СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛАМАНСКИЙ В.

ИЗ ЗАПИСОК О СЛАВЯНСКИХ ЗЕМЛЯХ

Сербия и южно-славянския провинции Австрии.

Статья вторая и последняя.

Ученая и литературная деятельность в Сербии.

Теперь постараюсь ознакомить читателей с важнейшими явлениями сербской словесности, именно в княжестве. Опуская произведения изящной словесности, как непредставляющия ничего особенно любопытнаго, обратим преимущественное внимание на деятельность Дружтва Србке Словесности в Белграде и на труды лучших ученых сербских, которые почти все сосредоточены в изданиях этого общества. Для нас русских, как и для самих сербов, особенно занимательны и важны труды тех ученых, которые посвящают себя разработке и изучению сербской старины и народности. В этом отношении в Сербии занимают теперь первое место г. Янко Шафарик и г. Даничичь.

Племянник великаго слависта, г. Я. Шафарик собственно медик по своему школьному образованию; но с детства живя в доме своего дяди, он рано получил наклонность к археологическим и историческим занятиям на почве славянства. В дяде своем он имел такого наставника и учителя, который не только заменял ему, но и во многих отношениях превосходил целый систематический университетский курс. Лет 20 тому назад поселившись в Сербии, своею почтенною деятельностью врача, преподавателя физики и сербской истории, особенно же, как сербскаго писателя и ученаго нумизмата, издателя памятников, редактора Гласника, хранителя музея и начальника публичной библиотеки, г. Янко Шафарик оказал огромныя услуги юной сербской образованности и славянской науке вообще. Составлением замечательной коллекции сербских монет и строго ученаго прекраснаго описания их, изданнаго в Гласнике (III, 189-261; V, 212-223; VI, 160-208; VII, 194-230; VIII, 264-282) и изданием превосходнаго сборника материалов сербской и [354] вообще южно-славянской истории, собранных в венецианском архиве и напечатанных в Гласнике и отдельно, г. Шафарик положил твердыя начала сербской историографии, которых ей вообще недоставало и после почтенных трудов Раича, Энгеля, Пеячевича, П. Шафарика, П. Григоровича, Майкова и Гильфердинга. Г. Шафарик представил описание с рисунками около 200 монет, преимущественно сербских и нескольких болгарских; из них очень много совершенно новых, доселе неизвестных, по большей части доставленных г. Шафарику от почтеннаго собирателя сербских древностей, С. П. Верковича. Не перечисляя всех новых монет, укажем только на одну из них, наиболее важную, и вместе приведем объяснение г. Шафарика, которое кидает новый свет на один из запутаннейших периодов сербской истории, именно от смерти Стефана Душана (1356) до косовской битвы (1389). Я хочу указать на совершенно неизвестную доселе серебряную монету с изображением на одной стороне Иисуса Христа, а на другой след важной надписи: в ха ба блговерни краль Марко. Сравнив свидетельства двух недавно открытых г. Верковичем надписей: одной на церкви монастыря Преображения, Зерзе, что между Охридом и Вегесом, и другой на церкви св. архангела Михаила, в Прилине, ¹ с свидетельством очень важнаго, недавно им же изданнаго тропошскаго летописца ², г. Шафарик своими изследованиями положительно доказал, что когда по смерти Уроша (1367) настало в Сербии разновластие, то Вукашин († 1371), а за ним его сын Марко господствовали в своих пределах совершенно независимо, так что чеканили даже свои монеты. Эта монета подтверждает, следовательно, достоверность тропошскаго летописца.

Здесь я позволю себе указать на разсказ этого летописца о Марке, раскрывающий внутренния причины падения сербскаго государства. По смерти Вукашина (1371), шесть лет продолжалось в Сербии безгосударное время «за несогласие князей», «свакий (князь) своими странами управляше». Наконец, по стараниям духовенства, особенно архиепископа Ефрема, собрались в 1377 г. эти удельные князья в Призрине и избрали великим князем Лазаря Гребляновича, сына дочери короля Милушина и греческаго императора Андроника. На этот собор в Призрине не был вовсе приглашен управлявший Захлумьем и Герцеговиною, Николай Алтоман, а Марко был один [355] из князей, нe присягнувших Лазарю. Он сам, по словам летописца, надеялся быть королем и, не желая повиноваться Лазарю, тайно бежал из Призрина к себе в Прилин. Лазарь, по словам летописца, принужден был, против своего желания, пойти на Марка и разорить его земли. Марко бежал тогда к Амурату и признал его государем — повинуся ему. «И пребивает Марко прочее при Амурате во службах по вся днии, подвизаяся и раздражая Амурата на Лазара и державу его. Такоже и до князей российских писа, а попайвшая до Байоша своего зета, ему же извести, что в скоре султан Амурат со своим воинством придет на Лазара, и аще победит его, отдаст царство Баиоши». Наконец Амурат двинул на Лазаря свое войско, предводимое, по словам летописца, Марком и его братом Андреем. «Марко же к Прилину и прочим странам своего владения прежде бывшаго с воинством турским обхождаше, приемля градов без боя». Уже одно то обстоятельство, что Марко кралевич стал любимейшим героем народнаго эпоса, доказывает, что раздробление Сербии по смерти Вукашина опиралось не на личных только интригах и несогласиях сербских великашей, а напротив на племенных антипатиях, или, употребляя выражение г. Костомарова, на федеративных стремлениях самаго сербскаго народа. В самом деле, в раздорах сербских князей, о которых говорит тропошский летописец, виден какой-то антагонизм между югозападною и северовосточною ветвию сербов. Этот антагонизм отражается и на личных суждениях и симпатиях летописца. Приверженец князя Лазаря, противник Марка, Антомана и Байоши, он говорит по поводу последняго: «Баиоша не был добар на веры, токмо притворно, якоже обично всегда ест у зеланов и пределах земли той, токмо страха ради притворался до времене».

Вообще история сербскаго народа указывает на значительное преобладание в нем духа областнаго, партикуляризма, под общим духом внутренняго единства. В этом состоит едва-ли не существенное его отличие от русскаго народа. Разумеется, падение сербскаго государства объясняется и другими внутренними причинами, а именно неравномерным распределением богатства между его подданными, низким состоянием массы народа, себров и отроков, большими политическими правами высших властелей, их все более увеличивавшимся удалением от народа в образе жизни на манер иностранной, преимущественно греческой и венецианской, и наконец сильною испорченностью нравов сербскаго общества XIV века. Сам Душан не отличался нравственною чистотою; его полководец Юра [356] Исета передает за деньги венецианцам крепость Скрадин ³; Вукашин убивает Уроша; побочнаго сына Душана, Владимира, князя Эпира и Албании, умерщвляет его дворный началник Фома, любовник его жены, по ея наущению. Духовенство было также развращено. Перед избранием патриарха Ефрема, между сербскими иерархами происходили соблазнительные раздоры. «Таковии были в тое время — говорит тропошский летописец — наши духовнии, да не могли согласитися целое лето, овии убо достойнейшии, иже быша избрании, едины отравою умерщвлены быша; ини же оружием избиени быша един от другаго, желающе сваки себе; и сицева несогласиа возрастоша и падение умножися».

Кроме издания тропошскаго летописца, мы обязаны г. Шафарику и обнародованием других важных источников сербской истории. Все они помещены в различных книгах Гласника. В этом отношении особенно замечателен Сборник, составленный г. Шафариком из драгоценных актов архивов Венеции, куда он был послан, в 1857 году, от общества сербской словесности. Собрание и издание этих актов приносит величайшую честь и обществу и г. Шафарику. Нельзя достаточно похвалить усердие г. Шафарика, который в течение двух месяцев списал слишком 550 грамат на латинском языке, с 1225 по 1518 год и, сверх того, составил перечень других сербских и южно-славянских актов венецианскаго архива, списать которые не позволило ему время. По этому каталогу можно судить о громадном богатстве венецианских источников сербской и южно-славянской истории вообще. См. Eleuchus Actorum spectantium ad historiam Serborum et reliquorum Slavorum meridionalium... quem... confecit Dr. Joannes Schafarik. Belgradi. 1858. Сборник же списанных им актов, г. Шафарик издал в Гласнике и отдельно, под заглавием «Acta Archivi Veneti spectantia ad historiam Serborum et reliquorum meridionalium». Здесь помещено очень много важных документов, живо рисующих и определяющих отношения Венеции ХIII, XIV, XV веков к различным славянским общинам Далмации, которая обыкновенно в то время называлась Славонией, на «mandetur omnibus noctris vectoribus Sclavoniae (1332); de civibus Pagi, Nonae seu alicujus alterius civitatum nostrarum Sclavoniae (1345), ad terras nostras Sclavoniae, videlicet Spaletum, Tragurium et etiam Sibenicum. Крепости Скрадин и Клисса называются claves terrarum nostrarum Sclavoniae. [357] Балтичи иногда называются barones maritimae Sclavoniae. Хорвация также носила это имя: Johannes banus totius Sclavoniae (1309), banus sclavoniae et alii Ungari (1348). Эти акты раскрывают ту слабость сербскаго и хорватскаго народов, которая происходила oт их несогласий. Относительно государственнаго единства сербская народность, быть может, самая несчастливая из всего племени славянскаго. Никогда еще в своей истории сербский народ не бывал всецело соединен, не выступал как одно плотное целое. За господство Далмации борются Венеция и Венгрия. Сербия при Душане и Босния в XIV-XV веках постоянно стремились к влиянию в Далмации, но или успевали слабо, или своими успехами помогали только Венеции, которая очень ловко разработывала их силы в свою пользу. Когда в 1355 г. возникла война Венгрии с Душаном из-за крепостей Клиссы и Скрадина, бывших до того в руках венгерцев, то Венеция тотчас решилась воспользоваться этим для того, чтоб приобресть себе эти ключи тогдашней Далмации. При слухе о походе сербов, тотчас было решено в Венеции постараться о покупке у Душана этих крепостей или по крайности о том, чтобы оне достались во власть Душана — знак, что Венеция мало опасалась Сербии, во всяком случае не так, как Венгрии. В сборнике г. Шафарика напечатаны превосходные документы об отношениях Венеции к Сербии при Стефане Душане (1336-1356). Так есть несколько грамат, разрешающих пропуск оружия, судов, военных людей из Венеции в Сербию ⁴. Еще важнее переговоры Душана с Венециею относительно завоевания греческой империи. Раскрывая величавые замыслы Душана с одной стороны, они указывают, с другой, на его безсилие [358] осуществить их без помощи и содействия Венеции, которая, владея обширными землями в византийской империи, не могла желать усиления империи Душана. Впрочем, из ответов Венеции на предложения Душана видно, что умная, разсчетливая республика не ошибалась насчет истиннаго величия и прочности монархии Душана и как бы предвидела ея близкое распадение. В 1340 году впервые, кажется, обратился сербский государь к Венеции с более подробными предложениями, отчасти напоминающими сношения другаго монарха славянскаго, именно Ивана Васильевича Грознаго с северною Венециею, Англией. В этом году, через своего посланника, Душан изъявил желание быть принятым в число граждан венецианских, для того, чтоб ему можно было поселиться в Венеции с своим семейством и со всем имуществом, в случае, еслиб ему пришлось бежать из своего государства от внутренних врагов (videlicet dominos in circuitu regni ipsius commorantes, quorum occupavit civitates, castra, fortalitia et contractas, quia in statu pacifico secum vivere noluerant). Затем он предлагает Венеции военную помощь против ея неприятелей, как внешних, так и домашних: promittimus vobis de gente nostra quiugentos armatos equites quando et quotiescunque expediens videritis, in vestrum subsidium destinare, etiam si ad partes opportunum fuerit Lombardiae, domini regis sumptibus et expensis; et etiam si cum vestro fuerit commodo, promittimus personaliter cum nostro exercitu in vestrum juvamen et auxilium interesse. С своей стороны Душан надеялся на такую же помощь и от Венеции; далее обещает безопасность купцам венецианским в своей монархии и свободный пропуск через его владения в Константинополь и греческую империю (imperium Romaniae); все убытки, которые бы они понесли от его подданных, он обещает вознаградить из своей казны (de camera nostra); просит республику прислать к нему начальника (aliquem vestrum nobilem, cui possimus loco vestri vocis oraculo spopondere, sanctis juramentis debitis deponentes, universa et singula in perpetuum servaturos domino duci et com. Venetiar. praefatae). В заключение просит от Венеции двух галеотов (duo corpora galearum, quas ad nostras expensas facienus armari) дия перевозки нa остров Кипр нескольких его властелей, которых он предназначил отправить в Иерусалим с большою суммою денег (cum magna quantitate pecuniae) для построения там монастыря и храма Спасителю, во исполнение обета, даннаго им по случаю его выздоровления от тяжкой болезни (ita quod medici totaliter de nostra convalescentia desperabant). Венеция [359] приняла Душана в число своих граждан; на все предложения его союза, она отвечала с благодарностью, но очень глухо и уклончиво. В жалованной грамате Душану на гражданство говорится о старинной приязни сербских кралей к Венеции в следующих замечательных выражениях: «scimus namque quod serenissimi domini reges Serviae ad ducatum nostrum semper amorem intimum, grata exhibitione operum demonstrarunt, ad eo quod propinquitatis affinitas hinc inde antiquitus emanavit».

В сборнике г. Шафарика первый акт, относящийся до сношений Венеции с Сербиею, принадлежит 1301-му году. В 1345-м году, во время возмущения Задра, отложившагося от Венеции и передавшагося на сторону Венгрии, Стефан Душан снова обратился к Венеции с предложением послать свое войско против мятежнаго города (V cent. armigeros et plures de suis castris et exercitu, meliores veraciter eligendo, theothonice jam armatos, usque ad guerrarum fruitionam, suo stipendio, risicho et fortuna). Венеция поблагодарила Душана за предложение, но отказалась от его помощи, за неимением надобности: ad praesens habemus exercitum nostrum potentem in mari et terra. В 1346 г. прислал Душан Венеции уже более важныя предложения, которыя отклонены Венециею очень искусно. Поздравив его с венчанием на царство греческое (de coronatione sua in imperio Cpolitano), Венеция отвечала касательно заключения взаимнаго союза для приобретения Константинополя (pro acquisitione imperii Constantinopolis), что возмущение Задра и договоры с империею, которых было бы нечестно нарушить, не позволяют ей вступить в этот союз. Таким же отказом отвечала Венеция и на предложение Душана послать своего посланника в г. Задр для посредничества. Однако, через три месяца после того, сама Венеция просила Душана, при его свидании с королем венгерским, подкрепить своим посредничеством требования венецианских посланников по вопросу о Задре. В 1348 г. по просьбе Венеции, Душан снова явился посредником между нею и Венгрией. Но республика вовсе не желала усиления сербской державы, и в 1349 г., во время войны Душана с Босниею и греческою империею, она решительно стала действовать в пользу заключения мира между воюющими сторонами. В 1350-м г., 13-го апреля, посланник Душанов Михаил Бучя явился в Венецию с следующими предложениями: 1) чтобы дож приехал в Дубровник для личных переговоров с царем; 2) чтобы царя, царицу и их сына Уроша с наследниками сделать гражданами Венеции, как уроженцев венецианских; 3) чтобы они пользовались [360] в Венеции полною свободою и безопасностью, не могли быть выданы никому на свете, чтобы имели право владеть землями в Венецианской области, подобно уроженцам венецианским; 4) чтобы в случае, если царь и его сын поселятся в Венеции, получали бы они известное содержание (provisionem seu regaliam, sicut pro honore imperialis culminis et celsitudinis ducalis videbitur convenire); 5) чтобы заключить военный союз для взаимной помощи; 6) так как царь приобрел и завоевал 10-ть частей Греческой империи, кроме Константинополя, которым не мог овладеть (quam expugnare et subjugare nequit), то чтобы Венеция помогла ему на море, людьми и судами; по взятии Цареграда хочет царь, чтобы все деспотство перешло к республике венецианской, а если она не желает деспотства, то царь обещает с помощью морских сил дожа, напасть на город Перу (принадлежавший тогда генуэзцам) и, если овладеет им, отдать его венецианцам ⁵; 7) чтобы была свободная торговля, как для сербов в области венецианской, так и для венециан в державе сербской; 8) чтобы в случае самой войны у венециан, сербы не помогали ея неприятелям, а также и наоборот. Далее говорится о бане боснийском и об убытках, понесенных одним венецианцем в Авлоне. Венеция дала гражданство Душану, его сыну, и жене, и наследникам, согласилась на статью о торговле, ибо в этом отношении она могла только выиграть и никакого соперничества сербов не могла опасаться, на важнейшия же предложения, о свидании дожа с Душаном в Дубровнике и о союзе против Греческой империи, отвечала решительным отказом, заметив на первое, что дож по закону не может оставлять Венеции, а на второе, что с империею республика находится в дружбе и приязни, скрепленной присягою; она не может ее нарушить без унижения собственной чести и достоинства. Посему, прибавляет ответ, его царское величество может извинить наш отказ (Quare potest nos serenitas imperialis habere a petitione praemissa merito excusatos). Эти документы, впервые обнародованные г. Шафариком, проливают совершенно новый свет на отношения Стефана Душана к Венеции [361] и вообще на его политическую деятельность, которая во многом напоминает другаго славянскаго государя, именно чешскаго короля Оттокара II-го. Монархии Душана, Оттокара, равно как и другия южныя и западныя славянския державы, отличаются от русскаго государства скороспелостью и непрочностью, каким-то болезненным сочетанием широких внешних замыслов с внутренним безсилием, юношескою заносчивостью и легкомыслием. Все эти качества ярко выступают в переговорах Душана с мудрою, осторожною Венециею, которая, конечно, очень хорошо понимала эфемерное величие его монархии, составленной из таких разнородных элементов. Преувеличивая свое собственное значение, Душан, в упоении своими воинскими успехами, до того мало ценил образованность греков, их историческия предания, что считал возможным сохранить первенство сербской народности, когда бы он, государь сербов, стал восточным императором и владел Цареградом; между тем ему не удалось собрать и склонить в одно целое даже все земли, населенныя сербами, а образованность его державы была преимущественно подражательная, большая часть его государственных учреждений была сколком с греческих, так как все почти произведения тогдашней сербской письменности были переводами с греческаго или слабыми копиями с греческих образцов. С своей, несколько юнацкой точки зрения, Душан, кажется, мало уважал Венецию за ея торговый, меркантильный дух; по крайности, он не входил в виды республики, и после неоднократных ея отказов, с тою же настойчивою наивностью предлагал ей свои планы на счет Цареграда, повидимому вовсе не подозревая, что практическая мудрость не могла дозволить Венеции кинуться в такое рискованное и отважное предприятие, от самаго успеха котораго, очень сомнительнаго, она не могла ожидать себе никаких новых, особенных, выгод. Частыя сношения Венеции с Душаном, внешний почет, который она ему постоянно оказывала, проистекали из той же политической и коммерческой разсчетливости, повинуясь которой республика пользовалась Душаном для расширения своей торговли, для отвлечения от Далмации своего опаснаго противника, короля венгерскаго. В сборнике г. Шафарика, относительно Душана замечательно также известное уже из других изданий послание папы Иннокентия VI-го, 1355-го г., к венецианскому дожу Иоанну Градониго, исполненное упреков за союз его против короля венгерскаго с Стефаном Душаном и его сербами, с неприятелями и врагами Бога и веры католической, с королем и прочими сербами, отъявленными еретиками и [362] схизматиками (rege aliisque Rasenis). Папа снимает с него присягу и увещевает его ничего нe предпринимать против короля венгерскаго Лудовика, который намерен воевать против сербов для истребления в них еретической неправды (qui Rasenos eosdem, ad exstirpandum de partibus illis pravitatem hereticam, favente domino, expugnare proponit). О важных актах относительно Клиссы и Скрадина мы уже упомянули. Г. Шафарик напечатал в своем сборнике и грамату Венеции к великому князю московскому Ивану Васильевичу III-му, 1473 г., в которой правительство республики отвечает на грамату князя, переданную венецианцем Антонием Гизлярдом, и защищает своего секретаря Иоанна-Баптиста Тревизана от подозрений русских, будто он послан для возбуждения татар против московскаго князя. Послание прибавляет, что Тревизану поручено возбудить татар (imperatorem Tartarorum) против турок, чтобы удалившись от русских пределов, приблизиться им более к землям черноморским и к Дунаю, для стеснения общаго врага христианства, оттоманскаго турка, завоевателя восточной империи, которая, с прекращением мужеской императорской отрасли, принадлежит по праву счастливаго брака князю московскому (Turci Othomani, occupatoris imperii orientis, quod, quoniam stirps mascula imperatoria, ad vestram illustrissimam dominationem jure vestri fanstissimi conjugii pertineret).

В настоящее время г. Шафарик составляет подробный алфавитный указатель к этому сборнику, изданием котораго, повторяем, и этот почтенный ученый и сербское общество оказали большую услугу науке. Пожелаем, для ея успехов и для чести общества, чтобы оно не останавливалось на этом предприятии и вновь дало бы средства г. Шафарику для поездки в Венецию и для собрания в ея архиве новых драгоценных материалов сербской и вообще юго-славянской истории. В наше время наука — великая сила, и Сербия, если хочет объединить южных славян, должна развивать у себя любовь к занятиям не только сербскою, но и вообще югославянскою историею. Кроме своих изследований археологических и нумизматических и издания важных исторических памятников, г. Шафарик заслуживает глубокой благодарности и своими стараниями о собрании в Белграде важнейших старославянских рукописей. Сербии и всему славянскому миру он оказал большую услугу, умев оценить и направить почтеннаго собирателя древностей в Македонии, г. Верковича, который уже обогатил белградский музей многими драгоценными памятниками. Прежде, чем [363] сказать несколько слов об этом труженике, я не могу, в заключение замечаний о г. Шафарике, пройти молчанием его словацкое происхождение и не указать при этом вообще на заслуги словаков для южных славян. Как ни нова еще идея обще-славянской образованности, как ни слабо она развивалась поныне, однако, и теперь можно различить направление и характер деятельности каждой народности славянской. Словаки, по своему местоположению, наречию, истории составляют естественное звено между востоком, западом и югом славянскаго мира. Как ни скудна еще образованность и литература сербо-хорватская, но в ея истории блестят уже имена нескольких словаков, которые имели огромное влияние на сербов и хорватов. В самом деле, не говоря уже о Чапловиче, авторе прекрасной монографии о Славонии и Кроации, я укажу на четырех словаков, незабвенных в истории новейшаго просвещения сербов и хорватов. Оказавший громадныя услуги всему славянскому миру, словак П. Шафарик особенно много сделал для сербов. Не говоря уже об его долголетней, почтенной педагогической деятельности в Новом Саде, заметим только, что многие лучшие его труды посвящены были именно сербской народности. Самый важный и самостоятельный отдел его истории славянских языков и литератур посвящен сербскому языку. Другие труды знаменитаго слависта: Serbische Lesekörner, библиографико-историческия описания сербских рукописей и старопечатных книг, Pamàtky Jiho-Slovanuv составляют краеугольные камни сербской филологии и истории. Другой словак, Лудевит Штур ничего не писал посербски или о сербах специально, имел, однако, огромное, живое нравственное влияние на лучших нынешних писателей и деятелей сербских, так что они все время своего пребывания в Пожуне (Пресбурге) и вообще со Штуром справедливо считают светлым и отрадным, глубоко-знаменательным в своей жизни. В современной литературе хорватской, третий словак Шулек занимает одно из самых почетных мест и своими трудами, как по редакции журналов: Slavenski Jug 1848 и 1849, Jugoslavenske Novine 1850, Gospodarski list 1858 и 1859, так и по составлению прекраснаго немецко-хорватскаго словаря 1855-1860 и замечательных учебников по естественным наукам, действительно, оказал хорватам огромныя услуги. Заслуги четвертаго словака, г. Я. Шафарика сербской литературе мы уже видели. Замечательно, что все эти четыре словака протестанты, к которым принадлежит меньшинство, но лучшая и более энергическая часть словаков, этой одной из даровитейших и [364] наиболее несчастных народностей славянских, находящейся в постоянной, тяжкой борьбе с враждебными стихиями — борьбе не столь красивой и блестящей, как, например, борьба черногорцев, но, быть может, еще более требующей нравственных сил и истиннаго героизма. С падением моравской державы, соединявшей в себе ветви восточных, западных и южных славян, с приходом мадьяр в Паннонию и образованием венгерскаго государства, словаки утратили свою политическую самостоятельность, но не забыли своей великой роли примирять противоположности восточных, западных и южных славян, возбуждать и поддерживать в мире славянском взаимное общение. Связанные с частью сербов и хорватов политически, как граждане одного венгерскаго государства, и, как славяне, общими интересами относительно двух враждебных им элементов, австрийскаго, немецкаго и мадьярскаго, словаки природою и историею предопределены все более сближаться с южными и преимущественно с православными славянами, именно сербами, к которым протестанты словаки чувствуют особенное влечение, по внутреннему сочувствию славянскаго протестантства к православию ⁶. Значительная населенность верхней Венгрии, страны по преимуществу гористой, заводской и промышленной, и наименее земледельческой, уже рано заставили ея жителей, русских и словаков, уходить из своих гор на заработки в плодородныя равнины нижней Венгрии между Тиссою и Дунаем, занятыя мадьярами, которые при своем появлении в Паннонию оттеснили славян в горы. После сатмарскаго договора 1711-го г., положившаго конец турецкому владычеству в Седмиградии и части Венгрии, толпы трудолюбивых и необыкновенно способных к колонизации словаков (и русских) потянулись в нижнюю Венгрию и образовали в Бекешской и Бачской столицах, около 1719-го г., большия поселения, из коих особенно замечательны Чаба, Сарваш, Мезö-Берень, Орошхаз и Тот-Камлош. В настоящее время есть славянския поселения в Банате, Среме и Военной Границе, где они соседят с сербами, [365] православными или покатоличенными, так называемыми шокцами, точно также, как в окрестностях Будина и недалекаго от него сербскаго поселения Сент-Андре. Во всех этих местностях словаки не только свободно понимают сербов, а сербы словаков, но даже более или менее свободно говорят посербски. Здесь даже самое наречие словенское заметно сближается с сербским, как в Моравии с чешским, в Тренчинской и Оравской столицах с польским (мазурским), в Шаришской и Земненской с русским (угорским). Таким образом объясняется участие словаков в образованности хорватской и сербской. Самая идея панславизма, возникшая у словаков и преимущественно у них развивающаяся, представляется явлением совершенно законным и органическим. После отделения от чехов в литературе и с пробуждением народности русской в Галиче и особенно Венгрии, словаки все более и более стали сближаться с русскими, которых в Австрии слишком 3 мильйона. Не нужно иметь особеннаго дара пророчества, чтобы с уверенностью предсказать, что если русская народность в Австрии, а с нею и словаки будут крепнуть и утверждаться в духе славянском, в духе своей народности, то не пройдет и каких нибудь 50, 60 лет, как русская литературная речь приобретет право гражданства у 6 мильйонов нынешних австрийских славян на всем пространстве от Восточнаго Галича до Пресбурга на Дунае. Из Моравии она станет проникать к чехам, а словаки и русские в нижней Венгрии станут распространять ее между сербами и хорватами. И теперь русская речь из всех славян наиболее распространена между словаками, ибо тысячи простых словаков ежегодно отправляются в Россию для мелкой торговли, и в верхней Венгрии, особенно в Турчянской столице, можно встретить сотни крестьян, которые прекрасно говорят порусски. Что же будет, когда грамотность повсюду распространится в нашем народе, а Россия покроется чугунками? Таким образом опять понятно, что лучшие люди между словаками и прежде и яснее других славян сознали необходимость одного общаго литературнаго языка для всех славян. Незабвенный Л. Штур, в одном неизданном еще сочинении, так писал об этом, незадолго до своей смерти: «Славяне — говорит он — должны приготовляться к общему литературному языку, ибо кто не замечает, что множество литератур является необычайным препятствием для взаимнаго понимания, для развития духа, для общаго действия? Славяне имеют много литератур, но в состоянии ли оне, по своей мелочности, отвечать [366] великим требованиям человеческаго развития, когда они все более будут вступать на сцену всемирной истории? В разсуждении западных литератур: немецкой, французской, английской, все оне, за исключением более значительной русской, малы и недостаточны, не исключая и чешской, и покуда оне останутся в таком раздроблении, для них нет никакой возможности совершить что-нибудь значительное, ибо какое дают оне поощрение для духа, какия средства, какое действие, при своем маленьком круге, что могут оне произвести для человеческаго развития? Взаимное общение между славянами достойно уважения, похвально, но может только быть слабою заменою в нужде и никогда не может глубоко проникнуть в жизнь всех племен. К принятию общаго литературнаго языка имеют славяне все основания, к тому обязаны они с общечеловеческой, исторической и политической точек зрения. О выборе этого языка не может быть никакого сомнения, ибо все славянския литературы, за исключением русской, ограничены небольшими племенами и, следовательно, небольшими пространствами; таким образом относительно обще-славянскаго литературнаго языка может быть выбор между русским и церковно-славянским языком. Но древне-славянский язык уже вышел из жизни, почти мертвый, лишен гибкости и движения живаго языка, а мы нуждаемся в живой речи, следовательно остается только русский язык, как единственно для того удобный, ибо он есть язык великаго, самостоятельнаго и на огромном пространстве господствующаго племени, которому потому самому принадлежит игемония в семье славянских народов. Сверх того русский язык из всех языков славянских есть самый богатый, сильный и благозвучный, замечательный могуществом. Сербский язык по своим качествам стоит ниже его на второй ступени. Мы не хотим сказать, чтобы с принятием славянами общаго литературнаго языка, должны они перестать новее писать на своих наречиях, особенно произведений лирических, но мы не должны только оставаться при наших отдельных словесностях, ибо, что значит, например, датская литература относительно немецкой?». Идеи Штура оживляют всех лучших современных словенских деятелей, и нет сомнения, что недалеко то время, когда словаки, не переставая влиять на южных славян, явятся самостоятельными деятелями и в русской литературе и образованности.

К заслугам г. Я. Шафарика должно отнести его благотворное влияние на другаго нынешняго деятеля сербскаго, который своими трудами составит, быть может, эпоху в науке славянской. Разумею [367] г. Верковича, почтеннаго любителя и собирателя старины. Уроженец Боснии, воспитанник францишканцев и сам посвященный в этот орден, г. Веркович, прибывши в Белград, обратил на себя внимание г. Шафарика своею любовью к путешествиям и к древностям. Г. Шафарик ознакомил его с важнейшими пособиями, дал его страсти реальное направление, выхлопотал пособие от правительства для отправления его в путешествие по Старой Сербии и Македонии. Теперь мы имеем в г. Верковиче одного из почтеннейших тружеников славянской науки. Приняв православие и женившись, г. Веркович уже несколько лет живет теперь постоянно в Македонии, преимущественно в г. Серезе, делая из него безпрестанныя поездки по соседним монастырям и окрестностям. Приобревши множество знакомств между турками, греками и славянами, он снискал их доверие и таким образом отлично обезпечил себя в собрании всякаго рода сведений и материалов об этой малоизвестной, но в высшей степени важной стране, как в археологическом, историческом, так и этнографическом и политическом отношениях. Первый том сборника болгарских песен, изданных в Белграде, и поныне доставленныя в белградский музей различныя рукописи и монеты служат только слабыми намеками на то, чего в праве ожидать наука от г. Верковича. В настоящее время он приготовил к изданию второй том своего сборника песен, эпических, и подробное топографическое, статистическое и этнографическое описание Македонии, составленное им по местным и официальным источникам, очень мало кому доступным, собрал множество древних греческих и римских монет и медалей, из коих некоторыя, как единственныя (unica), он продал в британский музей. Он с великим усердием и успехом постоянно приобретает различныя славянския рукописи. Родина Кирилла и Мефодия, место деятельности ближайших их учеников, епархия св. Климента, Македония оставалась поныне очень мало известною в отношении историческо-церковном и политическом. Масса старославянских рукописей, сохранившихся тут до настоящаго времени, должна заключать множество драгоценных данных для истории первобытной славянской церкви, церковно-славянскаго языка, болгарскаго и сербскаго государств. О множестве находящихся в Македонии рукописей можно судить по следующим двум примерам. В бытность мою в Белграде, втечение двух месяцев, г. Шафарик получил от г. Верковича два письма, в которых он уведомлял его, что в последнее время он приобрел [368] 50 славянских рукописей на пергамене. От г. Шафарика же получил я известие, на которое следовало бы обратить внимание нашим ученым учреждениям, императорской академии наук или публичной библиотеке в Петербурге. Один молодой болгарин, воспитанник одесскаго лицея, был, летом 1862-го г., в Белграде проездом на родину и разсказывал г. Шафарику, что он сам, Георгий, сын болгарскаго протопопа из Загорья, от племины периндской, из хоры Малешевской, бывал в соседнем монастыре св. Григория Положскаго, на р. Брегалнице и видел в нем такое множество славянских рукописей, что их можно, по его словам, вывести оттуда только на телегах. Он сам приобрел там одну рукопись, которая будто бы теперь находится в студентской библиотеке в Одессе. Рукопись эта пергаменная, евангелие и замечательна тем, что писана глаголицею и кириллицею вместе, притом так, что кирилловския строки надписаны над глагольскими. При таком богатстве рукописей в Македонии и Албании, от трудов г. Верковича можно ожидать богатых результатов для науки, и нельзя не пожелать, чтобы наша академия наук или начальство публичной библиотеки непреминули вступить в прямыя сношения с г. Верковичем для того, чтобы приобресть от него такия древности и рукописи, которыя по каким-либо причинам не будут куплены в Белграде. Не могу кстати не прибавить, что в последнее время славистам блеснула надежда на новые источники и материалы. Разумею знаменитую библиотеку короля Матвея Корвина, считавшую, в последние годы его жизни († 1490), слишком 50 000 томов и стоившую ему ежегодно до 33 000 червонцев ⁷, исходивших преимущественно на переписчиков. Летом 1862-го года трем венгерцам, членам мадьярской академии, посчастливилось напасть в Цареграде на следы иной библиотеки, похищенной из Венгрии турками. В числе книг они видели несколько славянских рукописей на пергамене. Мадьярская академия обращалась уже к венскому правительству с просьбою о приобретении этой библиотеки от турок и уже получила удостоверение, что австрийскому нунцию в Константинополе поручено о том позаботиться. В библиотеке Корвина должны храниться многие важные материалы для истории славянства.

Г. Даничич, из австрийских сербов, служит теперь в [369] княжестве профессором белградскаго лицея. После В. С. Караджича, он — первый теперь знаток сербскаго языка, как филолог. Далеко, вне всякаго сравнения, уступая первому в знакомстве с народным языком и вообще с сербскою этнографиею, г. Даничич превосходит его своим строгим филологическим образованием, которое он получил под руководством известнаго австрийскаго слависта, г. Миклошича. Труды г. Даничича отличаются замечательною основательностью и точностью, доходящими иногда до излишняго даже педантизма. Так он издал огромную книгу в 8-ку, в 643 стр. — «Србский Синтаксис», в которой приведены только примеры сочинения падежей с предлогами. Здесь автор расточает цитаты на различныя новейшия сочинения, с указанием страниц, для случаев самых обыкновенных. Например, на сочинение предл. из с родительным падежом, приведем примеры:

Сад te случе из лова ми доли. (В. С. Кар. I, 550).
Докле ja dођем из лова I, 421.
Иде Сима из лова итрога II, 15.
Кад ли ђеца из игре дођоше II, 4.
Учителя отпусти из службе. В. С. К. Дан. 3,239 и т. д.

Нельзя не уважать трудолюбия, но нельзя не пожалеть, что почтенный автор не решился сократить такую безплодную работу. Впрочем, изследования г. Даничича о сербских акцентах, о различиях сербскаго и хорватскаго наречия ⁸, описания многих славянских рукописей, помещенныя в различных выпусках Гласника, и особенно издание «Жития св. Савы» и ныне предпринятаго им «Словаря старо-сербскаго языка» заслуживают глубокаго уважения и [370] благодарности. Эти два издания заслуживали бы большей известности в России. Pjeznúk г. Даничича обещает быть необходимым, драгоценным пособием не только для всякаго филолога славянскаго, но и для всякаго любителя сербской старины и истории, ибо автор с необычайным усердием собирает и помещает в своем Словаре все находимыя им в древних и старых сербских памятниках слова, речения и названия собственныя и местныя, с точным указанием источников. По окончании этого труда, юная сербская словесность справедливо может гордиться словарями Вука и Даничича, подобных которым не имеют еще и другия славянския литературы, более старыя и богатыя.

Кроме г. Шафарика и г. Даничича, в Сербии, к сожалению, еще нет других ученых, которые бы занимались старо-сербскою письменностью с подобною им любовью и в таком же направлении; мы разумеем именно изучение рукописей. В этом отношении мы много потеряли с преждевременною смертью г. Вукомановича, воспитанника киевскаго университета. Некоторые труды его, помещенные в Гласнике, обещали из него дельнаго изследователя. Впрочем, говоря об исторических изследователях в Сербии, нельзя умолчать еще о двух сербах, гг. Кретиче и Николаевиче. Первый поместил в Гласнике обширное и обстоятельное историко-юридическое изследование о старом сербском законодательстве. На этот добросовестный труд мы желали бы обратить внимание наших историков-юристов. Оно помещено в Гласнике (Св. VI, стр. 88-149; св. VII, стр. 22-85; св. IX, стр. 60-126; св. XI, стр. 204-261). Первыя главы этого сочинения написаны не так подробно и обстоятельно, как последния, и нельзя не пожелать, чтобы автор издал свой труд отдельною книгою, переделав и исправив его, особенно вначале, ибо первыя статьи писаны были до выхода в свет сочинения Майкова и драгоценных сербских сборников г. Шафарика и Гр. М. Пучича, греческаго г. Миклошича. Г. Кретич, кроме того, написал краткий учебник сербской истории для училищ, уже напечатанный, и подробную историю Сербии, которая в рукописи была представлена в сербскую матицу в Пеште и получила награду. Она скоро также должна быть напечатана.

Г. Николаевич поместил в Гласнике свое изследование о сербских Комненах, которое свидетельствует об его трудолюбии и большой начитанности; здесь он, из народных летописей, преданий, песен, сербских грамат и византийцев, собрал все доступныя ему сведения о различных сербских родах и отдельных [371] лицах, которые действительно или, по его мнению, происходили от Комненов.

Новейшею сербскою историею уже много лет занимается почтенный Л. Арсениевич Баталака, бывший несколько лет министром при Кара-Георгиевиче. Он обладает обширными рукописными материалами для истории возстания Сербии при Кара-Георгие, к лицу котораго этот старец горит самым горячим энтузиазмом. Быть может, нелюбовь к Милошу и пристрастие к Кара-Георгию слишком увлекают почтеннаго автора, но требование полнаго, безучастнаго объективизма от новейшаго историка едва-ли возможно, и мы, во всяком случае, в праве ожидать от г. Баталаки сочинения, важнаго не для одних сербов. Автор обращался с просьбою к французскому правительству и получил из французских архивов копии с нужных для него документов. Позволим себе надеяться, что Россия, куда он также и не раз обращался с подобною же просьбою, не откажет ему в сообщении копий с документов, касающихся Кара-Георгия и Сербии в начале нынешняго века.

После языка и истории первое место в познании отечества занимает столь тесно с нею связанная статистика, эта история современности. В этом отношении Сербия имеет двух почтенных представителей, именно г. Гавриловича, бывшаго министром финансов, одного из самых образованнейших людей Сербии. Он положил твердое основание сербской статистике изданием своего замечательнаго «Географико-статистическаго словаря Сербии». Несколько важных статей помещено им в Гласнике. Другой ученый сербский статистик, г. Владимир Якшич, напечатал в Гласнике несколько прекрасных изследований, которыя совершенно соответствуют современным требованиям науки. Его же стараниям обязано образование в Сербии для официальнаго собирания сведений особаго статистическаго комитета.

Мы уже имели случай заметить, что в Сербии, в собственном смысле, еще вовсе нет общества. В ней есть очень образованные и ученые люди, но их очень мало и они стоят одиноко; посему нет ничего удивительнаго, что некоторыя явления сербской гражданственности отличаются такою дикостью и резкостью, что самые просвещенные сербы несвободны от таких странностей, на которыя в зрелых обществах никогда не решатся люди хотя сколько-нибудь почтенные. Слабость общества составляет отличительное явление и нашего отечества, и потому для нас, русских, изучение общих законов и явлений общественнаго развития имеет [372] особенную важность. Как для характеристики Сербии, так и в общем назидательном смысле считаю нужным обратить внимание читателей на предложение г. Якшича, представленное им Андреевской Скупштине 1858 г. и после изданное им отдельною брошюрою. Разсказав вкратце свою жизнь, как он воспитывался и учился в Сербии, как потом прожил несколько лет за границею, в Германии, Бельгии, Франции, Италии, изучал статистику и политическую экономию, г. Якшич переходит затем к экономическому состоянию современной Сербии и положительными статистическими данными доказывает, что хотя она и развивалась постепенно в последние годы, однако мало и слабо, не так, как бы можно было и как бы следовало. Для успешнаго рациональнаго развития страны нужно, по его словам, рациональное управление, для сего же необходимо образовать статистический комитет и предпринять известныя меры, требуемыя современною наукою. В чем должны оне состоять — г. Якшич полагает нужным сохранить в тайне, пока высшее правительство сербское не назначит особой коммисии, которой он сообщит свой секрет, но с условием, чтобы правительство обязалось платить ему известную сумму за этот секрет, который имеет в несколько лет увеличить население Сербии, ея производительныя силы и т. д. Г. Якшич представляет семь доводов, по которым он имеет право на награду. И способ убеждения, и самыя требования г. Якшича так оригинальны, что нельзя не привести их целиком.

1. Если кто выкупит раба — говорит г. Якшич — то заслуживает почтения; но как же выше тот, который прибавит отечеству сотни тысяч жителей, без кровопролитных сражений.

2. Еслибы кто уделил бедным десятую часть своего имения, то, без сомнения, сделал бы богоугодное дело; но во сколько почтеннее тот, который сделает то, что его сограждане будут носить одежду из сукна в пять раз высшаго достоинства, чем теперь, вдвое экономнее будут жить, вдвое будут иметь денег.

3. Юнаки за защиту отечества украшаются безсмертными лаврами; но во сколько больше тот юнак, который отечеству доставит вдвое более храбрых юнаков, чем оно теперь имеет.

4. Если кто помирит двух поссорившихся приятелей, то он, конечно, совершит душеспасительное дело; но как неизмеримо человеколюбивое чувство радости, когда кто сделает, что отныне две трети его сограждан не будут заводить тяжеб и совершать разных преступлений. [373]

5. Если кто построит церковь, то, без сомнения, учинит великую задушбину; но как же выше задушбина, когда вдвое более церквей пропоют славу божию.

6. Если кто кого просветит наукою, то обязал его на веки; но каково же более восхищение для патриота (родолюба), когда подарит лучи мудрости тысячам своих братий?

7. Если кто напишет ученое сочинение, того хвалит все образованное человечество; но во сколько же большей похвалы достоин тот, кто сотнями книг поддерживает свое существование?

Затем г. Якшич переходит к награде, которую ему следует назначить:

1) За мерило моей награды следует взять народонаселение, как главный элемент в государстве, по переписи 1846-го и по будущей 1859-го г., и ежели окажется ежегодное приращение в 11 000 душ на мильйон, как и вероятно, то, значит, население удваивается в 60 лет, а весь излишек должен быть разсматриваем единственно, как приплод от новых законов и он должен быть взят за мерило награды так, что на две души пришлось бы по дукату, именно столько, сколько теперь правительство имеет дохода от своих подданных.

2) Больной не легко излечивается от смертной болезни, потому и слабое развитие нашей земли не может вдруг измениться, и перепись населения и народнаго имущества следует предпринимать всякий пятый год; но как исключение из правила, надо предпринять следующую перепись в 1865-м г. После первых шести лет реформ, можно будет приметить различие прежняго и новаго положения.

3) До истечения первых шести лет, не нужно мне платить никакой награды: я на это время останусь или в нынешней службе, или буду управлять статистическим комитетом, если то правительство найдет полезным; а что он должен быть образован, об этом я уже сказал в другом месте.

4) Только после шести лет должны мне платить 10 процентов с капитала, образующагося от увеличеннаго населения; через 30 лет плата должна удвоиться, а после других пяти лет, со втораго капитала — 10 же процентов, и так до моей смерти. После того следует платить, кому я завещаю.

5) Но прежде нежели сообщить мои реформы, нужно, чтобы правительство обязалось привести их в действие, и притом, во всей их совокупности, ибо одинокия меры не будут соответствовать ожиданию, и наконец [374]

6) Если правительство мой проект разсмотрит, и в целости его не усвоит, а после некотораго времени начнет управлять страною в его духе, то я буду считать, что правительство пристало на мое предложение, и буду требовать награды круглою суммою.

Любезные братья! За время, пока я постиг святыя государственныя истины, о том, как лучше управлять страною, я много потратил сил и здоровья, много денег, для приобретения библиотеки и совершения путешествий, потому и правильно, чтобы мне давали один новац от тысячи, как народную награду, в первыя 30 лет; как потом в подобном же размере и в другие периоды будет развиваться отечество, то требуемая мною награда выйдет гораздо менее суммы, которую я ежемесячно трачу на милостыню нищим. Сверх того, я, как человек, подвержен некоторому тщеславию (некои суеты) и намерен большую часть капитала при жизни и по смерти, оставить на благотворительныя заведения, на память о моем земном существовании; а награда, как уже замечено, требуется не от нынешняго народнаго имущества, а от того, которое вследствие благотворных мер вновь будет создано в высшем размере, чем теперь.

Заключение народной скупштины пусть будет какое ей угодно: я не хочу внушать его недостойным способом, ибо мне насущный хлеб обезпечен и вне отечества; но теперь можно будет видеть, сколько имеет Сербия искренных и преданных ея успехам друзей; я же, утешаясь мыслью, что представил такой велеважный предлог сербскому народу, как доселе еще никто, а впоследствии не знаю, представит ли кто ⁹, остаюсь славной скупштине, найприверженный гражданин Владимир Якшич, проф. в княж. сербском лицею.

В Белграде 1 дек. 1858.

Это неприличное предложение г. Якшича может служить отличным доказательством того различия, которое состоит между образованием и просвещением, что успехи в первом не всегда идут в параллель с успехами просвещения, или духовно-нравственнаго развития. Так и г. Якшич, прекрасно изучил свой предмет, статистику и политическия науки, совершенно неизвестныя простым, православным сербам, но его ученость и знания не помешали ему забыть самаго простаго правила нравственности, которое известно всякому необразованному православному человеку, всякому селяку-сербу, именно то, что всякое доброе дело перестает быть [375] подвигом, когда виновник его не только сам себя расхваливает, но и просит за него награды; что повещать на весь мир, как сделал г. Якшич, о том, сколько он раздает милостыни бедным, не только неприлично и неуместно, но даже безнравственно. Мы не хотим сказать, чтобы все образованные сербы в княжестве были похожи в этом отношении на г. Якшича. Напротив, нам известно, что в Сербии многие осуждали его за это неприличное выражение; тем не менее мы полагаем, что еслибы общество сербское было более развито, то никогда бы г. Якшич с своим умом и образованием, не решился бы представить скупштине, и тем менее, напечатать своего дикаго предложения. Он бы разсчитал тогда, что оно может совершенно уронить его в общественном мнении. Неразвитость общества ослабляет даже вину г. Якшича, ибо недостатки отдельных людей объясняются и оправдываются недостатками общественными, тем более, что г. Якшич, обнародовав свое предложение, предавал себя общественному суду, следовательно, нисколько не сознавал неуместности и неприличия в просьбе своей о награде, за предложение скупштине разных полезных мер для народа, о благосостоянии котораго должен заботиться каждый гражданин. Предложение г. Якшича свидетельствует только о той неясности и путанице понятий, которая еще господствует в Сербии об отношениях общества к народу и государству. До какой степени еще наивны эти сербския понятия, можно видеть из споров, которые возникли в 1858-м г., между правительством сербским и обществом словесности в Белграде. Русским читателям, конечно, неизвестно, что в 1830-х годах, по образовании сербскаго княжества, правительство князя Милоша стало заботиться и о народном просвещении: обращено было внимание на школы, заказаны были в России словолитня и типография, наконец, даже издан указ, который установлял сербскую аристократию, и запрещал печатать что-либо посербски другою, не казенною, не государственною орфографиею. Надо заметить, что и поныне, в сербской словесности не установилось правописание, и старые горячие споры о -j-, е, ъ несколько унялись, но отнюдь не решены к общему удовольствию споривших сторон. По образовании общества сербской словесности, было принято решение о том, каких держаться правил правописания. Они были напечатаны в IV кн. Гласника. В 1858-м г., со вступлением в секретари общества г. Даничича, в Гласнике появилось иное правописание, разные новые термины. Министр просвещения, г. Цернобарац, препроводил тогда в [376] общество следующий циркуляр, который мы передаем в сокращении. «Министерство приметило, что с некоторых пор, общество в своем официальном делопроизводстве в названии некоторых идей употребляет не те слова, которыми эти идеи названы в уставе и в учреждении, что оно значительно отступает от правил правописания, которыя само себе установило. Так общество не пишет заседание, а седница, не почестный член, а почастный члан, не употребляет буквы е в корнях слов и т. п., чем не только нарушает существующие законы, но и производит смуту в понятиях. Имея своею обязанностию заботиться о том, чтобы подобныя обстоятельства впредь не случались, министерство предписывает, чтобы общество впредь следовало правилам прежняго своего правописания и т. д. Затем, министерство указывает в образец обществу на сербскую грамматику г. Вуича, и Словарь г. Исайловича, одобренные надлежащими властями и введенные в употребление в школах». По этому случаю в обществе было назначено чрезвычайное заседание, на котором оно отстояло свою свободу, и в ответе своем доказало правительству неуместность такого вмешательства. Таким образом, мы видим, что в Сербии уже настало движение и развитие понятий о взаимных отношениях общества и государства. Но что оно идет туго, это доказывается приведенным нами циркуляром министерства и его замечаниями на возражения общества. Тот же г. Цернобарац, в очень длинной бумаге снова настаивает на необходимости обществу следовать грамматике Вуича и Исайловича, и в своем циркуляре вдается даже в подробныя филологическия разсуждения о различных словах и выражениях, помещенных в Словаре Исайловича.

Кроме г. Якшича, статистикою и политическою экономиею занимаются в настоящее время гг. Цукич, нынешний министр финансов, недавно издавший курс политической экономии, и г. В. Иованнович, очень талантливый и трудолюбивый молодой человек, напечатавший несколько экомических статей. Он также перевел, но еще не издал, на сербский язык политическую экономию Рошера, лекции Шлейдена о ботанике и проч. Здесь не можем не повторить мнения нашего о необходимости преподавания русскаго языка в сербских гимназиях или лицее, ибо, конечно, нельзя и недолжно ожидать, чтобы все сербы могли легко и свободно читать на иностранных языках, как то могут сербы в Австрии, из которых всякий мало-мальски грамотный человек может свободно говорить и писать понемецки, мадьярски и в Далмации поитальянски. Некоторыя выгоды, [377] получаемыя сербами и вообще славянами в Австрии от такого знания иностранных языков, покупаются слишком дорогою ценою в ущерб народности. Сербы княжества имеют в этом отношении большое преимущество перед своими братьями в Австрии. Они не обязаны, не принуждены, в такой степени, изучать иностранные языки. Сербы княжества имеют потребность в переводах на сербский язык разных иностранных сочинений, особенно ученых, но от многочисленности сербскаго народа умственныя рабочия его силы так ограничены, что решительно не в состоянии хотя сколько нибудь удовлетворить этой потребности, постоянно возрастающей. Таким образом сербам предстоит или последовать примеру своих австрийских братьев относительно изучения иностранных языков и лишиться одного из главнейших преимуществ своих перед ними, возможности образования в духе сербском и славянском — или же сохранить это преимущество и пользоваться для своего образования русскою переводною литературою, которая в последнее пятилетие сделала значительные успехи. Знание французскаго и немецкаго языков, конечно, полезно и необходимо для сербов, но оно неудобно для огромнаго большинства и недостижимо для всех, иначе как только после многолетних занятий, между тем как порусски легко может выучиться всякий серб втечение нескольких недель, ибо и обязательное для него знакомство с церковно-славянским языком чрезвычайно облегчает ему изучение русскаго языка. Каждый серб, хотя несколько знакомый с своею историею и старою литературою, уже не может не знать порусски, ибо сочинения Раича и некоторых других старых писателей сербских носят на себе следы сильнаго влияния русскаго языка. Таким образом знание русскаго языка ознакомило бы сербов с богатствами ученых литератур французской, немецкой и английской, ибо даже в самом далеком будущем нельзя надеяться на богатую сербскую переводную литературу, по той простой причине, что для этого требуется много свободных рабочих сил, которых не может представить слишком малочисленное племя сербское. В настоящее же время труды, подобные трудам г. Иованновича, являются совершенно почти безполезными, ибо сербские переводы ученых иностранных сочинений по малости публики не могут окупить издержек на труд и издание. Отвлекая силы от других работ, более производительных, сербские переводчики иностранных ученых, а не поэтических, произведений, могут только истощаться в безплодных усилиях к недостижимой цели передать на сербском языке богатства ученой литературы Франции, Англии, Германии, ибо [378] там в один год выйдет столько ученых сочинений, достойных перевода, которыя удобно и выгодно перевести и издать на русском языке в какие нибудь два-три года и невозможно на сербском втечение пятнадцати-двадцати лет, а между тем, русский язык так легок и удобопонятен для каждаго серба. Так мы полагаем, сербские юноши, занимающиеся не только своею историею, но и политическими и естественными науками, должны знать порусски.

Распространившись о главнейших современных литературных деятелях Сербии, мы долгом считаем вкратце упомянуть и об остальных сербских писателях, особенно о тех, труды которых помещены в различных книгах Гласника. С 1847-го г., когда открыто дружтво србске словесности, по настоящее время, оно издало XV томов Гласника, каждый от 20 до 40 слишком печатных листов. С течением времени, содержание книжек постоянно становилось дельнее и занимательнее. Кроме перечисленных трудов г. Шафарика, Даничича, Кретича, Николаевича, Якшича, нельзя не указать на замечательныя и любопытныя статьи гг. Бранковича, профессора и ректора, почтеннаго автора учебников логики, психологии (по Кругу), Спасича — о православной церкви в Турции, статистическия данныя о народном просвещении в Сербии, г. Хаджича ¹⁰. Примечания на предисловие Вука С. Караджича к его переводу новаго завета, топографико-статистическия и этнографическия описания различных окружий княжества сербскаго, как-то: Пожаревецкаго — г. Медовича, Краинскаго — г. Ивановича и г. Пчелара, Ужицкаго — г. Обрадовича. Описание рыб в Сербии, г. Панчича; Новый год у старых сербов, г. Сретеновича; История перваго периода сербской церкви, преосвященнаго митрополита Михаила, автора прекрасных учебников по богословию и церковной истории и назидательных проповедей, сербский перевод г. Аврамовича с изданием греческаго текста. Повести монахов Комнина и Прокла, о деспотах Эпира, по новому списку, доставленному г. Верковичем и более исправному, чем напечатанный в боннском издании византийцев (Epirotica). Что сербы сами чувствуют потребность в знакомстве с русскою литературою, можно видеть из самаго Гласника, в котором помещено несколько переводов с русскаго языка. Кроме того, сербское общество издало в Гласнике несколько материалов для новой сербской истории и отдельною книгою: «Извори за нову србску историю, деловодный протокол од 1812 мая 21-го до 1813 авг. 5-го Кара Борза Петровича». [379] Присоединив к этому сборник сербских документов из архива Дубровницкаго, составленный графом М. Пучичем и изданный на счет сербскаго правительства, мы найдем, что Сербия в течение последних 12, 13 лет развернула литературную деятельность, которая истинно приносит ей честь. Соображая юность Сербии и различныя обстоятельства, нельзя не заметить, что дружтво белградское действует энергичнее и заслуживает больших похвал, чем загребское общество южно-славянской истории и сербская матица в Пеште. При известном и стародавнем антагонизме хорватов и сербов, нельзя не пожелать, чтобы он исчезал или слабел в политике и заменился бы благородным соревнованием на мирной почве литературы и науки. В настоящее время образуется в Загребе юго-славянская академия. Пожелаем, чтобы и белградское общество равномерно усилило свою деятельность. Справедливо замечая, что Гласник слишком серьёзен для большинства сербской публики, некоторые члены дружтва предлагали в последнее время заменить его популярным, литературным ежемесячным журналом. Не отвергаем пользы и даже необходимости такого популярнаго издания; думаем однако, что было бы невознаградимою потерею, еслибы «Гласник» перестал выходить совсем или утратил бы свой нынешний ученый характер и сделался бы чем-то в роде новосадских журналов Явора или Даницы, в которых элемент забавляющий преобладает, почти исключительно над элементом поучающим и серьёзным. Нам кажется, что сербам в Австрии именно можно поставить в вину, что они слишком легко смотрят на литературу. Побольше строгости взгляда, побольше труда, поменьше самохвальства и самодовольства было бы очень полезно для сербской интеллигенции. Мы бы считали большим несчастием для Сербии, если дилеттантизм и все эти качества овладели бы дружтвом белградским, которое, продолжая и даже усилив свою деятельность в направлении, данном ему гг. Шафариком и Даничичем, может оказать отечеству и всему славянскому миру большия услуги. Пусть члены, недовольные нынешним «Гласником», издают свои популярныя произведения особыми сборниками, на счет дружтва, по мере накопления материалов. «Гласник» от этого может только выиграть, ибо в нем тогда будут помещаться только чисто ученые труды таких членов, как гг. Шафарик, Даничичь, Кретичь, Николаевичь и др. Теперь же, признаемся, очень неприятно иногда видеть рядом с изследованиями и статьями гг. Шафарика и Даничича, важными для каждаго слависта, переводы архимандрита Гавриила и письма г. Плюша родственнику Амедею о [380] пространстве и границах человеческаго разума, из житий славянских святых А. Н. Муравьева или перевод г. Матича статьи Пельтана о взаимной связи между науками. Сравнивая деятельность белградскаго дружтва с трудами загребской матицы, не можем не заметить, что в последних гораздо более обращено внимания на этнографию, чем в «Гласнике». Правда, сербы в сочинениях В. С. Караджича имеют превосходные этнографические материалы, но нам кажется, предмет этот далеко не исчерпан и дружтво должно бы было обратить на него гораздо более внимания, чем оно делало поныне, ибо в XV книгах «Гласника» можно найти разве одну статью чисто этнографическую, г. Миличевича, о сербской задруге. Она была помещена и в «Русской Беседе». Будем надеяться, что белградское общество серьёзно, наконец, займется и этнографиею и поспешит собранием различных сербских песен, сказок, народных преданий, еще незаписанных, и особенно заговоров, которых так много в сербском народе, а между тем они никогда не были обнародованы. Желательно также, чтобы наше общество озаботилось описанием нравов, обычаев, собранием данных языка, народной словесности чрезвычайно любопытнаго народа валахов, которых в княжестве сербском насчитывается слишком сто тысяч душ.

Владимир Ламанский.

Вена. Март 1863 г.

Комментарии

1. См. «Гласник», VI, с. 186 и cл.

2. Tpoпошский Лет. напечатан в «Гласн.» V. с. 20-112.

3. Acta Archivi Veneti Coll. Schafarik. Belgradi. 1860. I. 176 etc.

4. В 1336 г. (6-гo дек.) разрешен пропуск 300 пехотинцев: Quodusque adusque III cent. pedites quos intendit (rex Raxiae) facere soldizari extra Venetias, possint transire per nostrum districtum, ad suas partes, quos, ut dicit vult pro securitate suae personae (XXIV). В 1345 г., 20-го ноября, были выписаны Душаном из Венеции trecentae curaciae, trecenti schencheli, trecenta colaria, trecente barbate et trecenti clipei. В 1347 г., 13-гo мая, разрешено, вследствии просьбы Душана, quod cum pro exeruitu suo et gentibus suis, indigeat certa quantitate armorum, выписать следующее оружие: paria trecenta armorum scumta et de pluri, barbutos quingentos, schincherias quingentas, colaria quingenta, cirotechas quingentas. В 1348-м г., 10-гo апреля, разрешено Душану выписать tres galeas omnibus armis necessariis munitas pro aliquibus sibi incumbentibus. В 1348-м г., 15-го ноября, разрешается и четвертая галея, с отказом, однако, ipsas galeas hicarmare, et ad id quod petit, quemdam Raguseum effici nostrum civem. В 1349-м г., 20-гo июня, разрешено Душану выписать следующее оружие; clipei more Sclavorum, III cent., et loricae C, et paria manichanim, но положительно отказано принять залоги за галеи и ожидать уплаты денег, cum pecunia ipsarum galearum omnino necessaria sit.

5. Et si tantum continget faciente domino, quod dicta civitas subjugetur, vult et contentatur dominus imperator, quod totus Despotus sit libere comunis Venetiarum, et si noluerit Despotum, tunc dominus imperator cum auxilio ducalis dominationis per mare, offent se facere guerram civitati Perae, et si contingerit quod subjugetur, quod dicta civitas sit libere comunis venetiarum. Et praedicta dicit dominus imperator, causa extrahendi de manibus illius delegalis Cantacusino, qui injuste et indebite captivatum detinet filium imperatoris (XCV).

6. Еще Чаплович выражался про православных сербов в Славонии, что он считает их лучшими христианами (für die besten Christen). Sie leben in dem beruhilgenden Bewusstsein der Vortrefflichkeit ihres Glaubensbekenntnisses; sie nennen sich Рrаvоslavni, und welche Kirchenpartei wird denn den ersten Stein auf sic werfen? Aber sie lassen die ganze übrige Welt in Frieden, sie verfolgen Niemanden; sie geben sich — so viel ich weiss — gar keine Mühe, fremde Glaubensgenossen an sich zu ziehen, sie lassen einem jeden die Freiheit, Gott auf diejenige Weise anzubeten, die er für die richtigste hält, ungekränkt... Csaplovics (Ioh.) Slavonien u. zum Theil Croatien. Pesth. 1819. II, 223 ff.

7. См. Wallaszky (P.) Conspectus reipublicae litterariae in Hungaria. Budae. 1808 p. 125 sp.

8. Это обстоятельное изследование, помещенное в 9-й кн. «Гласника» 1857 г., относительно этого вопроса, служит лучшим пособием и дополнением к изследованиям г. Мажуранича (Kolo, 3), В. С. Караджича (Ковчежиt) и г. Миклошича (в его грамматике) об этом же предмете. Сербское (штокавское) и хорватское (чакавское — от различнаго произношения сл. что) отличаются одно от другаго не более, как различныя наречия великорусския и малорусския между собою. Впрочем, кажется, хорватское наречие уже очень давно подверглось влиянию сербскому, тем не менее характер и бытье этих двух племен резко различаются, и как то и другое чрезвычайно напоминают сербы малороссиян, а хорваты — поляков. Сходство сербских селяков особенно в Сербии с малоруссами, а хорватов приморцев с мазурами поразило меня чрезвычайно. Это мнение я сообщил и другим наблюдателям и слышал от них, что они сами замечали это сходство. Католицизм и дворянская конституция хорватов, православие и относительный демократизм сербов еще более увеличивают это сходство, которое основано, вероятно, на том, что сербы и хорваты в первоначальной своей родине, Восточной Галиции, принадлежали уже к двум племенам: хорваты к ляшскому, а сербы к тому славянскому племени, которое впоследствии стало называться русским, Русью, русичами, руснаками, в единств. русин.

9. И дай Бог, чтобы никто и никогда более не представлял.

10. Австрийскаго cеpбa.