольной комиссии в Албании, начиная с конца 1913 г., вынужден был действовать в тесном взаимодействии с представителями великих держав, имевших различные, но неизменно своекорыстные интересы на Балканах.

После завершения Балканских войн 1912-1913 гг. на повестку российской дипломатии встала задача по-новому выстроить систему и приоритеты союзнических отношений в регионе.

В данном контексте Петряев выступал за создание сильного югославянского государства, формирующегося вокруг Сербии, и призванного стать надежным союзником России. В это государство, по его мнению, могли бы войти и югославянские народы Австро-Венгрии. [22] «Возникновение единой Великой Сербии или Сербохорватского государства было бы самым удачным решением югославянского вопроса, и в русских интересах стремиться к тому, чтобы эта политическая комбинация осуществилась. Сильное славянское государство с 14 млн жителей, обосновавшееся на берегах Адриатического моря, интересы коего нигде не сталкиваются с русскими, было бы, конечно, весьма желательным элементом в нашей будущей западноевропейской политике», — докладывал Петряев в Санкт-Петербург в начале 1914 года ⁵.

Вышеуказанная позиция дипломата в целом пересекалась с предложениями российского посланника в Сербии Н. Г. Гартвига. Последний, впрочем, выступал с еще более радикальных позиций, настаивая на формировании не абстрактного «югославянского государства», а конкретно максимально территориально расширившейся Сербии, в состав которой должны были войти не только югославянские области монархии Габсбургов, но и Черногория ⁶.

Вместе с тем, России следовало учитывать, что сербский вопрос на Балканах находился в тесной политической, территориальной, экономической и социокультурной взаимосвязи с вопросом албанским. А последний относился к прямому ведению Совещания послов великих держав, открывшегося в Лондоне в декабре 1912 г., которое В. И. Ленин однажды весьма метко назвал «театром грызни и интриг так называемых великих держав» ⁷.

В рамках поиска решения албанской проблемы российское Министерство иностранных дел обратилось к дипломатам, работавшим на Балканах, с просьбой подготовить собственные предложения на этот счет. Наиболее проработанными в итоге были признаны проекты российского посланника в Софии А. В. Неклюдова и консула в Митровице Петряева. Оба документа были весьма близки по содержанию и, в частности, предусматривали сохранение верховного суверенитета турецкого султана над Албанией при одновременном расширении ее автономных прав. При этом Неклюдов настаивал на выводе с албанской территории турецких войск ⁸. Петряев же соглашался на их присутствие под командованием турецкого генерал-губернатора, но при этом предлагал установить контроль над ним со стороны специальной комиссии представителей шести великих держав ⁹.

Именно данная идея в итоге и была реализована в рамках Лондонского совещания — притом российское Министерство иностранных дел формально отказалось делать выбор в пользу какого-либо из двух проектов, сведя их в один документ и переслав обобщенный вариант в Лондон, где посол России А. К. Бенкендорф доложил о нем на совещании.

Следует особо отметить, что Петряев являлся в российском дипломатическом корпусе на Балканах одним из наиболее нестандартно мыслящих дипломатов, умевшим просчитывать неординарные политические комбинации. В частности, он выступал за максимально возможное территориальное расширение албанских границ в южном направлении — за счет Греции. Соответствующая идея (находившаяся в противоречии с общепринятым в российском внешнеполитическом ведомстве мнением в поддержку Греции) была озвучена Петряевым в частном письме из Лондона на имя директора 2-го политического [23] (Ближневосточного) департамента Министерства иностранных дел России князя Г. Н. Трубецкого от 12 марта 1913 года. Дипломат считал расширение территориальных пределов новообразованного албанского государства в южном направлении (в сторону Греции) выгодным для России в связи с тем, что подобное расширение способно сдержать и компенсировать аналогичный процесс в направлении Сербии и Черногории, а также противодействовать росту националистических настроений в самой Албании. Кроме того, Петряев прямо обвинил сербов в том, что они своими действиями ужесточают позицию Австро-Венгрии в вопросе сербо-албанского территориального разграничения и, в частности, по поводу принадлежности города Джяковица. Вот фрагмент этого заслуживающего несомненного внимания письма:

«Проведение ее (Албании. — П. И.) южной границы представляет некоторые особенности по сравнению с северо-восточной границей. Население местностей к югу от р. Шкумбии, хотя этнически албанское, но столь давно находилось под исключительным влиянием греческой пропаганды и культуры, проникших туда при помощи культурных и школьных установлений, что оно носит несомненно ярко выраженный греческий характер. Вследствие этого расширение юго-восточной границы Албании введет во вновь создаваемое государство много эллинизированных элементов, которые явятся крупной помехой к развитию и процветанию албанского национализма.

Греческая пропаганда уже имеет в своем распоряжении готовые и прекрасно оборудованные школы, крепко сплоченные и богатые общины, разные благотворительные учреждения и т.п., между тем как албанским националистам придется все это создавать с начала. Таким образом при устройстве будущего самоуправления Албании — греческое влияние на местные дела будет очень значительно тем более что эллинизированные элементы южной Албании — почти единственный ресурс для вербования администрации и чиновничества. На этой почве между албанскими националистами и греками будет происходить упорная борьба. Влахи окажутся конечно на стороне албанских националистов.

Из разговоров с моим австрийским коллегой здесь, Ибкеном, я убедился, что австрийцы учитывают это обстоятельство и с этой точки зрения расширение Албании на юго-восток им не очень улыбается вследствие введения в большой дозе греческих элементов. С другой стороны им не нравится увеличение Албании на юг еще и потому, что этим как бы открывается большой район для экономического и политического проникновения Италии, которая уже имеет значительные коммерческие связи с югом. Они по-видимому ограничатся поддержкой итальянского проекта границ на юге по р. Каламас.

Если иметь в виду приведенные выше соображения, то окажется, что расширение Албании на юг для нас, может быть, вовсе не так нежелательно и мы могли бы уступить даже Корицу (Корча. — П. И.).

В южной Албании очень большое значение будет иметь церковный вопрос. Там находятся теперь 4 греческих митрополита (в Берате, Конице, Аргирокастре (Гирокастра. — П. И.) и Корице). Вся школьно-церковная организация, вместе с общинной, находится под верховным ведением Кон/польского Патриарха. Это обстоятельство также [24] говорит в пользу сохранения суверенитета Султана над Албанией. В случае признания этой области совершенно независимой, возникнет сложный вопрос об отношении греко-албанских митрополитов и их паствы к Кон/польскому Патриарху. В конце концов благодаря разным политическим интригам связь эта ослабнет и я не сомневаюсь, что албанские националисты из христиан, поддерживаемые Австрией, и совместно с влашско-румынской пропагандой будут стремиться к созданию албанской автокефальной церкви — то есть новой схизме.

Думается это — не в наших интересах. Мне кажется, что в будущем статуте Албании права и привилегии Вселенской Церкви должны быть особо оговорены. Выступая в роли защитников интересов православной церкви, представляемой Патриархом, мы только выполним нашу традиционную задачу.

Ваше сомнение относительно годности Дураццо (Дуррес. — П. И.) как административного центра, для меня не совсем ясно. Если на этот порт будет проведена сербская железная дорога и город будет обставлен разными международными гарантиями, то на мой взгляд он явится самым подходящим местом, по крайней мере на первое время, для правительства обставленного также разными гарантиями и международным контролем. Нужно иметь также в виду, что центр экономической и политической жизни Албании будет всегда тяготеть к адриатическому побережью. В крайнем случае можно напр. устроить так как это было сделано во времена реформ в Македонии, то есть Салоники были всегда административным и реформенным центром для Македонии, но в известные времена года. Ген. Инспектор и состоявшие при нем органы контроля переезжали на время в Монастырь (Битоли. — П. И.) и Ускюб (Скопье. — П. И.). Нечто подобное можно устроить и для Албании. Впрочем все это вопросы второстепенные в сравнении с теми, которые еще не решены» ¹⁰.

Впрочем, и по вопросам сербо-албанского разграничения позиция Петряева далеко не всегда вписывалась в общую канву российских усилий на Лондонском совещании послов великих держав и оценок, превалировавших в Санкт-Петербурге. В частности, он обвинял сербов в том, что они своими чрезмерно экспансионистскими планами территориального расширения обостряют проблему и ужесточают позицию Вены: «Я думаю, что австрийцы уступят Дьяково (Джяковица. — П. И.) и может быть давно бы сделали это, если бы не было со стороны сербов разных неуместных заявлений и выступлений qui indisposent les autrichiens (раздражают австрийцев. — П. И.)» ¹¹.

Подобный гибкий и аналитический подход Петряева не теряет своей актуальности даже с точки зрения практики и реалий сегодняшнего дня. В частности, он вполне соотносится с концепцией, которую недавно озвучил российский исследователь А. Д. Богатуров. По его словам, «переговоры по поводу контроля над территориями могут иметь самостоятельное значение. Они воплощают мечты о совместном коллективном, в отличие от единоличного удовлетворения интересов. С равной вероятностью возможен прогресс элемента конфликта или сотрудничества в общей ситуации в зависимости от того, будет ли найдено объединяющее стороны решение. Конфликт в зависимости от сил, которые за ними стоят, может быть внутриполитическим [25] или международным. Нарастание первого в современных условиях ведет к его превращению в конфликт второго рода. Обострение противоречий влечет вовлечение в него вооруженных сил иностранного государства» ¹².

Петряев занимал гибкую позицию и еще по одному принципиальному международно-правовому вопросу, получившему свою особую актуальность накануне и в годы первой мировой войны — о принципах преемственности соглашений в случае перехода затрагиваемой ими территории от одного государства к другому. Он подчеркивал, что «принцип сохранения обязательств, заключенных одним государством по отношению к какой-нибудь территории, с переходом этой последней под власть другого, обыкновенно соблюдается, но что необходимо делать различие между обязательствами, уже получившими реальное осуществление, и теми, которые являются в некотором роде in spe [в надежде]» ¹³.

В середине октября 1913 г., согласно решению Лондонского совещания послов великих держав, в Албании начала свою работу Международная контрольная комиссия. К чести ее делегатов — в том числе российского комиссара в Албании Петряева — они пытались объективно разбираться в сложной ситуации, и, в частности, не принимали на веру все те взаимные сербо-албанские обвинения, в которых подчас преобладали эмоции, а не факты. В частности, 21 октября 1913 г. Петряев весьма сдержанно сообщал в Санкт-Петербург, что «по имеющим здесь сведениям в разных городах Албании действительно теперь находятся несколько десятков тысяч беженцев из пограничных областей», не подтверждая при этом официально конкретные факты массовых антиалбанских репрессий в присоединенных к Сербии областях — не только в силу особого характера сербо-российских отношений, но и прекрасно понимая, как осторожно следует подходить к громким заявлениям, требованиям и обвинениям, которые рождаются в горячих балканских головах ¹⁴. «Число самозванных правителей здесь увеличивается с каждым днем, — сообщал он в январе 1914 г. в российское Министерство иностранных дел. — Всякий набравший шайку в несколько вооруженных лиц провозглашает себя правителем до тех пор, пока его не сменит другой, более сильный. Беспристрастные наблюдатели из албанцев говорят о временах турецкого управления как о чем-то совершенном в сравнении с теперешнею анархией» ¹⁵.

25 октября 1913 г. Петряев изложил в отдельной депеше из Влеры ситуацию, сложившуюся в Албании, и обрисовал усилия Австро-Венгрии и Италии, направленные на укрепление собственных позиций. По его данным, «временное правительство, председательствуемое здесь Измаил Кемаль Беем (Исмаил Кемали. — П. И.), поспешило до прибытия Контрольной комиссии в Валону (Влера. — П. И.) раздать разные концессии австрийским и итальянским предпринимателям.

На открытие Албанского банка, с приданием ему характера государственного учреждения выдана концессия австро-итальянской группе, дающей в равных долях около 20 000 000 франков. Соответствующее обязательство было подписано Измаил Кемаль Беем в Вене около шести месяцев тому назад. Последние же формальности были [26] выполнены позже, накануне прибытия европейских делегатов. Финансовые группы, подписавшие это соглашение, выговорили себе право окончательного утверждения его в течение трех месяцев.

Вторая концессия выдана на производство изысканий по проложению железнодорожного пути от Скутари (Шкодер. — П. И.) через Эльбасан на Валону.

Техническая комиссия, состоящая из австрийских и итальянских инженеров, уже выехала из Валоны.

Затем временное правительство, по-видимому, обещало предоставить австрийским предпринимателям преимущественное право на открытие и оборудование в Валоне албанской государственной типографии, некоторые машины для которой уже доставлены из Триеста. Четвертая концессия на проложение электрического трамвая от Валонской бухты до города, на протяжении приблизительно 4 километров, отдана итальянцам» ¹⁶.

«Если не считать этой последней концессии, имеющей местный характер, — продолжает Петряев, — три остальные затрагивают жизненные интересы Албании, имеют громадное политическое значение и ставят Австрию и Италию в особое преимущественное положение. Не говоря уже о Банке, который будет держать в своих руках всю экономическую и финансовую жизнь страны, будущая государственная типография несомненно получит право выпуска марок, денежных знаков и государственных бумаг.

Главная роль в раздаче всех этих концессий принадлежит Кемалю Бею. Когда вопрос этот обсуждался в здешнем Совете министров, то некоторые члены кабинета отказались дать свои подписи.

Известие о выдаче концессий австрийцам и итальянцам вызвало взрыв негодования в большей части населения. Во многих местах были устроены митинги протеста. В письменных и словесных жалобах на Измаил Кемаль Бея, поступающих в Комиссию, одним из главных пунктов обвинения стоит вопрос о незаконной выдаче концессий иностранцам.

Французский, английский делегаты и я, согласно полученным нами инструкциям, предполагаем поднять в Комиссии вопрос о признании всех этих обязательств. Надо думать, что мы встретим очень сильную оппозицию со стороны австрийского и итальянского делегатов...

Мне кажется, что концессии в Албании должны быть разделены на два рода — общегосударственного значения, как Банк, типография, и коммерческого характера, как постройка трамваев, дорог, оборудование портов и т.п. Первого рода концессии должны быть интернационализованы с предоставлением каждой великой державе соответствующей доли, а второго рода концессии должны лишь подлежать контролю Комиссии» ¹⁷.

Тема особых отношений Исмаила Кемали с Веной и Римом получила свое дальнейшее развитие. 8 ноября 1913 г. Петряев сообщил из Влеры нижеследующее:

«Кроме тех более или менее официальных сношений, которые по разным делам Контрольная комиссия установила с председателем временного валонского правительства, австрийский и итальянский делегаты постоянно ведут с ним частные переговоры от имени своих [27] правительств, в целях обеспечения за ними разных особых прав и привилегий.

Из моих предыдущих донесений Вашему Превосходительству уже известно о концессиях, предоставленных валонским правительством итальянским и австрийским предпринимателям.

На днях до сведения английского делегата дошло, что итальянское правительство по соглашению с австрийским вступило в негласные переговоры с Измаил Кемаль Беем о приглашении им на службу австрийских и итальянских советников для устройства и упорядочения различных отраслей администрации и юстиции...» ¹⁸

Назначение великими державами в Албанию в начале 1914 г. в качестве верховного правителя князя Вильгельма Вида и формирование при нем центрального правительства на первых порах вселили определенный оптимизм в европейские столицы. Однако радость оказалась преждевременной, о чем российский комиссар в Албании Петряев счел нужным сообщить на Певческий мост, подвергнув новый кабинет жесткой критике: «Первое, что бросается в глаза, — писал он в Санкт-Петербург 20 марта 1914 г., — при чтении этого списка, это число созданных министерств, не соответствующее ни размерам, ни финансовым ресурсам, ни просто потребностям Албании в данную минуту...

Князю при составлении его первого правительства, пришлось, очевидно, руководствоваться не столько действительными нуждами страны, сколько желанием удовлетворить честолюбие разных влиятельных беев, а также принять во внимание областную и религиозную рознь...

Безусловно, самою яркою личностью в кабинете является Эссад Паша (Эссад-паша Топтани, военачальник и один из крупнейших албанских землевладельцев. — П. И.). По поводу последних событий я уже имел не раз случай говорить о нем. Положение занятое им теперь при князе лишь еще более подчеркивает его энергию, смелость и изворотливость, соединенные с нравственными качествами и замашками средневекового кондотьера. Несомненно, считаясь с опасностью иметь его против себя князь вынужден был назначить его на самый важный и ответственный пост министра внутренних дел с званием военного министра, данным очевидно для удовлетворения военного честолюбия генерала, который пользуясь этим не замедлит, вероятно, подкрепить свое положение созданием какой-либо вооруженной силы для своего личного распоряжения. Все знающие Эсада Пашу понимают, что фактическим правителем Албании, при настоящих условиях, будет он, а не князь. Это обстоятельство производит на благомыслящих и умеренных албанцев крайне тяжелое впечатление, так как административные приемы Эсада Паши и склонность к темным политическим авантюрам здесь хорошо известны» ¹⁹.

Не случайно Петряев в своем обширном донесении уделил крайне мало места остальным членам албанского правительства, ограничившись, по сути, их перечислением и фразой о том, что «об остальных членах нового правительства остается сказать весьма немного, так как рядом с Эсадом Пашою они никакого значения иметь не будут» ²⁰. [28]

Что же касается общего направления внутренней и внешней политики нового кабинета, то на сей счет российский представитель был крайне сдержан: «Пока трудно сказать что-либо более положительное о будущей внутренней и внешней политике только что образованного албанского правительства, вероятно не имеющего никакой определенной программы. В виду того, что за последнее время Эсад Паша недвусмысленно высказывал свои симпатии к Италии, можно лишь предположить, что влияние этой державы на албанские дела теперь значительно усилится» ²¹.

Эссад-паша конфликтовал не только с принцем Видом и Исмаилом Кемали, но и с голландскими офицерами из состава международной жандармерии. Эта сторона его кипучей деятельности также не осталась незамеченной российским комиссаром в Албании Петряевым. Его донесение от 7 апреля 1914 г. наглядно демонстрирует, что буквально все вопросы обустройства Албании были завязаны на Эссаде. Возвращаясь к этому колоритному персонажу, российский дипломат, в частности, сообщил, что «сделавшись военным министром и министром внутренних дел, он (Эссад. — П. И.) для сохранения и укрепления своей власти по-прежнему оставил под своей командой иррегулярную милицию, набранную им из разных подонков.

На этой почве у него произошло недоразумение с генералом Де-Веером, организатором всей албанской жандармерии. Этот последний ни за что не хочет признать Эсада своим непосредственным начальником и еще менее допустить его вмешательство в дела, касающиеся организации, считая себя одного исключительно ответственным за успешное выполнение возложенной на него Европою миссии.

Между тем Эсад Паша, в свою очередь, игнорирует генерала и старается давать приказания жандармам помимо него. В некоторых местах произошли столкновения между жандармами голландской миссии и башибузуками Эсада.

Таким образом создалось очень тяжелое и неприятное положение для албанского правительства.

Не видя другого исхода, Турхан Паша (глава албанского правительства. — П. И.) обратился к Контрольной Комиссии со спешной просьбой приехать в Дураццо и уладить это дело. Прибыв туда в воскресенье, мы в тот же день вечером имели продолжительное совещание с председателем совета министров, в котором принимал также участие и Де-Веер. Эсад Паша уклонился от совместного обсуждения этого вопроса.

После обмена мнений мы признали совершенно правильною точку зрения генерала Де-Веера, что существование двух жандармерий — одной официальной, подчиненной голландским офицерам, а другой какой-то побочной, повинующейся Эсаду, — недопустимо. Мы высказались также за то, что командование жандармерией должно быть сосредоточено в руках генерала Де-Веера, который подчиняется непосредственно князю.

Зависимость жандармерии от министра внутренних дел определена в том смысле, что она будет находиться в распоряжении местных властей для обеспечения общественного порядка и безопасности. Турхан Паша согласился с такой постановкой вопроса и обещал сделать все от него зависящее для осуществления этих начал и в особенности [29] принять меры к роспуску иррегулярных отрядов. Генерал Де-Веер настаивал также на том, чтобы ему подчинена была и полиция, как вспомогательная сила жандармерии, но Турхан Паша отклонил это, сославшись на то, что Лондонские постановления ничего об этом не говорят.

Возник также вопрос, но оставлен открытым, о подчинении жандармерийского отряда, набранного специально для посылки на юг и потому как бы находящегося на особом положении. — Недоразумения, возникшие между двумя генералами (Де-Веером и Эссад-пашой. — П. И.), теперь устранены вышеуказанным компромиссом, но вероятно — на недолгое время. Эсад Паша едва ли откажется от набранной им вооруженной силы, которая представляет для него главную опору.

Теперь он является единственным человеком в Албании, могущим подкрепить свои слова действием. Создание же хорошей жандармерии, по европейскому образцу, но ему не подчиненной, конечно, не входит в его планы.

Интересно отметить, что в совете министров все члены правительства, во главе с Турханом, разделяют взгляд Де-Веера на постановку организации жандармерии, но они бессильны заставить Эсада подчиниться их точке зрения. Князь и Турхан Паша очень опасаются того, как бы дальнейшее развитие конфликта между Эсадом и Де-Веером не повело к отказу голландской миссии продолжать реорганизацию жандармерии, что поставило бы албанское правительство в крайне затруднительное и неловкое положение...» ²²

Петряев был не единственным, кто весьма скептически оценивал деятельность Международной контрольной комиссии в Албании. Джордж Фред Уильямс, посол США в Афинах, вернувшись в конце июня 1914 г. из поездки по Северной Греции (Эпир), подверг работу Комиссии еще более жесткой критике, назвав со страниц нью-йоркской газеты «The Sun» ее действия «эпохальным скандалом анархии, некомпетентности, лицемерия и убийства»: «Я нашел князя — который сам себя именует королем — без власти, без территории и без подданных, за исключением его собственных жены и детей. Моим первым побуждением было найти албанское правительство. Я не обнаружил никого, за исключением шести военных кораблей — но и те застыли в молчании. Зато в поле зрения находились пять мнимых правительств: 1. Шесть великих держав со всей властью; 2. Международная комиссия, контролирующая гражданскую администрацию и финансы; 3. Голландская жандармерия, контролирующая военных; 4. Князь без какой-либо оставшейся власти и 5. Министерство без власти.

Каждое из этих правительств борется друг с другом, а первое (великие державы. — П. И.), по-видимому, настолько поражено разноголосицей в своих рядах, что предоставило остальные их собственной судьбе...» ²³

Начавшаяся первая мировая война перевела проблему обеспечения российских интересов на Балканах и в Центральной Европе в новую плоскость, поставив на повестку дня судьбу самой Австро-Венгрии как единого государства. И в этой связи предшествующие наработки Петряева оказались востребованными. Министр иностранных дел России Сазонов дал указание дипломату заняться изучением [30] положения славян в Австро-Венгрии и выработкой проекта будущего обустройства населенных ими территорий. В марте 1916 г. он получил назначение советником Второго (Ближневосточного) политического отдела Министерства иностранных дел — и проявил на этом посту все свои лучшие качества. Обратимся к документу под красноречивым названием «Список к наградам, испрашиваемым за служебные отличия по Министерству иностранных дел, за труды, понесенные при условиях военного времени. За выдающиеся отличия», обнародованному в начале 1917 года. В нем сообщается, что к ордену Святого Владимира четвертой степени представляется «советник Второго политического отдела Министерства иностранных дел, статский советник Александр Петряев. Вероисповедания православного. Кавалер орденов: Св. Анны 2 ст[епени] и Св. Станислава 3 ст[епени]. С выдающимся усердием заведует Вторым политическим отделом, деятельность которого, в особенности при современном политическом положении, требует особой подготовки, основательного знания дел Ближнего Востока и крайне напряженного труда» ²⁴.

Февральская революция 1917 г. помогла Александру Михайловичу преодолеть еще одну ступеньку в заслуженном карьерном росте: он стад товарищем (заместителем) министра иностранных дел России во Временном правительстве А. Ф. Керенского. Этот пост он занимал с июля по октябрь 1917 года.

Однако вторая по счету революция 1917 г. не пришлась по душе Александру Михайловичу, который фактически отказался принять новую власть, хотя на первых порах воздерживался от «протестных акций». Российский дипломат Ю. Я. Соловьёв — первый секретарь миссий в Китае, Греции, Черногории, Румынии, Вюртемберге, а в 1911-1917 гг. советник посольства России в Испании — вспоминал, что «когда приехал представитель Советской власти принимать министерство, то оба товарища министра — Нератов и Петряев — ничем не проявили себя, оставшись безучастно стоять в дверях зала, где происходило собрание состава министерства» в отличие от многих их коллег, демонстративно покинувших помещение ²⁵.

Тем не менее, 13 ноября 1917 г. за подписью тогдашнего наркома по иностранным делам Л. Д. Троцкого на свет появилась следующая грозная бумага, фактически ставившая крест на дальнейшей дипломатической карьере Петряева:

«ПРИКАЗ ПО МИНИСТЕРСТВУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ

За отказ от подчинения Совету Народных Комиссаров увольняются от должности без права на пенсию:

Товарищ министра иностранных дел Анатолий Анатолиевич Нератов.

Директор канцелярии Борис Алексеевич Татищев.

Товарищ министра Александр Михайлович Петряев и чиновники министерства: Герман Павлович Ухтомский, Владимир Борисович Лопухин, Николай Петрович Юдин, Василий Иоаннович Шавельский, Григорий Григорьевич Епифанов, Алексей Николаевич Орлов, Яков Лазаревич Барсков, Иван Карпович Лысенко, Александр Николаевич Раевский, Александр Эдуардович Нюман, Григорий Евгеньевич Пащенко, Фёдор Андреевич Семенченко, Алексей Константинович Беляев, Владимир Иванович Некрасов, Алексей Алексеевич [31] Губарь, Николай Николаевич Маслов, Михаил Иванович Муромцев, Алексей Васильевич Блинов, Константин Карлович Фетерлейн, Евгений Карлович Памерский, Карл Владимирович Циглер, Александр Оттович Струве, Юрий Геннадиевич Удинцов, Николай Николаевич Щелкунов, Александр Николаевич Марисов, Александр Владимирович Григорьев, Василий Иванович Беляев, Николай Михайлович Старченко, Лев Владимирович Урусов, Владимир Владимирович Таубе.

Список остальных увольняемых чинов будет опубликован завтра.

Народный комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.

13 ноября 1917 года» ²⁶.

Вот как описал настроения самого Петряева и его коллег по «старой» дипломатической школе в те переломные для России дни один из ведущих современных российских дипломатов А. И. Кузнецов:

«Большевики в лице Троцкого, конечно же, не искали политической поддержки со стороны наиболее “старорежимного” в их глазах государственного ведомства России и ожидали от него лишь временного исполнения “технических” функций. В условиях намеченного ими курса на слом старой государственной машины царская дипломатическая служба была заведомо обречена. Да и сами чиновники МИД, встретившись с Троцким, поняли, что эпохе “старой дипломатии” в России приходит конец. Тем не менее, решающую роль в их отказе сотрудничать с новой властью вновь сыграло неприятие “пораженчества” и измены союзническим обязательствам. Можно предположить, что такой же отказ встретил бы любой оказавшийся у власти в России политический режим, который взял бы курс на заключение сепаратного мира. Подтверждением может служить, в частности, свидетельство Г. Н. Михайловского (начальник Международно-правового отдела Министерства иностранных дел. — П. И.) о том, что еще при Временном правительстве после ухода Милюкова с поста министра иностранных дел товарищ министра А. М. Петряев заявил коллегам, что в случае сепаратного мира (с Германией. — П. И.) никто из высших чинов не останется в Министерстве».

Старая русская дипломатия сошла с исторической сцены с чувством исполненного профессионального и патриотического долга. «Плохо ли, хорошо ли мы понимали интересы России, — писал уже в эмиграции князь Г. Н. Трубецкой, — пусть об этом рассудят другие, но мы служили им честно, в меру разумения, совести и сил... Когда-нибудь придется воздать должное русской бюрократии, которая для людей, живущих трафаретами, представляется просто бранной кличкой. Тогда, я не сомневаюсь, получит признание огромная патриотическая и культурная работа, ею проделанная, и те сокровища государственного опыта и самоотвержения, которые были с нею связаны. Они, без сомнения, опирались на лучшие традиции русского служилого сословия и не могут быть затушеваны темными сторонами интриг и личных страстей, которые находили себе почву в некоторых общих нездоровых условиях государственного строя» ²⁷.

Последующие годы жизни и деятельности Петряева были тесно связаны с белым движением и эмиграцией. В 1919 г. в так называемом «Правительстве при главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России» (ВСЮР) А. И. Деникине он занял пост помощника прекрасно знакомого ему по работе в Министерстве иностранных [32] дел князя Трубецкого по управлению ведомством вероисповеданий. С января 1920 г. Петряев — официальный дипломатический представитель генерала Деникина в Болгарии. В этом качестве он внес заметный вклад в решение задач гуманитарной, правовой и социальной помощи беженцам из России.

Однако активная деятельность миссии Петряева привела к нарастанию противоречий с болгарским правительством лидера «Земледельческого союза» А. Стамболийского, питавшего симпатии к большевистской России, Осенью 1922 г. власти Болгарии наложили арест на русский депонированный фонд объемом в 11 млн левов, а также приступили к конфискации имущества белогвардейских офицеров и их высылке за пределы страны.

В этих условиях Петряев принял решение переехать в Белград, где к этому времени наладил связи в среде российских офицеров, воевавших в армии барона Врангеля. Именно в Югославии Петряев смог вернуться к своей основной, дипломатической, деятельности, получив работу в местном Министерстве иностранных дел.

Там же — в Белграде — Петряев и скончался 9 ноября 1933 года.

П. А. Искендеров (Искендеров Пётр Ахмедович — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института славяноведения РАН. E-mail: iskenderov.petr@yandex.ru.
Iskenderov Petr А. — М. А., senior researcher at the Institute for Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences. E-mail: iskenderov.petr@yandex.ru.)

Комментарии

1. МИТЮШЕВ В. П. Тогда ему было 45 лет. — Герценка: Вятские записки. Вып. 23. Киров. 2013.

2. Архив внешней политики Российской империи (АВП РИ), ф. Политархив, оп. 482, д. 5296, л. 52.

3. Там же, д. 129, л. 68.

4. ПИСАРЕВ Ю. А. Великие державы и Балканы накануне первой мировой войны. М. 1985, с. 73.

5. АВП РИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 161, л. 24-26, 33.

6. Там же, д. 5270, л. 8-9.

7. ЛЕНИН В. И. Полное собрание сочинений. Т. 23. М. 1973, с. 38.

8. АВП РИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 1349, л. 142-143.

9. Там же, ф. Комиссия, оп. 910, д. 195, л. 86-87.

10. Там же, ф. Политархив, оп. 482, д. 2087, л. 269-272.

11. «Которые портят настроение австрийцам». АВП РИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 2087, л. 272.

12. БОГАТУРОВ А. Д. Процессы мира и войны. — Международные процессы. 2016, № 3, с. 30.

13. Министерство иностранных дел России в годы Первой мировой войны: Сб. документов. Министерство иностранных дел Российской Федерации. Тула. 2014, с. 127.

14. АВП РИ, ф. Канцелярия, 1913 г., оп. 470, д. 19, л. 11.

15. Цит. по: Краткая история Албании. М. 1992, с. 257.

16. АВП РИ, ф. Политархив, оп. 482, д. 2113, л. 10.

17. Там же, л. 10-11.

18. Там же, л. 12.

19. Там же, л. 30.

20. Там же.

21. Там же, л. 31.

22. Там же, ф. Канцелярия, 1914 г., оп. 470, д. 6, л. 32.

23. The Sun. 27.VI.1914.

24. Министерство иностранных дел России в годы Первой мировой войны..., с. 762.

25. СОЛОВЬЁВ Ю. Я. Воспоминания дипломата, 1893-1922. М. 1959.

26. Известия. 14.XI.1917.

27. Министерство иностранных дел России в годы Первой мировой войны..., с. 15.