ДЮБУА-ФОНТАНЕЛЬ ЖОЗЕФ-ГАСПАР

КОРАБЛЕ СОКРУШЕНИИ И ПОХОЖДЕНИИ

Г. ПЕТРА ВИОДА

УРОЖЕНЦА ГОРОДА БУРДО КОРАБЕЛЬНОГО КАПИТАНА

NAUFRAGE ET AVENTURES DE MONSIEUR PIERRE VIAUD, NATIF DE BORDEAUX, CAPITAINE DE NAVIRE, HISTOIRE VERITABLE,

VERIFIEE SUR L'ATTESTATION DE MR. SEVETTENHAM, COMMANDANT DU FORT ST. MARC, DES APPALACHES

Печатано в Москве, у содержателя Типографии Ф. Гиппиуса 1786 году.

=================================================================

Вы долго были в беспокойстве о моей судьбине друг мой, и уже почти удостоверенны вместе с моими родственниками, что я погиб в последнем путешествии; медленность моя к вам в писании наипаче о том вам подтвердила; письмо мое, как вы сказываете отерло слезы, которые проливали вы воображая уже меня погибшим; сожалении обо мне друзей моих мне лестны и приятны; они услаждают прошедшие мой злоключений, и я радуюсь, что остался жив, дабы мог пользоваться их любовью.

Вы жалуетесь, что кратко сказал я, о разбитиях корабля не входя в подробное описание; вы будучи обнадежены, что я жив и здоров, желаете, чтоб пространнее объяснил я о своих похождениях. Хотя я и не могу ни в чем отказать вам, но однакож [2] сие такое предприятие, к которому с трудом могу я достигнуть; не льзя без трепета вспомнить о нещастиях мною претерпенных, и удивляюсь, что мог оные преодолеть, ибо малое число людей в силах были превозмогать сим подобные; большая часть оных побудят к сожалению души столь чувствительные какова ваша; протчие же случаи приведут вас в ужас. Вы увидите до какой крайности доходило мое отчаяние, в которое ввергали меня мои страдании, и вы не будете удивляться ежели чрез оные истощились мои слезы, ослабло сложение тела, и что столь ужасное мое состояние часто лишало меня употребления рассудка.

Не дожидайтесь от меня порядочного расположения в сей повести; я большую часть чисел пропустил; возможно ли было мне делать такие примечании будучи угнетаему наижесточайшими муками? Каждой день усугублял оные; настоящее нещастие столь сильно меня смущало, что не мог я более помнить о прошедшем; почти целые два месяца, душа моя не способна была другому чувствию кроме печали: - казалось что все ее части раздираемы были жестокостию отчаяния; [3] знатные приключении почти все вышли у меня из памяти, и я ничего не помню кроме того что я претерпевал; я пишу вам приключении свои не подкрашивая оные искуством; они ненужны, к возбуждению моего друга; к тому же я весьма мало упражнялся в сочинениях; не ищите красоты в моем слоге я говорю голосом морского служителя на полненным не исправности но чистосердечия.

Когда отправился я из Бурдо, в феврале месяце 1765 года на корабле, любезная сузета именуемом которым управлял Г. Сент Крик, тогда будучи я его товарищем не приуготовлял себя к тем бедствиям, которые судьба устроила мне в новом свете. Путь мой начался благополучно, и я приехал в санкт Доминк без особливого какого либо приключения; я не буду говорить вам о пребывании моем на сем острове; попечений о торговле, заняли все мое время; я начал стараться о возвращении во Францию; уже время назначенное к тому приближалось, как занемог я за несколько дней пред тем как кораблю отвалить было надобно; огорчен будучи сим препятствием и приписывая [4] оное климату, ласкался я что выздоровлю как скоро оной оставлю. Сие услаждающее меня воображение заставляло с нетерпеливостию желать дня нашего отъезда; оной пришел, но не получил я мнимого облегчения: море и колебание корабля умножали во мне болезнь, и мне объявили что не мог я безопасности продолжать путь; слабость моя ежеминутно меня уверяла, что я должен паки вытти из корабля на берег и меня высадили в Ноябре месяце к острову Святого Людовика (Небольшая часть земли в длину от 400 до 500 шагов в ширину столько чтоб не быть залиту водою, когда море прибывает: она разделяется от санкт доминга каналом, шириною около 800 шагов.). Сия помеха в продолжении моего пути произвела все мои нещастии.

Несколько дней отдыха в санкт Людовике и великодушные старании Г. Дескло жителя сего острова, которой дал мне квартеру в своем доме, скоро возвратили прежнее мое здоровье. Я с несказанную нетерпеливостию ожидал случая для возвращения в Европу, но оного ни откуда невидно было; долговременное мое пребывание [5] в санкт Людовиге, могло вредить моей фортуне; сие беспокойство присоединялось к скуке меня терзающей. Г. Дескло мой хозяин то приметил: великодушие с которым он прилагал свои старании во время моей болезни заставили меня являть ему все мое признание и нежнейшую дружбу; я не мог, скрыть от него притчину моей печали, он приняв в оной участие старался утешать меня, в один день пришед он ко мне говорил: я помышлял о вашем состоянии: страх быть долго без упражнения вас огорчает, а надежда оную найти есть притчина желания вашего возвратится поспешно во Францию; ежели вы послушаетесь, то оставьте, это намерение, у вас есть капиталец отведайте счастия, вы можете оное устроить. Я скоро отправлюсь в Луизнану, с товарами, которые без сумнения с рук сбуду; а те которые оттуда вывезу принесут мне нарочитой барыш; я знаю эту коммерцию и много раз туда езжал; вы будете мне благодарны, что подал вам сей совет.

Находясь в тогдашнем моем положении, не мог я избрать лучше сего предложения; разговор Г. Дескло [6] препровождаем был дружелюбием; я не колебался последовать его совету; я сложился с некоторою частию его капитала; мы закупили нужные товары, и он в сем случае доказывал мне свою ревность, честность и исправность; мы взяли брегантин Тигр под командою Господина Кутюра. Груз положен был со всевозможною поспешностию, и мы сели шестнатцать человек, а именно: Капитан с женою и с сыном, товарищ его, девять матрозов, Г. Дескло и Арап, которого купил я себе в услужение, и я сам.

Мы отваля от пристани Святого Людовика, Генваря 2 числа 1766 года, направили путь свой к Еремею, не большой пристани к Северу лежащей и составляющей угол мыса Девы Марии, где пробыв целые сутки, отправились к малой Гоаве (Малая и большая, первая в четырех милях под ветром Леоганом, а вторая расстоянием, от первой на одну милю; кроме крайней нужды не становятся здесь на якоре.). Но сие второе плавание не было столь удачно, как первое; мы испытали сильной [7] противной ветер продолжающейся двенатцать часов, которая б неминуемо занесла нас на Кайе Митес (Малые острова лежащие к Западной стороне Гишпанского острова, между Севером и Югом; они составляют часть Антильских островов.), естьли б стремление ветра утихнув несколько, не позволило нам исправить наши парусы, дабы удалиться от сего берега; несколько меньше упрямства и больше знания нашего Капитана, не ввергнуло бы нас в сию опасность; я с того самого времяни начал примечать, что он более искусен в рассказах нежель в науке; предвидел я, что путь наш не окончается без беды, и тогда то я взял меры замечать все движении, дабы ежели возможно предупредить опасности, в которые ввергнуть могло нас его не знание.

Дела наши принудили нас прожить три дни в малой Гоаве, откуда отправясь держали мы путь свой к Луизнанне. Ветры почти всегда были нам противные. 26 Генваря увидели мы остров Пинс (Он имеет свое положение на полуднях в Западной части Кубы, и разделен от оной каналом имеющим около четырех миль широты.), о котором Капитан [8] уверял, что то мыс Святого Антония. Я взошед на верх без труда усмотрел его ошибку, и тщетно старался доказать ему его заблуждение; упрямство не дозволяло ему из оного вытти, он без всякой осторожности продолжал путь свой, и навел нас на камни; уже мы неслись на оные, как с помощию лунного сияния я то приметил и зачал ему выговаривать; он почитал себя виновным в том, что не хотел мне верить и страх погася в нем самолюбие принудило признаться; опасность не терпела времяни, я заступя место Капитанского товарища человека ни к чему годного и не знающего своего дела, приказал поворотить бортом и поднимать ванты почитая то за единственное спасение жизни нашей; успех соответствовал расположению, но избегнув одну погибель мы стали подвержены бесконечному множеству прочих.

Судно наше погружаясь в воде текло во многих местах; экипажу на стояла опасность, он хотел чтоб я, управлял путем, но я имел [9] только теоретическое познание об оных берегах, на которых никогда сам не бывал, и видал, что практика в таком случае больше имеет действия; впрочем знал я, что тем огорчу Капитана, которому не можно было отказать права управления кораблем ему принадлежащим, я не хотел причинить ему сего не удовольствия, но тщательно примечал его обороты сколько для собственной моей безопасности столько и для всех со мною едущих, которые только лишь на меня одного надеялись.

Наконец мы преплыли мыс Святого Антония: вновь ветры нам опасные восстали, нас окружили и сделали две скважины, из которых с трудом двумя насосами воду выливали хотя и черпали беспрестанно; противный ветер не переставал нам препятствовать, погода дурная умножалась, море колебалось и угрожало нам жестокою бурею; мы не могли сему противиться; на корабле нашем восстало всеобщее смущение; жестокое сие состояние казалось нам бесконечным; в таких плачевных находясь обстоятельствах, 10 февраля в 7 часу по полудни встретили мы Испанской [10] фрегат, на котором плыл Генерал Губернатор и Штаб Офицер из Гаваны для вступления во управление Миссиппи, он просил нас о принятии его в наше сотоварищество, на что мы согласились с великою радостию; ибо мы и сами по просили бы позволения за ним следовать, естьли бы он не предускорил нас. Для мореплавателей во время беспокойного и трудного странствования, ничто не может быть столь утешительным, как встреча какого нибудь корабля, держащегося того же самого пути. Но сие бывает не для того, чтоб ожидать помощи во время бури, когда всяк старается о своем спасении, а не о сохранении других; но в ожидании опасности, кажется, что она будет меньше когда разделена будет с другими.

Не долго мы хранили с фрегатом товарищество; ибо ночью мы его потеряли, когда он поплыл подняв малые парусы, а мы не могши поднять ни одного, принуждены были держаться мыса; на другой день очутясь мы одни увидели вновь водяной путь, страх наш возобновившей; требовали у меня совета, что должно было делать? Я знал, что не обходимо надобно [11] облегчить судно: такая крайность не сносна бывает для купцов, чтоб бросать в море часть своего имения, которое собрали с великим трудом, и о котором рассуждали, что можно было оное умножить; но в подобных обстоятельствах спасение жизни есть первая прибыль, оное только одно в мыслях тогда имеют; а прочее все позабывают. Я все тяжелые товары велел бросить в море, сделал, колодезь, из бочонков, чтоб отведать можно ли выливать воду бадьями когда недовольно было к тому двух насосов. Сии старании были бесплодны; вода от часу более прибавлялась и труды матросов имели слабые успехи, нам не возможно было еще далее сего плыть по морю, мы вознамерились пристать к Мобелле, которая в малом расстоянии от нас находилась, мы были в четырех или в пяти милях от островов Шандилерских; таким образом поплыли мы к Мобилле: но судьбе неугодно было, чтоб мы к ней достигли; ветер, которой нам был благополучным переменился через два часа; мы должны были оставить свой прожекте; мы употребляли все старания к достижению [12] пристани Панссаколы, которая для нас была ближе Мобиллы. Но и сие предприятие, было тщетно; ветры кои были всегда нам противны, паки на нас восстали, и держали нас по среде волнующегося моря, с которым мы сражались, лишенные надежды пристать к какой нибудь пристани, и ожидающее той минуты, в которою Окиан разверзет пучины, чтоб нас поглотить.

Я в жизни своей много раз путешествовал; но не помню, когда бы я столько претерпевал, и столько был нещастлив; ни когда небо и море соединены не были с большею жестокостию для терзания нещастнопутешествующих. Наконец видели мы, что не возможно было сохранить корабль и товары, да и жизнь спасти стало трудно; о сем только едином попечение имели, и покушались пристать к острову Апалашу, но не могли до него достигнуть. Мы остались преданными произволу волн, между животом и смертью, сокрушающиеся о своем нещастии, удостоверенными о погибели, старающиеся однако вытти из опасности; такое наше состояние продолжалось от 12 до 16 февраля; [13] в седьмом часу по полудни попали мы на камни в двух милях от земли; колебание было столь жестоко, что отбило зад у нашего корабля; в сем положении пребывали мы 30 минут ощущая неизреченной ужас; силою волн сброшены мы были с тех камней: находились между волнами без руля сражающиеся с водою нас окружающею, текущую и беспрестанно умножающеюся.

Лишились мы и последней надежды, которая до того времени нас подкрепляла; по кораблю нашему раздавался плачевной крик матросов, которые между собою прощаясь готовились к смерти, и просили у неба милости, воссылали к нему молитвы, и прерывая их делали множество обетов не взирая на то, что настоящее бедствие угрожало им тем, что никогда оных не могут исполнить. Какое позорище мой друг! надобно тому быть свидетелем, чтоб изобразить оное, и сие описание, которое я вам сообщаю есть весьма не совершенно и весьма слабо в рассуждении самого того случая.

Я страх делил с моими товарищами. Естьли мое отчаяние менее [14] являлося, то конечно равно было их отчаянию, чрезмерное нещастие, и воображение о необходимости оного возвратили мне остаток крепости; предал я себя жребию меня ожидающему, которой переменить не в моей было силе; жизнь свою препоручил я существу, которое мне ее даровало и сохранил довольно крепости, чтоб рассуждать о смертном часе с холодною кровию занимаясь теми средствами, которые могли оную промедлить.

Мое принужденное спокойствие придало бодрости и товарищам моим; я влиял в них в сию жестокою минуту некоторой род надежды, которая учинила их способными к исполнению моих повелении; ветер прибивал нас к земле: я приказал править руками и веревками средней мачты, и по не слыханному щастию, на которое не должны были надеяться, мы прибыли того же вечера, в девятом часу в E: острова собачьей и приставали к берегу на оружейной выстрел от земли, но волнение моря не дозволяло нам причалиться; мы вздумали отрубить мачты и сделать плот, на котором бы можно было туда переехать; между тем, когда сие [15] производили усилие ветров и волн бросило наше судно на сторону нижнего борта; сие нещастное опровержение чють было не сделалось для нас пагубным, мы бы все должны были упасть в море и пропасть; мы избегнули сей опасности и некоторые из матросов, которых ударом сбросило. Но мы опять пособили им взойтить на судно.

Луна, которая до сего времени освящала слабым светом, облаками часто прерываемая вдруг скрылась; лишены благодетельного ее света, не возможно было и додумать о возвращении на землю; нам должно было определить себя на препровождение ночи на боку нашего судна; сколь долгою показалась нам ночь сия! Дождь шел сливной, казалось, что вся вода с неба на нас проливалась; волны поминутно поднимающиеся покрывали наш корабль, и об нас разбивались; гром гремел со всех сторон; молния блистающая по переменно открывала нам на неизмеримом горизонте только одно кипящее море, и готовящееся нас поглотить; темнота за оными следующая, для нас казалась быть еще ужастнее. [16]

Поверженные на бок корабля, и так сказать, уцепившиеся, за что кому способно было, обмоченные дождем, окостенелые от холода, утомленные от трудов супротивляясь силе волн, которые б нас с собою сбросили, увидели мы дневной свете, которой обнажил наши опасности, которые мы избежали, и которые избегать нам оставалось. Сие позорище еще ужаснее нам казалось; увидели мы землю в малом расстоянии от нас, а не могли до оной достигнуть; морское волнение устрашало и отважнейших плавателей, волны подымались с беспримерною почти свирепостию; тот нещастный, который было на оные попал, был подвержен, опасности унесен быть в открытое море, или разбиться об корабль, либо об землю; при сем позорище овладело отчаяние матросами; жалобный и плачевный их крик умножался; свист от ветров, гром и шум моря не заглушал их жалостного стенания, но соединясь с оными, умножали ужас.

Прошло много часов без всякой перемены в нашем состоянии; один [17] матрос (Сей матрос был Голанец.), которой около суток не преставал проливать слезы, и которой казался малодушнее своих товарищей, вдруг на несколько минут умолкнув, находился в глубоком молчании, потом вскочил с чрезвычайным движением, чего мы ожидаем, вскричал он с твердостию отчаяния? смерть со всех сторон нас окружила, и не умедлит поразить нас, поспешим ей на встречу, предускорим ее медленные удары; между волнами мы ее обресть должны, и ежели мы будем ее искать, то может быть ее избегнем; земля у нас в глазах, перейти на оную невозможно... Я хочу попытаться, естьли мне не удается, то ускорю несколькими часами пресечение моей жизни, и уменьшу жестокость моих нечастиев.

После сих слов он бросился в море; многие возбуждены будучи сим примером, хотели ему последовать; я с трудом мог их удержать; я им представлял их товарища об волны, бьющегося, и сражающегося без всякой пользы, прибиваемого к берегу, к которому он уже прикасался, но [18] был опять отбит силою; несколько минут проподая показался он нам но был расшибен о камень; сие жестокое зрелище привело их в трепет, и отняло желанье сему последовать.

Большая часть дня прошла; уже было пять часов по полудни. Рассуждая о прошедшей ночи страшились мы следующей; мачты и ванты, которые мы накануне отрубили, унесло волнами; надежда пропала спастися на плоту; был хотя у нас челночок но не мог перевести на берег. Мы его рассматривали много раз но не могли решится на нем пуститься. Три матроса которые были отважнее или отчаяннее осмелились сесть на оное шаткое суденышко не сказав никому о своем намерении; мы их только увидели, когда от нас уже отплыли; мы почитая их погибшими были свидетелями их стараний и трудов, кои они прилагали и опасностей, в которых они находились ежеминутно. Послужило им щастие сверх ожидания нашего пристать к берегу; мы их благополучию завидовали; все сожалели, что не имели, такой смелости, и всякой жаловался на себя, что в том их не предускорил; естьли участь щастливого человека [19] была когда несносна глазам нещастного, то это было в сем случае; знаки радости, которые они нам оказывали для нас были ударами кинжала; щастие их казалось умножением нашего злополучие; то что я вам сказываю конечно ужасно и содрогает человечество; но сие чювствование сколь страшно, столь не меньше свойственно природе; признаюсь в том, что сие не делает ей чести; но сие однакож справедливо; те которые будут обвинять нас да не почтут нас извергами человечества; пусть они поставят себя на наши места и потом нас осуждают.

Ночь скоро скрыла от глаз наших спасшихся товарищей; принуждены будучи остаться на нашем судне сравнивали мы их состояние с нашим, которое нам еще гораздо хуждшим представилось; страдании наши казались умножающимися по тому, что они их с нами не делили. Сия ночь была для нас так же мучительна как и первая; труд был тот же; изнеможение, в которое мы на кануне приведены были едва оставило нам сил, чтоб оное перенесть. [20]

С тех пор как судно наше набок опрокинулось, мы не могли войтить во внутренность, и не смели сделать отверстия опасаясь, чтоб не открыть еще нового пути воде, которая б наполняя оной могла бы скоро раздробить, и лишила бы нас последнего убежища; в следствие сего не могли мы достать никакой провизии; и все сие время препровождали без пития и пищи.

Казалось, что судьба утешалась нашими злоключениями; наши утомленные тела тщетно требовали успокоения и пищи, чтоб укрепить силы; все нам было отказано; никогда мы смерть не видали в подобном сему ужасе; разбившейся наш бригантин задержан был в земле большими каменьями, волны чрезвычайно его колыхали и угрожали всякую минуту оной разбить, и нас потопить, но по щастию он удержался.

Назавтре 18 февраля мы увидели день, которым мы отчаялись уже наслаждаться; естьли бы смерть нас избавила от наших мучениев, мы бы почитали ее конечно за [21] благодеяние, но привязанность к жизни есть наисильнейшее чувствие присоединенное к сердцу человеческому; оно сохраняется до последней минуты; коловратности, кои она чувствует могут ее ослабить, но редко чтоб оною совсем прекратили. Видя себя еще на боку брегантина, наше первое стремление состояло в том, чтоб возблагодарить бога за сохранение по сей час нашей жизни, и простирать к нему руки дабы совершил начатую благость свою подав нам легчайшее средство вытти на сухой путь.

Никогда молитва не была столь искренна; а тронутое небо казалось по оной исполняющим; ветер не много утих; жестокое колебание моря уменьшилось, и нас хотя еще привело в ужасной страх, но гораздо менее нежели в предыдущие дни; один из наших матросов искусный в плавании, рассматривая несколько времяни как бы ему пристать к берегу, решился ехать; я поеду сказал он нам, чтоб соединиться с моими товарищами; мы попытаемся выконопатить и обвертеть судно; может статься что доведем его до состояния чтоб на нем доплыть до [22] берега; один только остался сей способ, которой испытать можно; нам не должно мешкать; силы наши ежеминутно ослабевают; не должно дожидаться, чтоб они совсем исчезли; употребим остаток нашей твердости, чтоб извлечь себя из сего ужастного состояния.

Мы похвалили его предложение, ободряя наилучшим образом к исполнению сего намерения как единственного для нас полезного средства; мы дали ему платки и десять сажен пеньковых свитков служащие к канапатению судна; он ими опутовшись кинулся в море; много раз мы видели его погибающа; беспокоющиеся взоры наши устремлялись на все его движении; мы щитали его единственным нашим спасением и избавлением; мы разделяли с ним его опасность, участь наша от его участи зависела; мы ободряли его нашим телодвижением и голосом; мы так сказать вместе с ним трудились; чувствовали затруднение когда ему надлежало преодолевать трудности, которые волны морские ему представляли; наше воображение, наши сильные желании поставляли нас на его место; [23] мы ощущали то, что он собственно ощущал; мы торжествовали над волнами, мы уступали их свирепости, мы также как и он утомлялись, мы молили небо о сниспослании ему помощи; спасение его составляло наше спасение; напоследок преходя стократно от страха к надежде мы увидели его достигшего до берега с бесконечною трудностию; тогда упали мы на колени в возблагодарение небу; луч радости воссиял в душах наших, и подкрепил их.

Тогда было семь часов утра: мы с нетерпеливостию ожидали минуты, в которую по нас приедут; мы не предстанно глядели к той стороне где была земля; жадные взоры наши устремлялись на четырех матросов наших трудящихся около челнока. Они не теряли ни одного их движения поколику отдаленность им то позволяла; столь сильное побуждение показалось услаждающим нашей нетерпеливости, и сокращающим наше ожидание; мы как бы споспешествовали работе их желаниями нашими; между тем она шла с медленностию; и мы дрожали, чтоб не сделалась [24] напрасною. Напоследок в три часа по полудни была окончана; мы увидели, что челнок спущен был на воду; он приближался к нашему судну. Как описать всеобщую радость при сем зрелище? Оная изъявлялась криком и радостными слезами; каждой обнимал своего товарища взаимно поздравляя с сею небесною щедротою.

Таковая чувствительность и взаимная радость не долго продолжались; все обратилось в тщету когда надлежало входить на челнок: он был мал, и не мог поместить всех нас, не льзя было на него всем стать не погрузя его; каждой то видел но не хотел остаться чтоб вторично переплывать; страх что не можно будет ему в другой раз приплыть, и опасность остаться на брегантине заставляли каждого из матросов требовать чтоб первому переехать; те которые привели челнок убеждали меня немедленно тем пользоваться, сказывая что ненадежны они, чтоб в состоянии был он вытерпеть вторичную переправу: сии слова всеми услышанные произвели новые сетовании и не отступные прозьбы; я тот час решился; возвыся [25] свой голос заставил всех молчать; наши беспокойства и шум говорил я им бесполезны, и служат только лишь к разрушению нашего спасения; вы все погибнете естьли будете упорствовать чтоб всем вдруг переехать; внемлите здравому рассуждению; тому повинуйтесь, что он внушает, и надейтесь; мы все подвергаемся равной опасности; предпочтении в таковом случае были бы гнусны; злощастие делает нас всех равными; пусть судьба изберет тех, которым должно наперед отправиться; покоритесь ее предопределению, а дабы показать, что естьли кому не удастся, то бы те не теряли надежды, то я с последними останусь и после всех сойду с брегантина.

Таковое намерение всех удивило, и восставило согласие; по счастию один матрос имел в кармане игру карт, ею то мы кинули жеребей: из одиннадцати нас человек на брегантине оставшихся, четверо сели с матросами приведшими челнок; они благополучно вышли на берег, а потом и за оставшими приехали; в сие время приметил я, что сила воды в щепы [26] разломала Карказ (внешняя часть кормы.) нашего судна; с помощию Г. Десклау и моего арапа удалось мне совсем его отломить; сей отломок казался мне способным заступить место челнока, чтоб доплыть до земли: Г. Десклау, которому я о том сказал был моего мнения; мы сели взяв с собою моего арапа тогда как уже все протчие сели, и поплыли за челноком, и почти в одно время пристали к берегу.

С какою радостию увидели мы себя на земле! какой благодарности не воссылали мы на небо! какое утешение ощущали мы отдыхая на твердой земле не пасаясь, чтоб оная под нами провалилась! устерцы которые нашли мы на берегу реки, устья которой не далеко было составили для нас сладкой обед; лишение пищи с 16 числа, которые мы претерпевали представляло нам сие кушанье наиприятнейшим; мы наслаждались настоящим нашим положением препроводя ночь в глубоком сне укрепившем силы наши, и которой не был прерываем смущением о будущем. На завтрее проснулись мы с тем же [27] удовольствием, но оно не было продолжительно.

Капитан наш второго ранга занемог за несколько дней пред отъездом нашим; труд в дороге претерпенной, колебание корабля, непрестанное смятение, в котором мы находились усугубили болезнь его; едва имел силы он оставить постель как корабль наш нанесло с великим ударом, и я удивляюсь как был они в состоянии дотащиться до борта той стороны куда волнами его опрокинуло; время препроведенное нами в сем положении довершило истощение сил его; когда надлежало войтить в челнок, он первой оказал бодрость, и без помощи вышел на берег; казалось что природа в нем укрепилась, но такое насилие страхом произведенное, было тем опаснее, что соединенные в нем силы только на одну минуту, вдруг совсем исчезли, он был один из всей нашей компании препроведшей беспокойно ночь на земле; он имел твердость сносить не произнося жалоб, и не хотел нас разбудить; как же скоро мы проснулись, то пошел я его посмотреть; я нашел его в крайней слабости; я [28] кликал других к нему на помощь; все сошлись, но что нам было делать? пришел мой последней час сказал он нам, я благодарю небо сохранившее меня до тех пор, что вижу вас всех спасенных; сие беспокойство за мною во гроб не следует. О любезные мои товарищи! да обратится в пользу вам благость небесная на вас ниспосланная! вы еще может статься не совсем избавлены от бедствиев; я льщу себя что будто бы уже избегли вы из них самые жестокое, я уже с вами их не буду разделять более молитесь за меня... Я умираю.

По сих словах он лишился чувств, а минуту спустя испустил последней вздох; лишение его извлекло из нас слезы, и пресекло радость нашу; оно заставило нас размышлять; мы находились в необитаемой стороне: Матерая земля не была далеко; но как нам до нее добраться? мы поспешали отдать последней долг нашему Капитану (Его звали дю Тронш.): вырывши на песке могилу погребли его во всем платье; по совершении сей жалостной и печальной церемонии прохаживались мы поберегу; там [29] нашли мы наши связки, несколько бочонков Тафий и множество кип товаров, которые прежде нашего прибытия как видно из моря выброшены; сии вещи исключая тафии были предметами примечание наше не заслуживающими; мы бы предпочли всему тому несколько хлебенного, огнестрельное оружие, чтоб себя защищать и настрелять дичи, а паче огня в котором у нас был недостаток, и у которого бы мы высушили наше платье и обогрели тело дрожащее от стужи и сырости. Сия последняя надобность была прочих чувствительнее; воображение наше занятое сею частию вымышляло всякие способы; тщетно старались мы подражая диким тереть кусок дерева об другой, неискуство наше не позволяло нам нимало в том успеть.

Мы наконец лишены стали надежды развести огонь, как приметил я, что море почти совсем утихло; я вознамерился поплыть бортом челнока; естьли бы случилось мне свернуться, то переправа не была далека, я умел плавать, и как к тому же валы не так сильно били, то мог я безопасности пуститься; я старался уговорить [30] с собою одного или двух матросов искусных в плавании; они от одного предложения моего содрогнулись, помня что чувствовали на борте у бригантина; они трепетали лишиться надежды назад возвратиться естьли море опять взволнуется; я не рассудил заблаго в том настоять; может статься, что бы то не произвело никакой пользы, да хотя бы они и решились за мною следовать, но находились бы в беспрестанном ужасе трепеща, от наималейшей волны, а чрез то бы не только не могли они оказать мне никакой помощи, но еще бы были мне в тягость; одно воображение, о судне нашем ужасало всех; старались отвратить меня от моего предприятия; я сожалел о их напрасном страхе, и побежал чтоб вдруг сесть в челнок, нехотя ничего слушать, опасаясь чтоб они совокупными своими рассуждениями и меня не сделали так же малодушным. Самой храброй воин становится трусом, находясь между трусами, а иногда и малодушной ободряется следуя примеру других с ним находящихся. [31]

Я благополучно приплыл к бригантину; и как море утишилось, то и можно было с одной стороны в него войтить; я управя к нему мой челнок без труда туда вошел; в нем было много воды, так что мне по грудь доставало. Я не мог легко найтить, того чего искал, ибо все было опрокинуто; по щастию и к удовольствию моему попался мне под руку бочонок, в котором было дватцать пять фунтов пороху; он поставлен был в таком месте, куда вода не достала, в противном бы случае бочонок промочило; это была коженая фляша, в которой налита была прежде водка, на место которой Г. Лакутюр насыпал пороху. Я тут же взял шесть ружьев, много платков Париакских (Пария земля; называемая новая Вандалиция, или новая Андалузия. Большая земля в южной Америке.), шерстяные одеяла, и мешок в котором было от тритцати пяти до сорока фунт в пшеничных сухарей; и нашел так же два топора: а более сего ничего я не сыскал.

Я возвратился назад с небольшим своим скарбом, которой принят [32] был со всеобщею радостию; я велел собрать большой ворох сухова лесу, которого на берегу было великое множество, и развел довольной огонь; сие было неизреченною отрадою для не большой нашей компании; мы упражнялись, в высушивании наших платьев, одеял, которые я привез, и нескольких других вещей найденных в наших связках; я приказал потом матросам почерпнуть речной воды, чтоб помочить наши булки, которые море почти совсем испортило; сия вода была более солона нежели пресна, но не была однако же горька; мы подправили ее тафиею и были тем довольны, не представляя себе чтоб на сем острове можно было достать другой воды (Мы ошибались; собачей остров окружен множеством рек, но мы того не ведали, и не далеко отходили от берегу, к которому пристали.).

Между тем как некоторые упражнялись в обмывании булок, и в раскладывании их для обсушки, другие чистили шесть ружей, и приводили их в надлежащее состояние; я нашел у себя несколько фунтов дроби, которую [33] и с порохом отдал двум нашим искусным стрелкам; они настрелили почти в час пять или шесть птиц дичины, потому что на сей стране ее очень изобильно, мы их изжаря имели того же вечера преизрядной ужин; ночь пропревели у огня, укутавшись в одеяла, которые уже просохли; мы согрелись, а прочие для покоя надобности в сравнении сего, казались нам маловажными.

Назавтрее 20 Февраля мы стали рассуждать о том, что нам делать: перемена из худшего состояния в лучшее, упражнении накануне нас занявшие, не дозволяли нам помыслить о будущем; мы почитали себя щастливыми избегнув кораблекрушения; но уже перестали считать себя такими, когда размышлять начали чему вперед с нами случиться должно; мы находились в степи, не было никакой видимой дороги, которая б могла выводить нас к какому нибудь селению, надлежало переплывать чрезмерно широкие реки, и проходить густые и не проходимые леса, в которых должно было беспрестанно заблуждать с дороги; дикие звери наводили опасность, да и встреча с [34] дикими не меньше делала страха; мы не ведали того не были ль они на нашем острову; знали только то, что дикие обитающие по берегу Апалахий, оставляют зимою свои селений, и приходят в ближние острова, где продолжая убивать диких зверей до Апреля месяца, возвращаются на матерую землю с кожами и меняют их с Европейцами, на оружие, порох и водку, в которой им нужда. Могло бы статься, чтоб были мы посещенны оными дикими в самое то время когда их совсем не ожидали, и они бы лишили нас жизни, чтоб покорыстываться малым нашим имением которое у нас осталось; боялись мы и того, чтоб бочонки с тафиею которые лежали на берегу не достались им в руки; сии варвары любящие его могли бы напившись встретиться с нами всем состоянии, и тогда бы не возможно было ничем убедить их, и мы были все без жалости умерщвлены. Мы не колебались предварить сие несчастие опорожня все бочонки и оставя только три, которые мы спрятали в лес, и для лучшей предосторожности зарыли в песок.

Сей целой день и наступивший, пробыли мы в беспокойстве сею мыслею [35] в нас произведенном; мы ежеминутно дрожали, чтоб дикие на нас не напали, не смея один от другова отстать; днем и ночью по переменкам караулили, оглядываясь на все стороны боясь нечаянного нападения; некоторые из нас, не будучи надежны на сторожей сами просыпались и караулили; я от роду моего не видывал в столь малом числе людей столько нещастливых и боязливых.

22 Февраля поутру почти все наши товарищи утомленные ночною стражею, наконец предалися сну, как вдруг два матроса, коих глаза от страха еще были отверсты, закричали жалостным голосом, вставайте, вот дикие, мы пропали! все вскочили от сего слова, и не расспрашивая более, приготовлялися к побегу; но наконец я имел успех их остановить принуждая осмотреть сих диких, о которых нам сказывали; их было только пятеро, двое мущин и три женщины; каждой из оных имел ружье и кистень. Чего вы боитесь сказал я им? разве эта шайка страшна? не меньше ли она нашей? мы в состоянии оной повелевать естьли она пришла не с миролюбивыми [36] намерениями; подождем ее она может нам помочь вытти из сего места.

Товарищи мои стыдились своего страха, и спокойно сели около огня; дикие пришли; мы их приняли с великими изъяснениями дружбы; они нам тем же соответствовали; мы им несколько подарили из нашего имения и несколько чашек тафий, которую они с радостию выпили. Начальнику их говорили несколько по Гишпански; один из наших матросов разумеющей сей язык, разговаривал с ним, и служил нам переводчиком.

Мы узнали от дикова, что он назывался Антонио, и был из Апалахийского острова святого Марка; он пришел зимовать на одном острове отдаленном от того, на коем мы находились, на три мили; некоторые обломки, после нашего кораблекрушения, принесенные на тот берег, где он жил принудили его итти в собачей остров; с ним была его семья; в числе коей находилась мать его, жена, сестра и племянник; мы спрашивали его желает ли он нас проводить на Апалахийской остров святого Марка, уверяя его притом, что он нами [37] будет доволен; сие услыша он отошел к стороне и с час разговаривал с своею семьею; приметили мы, что в сие время, часто он посматривал на наши оружия, чемоданы, одеяла и на прочие бывшие с нами вещи; не знали мы, что подумать о их совете; начали мы иметь на него некоторое подозрение; но чистосердечной, его вид с которым он к нам явился, и предложение что он скоро по нас придет нас успокоили, и естьли бы он сказал нам что мы не далее 10 миль Апалахийского острова святого Марка находимся; он нас обманывал ибо оное расстояние было 26 миль, но мы о том не ведали, большее имели о том по знание, то бы и сие хотя малое доказательство обмана, нас бы сделало осторожными.

Антонио пошел с нашими подарками; трое из наших матросов не много размышляли, чтоб за ним же следовать, он обещал назавтре к нам возвратиться с своим судном [точно сдержал свое] слово, мы его увидели 25 числа февраля, он нам принес одну дрохву, и половину серны. Как он уже поздо приехал, то мы в тот день не поехали; 26 числа взявши с собою [38] половину из нашего имения поехали мы шестеро, ибо судно его более поднять было не в состоянии; оставшиеся просили меня, чтоб я ехал наперед, уверены будучи говорили они, что я их не забуду, и что естьли бы дикой не хотел их взять то бы я в состоянии был его к тому принудить.

Антонио высадил нас на другой остров, на котором мы нашли трех наших товарищей, которые накануне нашего приезда туда прибыли; я ни к чему более, по моем прибытии не спешил, как рассказать им о доверенности, которую ко мне имели пятеро оставшихся в собачьем острове матросов. Я всячески просил хозяина нашего их, и с оставшимся нашим имением перевесть, но я не мог его скоро к сему путешествию склонить, он хотел было, говорил он прежде нас вывесть на матерую землю, но я на то не соглашался; упрямство его стало мне подозрительно, и я принудил его уступить моему. По двух днях не отступного моего прошения убедил я его к путешествию и 26 февраля все мы соединились; сие было для нас утешением, с тех пор, как мы небыли вместе, [39] казалось, что нам чего нибудь не доставало; мы были так как братья; взаимно оказывали вспомоществование; не было уже между нами разности состояния; Капитане и матросе, были равные и друзья; нет ничего нежнее дружества утвержденного нещастием! нас было 14 и мы составляли одну семью.

Когда все мы были вместе, то я убеждал дикого сдержать свое обещание, чтоб наконец нас вывесть на матерую землю; но усердие сперва им оказанное, много уменьшилось, он убегал нас, чтоб не слыхать наших прошений; всякой день с своею семьею ходил он на охоту и ввечеру не входил уже в свой шалаш, которой он нам оставил; и в котором мы жили; мы не знали, что думать его поведении, и что он с нами хотел делать? изыскивал ли он времени овладеть нашим имением, а нас оставить? сие подозрение побудило нас к бдению, и ему никак не можно было нас обокрасть; некоторые из наших товарищей наскучивши его отсрочками предлагали жесточайшее средство, которое бы от многих злополучиев нас избавило, то есть убить сих пятерых диких [40] и овладевши его судном ехать самим в Аппалахию, но я их отвратил от такого намерения, кого следствий мне весьма опасны казались; страшно было, что бы прочие дикие не сведали о их смерти, и не отмстили бы ее на нас; никто из нас не знал ни сих островов, ни тамошних морей; как же бы мы могли сыскать матерую землю разве бы слепой случай привел нас на сную; благоразумно ли пускаться по морю, не имея другой надежды как основанной только на удаче?

Мы пробыли пять дней на сем острове, питаясь рыбною ловлею и охотою, и весьма берегли свои сухари, опасаяся чтоб не иметь в оных недостатка, не употребляя более одной унции на день; по многом искании Антония, наконец мы с ним встретились; удалось нам склонить его на свою сторону прозьбами и несколькими подарками; он согласился нас проводить; наше сообщество еще разделилось, и пятого числа марта нагрузили мы судно лучшим из нашего имущества, и сели на оное шестеро, то есть Г. Лакутюр, его жена пятнадцатилетней его сын, которой чудесным образом так [41] как и его мать, сносил все бывшие с нами превратности; Г. Дескло и я. Я взял своего арапа которой был шестой; Антонио и его жена были с нами же, а остальные трое диких остались с нашими осьмью матросами, с которыми мы не без пролития горчайших слез расстались; мы чувствовали некоторое стеснение сердца и волнение душевное возвещающие нам последнее наше прощание, и что уже более мы не увидимся.

Сие столь сильно желанное путешествие приобретенное толикими трудами еще было для нас бедственнее, нежели то в котором мы претерпели кораблекрушение; мы уже многие нещастие претерпели, а еще новые нас ожидали; в сем то случае, любезный мой друг имел я более надобности в твердости, которая меня много раз оставляла; ты найдешь в том, что я теперь буду описывать наивеличайшие нещастий и без подобные приключений, о коих единое напоминание еще и ныне в трепет меня приводит.

Антонио уверил нас, что не более двух дней путь продолжится, чему соразмерно и запасу мы с собою взяли; [42] однакож опасаясь каких нибудь неожидаемых приключений, взяли мы на четверо суток, оной состоял в 6 и 7 ливрах хлебенного и в многих кусках медведины и серчины копченой; такая предосторожность была разумна но недостаточна: путь наш долженствовал продолжился долее, что мы с самого первого дня приметили. Антонио проехавши три мили остановился высадя нас на острове, на котором он нас принудил пробыть до завтрея, дабы мы не могли далее ехать. Я приметил что вместо того, чтоб плыть вдоль держась матерой земли ему вздумалось нас водить из острова в остров (Сии острова мне не очень известны; когда на них находясь на море смотришь то они кажутся частию матерой земли; но они от оной отделяются, около двух миль каналом; я сходил на четыре из сих островов они очень низки и песчаны.) сие мне причинило беспокойство, и умножало недоверенность, внушенную мне его поступкою. Шесть дней прошло в сих малых переездах; запас наш изошол, и не имели мы другой пищи кроме устриц, которые на [43] берегах находили, несколько дичины, кою нам иногда дикой давал.

Последующие дни ничего не переменили в образе, коим нас Антонио заставил путешествовать; мы отправились в путь. В 8 или 10 часов утра принуждал он нас в половину дни до завтрее остановляться; часто мы останавливались на неприятных местах, на которых никакой пищи не находили, и в воде претерпевали недостаток.

Уже прошло семь день как мы находились в пути; матерая земля сей предмет всех наших желаний и цель нашего путешествия не оказывалась, мы утомились от труда, ослабели от худой пищи, кою мы весьма в малом количестве употребляли; мы уже лишились сил и почти не в состоянии были грести; столь жестокое состояние произвело во мне действие сильнее, нежели прежде; непрестанное нещастье волновало кровь мою, и весь нрав мой ожесточило. Я в Антонии не иного кого почитал, как злодея хищного желающего во зло употребить наше счастие, и нас нечувствительно довесть до погибели; такие размышлений тревожили меня во всю ночь, и заставили не спать [44] находясь у разложенного нами огня; вокруг которого спали мои товарищи; я разбудя Г. Дескло и Г. Лакутора, сообщил им пагубные мои размышлении я представлял им, что нечево ожидать нам от сего вероломного дикого; то что уже он оказал, оправдало мою к нему недоверенность; я им прямо сказал, что он ищет случая умертвить нас, и что мы пропадем, естьли его не предупредим в том. Я не понимаю как я убеждал их с толиким жаром, о необходимости убить Антония? ибо я, которой не допустил на острове, матросов сие самое исполнить, будучи рожден не варваром. Но злополучие сделало меня жестоким и способным не токмо к помышлению о смертоубивстве но и ко исполнению сего; настоящие обстоятельства мои служили мне в том извинением, и то что наконец случилось, совершило утвердиться во мне такому предприятию.

Г. Дескло и Г. Латутор различно рассуждали о сем намерении они мне напоминали те ж самые рассуждении какие я делал ко отвращению наших матросов; хотя они со всем меня и не отвратили, однако же склонился я на их [45] представлении и с ними препроводил остаток ночи, ничего не предприемля.

Назавтрее 12. Марта переехавши еще две мили, сошли мы по обыкновению на остров, удручены, будучи надобностию соснуть; каждой из нас взявши по одеялу завернулись в оное по нашему обыкновению и легли около большого огня; сон нами овладел и мы оному с радостию предались, ибо оной был временем уменьшающим наше нещастие. Но мой сон продолжался не долго, беспокойства мои начали меня мучить еще больше, сильное движение крови отдалило от меня отдохновение; ужастнейшие воображении представлялись моим мыслям; не ведал я того, надобно ли верить предчувствованиям? сие есть может быть химера филозофиею уничтоженная купно с прочими предрассуждениями. Я не хочу далее об оном распространяться, но просто скажу о том, что со мною случилось: мне приснилось, что будто бы я был на морском берегу, с которого увидел сего дикого с женою, переезжающего поперег моря на своем судне; воображение мое, столь сильно было возбуждено сим предметом, что я как будто бы сие наяву видел; я [46] вскричал столь пронзительным голосом, что мои товарищи проснулись; они меня будили спрашивая, что со мною сделалось? я им рассказал виденное мною, они смеялись моему страху; разговоры их и шутки заставили меня думать, что я в самом деле бредил; я был очень далеко от берега и не мог с оного видеть того, что мне в мечте представилось; я так же как и прочее смеялся сему случаю. Они опять скоро заснули, да я и сам предался глубочайшему сну, и не прежде полуночи вдруг вскочил с тем же воображением, которому я несколько часов прежде смеялся.

Беспокойства мои еще сильнее стали нежели прежде; не мог я противиться желанию итти на берег морской посмотреть, что на оном происходило; я встал один ничего не говоря и никого не разбудя шел я дрожащими ногами на берег; на небе было светло, луна блистала в полном своем сиянии, она способствовала моему зрению; смотрел я на то место, где надлежало быть судну; не видя оного искал, осматривался на все стороны... его тут, не было, начал я кликать дикого, но [47] никто не ответствовал; товарищи мои проснувшись от моего крика прибежали на морской берег; не нужно было уведомлять мне их о происходившем; они испускали жалостнейший вопль сожалея, что отвратили меня от предприятия, которое имел я накануне, чтоб предупредить замыслы дикого. Но к чему служат сетовании, когда уже беда исполнилась и исправить нет способов?

Тогда стали мы в другой раз одни, на пустом острове без помощи, без пищи, и не имея оружия для промышления себе оной; мы не имели при себе ничего, кроме платья, которое было на нас, а одеяли наши ружья, и имения было на судне: и шпаги кои мы обыкновенно при себе имели в тот день там же были; все наши оружия оборонительные и наступательные состояли из худого ножика находившегося по случаю в моем кармане, да кроме меня никто из нас и такого не имел. На сем острове никакого растения не было, никакого плода годного к пище. Море никаких раковин на берег не выбрасывало, какое ужасное состояние! какая ж оставалась нам надежда? и [48] как можно укрепляться мужеством имевши толико причин оного лишится?

Лишь только рассвело то мы собрали одеяла, единственное имущество нам оставшееся, мы перебрались на берег в чаянии неверном, найтить там несколько устриц, чтоб несколько утолить голод; искании наши были тщетны, мы шли около двух часов, не примечая ничего способного к еде ниже капли воды, годной для варения пищи.

Потом приехав наконец сего бесплодного острова, нашли мы другой переездом не более как на четверть мили от того, на коем мы были отделяющейся; мы на том самом препроводили с диким целые сутки, и вспомня что на оном находится множество хороших раковин, и преизрядные воды безмерно сожалели не будучи там оставлены, по крайней мере мы бы там жили; к сему размышлению присоединилось уныние. Севши мы на песке и ненасытным оком взирая на сей желанный остров тужили о бесплодии нашего острова.

По кратком отдохновении почувствовавши превеликий голод советовались мы [49] переезжать ли нам сей морской залив разделяющей оба сии острова, а не покусясь на сие пришло нам ожидать смерти. Никто от того не отрекся, и уже почти мы сие совсем предприяли, как удержаны стали новым рассуждением: с нами была Госпожа Лакутюр с сыном. Как им можно было за нами следовать? такой путь не причинял ужаса людям к воде приобыкшим, но как без страха женщина и ребенок пустятся в оной? уже мы видели беспокойство о том господина Лакутюра, измеряющего канал глазами, и помысляющего о надежных средствах перевесть две толь любезные ему особы. Человечество запрещало нам оставить их позади себя. Наконец положили мы сменяться одному после другого, чтоб обеим им подавать руку, а между тем моему Арапу, которой был меньше всех из нашей свиты, итти наперед, щупать землю, и сказывать, ежели где найдет не ровные места.

Я взял за руку госпожу Лакутюр, а господин Дескло молодова человека. Муж же ее сделавши два свертка из наших одеял, и некоторой части платья у нас оставшегося, одну из оных положил на голову моему арапу, а другую взял сам. Таким образом [50] пустилися мы в путь; по щастию нашему дно было довольно твердо и ровно, и самая глубина не более, как по пояс нам была; идучи мы тихонько перешли к другому берегу; в такое трудное прехождение, госпожа Лакутюр, оказала мужество и бодрость, чему я удивлен был; она при всяких обстоятельствах оные сохраняла, и не льзя сказать, чтоб сотоварищество ее было бесполезно или тягостно.

Напоследок пришедши на сей остров, на котором мы думали сыскать пищу, постигло нас новое неудобство, которое казалось доведет нас до крайней гибели; мы пробыли часа с полтора в воде а вышед из оной подхватила нас дрожь. Неможно нам было развесть огня, чтоб осушиться и согреться, ибо у нас никакого орудия к тому не было, и не токмо в сем острове ни одного камушка найти было невозможно, но и во всех тех к которым мы приставали.

Весьма чувствителен нам был недостаток в огне, и мы не иначе как беспрестанным движением могли посогреться; для сего несколько часов прохаживались и искали устриц, кои [51] ели сколько могли найтить. Утоля голод оставили несколько в запас, отнеся к ручью пресной воды, у которого мы расположились отдохнуть; солнечная теплота дозволила нам несколько времени не претерпевая стужи кою мы чувствовать опасались, просидеть, и омоченные наши одежды осушила, которых сырость чрезвычайно бы ночью нас обеспокоила. Однакож сие не помогло нам препроводить ночь наинеприятнейшим образом; часто стужа нас пробужала и нам ничего было другого ее делать как вставши прохаживаться.

По утру сделался, полуденной ветер, которой способствовал нам согреваться. Пошли мы на морской берег искать раковин, но как море не убыло, то мы ничего не нашли, и так принуждены довольствоваться набранными в вечеру. Мы имели случай приметить, что ежели ветер дул с той же стороны, то море не сбывало, и что надлежало впредь остерегаться для наших припасов, и всегда их заготовлять прежде прилива морского. Мы сие знание не иначе как с своим вредом приобрели, иногда будучи без запасу. Хотя [52] принуждены бывали искать между травами и кореньями таких, которые мы почитали за годные к замене раковин, но ни одна к употребленью не годилась, кроме так называемой, винет род дикого щавелю.

Я не остановлюсь на том, что мы делали во время десяти первых дней протекших со дня нашего с Антонием разлучения; мы много от холодного ночного воздуха, а иногда от голода терпевали; целые дни препровождали мы в искании потребного для сохранения нашей жизни; в оплакивании своего злощастия и в прошении бога о положении предела оному; состоянье наше было непременно; труды наши, жалобы и беспокойства не иначе вам покажутся как такие единогласные подробности, о которых и объявлять не нужно.

22 Марта или около сего времени, ибо я не могу точно ответствовать вам за порядок чисел; находясь в обыкновенных стенаниях всякие средства вымышляли, чтоб оставить сие плачевное жилище. Вспомнили мы что в ближнем острове куда дикой наш привел, была половина судна оставленного [53] на берегу. Мы размышляли, что может быть не невозможно будет нам ее вычинить так, чтоб она для переезду сего морского отделяющего твердую землю залива способна была. Такая мысль нас прельстила. Хотя надежда вздохновенная ею в нас могла быть и пустою, но мы с таким жаром в оную вдались как будто бы о ее точности уверены были. Несчастные легко надеждою обольщаются во всех предприятиях своих, видя только лишь окончание их бедствий, и к сему концу обращают все свои расположении. Часто неизбежные препоны им предшедствующие весьма слабо их воображению представляются; их разум с негодованием оные отвергает, и отрекается от испытования оных опасаясь лишиться услаждающего мысли их мечтания.

Рассуждали мы господин Лакутюр и я о средствах могущих нас довесть до сего старого судна. Мы располагались и рассчитали путь по которым плыть надлежало, угадывая что не далее четырех или пяти миль от оного острова находились. В том и не ошиблись Не льстили мы себя тем, чтоб затруднение в сем путешествии с нами [54] приключится могущих, не было. Мы ожидали найтить реки и рукав морской которые переплывать надлежало. Но сие нас не отвратило. Вознамерились мы покуситься на предприятие, в твердом намерении его исполнить, лишь бы только возможно было. В тот же самой день пустились мы в путь свой. Не хотели мы брать с собою госпожу Лакутюр и ее сына, ибо они бы только лишь нас задержали. Они не могли, так как мы сносить труда и беспокойства; может быть принуждены бы мы были их оставить на берегу какой нибудь реки, естьли б где не нашед брода необходимо переплывать случилось. Госпожа Лакутюр узнав такие причины соглашалась дожидаться нас с сыном. Я им для услуг оставил своего арапа, и поехали мы обещав неотменно с судном естьли его вычиним, или и без него, естьли оно нам не годится или его не найдем, возвратиться.

Утвержденное нами намерение было единою нашею надеждою и вспоможением: о сем рассуждали мы дорогою, и говорили как о вещи, коей исполнение было с точностию сходно. Сие оживляло в нас мужество, придавало новую [55] крепость и дорога нам не столь долга показалась. Во всех состояниях жизни, во всех случаях часто люди утешаются пустыми воображениями, оставляют иногда сущие веселости, коими услаждаются, выдумывая новые и увеселяясь токмо мечтою. Для одних злощастных надежда есть истинное благополучие. Тогда существенное несчастие меньше бывает ощутительно, или паче сказать в забвение приходит.

Наконец в три часа с половиною времяни находясь в дороге, приехали мы на край сего острова. Нам не случилось переезжать чрез такие широкие реки, которые бы надолго нас удержали. Те кои мы видели, в Европе бы за малые ручьи могли почитаемы быть. Мы не имели трудности чрез них переезжать. На конце острова нашли мы некоторой канал на четверть мили отдалившей нас отметы нашей. Несколько страшно нам было переплывать ли такое пространство воды. Измеряли мы оное глазами, с некоторым беспокойством; желание промыслить какое нибудь судно, побуждение с которым мы старались вытти из горестного нашего состояния, подкрепляло наше [56] намерение. Для отдохновения сидели мы с час. Все наши силы потребны нам были к достижению успеха в предприятом пути. Не ведали мы по всем ли местам сего канала в брод перейти можно: боялись мы, что сие будет невозможно, и что предлежащее пространство переплыть, не сразмерно будет с нашими силами. Сия мысль нас с полчаса в сомнении держала, наконец вознамерились на все отважиться: прежде нежели вошли мы в воду бросясь на колени, воссылали на небо краткую, но теплую молитву, прося его заступления. Бедствия наши столь долго продолжающиеся, опасности которым мы подвержены были, заставили нас познавать больше нежели прежде, нужду сверх естественной помощи и необходимость прибегать к Богу. По исполнении сей должности, бросились мы в воду положась на провидение, которое нас спасло, и удержало от погибели в сей переправе. Земля, по которой мы шли была очень неравна; мы там сказать только, что восходили с одного пригорка на другой. Уже ста шагов до берегу не оставалось, как вдруг потеряли мы брот и не хотя поплыли. Нечаянность нас поразила [57] и едва не принудила принять намерение к возвращению; однакож мы дале плыли, и скоро нашли опять дно, и узнали что то, что нас столь много устрашило была яма, в которую мы попали и которою бы мы миновать не могли естьли б шагов на десять или на двенадцать обошли далее. Окончали мы путь свой без особливого приключения имея воду иногда больше, иногда меньше, а иногда по самую бороду.

Пришедши на другой берег мочи нашей не было; принуждены мы были бросаться на землю, и на ней отдыхать, пока собрались с довольными силами для продолжения пути своего. Погода по щастию нашему была ясная; ни одно облако не затмевало солнца; лучи, коего прямо на нас упадая, избавили нас от стужи, от которой бы нам без сей помочи не чем было защититься, и осушили платье и одеялы, которые с собою взяли.

Отдохнув несколько времени, набрали мы по случаю попавшиеся нам раковины, которыми подкрепили истощившие силы; не в дальнем расстоянии попался нам родник с пресною водою, которая нам к утолению жажды служила; потом пошли мы на берег, где [58] должно было быть судну; не мешкали мы до его дойти; никто овладеть оным нам не мог возбранить; пришедши рассматривали мы его ненасытным и любопытным оком, но сие рассматривание нас не удовольствовало: судно было в самом худом состоянии: с первого взгляду показалось нам, что никогда не можно его ни к какому употреблению способным сделать, однакож сего первого испытания не было для нас довольно: нам бы прискорбно было, сделав столь многотрудное и дальнее путешествие обманутся в своем чаянии; оборачивали мы судно на все стороны; пробовали все его части; я предвидел, что все наши старания будут тщетны. Г. Дескло и Г. Лакутюр не так как я о сем размышляли: я согласился с их рассуждением; не было никакой в том потери, чтоб его вычинить; но только бы время и труд был потерены; к трудам уже мы привыкли, что ж до времени касается, то во что ж другое нам было его употребить? впрочем сие упражнение могло разбивать наши мысли и питать слабый остаток надежды; и все сие [59] драгоценно было в том бедственном состоянии, каково было наше.

Тотчас принялись мы за работу: набрали хворосту и некоторого роду травы растущей на вершине деревьев называемой испанская борода. Сие составляло наши материалы, которыми нам было должно укреплять, тленное наше судно. Остаток дня мы в сем попечении препроводили; наконец чтоб сыскать пищи в которой по щастию не имели недостатка, принуждены мы были заранее оставить сию работу.

Лишь солнышко село, прохладный ветерок начал подувать и угрожал нам холодною ночью. Всякой раз когда находились в таких обстоятельствах, весьма горько, о невозможности развесть огня плакали: сыскание малейшего камушка, было б для нас предрагоценнейшее сокровище, но уже я сказал, что в сих островах ни одного не было. В сию минуту вспомнил я, что дикой толь злодейски нам изменившей, переменил кремень своего ружья в тот день, в которой он нас принудил на сем острове остановиться; сие воспоминание было лучом [60] света, восстановившим слабую надежду в душе моей Встал я с поспешностию, удивившею моих двух товарищей: я их оставил и не сказав куда иду побежал на то место, где Антонио нас высадил; оно было недалеко; пришедши туда, узнал я место, где мы ночь препровождали; еще видны были остатки пепла от огня нами разведенного; я тихонько похаживал по окрестным местам, и искал прилежно места, на котором дикой переменил свой кремень и бросил негодной; ни одного уголка не осталось, в котором бы я с чрезвычайным старанием не шарил; ни одной травки не было, которую бы я не приподнял, чтоб посмотреть не укрывает ли она сего для меня драгоценного камня; около четверти часа прошло времяни в тщетных моих исканиях; пришла ночь и остались токмо слабые сумерки, помощию которых едва мог я различать предметы; стал я терять надежду, и положил чтоб возвратиться к своим сотоварищам, с пущею горестию и печалию, нежели с какою их оставил, как вдруг почувствовал под босыми ногами, ибо я оставил свои башмаки [61] как негодные уже употреблению, почувствовал говорю, нечто твердое; остановился я с некоторым внутренным трепетом между страхом и надеждою, нагнулся я и понес дражащую свою руку под ногу, которую не смел с места шевельнуть, чтоб не лишиться того, что под оною скрывалось; я его схватил; это был в самом деле тот кремень, которого я искал; я его узнал с такою радостью, которую трудно мне вам изъявить; и которая без сомненья вас удивит, как и тех, кои не были в моем состоянии, и которые в сем старом кремне не почтут ничего, кроме самого негодного камушка. О мой друг! дай боже тебе никогда не знать, что то есть нужда, и нещастие не быть в силах удовлетворить оной, и сколь уважаемы бывают в глазах наших в то время вещи самые наигнуснейшие.

Восхищенный от радости, бежал я к своим сотоварищам; добрые вести кричал я им гораздо издалека, прежде нежели они меня слышат могли; нашел его, нашел его, они сбежавшись на мой крик спрашивали о причине; я им показав свой кремень, велел [62] набрать тростнику; вынул свой ножик, один только железной инструмент которой имели мы в своей власти; изодрал я свои манжеты, которые мне вместо труда служили, и развел превеликой огонь, которой нас избавил от стужи ночной, и успокоил согревши утомленные наши члены. Сколь сладка показалась нам сия ночь в рассуждении тех, кои мы до сего препроводили! с каким удовольствием по легли мы около огня! сколь сладок был наш сон! Лучи только восходящего солнца упадающие на нас принудили нас проснуться.

Бесполезно сказывать вам с каким старанием спрятал я поистине драгоценной, к разведению огня нам служащей камень. Страх потерявши его лишенну быть его помощи, уверит о предпринимаемых мною осторожностях, к сохранению оного, из которых я ни одной не пренебрег; я без него никогда быть не хотел и завернувши его в два платка привязал к себе на шею, а сверх того часто перерывая работу свидетельствовал щупая то место рукою, где оно хранился. [63]

Следующий день препровождали мы в продолжении работы починивая судна. Обвертели его одним на сие определенным одеялом. Окончали мы свое дело вместе со днем, и препроводили вторую ночь в надежде не бесполезным видеть труд свой. Желание сделать опыт над судном рано нас разбудило. Ни к чему мы столько не спешили как спустить его на воду. Все что мы ни употребляли не сделало его лучшим, и без опасности невозможно было сесть на оное. Г. Лакутюру рассудилось, что может быть употребя на обертку его еще два одеяла можно привесть его в состояние. Он вздумал отвесть его к острову, на котором мы его жену и сына оставили; Г. Дескло и я думали о средствах как бы достигнуть до острова, на котором живет дикой и где оставили мы восьмерых наших матросов, в надежде сыскать там Антонио, и принудить к тому чтоб отвез он нас в Апаллахию, или лишил жизни. Обещали мы Г. Лакутюру все оставить ему, естьли будем иметь успех и прислать к нему скорое вспоможение, или естьли наше намерение не удастся, то с ним опять соединиться. [64] Простясь с ним, переехали на другой конец острова; но сим путешествием мы только что бесполезно утомились; не видав никакого переезда, на которой бы возможно, или бы безопасно было отважится. Канал на милю расстоянием, удерживал нас далеко от острова Антониева. Такой путь неспособен был для двух человек, не имеющих другой помощи, кроме той, которую они от своих ног и рук получить могут.

Возвратясь не нашли мы уже Г. Лакутюра на том берегу, на котором мы его оставили. Уже он оттуда на своем судне уехал, к своей жене; он ехал подле берега, а мы держались прежней дороги. Не прежде вечеря пришли мы на берег канала, которой нам переплывать надлежало. Дожидались мы утра для сего путешествия. Усталость наша без сомнения с успехом не допустила бы нам оное окончить. Ужас которой в первой раз мы имели, представился снова нашему воображению, и не рассудили мы за благо подвергнуться оному в ночное время. Злоключение весьма человека робким делает, тщетно иногда призывает он [65] к себе смерть, которую за убежище и за конец всех своих зол почитает; лишь только она приближается, то все свои силы напрягает, чтоб удалиться от оной.

По утру перебравшись мы чрез канал с меньшею опасностию, и с такою же как и в первой раз удачею, пришли к госпоже Лакутюр, которая время нашего отсудствия не спокойно о нашей участи, и о нашем возвращении препроводила. Мы нашли мужа ее с нею. Он накануне приехал благополучнее на судне. Сколь ни краток сей путь был, однакож, много повредил его; никакой твердости употребленная нами работа не придала ему; оно почти все распалось, и от всюду текла вода. Такой худой успех привел нас в уныние и отвратил мысли продолжать работу над ним. Мы отдыхали остаток дня. Возвращение мое с кремнем было щастием для госпожи Лакутюр, которая столь долгое время лишена была огня. Развели мы огонь, которой возвратил ей силы.

Устрицы и коренье до сего времяни были единственною нашего пищею, а иногда оных не имели мы довольного [66] количества. Но в тот день провидение снадбило нас пищею другого рода. Я оставя сотоварищей, пошел прогуливаться по берегу. Терзательные размышлении, кои я тогда имел воспрепятствовали мне видеть, что я от товарищей далеко, и на долгое время отошел. Мертвая серна попадшаяся мне под ноги извлекла меня из задумчивости; я стал ее рассматривать и поварачивал на все стороны; она еще довольно свежа была, и мне казалась, что ранена, и переплыла даже до сего места, на котором истечение крови из раны без сомнения принудило ее остановится, и потом тут умереть. Я ее почитал за даре небесный, и с трудом возложа ее на свои плеча, пошел к своим сотоварищам, к которым я не прежде, как через час возвратился.

Вся наша компания удивляясь моей столь счастливой находке, воссылала благодарение богу. Мы имели нужду в кушанье, которое бы было питательнее того, которое повсядневно мы употребляли. Начали мы приготовляться к обеду лучшему, какого мы долгое время не имели. Все мы суетились около нашей серны, с которой [67] содравши шкуру изрезали на части, и испекли на огне столько, что были сыты, и потом спокойно ночь спали.

Следующего дня то есть как думаю 26-го Марта желание вытти из сего острова, еще принудило нас приняться за свое судно, около которого мы беспрестанно с новым жаром трудились, и никогда без смертельного сожаления не оставляли. Малой успех, первого раза начатой нами работы, не препятствовал нам начать ее в другой раз. Мы льстились предуспеть, и пользоваться опытом, какой мы от прошибок в первой раз нами учиненных получали. Мы еще употребили того же роду материалы какие прежде. Мы не торопились, но употребили целые три дни на сию работу, и еще два одеяла для обертки нашего судна извели. По окончании работы, не были мы довольнее: проклятое судно не могло быть ни четверти часа на воде, чтоб не наполниться оною. Такое неудобство приводило нас до отчаяния, и не знали мы никакого средства; однакож не имели иного судна, чтоб извлечь себя из плачевного состояния [68] до какого мы дошли. Стараясь всячески из оного вытти, не представляли мы себе уже ни о какой опасности. Не оставалось более двух миль дойтить до твердой земли, но не можно было всем уместиться, сесть на судно, потому что оно бы и от одного нашего входу потонуло. Рассудили мы переехать троим, Г. Лакутюру Г. Дескло и мне, и пока бы двое из нас гребли, третей должен был беспрестанно выливать воду, естьли она войдет в судно. Шляпы наши к тому были определены. Сим средством могли мы уменьшить опасность, которая в самом деле хотя и не убавлялась, но однакож надлежало себя оной подвергнуть, и положась на власть божию, от нее ожидать вспоможения, в котором мы для благополучного прохождения сего страшного пути, имели нужду.

Принявши такое намерение, до завтрее оставили исполнение оного. Остаток дня препроводили мы уговаривая Г. Лакутюр дожидаться с сыном, и с моим арапом присылки от нас надежного судна. Чтобы нам не трудно было исполнить, естьли б добрались до [69] матерой земли. Не без труда достигли мы конца, чтоб убедить ее нам одним ехать. Я ей обещал оставить свой кремень, ружье и ножик, и признаюсь, что не без сожаления согласился уступить сии две вещи бывшие для нас столь полезными, и в которых я и сам мог иметь нужду, естьли б случилось в другой раз разбиться судну, или бы заехать в какую степь. Однакож справедливо было оставить ей нужную помощь.

Уговоря, чтоб не тужила и не крушилась, мы набрали для нее пищи и для себя в дорогу взяли. Наконец 29 Марта при всходе солнечном, взошли мы на судно, которое было спущено на воду. Почувствовали мы, что доски на дне начали гнуться: тяжесть таких трех тел каковы были наши, несколько его в воду погрузила, и вскоре увидели мы, что вода натекла в него: увидя сие лишился я всей надежды; не мог удержаться от внутреннего трепета. Наивеличайший ужас овладел моею душою; не мог я ему противиться; уже я смерть свою перед глазами, видел, и не хотя далее плыть, [70] тотчас из судна выскочил. Нет друзья мои, вскричал я господину Лакутюр и господину Дескло, нет, не льзя нам будет ехать; ни четверти мили не доплывем мы на этом судне: оно прежде времяни потонет, оставя нас посреде неизвестного моря, удаленных от всякого острова, к которому бы могли мы пристать. Останемся на прежнем месте. Станем ждать на нем помощи или смерти от неба; не будем предускорять ее. Бог положит предел долготерпению. Может статься, что чрез страдании наши, и препоручение себя в Его святую власть, удостоимся Его благоутробия.

Выскочил я на берег, говоря сии слова. Г. Лакутюр уговаривал меня в возвратиться и смеялся моей робости. Доказательства и убеждении мои не могли его склонить: он непременное намерение принял на все отважиться, и Г. Дескло с ним поехал. Стоял я, смотря на них на берегу, и видел, что они с превеликим трудом могли объехать маленькой остров, не далее как на ружейной выстреле, от нашего отстоящей, и которой их скрыл от глаз моих. Я не [71] сомневаюсь, чтоб они не погибли; никакого об них не имел уже я известья, и они конечно скоро погрузились. Естьли б остров нас разделяющей не сокрывал их они глаз моих, то бы я видел конечно утопающее их судно, и злощастных моих сотоварищей с оным вместе погребенных в волнах морских. Тленность самая судна есть такое гибели их доказательство, которого никак отвергнуть не можно а некоторые известия, кои я имел случай слышать в последующее время, и о чем после я упомяну, суть подтверждающие их бедствие.

Возвратился я к Г. Лакутюр, которая не уповала более меня видеть. Она не хотела быть притом как мы садились, ибо как она на сие с трудом соглашалась, то такое зрелище, токмо бы к пущей ее горести служило. Я ее нашел сидящею возле огня, спиною к берегу оборотившуюся, и горько плачущую о своей участи. Присудствие мое ее оживило. Еще вы не уехали, сказала она мне: ах! что вас удерживает? считая, что вас здесь нет, старалась я к разлуке нашей приучать себя. Печальная мысль не столько меня [72] трогала, для того, что я надеялась не быть от вас забытою; но я еще вас вижу, и не смею вдаться радости, ибо вскоре горести, принудят оную исчезнуть, и возобновить с пущею жестокостию.

Я не рассудил за благо причинить ей большее беспокойство, открывши чистосердечно причину моего возвращения, и опасности в коих я видел находящихся, двух наших путешественников, из которых один был ее муж. Скрыл я от нее ту опасность которой он был подвержен: я ей просто сказал, что дабы не столько нагрузить наше судно, то я рассудил лучше остаться с нею, что Г. Лакутюр безмерно рад будучи моему намерению, которое путь его не столь страшным делало, и уверяло что по крайней мере он оставил надежного друга с своею супругою, и с своим сыном продолжал с меньшим беспокойствием путь свой; и что я обещал ему ничего не щадить, для оказания им услуг, какие только сделать я буду в состоянии. Госпожа Лакутюр меня благодарила наичувствительнейшим образом: присудствие мое казалось, что [73] ее утешало и обнадеживало в удаче будущего.

Напоследок только нас четверо на нашем острове осталось; и я принужден был иметь попечение о сохранении и о прокормлении их всех. Госпожа Лакутюр, и ее сын были очень слабы, чтобы сделать мне какую большую помощь. Ни от кого я, кроме, что от моего арапа оной не получал; но он был, как болван движущейся, которой кроме рук и ног своих ни на что не годился. Ему всякую минуту не доставало ни рассудка ни догадки, и я принужден был вместо их все вымышлять: он мне только там был полезен, где надобно было трудиться, и где в силах у меня был недостаток.

Несколько дней сряду вовремя пребывания нашего на сем острове, ветры дули долго полуденные, и полуденно восточные, которые были для нас крайне вредны, препятствуя сыскать припасов. Мы принуждены были довольствовать Винетою, которая пища была очень умеренна, и не будучи питательна, желудок только лишь приводила в слабость. Дикая коза, которую я нашел, была [74] вся съедена. Подобной случай мне ее доставившей не приходил, да и не должно было два раза на него полагаться. Недостатки наши ежеминутно умножались.

Шесть дней прошло с отъезду Господина Лакутюра и Господина Дескло. Я иногда слабо надеялся получить обе них известия, и с их стороны помощи. Но уже не смел оным себя льстить; Госпожа Лакутюр, сама уже отчаялась в том и мне говаривала, что она не надеяться их увидеть, и что конечно они погибли. Я не мог успокоить страх ее и подозрение, сам их ощущая, и зная притом непрочность их судна. Расстройка мною чувствоваемая; продолжающие столь долгое время нещастии произвели во мне унылость, скуку и от всего отвращение; и в сем будучи положении не способен я был ни к сокрытию своих мыслей, ниже к какой либо бережливости.

Утомясь столь нещастным состоянием; признавая горестно что я только должен от себя самого ожидать средства, оное переменить, вздумал я сделать плот, на котором бы мы могли переехать. Я весьма охотно ухватился за сию выдумку, и соболезновал, [75] что не пришло мне на мысль оное прежде отъезда моих двух товарищей. Они бы помогли в сей работе гораздо поспешнее и полезнее той, которую употребили при сем негодном судне, за которым мы столь далеко ездили. Я вознамерился по крайней мере не отсрочивать исполнение сего нового дела, доколе силы мои к тому позволят. Я сообщил о том Госпоже Лакутюр, которая с восхищением на то склонилась преодолевая слабость сродную ее полу, и которую наши нещастии ей прибавили. Стала и сама работать. Мы в оной все четверо упражнялись. Я велел молодому Лакутюру обдирать кору с дерев, показывая ему те, которые бы нам быть могли полезнее, а его мать, мой Арап, и я, стали таскать наивеличайшие сухие бревна, которые мы могли найти. Там были чрезвычайной толстоты, которые мы с трудом могли ворочать, и кои мы все трое с крайним усилием выкатывали на берег. Мы перетаскали с дюжину. Сие упражнение задержало нас целой день, по причине нашей слабости. На всякой минуте мы принуждены были отдыхать; но переведя чрез несколько минут [76] одышку, опять начинали работать с прилежанием, и с надеждою выехать из места ссылки нашей.

Мы все были чрезвычайно утомлены, когда ночь нас принудила оставить нашу работу. Мы нашли по щастию возле нашего огня великое множество устерс палурды (Рыба.) и прочих раковине, коих молодой Лакутюр набрал на берегу моря и туда перенес. Сия пища была жестка и к сварению желудка неудобна. Мы вздумали их поджаривать на угольях; первой раз пришла нам такая мысль; мы сделали опыт, и нашли, что хорошо: сии водяные произведении стали сдобреные легче и сытнее, но не столь приятны вкусом: мы их не могли приправить. Малое количество соли было бы к тому пригодно, но мы оной не имели и не знали где взять. Плот занявшей мысли наши не позволял искать к тому средства. Мы могли обойтиться и без соли, но не могли подумать окончать жизнь в сем острове.

На другой день по утру мы опять начали нашу работу: кора дерев которую молодой Лакутюр надрал мне [77] служила к привязыванию бревен одного к другому. Сия вязка не показалась мне надежною; я заставил Госпожу Лакутюр разрезывать вдоль одно из наших одеял, которые мне годились на связку бревен. Между тем, мой арап ко мне прикатил несколько других дерев не столь тяжелых, которые уже вместе были собраны. Мой плот поспел, в полдни. Я взяв кусок дерева воткнул посреди плота чтоб, мог служить вместо мачты и привязал к оному целое одеяло за недостатком паруса.

Мы распустили несколько чулок, из коих нитки были употреблены на веревки, на ванты, на ручки и на шкоты. Все сии разные работы нас задержали и остаток дня. Но наконец мы оные окончили. Я выбрал из последнего остального дерева на и меньшой величины, которое назначил вместо руля. Вознамерясь выехать завтра рано по утру, мы начали в то же время запасаться устерсами и кореньями. Мы были довольно щастливы к сысканию их великого множества, которых потребное число поклали на плот. Он крепко был утвержден в песок. С приливом воды [78] и ему надлежало подняться, которая обыкновенно сбывала на рассвете, и мы надеялась оным пользователи чтоб пуститься в путь Ожидая сего времени полегли возле огня, но не долго сном наслаждались: вдруг ночью восстала буря: дождь, блистании, молнии и гром нас разбудили. Море много прибавилось надулось и жестоко колебалось. Мы трепетали о нашем плоте, которой нам столько труда стоил но ах! мы не могли оным пользоваться: волны его сдернули в море переломавши на части. Сия ужасная непогода продолжалась, во всю ночь и не прежде утихла, как по восхождении солнца.

Мы побежали на береге по глядеть устоял ли плот наш противу бури; но его уже тут не было. Тогда твердость нас оставила. Мы провели остаток дня в крайней печали, и сетованиях ничего вновь не вымышляя. Новое приключение нас встревожила. С тех пор как начались наши нещастии, мы не были больны; наше здоровье было невредимо: не чувствовали кроме одной слабости никаких припадков. Между тем как мы таким образом печалились. Арап пошел искать по берегу каких нибудь раковин. [79] Он не нашел ни одной, но попалось ему голова и кожа морской свиньи, которую он нам и принес. Все нам показалось согнившим, и неприятным; но нужда отдаляет прихоть. Наши тощие желудки требовали сей пищи, которой вид один был столь отвратителен. Мы ее всю съели; но час спустя по чувствовали несносную боль. Желудок наш был чрезвычайно наполнен, и не мог сварить столь противную пищу. Мы искали способа в питье воды, которой по щастию нам не недоставало; мы напились оной много, но она нам медлительно помогала. Мы все занемогли кровавым поносом, которой нас мучил пять дней.

Лишась первого плота, мне вздумалось состроить другой, но изнеможение принудило отложить на некоторое время, и я не мог оного начать делать во время продолжения нашей болезни. На конец она прошла, оставя нас в неописанной слабости. Опасаясь, чтоб она более не умножилась, вознамерился я упражняться в делании нового плота. Не надлежало ожидать совершенного изнеможения сил моих, которые б остановили меня в сем предприятии. Я склонил [80] к тому Госпожу Лакутюр, которая как и я, себя преодолели, и мы принялись за работу все, выключая ее сына, которой был крайне не здоровий Тогда было 11 Апреля, или около того; мы работали без отдыха, и с такою поспешностию сколько наша слабость, которая была чрезвычайна нам позволяла. Мы его окончали не прежде как в вечеру 15 числа. Бревны которые были к тому употреблены, причиняли много нам труда, когда были мы принуждены их прикатывать издалече ибо те, кои были возле моря все издержены были на тот плот, которого уже мы лишились. Всякую минуту дрожали мы чтоб худая погода не прервала нашу работу, и не разрушила б прежде окончания. Нам не льзя было взять никакой осторожности. Надлежало отделывать его на берегу, и ближнем месте от моря, чтоб когда будет спутен на море, сам водою поднялся; ибо когда самим невозможно нам было его туда спустить, то тем меньше не могли его поворачивать. Малейшая тучка, которую мы на небе усматривали и самой не большой ветер, ужасал, и предзнаменовал грозу. Остановлялись, не смели продолжать работу [81] опасаясь, что и вторично не можно оную с успехом совершить.

Наконец хотя мы, опять за оную принялись, но с отвращением и с неудовольствием. Мы употребляли на сие строение последние наши одеялы и чулки. Естьли бы волны вторично его унесли, то нам бы не оставалось больше никакого способа, и надежды, и мы бы ожидали только одной смерти

Страх нас не оставлял. В ночи с 15 на 16 ясность неба не очень нас уверяла: мы не спали, но препровождали ее в собрании запасов на два дни, состоящих в раковинах и в кореньях, которые наклали на плот, вознамерясь ехать на завтре, ежели он будет цел Наконец день пришел: он нам предзнаменовал, благополучную погоду. Я пошед разбудил молодого Лакутюра, чтоб ехать, ибо он был один, которого изнеможение принуждало лежать. Я его зову: он мне не отвечает; приближившись к нему, я его кочаю, бужу; но он охолоденел, как мрамор, без движения и без чувства; несколько минут почитал его мертвым, но приложа руку к его сердцу почувствовал, что оно еще трепетало. Наш [82] огонь почти погас; ибо оставляя остров не думали мы в нем иметь нужду; мы уже и не старались его разводить. Я кликнул своего арапа, чтоб он прибавлял огня, а сам старался согревать сего бедного мальчика тереньем ему рук и ног. Госпожа Лакутюр, которая была, далеко, пришла в сию самую минуту. Кто бы мог описать ее состояние, вопль ее, и печаль, когда увидела она умирающего сына? Она упала возле его в чрезвычайном обмороке, которой привел меня в трепет. Занят будучи мыслями о спасении ребенка, какую мог я подать помощь матери? я разделял между ими мое усердие; она мне казалась в таком же состоянии, как и ее сын. Арап развел огонь; я ему велел поддерживая сего мальчика по малу его отогревать. По многим наконец стараниям, я вывел мать из обморока. Старался ее утешать и обнадеживать; она меня не слушала. На конец сын ее опамятовался. Будучи целую ночь объят стужею и сие соединясь с слабостию, в которой он находился его повергло в такое бесчувствие, в котором бы он лишился жизни естьли бы я опоздал одною минутою, притти к нему на помощь. [83]

В каком состоянии я тогда сам находился! оставлен в пустом острове, претерпевая во всем недостаток, между двумя чрезвычайно больными особами, не зная какую им дать помощь, не имея ни чего к употреблению, кроме устерс, худых кореньев и воды; в какое время особливо впали они в сие печальное состояние? в ту минуту, в которую мы готовились оставить сей острове, и перебраться в такое место, в котором бы могли найтить людей и помощь? не можно было думать о выезде в тот день: мать и сын находились в чрезвычайной слабости. Естьли бы ехать, то бы подвергнуть их неизбежной смерти; их оставить это бы было бесчеловечие, которого одно воображение приводило в трепет мое сердце, и к которому я был неспособен. Остаться самому с ними, себя подвергать бесконечному беспокойствию, лишиться плота, которой мне столько труда стоил и его видеть унесенного волнами. Сей последней случай с нами уже последующей терзал мне сердце, и ввергал в такое отчаяние, которого ничто не могло успокоить, и которое всякая минута умножала. Однако я не колебался, но [84] исполнил те должности, которые человечество на меня налагало. Я предался на все бедствии случится со мною могущее. Препоручил себя во власть небесную, и от оной ожидал себе награды.

Я побежал разгрузить плот, которой был уже накладен припасами. Сердце у меня охладело глядя на сию работу, которая может быть уже будет бесполезна: я думал укрепить его в землю там, чтоб он мог долго устоять противу стремления волн, когда вновь подымется буря: я отвезал от него мачту, веревки и все то чего не надеялся сыскать, когда я его лишусь; положил их в надежное место от свирепости моря; нужнее всего почел я снять одеяло и отнес его нашим больным, которые в нем имели нужду. Препроводил день помогая им, почитая за щастие, естьли бы они могли чрез помощь мою выздороветь, и тем преодолеть притчины препятствующие нашему отъезду.

Печаль Г. Лакутюры и беспокойствии о сыне была только одна причина ее болезни; я начал от части их уменьшать не уверениями, которых я [85] не имел, понеже был уверен, что мы лишаемся сего молодого человека, но внушая в нее твердость, и уговаривая отдаться во власть небесную. Я почитал за нужное помалу приуготовлять ее к удару, которой был должен ее поразить, и которой мне воображался весьма не отдаленным. Действительно он был весьма в жалостном состоянии: хотя и в памяти, но столь слаб, что принужден был беспрестанно лежать; члены его не могли держать тяжесть тела, и с чрезвычайным усилием переворачивался с боку на бок; когда хотел переменить место, то принужден был полсти на брюхе.

Я беспрестанно сидел возле его ночью; но он и сам не закрывал глаз, иногда со мною говорил, благодаря за мое попечение об нем, и изъясняя сколько то было чувствительно, и сколь прискорбно для него промедление наше в предприятом пути. Я ничего столь нежного и жалостного не слыхивал, как разговоры его до сего касающиеся: сей молодой человек имел наивеличайшую чувствительность, понятие и твердость духа, несходные с его летами. К свету стало ему [86] гораздо тяжеле, и не было той минуты, в которую бы я не ожидал его кончины. Я имел осторожность отдалить от него мать, чтоб не видала она, когда он испустит последнее дыхание. Таковое позорище всегда ужасно для чужого, но каково же для матери! не ответствовал бы за то, чтоб Г. Лакутюр сохраняла в себе ту твердость, которую я старался в ее внушать, но по крайней мере я хотел они нее скрыть сие страшное видение, которого действие часто не так чувствительно бывает, когда не в глазах совершается.

В сие время молодой человек сказал мне с крайним усилием: извини мне беспокойствы и утруждения, которые я вам причиняю; я никакого успеха не ожидаю от ваших стараниев, и чувствую, что минута смерти моей близка. Я не оставлю сего острова. Хотя бы и жизнь моя продолжалась, то я не могу вам следовать; мои ноги мне не будут служить. Приехав с вами на твердую землю, я там не буду щастливее; места населенные не на берегу находятся; как же мне туда достигнуть? мне надлежит остаться в лесах подвержену на съедение диким зверям, и [87] беспокойствиям еще свирепее тех, которые я теперь чувствую. Пожалуйте Г. Виод, сказал он подумав не много: поезжайте, не ждите меня, не беспокойтесь о моей участи; она не может быть продолжительна; пользуйтесь вашим плотом, и страшитесь, чтоб не потерять в нем надежду, которая только остается к вашему спасению; увезите с собою матушку; это будет утешительно для меня; сколько она пробудет с вами, то я об ней не буду безопасен; вы только подле меня положите по больше провизии сколь можете набрать, и я буду оную употреблять по тех пор, пока продолжится жизнь моя, естьли же приедете в надежное место, то меня не забудете, и вы конечно будете столь человеколюбивы, что приедете сюда чтобы мне подать помощь, которою я буду пользоваться, естьли еще душа из тела моего не выдет, но естьли умру то, здесь предайте земле тело мое. Не отвечайте мне сказал он видя, что я хотел прервать его речь, сего я требую, то справедливо: не должно чтоб суетная надежда быть мне в состоянии с вами ехать, вас могла довести до погибели. Я вознамерился один [88] погибнуть; но вы удаляйтесь; избавьте мать мою, и скройте он нее мое состояние, и тот совет, которой я вам подавал.

Сей разговор меня поразил; я ничего не ответствовал ему; мне представилось в мысль множества смешенных воображениев, и все мне сказывало, что наше избавление зависело от сего совета, и что необходимость принуждала следовать тому. Колебаясь многими беспокойствиями, сожаления, печали, и не известности, я кинулся на молодого человека и целовал его с нежностию; я обмочил его лице слезами своими, похваляя его мужество, и уговаривал оное сохранять, не сообщая ему о моих размышлениях и о том, что я не мог согласиться на его мнение; но он сжав мои руки, сказал мне, чтоб я подумал о том, что он мне предложил.

Я его оставил, и был действительно упражнен его разговором. Я ему удивлялся, но с трепетом размышлял, что мы погибаем, естьли не решусь я предприять путешествия, которого он сам желал: однако воображение его оставить, меня приводило в отчаяние: я бы мог его отнесть на плот, и [89] с ним делить наше щастие во время переезда, но чтоб я с ним сделал, когда б мы приехали на землю? он не мог поворотиться; его пребывание на острове было гораздо безопаснее; на нем не было диких зверей. Повторение сих мыслей укрепило душу мою, и я признаюсь, что сия последняя, чтоб оставить молодого Лакутюра мне казалась не столь мучительна. Моя собственная, и его матери, польза, и неизбежная гибель внушали в меня мнение не преклонятся, ни на какую жалость.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info