БОЖИЧ И СЛАВА

Во времена идолопоклонства всякий сербский дом и всякое село имели своего бога-покровителя. С принятием сербами христианства домашние боги были заменены христианскими святителями. Таким образом, произошел обычай славы или крестного имени. Все, кто славит как домашнего патрона известного святителя, считаются как бы родственниками, своими. Более всего славится святой Николай, затем святой Иоанн (зимний), святой Архангел и святой Георгий.

В день своего патрона каждый дом должен исполнить две важные обязанности: 1) помолиться Богу за живых и мертвых сочленов, причем совершить жертву своему святителю-покровителю и 2) принимать и угощать гостей — тех, кто в этот день не празднует свою славу. Такое пиршество продолжается в селениях иногда три дня, в городах же длится всего один день, и самое торжество совершается с большею простотой.

Так же, как всякая семья, «славит» свою славу в Сербии каждое село и каждая церковь. В селениях день святого-покровителя празднуется под особым, посвященным ему деревом, на котором вырезан крест. На самое дерево смотрят как на какую-то святыню. Оно называется запис, а все празднество — заветина и заключается в том, что после молебствия под деревом совершается крестный ход на поля и луга; затем происходит общая трапеза.

Церковная слава (то же, что у нас храмовый праздник) празднуется не только прихожанами, но на нее съезжается много народа и из других местностей. Эти саборы играли особенно важную роль в жизни сербского народа во время турецкого владычества, так как давали возможность обитателям различных нахий (областей) договориться на них об общественных делах.

На таких саборах после Божьей службы следует обед, а затем — игры и танцы; слепые нищие и цыгане поют при этом под звуки гуслей разные песни, преимущественно эпического характера.

День святого Саввы, просветителя славян, празднуется во всей Сербии с особой торжественностью, так как этот святитель считается покровителем Сербии.

Из других праздников самым важным считается у сербов Божич (Рождество Христово). Накануне этого дня из каждого дома отправляется кто-нибудь в лес, чтобы срубить и принести несколько молодых деревьев, по числу мужчин в доме; это так называемые бадняки (а самый Сочельник называется бадний день), которые, когда смеркнется, вносятся в кучу и кладутся в огонь. В этот вечер молодежь ходит из дома в дом колядовать (как у нас в Малороссии). В день Рождества каждая семья обязательно должна иметь у себя на столе жареного поросенка.

Весенний праздник святого Георгия празднуется очень весело, как знамение оживающей после зимнего сна природы. В этот день на рассвете, еще до прихода солнца, все спешат выкупаться в реке или же дома в воде, принесенной с вечера, в которой пролежали ночью зеленые ветви и цветы. В песнях, соответствующих этому дню, поминается Ладо.

Языческий праздник в честь солнца перенесен на христианский Иванов день. Накануне его женщины плетут венки из цветов и украшают ими дома и другие строения. А в самый Иванов день знахарки идут по полям и лесам собирать лечебные травы. Из амбаров выносятся на солнце семена, предназначенные для посева. Вечером всюду зажигаются костры, через которые прыгают и малый, и старый.

В субботу перед Троицыным днем совершается тризна по умершим (этот день называется Задушна Субота), а на самую Троицу народ всюду веселится: поют, танцуют коло (хоровод) и т. п.

Когда начнутся летние полевые работы, с которыми трудно справиться семьям инокосным (где мало рабочих рук), то они созывают мобу, то есть соседей, в помощь. На мобу идет обыкновенно молодежь обоего пола, которая за работой поет и шутит, а вечером возвращаются все вместе к хозяевам, обязанным приготовить работавшим обильное угощение.

По окончании полевых работ сербские поселяне охотнее всего собираются во время варки сливовицы. Тут за пробой новой сливовицы идут оживленные разговоры о прошлом и настоящем, а нередко зазвучит и юнацкая песня гусляра. В другое время народ собирается по механам (постоялым дворам), где пьется ракия (водка) и кофе, в последнее время в Сербии стало распространяться и потребление пива.

Женщины собираются «на пряжу» и на посиделки, во время работы поют песни.

При встрече сербы всегда приветствуют друг друга словами «добро ютро», «добро [60] вече» или «помози Бог!», на что следует ответ «Бог ти помогао!». Первым приветствует обыкновенно старший младшего, идущий сидящего, обгоняющий отстающего.

Одежда сербов, особенно женская, очень живописна и отличается красивыми узорами. К сожалению, в городах она все более и более вытесняется общеевропейским костюмом.

Мужской убор состоит из рубашки с красными нашивками (в некоторых округах) на груди и на рукавах. В иных округах носят холщовые порты, в других только широкие чакширы из серого, белого или черного сукна; ноги обуты в шерстяные носки и кожаные опанки (род сандалий). Верхнее платье состоит из суконного жилета (елек или джемадан), который у стана подвязывается широким поясом, по большей части красного цвета. Сверх елека, а летом прямо поверх рубашки надевается фермен — тоже суконный и без рукавов. Зимою носят подбитый ватою гун или кожух из овечьей кожи. В восточных округах часто встречается еще долама — длинный кафтан из белого сукна, вышитый шнурами. На голове прежде носили феску или меховую шубару, а теперь все более входит в употребление круглая шляпа с полями — шешир. В долине Моравы сохранился еще турецкий обычай носить феску, обмотанную сверху шалью; в восточной Сербии и зимою, и летом носят, почти не снимая с головы, шубару.

Вся верхняя мужская одежда делается почти исключительно из грубого самодельного сукна — на востоке белого, а на западе преимущественно темного цвета, с отделкою из черных или синих шнуров. У зажиточных людей верхняя одежда делается из тонкого сукна и вышивается золотом, а для зимнего платья делается подбой из лисицы, ноги обувают не в опанки, а в полусапожки или высокие сапоги.

Женская одежда чрезвычайно разнообразна в Сербии, притом каждая область имеет свои особенности; иногда рядом лежащие селения различаются покроем и цветом женского костюма. Очень оригинальны головные уборы, которые образуют пять типов: коньга, феска, обмотанная платком, тервеля, ручник и забратка. Рукава и грудь рубашки обыкновенно разукрашиваются различными цветными вышивками. Поверх рубашки надевается сукня, состоящая из куска домодельного грубого сукна или из двух пол — передней и задней, закрепленных поясом. Особенно красиво изукрашен передник (коцелья), который летом надевается прямо на рубашку. Верхнее платье составляет суконный елек без рукавов, зимою же поверх него надевается кожух или памуклия на ватной подкладке. Обувь состоит из опанок, а женщины из зажиточных домов носят полусапожки; они же по праздникам надевают верхнюю одежду из тонкого сукна, вышитого золотом. Головные уборы украшаются золотыми и серебряными монетами; из монет делаются и ожерелья; ими же в некоторых округах отделывается спереди и елек. В волосы вдеваются искусственные или живые цветы. Девушек отличают от замужних по головному убору, так как девушки никогда не носят коньги (род повязки), а там, где носят феску, они не повязывают ее платком, а только обматывают косою; в других местностях девушки украшают голову лишь цветами.

Женщины-горожанки сохранили еще по большей части народный костюм (девушки носят его редко), но сделанный из более тонких и дорогих тканей, чем у поселянок, и с золотыми вышивками; на шее носят ожерелья из золотых монет, бус и. т. д.; на ногах — полусапожки. В Лесковаце, Власотинцах и Враньи, а таже в Шабацком округе женщины носят шальвары из бумажной или шелковой материи.

Прибыли мы в знаменитую, давно желанную и славную Москву, где отдохнули денек, а потом пошли пройтись, дабы усладить сердце и глаза. Но человек в столь обширном городе, тем более тот, кто ранее ничего подобного не видел, что он увидит прежде всего, чему удивится: древнему кремлю, церквам, дивным дворцам или лавкам? Надо, чтобы ребенок здесь родился и вырос, и то лишь к старости он о Москве получит представление; а не то что я, выросший почти что в горах, — как будто человек из темной комнаты вышел на белый свет или на снег поглядел, и ему сразу же зрение изменило, пока он мало глаза не протер...

Здесь мы слышим, что Прозоровский находится недалеко от Москвы (он был один из русских вельмож). Я и Теодор Филипович... сели в коляску и поехали к нему во дворец. Там переночевали, а рано утром госпожа провела нас в одну теплую комнату и сказала, что господин еще занят. Мы сидели на стульях, а она поставила самовар и подавала нам чай. И как только мы выпьем, она опять наливает. Потри или по четыре чашки выпили, а милая госпожа нам опять наливает. Я говорю Теодору, что больше не могу, а он мне отвечает: «Выпей и переверни стакан». Так я и сделал, и она, слава Богу, перестала угощать. Теодор разъяснил: «Такой здесь порядок — пока не перевернешь стакан, они так и будут наливать». Потом мы долго смеялись, но и научились кое-чему из обычаев.

Лаза Костич

БОЛЬШИЕ, СИЛЬНЫЕ И СТРАШНЫЕ

(1849) Прошел слух, что русская армия двинулась на венгров, и никто более не сомневался, что им пришел конец.

Наш народ еще в начале восстания верил, что русские придут, если сербы окажутся в опасности. Я хорошо помню, как мы, дети, говорили об этом, когда наша армия начала отступать после Баймока. Рассказывали, какие эти русские большие, сильные и страшные, и что им не нужны ружья, а на штурм они идут с огромными, многожильными бичами и кого достанут ими, тот уж и не встанет.

После Вилагоша я видел одного русского генерала в Митровице — он, должно быть, задержался по пути в Белград. Наблюдал, как у церковных ворот его встречал поп в облачении, как он крестился и целовал крест. Меня крайне удивило, что это был совсем обычный человек, ведь я думал, что увижу настоящего великана.

В то время мы все, и дети тоже, были уверены, что русские пришли, чтобы помочь сербам, ибо светлый лик великого царя русского не может вынести, когда страдает его кровь и его вера. И если бы кто-нибудь тогда сказал нам, что русская армия пришла ради австрийского императора, мы рассмеялись бы ему в лицо, как человеку, который и сам не знает, о чем говорит...

... Не раз по моем возвращении задавали мне вопрос, что такое сербский народ?

Когда посмотришь на него, сидя в коляске, и увидишь серба на поле с его парою волов, тогда глазу кажется, что перед ним медленно, лениво и в спокойном обладании своей личностью идет малоросс, хохол Полтавской губернии: тот же общий контур, тот же приблизительно костюм, то же бритое лицо с длинными усами, те же наружные движения, тот же рост...

Но когда подойдешь к этому сербу и начнешь с ним говорить, то сходство это значительно ослабляется: степень развития другая и характер как будто другой.

Серб гораздо менее развит малоросса.

В характере его есть черты, отсутствующие в хохле, например: добродушие, наивность, доверчивость.

Зато, сколько мне показалось и сколько мне говорили, есть и схожие с малороссом черты: упрямство и лень.

Мужчины представляют собой тип довольно красивый и стройный, средний рост преобладает, маленького роста почти не видать.

Женщины красивы, но красота эта представляет что-то слишком однообразное и неоживленное — слишком мало игры физиономии на женских лицах.

Народ вообще груб, невежествен и необразован до последней степени.

Руготня самыми невообразимыми словами и ужасное кощунство в этой брани — явление самое обыкновенное в народе.

О религии он почти не имеет понятия; церквей почти нет, а священники эти скорее поверенные в делах своих прихожан, чем служители церкви.

В армии при каждой чете есть свой поп.

Как мне рассказывали офицеры, попы эти ничем или весьма мало отличаются от своих прихожан уровнем образования; занимаются тем, что рассказывают своим односельчанам разные сплетни про деревню, ссорят людей между собою и вообще держат себя до такой степени ниже своего призвания, что русские офицеры подчас принуждены были принимать относительно попов этих строгие меры дисциплины.

В нравах простонародья сельского, как простонародья городского, относительно распущенности нет разницы.

Замужняя женщина не считается в народе обязанною быть своему мужу верною.

Всякие семейные скандалы суть явления самые обыкновенные, никого не удивляющие.

И если прибавить к этому, что нередко в этих любовных похождениях играет роль поп прихода, то легко себе представить, что это за нравственный уровень.

Но рядом с этим вы никогда не услышите в сельском быту о краже, о мошенничестве, об убийстве, о грабеже и тому подобных преступлениях.

Серб села инстинктивно честен.

Он также инстинктивно добр.

Эти две черты, сохранившиеся в народе сельском, объясняются общим довольством в материальном быту.

В Сербии до войны не было нищих...

Все в Сербии более или менее богаты, то есть имеют свое собственное состояние и наслаждаются жизнию.

Очень богатых людей почти нет; уровень массы почти везде одинаков; нет страсти к наживе, нет цели обмануть или похитить; кулак в Сербии немыслим иначе как в роли содержателя мианы (Кофейни. — Ред.)

Вот это-то общее благосостояние, общее наслаждение жизнью и объясняет, почему в Сербии нет солдат в пехотных и конных милициях, и нет потому, что стой минуты, как серб поступил в ряды войска, не имея понятия о нравственной стороне своей службы, он испытывает одно лишь: лишение разом всего того, к чему он привык, с чем он сжился, как с условиями жизни, без которых она для него немыслима.

Это — рыбы, взятые из реки и пересаженные в стоячую воду.

Оттого главная духовная черта в этом солдате есть непреодолимая тоска по дому или по куче, как говорят сербы, то есть самое естественное и понятное желание быть дома.

Сербы, вообще, народ невеселый: песни их заунывны и скучны. А когда эти заунывные песни поются ими на боевой стоянке и получают интонацию той душевной тоски, которая солдата грызет и гложет, — тогда слушать эти песни нет никакой возможности, так вас за душу и тянет: нервы все расслабляются и, точно заразительная болезнь, это нервное состояние тоски переходит от поющего ко всем слушающим его соратникам.

Не раз русским офицерам приходилось приказывать не петь, а выучить серба петь веселую и лихую русскую солдатскую песню оказывалось совершенно невозможным.

Вообще, как я подметил уже в дороге, где сталкивался с разными типами из народа, зрелище русского есть для серба что-то такое, к чему он доселе не может привыкнуть.

Смотрите, как смотрит он на этого русского: глаза так и вытаращены, лицо выражает какое-то сверхъестественное изумление, и все-таки от изумления к пониманию этого русского он никак не может перейти.

Но если серб изумлен видом этого русского, идущего весело в ад, то не менее изумлен русский простолюдин, вступающий в любую сербскую деревню, духовными отношениями серба к войне.

Не говоря уже о том, что у бедного серба в этом состоянии изумления чисто ребяческого и дикого относительно русского и в этом не покидающем его ни на минуту ужасе к войне не может вырваться сердечного порыва восторга к этому русскому (этот вопрос дело будущего) — русского изумляет то, что этот серб не протягивает ему дружески руки в знак сочувствия со словами «добро, братец, пожаловать».

Серб стоит перед ним, разинув рот, и с благоговением готов ему все отдать, если тот вздумал бы взять, но сам от себя он не знает, как и подступиться к этому страшному существу, идущему на войну в виде добровольца. После этого легко ответить на вопрос: рады ли сербы воевать?

Народ не может даже постигнуть, из-за чего это бедствие где-то в Сербии происходит: нравственные побуждения войны, честь, патриотизм, услуга угнетаемым братьям — для него понятия или чувства несуществующие, а внешние или материальные заботы, как-то: увеличение земли, добыча, королевская корона, — все это для него мысли, никогда не бывавшие в его голове.

Он одно знает: ему было хорошо, он ни в чем не нуждался, ни над чем не тосковал.

А теперь ему не хорошо, он нуждается в ушедших из дома, когда он дома, и в доме, когда он на войне.

Он работал для себя.

А теперь явились какие-то повинности работать для других.

Взявши все это вместе в соображение, серб находит причины ненавидеть войну, но причины, освещающие эту совокупность бедствий каким-то духовным светом, и облагораживающие, и облегчающие эти подвиги самопожертвования, — для него не существуют...

В мирное время Сербия одна из прекраснейших стран Европы. Плодородная почва, хороший мягкий климат, горы, изобилующие минералом, реки с хорошею рыбою и прекрасные дубовые леса — все это делает приятное впечатление. Сербы народ здоровый на вид: энергический, южный, правильный тип с резкими очертаниями; здесь преобладают брюнеты. Таких неприятных, обрюзглых овалов, какие попадаются у нас зачастую, вы здесь не встретите. Я тщетно старался уловить сродные нам, русским, черты у мужчин. Женщины же, напротив, часто напоминают наших, отличаются лишь, конечно в массе, большею правильностью, выразительностью черт и смуглостью лица. Прекрасные карие и черные глаза здесь вы встретите на каждом шагу, зато голубых я не видал. Сербы отличаются добродушием и мягкостью в обращении; в последнем они мало уступают полякам, но не льстивы. Они степенны в движениях и апатичны, как малороссы, впрочем, не бесхитростны, — это результат слабости и векового порабощения. Женщины совершенно свободны в движениях, живы и в умственном развитии если не выше, то и не ниже стоят мужчин; красотою и типом они подходят к итальянкам, только с более овальным очертанием; грацией напоминают полек, а тактом, степенностью и задушевностью — русских женщин. У них незаметно страстности и чувственности женщин южных стран и отличаются нравственностью. Турецкое иго со своею гаремной жизнью не могло совратить семейного быта сербов, оно дало только дурные следы в религиозной индифферентности, в искажении славянского языка турецкими словами, в домашней обстановке кучи (дома) и в страшных ругательствах, превосходящих русские, так как соединены с святотатством; впрочем, так как сербы народ более или менее выдержанный, то слышать брань приходится редко; это не то что русский человек, принадлежащий даже к лучшему обществу, для большего красноречия любит в холостой беседе примешивать к своей речи крепкое словцо, что называется как соль к щам, как масло к каше. В Сербии вас поражает отсутствие внешних проявлений религиозности. В церквах вы не увидите толпы народа, вы даже не заметите особенно собравшихся старичков и женщин, этого постоянного контингента в наших храмах; мне случилось зайти в первую церковь в Кладово, богатое местечко на берегу Дуная, и, несмотря на то что это был воскресный день, кроме русских добровольцев почти никого не было. По архитектуре и внутренней обстановке лучшие церкви и соборы уступят нашим даже в богатых селах, конечно, за некоторыми исключениями, например собора в Белграде, где служит митрополит. Церковные принадлежности они получают большею частью из России; церковное пение не производит приятного впечатления для слуха, привыкшего к замечательным певчим собора святого Исаакия и придворных в Петербурге, исполняющих концерты Бортнянского и других духовных композиторов. Сербский напев напоминает мне старый лаврский напев в Киеве, не отличающийся музыкальностью и концертной выработкою. Наши певчие в русской походной церкви в Белграде составляли контраст с сербскими певчими, как звезды первой величины. Эта маленькая страна, географически поставленная между сильными соседями, прежде служила ареной передвижения различных народов. Вспомним историю Запада, кто в Сербии не перебывал; а потом естественно она должна была отклониться в языке, типе и обычаях от других славянских народов, в особенности русских и поляков. Как в нашем языке много галлицизмов и татарских слов, так и у них немецких и турецких; но, зная славянский и немецкий языки, при небольшой практике возможно в четыре-шесть месяцев научиться сербскому языку. Я знал некоторых добровольцев, которые в этот срок уже понимали и объяснялись очень легко по-сербски. Сербия страна земледельческая; мануфактура же и промышленность совсем не развиты; вы здесь не увидите ни фабрик, ни заводов. Деятельность серба сосредотачивается в земле: плодородие почвы так велико и тучность ее так значительна, что снимают иногда в год по два посева кукурузы или пшеницы. Торговля превосходными курчавыми свиньями в особенности распространена в Сербии, так как дубовые рощи способствуют их откармливанию; профессия эта послужила за границей поводом называть сербов в насмешку свинопасами. Но богатство их лежит более или менее в поземельной собственности. То, что сербы обязаны покупать мануфактурные товары за границей, нисколько не вредит их финансам, так как вывоз сырья преобладает над привозом. Так как торговля больше внутренняя и вообще незначительная, то городских жителей очень мало; сербские города размером как большие наши села; лучший и самый большой из них, Белград, имеет около 30 тысяч жителей, следовательно, не больше нашего города Орла или Смоленска... Странно только, что... при изобилии всевозможных иностранных журналов вы с трудом найдете русскую газету, даже лучшие отели их не имеют. Русским языком и литературой никто не занимается; между тем как серб или сербиянка из городской более или менее зажиточной семьи часто знают немецкий. Духовной связи между нами и сербским народом не было; они нас знали как политическую единицу, но не нашу жизнь и социальный строй; разве за исключением некоторых славянофилов, занимающихся пререканиями с нашими за преобладание и первенствующее значение в славянском единстве. В городках и деревнях чистенькие белые домики, вымазанные глиной, как в Малороссии, придают веселый и приятный вид, хотя немощеные улицы и грязны в дождливое время года; в окнах домов очень часто имеются железные решетки. Домашняя обстановка серба устроена на турецкий лад, говоря, конечно, про большинство, то есть сельский люд: три, четыре комнаты, кухня и крыльцо чисто прибраны; большие широкие диваны, ковры во всю комнату и еда на полу. Стол у них отличный; кофе утром, всегда несколько блюд за обедом и вино. Сербские столовые красные и белые вина превосходны; чистые, без всякой фабрикации, они неизмеримо выше всяких медков и баснословно дешевы. Вне города платят за бутылку 5-10 копеек, а в отелях — 1 франк. Все кушанья страшно приправлены перцем (паприкой). Вообще в Сербии везде и во всем видишь полное довольство и достаток. Добрый король Франции Генрих IV, говоривший, что он был бы счастлив, если бы последний из подданных его имел каждый день курицу, очутившись в Сербии, вероятно, не знал бы, чего пожелать. Отчасти они напоминают быт наших мелкопоместных помещиков, но трудолюбивых и домовитых, без желания выбраться в чиновничество и служить на государственной службе. Русский царь, как у сербов, так и у черногорцев, пользовался во все времена большой популярностью, и зачастую портреты наших императоров можно найти в сербских домах... Пользуясь полною политическою свободою, серб потягивает вино, сливовицу и трубку, совершенно чувствуя себя счастливым.

Текст воспроизведен по изданию: Сербы о русских, русские о сербах // Родина, № 10. 2003

© текст - ??. 2003
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Николаева Е. В. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Родина. 2003

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info