Сношения России с Черногорией начались с первых годов прошлого столетия. Петр Великий скоро оценил выгодное политическое значение Черногории для России и первый постарался завязать с нею сношения (1710-1711 г.). Современником Петра I в Черногории был владыка Даниил I Негуш, который с радостью откликнулся на призыв русского императора и даже один раз сам предпринимал путешествие в Россию. Петр I щедро наградил своего гостя — черногорского владыку. С этого времени сношения России с Черногорией становятся постоянными, и Россия делается защитницею и покровительницею Черногории. Время все более и более укрепляло узы дружбы, связывавшие два родственные народа. Но и здесь выпадали временами исторические обстоятельства, которые готовы были нарушить эти добрые отношения. Одно из таких исторических обстоятельств и составляет предмет настоящей статьи.

По смерти владыки Даниила I (сконч. 11 янв. 1735 г.) владыкою Черногории сделался его родственник Сава Петрович. Сава отличался любовью к уединенной жизни. Более сорока пяти лет он считался правителем Черногории, но на самом деле мало принимал участия в общественных делах. Сознавая свою слабость и неспособность к управленью, владыка Сава с общего желания черногорцев избрал себе помощника в лице своего родственника Василия Петровича, который в 1750 году и посвящен был в архиерейский сан сербским патриархом Афанасием II ¹. С Василий Петрович прежде всего постарался водворить внутренний порядок в Черногории, расшатавшийся при слабом его предшественнике. Он предпринимал три путешествия в Россию (в 1752, 1758 и 1766 г.) и в последний свой приезд [408] в Петербург, к сожалению всего черногорского народа, заболел и 11 марта 1766 года умер, как уверяют, от отравы, поднесенной ему одним агентом Венецианской республики, преследовавшей его по политическим видам ². Императрица Екатерина II особою грамотою от 5-го июля 1766 года уведомила черногорский народ о смерти владыки Василия и между прочим извещала, что тело владыки, по особливому ее к черногорскому народу благоволению, погребено в Петербурге, в Александроневском монастыре, на кладбище С.-Петербургских архиереев, с достойною по его сану церемониею. В Александроневской лавре над гробом владыки черногорского Василия некоторое время сохранялась соответствующая надпись, но теперь от нее не сохранилось никаких следов.

Умирая, владыка Василий назначил своим преемником молодого племянника своего Петра Петровича, бывшего с дядею в России (в 1766 г.) и воспитывавшегося в Петербурге по желанию и под надзором в. кн. Павла Петровича. Черногория, за отсутствием Петра Петровича из отечества, осталась без правителя. Владыка Сава вынужден был выйти из монастырского уединения и во второй раз принять управление над черногорским народом. В это самое время явился в Черногории самозванец, принявший имя русского императора Петра III и сделавшийся известным в истории под именем Степана Малого. Благодаря с одной стороны преданности черногорцев России, а с другой — слабости и бездействию, владыки Савы, самозванец успел захватить всю власть в Черногории в свои руки. Важные победы над турками, одержанные черногорцами под предводительством Степана, еще более возвысили его в глазах народа, вследствие чего власть его над черногорцами сделалась вполне неограниченною ³.

Екатерина II не придавала особенного значения черногорскому самозванцу и только по представившемуся в 1769 г. удобному случаю поручила своему посланнику в Цетинье, князю Юрию Владимировичу Долгорукову, попытаться убедить черногорцев, что Степан Малый есть самозванец и что они должны от него отступиться. Но усилия Долгорукова не имели никакого успеха. Степан Малый управлял Черногорией до 1774 года и в этом году был убит находившимся у него в услужении греком, который был подкуплен турками ⁴.

В 1769 году произошел разрыв между Россией и Турцией. [409] Екатерина II не оставила без внимания черногорцев, равно как и других христиан Балканского полуострова. В начале 1769 года в Черногорию прибыл известный князь Юрий Долгоруков с грамотою от императрицы, в которой черногорцы приглашались выступить против турок заодно с Россией. Все черногорцы отозвались на призыв русской царицы, немедленно начали войну с турками и оказали России большую услугу тем, что отвлекали от участия в борьбе против русских войск самые надежные части русского войска ⁵.

По смерти, в 1774 году, Степана Малого, владыка Сава снова выступил на сцену, в третий раз принял управление народом и правил им до самой своей кончины, последовавшей в 1782 году. По смерти Савы владыкою Черногории избран был его родственник, архимандрит Петр I Петрович Негуш, еще прежде указанный владыкою Василием. Петр Петрович учился некоторое время в Петербурге, но за смертью своего дяди владыки Василия (1766 г.), не успел здесь докончить своего образования и принужден был возвратиться, по желанию народа, на свою родину. Затем в течение целых шестнадцати лет Петр Петрович прожил сперва в сане иеромонаха, а потом — архимандрита, принимая лишь косвенное участие в управлении народом. Со смертию Савы он сделался самостоятельным правителем Черногории. Это было в феврале 1782 года ⁶.

Петр Петрович, как с малолетства предназначенный быть правителем и архиереем Черногории, принимал известную долю участия в делах управления еще при жизни владыки Савы. В июне 1778 года Петр Петрович, в сане архимандрита приезжал в Россию, куда он послан был Савою по особым нуждам своего народа. Будучи в Петербурге, Петр Петрович подал императрице Екатерине II от имени всего черногорского народа просьбу, в которой, приводя на память прежние заслуги черногорцев, их постоянную привязанность к России и верность ее монархов, в конце-концов просил оказать бедному народу какую-нибудь помощь ⁷. Настоящая просьба Петра Петровича не принесла никакой пользы черногорскому народу не потому, чтобы Екатерина II охладела к черногорцам, или усомнилась в их политической пользе для России, а потому только, что здесь, так или иначе, замешалось низкое чувство одного из ее царедворцев, именно князя Григория Александровича Потемкина. Явившись в Петербург, черногорские депутаты представили свои документы в коллегию [410] иностранных дел, которою в то время управлял граф Никита Иванович Панин. Дело пошло не очень быстро. Просьба черногорцев передана была графом Паниным князю Потемкину, который должен был ее рассмотреть и затем представить на благоусмотрение государыни. Чрез некоторое время черногорские депутаты явились к Потемкину, который просил их придти чрез неделю, указывая им на неделю, как на такой срок, в который их дело будет доложено государыне. Проходит неделя, и черногорские послы получают от князя Потемкина все один и тот же ответ. Таким образом они ходили к нему регулярно каждую неделю — и это продолжалось в течение семи месяцев и все-таки ничего не добились от него. Ясно было, что Потемкин просто издевался над черногорцами. И почему же? Он не любил сербов, потому что находился в дурных отношениях с одним из находившихся в России сербов, генералом Зоричем ⁸.

Архимандрит Петр Петрович, видя, что Потемкин только тормозит и затягивает их дело, отправился к графу Панину и просил у него паспортов для обратного проезда своего и своего общества в отечество. Сочувствовавший черногорцам Панин высказал очень много горьких сожалений но поводу низкого образа действий князя Потемкина, и все-таки просил их повременить, обещаясь переговорить но этому делу с князем. Но усилия Папина не имели никакого успеха. Когда Петр Петрович явился после того к Папину, то последний мог только заявить ему о своем крайнем сожалении, с которым он вынужден приказать приготовить черногорским депутатам паспорты и, как бы в успокоение себя и черногорцев, выразил надежду, что виновник такого возмутительного образа действия, когда-нибудь все-таки получит достойное наказание ⁹.

Черногорское посольство на этот раз не только не добилось ровно ничего для своего отечества, но даже получило оффициальный выговор со стороны русского правительства правительству черногорскому за его образ действий, не вполне соответствовавший, повидимому, планам русской политики. Для объявления этого черногорским посланцам заготовлена была особая записка, которая могла только оскорбить и раздражить черногорцев против России. Конечно, творцом этой записки был никто другой как тот же Потемкин. Так, по крайней мере, позволяет допустить то обстоятельство, что записка, приготовленная для [411] объявления черногорским послам, сохранилась в бумагах Потемкина вместе с другими документами, относящимися до рассматриваемого исторического события. В записке было наговорено много оскорбительного для черногорцев, и в ней, очевидно, высказывались, вне всякого дипломатического приличия несдержанности, отражая собою низкий характер и личные страсти ее автора. «Не правда ли, так между прочим писалось в записке, что общество черногорское, при случае войны нашей с Портою Оттоманскою, не только не соответствовало о пользе его попечению, но паче в буйстве и невежестве своем, применяясь к некоему презрительному самозванцу и бродяге, всячески учинило себя недостойным высочайшего покровительства государыни императрицы» ¹⁰. Здесь что ни слово, то ложь. Черногорцы, как мы видели, с восторгом отнеслись к призыву Екатерины к войне с турками и оказали ей здесь очень много услуг.

С другой стороны обвинение в сочувствии к самозванцу, Степану Малому, является просто придиркою, после того, как мы хорошо знаем, что русское правительство не придавало ему важного значения, и даже русский уполномоченный в Черногории, князь Долгоруков, при отъезде своем из Черногории пожаловал Степана чином русского офицера, дал ему русский офицерский мундир и поручил ему управление Черногорией. Степан Малый, в качестве черногорского властителя проводил русского уполномоченного до самого моря ¹¹. В записке кн. Потемкина находились также довольно грубые напоминания о том, что Черногория должна всегда сообразовать свои действия с видами и интересами русского правительства.

«Состояние землицы черногорцев в углу турецких владений таково, так читаем мы в записке, что оно всячески от них взыскивает сообразоваться во всякое время делам и обстоятельствам здешнего двора, а отнюдь не мечтать, чтобы российские интересы могли располагаемы быть по их прихотям и временным пользам. По сим справедливым и неоспоримым рассуждениям увольняются теперь восвояси господа депутаты с тем для целого общества их благонамеренным советом, чтоб оное для собственного своего блага впредь больше и лучше сообразовалось делам и интересам Империи Всероссийской, чем и может оное вновь заслужить и присвоить себе высочайшую милость и покровительство единой всего восточного православия хранительницы и поборницы». Подобные оскорбительные действия, которые компрометировали русское правительство пред черногорским, могли подать повод к окончательному разрыву между ними; но разрыва не было, благодаря такту и рассчитанному образу действий [412] черногорцев, которые видели здесь действия не самих государей, а их приближенных министров ¹².

Петр Петрович избран был своим народом во владыки тогда еще, когда он имел сан архимандрита. Начало его управления Черногорией сопровождалось большими для него неприятностями и несчастными обстоятельствами. Петру Петровичу необходимо было принять сан епископа. Он желал для хиротонии ехать в Петербург. С этою целью он отправился в Вену, где рассчитывал получить от русского посла паспорт для проезда в Россию. Но русский посланник в Вене, князь Голицын, не дал ему паспорта. Тогда Петр Петрович обратился письменно с просьбою к сербскому православному митрополиту, Моисею Путничу, о рукоположении его во архиерея. Здесь потребовалось не мало времени и хлопот для того, чтобы получить позволение хотя со стороны императора Иосифа II. Наконец, 14-го октября 1784 года, Петр Петрович получил архиерейский сан ¹³ в Карловце. Приняв посвящение владыки, Петр не мог тотчас же возвратиться в свое отечество. Он знал, что Черногории предстоит великая борьба с турками, но в то же время ему хорошо было известно и то, что она вовсе не была готова к войне и у бедного черногорского народа не доставало аммуниции, пороху и пуль. Борьба при таких обстоятельствах являлась совершенно бессмысленною и могла вести Черногорию к прямой гибели. Поэтому новый черногорский владыка решился искать средств у других держав. Он предпринял путешествие по Западной Европе, надеясь выпросить у великих держав хоть какую-нибудь материальную помощь. Прежде всего, взоры владыки остановились на православной и единоверной России, и он решился начать свое патриотическое и тяжелое путешествие именно отсюда. Ему волей-неволей пришлось подавить в себе то неприятное воспоминание о дурном приеме его в России, какое он вынес из своего путешествия сюда, в качестве уполномоченного митрополита Савы. Петр Петрович, прежде чем отправиться и Россию, написал письмо к знаменитому, в то время, и богатому сербу, поселившемуся в России, генералу Симеону Зоричу, с которым он еще прежде познакомился в России в одну из своих прежних сюда поездок. В своем письме к Зоричу, находившемуся в Шилове ¹⁴, владыка описал подробно всю опасность, какая грозила Черногории от турок. Зорич сочувственно отнесся к черногорскому владыке и письмом просил его прибыть к нему в Шилов, обещаясь с своей стороны оказать какую-нибудь помощь и содействие. [413] Петр Петрович обрадовался и прибыл в Шилов. Зорич был в восторге, видя в своем доме государя свободного, непобедимого Сербского царства. Но рассчеты владыки на Зорича оправдались не вполне: Зорич не мог оказать ему большой помощи и посоветовал ему искать ее в Петербурге, у императрицы. Зорич имел в Петербурге брата, которому он тотчас же написал письмо и просил его, чтобы он принял со всевозможным внимавием и любезностью черногорского владыку. Владыка Петр Петрович отправился в Петербург, рассчитывая на несомненную помощь императрицы Екатерины II. В Петербурге остановился у Зорича.

Вместе с владыкою в Петербург прибыл и его секретарь, — католический священник, аббат Доп-Фрино Дольчи, человек, известный своим образованием и ученостью и еще более своею трагическою судьбою. Князь Потемкин, узнавши о том, что Черногорский владыка, прибыв в Петербург, не счел нужным явиться к нему, всемогущему фавориту, и остановился у его злейшего врага Зорича, счел себя оскорбленным под давлением затронутого чувства самолюбия. Потемкин допустил в отношении Черногорского владыки возмутительную выходку, пред которой должен краснеть всякий русский. Он дал безумный приказ полиции в двадцать четыре часа выпроводить владыку Черногории из Петербурга. Полиция так быстро исполнила данный ей приказ, что владыке Петру не успели заготовить паспорта. Последний послан был уже на другой день с замедлившим секретарем владыки, аббатом Дольчи. Аббат представлялся лично князю Потемкину, на которого он произвел весьма приятное впечатление. Князь сделал лестное предложение аббату остаться навсегда в России, указывая на ту блестящую карьеру, какая может предстоять ему здесь и какая легко может быть достигнута им при его широкой учености и блестящих дарованиях. Честный и верный интересам своего государя, аббат с замечательным достоинством отвечал на лестное предложение князя: «Если только вы желаете сделать меня счастливым, так отвечал он Потемкину на его известное предложение, то сделайте добро Черногорскому владыке; вот, что меня сделает истинно счастливым». Князь ничего не хотел отвечать на слова аббата и только пожал плечами (Милутинович, 110-111. Медакович, Повестница Црнегоре, 68-70. Милакович, История Црнегоре, 177-180). Возмутительнее всего в действиях Потемкина было то, что он здесь действовал помимо всякого ведома императрицы. Екатерина лишь только узнала о том, что Черногорский владыка так непристойно удален из ее столицы, рассердилась на Потемкина и поторопилась исправить сделанную им непростительную выходку. По повелению императрицы немедленно послан был один полковник с специальным поручением догнать владыку и где бы только он ни был догнан, просить его именем императрицы возвратиться в Петербург, предварительно уверив его в том, (Cтр 414-415 отсутствуют в наличествующем экземпляре - Thietmar. 2022)

[416] При своем вступлении на престол Александр I сначала, повидимому, хотел следовать примеру своего отца в своих отношениях к Черногории. Он подтвердил распоряжение Павла I о выдаче черногорцам по тысяче дукатов ежегодного вспомоществования, но, к сожалению, не всегда сдерживал свое слово. Влияние польского князя Чарторыйского на Александра I много повредило не только Черногории, но и вообще всему славянскому делу.

Война Наполеона I коснулась и маленькой Черногории. В 1797 году французами была уничтожена венецианская республика и соседняя с Черногорией славянская область Бокка-ди-Каттаро, принадлежавшая дотоле Венеции, предоставлена была Австрии; жители Каттаро сначала было не хотели подчиниться австрийскому императору, и только благодаря советам черногорского владыки Петра, они смирились и признали над собою австрийскую власть. Австрия, при всяком удобном случае, старалась задобрить свою новую соседку — Черногорию и склонить ее в свою сторону, разорвав предварительно связь с Россией. В то же самое время гениальный Наполеон точно также обратил свое внимание на Черногорию и, предвидя войну с Россией, старался поселить холодность между ею и Черногорией. Он старался привлечь Черногорию на сторону союза с Францией. Россия, не надеявшаяся на долгое сохранение мира с Наполеоном, слишком ревниво относилась ко всем его действиям и зорко наблюдала за всеми теми дворами, с которыми он вступал в дипломатические сношения. Конечно, здесь достаточно было подать самый ничтожный повод для того, чтобы на основании его могли возникнуть большие серьезные подозрения. Так и случилось в отношениях России к Черногории. Основанием, послужившим для русского правительства поводом к подозрению в неискренности черногорского правительства, был тот, сам по себе неимеющий никакого значения, факт, что у черногорского митрополита ближайшим доверенным лицом и его правою рукою был католический аббат Дольчи.

Деятельность этого человека до сих нор настоящим образом не выяснена и поэтому судить о ней строго и положительно невозможно. Некоторые из русских путешественников в Черногорию видят в аббате Дольчи французского лазутчика, который вошел в доверенность к черногорскому владыке, чтобы склонить его на сторону союза с Францией. (Попов Алексадр. Путешествие в Черногорию. Спб., 1874). Но другие русские путешественники беспристрастнее относятся к Дольчи и харрктеризуют как человека, искренно преданного интересами Черногории (Ковалевский. Четыре месяца в Черногории. Спб., 1872 г. 99-103). Трудно в самом деле, допустить чтобы человек такого великого ума, как владыка Петр Петрович, избрал себе в секретари лицо неиспытанной честности.

Положим, он мог ошибиться в Дольчи, как во всяком [417] другом человеке, но ошибка скоро необходимо должна была обнаружиться. А между тем Дольчи занимал должность секретаря владыки около двадцати лет. В такое продолжительное время никакой, самый дипломатический ум не мог скрыть действительных, настоящих планов и замыслов того или другого лица, если только они когда нибудь действительно существовали. При всем том, образ правления в Черногории основывался на таких патриархальных началах и выражался в таких несложных и первобытно простых формах, которые не давали места закулисной дипломатической игре. Самыми компетентными судьями аббата Дольчи должны быть признаны сербские историки, касающиеся Черногории, Но большая часть их с восторгом отзываются о Дольчи и высказывают к нему самые искренние симпатии. После всего этого нужно сказать, что аббат Дольчи, которым заинтересовался в свое время даже князь Потемкин, но все время своей деятельности честно служил Черногории и своим умом, дарованиями и богатством познаний оказал ей немало услуг. В честности характера Дольчи никто не сомневался в самом месте его продолжительной и полезной деятельности — именно в Черногории. Подозрения против его личности явились и выросли вдали от Черной горы, в Петербурге, где, как известно, под влиянием особых политических осложнений, слишком подозрительно относились ко всем действиям иностранных дворов. Подозрении против Дольчи, а отсюда и против черногорского владыки Петра, выродились в положительное политическое недоверие, благодаря одному самому ничтожному обстоятельству, которое во всякое другое время осталось бы совершенно незаметным. Виновником всех недоразумений, возникших было в начале XIX века между русским двором и черногорским правительством, был, черногорский архимандрит Степан Вучетич, или Вукотич. Мы будем называть его последним именем. Вукотич — личность вообще темная, запятнавшая свое имя многими дурными поступками и, наконец, даже изменничеством и клятвопреступлением. Во время русско-турецкой войны Вукотич, по месту своего происхождения принадлежавший области Бокка-ди-Каттаро, входившей и то время в состав владений Венецианской республики, изъявил желание служить на русских военных кораблях. Узнав об этом, венецианское правительство отнеслось к Вукотичу как к изменнику своего отечества и приговорило его к смертной казни. Вукотич спас свою жизнь бегством в Черногорию, где он ласково был принят владыкою Петром и нашел приют в его доме. Владыка, согласно его желанию, постриг его в монашество и рукоположил во священники. Вукотич несколько раз посещал Россию. В одно из своих путешествий в Россию он здесь занимался сбором пожертвований на бедные монастыри, но эти пожертвования не дошли по назначению. За присвоение собранных Вукотичем пожертвований против него начато было [418] преследование со стороны тех монастырей, именем которых он злоупотреблял при сборе пожертвований. Владыка черногорский снова помог Вукотичу и избавил его от больших неприятностей. Владыка даже возвел Вукотича в сан архимандрита и сделал его своим представителем и защитником интересов своего народа при дворах европейских держав. В качестве уполномоченного владыки, Вукотич являлся и к нам, в Россию. Когда черногорцы одержали знаменитую Крусскую победу (в 1796 году), владыка Петр счел своим долгом уведомить об этом русское правительство. Он послал в Петербург, в виде своего уполномоченного, именно архимандрита Вукотича, которому и поручил объявить русскому двору о блестящей победе храброго черногорского народа. Вместе с Вукотичем владыка отправил в дар русскому двору два окопанные в серебро пистолета, которые были отбиты у турок во время боя и теперь посылались в русскую столицу, как трофеи.

Пред отправлением Вукотича в Петербург, владыка, вероятно уже начавший несколько подозрительно смотреть на Вукотича, заставил его принести торжественную клятву в верности себе и своему народу, которую Вукотич и дал в самой церкви, всенародно, пред святыми и честными дарами. Явившись в Петербург, неблагодарный и забывший всякую совесть Вукотич, вместо того, чтобы хлопотать здесь об интересах своего владыки и народа, занялся интригами и начал распускать разные неблаговидные слухи касательно владыки Петра Петровича, его двора и отношений его к России, рассчитывая таким путем подорвать доверие к нему русского правительства и при его сильной помощи удалить его с митрополии и занять его место. Вероятно, Вукотич в свое довольно продолжительное пребывание в Петербурге, благодаря своему пролазничеству, нашел при русском дворе таких влиятельных лиц, которые обещали свое содействие его низким, честолюбивым планам. По возвращении из России в Черногорию, Вукотич совершенно изменился в своем характере. Он сделался до крайности гордым и заносчивым. Кроме того, он еще пустился в торговлю, которая положительно не согласовалась с носимым им священным саном архимандрита. Мягкий владыка усовещивал своего зазнавшегося подчиненного и не только не подвергал строгим наказаниям, но и не удалял его от своего двора и поручал ему некоторые дипломатические миссии. В 1803 году владыка поручил Вукотичу проводить до Каттаро посетившего его русского консула. Вукотич воспользовался этим пустим обстоятельством и остановился в Каттаро на три дня для своих личных целей. В это время он вошел в связи с комендантом и с другими властями города Каттаро, находившегося тогда во владении Австрии, начал пред ними унижаться, и в то же время осыпать всевозможными клеветали своего владыку и выставлять свои личные достоинства. [419] Катарские власти пообещали Вукотичу оказать ему помощь сделаться архиереем, если только он сумеет низложить ненавистного им владыку Петра Петровича. Обнадеженный уверением в посторонней помощи, Вукотич начал действовать в пользу достижения своих планов решительнее и быстрее. Вскоре после своего изменнического пребывания в Каттаро он выхлопотал у владыки паспорт на проезд в Петербург. Владыка сначала долго отклонял просьбу Вукотича, основательно выставляя против нее отсутствие серьезных поводов к путешествию в Россию. Наконец, владыка уступил настоятельной просьбе Вукотича и выдал ему паспорт. Три дня спустя по отъезде Вукотича из столицы Черногории владыка узнал о его измене и предательских замыслах. Немедленно было сделано распоряжение о задержании Вукотича. Но ужо было поздно. Вукотич сел на корабль и отправился в Россию ранее, чем владыка дал распоряжение о его поимке. Петр Петрович позаботился обезопасить себя от Вукотича и написал в Петербург, на имя государя, письмо, в котором подробно описал безнравственнейшую личность Вукотича и питаемые им замыслы. К сожалению, в Петербурге на письмо владыки не обратили должного внимания, а вместо того стали склоняться в своем доверии в пользу только что явившегося пройдохи Вукотича. — Последний для своих личных целей постарался возвести на своего владыку и на все черногорское правительство самые грубые и низкие обвинения. Нашлись досужие языки и в Петербурге, которые вторили низкому Вукотичу. Отсюда произошла целая длинная история, вызвавшая было окончательный разрыв между Россией и Черногорией. И если настоящего разрыва не произошло, то это обстоятельство всецело зависело от замечательного ума и дипломатической сдержанности черногорского владыки Петра I Петровича.

Вукотичу и его друзьям прежде всего нужно было подорвать политическое доверие русского правительства к черногорскому владыке. Вукотичу это сделать было сравнительно легко. Ему помогло существование при черногорском владыке католического аббата Дольчи. Благодаря Вукотичу, осенью 1803 года в Петербурге распространился слух, что черногорский владыка, по совету и в сообществе с своим секретарем, аббатом Дольчи, намеревается передать французам право покровительства над Черногориею за двадцать пять тысяч дукатов вознаграждения ¹⁵. Русское правительство и вообще в то время дурно настроенное против Франции и везде видевшее ее происки под влиянием развившейся современными обстоятельствами подозрительности, легкомысленно поверило пущенной Вукотичем сплетне и решилось предотвратить неприятность, могущую возникнуть от [420] мнимого протектората Франции над Черногорией. Оно немедленно позаботилось отправить в Черногорию нарочного своего уполномоченного для того, чтобы узнать настоящее положение дел, и снабдило его высочайшею грамотою, написанною от имени императора Александра Павловича. В грамоте объявляется императорская милость и благоволение всему черногорскому народу. «Прияв, читаем мы дальше в грамоте Александра, по примеру славных предков наших, под особое покровительство ваше соплеменный и единоверный нам народ черногорский и бердский, не преставали мы пещись неусыпно о его благосостоянии, обращая всегда внимание наше на средства, могущие предохранить его от всякого внешнего нападения и уничтожить также коварные замыслы внутренних врагов его. В сей заботливости пребывая, встревожены мы были дошедшими до нас достоверными (sic) сведениями, показавшими нам, что властолюбие иноземцев, подкрепляемое вредными замыслами неблагонамеренных людей из среды самой Черной Горы, угрожает нашествием своим народу черногорскому и бердскому и стремится ниспровергнуть независимость его. Желание наше отвратить опасность сию побудило нас отправить в Черную Гору доверенную особу в лице нашего генерал-лейтенанта графа Ивелича с препоручением удовлетворить народ черногорский во всегдашнем к нему благоволении нашем, открыть предстоящую ему гибель и показать путь, начертанный собственной его пользой и славою. Мы надеемся, что в сем подвиге нашем доселе столь верный нам народ черногорский и бердский найдет новый опыт попечительности нашей о благе его и полную подавать будет веру всему тому, что помянутый генерал-лейтенант граф Ивелич ему от имени нашего предлагать будет. Спб. октября 2, 1803 г.» ¹⁶. Грамота, как можно видеть, отличается дипломатическою сдержанностью. В ней нет указания действительных имен, которые имелись в виду ее авторами, в ней находятся общие напоминания и тонкие намеки на главных врагов Черногории. Очевидно, русское правительство, отправляя эту грамоту, слабо рассчитывало на ее действительное значение. Для правительства необходимы были еще другие средства, которые были бы более чувствительны для черногорского владыки. Последний, полагаясь на сильное покровительство императора Наполеона, мог, как могли предполагать в Петербурге, не обратить внимания на грамоту русского императора. У черногорского владыки оказалось одно уязвимое место. Дело в том, что он был в одно и тоже время и владетельным князем, и высшим духовным сановником, митрополитом, лицом, облеченным высокою церковною иерархическою степенью, архиерейством. Русское правительство издавна усвоило себе взгляд на Черногорию, как на такую страну, [421] которая находится под его особым покровительством. За гражданским правительством и высшая духовная власть в России точно также усвоила себе такой же взгляд на черногорскую церковь и рассматривала черногорского владыку, как лицо, находящееся под ее покровительством. А то обстоятельство, что некоторые черногорские владыки получали хиротонию в Петербурге, дало повод заправителям русской церковной жизни смотреть на них и на их церковь, как на зависимую, до некоторой степени, от русской церковной власти. Что же касается до взглядов самих черногорских владык на свои отношения в русской церкви и ел высшему учреждению, синоду, то они не высказывались много но этому поводу и даже мало имели с ним дела. Они сносились постоянно с одним только светским русским правительством и от него и по его непосредственному распоряжению получали из России и то, что нужно было собственно для черногорских церквей. Во всяком случае, отношения черногорского владыки к русскому синоду не были юридически оффициальными и не были подвержены никакой церковно-канонической регламентации. Черногорский владыка, как митрополит черногорской церкви, конечно, всегда представлял себя совершенно самостоятельным в своей деятельности и независимым ни от какой церковной власти, точно так же, как он представлял себя независимым государем, как владетельный князь Черногории.

Мечтая о черногорском митрополичьем престоле, Вукотич, кроме политического доверия, одновременно старался подорвать в Петербурге и религиозно-церковное значение владыки Петра Петровича, как православного архиерея и иерарха. Он распространил в Петербурге множество нелепых и невероятных сплетет, против черногорского владыки, которые для поверхностного взгляда ставили под сомнение самое его православие. Вукотич изобразил православие черногорцев в самом мрачном виде и, конечно, главным виновником в том выставлял настоятеля, владыку Петра Петровича. Вукотич клеветал на него, что он вовсе не занимается церковными делами, никогда почти не совершает сам церковного богослужения, церковные принадлежности и ризницу, полученную из России, передал в корыстных видах иностранцам; святое миро, посланное в Черногорию русским синодом, препроводил в людям другого исповедания, между тем как новорожденные младенцы в Черногории остаются без помазания св. миром при крещении; полученные из России антиминсы отдавал на поругание иноверцам и др. Мало того, Вукотич, с целью скомпрометировать еще более черногорского митрополита, приписывал ему и то, что он, получая из России миро, церковную утварь и книги, не употребляет их по назначению, и даже не уведомил свой народ о их получении. Конечно, Вукотич распространил много и других нелепостей относительно черногорского владыки, подстрекаемый к тому честолюбивыми замыслами занять его место в Черногории. Он хорошо [422] рассчитывал, что если русское правительство, доверившись его клеветал, захочет наказать владыку Петра Петровича, то оно в состоянии сделать то, что он в конце концов лишится своего места, а тогда его заменит, при той же помощи русского правительства, никто другой, как он, Вукотич. В дальнейших действиях петербургского двора, действительно, ясно проглядывает его цель — удалить Петра Петровича с митрополии, как противника политических интересам России, и предоставить его место другому, более падежному. Но достигнуть этого можно было тогда, когда владыка Петр Петрович лишится религиозного уважения и благоговения в своем народе, как представитель церкви, как архиерей. В противном случае попытка русского двора свергнуть с престола Петра Петровича должна была окончиться неудачею. За него мог вступиться весь народ и с позором прогнать всякое лицо, которое решится, при чьих бы то ни было посредствах, незаконно занять его место. Правительству нужно было унизить и скомпрометировать религиозное обаяние черногорского владыки, а этого оно само непосредственно сделать не могло. Тогда оно потребовало услуг церковной власти. Император Александр поручил святейшему синоду написать черногорскому владыке грамоту, выставить распространенные Вукотичем разные его мнимые преступления против православной веры и церкви и потребовать его на свой суд в Петербург. А здесь, конечно, с черногорским владыкой могли сделать, что только считали более всего удобным и нужным, Синод, под давлением светской власти, отправил на имя черногорского митрополита довольно резкую и оскорбительную для него и всего народа грамоту с притязаниями на право суда в делах черногорской церкви и с сильными укорами ее представителю. Отцы синода, мало знакомые с дипломатическим языком, слишком далеко зашли в своей грамоте. Одним словом, они пересолили и тем поставили и себя, и самое русское правительство в неловкое и натянутое положение пред Черногорией. Правительство, впрочем, когда увидело, что оно впало в заблуждение касательно положения дел в Черногории, скоро нашло возможным уладить возникшие затруднения и согласие между обоими правительствами было восстановлено. Подобный исход дела поставил синод в смешное и до крайности щекотливое положение. На его грозную филиппику черногорцы дали такой строгий ответ, после которого русскому синоду нечего было и касаться тех требований, о которых русские святые отцы так недавно торжественно заявляли в своей грамоте на имя черногорского владыки. Вот эта интересная грамота, копия с которой находится в распоряжении редакции «Древней и Новой России», куда она поступила из бумаг автора известного [423] сочинения «Иезуиты в России», священника М. Я. Морошкина. В сербском переводе она напечатана у историков Черногории ¹⁷.

«Божиею милостию, Святейший Правительствующий Синод всероссийский Преосвященному Митрополиту Черногорского и Бердского народа Петру.

О Господе радоватися.

«Богом укрепляемая, благочестием красующаяся и благоденствием цветущая, Всероссийская Империя, объемля в себе бесчисленные народы, наслаждающиеся миром, спокойствием и изобилием, простирает благодетельное свое покровительство и ко всем единоверным, паче же к единоплеменным народам. Многие из оных осчастливлены непосредственным усыновлением ей; другие обезопасены от насилий и притеснений неприязненных соседов; иные получили и всегда получают от нее матернюю руку помощи в своих потребах и нуждах.

«Почти все сии благодеяния оказываны и оказываются единоплеменному и единоверному с Россиянами Славено-Сербскому народу и в особенности Черногорскому и Бердскому. Кроме общих и всегдашних о сей стране попечений, Благочестивейшие Российские великие Государи, в знак особенного покровительства, всемилостивейше жаловали народ сей высокомонаршими своими грамотами, Черногорские и Бердские церкви потребными утварями, а митрополитов, в разные времена, драгоценными ризницами. Святейший Правительствующий Всероссийский Синод, ревнуя благочестивому примеру своих монархов, также всегдашнее употреблял тщание о споспешествовании благочестию и назиданию Черногорского и Бердского народа, посылая для оного святое миро, антиминсы и разные церковные и поучительные книги. Но ныне, к прискорбию Его, ведомо учинилося, что все помянутые Черногорским и Бердским церквам и митрополитам оказанные благодеяния при вашем священноначалии употребляются во зло. Пожалованные от российских великих Государей драгоценные утвари и ризницы переданы в руки иноверцев и у них ныне находятся; посланное к вам от Святейшего Правительствующего Синода знатное количество святого мира, сто антиминсов и поучительные книги не употреблены на пользу и душеспасение народное, и даже народу не объявлено о получении оных; а между тем Святейшему Правительствующему Синоду достоверно известно, что вы все то действительно получили. От сего невнимания произошло то, что у вас младенцы при крещении не помазуются святым миром, церкви не снабжены потребностями к священнодействию, монастыри опустели без иноков, народ не слышит наставления в вере и благочестии, сами вы не печетеся поучать его и [424] даже целые годы пропускаете без священнодействия. Таковые обстоятельства, предзнаменующие крайнюю опасность и гибель Христианского Православия в Черногорском и Бердском народе, обращают на, себя внимание Святейшего Правительствующего Синода, который с душевным огорчением замечает в вас, по крайней мере, нерадивого к стаду своему пастыря, естьли не умышленного учителя разврата,

«Почему Святейший Правительствующий Синод, с Высочайшего Его Императорского Величества дозволения, решился призвать вас пред свое судьбище, дабы вы или оправдались, или, если чувствуете свое прегрешение, то очистили бы оное истинным раскаянием, и приняв разрешение, исправили упущение сугубым тщанием о сохранении и распространении в Черногорском и Бердском народе Православной Грекороссийской веры, искони тамо исповедуемые. Святейший Правительствующий Синод ожидает, что вы с повиновением о Христе приимете призывающее вас сие соборное к вам послание, что также благоугодно будет и Благочестивейшему Великому Государю Нашему Императору и Самодержцу Всероссийскому. В случае же пренебрежения (чего однако же не даждь Боже) Святейший Правительствующий Синод почтет упорство ваше явным призванием в умышлении противу Православия и приверженностию к Латинской церкви, в чем вас и обвиняют. А потому, яко архиерея, помышлениями поползнувшегося к согласию с иноверцами, следовательно сана своего недостойного и яко сына церкви неверного, принужден будет отлучить вас от оные и пригласить православный народ Черногорский и Бердский, дабы он избрал себе иного достойнейшего пастыреначальника и прислал его в Петербург для хиротонисания.

«Дана сия грамота в царствующем граде, С.-Петербурге, лета от Рождества Христова 1803 г., Октября 10 дня».

Смиренный Амвросий М. Новгородский.
Смиренный Иериней Арх. Псковский.
Варлаам, Арх. Грузинский.
Духовник, Протоиерей Исидор Петров.
Обер-Священнин, Протоиерей Павер Озерецковский,

На подлинном синодальная бланковая печать.

Что синод здесь действовал не по собственной инициативе, а исключительно под давлением светского правительства, а в частности под влиянием антиславянской политики князя-поляка Чарторыйского, на это мы имеем самые неопровержимые доказательства, в документах, касающихся этого дела. Русская современная политика, не обращая никакого внимания на то, какую позорную роль навязывала она высшей церковной власти в России, очевидным образом воспользовалась церковным авторитетом синода для достижения политических целей, да еще шедших в разрез и собственно русским, и [425] общеславянским интересам. На основании имеющихся у нас под руками документов мы можем воспроизвести, до известной степени, даже темный подпольный процесс того, как составлялась приведенная отлучительная грамота синода на черногорского митрополита.

9 октября 1803 года к петербургскому митрополиту Амвросию явился один из высокопоставленных светских чиновников, именно Дмитрий Павлович Татищев ¹⁸, и объявил ему волю министра иностранных дел приготовить в непродолжительном времени отлучительную грамоту на черногорского митрополита. Амвросий, волей-неволей, должен был согласиться. Но этого было мало. В министерстве иностранных дел заготовлена была даже особая записка, в которой начертывался план и содержание проектированной грамоты синода. Вот в высшей степени любопытное письмо Д. Татищева к митрополиту Амвросию. «Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Государь! Согласно с разговором, который я имел с Вашим Высокопреосвященством сего утра, препровождаю при сем записку, в смысле коей должна быть составлена грамота от святейшего синода к черногорскому митрополиту. Препоручая себя в прочем Архипастырским Вашим молитвам, пребываю с совершенным почтением и преданностию Вашего Высокопреосвященства покорнейший слуга Дмитрий Татищев».

А вот и самая записка, приложенная к письму Татищева на имя митрополита Амвросия.

«Святейший синод, в послании своем к митрополиту черногорскому, пропишет в начале всегдашнее попечение Российской Империи о единоверных с ней народах, паче же о народе славяносербеком, с нею единоплеменном, — обратится потом к прискорбию, с каковым известился св. синод, что православие в областях черногорской и бердской подвергается величайшей опасности, поелику дошло до сведения его, что монастыри опустели от иноков, церкви не снабжены потребным к священнодействию, младенцы при крещении не помазуются миром, народ не поучается в вере. Св. Синод тем более удивляется таковому бедственному положению, что от него послано было к митрополиту знатное количество мира, сто антиминсов и книги поучительные. Известно, что все сие в руки его доставлено было, но народ не токмо не допущен пользоваться сими орудиями спасения, но даже пребыл в неведении о получении оных. Не менее прискорбно св. синоду, что сам архипастырь целые годы пропускает не священнодействуя и не поучая слову Божию, и что даже драгоценные утвари [426] церковные и ризницы, в разные времена, от российских государей черногорским владыкам дарованные, находятся ныне в руках иноверных. Таковые обстоятельства, предвещающие гибель православию в областях черногорской и бердской, не могли не обратить на себя внимания св. синода, который с душевным огорчением видит в митрополите черногорском по крайней мере нерадивого пастыря о стаде своем, если уже не учителя разврата. А потому и решился св. синод призвать его пред судилище свое, оправдаться пред оным, буде все на него сказанное ложно, буде же прегрешился, да очистится покаянием, и приимет разрешение греха своего, и направясь паки на путь истинный, пойдет оным подвизаться ко славе православной греко-российской церкви, искони в Славяно-сербии исповедуемой. Св. синод ожидает, что брат его о Христе митрополит черногорский с повиновением приимет послание сие, призывающее его к очищению, в случае же пренебрежения оного, св. синод, почитая тогда упорство митрополита черногорского собственным признанием в злоумышлении противу правоверия и приверженности к церкви латинской, в коей он обвиняем, яко архиерея, сана своего недостойного, предавшегося помышлением в руки иноверцев, и яко сына церкви неверного, отлучает его от оныя и приглашает православный народ черногорский и бердский избрать себе иного, достойного пастыря и отправит его в Петербург на посвящение».

Прислужничество и пожертвование интересами церковными со стороны синода простерлись до того, что митрополит Амвросий, составив, на основании вышеприведенной записки, отличительную грамоту синода на черногорского митрополита, отправил ее на просмотр к управлявшему министерством иностранных дел, графу Воронцову, предоставляя ему последнее и окончательное редактирование синодальной грамоты. Вот любопытное письмо митр. Амвросия к графу Воронцову отправленное им вместе с составленною им вчерне грамотою. «Ваше сиятельство! По объявленным чрез его превосходительство Дмитрия Павловича Татищева мыслям, вчерне приготовленную грамату при сем препровождая, прошу, рассмотря и исправя, что заблагорассудится, возвратить ко мне оную для переписки и подписания. Надобно, думаю, приложить на ней синодальную печать. Ожидая разрешения, честь имею быть с совершенным почтением вашего сиятельства покорнейший слуга, Амвросий, митр. Новгородский. 10 октября 1803 года».

Составленная митр. Амвросием грамота от лица синода в министерстве иностранных дел подверглась самым незначительным изменениям. После этого она была возвращена митрополиту Амвросию для переписки и подписания. Подписанная членами синода грамота на имя черногорского митрополита митрополитом Амвросием снова была препровождена к графу Воронцову при следующем отношении: [427]

«Сиятельнейший граф, милостивый государь! Грамоту к черногорскому митрополиту от лица св. синода, за подписанием членов и с приложением печати оного, также и копию с оной за скрепою, при сем к вашему сиятельству препровождая, прошу именем также синода как о доставлении оной, так и об ожидаемом успехе употребить ваше попечение.

Пребываю в прочем с совершенным почтением и преданностью, Амвросий, м. Новгородский».

Императорская и синодальная грамоты отправлены были в Черногорию с особым уполномоченным, генерал-лейтенантом графом Ивеличем, сербом по происхождению. Ивеличу даны были широкие полномочие: ему поручалось захватить черногорского митрополита Петра Петровича, отправить его в Корфу, где тогда находился русский флот, а оттуда — в Сибирь на заточение. Вместе с Ивеличем и под его охраною пустился в Черногорию и виновник всего зла — Степан Вукотич. В январе 1804 года граф Ивелич вместе с Вукотичем прибыли в Каттаро. Они не хотели идти в столицу Черногории для того, чтобы там предъявить находящиеся у них грамоты. Очевидно, они опасались сами понасть в руки черногорцев, которые не могли спокойно отнестись к их постыдной миссии. Вместо всего этого Ивелич, остановившись в Каттаро, австрийском городе, где он мог считать себя вполне безопасным от черногорцев, приглашал к себе черногорских главарей, и устно, а иногда и письменно, излагал пред ними содержание как царской, так и синодальной грамоты.

Ивелич оказался человеком, лишенным всякого дипломатического такта. Имея преувеличенное понятие о возложенной на него миссии и, полагаясь на могущество России, он спокойно позволял себе делать разные выходки против черногорского владыки. Ему вторил в этом и Стенан Вукотич.

Ивелич, например, открыто хвастался тем, что он уполномочен захватить черногорского владыку и отправить его в Сибирь на заточение. Еще грубее поступал Вукотич, который теперь, уже считал себя близким к заветной цели, с крайним высокомерием поносил своего владыку, хвастаясь тем, что он его связанного повлечет в Сибирь. Ивелич, живя в Каттаро и находясь в сношении с разными черногорскими главарями, сообщил им некоторые секретно данные ему поручения русского двора относительно Черногории. Ивелич объявил, что ему поручено русским правительством низложить митрополита Петра Петровича и изменить существующий образ правления в Черногории. Русский император будто бы уполномочил Ивелича отделить в Черногории: духовную власть от светской. Самого Ивелича, он, будто бы, назначал быть светским правителем и владетельным князем Черногории, а спутника и сотрудника его — Вукотича предназначал сделать духовным главою черногорской церкви. Нечего [428] много и говорить, что подобное поручение было совершенно в духе воззрений и политики Александра I. Любимый внук и воспитанник Екатерины II, поставившей задачею своей деятельности уничтожение всякого проблеска самостоятельности в церкви, иначе и не мог поступить. Ему не нравилось особенное положение черногорского владыки, носившего скромный титул смиренного архиерея, и с которым он, тем не менее, силою вещей поставлен был в нравственную необходимость сноситься в дипломатических делах непосредственно и относиться к нему, как к владетельному князю. Государь, обративший свою собственную церковь в министерство духовных дел и сдавший его в управление своему любимцу князю Голицыну, уводивший на покой петербургского митрополита за то только, что тот сшил себе теплый саккос, внутри обложенный мехом, пожертвованным членами самой же императорской фамилии, не мог спокойно смотреть на порядки, сложившиеся веками в Черногории и противоречившие его собственным взглядам.

С своей стороны и Вукотич трудился для своего дела. Он распространял, например, по Черногории такие слухи, что настоящий владыка Петр Петрович не законный архиерей, потому что он поставлен неправославными архиереями, хотя тот же самый Вукотич, утверждая так, забывал, что он сам принял сан архимандрита от незаконного архиерея, как рукоположенный владыкою Петром. Ближайшие к Каттаро черногорцы подробно уведомили своего владыку о происках против него Ивелича и Вукотича.

Находясь в Каттаро, Ивелич неоднократно писал владыке, приглашая его к себе для вручения ему грамоты от русского императорского двора. Но владыка Петр Петрович, хорошо зная тайные цели Ивелича, ни за что не хотел отправиться в Катарро, оправдываясь тем, что Каттаро есть город австрийский, а что послы высокого покровителя Черногории, русского императора, всегда являлись в самую Черногорию и вручали царские грамоты черногорскому правительству в самой столице страны. Напоследок владыка писал, что если Ивелич желает с ним сойтись, то пусть явится в один из пограничных черногорских монастырей. Ивеличу крайне не понравилось предложение владыки. Потеряв надежду легко захватить в свои руки владыку Петра Петровича, он начал рассылать в черногорском народе грамоты с убеждением восстать против своего владыки, рассчитывая в этом случае на то, что народ отвернется от него и сделает возможным достижение цели, какую он преследовал. Насколько здесь предосудителен был образ действий Ивелича, это видно из самых его многочисленных писем к черногорским главарям, в которых во всем своем свете рисуются низкие интриги русского уполномоченного. У некоторых, историков (Медакович) собрано несколько таких писем Ивелича, которые [429] свидетельствуют наглядно, до какой степени он злоупотреблял именем могущественного русского государя и действовал в прямой ущерб его доброй репутации среди черногорского народа.

Весь черногорский народ до крайней степени возмутился низким образом действий Ивелича и Вукотича. На возмутительные письма Ивелича черногорское правительство давало с своей стороны соответствующие ответы и неоднократно приглашало его явиться в Черногорию. Из многих писем черногорского правительства, адресованных им на имя Ивелича, мы остановимся на одном, которое более других характеризует обе враждебные стороны.

В письме своем на имя Ивелича, подписанном 6-го марта 1804 года, черногорское правительство уведомляло его, что до него дошли слухи, будто Ивелич имеет при себе грамоты русского императора, которые ему поручено объявить черногорскому народу, и крайне удивляется, что он живет так долго в Каттаро, городе австрийском, где он может слышать только одни клеветы на черногорцев, за то между прочим, что черногорцы, отказавшись от всякого покровительства австрийского, еще со времен Петра Великого признали над собою покровительство русского царя. В письме к Ивеличу черногорское правительство высказывало также свое недоумение относительно пребывания в Каттаро Вукотича и его намерений относительно черногорского народа. Правительство Черногории уведомляло русского уполномоченного, что ему известно о Вукотиче, что он рассылает тайно письма в черногорском народе, из которых некоторые оказались в руках черногорского правительства из этих писем черногорское правительство узнало об изменническом образе действий Вукотича и о его низких, постыдных происках. Теперь оно сообщало Ивеличу все темное прошлое Вукотича, и в конце концов объявляло его, изменником отечества. В заключение письма к Ивеличу черногорское правительство просило его довести до сведения его величества, императора русского, о преданности ему черногорского народа и о полном мире и тишине, господствующих в Черногории.

Одновременно с письмом черногорского правительства и черногорский владыка Петрович разослал от своего собственного имени православным черногорцам, обитающим в Бокке катарской, окружную грамоту, в которой он останавливается на изменническом образе действий Вукотича. В заключение своего послания владыка объявляет Вукотича лишенным духовного сана и даже монашества, и заповедует всем православным черногорцам избегать всякого общения с ним, как отверженным.

Между тем Ивелич не успокоивался, и после решительного ответа черногорского правительства. Он по прежнему распространял разные клеветы и сплетни, направленные против черногорского владыки. Черногорское правительство вынуждено было снова писать Ивеличу, и уже [430] в более резком тоне. В своем новом письменном документе, адресованном на его имя, правительство Черногории обвиняет его в том, что он письменно и устно разглашает разные угрозы против Черногории. Ивелич, например, распустил слух, что если черногорцы не послушаются его, то явятся сюда войска трех держав и разорят Черногорию. На это черногорское правительство очень остроумно и основательно отвечало Ивеличу: «Вы не делаете, писано ему, ни славы, ни чести своему царю, а нашему всемилостивейшему покровителю, и такими разглашениями только черните его славное имя. Царь высокославной России победил могущественнейшие государства: Персии предписал закон, Царьград привел в страх и смущение, Сарматию победил и разделил, Швецию и Данию унизил, и остальные державы привел в страх и трепет. Разве захочет он стать против нас, горских обитателей и своих единоверцев и заслуженных сынов, да еще в союзе с двумя другими державами, и раззорить нас?» Далее черногорское правительство на обвинение Ивеличем черногорского владыки в том, что он бесконтрольно распоряжается деньгами, присылаемыми из России, уведомляло его, что полученные из России владыкою деньги употреблены им на общую народную пользу и даже указывало на документы, содержащие в себе точный счет расходования этих сумм. Ивелич в своих письмах к черногорцам объявлял, что находящийся при дворе митрополита Петра, его домашний секретарь аббат Дольчи должен быть удален из Черногории, как изменник своего отечества, так как он, например, ведет переписку с черногорскими неприятелями с тою целью, чтобы отклонить Черногорию от союза с Россией. В своем ответе Ивеличу черногорское правительство убедительно просило его сообщить ему самую переписку Дольчи, для того чтобы надлежащим образом узнать о его действиях. И если бы после этого Дольчи оказался действительно виновным, то черногорское правительство обещало немедленно предать его народному суду. Ивелич разглашал, что черногорский владыка намерен предать свою страну другой державе за 25,000 дукатов. «Мы, народ черногорский и бердский, писали на это черногорские власти, не поверим этому, еслибы даже целый свет засвидетельствовал о том: мы хорошо знаем от самой ранней юности чистую совесть своего владыки. Нет такого богатства в свете, на которое бы он захотел продать свое отечество. Этого не может быть никогда». Ивелич распространял среди черногорского народа разного рода угрозы и хвастался между прочим тем, что когда он вступит в пределы Черногории, то накажет смертью некоторых из черногорцев. «Такие ваши дурные намерения, писало ему по этому поводу правительство черногорское, требовали, чтобы вы их хранили в строгой тайне, а не разглашали бы о них прежде, чем вы получите на то хоть какую нибудь долю права и власти. Вы забыли то свойство [431] черногорского народа, по которому он предает жестокой смертной казни всякого из посторонних, кто решится вмешиваться в его дела, а тем более казнить его членов. Ваши поступки разве достойны звания генерала высокославной России и соответствуют ли они ее политике? Мы никак не думаем, чтобы вам даны были от высочайшего двора такие поручения, чтобы производить страшные смуты и междоусобия в народе, который всегда оставался верным русскому двору и даже заслужил его внимание. Мы только что прекратили свои внутренние беспорядки и раздоры, а вы хотите и ищете случая опять нарушить наше спокойствие? Если вы имеете от его величества, нашего милостивейшего покровителя, какие либо распоряжения, касающиеся нас, то мы просим сообщить их письменно и наше правительство в точности исполнит их. Может быть, мы сами согласились бы принять и выслушать вас, но по причине вашего замедления и своеобразного, явно враждебного нам, образа действий, мы не можем принять от вас никаких устных поручений и приказаний. Имеем честь уведомить вас и о том, что черногорское правительство сделает представление в Петербург, в министерство иностранных дел, в котором подробно будут описаны ваши действия. А до тех пор, пока мы не получим оттуда определенного решения, просим вас оставить нас в покое. 1 мая 1804 года». Вместе с этим письмом приложена была особая докладная записка на имя Ивелича с описанием похождений бывшего архимандрита, а ныне «расстриги Степана Вукотича», в которой подробно нарисована во всех ее непривлекательных чертах темная личность интригана Вукотича ¹⁹.

Интриги Ивелича и Вукотича велись так долго и настойчиво, что наконец начали производить некоторое действие в народе. Ивелич обнародовал императорскую и синодальную грамоты. Черногорское правительство, совсем было отказавшееся вести какую бы то ни было переписку с Ивеличем, когда получило в копии обе грамоты, решилось дать последний ответ русскому уполномоченному.

Грамота императора Александра не вызвала против себя такого неудовольствия в черногорском народе, как грамота святейшего синода. В императорской грамоте черногорцы видели по более, как добрые отеческие советы русского монарха, который рад был случаю отвлечь черногорцев от опасности и избавить от гибели единоверный и единоплеменный народ. Совершенно напротив, грамота синода, составленная в очень резких выражениях, глубоко оскорбила черногорского владыку и всех черногорцев, Петр Петрович, под влиянием охватившего его чувства негодования, поручил своему секретарю [432] аббату Дольчи составить ответ на грамоту синода ²⁰. Ловкий аббат написал длинный ответ русскому синоду, в котором находились прямые указания на право церковной самостоятельности Черногории, равно как и на то, что синод не имеет права относиться к черногорскому митрополиту тоном судьи. Одним словом, ответ черногорцев несколько напоминал собою те черты, в каких написана была грамота русского синода. Сами черногорские историки сознаются, что в ответе допущено много резкости, которая в положении черногорцев совершенно понятна, потому что они защищали честь и имя своего уважаемого владыки и свободу целого народа. Вот этот замечательный ответ:

»От Черногорского и Бердского правительства генерал-лейтенанту графу Марку Ивеличу.

«Получив копию с грамоты святейшего синода, подлинник которой находится в нашем распоряжении, мы увидели в ней очень неприятные для нас выражения русского синода. Святые отцы русские, без всякого следствия, основываясь на одних только клеветал на нашего архипастыря со стороны нашего неприятеля и злодея, приказали ему явиться для оправдания на суд синода, и, прежде чем он мог явиться, святые отцы синодальные уже осудили его, как человека, недостойного более архиерейского сана. Святым отцам синода неизвестна наша привязанность к нашему архипастырю, его верность своему отечеству, его усердие к всемилостивейшему нашему покровителю и его полная невинность во всем том, в чем он оклеветан. А между тем, не расследовав надлежащим образом дела, не узнав истины, святые отцы уже извещают нас о избрании другого, более достойного, на место настоящего нашего доброго архипастыря.

«Не удивительно, если цветущая благочестием Российская империя при помощи Божией и благодаря неусыпным трудам своих государей, в течение многих веков успела так широко раздвинуться в своих пределах и занимает в настоящее время такое могущественное положение в Европе. Не удивительно после итого и то, если в ней насчитывается множество миллионов народа, если в ней процветают науки и внутреннее и внешнее благосостояние. Но нам, горским обитателям, то удивительно, что святейший русский синод простирает свою власть по всем краям света. Он требует введения такого же церковного благоустройства, какое существует и в России, от архиерея, совершенно ему не подвластного, и в своем требовании вовсе не принимает во внимание положения нашей страны. Как может быть такое благочестие, какое существует в России, там, где встречаются [433] разные внутренние неустройства, где постоянно чувствуется крайняя скудость в материальных средствах, где нет надлежащих судебных порядков, где нет училищ и тому подобного? Пусть будет так. Мы соглашаемся с святыми отцами русскими в том, что у нас в церкви существуют некоторые неустройства. Но посмотрим на прошлое состояние вашей собственной паствы. Обратим внимание на то, в каком образцовом порядке и цветущем положении находилась она до времени Петра Великого. Какие терния произрастила она в себе, которые еще не истреблены даже до настоящего времени? А здесь у нас хотя и не было просвещения, за то, по крайней мере, у нас нет и никаких ересей; у нас существует одна чистая православная вера восточная греческая. Мы пользуемся настоящим случаем для того чтобы напомнить вам, что мы, народ черногорский, со времени падения Славяносербского царства, удалились от могущественного врага христианства и поселившись в этих горных пределах, отстаивали свою независимость от всякой господствующей власти над нами, кроме только власти наших митрополитов, которым, как своим архипастырям, мы всегда покорялись и следовали всем исходившим от них распоряжениям. И наши владыки всегда укрепляли и утверждали нас в защите православной веры и свободы, и только благодаря им, мы навсегда остались свободными и независимыми. А настоящий наш архипастырь больше всех положил своего труда на народное дело. Во время его продолжавшегося в течение нескольких лет отсутствия из Черногории и путешествия но чужим краям, которое он предпринял но настоятельным нуждам и желанию своего народа, между памп произошли большие раздоры. Нашими внутренними несогласиями воспользовался могущественный наш сосед, албанский паша, который и покорил было нас под турецкую власть. Тогда действительно предстояла серьезная опасность православной вере и дорогой нашей свободе, По возвращении к своей пастве наш архипастырь увидел своих овец в жалком положении: они были рассеяны, свобода народа утрачена. Достойный наш архипастырь предпринял доброе дело: наставлениями, поучениями, путешествиями из одного места в другое и многими другими предпринятыми им неусыпными трудами он восстановил между нами согласие и своими архипастырскими увещаниями ополчил нас против могущественного врага нашей веры. И мы, сражаясь в разное время под его предводительством и ободряемые его святыми молитвами, с помощью Божиею окончательно победили албанского пашу и с того времени и до сих пор остались вполне независимыми и свободными.

«Кто нас избавил от такой великой беды? — Великий Бог чрез нашего доброго архипастыря, о чем и всему свету известно. Как же после этого святейший синод, не зная здешних обстоятельств, доверяясь одним несправедливым доносам клеветника, может [434] называть нашего доброго архипастыря ленивым? Синод, может бить, думает, что наш архиерей окружен таким же величием, каким они окружены в России: ездят в роскошных колясках, заложенных цугом в несколько превосходных лошадей, и имеют много времени для того, чтобы упражняться в священном служении. Но здесь у нас не так. Наш архипастырь всякое свое путешествие совершает всегда пешком. Ему, нередко с кровавым потом на лице, приходилось взбираться и идти по нашим крутым горам. А святое служение он совершает тогда, когда успокоивается от дел по народному управлению. Но этот покой для него открывается чрезвычайно редко. В том самом народе, в котором до последнего времени не было никаких судебных порядков, благодаря только его неусыпным трудам, установлены суд и управа, и вместе с тем в нашем народе прекратились самоуправство и многочисленные до того времени родовые распри. В этом после днем случае святые отцы синодальные, видя нашу беду, тем не менее, не оказали до сих пор никакой помощи и оставались в полном безучастии к нам. А теперь несправедливо и без всякого предварительного расследования дела привлекают нашего архипастыря к своему суду в то самое время, когда, благодаря только ему, в нашем народе установился порядок, во всех отношениях лучший прежнего. Такого великого и святого архиерея, заботливого и верного отечеству и христианству, в нашем народе никогда не было. Мы, народ черногорский, пожалованы многими высочайшими грамотами прежних русских самодержцев, в которых изъявляется милость нашему народу: блаженно почившего и бессмертной памяти достойного государя Петра Великого, Павла Первого, и царицы Елисаветы Петровны и Екатерины Второй. Русскими монархами пожалованы нашим митрополитам, за их и за наши верные услуги и приверженность к русскому двору, священные сосуды и священные облачения с надлежащими принадлежностями для архиерейского служения. Этими великолепными облачениями наши архипастыри украшаются при своем служении и до настоящего времени. И эти драгоценности находятся не в чужих руках, а в нашем собственном распоряжении. Об всем этом подробно и обстоятельно донесено было святейшему синоду. Святейший синод никогда не снабдевал наши церкви священными принадлежностями. Все церковные принадлежности мы получаем от нашего митрополита, а когда в них чувствуется большой недостаток, то приобретаем их на собственные наши средства, какие находятся в нашем распоряжении. За снабжение нас святым миром и антиминсами мы обязаны самою чувствительною благодарностью святейшему русскому синоду, если только оно последовало по его собственному изволению, а не по повелению государя императора Павла Первого. Наши младенцы при святом крещении всегда помазуются святым миром, наше [435] священство принимает миро от архиерея, нашего архипастыря. Обо всем этом также самым обстоятельнейшим образом донесено было святейшему синоду. Как же после этого можно утверждать, что рожденные младенцы не помазываются миром при крещении?

«Хотя в наших монастырях и не имеется много монахов, но если взять во внимание количество нашего народа, из которого они выделяются, то их будет вполне достаточно. Мы слышали, что и в России в некоторых епархиях монастыри опустели и находятся в самом жалком состоянии, и это все в то самое время, когда Российская империя цветет благочестием и науками. А между тем, монашество в ней ослабело...

«Для вас и то весьма удивительно, что святейшие отцы синодальные в своей собственной пастве не замечают больших недостатков, тогда как в чужой пастве видят всякое малейшее отступление от установленного порядка. Русские обыватели не более нас знают свою веру и закон, а ведь в России процветают науки и имеется просвещенное духовенство. Кто нас учил закону и вере и наставлял добродетели христианской? — Никто, кроме нашего доброго архипастыря, а тем более — не русские проповедники. О нашем архипастыре правду нужно сказать, что если бы и оказалось какое несовершенство в его пастве, то он легко может оправдаться в нем, по неимению у нас школ и но тем невзгодам, какие пришлось вынести нашему отечеству. Но не предосудительно ли тем, которые величаются своею мудростью и высоким просвещением и в то же время нисходят к осуждению невинности? Почему святейший русский синод до настоящего времени не обнаружил свойственного святым отцам участия и сострадания к страшному истреблению христианства и к убиению Божиих архиереев в турецкой Сербии? Там действительно необходима великая защита и помощь угнетенному и истребляемому православному христианству, а не там, где, благодаря Бога, ни от кого не терпят угнетения, но пользуются благожеланной свободой под управлением нашего доброго архипастыря. Может быть, русскому синоду неизвестно то, что славяно-сербский народ имел своего собственного патриарха, которому подвластны были все сербские архиереи и находились в зависимости от сего святого отца до 1769 года? А после происшедшей в этом году войны между Оттоманскою Портой и Российской Империей св. Василий, патриарх сербский, и всего Иллирика, спасаясь от верной гибели со стороны злого врага христианства, отправился в Россию и в Петербурге преставился. После него пресеклось существование сербского патриархата, и столица Ипекской патриархии и до сих пор остается праздною. Следовательно, господин наш, митрополит, остался в здешней церкви совершенно независимым ни от какой власти. И в самое древнее время христианскую веру мы приняли не из России, а от греков, и Россия по церковным правилам вовсе [436] не имеет таких прав над нами, какие святейшие отцы синодальные заявляют, в отношении нас, в своей грамоте. Мы до сих пор совершенно не знали того, что святейший русский синод имеет власть и попечение о славяно-сербском народе, который живет вне русских пределов.

«И потом мы, народ черногорский и бердский, не состоим в подданстве Российской Империи, но только под ее моральным покровительством. И если мы оказываем приверженность, верность и усердие к русскому двору, то это единственно только по единоверию и по единоплеменности. Мы и на будущее время и навечно будем относиться с таким же усердием и верностью к русскому двору, кроме конечно того случая, если сама Россия оттолкнет нас от себя, чего мы, впрочем, никогда не ожидаем. Мы, народ черногорский и бердский, до тех пор, пока на Руси будет существовать православная вера, останемся навеки верными и усердными к России, по с тем условием, что мы вовсе не желаем вступить в подданство России, в каком находятся к ней населяющие ее народы. Приобретенную нашими прародителями свободу мы будем защищать до самой последней степени и готовы скорее умереть с мечем в руках, нежели поддаться постыдному рабству одной силы. Какую же славу и счастье мы можем ожидать, когда вы простираете против нас такие дурные замыслы? Вступивши в наши пределы, вы хотите схватить нашего архипастыря и под арестом отправить его на суд синода, — его, который никогда не был русским подданным. До сих пор наши архиереи никогда не были привлекаемы на суд к русскому синоду, потому и относительно настоящего нашего архипастыря мы не хотим допустить, чтобы кто-нибудь мог судить его и начальствовать над ним. Если бы он сделал какое-нибудь преступление, то мы могли бы судить его сами, и не как архиерея, а как нашего почетнейшего гражданина. Мы, народ черногорский и бердский, сами избрали его в это достоинство и за отсутствием в Сербии патриарха, представили его для посвящения во архиерея к православному сербскому митрополиту и находившимся при нем епископам венгерским. После его хиротонии мы же сами вручили ему верховное пастырство над нами. Если бы он когда-нибудь оказался недостойным этого сана, то мы могли бы его низвергнуть, и избрать на его место другого, достойнейшего и представить его к посвящению. Но мы такого достойного и попечительного о нашим душах архипастыря никогда еще не имели, и пока он жив, другого не желаем иметь, а особенно такого растригу и клеветника, как Вучетич (он же Вукотич)... И всему нашему народу, и всем окрестным жителям хорошо известно постоянство нашего архипастыря, его всегда честные поступки, усердие к отечеству и верность российскому императору... Мы, народ черногорский и бердский, никогда не были в подданстве российского императора. Мы отдали [437] себя только под покровительство России, и то не по особым договорам, не из-за каких-нибудь привилегий, а единственно по усердию к благочестию. А вас мы имеем честь самым положительнейшим образом уверить в нашем усердии к русскому двору. Если бы соседи наши начали войну с Россией (чего избави Боже), то мы непременно в это время и с своей стороны устроили бы диверсию и ратовали бы против русских неприятелей до последней капли крови, как то делали и наши прародители. А во всяком другом отношении мы не сознаем за собою никаких обязанностей к России...

«Мы, народ черногорский и бердский, с общего согласия, объявляем вам, что мы, по известным и весьма уважительным причинам, никак не можем допустить вас в свои пределы, ни оказать вам надлежащего приема. Это потому, что мы вполне убедились в ваших вредных и постыдных для нашего народа намерениях, а также и потому, что мы прежде узнали содержание императорской и синодальной грамот из их копий, а не из подлинников, которые вы обязаны были предъявить нам, и не предъявили. Вместо того копии с обеих грамот вы разослали нашим неприятелям, что само собою свидетельствует об отсутствии у вас искренних симпатий к нашему народу. Вы желаете, как это видно из вашего отношения к высочайшему двору, употребить все свои, вредные для нас, усилия к тому, чтобы удалить нашего дорогого архипастыря, и против всякого нашего желания и согласия поставить на его место такого клеветника и общего нашего врага, как Вукотич. Мы, из ваших предшествовавших действий, прекрасно убедились в ваших зложеланиях нашему народу, почему и отказываемся принять вас в наши пределы. А если вам будет угодно, то вы пошлите нам подлинник императорской грамоты и синодального послания, с содержанием которых мы давно познакомились по распространенным вами их копиям. Мы, народ черногорский и бердский, останемся непреклонными в заявленном нами в отношении к вам, от 16-го числа прошлого марта месяца, намерении. Мы желали бы видеть вас в своих пределах и повести дело о порученной вам миссии; но теперь мы этого не хотим делать, потому что вы прямым путем не хотели идти в наши пределы, и вместо того причинили нам большое беспокойство и обесславили себя самого. Поэтому мы все единогласно просим вас оставить нас в покое и избавить нас от всяких ваших явных и тайных интриг. При всегдашней нашей верности русскому престолу, мы останемся непреклонными в заявленном нами намерении и будем ожидать нового уполномоченного русского, который бы мог представить высочайшему двору всю истину о нас, от которой вы так далеко удалились. Мы совершенно уверены в том, что его величество император велико-славной России и наш всемилостивейший покровитель, уничтожит все вознесенные на наш [438] народ и на нашего архипастыря клеветы и возвеличит нас, как верный и заслуженный народ, всею высокомонаршею милостию и благоволением. На Цетине. На общем собрании. Июля 3-го 1804 года. Губернатор Вуко Радонич».

На этой грамоте подписались все воеводы, князья, главари, знатные священники и приложили общую печать всего черногорского народа.

В это же самое время правительство Черногории позаботилось приготовить две новых грамоты, одну на имя государя, другую на имя министерства иностранных дел. Обе грамоты были приблизительно одинакового содержания. Вот грамота черногорского правительства, адресованная им на имя императора Александра Павловича.

«Всемилостивейший Государь!

Всему свету известно, что народ Черногорский, по смерти своего последнего воеводы Георгия Церноевича, остался под управлением митрополита. Помянутый воевода, в своем завещании, предоставил управление Черногорского народа митрополиту и его преемникам, губернатору и остальным главарям, происходившим от старинных и знаменитых черногорских фамилий. Наши прадеды и мы, под управлением наших митрополитов, своим собственным оружием и храбростию, при помощи Божией, более трех сот лет не только защищали свою православную веру и драгоценную свободу, но еще в случае войны с турками помогали и другим христианским державам. В конце, прошлого века любезнейший родитель Вашего Императорского Величества, государь император Павел Первый, вспомнил усердные услуги нашего народа, которые он оказал во время бессмертной славы достойного государя императора Петра Великого и всемилостивейше благоизволил наградить народ наш высокими царскими милостями и высочайшими грамотами. Такая благосклонность к нашему народу со стороны императора Павла Первого подает нам серьезные надежды на получение помощи и покровительства со стороны его преемника. Мы признаем только одно посредство между Вашим Высочайшим двором и нашим народом: это посредство нашего архипастыря. Общее доверие всего нашего народа всецело принадлежит архипастырю.

Всемилостивейший Государь! Если Вашему Императорскому Величеству угодно явить какие нибудь монаршие милости нашему народу, то мы просим Вас всегда препровождать и объявлять их непосредственно к нашему доброму архипастырю, вернейшему и усерднейшему Вашего Императорского Величества кавалеру. Мы, народ черногорский и бердский. находимся под его управлением, и все могущие последовать распоряжения Вашего Императорского Величества, мы все будем исполнять в точности, если только они будут исходить от нашего владыки. Мы крайне были удивлены неожиданным приездом генерала [439] графа Ивелича в австрийский город Каттаро, где он и остановился на довольно долгое время. Он не объявлял нам ничего о цели своего приезда, начал делать распоряжения из Каттаро, приглашая нас явиться к нему в чужой город, для того, чтобы получить от него разные приказания. Подобный образ действий Ивелича не свойственен нам, как народу свободному и независимому. В то же самое время граф Ивелич, путем разных явных и тайных интриг, по влиянию и при содействии нашего бывшего архимандрита, а теперь расстриженника Вукотича, произвел в народе смуту. Ивелич принимал к себе разных злых и негодных людей, побуждал их устроить в народе мятеж с целью расстроить настоящее наше спокойное правление. Впрочем, он нам был отлично известен с этой стороны по первому своему приезду и пребыванию в этом месте в 1788 году, куда он прибыл для обнародования высочайшего манифеста, приглашавшего всех здешних христиан поднять оружие против турок. Он уверил нас, под самыми страшными клятвами, что если мы начнем войну с турками, то, но окончании ее, получим много выгод для нашего отечества. Мы, доверяя его клятвам, начали войну с турками, а между тем он, избрав удобный случай, удалился на свою родину и воспользовался всеми теми денежными средствами, которые ему вручены были на военные потребности для войны черногорцев с турками. Воспользовавшись казенными деньгами, он построил себе великолепный дом и занялся во все то время, когда продолжалась война, торговлей. Обогатившись такими непозволительными средствами, он путем подкупа нашел себе покровителей, добился чинов и орденов. Одним словом, хотя и обманом, он составил себе блестящую карьеру. Между тем мы, проливая свою кровь в борьбе с сильным неприятелем и ведя ее на собственные жалкие средства, остались без всякой награды — забытыми и обманутыми.

«Многие из угроз, какие доходили до нас от Ивелича, оказывались очень вредными для нас. Лишь только он явился в Каттаро, как тотчас же начал хвалиться тем, что в его распоряжении находится особая инструкция и кроме того распоряжение со стороны святейшего синода, на основании которых ему предоставляется право явиться в Черногорию, арестовать нашего архипастыря и отправить его в Сибирь на вечное заточение. Такие возмутительные поступки Ивелича сделали то, что мы прервали с ним всякие сношения. Наш архипастырь вовсе не заслужил того, чтобы с ним, независимым государем, кто нибудь мог так дерзко поступить в его же собственных владениях. До тех пор, пока мы живы, ни одна человеческая сила не в состоянии сделать какой либо подобный неприличный поступок, противный достоинству нашего архипастыря.

Наш митрополит никогда не был под властию святейшего русского синода; он находится только под покровительством Вашего [440] Императорского Величества, и то только моральным. Св. синод не имеет никаких прав над архиереями, которые совершенно ему неподвластны, как находящиеся вне русских пределов. Он с нашим архипастырем не имеет оффициальных дел и постоянных сношений.

«Мы с нетерпением будем ожидать и с радостию примем все приказания и распоряжения Вашего Императорского Величества относительно нашего народа. Но, по вышеизложенным обстоятельствам, мы просим Вас не доверять донесениям генерала Ивелича. Всемилостивейший Государь, для расследования истины нашего дела благоволите послать к нам честного и природного русского (Ивелич был серб) человека, который мог бы видеть и представить Вашему Императорскому Величеству всю истину. Мы покорнейше просим Вас и о том, чтобы Вы, Ваше Императорское Величество, всемилостивейше соизволить приказали, кому следует, послать нам паспорты для свободного приезда в Россию нашему послу от всего народа, которого мы намереваемся отправить к Вашему Императорскому Величеству с благоприятными известиями» ²¹.

Согласно с представлением черногорского правительства император Александр отправил в Черногорию своего консула в Каттаро, природного русского, надворного советника Мазуревского, которому переданы были все те полномочие, какими располагал Ивелич. Последний же впал в немилость. Мазуревский скоро расследовал дело, увидел всю причину зла в честолюбивых происках Вукотича и донес в Петербург о полной правоте черногорского владыки. В помощь Мазуревскому, по его собственному о том заключению, император Александр отправил в Черногорию другого своего коммисара, именно Степана Санковского, который точно также как и Мазуревский подтвердил правоту владыки и написал в Петербург представление о полной преданности его и всего черногорского народа русскому престолу, Русское правительство постаралось восстановить дружественные отношения к черногорскому владыке и народу. Не смотря на то, что вся вина в разрыве с Черногорией всецело падала на русское правительство, последнее не хотело прямо сознаться в своей ошибке и, пользуясь правом сильного, настаивало на удовлетворении. Черногория должна была принести, ради примирения с Россией, очень тяжелую жертву. Искупительною жертвою и козлом очищения послужил здесь никто другой, как секретарь черногорского владыки, просвещенный и несчастный аббат Дольчи. Во исполнение желания петербургского кабинета аббат был подвергнут заключению в монастырь Станевич и потому только, что так требовала политика. Принесенная черногорцами жертва была велика. Дольчи был тот из [441] ученейших людей своего времени, который оказал Черногории, по сознанию самих черногорцев, величайшие услуги во время своей продолжительной деятельности в звании секретаря владыки Петра Петровича. Несчастный аббат с замечательным спокойствием выносил все тяжести своего незаслуженного заключения. Черногорский владыка не остыл к нему и нередко посещал его в его заключении ²². Русское правительство подозрительно смотрело и на такое тяжелое положение Дольчи. Аббат умер насильственною смертью. Он был отравлен и истлел в глубоких подвалах монастыря Станевич ²³.

В целях оффициального засвидетельствования восстановления дружественных отношений России к Черногории император Александр отправил на имя черногорцев особую грамоту, с объявлением черногорскому народу своей императорской милости и благоволения.

«В неусыпном попечении нашем, писал в своей грамоте император, о благосостоянии единоплеменного нам народа черногорского и бердского, с особливым благоволением получили мы уверения ваши о непоколебимой приверженности сограждан ваших к российскому престолу. Обнаруженные в последнее время замыслы против вас злонамеренного человека, находившегося долгое время среди вас, долженствуют послужить вам доказательством, что опасения наши насчет спокойствия черногорского и бердского народа не были напрасны, и что без принятых нашим генерал-лейтенантом графом Ивеличем мер, по возложенному на него от нас поручению, вольность оного народа подвергалась очевидной опасности. Не стяжание каких либо выгод для империи нашей, но обязанность, от Бога на нас возложенная, побуждает нас пещись о благе всех правоверных, а наипаче о вашем, как о единоплеменниках наших. Вследствие чего, желая при всяком случае подавать вам опыты всегдашнего нашего к нам благорасположения, и ныне охотно удовлетворили мы желанию вашему относительно митрополита, возвратив архипастырю сему нашу императорскую милость. Мы уверены, впрочем, что в поведении как его, так и всех нам любезных членов черногорского правительства, мы не только не будем находить никаких поводов к сомнению или к неудовольствию, по напротив, всегда будем считать их за достойных потомков тех сынов черногорских, которые подали нашим предкам первые примеры непоколебимой приверженности и преданности их к Российской державе. Спб. 1805 года, января 20 [442] дня» ²⁴. Императорская грамота вручена была одному ив русских коммисаров в Черногории, именно Санковскому. Вместе с грамотою и письмом императора на имя черногорского владыки Санковский привез в Черную Гору три тысячи червонных, — сумму, назначенную императором Павлом на вспомоществование Черногории, которая не выдавалась ей с 1802 года ²⁵.

Петербургский кабинет, конечно, хорошо понимал, что его действиями более всего затрогивался сам черногорский владыка Петр Петрович. В самом деле, ему угрожали лишением сана, призывали к суду синода, ему, наконец, угрожали ссылкою в Сибирь. Все это вызывало сильные, и совершенно законные причины к неудовольствиям черногорского митрополита на русское правительство. Заботясь о том, чтобы, по возможности, восстановить добрые отношения к Черногории, император Александр не мог, конечно, забыть и тех недавних жестоких оскорблений, какие он нанес действиями своей политики черногорскому владыке. Поэтому он постарался, по крайней мере хоть несколько сгладить их и задобрить митрополита Петра. В этих именно видах Александр в следующем 1806 году пожаловал владыке Петру белый клобук с алмазным крестом. Но это была, кажется, последняя милость Александра I, оказанная им Черногории. С следующего 1807 года он уже перестал выдавать Черногории вспомоществование, назначенное ей императором Павлом.

Осязательно убедившись в том, что причиною возникших-было недоразумений между Россиею и Черногориею был главным образом Вукотич, император Александр приказал снять с него все знаки отличия и ордена, полученные им от русского правительства. Как же отнесся к Вукотичу митрополит черногорский, которому он сделал так много неприятностей? Святой владыка Черногории, по христианскому смирению, простил Вукотича ²⁶.

По всему можно было ожидать, что между Россией и Черногорией, после непродолжительной вспышки неприятностей, установятся самые дружественные и искренние отношения. Так ожидало черногорское правительство, но далеко не так вышло на самом деле. Император Александр, поддавшись влиянию всегда враждебной славянам австрийской политики с Меттернихом во главе, вообще более чем холодно стал относиться к Черногории. Он не только не платил ежегодного вспоможения, обещанного Черногории императором Павлом I и исполнявшегося в первые годы его правления, но даже иногда действовал в прямой ущерб интересам Черногории и нарушал добытые кровью многих храбрых сынов ее самые законные ее права. Так, он [443] напримера, поступил он в вопросе о спорной области Бокка ди-Каттаро. В 1797 году эта область вошла в состав владении Австрии. Затем, по Пресбургскому миру 1805 года, Бокка была уступлена Франции. Жители Бобки восстали против такого решения. Им помогал и черногорский владыка. Он мужественно защищал Бокку от напора французов. Усилия французов покорить Бокку не имели успеха, и владыка Петр удержал ее за собою до Тильзитского мира. По этому миру Бокка ди-Каттаро снова была уступлена Франции. Владыка Петр, уступая настояниям петербургского кабинета, передал Бокку Франции 29 июля 1807 года. Во время войны России с Наполеоном, в 1812 году, черногорский владыка очистил Бокку от французского войска и присоединил эту область к своим владениям. Он даже но воле народа перенес свое местопребывание из Цетинье в Каттаро, где он торжественно был принят жителями и объявлен духовным и гражданским правителем всей Бокки Каттарской. Для окончательного утверждения своей власти в Каттаро владыка отправил к императору Александру I своего депутата Саву Пламенаца с письмом, в котором он просил одобрить присоединение Бокки к Черногории. Владика не сомневался в согласии русского императора, по горько ошибся. Император Александр отказал Петру в его просьбе и предоставил Бокку Каттарскую Австрии. «Приглашаю вас, ваше преосвященство, писал Александр I владыке черногорскому из Парижа от 20 мая 1814 года, для общей пользы не только не препятствовать австрийским войскам в занятии крепостей, и возвратиться с храбрыми вашими черногорцами в пределы ваши, но и употребить влияние ваше к склонению жителей Бокки ди-Каттаро непрекословно повиноваться постановлению союзных держав» ²⁷. Владыка Петр покорился горькой судьбе: купив Бокку кровью многих своих воинов, он сдал ее австрийцам, не пролившим в ней ни одной капли крови ²⁸.

Частые войны, слабая помощь от России и еще неурожаи крайне расстроили Черногорию. В ней господствовала страшная бедность. Черногорский владыка, не смотря на холодность к нему петербургского двора, решился еще раз попробовать счастья и обратился с просьбою о помощи к императору Александру. В мае 1817 года он написал ему прочувствованное письмо, в ярких красках изображавшее бедствия черногорцев, и их прежние услуги России и вообще их храбрые подвиги. «Посмотрите, всемилостивейший государь, писал между прочим владыка, на семидесятилетнюю седину мою; притупляются уже мои последние силы, дайте помощь моим трудам, помогите моим бедным черногорцам»... Но мольба владыки Петра не была услышана в Петербурге. Здесь на нее не обратили никакого внимания. Только при [444] вступлении на престол императора Николая I в Петербурге вспомнили о черногорцах. Император Николай приказал высылать ежегодное вспомоществование Черногории, которое уплачено было даже и за все истекшие годы.

Не смотря на множество неприятностей, какие владыке Петру Петровичу пришлось испытать и лично в Петербурге, и от дипломатических действий петербургского кабинета, он навсегда остался верным России. Он умер в 1830 году. Пред своею смертью владыка Петр написал духовное завещание ²⁹, в котором, между прочим, предавал проклятию каждого черногорца, который бы отступился от России. «Кто против русских, тот против всех славян», так однажды выразился владыка Петр Петрович о великом значении России для славянства ³⁰.

Четыре года спустя по смерти владыки Петра Петровича, черногорскою церковью он был причислен к лику святых и почитается заступником Черногории. Мощи его, открытые в то же время, находятся в Цетиньском монастыре ³¹. Черногорский митрополит в 1834 году уведомил русский синод о причислении к лику святых м. Петра и об открытии его мощей. Синод с своей стороны признал м. Петра местно чтимым святым — это того самого, которого он тридцать лет назад отлучал от церкви.

Комментарии

1. Симеон Милутинович. Исторщя Црне-горе од искона до новиега времена. У Београду. 1835, 78-80.

2. Милутинович 78-80, 90-92. Предисловие Бодянского к истории Черногории, напеч. в «Чтениях» 1860, к. II; Русск. Архив 1876 г. ,т. II, 262-269.

3. Макушев, самозванец Степан Малый. «Русск. Вестник» 1869 г., кн. 8; Милакович, «Беседа», 1871 г., XI, Черногория и черногорцы, ст. Лавровского, 233-240.

4. Милутинович, 105-109.

5. Милутинович, 100-105. «Русский Вестник» 1841, кн. VII, записка о поездке князя Юрия Долгорукова в Черногорию.

6. Милутинович, 110-111. Медакович, Повjетница Црнегоре, 68-72. Далматински Магазин, 1854, 45.

7. Русск. Архив 1876, кн. II, Просьба черногорцев к императрице Екатерине II, 241-259.

8. Русск, Архив 1876, кн. II, 268-270.

9. Причина ненависти Потемкина к Зоричу заключалась в том, что Зорич некоторое, время пользовался особенным благоволением Екатерины II. Потемкин опасался за свое положение фаворита Екатерины и ревновал... См. статью о Зориче, напеч. в Русском Архиве за 1879 год, январь.

10. Русский Архив 1879 г., кн. II, 269.

11. Милутинович, 105-106.

12. Макушев. Задунайские и адриатические славяне. Спб., 1867, 150-153.

13. Милутинович, 110.

14. Местечко, расположенное на Днепре, в Могилев, губернии. В настоящее время один из главных центров евреев.

15. Милакович, 223.

16. Медакович, 137-138. Милакович, 224-225.

17. Медакович, 139-141. Милакович, 224-225.

18. Этот самый Татищев находился в непосредственных сношениях с архимандритам Вукотичем, и далее заключил с ним особые условия на случай, если их замысел относительно удаления митрополита Петра Петровича с митрополии удастся. Документы, касающиеся этого дела, находятся в Москве, в архиве министерства иностранных дел. (Сообщение студента Спб. духовной академии, черногорца по происхождению, г. Драговича).

19. Медакович, 130-137.

20. Школе у Црноjгори. Милан Костич, бывший ректор Цетинской семинарии, Панчево, 1876 г., 12, Милакович, 227-237.

21. Медакович, 150-155.

22. Ковалевский. Четыре месяца в Черногории, 99-03.

23. Архимандрит Н. Дучич. Црна Гора. У Биограду. 1874 года, 74, 104-105. Д. Бакич. «Черногория новейшего времени», ряд статей напечатанных в «Гражданине» за 1878 год, №№ 14-25. Милакович, 236-237.

24. Милакевич, 238.

25. Попов. Путешествие в Черногорию, Спб. 1847, т. IV.

26. Медакович, 160-190.

27. Медавович, 200-201.

28. Милакович, 305, 306, 311.

29. Оно напечатано в приложении у А. Попова. Путешествие в Черногорию.

30. Первольф. Александр I и славяне. «Др. и Нов. Рос». 1875, декабрь, 336.

31. Для более подробного знакомства с деятельностью владыки Петра может служить прекрасная статья Д. Бакича, напечат. в Журн. Мин. Нар. Просв. 1878 года, август, под заглавием: «Черногория под управлением владык».

Текст воспроизведен по изданию: Россия и Черногория в начале XIX века // Древняя и новая Россия, № 3. 1881

© текст - Жмакин В. 1881
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Андреев-Попович И. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Древняя и новая Россия. 1881

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info