СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ОБЗОР ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СЕРБСКОЙ ОППОЗИЦИИ

Записка Н. Пашича директору Азиатского департамента МИД России И. А. Зиновьеву. 1887 г.

В декабре 1995 г. исполнится 150 лет со дня со рождения крупнейшего сербского политика нового времени, одного из создателей Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (Так до 1929 г. официально называлась Югославия) Николы П. Пашича (1845-1926). В отличие от эпохи “Братства и Единства”, когда уделом его (равно как и всякого другого “буржуазного” деятеля) были хула и официальное забвение, ныне для каждого беспристрастного человека очевидно, что в истории сербского народа он занимает исключительное место.

Жизнь и политическая деятельность Пашича протекала в переломную Сербии и всей Европы эпоху. Он родился в 1845 г. в Заечаре — городке в восточной части вассального Сербского княжества, формально подданным Турецкой, а умер в 1926 г. в Белграде — столице объединенного югославянского государства, уйдя лишь за несколько месяцев до смерти с поста его премьер-министра.

В промежутке между этими крайними датами произошли многочисленные события, сыгравшие огромную роль в исторических судьбах сербского и других южнославянских народов. Великий Восточный кризис 1875-1878 гг.; Берлинский конгресс 1878 г.; сербско-болгарская война 1885 г.; “майская революция” в Белграде 1903 г., в результате которой на сербский престол была возвращена династия потомков легендарного Карагеоргия; Боснийский кризис 1908-1909 гг.; Балканские 1912-1913 гг.; еще одна война — теперь уже мировая, в огне которой сгорели две России — монархическая и демократическая, но из которой 1 декабря 1918 родилась “Первая Югославия”; Парижская мирная конференция 1919-1920 гг., юридически закрепившая появление на карте Европы этой новой геополитической реальности — таковы вехи исторического пути Сербии, Балкан и Европы в конце XIX начале XX веков.

Но они же, эти вехи, являлись также и важнейшими рубежами в жизни Николы Пашича, который во всех этих событиях принимал непосредственное участие сначала как лидер оппозиции и “бунтовщик”, приговоренный к смерти королем из династии Обреновичей, затем как влиятельный, но в основном “теневой” политический деятель и, наконец, как многолетний глава сербского правительства. Полвека (срок для Балкан немыслимый) он активно участвовал в политической жизни, причем не где-нибудь на задворках, а на самой что ни на есть авансцене.

Впервые Пашич был избран в Народную скупщину (парламент) в 1878 г. и оставался ее депутатом с небольшими перерывами, связанными с эмиграцией, вплоть до своей смерти в декабре 1926 г. Свое первое правительство он сформировал 24 февраля 1891 г., последнее — 18 июля 1926 г. По числу возглавлявшихся им кабинетов мало кто из европейских деятелей может с ним сравниться. За три с половиной десятилетия он 25 раз был премьер-министром, а в самые драматические, переломные 1912-1918 гг. бессменно находился во главе сербской исполнительной власти. Несть числа должностям в государственной иерархии, которые занимал Пашич в различные периоды своей долгой политической карьеры. Председатель Народной скупщины, мэр Белграда, посланник в Петербурге, министр иностранны дел, министр строительства, министр внутренних дел, глава делегации на Парижской мирной конференции. И, наконец, еще одна — партийная — “должность”: 45 лет, [109] начиная с 1881 гг. Пашич бессменно находился во главе основанной им Сербской народной радикальной партии. Из одного этого перечня ясно следует, что перед нами неординарный и “непотопляемый” политик.

* * *

Еще при его жизни многие пытались разгадать “иероглиф по имени Никола Пашич” и объяснить феномен этой вошедшей в легенду “непотопляемости”. В день похорон старого политика его давний друг и когда-то единомышленник Раша Милошевич заметил, что главным источником силы покойного Пашича была непоколебимая вера в собственный народ и Россию. “Он верил в Россию, и его вера была верой всего сербского народа” ¹. Будь тот, о ком писались эти слова, жив, он вряд ли стал бы спорить со старым товарищем, тем более, что еще на заре века (в 1902 г.) пришел к похожему выводу: “У нас, т. е. в сербской политике, можно считать непреложным правилом следующий расклад: определение во внутренних делах в пользу парламентских методов и конституционной власти, пользующейся доверием большинства народа, непременно ведет во внешней политике к ориентации на славянскую, православную Россию. И наоборот: опора во внешней политике на Австро-Венгрию (традиционного соперника царской России на Балканах. — А. Ш.) обязательно приводит к реакции, власти меньшинства, столкновению ее с народной волей...” ².

Лидер сербских радикалов был убежденным русофилом, ибо без содействия России не мыслил себе выполнения главной исторической задачи сербского народа — освобождения всех сербов и объединения их в едином государстве. Но не одна только необходимость решения сербского национального вопроса в полном объеме толкала его на поиски союза с Петербургом. Истоки его прочного русофильского определения лежали в том, что именно в России он видел оплот православной славянской цивилизации, которая должна была послужить фундаментом национального и духовного возрождения сербского народа. В условиях резко усилившегося с начала 80-х гг. XIX в. экономического и политического давления Вены на Белград (наступления “эгоистической западной культуры”, по определению Пашича) только Петербург, как он полагал, мог помочь Сербии отразить его, а также стать международным гарантом ее подлинной независимости и самобытности. Сербский народ, по его мнению, уже давно сделал свой цивилизационный вывод: “В постоянной борьбе Запада с Востоком мы всегда были на стороне Востока” ³. В публикуемом ниже документе Пашич подробно и откровенно расшифровывает эту свою чеканную формулу.

В чем причина его столь жесткого, окрашенного в насыщенные славянофильские тона, антизападнического подхода? На наш взгляд, корни этого анти-“Drang nach Osten” следует искать в общественных реалиях Сербии того времени. Дело в том, что главной особенностью сербского общества XIX в. была его неполная социальная структура. Основу его составляло крестьянство, являвшееся весьма гомогенной социальной группой. Сербия была страной свободных мелких собственников-производителей, традиционно пользовавшихся немалым правами. Стремясь к сохранению этой изначальной социальной гармонии сербского общества, лишенного аристократической и буржуазной надстроек, рассматривая сербский народ как единый социальный и национальный организм и разделяя его приверженность традиционным ценностям солидаризма, Пашич видел сербский путь к прогрессу лежащим вне западной, либерально-капиталистической традиции. Современный ему капитализм, с его расслоением общества на враждебные классы, с его культом индивидуалистического начала, оставался для него системой чуждой, враждебной и, как следствие этого, не достойной подражания. Потому и идеология основанной им радикальной партии представляла собой “народническую доктрину, главным социальным стержнем которой являлся эгалитаризм” ⁴.

Именно отсюда вытекают и становятся окончательно ясными мотивы и пафос той острой, бескомпромиссной борьбы Пашича и его партии против политического курса [110] короля Милана Обреновича, который в 1880 г. “перевел стрелку” внешней политика Сербии с Петербурга на Вену, завершившейся, как известно, осенью 1883 г. открытым столкновением — Тимокским восстанием и его подавлением. Для лидера радикалов Австро-Венгрия (оккупировавшая в 1878 г., по решению Берлинского конгресса, Боснию и Герцеговину — эти “сербские Эльзас и Лотарингию” ⁵) являлась не только и не столько главным препятствием на пути удовлетворения сербских национальных интересов; экономическую и политическую экспансию Дунайской монархии он рассматривал как наступление того самого западного капитализма, западной цивилизации, которая грозила уничтожить сербскую самобытность, сам менталитет сербского народа. Против этого-то наступления радикалы и боролись. Поистине драматические перипетии этой борьбы, равно как и объяснение ее мотивов, читатель найдет в предлагаемом документе.

* * *

Всю свою долгую жизнь в политике Н. Пашич оставался верным другом России. Во многом благодаря именно ему, русско-сербские межгосударственные отношения после 1903 г. заметно потеплели. Интересы Сербии с этого времени нередко рассматривались в Петербурге как свои собственные (особенно, что касалось отношений Белград-Вена), и никакие штормы политической конъюнктуры не могли нарушить единство курса. Показателем этого стали роковые дни июля 1914 г., когда Николай II послал сербскому престолонаследнику Александру Карагеоргиевичу телеграмму, в которой говорилось, что в случае провала всех усилий избежать войны Россия “ни в коем случае не останется равнодушной к участи Сербии” ⁶.

В России Николая Петровича (так здесь звали Пашича) ценили и уважали. С конца 80-х гг. минувшего столетия он пользовался полным доверием правительства. В феврале 1890 г. Пашич был избран пожизненным членом Санкт-Петербургского славянского благотворительного общества и удостоен Александром III своей первой российской награды — ордена Святого Станислава 1-й степени. В особо для него драматичные моменты российское правительство не оставалось в стороне и оказывало ему прямую или косвенную поддержку. Отношение официального Петербурга недвусмысленно выразил Николай II. История донесла его слова, сказанные сербскому посланнику Дмитрие Поповичу во время аудиенции в Царском Селе в 1908 г.: “Пашич — основа здравой политики Сербии” ⁷.

Однако не всегда отношение российских властей к Пашичу было дружеским и доверительным. Бывали времена, когда оно отличалось настороженностью и недоверием, как например, в конце 70-х — первой половине 80-х гг. XIX в. Это и понятно, ведь в молодости Пашич отдал дань увлечению социализмом. Основанная им радикальная партия, особенно в первые годы своей истории, также несла в себе немалый заряд революционной нетерпимости, что отнюдь не способствовало изживанию недоверия к нему со стороны официальных представителей России. Образ ученика русских нигилистов сопровождал Пашича довольно долго, примерно до конца 1880-х гг., т.е. до отречения М. Обреновича от сербского престола. К этому времени в отношении российских правящих кругов к сербской радикальной партии прагматический подход вытеснил прежнюю идеологическую нетерпимость. И первой ласточкой грядущих перемен стало донесение российского дипломатического представителя в Белграде А. И. Персиани, который в ноябре 1887 г. пророчески писал министру К. Бирсу: “Будущность принадлежит этой (радикальной – А. Ш.) партии, и с нею придется считаться. Хотя я знаю недоверие, которое питает к ней императорское министерство, и держусь, на основании инструкций, в стороне от радикалов, долгом считаю уверить Ваше Высокопревосходительство, что между ними можно насчитать более искренних приверженцев России, чем даже между либералами (партией бывшего “сильного человека” Сербии Йована Ристича, считавшейся традиционно русофильской. — А. Ш.)” ⁸. [111]

* * *

В момент написания этого донесения Пашича в Белграде не было, он по-прежнему скитался по чужбине, ибо объявленная годом ранее королем Миланом амнистия участникам Тимокского восстания на эмигрантов не распространялась (После поражения Тимокского восстания Пашич бежал за границу. Вместе с ним Сербию покинули более сотни участников восстания.). А раз так, то мятежный лидер радикалов и не думал “сбавлять обороты” своей борьбы. С февраля по июнь 1887 г. он находился в России, где в который уже раз пытался привлечь русских к своим планам насильственного свержения короля Милана. В поисках покровителей он стучался во все двери, обращаясь как к представителям славянофильской общественности, так и к официальным властям. Публикуемое ниже в переводе на русский язык обширное письмо Пашича директору Азиатского департамента министерства иностранных дел России Ивану Алексеевичу Зиновьеву от 21 марта 1887 г. является одним из таких обращений.

Его трактовка этого периода сербской истории во многом субъективна, одномерна и конфронтационна. Оно и понятно. Лишившись почвы под ногами и слишком обостренно воспринимая происшедшие события (поражение Тимокского восстания), пребывая в постоянном опасении, как бы временное торжество короля Милана Обреновича не обернулось окончательным поражением “славянского дела” в Сербии, он настоятельно призывает Россию каким-либо образом “вмешаться”, чтобы предотвратить угрожающий его стране полный триумф “западной идеи”. Чисто политическая подоплека “исторического экскурса” Пашича просматривается более чем ясно.

Вместе с тем, следует отметить, что письмо Зиновьеву содержит в себе также в концентрированном виде многие важные элементы как общественно-политической философии самого его автора, так и идеологии сербской радикальной партии в целом. Отталкиваясь от собственного видения сербского общества и перспектив его развития, он развивает свои взгляды на современные Балканы и мир в целом, на место в нем Сербии и России, на взаимоотношення Востока и Запада, на славянство. И взглядам этим, должно заметить, он оставался верен практически на протяжении всей своей долгой и успешной политической карьеры.

Сербские радикалы, претендовавшие на монопольное представительство интересов своего народа, на роль единственных “поводырей” (что очевидно из публикуемого документа), в конечном итоге добились своего: “1903 г., после физического устранения в результате военного переворота последнего представителя австрофильской” династии Обреновичей — короля Александра, они пришли к власти в Сербии “всерьез и надолго”. В демократической стране с парламентарным правлением (каковой Сербия стала после принятия конституции1903 г.) сложилась по сути дела однопартийная система, и эта власть одной партии была добровольно принята и поддержана сербским крестьянством — сообществом свободных собственников-производителей. Вершителями судеб государства надолго стали Никола Пашич — этот, по выражению Л. Д. Троцкого, “некоронованный король Сербии”, и его радикальная генерация.

Письмо Пашича было препровождено И. А. Зиновьеву чиновником поручений российского МИД Д. Никольским, который и принял лидера сербских радикалов 21 марта 1887 г. В сопроводительной записке к документу Никольский писал: “Сегодня г. Пашич доставил мне написанный им обзор деятельности сербской оппозиции. Спешу перевести этот интересный документ с сербского подлинника на русский язык и представить Вам в том самом виде, в каком он написан, т. е. в форме письма г. Пашича к Вам” ⁹. [112]

Оригинальный текст письма на сербском языке, написанный лично Пашичем, был обнаружен в Архиве Сербской Академии наук и искусств (№ 11744). Оригинал не датирован, адресат в нем также не указан. Атрибутировать его без знакомства с русской копией крайне сложно. Именно поэтому, вероятно, сербский текст письма Пашича в исторической литературе практической не использовался. Русский же его перевод, сделанный Д. Никольским и публикуемый ниже, цитировался неоднократно. Он хранится в Архиве внешней политики Российской империи (Ф. Политархив (1887 г.). Д. 487. Л. 197-209 об.). Документ публикуется с любезного разрешения директора АВПРИ И. В. Будника.

Публикацию подготовил кандидат исторических наук А. Л. ШЕМЯКИН.

Комментарии

1. Политика. 11 децембар 1926 г.

2. Пашиh Никола. Moja политичка исповест // Србиjа и коментари. Изд. Задужбине М. Црнанског. Београд, 1989. С. 175.

3. Архив Срнске Акаемиjе Наука и Уметности (Београд). Бр. 11857

4. Перовиh Латинка. Предговор // Тодоровиh Пера. Крвава Година. Београд. 1991.С. 31.

5. История XIX века. Под ред. проф. Лависса и Рамбо. Т. 7. М., 1939. С. 453.

6. Международные отношения в эпоху империализма. Сокращенное издание. Серия III. Т. 1. М., 1935. С. 468.

7. Поповиh Димитров. Никола Пашиh и Pycnja // Годишница Николе Чупиhа. Книга XLVI. Београд, 1937. С. 146.

8. АВПРИ. Ф. Политархив (1887 г.). Д. 437. А. 167 об.

9. АВПРИ. Ф. Политархив (1887 г.). Д. 437. Л. 197.

10. См., например: Радениh Андриjа. Радикална странка и Тимочка буна. 3ajeчap, 1988. T. 2; Перовиh Латинка. “Pycиja и Европа” Н. J. Данилевског и нени одjеици у Србиjи // Република. Београд. 1994. Бр. 85 (1-15 фебраур); Шемякин А. Л. Радикальное движение в Сербии. Зарождение, становление и первые шаги. М., 1993.