-

ИВАНОВ И. Е.

К ВОЗРОЖДЕНИЮ

СЕРБСКОГО КОРОЛЕВСТВА ¹.

Коссовская битва (15-го июня 1389 г.) положила предел независимому существованию Сербии; одни только ускоки (переселенцы) Черной Горы успели отстоять свою независимость против турецкого владычества. Покоренным сербам была оставлена их земля, их общинный суд, их церковь и их язык. Тем не менее, владычество турок было тяжелым материальным и нравственным гнетом для сербского народа, но что было ужаснее всего для порабощенного народа, это — дань детьми. Каждые пять лет производился набор самых здоровых и красивых мальчиков 10-12-летнего возраста (до 2.000 ежегодно). Их уводили в Царьград, где воспитывали для янычарской и других родов султанской службы: из них потом вырабатывались злейшие губители христиан. Иметь оружие «райе» ² не дозволялось; при начале восстания против турок всё оружие сербов состояло в длинных дубинах. Самые смелые [128] люди уходили в горы и леса своей родины и оттуда делали нападения на притеснителей; то были гайдуки; те же, которые переселялись в соседние страны — Венгрию, Австрию, Венецию и обрекали себя на борьбу с турками, назывались ускоками. Им-то больше всего была обязана Сербия своим возрождением.

Падение турецкого владычества в Европе начинается с конца XVII века — с момента поражения, нанесенного туркам под Веною в 1683 г. польским королем Яном Собеским. Победы Евгения Савойского и других австрийских полководцев высоко подняли значение Габсбургов у христианских народов всего Балканского полуострова. Войдя в непосредственные сношения с сербами, австрийское правительство в 1689 г. начало хлопотать о том, чтобы переманить к себе представителя сербского народа печского ³ патриарха Арсения III Черноевича. Патриарху предложено было перенести свой престол в Венгрию, причем ему и всем его соотечественникам, которые пожелали бы переселиться из Турции, были обещаны большие льготы. Патриарх склонился на обещания и в 1694 г. со значительною частью сербского населения Старой Сербии (до 37.000 семейств, заключавших в себе 100.000, а по другим сведениям до 500-600 тысяч душ) переселился в Венгрию. Это переселение доставило Австрии неисчислимые выгоды: вся южная граница государства от Семиградья до Велибита, беспрестанно терпевшая от турецких набегов, была заселена отважным воинственным племенем. С тех пор сербские войска составляли лучшую часть имперских войск, участвуя во всех войнах XVIII и XIX столетия, которые только приходилось вести Австрии. Но австрийское правительство плохо отблагодарило сербов за эти услуги; оно подчинило их мадьярам, отказало им в праве избирать себе воеводу и принуждало к принятию унии. Сам патриарх Арсений III был отравлен в Вене кардиналом Колоничем. Последний сербский патриарх Арсений IV, переселившийся из Печа в Венгрию с небольшим числом колонистов в 1738 г. (по увещанию Венского двора), по некоторым сведениям был тоже отравлен. Доходило то того, что сербские переселенцы восставали с оружием в руках для защиты своих прав (в 1720 и 1733 гг.), но восстания были подавлены, а престарелый [129] предводитель их, Перо Сегединац, колесован в Пеште. В 1751 г. часть австрийских сербов (до 40.000, а по другим до 100.000) под предводительством Текели, Хорвата, Шевича и Прерадовича переселилась в Россию, образовав там военную колонию, долго носившую название «Новой Сербии». Сношения русского народа с южными славянами начались с незапамятных времен и с развитием и укреплением Московского царства получают всё более и более определённый характер. Еще посланник Бориса Годунова говорил в 1599 г. императору Рудольфу, что царь хочет сам своей персоной идти на турецкого султана, овладевшего многими христианскими народами, в том числе: болгарами, сербами, босняками и т. д. Петр Великий вошел в прямые сношения со славянами и покровительствовал австрийским сербам. Его влияние сказывалось также и в Черногории и Далмации. Особенно в Дубровнике (Рагузе), да и у всех южных славян, имя его было чрезвычайно популярно, что вызывало беспокойство в Венском дворе. Удачные войны, которые вела с турками Екатерина II, особенно способствовали возвеличению русского имени на Балканском полуострове.

Ареной сербского возрождения сделалась придунайская окраина, составлявшая так называемый Белградский пашалык. На юг от Дуная, на всем пространстве между Дриною и Тимоком, тянется холмообразная страна, постепенно переходящая в значительную горную возвышенность, которая была покрыта в конце XVIII столетия густыми, почти девственными лесами. Отсюда и происходит её название «Шумадия» (шума — по-сербски лес). Единственная большая река — Морава, впадающая в Дунай невдалеке от Пожареваца, пересекала эту дикую страну, покрытую густыми зарослями. Селения здесь встречались редко, города еще реже. Главное занятие жителей составляло скотоводство, в особенности же разведение свиней, которое доставляло и доставляет поныне значительный доход сербам. Так как турки жили преимущественно по городам, принявшим вследствие этого совершенно турецкий характер, то народность сербская сохранялась, главным образом, в селениях. Народ предпочитал жить в горах и лесах. Всякое семейство строило себе хижину где-нибудь в уединенном месте, в стороне от дорог, чтобы не привлекать к себе внимания путешественников. Селения состояли не более как из 20-50 дворов, удаленных друг от [130] друга на два, на три ружейных выстрела. Главы семейств собирались в дни больших праздников или, когда предстояло решить какой-нибудь важный вопрос, образовывали «собор» или «скупштину» под председательством своего старейшины или кнеза, позднее кмета. Этого последнего, как и священника, поселяне избирали сами. Турки, преследуя исключительно фискальные цели, мало входили в управление общин. Весь пашалык делился на нахии, которые в свою очередь подразделялись на кнежины, а эти — на срезы. Во главе нахий стояли нахийские кнезы или великие войводы; над кнежинами — оберкнезы или войводы, а над срезами, составлявшимися из большего или меньшего количества селений, — капетаны или великие булюбаши. Через этих представителей турецкая власть передавала народу свои требования, а от них получала заявления о народных нуждах.

В турецко-австрийской войне 1791 г. задунайские сербы принимали деятельное участие, помогая австрийским войскам, но Австрия плохо отплатила своим пособникам: по Свищевскому договору она выговорила у Турции только амнистию для подданных обеих держав, замешанных в народной войне, но не обмолвилась ни словечком в пользу расширения прав обитателей Белградской области, которые, таким образом, снова были преданы турецкому произволу. Австрия включила в Свищевский договор лишь условие о недопущении янычар в Белградский пашалык: она опасалась, что волнения, вызываемые их бесчинствами, могут отразиться и в её пограничных владениях. Дело в том, что турецкое правительство само терпело от своевольства янычар и, чтобы отделаться от самых буйных и непокорных из них, приняло за обычай отправлять, таковых в более отдаленные пашалыки: Багдадский и Белградский. Здесь эти отчаянные головорезы, почти вовсе не признавая власти султана, совершали безнаказанно тысячи преступлений, не разбирая ни своих, ни чужих.

После заключения Свищевского мира, султан счел нужным настоять на исполнении статьи договора об очищении Белградского пашалыка от янычар; они удалились, но не надолго. Когда виддинский паша восстал против султана, буйная дружина янычар снова наводнила Сербию, наводя ужас на население: янычары били и мучили мужчин, отнимали коней, насиловали женщин... [131]

Чаша терпения сербов переполнилась: они восстали под начальством одного из бывших своих булюбашей, Кара-Георгия (иначе Георгия Черного), и начали с янычарами кровавую борьбу, окончившуюся истреблением янычар. Уничтожив янычар, сербские отряды не расходились; они продолжали воевать с турками. Сербское войско состояло тогда более чем из 30 тысяч человек под общим командованием Кара-Георгия, возбуждая опасения в турецком правительстве. Губернатор Белградского пашалыка Бекир-паша, желая отделаться от опасного вождя сербов, подослал к нему наемного убийцу, но убийца сам пал от руки Кара-Георгия. Тогда паше, имевшему в своем распоряжении слабый отряд, ничего другого не оставалось делать, как искать примирения с Кара-Георгием. Они заключили договор, в котором впервые признавались за сербским народом некоторые вольности. Так, например, по этому договору Кара-Георгий признавался верховным правителем сербов, с обязательством платить Порте ежегодно 500 тысяч пиастров дани; турецкие сборщики уничтожались, туркам запрещалось жить по деревням и др. Договор этот, впрочем, не был утвержден султаном, и война с турками продолжалась. Между тем, Австрия зорко следила за ходом дел в соседней области и всеми силами старалась привлечь к себе симпатии сербов, чтобы при благоприятных обстоятельствах подчинить их своему владычеству; Венский двор старался склонить на свою сторону митрополита Стратимировича и через его посредство уговорить задунайских сербов к признанию над собою покровительства Австрии; но Стратимирович так же, как и многие другие знатные сербы, находившиеся на венгерской службе, мало ожидали пользы для своего народа от присоединения к Австрии задунайских земель. Поэтому он составил проект о восстановлении нового славяно-сербского государства. Во главе освобожденной Сербии митрополит предлагал поставить одного из русских великих князей. В проекте Стратимирович указывал, между прочим, и на выгоды, которые могли проистечь от того для самой России; по его словам: «нет народа в поднебесной, который имел бы толикую любовь к Руссам и российским государям, как Сербы». Мысль о сникании покровительства сербскому народу в единоверной и могущественной России нашла себе живое сочувствие и в народных вождях задунайских. Они составили длинное прошение на имя [132] Императора Александра I осенью 1804 г. и отправили его в Петербург с депутацией из трех человек.

В Петербурге депутаты были приняты разными высокими особами и получили совет еще раз предложить желания своего народа на благоусмотрение Порты; Россия же, со своей стороны, будет поддерживать требования сербов через своего посланника. Сербы так и поступили: они обратились с прошением к султану. Сначала турецкое правительство выказало наклонность к примирению с сербами, но потом под влиянием французской дипломатии задумало подавить сербское восстание силой; возобновились военные действия; Кара-Георгий начал бомбардировку Белграда. В лагере осаждающих появились русские офицеры и стали управлять осадою крепости. Белград был взят. На востоке доблестный воевода Миленко соединился невдалеке от Виддина с русским отрядом генерала Исаева ⁴ и вместе с ним разбил пятитысячный отряд кирджалиев ⁵. По заключении Тильзитского мира в сербский лагерь при Неготине прибыл флигель-адъютант русского Императора, маркиз Паулуччи, и заключил с сербскими вождями особый письменный договор, подписанный Кара-Георгием от имени всего сербского народа. В этом акте сербы признавали над собою покровительство русского Государя, которому предоставлялось право назначать в Сербию военных и гражданских чиновников; в крепостях должны были быть русские гарнизоны и русские коменданты, а на Тимоке и Дрине, а также на боснийской границе — выставлены русские вспомогательные отряды; затем заранее соглашались на такие пункты, которых «знать не могли» ⁶. Пока тянулись переговоры между Россией и Турцией, среди сербских вождей возникли распри, сильно тормозившие установление порядка в стране. Некоторые воеводы не хотели признавать над собою власти Кара-Георгия, интриговали против него и против друг друга. Этим разладом старалась воспользоваться Австрия; австрийские пограничные [133] начальники внушали Кара-Георгию недоверие к России и предлагали ему принять подданство Австрии, обещая сербскому народу могущественное покровительство и защиту своего монарха; самому Кара-Георгию был обещан титул князя и чин фельдмаршала, но австрийцам не удалось склонить на свою сторону Кара-Георгия и других сербских вождей. Между тем, в Эрфурте состоялось свидание Императора Александра I с Наполеоном, который заранее соглашался на распространение русских границ до Дуная. Тотчас после этого со стороны России были предложены Порте условия мира, в числе которых выставлена была также независимость сербского народа под покровительством России и Турции; Кара-Георгия предполагалось сделать наследственным князем. Однакож миру не суждено было состояться. В начале 1809 г. Порта, сблизившись с Англией, задумала снова завладеть отторгнутыми от неё провинциями. Осведомившись в апреле, что русские войска по спаде вод тотчас перейдут Дунай, Кара-Георгий решился начать наступательные действия против турок и соединиться с черногорцами, а также с христианами Боснии и Герцеговины. Напрасно русский главнокомандующий, князь Прозоровский, уговаривал его не начинать военных действий до перехода Дуная русскими войсками, Кара-Георгий не послушался его совета: три сербские армии двинулись на врага... К несчастью нишская армия была поручена неспособному воеводе Милое; 20.000 турок подошли к Нишу и 19-го мая ударили на осаждавших его сербов, а гарнизон Ниша сделал вылазку к стороне Каменицы, где стоял с 3.000 человек Стефан Синделич. Милое, из вражды к нему, отказал ему в помощи. Тогда Синделич взорвал свой шанец на воздух и погиб в нем вместе с ворвавшимися в него турками. Сам Милое в беспорядке отступил к Делиграду.

13-го августа 6-тысячный отряд турок, перейдя на левый берег Моравы, занял Ягодину. Дорога к Белграду была открыта. Паника распространилась по Сербии. Многие сербские семейства бросились искать спасения в Австрии. При этих-то печальных для Сербии обстоятельствах, её вождь выказал особую силу духа: переходя из округа в округ, он уговаривал народ не оставлять своего отечества и поддерживать защиту его против неприятеля. В то же время Кара-Георгий отправил в русскую главную квартиру одно за другим два письма, в которых в сильных [134] выражениях излагал все происшедшее, и приглашал русских, как братьев и христиан.

Русская армия вступила в Болгарию, и Порта поспешила стянуть туда свои войска. Измученная Сербия могла вздохнуть свободно. Но тут снова начались распри между вождями; явились партии, желавшие подчиниться то Турции, то Австрии, то России; однако Кара-Георгий примкнул к партии, старавшейся поддержать союз со своей старой покровительницей, и выслал на соединение с русским отрядом графа Цукато 4.500 человек пехоты и 1.500 человек конницы. В заседании совета, происходившем в присутствии верховного вождя, было решено принять участие в войне по желанию России и впредь искать её покровительства. Вновь устроенная сербская армия состояла из 58.000 человек при 75 пушках. В июле русский генерал Цукато перешел в Сербию. Вслед за тем союзники заняли Неготин и Паланку. Вскоре турки были разбиты на всех пунктах. Осенью русские войска удалились из Сербии на зимние квартиры в Валахию.

Между тем раздор партий не прекращался в Сербии и сильно препятствовал установлению порядка в стране. Чтобы усилить свою власть, Кара-Георгию пришлось пожертвовать несколькими непокорными воеводами: они были изгнаны из Сербии. В это время границы княжества значительно расширились. Потеря в жителях, выселившихся в последние годы в Австрию, была пополнена с одной стороны беглыми босняками (христианами), а с другой — болгарами, переселившимися в Сербию из земель, где происходила война между турками и русскими. Народное благосостояние, несмотря на продолжительную войну, можно было назвать удовлетворительным. Обилие хлеба было так значительно, что в 1812 г. на каждую нахию (нахия — округ, их было 21) возложили обязанность доставить русским войскам до 1.000.000 ок (око — три фунта) провианта; но военные силы сербов, получившие некоторую организацию и даже особый мундир, были значительно ослаблены многочисленными битвами этой кампании. В начале июля 1812 г. в Бухаресте был заключен между Россией и Турцией мирный договор, в 8-ю статью которого было включено условие — довольно впрочем неопределенное — об устройстве независимого управления в Сербии, но крепости в этой стране должны были оставаться в руках турок. Так как [135] в этом договоре количество дани и взаимные отношения сербов и турок определены не были, то сербская скупщина отправила в Константинополь депутатов для окончательного заключения, мира. Народные посланцы, однако, вернулись домой ни с чем: имея в виду начавшуюся войну России с Францией, Порта требовала, чтобы сербы положили оружие и, признав себя подданными султана, позволили ввести в своей стране прежнее турецкое управление. В то же время к границам Сербии стягивались турецкие войска. Сербы также приготовились к войне. Под ружье были призваны все способные носить оружие. Первый удар турок пришлось выдержать гайдуку Велько, который с 7.000 отрядом был осажден в Неготине. Сербы дрались отчаянно, но с истощением всех запасов и со смертью Велька, который был разорван пополам ядром, город принужден был сдаться и вскоре все восточные округа были заняты турками; на западной границе города и укрепленные пункты, охраняемые небольшими отрядами, один за другим переходили во власть неприятеля. Кара-Георгий, лежавший в горячке в Тополе, получал отовсюду самые неутешительные известия; едва оправившись от болезни, он бросился было к Шабацу, куда подступала западная турецкая армия, но было уже поздно: тут он узнал, что население бежит в Австрию, которая сулит всякие льготы. Кара-Георгий кидался из стороны в сторону, чтобы удержать народ от переселения, но всё было напрасно: ни воеводы, ни народ не слушались его, всякий думал только о своем спасении. Тогда Кара-Георгий последовал примеру бежавших и сам укрылся в Австрию, туда же удалились члены правительствующего совета и все главнейшие воеводы, за исключением одного Милоша Обреновича, который на все увещания своих друзей, советовавших ему бежать с ними, твердил одно: «Нельзя бежать от общего горя». Таким образом, он остался на сербском берегу единственным представителем народа. Так посмотрели на него и турки, которые, заняв большую часть страны, вступили в переговоры с Милошем Обреновичем. Милош покорился и был назначен главным кнезом трех округов. Для сербов снова настали черные дни. Во всех укрепленных пунктах стояли турецкие войска. Повсюду появились турецкие чиновники (муселимы); на сербов была наложена большая подать, которую собирали сами же турки. Народ беспрестанно [136] выгоняли на общественные и крепостные работы. Назначены были особые сердари, чтобы отобрать у сербов оружие. Никто не осмеливался носить на себе дорогих украшений, потому что их тотчас же отнимали турки; даже жена Милоша ходила в простом сельском одеянии. Но и положение сербов, бежавших в Австрию, было немногим лучше: Кара-Георгий, его семейство и все сербские главари были взяты под стражу, а имущество их отобрано. Австрийские власти неоднократно спрашивали их, где они желают поселиться, и получали один ответ: «в России». Их переводили из города в город, из крепости в крепость и всё держали под стражею. В Граце, куда в последнее время был переведен Кара-Георгий, губернатор Штирии, князь Гогенцоллерн, уговаривал его подписать обещание на верность Австрийскому дому и остаться жить в его владениях; в награду за это сербскому вождю был обещан титул князя и, в случае занятия австрийцами Сербии, Боснии и Герцеговины, звание владетеля этих земель, под покровительством Австрии. Кара-Георгий ответил отказом. Наконец, по настоянию русского правительства, Венский двор согласился на переселение в Россию сербских вождей. В сентябре 1814 г. Кара-Георгий и некоторые его товарищи, оставив всё свое имущество в руках австрийцев, с русскими паспортами прибыли в Хотин, где им было назначено от русского Государя приличное содержание. С простыми сербами, перебежавшими в Австрию, австрийские власти обращались еще хуже; такое обращение заставило часть сербов возвратиться назад под турецкое владычество, хотя и в этом австрийцы препятствовали им.

Между тем положение сербов в Турции делалось день ото дня хуже. Турки, добившись владычества над ними после упорного и долгого сопротивления, относились теперь к сербской «райе» не только с презрением, но и с ненавистью. Множество христиан было заковано и брошено в темницы, десятки живыми посажены на кол, сотни обезглавлены... Народ не мог долее терпеть и взялся за оружие. После нескольких мелких вспышек, подавленных силою, возникло широкое народное движение с Милошем Обреновичем во главе. Восстание вспыхнуло в начале 1815 г. в с. Такове ⁷, в Рудницком округе и тотчас [137] же распространилось и на соседние округа. Сербы дрались с отчаянным мужеством. Скоро большая часть страны была очищена от турок. Благодаря этой удаче сербов, а также поддержке русского посланника в Константинополе и заступничеству великого визиря, называвшего сербов народом мирным и обвинявшего во всем пашу, который управлял ими, оттоманское правительство поспешило покончить с сербским вопросом: оно предписало великому визирю Марашли-Али-паше идти в Белград и управлять «райей», как отец — детьми. Прибыв в Белград, Марашли-Али-паша заключил с Милошем договор, по которому в Белградской крепости должен был оставаться только обычный турецкий гарнизон; тяжбы между турками и сербами или между христианами должны разбираться в окружных городах муселимом и сербским кнезом совместно; подати должны определяться пашой и кнезами, но собираться — только сербскими властями; в Белграде должно было быть учреждено высшее административное и судебное управление, состоящее из 12 сербов, по одному из каждого округа. Права Милоша в этом договоре определены не были, но на деле он оставался главным кнезом страны и имел в своих руках высшую верховную власть над своими соплеменниками. Мир был по-видимому водворен в Сербии. Однако же турки долго еще не могли свыкнуться с новым порядком вещей и отказаться от своевольных действий; муселимы и спахии (правители городов и округов) часто позволяли себе разные бесчинства и тем несколько раз вызывали между сербами мятежи, которые были подавляемы суровыми мерами. Белградский паша Марашли-Али, не решаясь действовать открыто против Милоша, возбуждал против него других сербских старейшин; но Милош, считая себя законным главою сербского народа, не допускал противодействия, сурово расправляясь с противниками своей власти; в средствах для борьбы он не был разборчив: влиятельные старейшины, Моллер и епископ Мелентий, были задушены; Кара-Георгий, вздумавший возвратиться в отечество, в 1817 г. был убит в Смедереве. Голову прежнего вождя сербов паша отослал в Константинополь, где ее выставили на воротах сераля; тело же убитого было торжественно похоронено Милошем в церкви села Тополы, в котором родился Кара-Георгий. По словам современников, в Сербии не было человека выше ростом убитого [138] вождя; руки и ноги его отличались необыкновенными размерами, лицо — темным цветом, что и было, причиной прозвища «Черный» (по-турецки — Кара). Он был трудолюбив, чрезвычайно подвижен, суров и прост в домашнем обиходе; носил всегда народную одежду, говорил мало, резко и отрывисто. В политических делах Кара-Георгий легко поддавался влиянию других старшин, менее отважных, чем он, но более лукавых и более заботившихся о своих личных выгодах. Гнев и винные пары часто доводили его до поступков жестоких, бесчеловечных; он не задумался даже убить своего отца, когда тот стал действовать против него. Это был тип сурового, воинственного гайдука, более пригодного для войны с врагом, чем для устройства страны и введения в ней гражданственности. Освободившись от соперников, Милош стал стремиться к укреплению своей власти (народная скупщина признала его наследственным князем Сербии) и к расширению прав сербского народа по отношению к туркам. Для этого он удержал в стране военное управление и настоял на том, чтобы окружные кнезы ⁸ получали жалованье из общей земской казны, чем поставил их в зависимость от себя. Утверждения своих прав от султанского правительства Милош добивался тремя путями: а) личными переговорами с белградским пашей, б) посылкою от времени до времени особых депутатов в Константинополь и в) через русского посланника, барона Г. А. Строганова, который принимал живое участие в делах возрождающегося славянского княжества и своими советами и предстательством пред султанским правительством оказал большие услуги неопытному в дипломатических делах сербскому вождю. Тем не менее, Милошу долго не удавалось достигнуть исполнения своих заветных желаний. Понимая, что свое положение он может упрочить только при значительных материальных средствах, Милош стал стремиться к приобретению их. При помощи подкупленных им турецких чиновников он взял в свои руки собирание податей, идущих в пользу турецкого правительства, аренду султанских имуществ в Сербии и таможен. Кроме того занялся торговлею скотом и солью. Эти занятия доставили ему богатства, о которых раньше не слыхивали в Сербии. [139]

Со вступлением на российский престол Императора Николая I покровительство России сербскому народу приняло вполне определенный характер. В 1826 г. по Аккерманской конвенции, заключенной между русскими и турецкими уполномоченными, Порта обязалась привести в немедленное исполнение все постановления, означенные в 8-й статье Бухарестского договора относительно народа сербского; но щедрая на обещания, она по обыкновению всячески тормозила и откладывала их исполнение и только в 1829 г., когда был заключен Адрианопольский мир ⁹, Порта обязалась «без малейшего отлагательства, с добросовестною точностью» исполнить свои обещания относительно Сербии. На этот раз сама Россия вытребовала от султана фирман, в котором Сербии возвращалось шесть округов, принадлежавших ей при Кара-Георгии; все подати соединялись в одну общую, определенную сумму и воспрещалось туркам жить в Сербии, за исключением тех, которые составляли гарнизон в крепостях; кроме того сербам предоставлялись разные права и льготы во внутреннем управлении.

С признанием прав сербского народа, необходимо было определить границы нового полунезависимого княжества и права его верховной власти. В 1830 г. прибыла в Сербию турецко-русская комиссия, имевшая целью произвести разграничение между сербскими и турецкими округами. Русскими комиссарами были капитаны генерального штаба: Коцебу (президент комиссии) и Розалион-Сошальский, в распоряжении которых состояли топографы Эссен и Каменский. Кюнибер ¹⁰ отзывается о русских комиссарах следующим образом: «Это были талантливые молодые люди с манерами приветливыми и исполненными достоинства. В скором времени они научились местному языку и очень бегло объяснялись на нем». Благодаря их неутомимой деятельности и лени турецких комиссаров, в пользу Сербии было занято возможно большее количество земли, хотя в некоторых округах турки сопротивлялись с оружием в руках приходу комиссии, а местные христиане не осмеливались открыто объявлять себя на стороне Сербии. [140]

Между тем Милош настойчиво и неотступно добивался исполнения своей заветной мечты: признания его со стороны оттоманского правительства наследственным князем Сербии. Громадные суммы были истрачены им на подкупы высших сановников Порты; подарок одному султану составлял 500.000 пиастров золотом. Наконец, хаттишериф был подписан и торжественно провозглашен в Белграде 30-го ноября 1830 г., в день покровителя Сербии св. Андрея Первозванного. Этим актом Милош был подтвержден в достоинстве наследственного баш-кнеза (главного кнеза) и запрещалось турецким чиновникам вмешиваться во внутренние дела этой страны. В остальных пунктах хаттишерифа (всех — 24) определялись разные права и вольности, даруемые султаном сербскому народу. Говорилось, между прочим, и о том, что Милош разделяет власть с сенатом и собранием из народных начальников. Этот пункт был включен в хаттишериф по настоянию сербских депутатов, но без ведома Милоша, и имел целью ограничение его власти. Впоследствии он послужил поводом к большим волнениям в стране.

Новое княжество было признано вскоре правительствами России и Австрии. Оставалось решить вопрос об устройстве государственного управления в Сербии. По примеру Молдавии и Валахии, которым граф Киселев дал органический статут, некоторые из старейшин, между прочим и самые приближенные к Милошу люди, каковы были Фома Вучич, братья Симичи и Авраам Петрониевич и др., страстно желали введения государственного «Устава» в Сербии, но встретили упорное сопротивление в Милоше, который не хотел делиться своей властью с кем бы то ни было. С годами его крутое управление вызывало всё большее и большее недовольство в стране, но он не замечал этого в упоении своею властью. Яснее всего изложил ему недостатки его управления знаменитый сербский писатель Вук Караджич в длинном письме, посланном Милошу из Австрии 18-го апреля 1832 г. Как видно из этого письма, управление Сербии мало чем разнилось от управления в каком-либо турецком пашалыке. Чиновники были рабами Милоша, которых он возвышал и понижал по своему произволу, а иногда награждал и палочными ударами; личные достоинства не только не уважались, но даже преследовались. Прибыльная торговля рогатым скотом и свиньями была захвачена в свои руки князем и его [141] компаньонами. Народ был отягощен работами в пользу чиновников и князя; жители отдаленных округов ходили косить сено на княжеских лугах в окрестностях Крагуеваца и Белграда. Купцы и ремесленники должны были закрывать свои заведения и идти работать «на господаря». Вызывала также осуждение в народе и частная жизнь Милоша (слабость его к женскому полу), дававшая обильную пищу для разных пересуд. Число недовольных управлением Милоша всё более и более увеличивалось и, наконец, дело дошло до открытого восстания в Крагуеваце в январе 1835 г. Хотя оно кончилось примирением князя с бунтовщиками, но Милош вынужден был обещать дать «Устав». 2-го февраля в Крагуеваце перед народной скупщиной был прочитан проект «Устава» нового государственного устройства. «Устав» передавал всю правительственную деятельность — законодательную, исполнительную и судебную — державному совету; в руках же князя оставался только высший надзор и подтверждение. Составленный наскоро «Устав» вызвал на первых же порах много затруднений при применении его на практике, вследствие заключавшихся в нем противоречий. Кроме того он привлек к Сербии внимание других держав. Австрия прежде всего сочла своим долгом вмешаться в сербские дела: она представила официальное требование Милошу и послала формальные просьбы русскому правительству и Порте об уничтожении сербского «Устава», могущего, по её словам, взволновать соседние с Сербией австрийские области. Россия и Турция также были недовольны, потому что «Устав» появился без их ведома. Русское правительство сочло нужным послать в Сербию особого чиновника, чтобы разведать на месте о положении политических партий в стране. Приезд русского уполномоченного, барона Рикмана, не принес никакого существенного улучшения сербским делам, но резкое и надменное обращение барона произвело, по словам придворного врача Милоша, Кюнибера, и сербских мемуаров, весьма тягостное впечатление на народных старейшин. Державный совет остался по-прежнему с характером исполнительного органа в руках Милоша. Тем не менее, положение сербского князя было очень затруднительно, потому что исполнители его воли были первыми его врагами. Немалыми виновниками внутренних смут были и дипломатические агенты европейских держав, которые стали селиться в Белграде с 1836 г. К интригам [142] австрийского агента присоединился английский — полковник Ходжес. Действуя через Кюнибера, он склонял князя отдаться под покровительство Великобритании, но Милош, однако, колебался, ссылаясь на народ, который был привязан к России и чуждался других держав. В половине октября 1837 г. приехал в Сербию с чрезвычайным поручением флигель-адъютант Императора Николая, полковник князь Вас. Андр. Долгорукий. Молодой князь, по словам Кюнибера, представлял полную противоположность прежнему русскому уполномоченному: «Чуждаясь надменного тона и оскорбительного обращения, которыми отличался барон Рикман, он выказывал князю то внимание и предупредительность, каких заслуживает глава каждого государства, хотя бы такого маленького, как Сербия. Особенно в обществе он никогда не неглижировал теми правилами, которые приличие предписывает соблюдать относительно лиц высших и никогда не обнаруживал ни цели своего приезда, ни причин, вызвавших его». Кюнибер приводит и содержание беседы, происшедшей между Милошем и князем Долгоруким. Русский уполномоченный упрекал Милоша, хотя в самой мягкой форме, за его дружбу с австрийским и английским консулами и за предпочтение добрых отношений к Великобритании таким же отношениям к России. Из всех ошибок Милоша эта последняя, по словам Долгорукого, была самой чувствительной для русского Императора. Что же касается внутреннего состояния Сербии, то русский уполномоченной заявил, что он из собственного наблюдения убедился, как неверны были уверения недоброжелателей Милоша, старавшихся представить русскому Императору Сербию в самом бедственном положении. Князь Долгорукий, обещаясь довести об этом до сведения своего повелителя, говорил, что Император требует, чтобы было исполнено постановление хаттишерифа 1830 г. об учреждении сената, члены которого были бы несменяемы. Этими членами должны быть старейшины, оказавшие наиболее услуг отечеству; при этом Долгорукий представил и список тех лиц, которых Император желал бы видеть в числе сенаторов. С устройством сената князю должна была принадлежать власть исполнительная, право назначения чиновников, начальствование над войском и право помилования. В заключение князь Долгорукий добавил, что одна лишь Россия, содействовавшая оружием и дипломатией постепенному освобождению сербов [143] от турецкого владычества, имеет право покровительствовать Сербии, и что она, не вмешиваясь во внутренние дела сербов, не потерпит вмешательства и со стороны какой-либо другой державы. Между тем в Константинополе Австрия и Англия восстанавливали Порту против России во вред её отношениям к Сербии. Однако, русскому послу Бутеневу удалось преодолеть все затруднения: Порта пошла во всем рука об руку с Россией. Согласно желанию России, новый устав государственного устройства Сербии провозглашал равенство всех сербов пред законом, неприкосновенность личности и собственности, свободу торговли и уничтожение натуральной повинности (кулук); административная и судебная иерархия была определена с полной обстоятельностью; законодательная деятельность предоставлялась совету, члены которого, будучи раз назначены главою государства, делались несменяемыми и могли не допускать в свою среду людей, не нравившихся им; за князем же оставалась лишь исполнительная власть. Этот устав был обнародован в Белграде 18-го февраля 1833 г. Милошу волей-неволей пришлось на первых порах подчиниться, но раздраженный враждебным к нему отношением членов совета и «попечителей» (министров), а также, быть может, не будучи в состоянии примириться с новым ограниченным для него положением, он покинул Белград и, перебравшись в соседний австрийский город Землин, стал там ожидать благоприятного для него оборота дел в Сербии. Скоро, впрочем, он, следуя внушениям английского консула, возвратился в Белград, но не надолго. В Крагуеваце вспыхнуло военное восстание против членов совета (следовательно врагов Милоша); хотя Милош, чтобы отклонить от себя подозрение в подстрекательстве к бунту, принужден был дать Вучичу — одному из виднейших членов совета — полномочие на усмирение восстания, но когда восстание было подавлено, без пролития, впрочем, крови, и над зачинщиками мятежа был назначен суд, то на созванной в Белграде скупщине он был обвинен, как зачинщик военного мятежа. От имени скупщины ему было послано требование: или явиться перед нею на суд или отказаться от княжеского звания. Милош избрал последнее: 1-го июня 1839 г. он подписал отречение, а 3-го июня переехал в Валахию вместе со своим сыном Михаилом, который после краткого княжения Милана, старшего сына Милоша, был избран в князья и прибыл в Сербию 12-го 144] марта 1840 г. Между тем раздоры партий продолжались: одни желали возвращения старого князя, другие стояли за новый порядок вещей, третьи, наконец, хлопотали о призвании династии Карагеоргиевичей.

Сербскому князю сильно хотелось восстановить постоянные и дружеские отношения с Россией, но это ему не вполне удавалось: мешали члены «совета» во главе с Вучичем и Петрониевичем, недовольные тем, что Россия через флигель-адъютанта Императора, князя Ливена, стараясь сохранить равновесие между советом и князем, поддерживала последнего против притязаний членов совета, забравших всю власть в свои руки. В народе росло недовольство: пользуясь неопытностью и слабостью молодого князя, высшие чиновники позволяли себе действовать самовластно. Кроме того, многие должности были замещены австрийскими сербами, как людьми более образованными; но народу они не нравились за свой немецкий образ жизни и их называли «швабами». Обвиняли также правительство за разные льготы, которые оно давало австрийским купцам. Между тем Вучич и Петрониевич — советники князя — чтобы поддержать свое значение, опирались то на Турцию, то на Австрию, стремившуюся подорвать влияние России в Придунайских княжествах. В Землине, под предлогом расчистки русла Савы и Дуная, проживал австрийский генерал Гауер, который вмешивался во все интриги, сходившиеся в Белграде. Так как русское правительство поддерживало князя, то Гауер являлся ревностным сторонником членов совета. В августе 1842 г. Вучичу удалось поднять восстание против князя Михаила, войска которого вскоре были рассеяны и сам он бежал в Землин. В Белграде образовалось временное правительство и была созвана народная скупщина. На Врачаре, под Белградом, собрались огромные толпы народа и провозгласили сербским князем Александра Карагеоргиевича: султан не замедлил прислать берат, утверждавший его в этом звании, но Император Николай, узнав о случившемся, написал собственноручное письмо на имя султана с выражением сожаления, что султан без ведома России утвердил незаконное избрание толпою мятежников нового князя и тем отступил от пути, определенного взаимными договорами России и Турции. По настоянию России были назначены новые выборы в скупщину, которые происходили под наблюдением русского и турецкого комиссаров. Открытие скупщины [145] произошло в Топчидере 15-го июня 1843 г., в присутствии барона Ливена и Гафиза-паши, и только тогда, когда на ней снова последовало единогласное избрание в князья Александра Карагеоргиевича, Россия признала его.

Правление Александра Карагеоргиевича продолжалось 16 лет и отличалось полным внутренним спокойствием. Власть находилась в руках одной партии, ревниво охранявшей свое привилегированное положение и суровыми мерами подавлявшей всякое противодействие: во главе этой партии стояли члены совета. 1848 г. был для сербов ударом грома: он пробудил в различных частях этого народа сознание своего племенного единства. Борьба австрийских сербов с мадьярами вызвала в княжестве целое движение: целые толпы народа бросились на помощь своим соплеменникам, не подозревая, что они ратовали в сущности не за своих собратий, а за интересы Габсбургов. После этой войны в политике сербского правительства стал сказываться крутой поворот. Сторонники Карагеоргиевича никогда не могли простить России того противодействия, которое она выказывала при избрании его в сербские князья. С особенною ясностью высказалось неуважение к России в конце 1850 г., когда благодаря влиянию Австрии старшинство между иностранными консулами было предоставлено представителю Англии, как старейшему по времени назначения; до тех же пор русский консул, являясь представителем покровительствующего двора, пользовался первенством между другими дипломатическими агентами в Белграде. Становясь во враждебные отношения к России, сербское правительство всё более и более сближалось с Турцией и Австрией. В таком положении находились дела, когда разразилась великая восточная война. Начальником дипломатической канцелярии в Сербии в это время был Иован Маринович, получивший воспитание в Париже. Партия, к которой он примыкал, опиралась на Австрию и на французского генерального консула Сегюра; эта партия всячески старалась увлечь князя на путь противодействия русской дипломатии. Князь поддался этим внушениям и обратился к белградскому паше и иностранным консулам с жалобой на «тиранство» России. Таким направлением сербской политики поспешили воспользоваться приверженцы Обреновичей. Следуя их внушениям, народ, не желавший разрыва с Россией, заволновался; Карагеоргиевичу грозило падение. Но [146] его спасла сама же Россия: чрезвычайный комиссар от русского правительства, Фонтон, объехал несколько округов Сербии, встречая всюду восторженный прием, и уговаривал народ спокойно выжидать исхода войны России с Турцией; при этом он прибавлял, что русское правительство вовсе не желает свержения Карагеоргиевича. Союзные державы знали хорошо по донесениям своих агентов, что сербов нельзя заставить поднять оружие против России; поэтому они склонили Порту признать за Сербией право нейтральности. Этим была предупреждена возможность восстания всех окружавших Сербию славянских народностей, и Россия лишилась своего естественного и верного союзника в борьбе с Турцией и затем во время Крымской кампании. Установлению такого положения помогала и Австрия; верная своим заветам — вредить славянам — она, когда русские войска заняли Валахию, выставила на Дунае наблюдательный корпус с целью не допустить Сербию к принятию участия в войне и противодействовать занятию этого княжества Россией. Тут, между прочим, имел место следующий исторический курьез. Комендант белградской крепости, Иццет-паша, известил сербского князя, что, в случае перехода австрийцев через Дунай, турецкий гарнизон будет действовать против них совместно с княжеским правительством. Таким образом, австрийским войскам при вступлении в Сербию представилась бы очень странная задача: действовать против турок и сербов, а затем вместе с турками против русских.

По смерти императора Николая I открылась конференция в Вене, в которой приняли участие представители Австрии, Франции, Великобритании, России и Турции. На этой конференции было постановлено (3-го марта 1855 г.), что покровительство России над Валахией, Молдавией (теперешняя Румыния) и Сербией прекращается, а полученные этими княжествами привилегии от Порты должны обеспечиваться общим ручательством договаривающихся держав. С этих пор Австрия получает преобладающее влияние в Белграде; её консул, Тея Радославлевич, сделался одним из главных двигателей сербской политики. Но такой поворот в сторону Австрии не обошелся даром князю Александру Карагеоргиевичу. Сербский народ инстинктивно чувствовал, что швабы (австрийцы) для него опаснее турок. Турки мучили его тело, а в швабах, с их пропитанной иезуитизмом [147] культурой, он видел губителей своей души, врагов славянских идеалов. Недовольство князем за его австрофильскую политику росло все больше и больше; наконец, раздались со всех сторон требования созвать народную скупщину, которая, кстати сказать, давно уже не созывалась, вопреки «уставу» государственного устройства. Карагеоргиевич вынужден был уступить. Была созвана, так называемая, знаменитая отныне Свято-Андреевская скупщина (названа так потому, что открыла свои заседания в Белграде 30-го ноября 1858 г., в день св. Андрея Первозванного). Эта скупщина единогласно объявила Карагеоргиевича низложенным и избрала в князья старого своего вождя Милоша Обреновича, находившегося в то время в Бухаресте. Порта, а за нею и остальные дворы утвердили Милоша в звании сербского князя. Следующая скупщина, в Крагуеваце, в сентябре 1859 г., выработала закон, который предоставил княжескую власть в Сербии мужскому поколению Обреновичей. Престарелый Милош Обренович скончался через год после этого, 26-го сентября 1860 г. Это был человек среднего роста, плотного телосложения. Сделавшись из безграмотного поселянина полновластным владыкою народа, Милош обнаружил замечательные природные дарования; он окружил себя австрийскими сербами, которых заставлял сообщать себе в извлечении более замечательные произведения тогдашних публицистов, а также небольшие сочинения по части истории, географии и политической экономии. Благодаря своей обширной памяти, он успел составить себе некоторое понятие о политическом значении различных государств, об их истории, об их торговых и промышленных делах. Многие из европейских путешественников, посещавшие Милоша, до того были удивлены обширностью его познаний и политическою проницательностью, что не хотели верить его безграмотности. Сын его Михаил, во время своего долгого отсутствия из отечества, посетил все главнейшие европейские государства, много работал над своим образованием и явился вторично на сербском престоле уже человеком опытным и просвещенным. Он отличался ясным умом и твердым характером.

Хотя независимость внутреннего управления в Сербии была гарантирована великими европейскими державами, но сербские крепости (Белград, Владово, Смедерево, Шабац и др.) были заняты турками, нередко позволявшими себе всякие насилия по отношению к [148] имуществу и личности своих соседей-христиан. Князь Михаил задумал во что бы то ни стало освободить Сербию от пришельцев. Он принялся за организацию армии. До князя Михаила все вооруженные силы страны заключались в двух тысячах «гарнизонного воинства». Он же завел «народное войско» в сто тысяч человек и прилагал все усилия, чтобы вооружить и обучить его. Готовясь к вооруженной борьбе с турками, князь Михаил вел вместе с тем дипломатическую борьбу за очищение сербских крепостей от турецких гарнизонов, что ему и удалось. Вопрос о турецких гарнизонах был окончательно решен в марте 1867 г.: благодаря содействию держав поручительниц (кроме, впрочем, Австрии, которая по обыкновению вредила сербам), Порта согласилась вывести свои войска из Сербии, с тем, однако, чтобы над Белградом продолжало развеваться турецкое знамя.

Продолжая вооружать и устраивать созданную им армию, князь Михаил выжидал удобного момента для начала враждебных действий; сознавая же невозможность бороться одному против Турции, он заключил военные конвенции с Грецией, Черногорией и Румынией, и завел сношения с белградскими эмигрантами, проживавшими в Бухаресте. Любопытно, что князь Николай соглашался даже под известными условиями отказаться от черногорского престола в пользу князя Михаила — так велик был престиж этого сербского «господаря». Князь Михаил предполагал начать новый крестовый поход против османов не иначе, как опираясь на Россию. Для этого им был послан в С.-Петербург с особой миссией И. Ристич, который представился императору Александру II в мае 1868 г. Наш Государь снова высказал уверение в благоволении к Сербии, но советовал князю быть терпеливым и умеренным.

Чтобы иметь обстоятельное представление о степени удовлетворительности вооруженных сил своей страны и о том, что для них необходимо, князь Михаил еще ранее (в 1867 г.) просил русское правительство прислать ему несколько специалистов-офицеров. Русская военная комиссия прибыла в Сербию в мае 1867 г. Она состояла из полковника генерального штаба Леера, инженер-подполковника Постельникова и капитана Снессарева. Определив организацию военного министерства, действующей армии и её резерва, комиссия составила также и план войны с Турцией. По окончании члены комиссии возвратились в Россию. [149]

Занятый подготовлениями к осуществлению «великой сербской идеи», князь Михаил мало обращал внимания на внутренние дела. Между тем в стране шли раздоры: враждовали партии либеральная и консервативная. Последняя составилась из членов совета, бывших когда-то врагами абсолютизма Милоша, их сторонников и последователей. Когда князь назначил министерство из консерваторов, то началось преследование либеральной партии: смуты в стране усилились. Этим воспользовались приверженцы Карагеоргиевичей. Один из них, адвокат Пайя Радованович, составил заговор с целью убить Михаила Обреновича и возвести на престол низвергнутого Карагеоргиевича. В помощь себе он взял несколько преступников, отбывавших наказание в топчидерской тюрьме. 29-го мая 1868 г., когда князь гулял со своей невестой (племянница его, красавица Катерина Константинович), её матерью и одним адъютантом в топчидерском парке — вдруг к ним подошли четыре человека, остановились и выстрелили из револьверов. Князь и мать его невесты, Анна Константинович, были убиты наповал, а Катерина Константинович ранена. Убийство князя Михаила (которого с тех пор стали звать князем-мучеником) произвело чрезвычайно тягостное впечатление во всей стране; все покрылось трауром; и надежды заговорщиков не только не оправдались, но они сами были схвачены и вскоре по приговору суда казнены. Армия провозгласила князем племянника Михаила Обреновича, Милана, обучавшегося в то время в Париже. 20-го июня Милан Обренович IV был подтвержден в этом звании великой скупщиной, а за малолетством его Сербией стало управлять «наместничество» (регентство). 10-го августа 1872 г. исполнилось совершеннолетие князя Милана и он принял управление княжеством в свои руки. В первые же годы его княжения начались беспорядки в Боснии и Герцеговине из-за притеснения христиан мусульманскими властями и помещиками (бегами). В 1875 г. вспыхнуло восстание в Герцеговине — возле Невесинья и вскоре распространилось по всей Боснии и Герцеговине; турки жестоко расправлялись с восставшими. Сербия и Черногория не могли оставаться равнодушными к страданиям своих братьев и стали оказывать — и материальными средствами и людьми — энергическую помощь восставшим. Однако, следуя внушениям России, которая, находя сербские войска слишком слабыми для борьбы с турками, устами [150] своего представителя в Константинополе генерала Игнатьева, советовала сербскому правительству не отваживаться на вооруженное вмешательство в босно-герцеговинские дела — Сербия воздержалась пока от решительных выступлений точно так же, как и Черногория, которой тоже были сделаны русской дипломатией соответствующие представления. С своей стороны Австрия, вытесненная в 1866 г. из Германского союза и мечтавшая с того времени получить вознаграждение на востоке, хлопотала теперь о том, чтобы усилить свое влияние в возмутившихся провинциях в ущерб Сербии и Черногории. Она старалась разделить эти славянские княжества и всячески препятствовала их успехам, особенно не желая, чтобы Босния и Герцеговина, слившись с единоплеменными им Сербией и Черногорией, составили бы вместе с ними в территориальном отношении одно нераздельное целое.

Между тем в Турции после смерти султана Абдула-Азиза и воцарения Мурада наступили смуты; казалось, что настал удобный момент для начала враждебных действий против турок: Сербия и Черногория заключили наступательно-оборонительный союз. Всю зиму 1875-76 гг. в Сербии шла деятельная работа по подготовке мобилизации. 12-го мая 1876 г. был принят на сербскую службу отставной генерал-майор русского генерального штаба, Михаил Григорьевич Черняев, приобревший известность своей боевой деятельностью в Туркестане. Он тотчас же был назначен начальником главной действующей армии — Моравской, а начальником его штаба — русский же полковник В. В. Комаров. В это время высоко поднялась в России волна сочувствия к славянам, охватив широкие круги русского общества. Славянское благотворительное общество, во главе которого стоял известный славянофил Иван Сергеевич Аксаков, собирало громадные суммы, расходуя их как на непосредственную помощь потерпевшим от турецких насилий славянам, так и на формирование и отправление отрядов Красного Креста и добровольцев.

Накануне объявления войны сербская армия состояла приблизительно из 50.000 пехоты, 13 эскадронов кавалерии (около 1.000 коней), 70 полевых и 8 горных орудий, тогда как нишскую армию Абдул-Керима-паши составляли 38.000 низама (отборное регулярное войско), 18.000 черкесов и 30.000 башибузуков (охотников) при 188 орудиях. Следовательно силы турок были [151] больше. Кроме того, по качеству вооружения, турецкие войска, предназначенные для действия против Сербии, значительно превосходили сербские. Притом же эти последние состояли почти исключительно из милиции и добровольцев, среди которых было к концу войны до 3 1/2 тыс. русских (преимущественно отставных офицеров и солдат) и болгар.

Война Турции была объявлена славянскими княжествами 18-го июня 1876 г. Моравская армия начала наступление на Ак-Паланку и Пирот (по направлению Болгарии). Сербы надеялись, что их действия вызовут обширное по размерам восстание в Болгарии но этого не произошло, вследствие чего пришлось отказаться от наступательных действий и ограничиться обороной. Через месяц турецкая армия, значительно усилившаяся, перешла в наступление. Произошли многочисленные битвы с переменным счастьем в долине Моравы, но значительный перевес в силах у турок решил победу в их пользу: после упорного сопротивления сербов Дьюнишские высоты и знаменитые в истории Сербии Делиградские позиции перешли 17-го октября в руки неприятеля; материальные силы княжества были истощены, войска страдали от холода и голода... Князь Милан послал телеграмму императору Александру II, умоляя спасти Сербию от разгрома. 19-го октября Порте был предъявлен нашим послом в Константинополе, генералом Игнатьевым, ультиматум о немедленном заключении перемирия с Сербией и Черногорией под угрозой выезда русского посольства из Константинополя. Турция уступила: перемирие было заключено на два месяца, а 20-го февраля 1877 г. — мир, под условием сохранения прежних границ и без всякой контрибуции со стороны побежденных. С объявлением войны Турции Россиею князь Милан стал хлопотать о том, чтобы сербская армия была принята для совместных действий с русскими войсками, но при материальной поддержке со стороны России.

Для выяснения вопроса — насколько сербская армия могла быть для нас полезна, а также для общего руководства сербскими военными операциями — был командирован из Горного Студня (в Болгарии) в конце августа 1877 г. генерал-майор генерального штаба Бобриков. 1-го декабря того же года князь Милан издал прокламацию своему народу об объявлении новой войны Турции. План войны заключался в содействии русским [152] войскам и следовательно в отвлечении на себя некоторой части турецких сил. Сербия на этот раз выставила 80 батальонов (56.500 человек) при 178 орудиях; кроме того, для отдельных операций были предназначены корпуса: дринский (12тыс.) и яворский (13 тыс.). К концу же войны вся сербская армия состояла из 138 тысяч человек.

Военные действия начались успешно. Бои у Ак-Паланки и под Пиротом, окончившиеся занятием этих укрепленных позиций сербами, возвысили дух войск и оказали немаловажное содействие отряду генерала Гурко, переходившему в это время Балканы, так как отвлекли на сербов значительную часть армии Мехмета-паши и связали софийский резерв. 29-го декабря был взят Ниш, важнейшая турецкая крепость на границе Сербии, где победителям досталось 267 орудий и 13 тыс. ружей. Затем последовало занятие Куршумлии и Враньи. Дорога к Коссову полю, в Старую Сербию, колыбель сербства, была открыта. Но как раз в это время — 19-го января 1878 г. — последовало заключение перемирия; враждебные действия должны были приостановиться на всем театре войны к глубокому огорчению сербских патриотов. Правда, впоследствии Сан-Стефанский договор предопределил сербам Ново-базарский санджак с Новым Базаром и Митровицею; но Берлинский конгресс отнял у них Старую Сербию и предоставил ее Австрии, равно как и Боснию с Герцеговиной. Тем не менее результаты этой войны были весьма велики для Сербии: она приобрела полную независимость и значительное приращение своей территории. Но то обстоятельство, что рядом с нею создавалось новое княжество — Болгария, которое в границах, назначенных Сан-Стефанским договором, получало огромное протяжение, тогда как Сербия оставалась в ограниченных сравнительно пределах (даже завоеванные сербами Ак-Паланка, Пирот и Вранья по этому договору уступались Болгарии), и болгарофильство тогдашней нашей дипломатии, доходившее до того, что даже из Старой Сербии предполагалось сделать болгарскую губернию, оставили в сербах известный осадок горечи по отношению к России. Этим настроением сербского общества искусно воспользовалась Австрия для усиления своего влияния в Белграде. К тому же в начале восьмидесятых годов организовалась в Сербии наряду с радикальной — партия «напредняков» (прогрессистов), которая представляла собой [153] обновленную консервативную партию и стремилась насадить в Сербии европейскую культуру. Она была немногочисленна, но во главе её стояло несколько выдающихся по уму и образованию людей, получивших воспитание, по большей части, на западе (напр. Милутин Гарашанин, Чедомил Миятович и др.). Напредняки снискали себе полное доверие князя и захватили власть в свои руки. Направление их политики вскоре сделалось явно австрофильским. Сторонники России подверглись гонению. Русский воспитанник, митрополит Михаил, был смещен с должности и должен был влачить дни в изгнании, в России. Сам недоброй памяти Милан Обренович, провозглашенный в 1882 г. королем Миланом I, не малое число дней в году проводил у своих друзей в Вене и Пеште, отличаясь зазорною для коронованного лица жизнью. Нового митрополита, Феодосия Мраовича, он заставил развести себя с королевой Наталией (дочерью русского полковника Кешко); она принуждена была удалиться из Сербии.

Австрийский посланник граф Кевенгюллер стал играть в Белграде такую же роль, какую играл некогда в столице Сербии (при Александре Карагеоргиевиче) австрийский консул Тея Радославлевич: без его совета не предпринималось ничего. Соответственно новому «культурному» курсу напредняков появилась надобность в деньгах, которую не могли удовлетворить скромные средства сербского бюджета. Тогда венский «Lander Bank» (земельный банк) открыл «друзьям сербам» широкий кредит, под залог разных доходных статей. Миллионные займы следовали один за другим и соответственно тому увеличивались налоги. В Белграде появилось множество разных немецко-еврейских предпринимателей; немецкий язык слышался всюду; при дворе и в обществе стала развиваться роскошь. Скромные сербские «господьи» (госпожи) и «господьицы» (девушки-барышни) нарядились в шелк и бархат... Но сербский народ неохотно шел за этим новым курсом своей интеллигенции. В нем мало-помалу стал явственно сказываться дух оппозиции. Склонявшаяся к России радикальная партия была ему больше по нутру. Начались восстания, но они были подавлены суровыми мерами, причем главари были казнены. В сентябре 1885 г. произошло объединение Восточной Румелии с княжеством Болгарией. Подстрекаемый Австрией, которой были на руку [154] вражда и соперничество между народами Балканского полуострова, король Милан, «для восстановления нарушенного политического равновесия», объявил войну Болгарии. Вначале сербы имели успех, но когда болгарская армия, дождавшись прибытия румелийских войск, перешла в наступление, то сербы под Пиротом были разбиты. Тогда на сцену явился австрийский посланник, граф Кевенгюллер, который от имени Европы предложил болгарам прекратить военные действия под угрозою, в случае несогласия, встретить в Сербии австрийские войска. Болгарские войска очистили Сербию. Эта неудачная война и после неё борьба с народным движением, явно враждебным королю, заставили Милана I отказаться от престола в пользу своего малолетнего сына Александра. Акт отречения был подписан 22-го февраля 1889 г. До совершеннолетия короля Сербия должна была управляться наместничеством, состоявшим из трех лиц. 1-го апреля 1893 г. король Александр, имея 17 лет от роду, провозгласив себя совершеннолетним, принял бразды правления королевством. В июне месяце 1903 г. он трагически погиб, убитый военными заговорщиками вместе со своей супругой Драгою ночью, во дворце, в своей спальне.

15-го июня 1903 г. на сербский престол вступил внук Кара-Георгия, Петр Карагеоргиевич, под предводительством наследника которого в настоящую войну полки сербские, после кровопролитных боев с турками под Кумановым и Прилепом, заняли Старую Сербию, а передовые отряды сербов достигли синего Адриатического моря.

И. Е. Иванов.

Комментарии

1. Статья составлена по Н. Попову (Россия и Сербия), по Н. Овсяному (Сербия и Сербы) и по Погодину,

2. «Райя» — по-турецки значит: скот, стадо.

3. Печ — нынешний Ипек в Старой Сербии.

4. Эта война России с Турцией продолжалась с небольшими перерывами с 1806 по 1811 г.

5. Янычар и других головорезов.

6. В своем донесении об этой поездке в Сербию маркиз Паулуччи выражается о Кара-Георгии следующим образом: «простота его нравов и бескорыстие заметны в его манерах и речах, проявляя его искреннюю привязанность к родине. Все это составляет нечто целое, что делает его существом редким и достойным уважения, несмотря на то, что ему недостает образования».

7. В память того, что восстание началось в с. Таково, установлен орден крест «Такова» нескольких степеней, жалуемый за боевые отличия. Кресты эти медные; они делаются (по крайней мере делались раньше) из медных, отбитых во время этого восстания у турок, орудий.

8. Эти кнезы были из сербов: они управляли округами совместно с турками.

9. В предшествовавшей войне Сербия по совету России сохраняла нейтралитет, но сербский отряд волонтеров принимал участие в битве с турками вместе с русскими войсками.

10. Домашний врач Милоша.

Текст воспроизведен по изданию: К возрождению сербского королевства // Военный сборник, № 12. 1912

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info