ДАВЫДОВ Г. И.

ДВУКРАТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В АМЕРИКУ

МОРСКИХ ОФИЦЕРОВ

ХВОСТОВА и ДАВЫДОВА,

описанное сим последним.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

XIX.

Селения их расположены по морскому берегу вокруг всего острова и каждое имеет своего Начальника, называемого Рускими Тоеном (Якутское слово). Некоторые Начальники управляли многими селениями, происходящими от одного рода и называющимися по имени губы или мыса, у коего они живут. Власть Начальника селения весьма не велика: часто Островитяне более уважают и слушаются какого-нибудь богатого человека, или хорошего промышленика. Ныне правители компании сменяют иногда родовых Тоенов, и [114] на место оных назначают других по своему произволению; однако дикие, сих менее уважают нежели смененных. Правители Компании, зная почтение Островитян к родовым своим Начальникам, не употребляют жен их и детей в работы. В прежнее время, достоинство начальников было наследственное; но выбор преемника редко падал на сыновей, а по большой части на одного из племянников. Колюжи точно также поступают.

На Кадьяке многие Островитяне имели у себя Калгов, или невольников полученных посредством мены, или взятых в плен. Когда Шелихов пришел на Кадьяк, то многие Калги, в надежде лучшей участи, перебежали к Руским. Тогда сих людей употребляли на исполнение убийств подозрительных Островитян; они же отправляли вместе с Рускими все работы. Промышленным, посылаемым ловить лисиц клепцами, позволялось нанимать их вместо себя; что всякой почти и делал, ибо сие стоило небольшое число листков табаку. После, когда [115] Руские увидели себя довольно сильными на Кадьяке, то все невольники были отобраны у Островитян для работ Компании, и название Калги заменено Каюрою: Камчатское слово означающее наемного работника. Потом, когда число Каюр от работ и от разных нещастных случаев поуменшилось, стали набирать в оные из островитян за некоторые проступки; и разумеется, что с того времени число преступников на Кадьяке должно было увеличиться. Дети одних только Начальников исключаются из сего числа. Хотя Каюр одевают и кормят, но все они рады возвратиться в свои селения, дабы избавиться от беспрестанных работ. Они живучи всегда с Рускими и не быв ими подозреваемы в дурных противу себя намерениях, не редко истребляли целые артели наших промышленных; но сие не удерживает Компанию иметь всегда множество оных.

В прежнее время всякой Коняга считал себя членом того селения, где жил, имеющим равное со всяким право в общественных делах, которые [116] решались всегда в собраниях важнейших, по храбрости или иному, Островитян; в собственных же делах каждый повиновался своей только воле. Ныне же правитель Компании распоряжает Островитянами чрез байдарщиков. Начальник же диких, ничем почти от других не отличается кроме имени Тоена, или что еще хуже делают его пружиною утеснения других Островитян.

Правление компании одинаково для всех сих народов. Правитель Компании в Америке, находится большую часть время на Кадьяке; в разных же местах по берегу оного и по другим островам сделаны небольшие заведения, в коих живет по нескольку промышленных, что и называется артелью, управляемою байдарщиком. Байдарщики получают приказания от правителя, по [117] коим распоряжают дикими. Сверх артелей, в некоторых местах живет временно по одному промышленному с несколькими Американцами, или для промыслу рыбы, или для ловли лисиц клепцами, или для чего иного, и таковое заведение называется одиначкою. На Кадьяке четыре артели: в губе Игацкой, в губе Трех Святителей, или в старой гавани, около мыса Алитокого, и самая большая на Курлуцкой реке. На острове Укамоке, лежащем к югу от Кадьяка, живет Руской с Каюрами для ловли еврашек, из коих шьют парки и платят ими Конягам за бобров. Островитянам запрещено на сем острову и Еврашечьем ловить для себя еврашек; также не позволено стрелять сивучей и тюленей в тех местах, где стреляют оных для Компании; в противном случае, добытых дикими зверей отбирают. Каюрам на Укамоке дают два только раза в неделю понюхать табаку. На Афогнаке две артели: Игвецкая, или Афогнакская и Малиновская. На [118] полуострове Аляске тож две; у Какмайского селения диких, и на острове Сатхуме. В последнем месте запасают самое большое количество лахтаков, (выделанные на байдары и байдарки сивучьи и тюленьи кожи,) также стреляют оленей, медведей и ловят лисиц клепцами. Здесь коренного селения нет, а только живет несколько промышленных с Кадьякскими каюрами. Какмайской байдарщик получает чрез мену шкуры земляных зверей с северной стороны и изнутри Аляски. Прежде была еще артель на сем полуострове у озера Илямны: но оную два раза дикие истребляли, а Компания не в силах завести новой, хотя оттуда можно получать и много земляного зверя. В Кинайской губе две артели: Александровская на устье оной, и Николаевская гораздо далее к северу. Из сих двух, а особливо из последней, получается множество земляного зверя, лучшие черные медведи и черные бобры. В Воскресенской губе, где живут Чугачи, также поселена артель: далее же есть одна [119] в Чугацкой губе или Принц Виллиам Зоунд, на острове Нучек. Сюда приезжают по временам жители с Медной реки в превеликих лодках, дабы повидаться с отобранными от них талями и продать привезенные шкуры и самородную медь.

В Беринговом заливе, или Якутате, откуда начинаются селения Колюжей, было довольно значущее заведение, истребленное дикими до основания в 1805 году. Главная крепость Компании, находится ныне на острове Баранове или Ситхе, о коем будет говорено в своем месте. Сверх сего Компания имеет не большие заведения на Уналашке, Атхе, некоторых других Алеутских островах, на Беринговом и Китовых. Но по всей Алеутской гряде столь мало осталось природных жителей, что Руские там живут в совершенной уже безопасности; компания же по уменьшении людей и по истреблении ею и другими купеческими обществами зверей на оных, получает самые малые выгоды от тамошних заведений.

Дав понятие о состоянии селений [120] компании, начну говоришь о диких народах ею управляемых. Им вообще запрещается носить платье из дорогих шкур, кои они обязываются отдавать в Компанию; позволяется делать из зайцев, тарбаганов, еврашек и птиц. Из всех народов набираются Каюры на вечное услужение Компании. Кадьякские каюры рассылаются по всем селениям компании в Америке; от чего Коняги терпят более других; ибо обязаны запасать кормовые припасы не токмо для Руских на Кадьяке находящихся, но и в других местах , где по недостатку рыбы, или по другим причинам, оных недостает. Сверх сего набирают всюду каюр на время запасания рыбы и ягод; к зиме же отпущают в селения, дабы избавиться хлопот одевать и кормить их. Каюры ловят рыбу у запоров, промышляют клепцами лисиц, работают на солеварне и в кирпичном сарае, рубят дрова, свозят кормовые припасы в гавань, употребляются при Руских гребцами в троелючных байдарках, и словом сказать [121] во все возможные работы. Если каюра охромеет, или руку потеряет, или чрез иной случай сделается неспособным к отправлению работ; то сему находят должность пугать ворон с развешенной юколы, или что-либо тому подобное.

Всякой почти женатой промышленный имеет в своем услужении несколько каюр. Компания употребляет их в работы до старости, или до того времени, как родные найдут возможность выкупить.

Российско-Американская Компания не покупает у Коняг и других подвластных ей народов, звериных шкур; но посылает их промышлять оные в дальние места, редко платит им Европейскими товарами (кои суть: табак, топоры, ножи, иглы, китайские дабы, бисер, разноцветные камушки, китайки, и некоторые иные безделицы); а по большой части награждает их птичьими и еврашечьими парками, камлейками, тюленьими кожами, сетками, разными плетеными из жил вещами, и даже иногда жиром. Все сие [122] добывается женами и детьми тех Американцев, кои ловят зверей; а потому платеж за шкуру приходится очень мал.

Хотя Компания имеет множество каюр в своем услужении, но от того остальные, порабощенные оною Американцы, не менее обложены многими весьма тяжкими повинностями. Самая трудная есть посылка людей за промыслом выдр морских, известных в Сибирской торговле под именем морских бобров. Животные сии водились с начала у Камчатского берега и Курильских островов; потом были преследованы Рускими промышленными по всей Алеутской Гряде, и помалу догнаны до Кадьяка. Но как и около сего острова не стало наконец оных, то Компания начала посылать Коняг, Аляксинцов и Чугачь, по берегу Америки даже до острова Ситки, находящегося в расстоянии более тысячи пяти сот верст от Кадьяка. Дикие принуждены перегребать сие пространство в своих кожаных байдарках, приставая на ночь к берегу, на пути [123] тонут от бурь и истребляются разными случаями, так, что ныне на Кадьяке от 30,000 жителей (по исчислению Шелехова (*)(Толь великого числа жителей на Кадьяке никогда не было. Шелехов увеличил оное вероятно, для придания более важности своему открытию. Ибо в бытность Г. Сарычева на Кадьяке в 1790 году жителей на оном было только 3000.) во время прибытия его на сей остров) осталось оных весьма немногое число. В бытность мою на Кадьяке (в 1803 году и несколько прежде) посылки сии производились следующим образом:

Главная партия, в коей около пяти сот байдарок, отправляется с Кадьяка в Апреле, вдоль по матерому берегу Америки даже до Бобровой бухты, возвращается в исходе Августа. Хотя всякой Коняга, отправляясь в такую отдаленность, делает себе новую байдарку; но оной едва становится на возвратный путь, особливо если лето дождливое, ибо от того кожи сопревают. Партия сия состоит в распоряжении Руского, называемого партовщиком, коему дается еще 7 или 8 промышленников. [124] Партовщик назначает места, где байдаркам останавливаться, когда где начинать промысел, отбирает шкуры выдр морских, платит за них имеющимися товарами, или дает записки для получения по ним на Кадьяке: партовщик же выменивает меха у тех народов, у коих Компания не смеет отбирать оных. В сию партию выбираются самые здоровые люди, ибо сверх трудности пути предстоит великая опасность от Колюжей. По сему все байдарки едут вместе, и к Конягам присоединяются Аляксинцы, Чугачи и небольшая часть Кинайцов; ибо сии не столь привычны к байдаркам, а только ездят в оных живущие близь устья губы Кинайской (Кукова река у Англичан). В Якутате снимают с байдарок лахтаки, мажут их жиром, и Американцам раздают оружие, которое прежде опасаются давать для того, чтобы они не перебили оным находящихся в партии промышленных и не возвратились бы на Кадьяк. Назад также едут вместе до Якутата, где у диких отбирают ружья и прочее; [125] после чего всякой торопится скорее домой, дабы застать еще рыбу, идущую в речки, и запасти на зиму корм. Иные остаются на островах близь Воскресенской губы, для промыслу птиц на парки.

Вторая партия называется Тугидацкая и в ней менее двух сот байдарок, под распоряжением Партовщика с помощником. Как сей остров близь самого Кадьяка, то в сию партию употребляются старые байдарки; а промышленики бывают старики и ребята. На Тугидаке партия собирается в первых числах Апреля, в тихие дни делает выезды за выдрами в море; потом отделив от оной лучшие байдарки, посылают их с помощником на остров Укамоку. Тут также промышляют выдр и удят рыбу, дабы запасти оной для тех, кои остаются на зиму ловить еврашек: ибо остров сей не имеет ни одной речки. Тугидацкие байдарки отпущаются в Августе, Укамоцкие же наловивши довольно рыбы едут к Симиде, Сутхуме и [126] даже до острова Унги; а потом посылают их ловить птиц.

Третия партия, состоящая из 40 или около того байдарок, под распоряжением Руского стрельца, промышляет выдр морских около островов Шуеха, Еврашечьего, Перегребных, и устья Кинайской губы; но как тут зверей сих очень мало, то Американцы употребляются более для перевозки сивучьего мяса на Кадьяк и в Александровскую гавань.

Четвертая партия состоящая из 50 байдарок, разъезжает между Какмая и Сутхума. В нее употребляются Коняги с северной стороны острова, Аляксинцы и Кинайцы; но по большей части хворые старики и ребята. За то сих в половине Июня распускают.

Оставшиеся около восьмидесяти дряхлых Коняг, посылаются в компанейских байдарках для ловли птиц, из кож коих делают парки, в губы и островки лежащие близь Александровской, где присоединяют к Конягам стариков Чугачей и Кинайцов, другие же производят лов птиц по [127] островам около Сутхума. Каждый Американец должен наловить столько птиц, чтобы вышло семь парок, во всякую из коих идет от 30 до 40 шкур. Если один за старостию и болезнию не достал положенного числа, то дополняют оное тем, что у другого найдут излишнее. За штатное число семи парок, Компания ничего не платит. Промысел птичий весьма опасен, особливо для стариков, кои и по равному месту с трудом ходят; ибо для сего должно лазить по весьма крутым или совершенно отвесным каменьям, иногда не иначе как с помощию шестов и веревок. От промысла сего и молодые люди упадая часто убиваются до смерти. В Сентябре месяце стариков отпущают на Кадьяк, где употребляют их для перевозки кормовых припасов в гавань; а тех, кои поздоровее, для ловли лисиц клепцами. Всякому доставшему семь парок, отдают одну, приказывая вместо оной заплатить пять черных лисиц, или восемь так называемых сиводушек и красных. [128]

От 30 20 40 стариков присылаются весною в гавань, выезжают в море, где удят треску и палтусину до того времени, как лососи пойдут в реки, что в гаване начинается в половине Маия, или в начале Июня, в иных же местах несколько ранее.

Китовые промышленики бьют китов в разных местах. Половину, хотя гораздо меньшую, дают промышленику, а остальную берут в Компанию, также все жилы и три части кишок. Жиру во всех местах Кадьяка, компания запасала прежде до двух сот бочек. Американцу, убившему более трех китов, дают неоднократно табаку и бисеру; менее же, насыпают одну только табакерку единовременно. Если выкинутого кита найдет промышленный, то берут всего в компанию; если же Американец, то дают половину его селению.

Между тем как мущины проводят все лето на промысле бобров, или на ловле шпиц, женщины со взрослыми детьми, исключая только тоиенских, не остаются также праздными от компанейских работ: Вдовы и жены, у коих мужья [129] не имеют своих байдарок, а уехали в товарищах, берутся для чистки рыбы; первые до глухой осени, а вторые до возврату мужей. Оставшиеся в селениях выделывают птичьи шкуры и шьют из оных парки для Компании. Когда поспеет сарана, то накладывают на всякую женщину накопать по нескольку ишкатов (мера около четверика) корня оной. Доставание сараны очень трудно, и удобное для сего время весьма коротко; почему беременные женщины, или имеющие грудных детей, не могши накопать оброчного количества, принуждены бывают покупать оное у других. Когда созреют ягоды, то посылают их также набирать оных положенное число, смотря по урожаю, от четырех до восьми ишкатов. Сие продолжается до глухой осени и платы за то никакой не полагают. Собирают бруснику-малину, или водяницу, потому что оная не во всех местах растет, а иногда ходят за нею верст по пятидесяти, или и более, пешком.

От сих причин Коняги не успевают запастись на зиму съестными [130] припасами и претерпевают голод, но и в сие время не остаются без работы: женщины выделывают птичьи шкуры, шьют парки и камлейки, делают из крапивы прядево, из жил нитки и плетешки, и тому подобное; мущины же вяжут сетки или что иное делают.

Аляксинцы ездят в большую партию на таком же основании, как и Коняги: но жены их обязаны запасать гораздо меньшее число сараны и ягод. Из диких, живущих во внутренности Аляксы, одни только Угашинцы выезжали на промысл выдр морских к острову Сутхуму: остальные же ловят бобров, выдр речных, зайцев, лисиц и других зверей. Дети их берутся в тали, по возрасте употребляются матрозами на судах, а иногда и в каюрах оставляются.

Кинайцы к морю неспособны, и в дальнюю партию никогда не езжали более двенадцати байдарок. У прочих берестенные лодочки и большие кожаные байдары, в коих перевозят кормовые припасы в Руские артели. [131] Жены их берут ягоды и запасают сарану, которой прежде и для себя никогда не копали. Кинайцы промышляют для Руских оленей, куниц, рысей, черных медведей, росомах, речных выдр, бобров, выхухолей и норок. Также ловят зайцев, тарбаганов и еврашек; из кож их шьют платья, употребляемые Компанией на плату Конягам и вымен звериных шкур у Колюжей. Летом Кинайцы посылаются с бисером и другими безделицами внутрь Америки, для вымена там звериных шкур и выделанных оленьих и лосинных кож, у народов еще не известных Руским. Остальные повинности Кинайцов одинаковы с возложенными на Коняг.

Чугачи посылаются в главную партию: оставшиеся берутся в птичий промысел, а женщины запасают сарану и ягоды. Каждую весну посылают на остров Кучок, находящийся в восьмидесяти верстах от моря, все байдары с девками для копания сараны, которая там считается лучшею. На сем же острове и тюленей очень много. Так [132] как около Чугацкой губы, по веснам птица водится в великом числе: то собирают для Руских множество яиц, которые сберегают в жиру. По зимам каждый Чугача обязан доставить в Компанию трех баранов, или трех тарбаганов.

Народ, живущий между медною рекою и Чугацкою губою, называется Угалягомюты, что значит восточное селение на языке тех диких. От сих взяты тали, но повинностей на них не наложено. От Колюжей Берингова залива, также взяты тали; а далее живущие так сильны и хорошо вооружены, что остаются зависящими собственно от себя.

Живущие на северной стороне Аляксы, на реке Угатике, ездили, как я уже говорил, на промысел выдр морских; но несколько лет назад скрылись, оставя даже своих талей. Выше их к северу живущие на устье большой реки называются Алягнагомюты. Народы, обитающие выше Бристольского залива, именуются Аглагомюты; а далее находящиеся, Куихпагомюты. Во [133] внутренности земли, далее озера Илямны, именуются Кцялтаны. Все сии народы весьма мало известны Руским.

XXI.

Жители сей губы (Кукова река у Англичан) говорят особенным языком от Аляксинцов, Коняг и Чугачей, хотя смежны со всеми сими народами: впрочем образ жизни их и обычаи не столь отличны.

Кинайцы не имеют понятия о Боге, а боятся чертей, и думают, как и Колюжи, что ворон сотворил небо, землю, человека и все видимое, и что он же посылает на людей болезни. Однако при всем том не токмо не почитают его, но гоняют и бьют; детям однако ж запрещают мучишь птенцов, говоря: будет худо, дождь польет, или сильная буря сделается.

Кинайцы мертвых тела кладут, как и Тунгусы, на крышку, поставленную [134] на четырех столбах, где оные и согнивают, богатых же обыкновенно сожигают с частию платья их, полагая, что усопший будет иметь в оном нужду на том свете. Остальное не сожженое платье родственники разделяют между собою. При погребении поют сочиненные в похвалу покойника песни и пляшут. Дикие сии думают, что души утопших и умерших своею смертию живут под землею, убитых же, на небе. Сей предрассудок можно почесть нарочно вкорененным для соделания людей храбрыми противу неприятелей. Впрочем Кинайцы не полагают в будущей жизни ни награждения добрым, ни наказания злым.

Когда у Кинайца родит жена, то муж режет платье и держит живущих с ним в одном шалаше; ибо народы сии, не смотря на жестокость климата, в коем живут, не имеют, подобно Конягам и Аляксинцам теплых покоев, но в больших шалашах своих сидят зимою у разведенного всегда по средине огня. Они ежегодно перестраивают шалаши свои, а часто [135] переменяют и самые места жилищ.

Кинайцы считают также не далее двадцати, то есть не более числа пальцев на руках и на ногах.

Когда Кинаец вздумает взять какую-либо девку в жену себе, то дарит ее, мать ее и отца; потом приходит в шалаш и ложится спать с нею. Если жена не захочет выйти из отцовского дому, то муж переходит жить к тестю и служит оному. Разводы чинятся по воле каждого, и дети до возраста живут с матерью.

Ни Кинайцы, ни Коняги, не знают слова прости; а отходя говорят только я пойду.

Кинайцы не имеют бубнов, а во время пляски бьют в какое-нибудь дерево.

Кинайцы презирают птичьи парки, а одеваются более, как Колюжи, в тарбаганьи и из других зверей сделанные накидки. Сим именем Русские называют платье, имеющее вид четвероугольного одеяла, кое накидывается на плеча, завязывается на шее и имеет вид плаща. Луки такие же как у [136] Аляксинцов, а стрелы с различными остриями, как-то: из оленьего рогу, медные, железные, или из твердого черного камня сделанные. Металлы получаются обыкновенно от жителей Медной реки; стрелы делают из лиственницы, которая не растет в сей губе, но выкидывается морем, или приносится Кинайцами, ходящими во внутренность Америки для промысла тарбаганов и других зверей.

В Июне Кинайцы отправляются на ловлю тарбаганов, и с начала идут вверх по реке Сушитне, текущей из внутренности Америки в правый рукав Кинайской губы; идут пешком вдоль берега, ибо течение реки чрезвычайно быстро, и на пути ловят много бобров. В начале Сушитна имеет направление к западу на два дни хода, потом начинает уклоняться к северу, куда Кинайцы идут десять дней. Когда перейдут хребет гор, лежащий параллельно берегу Кинайской губы: то за оным увидят ровные тундренные места, на коих под мохом лежит камень. После двенадцатидневного ходу, [137] увидят Сушитну, заворачивающуюся вправо в хребты, из коих оная вытекает и на которых ловят тарбаганов. В 14 или 15 день пути приходят обыкновенно к сим горам. В сие время Кинайцы встречаются с приходящими для того же намерения жителями Медной реки. Они производят торг с ними и выменивают медь, железные клинья, служащие вместо топоров, лосинные выделанные кожи и некоторые другие товары. Известно, что медь находится самородною во внутренности Америки; но железные клинья конечно переходят чрез несколько рук из Соединенных Штатов, или из Гудсонова залива.

Полагая, что Кинайцы идут каждый день двадцать пять верст, будет от Кинайской губы до сего хребта 375 верст. Жители Медной реки до него же идут почти столько же времени: посему можно догадываться, что Медная река от вершины Кинайской губы находится в расстоянии около 750, или 800 верст. [138]

В обратный путь Кинайцы пускаются с первыми морозами. Если Сушитна не покрылась еще льдом, то делают небольшие плоты, и в третий день приплывают на них к устью реки; в противном же случае дожидаются как снег выпадет и путешествуют на лапках, кои заменяют лыжи. Лапки несравненно короче лыж и состоят не из цельного дерева, но из переплетенных ремней около деревянного обода, передняя часть коего загнута вверх.

В Кинайской губе находят черный и красный карандаш, камень дающий зеленую краску, в некоторых местах каменное уголье, и инде слюду. Около огнедышущей горы, что за Камышатскою губою, собирают горючую серу.

Кинайцы подвержены особенно глазной боли, даже нередко слепнут. Причину сего отыскать не трудно. Весною лежит очень долго снег, от коего отражаемые лучи солнца производят глазную боль и даже слепоту. В Камчатке точно тоже случается, если путешествующие по веснам не носят [139] над глазами из волос сплетенных наглазников, или не надевают на все лице волосяных сеток.

Большую часть прокормления Кинайцов составляет рыба, кою ловят они делая в речках запоры. Способ сего лову описан будет после. Но когда случается дождливое лето, то воды в речках чрезвычайно поднимаются, ломают запоры, Кинайцы лишаются способов запастись рыбою и терпят тогда голод.

Отыскание Медной реки, или места, где находят самородную медь, было всегдашним предметом Баранова. Промышленный, который для сего был отправлен из Чугацкой губы, привезен назад израненный, выпросился вторично для исследования о самородной меди. Он поднялся более трех сот верст вверх по так называемой Медной реке, впадающей в Океан восточнее Чугацкой губы; потом пошел вверх по другой реке, впадающей в Медную с правой стороны; но не нашел ничего; имея разнообразные слухи о месте, где находят медь, и встретив [140] множество препятствий, возвратился на Нучек. Сей вторый Мунго-Парк, не быв отвращен от своего намерения ни трудами, ниже испытанными уже опасностями, отправился в третий, раз и погиб от рук Диких.

Предмет всех купеческих обществ, имевших торговые дела в Америке, состоял в отыскании народов и получении от них звериных шкур. Лебедевская Компания, имевшая многие заведения в Америке, отправляла однажды с озера Илямны к северу несколько промышленных в провожании довольного числа Диких, от коих взяты были тали. Я достал в Кадьякской Конторе нынешней Американской Компании объявление о сем путешествии промышленного Иванова, бывшего начальником над всеми его спутниками. Вот слова Иванова.

Около Рождества отправились мы с озера Илямны на лыжах, и шли по реке Нугулне, в то озеро впадающей. Потом перешли озеро Кличих, из коего река та вытекает. Отсюда шли семь дней к северу, мимо четырех [141] селений, на коих видели от сорока до шестидесяти мущин, до реки Бамадны, из высоких гор вытекающей. От оной реки целый день переходили через хребты, а в четыре дни прибыли к реке Хахлитне, прошед мимо многолюдного селения. От Хахлитны шли восемь дней на север ровными пустыми местами до реки Хагылни, в море впадающей. На ней есть селение, в коем видели до семидесяти, или более, мущин. От оного на север ходу восемь дней до реки Галцаны, мимо не большого селения Кроликова тоиона. (Не известно почему начальник назван Кроликовым Тоионом:) От Кроликова до Тутны, весьма большой реки, ходу шесть дней, мимо Мандычатского селения, в коем до девяноста бойцов (взрослых, могущих уже сражаться). По Тутне вниз два дни ходу до селения Ухагмак, где жителей более двух сот человек. От него, вниз по той же реке, день ходу до селения Тулюки, где находится около ста пятидесяти человек Потом пришли чрез перенос (узкое место, где летом [142] переносят лодки с одной реки на другую) на устье Балсанды, где находится большое селение Изынтылхук, вмещающее в себе более семи сот жителей. От Изынтылхука шли день подле моря до селения Илгеецко, стоящего на реке сего же имени, и в коем до семидесяти человек жителей. По сему видно, что Тутна и Балсанда впадают обе в море, в расстоянии одна от другой на сутки ходу: но Иванов говорит потом именно: что устье Тутны севернее Балсанды, что ширина Тутны (думаю в устье) от 4-х до 6-ти верст, и по реке множество островов. Ему сказывали, что по Тутне сорок четыре селения, в коих до семи тысяч жителей. Все реки, кроме Балсанды, о коих здесь упомянуто, впадают в Тутну.

Повсюду Иванов видел много речной рыбы, как-то налимов, щук, нельм и иную кроме однако осетрины. Когда реки покрыты льдом, то рыбу ловят мордами. Юколу запасают только к весне; ибо зимою ловят много оленей, мясом коих кормятся. И [143] других зверей довольно, как-то: бобров, речных выдр, лисиц всех родов, куниц, росомах, белок серых, выхухолей и зайцев. В лесах много птицы, как-то: куропаток, рябчиков, тетеревей глухих и иного рода. Летом бывает множество гусей, лебедей и уток.

В зимнее время народы те ездят на собаках в больших нартах. Они живут всегда на одном месте; домы их рубленые, круглые и врытые частию в землю. В домах видел он пальмы с медною насечкою, топоры узкие и высокие, но больше тупицы. Горшки глиняные большие, чашки гнутые из дерева и коры, ножи каменные большие; концы стрел из моржовой кости. Иванов видел также несколько батасов железных, кои походят на Якутскую пальму. Бисеру видел не много, и жители весьма жадно оный покупали, особливо белый; также белые корольки и всякие железные вещи.

Леса в тех местах находятся следующие: ельник прямой и толстой, мелкой лиственничник, топольник, [144] черемуха, рябина и весьма толстой березник. По Балсадной сказывают есть слюда, брусья и точила.

Иванов возвратился на Илямну на кануне Пасхи. На пути проходил множество озер больших и малых.

Большие байдары редко употребляются островитянами, и разве только для перевезения юколы, или чего иного, из места в место. В оных гребут однолопастными короткими веселками и гребцы сидят лицом к носу байдары, по два на каждой банке. Форштевень у сих лодок гораздо круче, чем у Руских байдар, что яснее можно видеть из приложенных чертежей. Корпус байдары состоит из тонких шпангоутов, вдолбленных в киль и связанных между собою несколькими тонкими рыбинами. При постройке сих лодок, Руские и Американцы не употребляют железа, а скрепляют все тонко [145] разодранными и вычищенными китовыми усами. Когда деревянная основа байдары кончена, то натягивают на оную сшитые по мере кожи, служащие вместо обшивки. Удобнейшие для сего, как я уже сказал, почитаются кожи сивучьи, наперед выделанные и продымленные. Иногда Коняги для сих байдар делают парус из рогож, или кож, самых тонких.

Самые обыкновенные лодки островитян суть байдарки троелючные, двоелючные и однолючные. Сии употребляются Конягами, Алеутами, Аляксинцами, Кинайцами, живущими на устье Кинайской губы, и Чугачами. Но во всех местах байдарки сии несколько различны, и однолючные, Алеутские например, столь узки и вертки, что в них едва ли кто осмелится выехать в море, хотя Алеуты не страшатся в них никакой бури. Однолючные Кадьякские напротив того короче, шире, и к оным легко можно привыкнуть. Двоелючные и троелючные Аляксинские ходят лучше других, ибо делаются короче и уже. [146]

Наперед строят решотину, или корпус байдарки весьма тонкой, легкой, наблюдая со всею точностию правильность оного и симметрию, и оставляя небольшое круглое отверстие, где сесть человеку; потом натягивают на решотину сшитые по оной кожи, кои и зашивают, оставляя только люки, или места для людей. Внутри байдарки стелят старые кожи, называемые по сему постилками, дабы сидеть не прямо на решотине. Человек садится в помянутое отверстие и протягивает ноги вперед: но Коняги по большой части гребут стоя на коленях, положив только травяные мешки под себя; Чугачи же ставят маленькие скамеечки, а вместо постилок деревянные свои куяки (латы), от чего у них на коленях и щиколках делаются большие наросты.

В тихое время люки бывают открыты, но в погоду Американец надевает камлейку, обнеся подол оной вокруг карниза сделанного около люка; потом натягивает кожаный мешок, (называемый обтяжкою,) одною стороною около того же карниза, а другую [147] затягивает вокруг тела. Когда Американец таким образом зашнуруется, то волнение, переливаясь чрез байдарку, не может попадать в оную. Коняги гребут однолопастными веслами; Алеуты же двулопастными, кои первыми весьма редко употребляются.

Американец в своей байдарке выдерживает иногда весьма большую бурю, не имея иного пособия, кроме проворства, и смело пускается в море верст за сто от берега, когда погода обещает быть тихою. Если же в дальнем расстоянии от земли захватит Коняг буря, не позволяющая им приближиться к берегу: то они сплачивают по две и по три байдарки, и дожидаются, пока ветр стихнет. Сплачивать стараются таким образом, чтобы края байдарок не касались друг друга, ибо кожа легко может протереться, не более же трех вместе для того, что большого числа один вал вдруг не поднимет, или оное разорвет. Если буря захватит одну только [148] байдарку, то иногда привязывают к ней по бокам два надутые пузыря.

Не смотря на привычку и проворство Американцев, они нередко однако погибают от бурь; ибо кожи, коими обтянута байдарка, часто не сильны будучи противустоять продолжительной буре, раздираются, и вверившие себя столь слабой защите противу таковой яростной стихии от того погибают.

Без привычки чрезвычайно страшно кажется ездить в байдарках; ибо при ровном ветре волны, переливаясь через оные, грозят гибелью: но в самом деле в лодочках сих человек не подвержен столь великой опасности, как кажется с первого взгляду. В свободное время на Кадьяке я начал приучаться ездить в однолючных байдарках, и наконец столь привык к тому, что ездил в оных довольно далеко в море.

Алеуты ездят более в однолючных байдарках: Коняги же и другие, в двоелючных. Троелючные употребляются Начальниками только селений и Рускими. [149]

Из приложенных чертежей яснее видеть можно образ лодок сих.

В сражениях Коняги употребляли копья, луки и стрелы. Ратовища копей деревянные и в концы оных вставляется железо, или острая кость, или завостренный крепкой камень Островитяне имели большие щиты, кои достаточно защищали их от стрел; но легко были пробиваемы пулями.

Луки Коняг весьма просты и слабы: у Кинайцов же и Аляксинцов оные туги, оплетены жилами, обделаны и украшены довольно со вкусом. Стрелы их короткие, с каменными наконечниками, а изредка и с железными: но вообще Коняги худо стреляют из луков. Орудия, служащие для ловли зверей морских, доведены у них до большого совершенства и весьма различны. Стрелы, для того употребляемые длиннее и сделаны особенным образом: пускают же их не из лука, а с доски. [150]

XXIII.

Климат Кадьяка. Свойство земли. Произведения оной.

Берега Азии и Америки, омываемые Северным морем и Восточным Океаном, подвержены сырости и туманам. Климат в приморских местах не холоден, судя по широте оных, но дождлив и вреден для здоровья. Притом в средине лета никогда не чувствуют больших жаров, конечно по причине положения их близь обширных морей и ветров, беспрерывно почти дующих. На полуострове Аляске, состоящем из цепи весьма высоких гор, зима несравненно холоднее, чем на Кадьяке, хотя оный отделяется только проливом в сорок верст от Аляски. Для точнейшего понятия о климате Кадьяка, я опишу состояние термометра и погоды в течение проведенных мною на оном 7 1/2 месяцев.

Первая половина Ноября довольно ясна и тепла, вторая же по большой части пасмурна и дождлива. [151] Самое большее возвышение ртути было до + 6 1/2 градусов теплоты, а холод доходил до 1°. Западные ветры приносили всегда ясное и холодное время; восточные же и юго-восточные сопровождались туманами.

От 1 Декабря по 14 шли почти беспрерывные дожди, а временем мокрый снег; ртуть в термометре стояла между точкою замерзания и 5° теплоты; выпадавший снег скоро сходил от дождей, и 18 Декабря оный виден был только на вершинах гор. Другая половина Декабря была яснее, ртуть в термометре столько же как и прежде переменялась; 26 от северо-запада, а 28 от запада, стояли прежестокие бури, коими срывало крышки со многих домов и губа покрывалась столбами из водяных брызг.

В начале Генваря выпал снег, но 8 ничего оного не осталось. Термометр показывал между 1 1/2 и 4° теплоты. С половины Генваря дни сделались ясные, и стужа доходила до 16 3/4 градусов, при западных и северо-западных ветрах. [152]

От начала февраля до 10 числа погода стояла ясная, изредка бывали мятели, и стужа переменялась между 9 и 2 градусами, ветр дул более северный и временем весьма крепкой: 10 же ветр сделался ZZW и с ним пасмурность, продолжавшаяся почти беспрерывно до 21-го. Термометр показывал тогда от 5 до 2 градусов теплоты. В конце февраля стояли ясные дни и однажды стужа увеличилась до 2 градусов. 28 была прежестокая буря от W.

В первые дни Марша шел снег перемежаясь, и мороз увеличился до 8 гр. при крепких ветрах от WNW. 8 числа примечено северное сияние; 13 жестокая буря от W, а 16 еще сильнее. Остаток Марша погода стояла бурная и непостоянная, ртуть поднималась до 4° теплоты, и два раза только опускалась до 2° стужи.

Первые дни Апреля были ясные. Стужа увеличилась до 5° при ветрах по большой части от NW. После того погода была переменная, но более хорошая: временем только NO и O ветры [153] пригоняли туман, а ZO дождь. Теплота переменялась от 9 до 3-х градусов.

В Маие погода стояла чаще пасмурная, или с дождем; теплота от 3 1/2 градусов увеличилась до 6, а в ясные дни до 9 и 10°.

От 3 числа Июня до 8 время было прекрасное и теплота от 5 градусов дошла до 11; но потом до 18 почти беспрерывно было пасмурно и дождливо. От 23 до 27 опять было ясно, и почти все время продолжались штили, или самые тихие ветерки.

По словам однако всех давно живущих на Кадьяке зима сия была теплее обыкновенных: в жестокие же зимы случается, что гавань Св. Павла, или новая, покрывается льдом. Из повседневных замечаний моих видно, что климат Кадьяка сырой и в году ясных дней на оном бывает менее нежели пасмурных. Я приведу число дней каждого месяца, в кои не было снегу, пасмурности, дождя, мокроты и тумана.

От половины Ноября до Декабря, ясных дней было — 6.

В Декабре — — 20. [154]

В Генваре — — 10.

В феврале — — 14

В Марше — — 12.

В Апреле — — 15.

В Маие — 5.

От 1 Июня до 27 — 10 ясных дней.

Сырость и туманы причиною, что на Кадьяке пшеница вызревать не может, хотя инде земля весьма для того удобна и колосья выходят высокие; но по недостатку теплоты, зерно никогда не вызревает. Ячмень однако родится довольно хорошо, так как и большая часть огородных овощей.

Грунт земли Курильских и Алеутских островов и Северо-западной Америки состоит из дикого камня, так как и горы сих мест и берега. Камень инде прикрывается тундрою, а инде тонким слоем земли. Тоже должно разуметь и о Кадьяке. Вышеупомянутые земли носят на себе явные знаки действий подземного огня, на что я и приводил уже доказательства. И теперь все они подвержены землетрясениям, бывающим на Кадьяке ежегодно. В 1788 году остров сей и окрестные земли [155] претерпели сильное землетрясение, продолжавшееся в течении 17 дней. В сие время у огнедышущей горы, что на Аляске за Камышатскою губою, сделалось в боку новое отверстие, из коего поныне дым выходит. Землетрясение на Кадьяке было ужасно. После первых ударов море вдруг отступило от берегов; тогда Коняги и Руские побежали в горы. Чрез несколько минут вода с великим стремлением и как бы горою полилась на берег. Сим приливом сорвало с твартовов (канаты, коими прикрепляют суда к берегу) судно, и поставило оное на крышку юрты; некоторые же юрты водою совсем снесло. В тот же день случились еще два подобные прилива и отлива. В продолжение 17 дней происходили по временам жестокие удары, от коих горы и берега обваливались; а от обрушения мысов сделалось много отделенных скал.

На Курильских островах однажды землетрясение было еще ужаснее. Море, отступя от берегов, хлынуло опять к оным с такою [156] стремительностию, что потопило много людей, не успевших взбежать на горы, а стоявшее у берега Руского купца судно бросило на три или четыре версты от берега где оное и осталось навсегда.

В 1792 году на Кадьяке было еще жестокое землетрясение, продолжавшееся 18 часов. От оного все юрты обвалились и несколько каменных скал обрушилось. Шедшее в то время с моря в Трех Святительскую гавань судно встретило сильную бурю и много потерпело от необыкновенного и весьма неправильного волнения.

Землетрясения на Кадьяке бывают всегда в тоже время как и на Аляске, со стороны которой оные начинаются. Причиною тому, может быть, Камышатская огнедышущая гора, находящаяся на север от Кадьяка.

Я приметил во многих местах на сем острове, что когда топнешь ногою, то чувствуешь как бы пустоту под землею. Рассказывают тоже самое и об Алеутских островах. Когда однажды на четырехсопочном острову промышленные пошли [157] собирать горючую серу, то один из них в глазах всех провалился сквозь землю и пропал. Меня уверяли, что на острову сем во время отлива оказавшиеся большие каменья сами по себе шевелились и сталкивались.

Кадьяк, подобно другим землям сей части света, состоит из хребтов каменных гор, между коими однако инде лежат полосы хорошей земли, удобной для сенокосов и хлебопашества, так что скотоводство на острову сем довольно удачно разводится. Земля производит много полезных произрастений, особенно противуцынготных, как-то: ложечную траву, дикой сельдерей, дикой лук, дикой чеснок, огуречную траву, и некоторые другие. Я не знаю, под каким названием огуречная трава известна в естественной Истории; но на Кадьяке она так названа от запаха, совершенно похожего на огуречный. На Кадьяке же растет макарша, или змеиный корень, сарана, папоротник, и иные, употребляемые и Рускими и Конягами в пищу. Водяница, или шикша, черника, красная смородина, [158] называемая здесь Кислицею, брусника и малина водятся во множестве, также отчасти и клюква. Малина замечательна по чрезвычайной величине своей; но за то оная водяна и не столь вкусна, как обыкновенная. Сия малина так крупна, что я видел ягоды величиною в грошевик. Произрастение трав довольно слабо, по крайней мере в сравнении с произрастением оных на Камчатке.

Алеутские острова не производят лесу, а ближние к Камчатке ниже кустарнику. Начиная от острова Умнака показывается мелкой ольховник. По Аляске сверх оного растет ель и береза, также как и на Кадьяке, где еще видна изредка дикая яблонь, весьма кривая, сучковатая и не производящая плода. О лесах матерого берега Америки не стану говорить, потому что о сем много писано Ванкувером и некоторыми другими путешественниками. [159]

В описании семь не должно ожидать ничего, что бы мог сказать естества испытатель, то есть: различения животных по родам их, во-первых потому, что большая часть оных уже известна; а во-вторых по незнанию моему Естественной Истории. Потому в описании зверей я буду более говоришь о образе ловли их, как важнейшей подпоре диких, прокормление коих всегда зависит от удачных промыслов. По сей самой причине хороший промышленник весьма уважается у сих народов, и нередко в общественных собраниях берет преимущество над начальником селения.

Начну с земных зверей, водящихся на Алеутских островах: Кадьяке, Аляске, в Кинайской и Чугацкой губах и по всему Северо-западному берегу Америки. [160]

Земные звери суть медведи, волки, лисицы, песцы, зайцы, рыси, норки, олени, лоси, дикие козы, росомахи, тарбаганы, соболи, дикие бараны. выхухоли, еврашки, кролики, горностаи, мыши и Американские ежи.

Их нет на Алеутских островах до Унимака; впрочем водятся всюду по Северо-Западной Америке, только шерсть их разного цвета: в Кинайской губе и Чугацкой они черные, а в других местах бурые, и сии известны под именем красных. Шкуры последних не дороги и употребляются в Америке же на постели, одеяла и другие надобности. Черные медведи не уступят нисколько получаемым из залива Гудзонова: но Компания не может добывать их в большом количестве, не имея никаких заведений во внутренности Америки.

Здешние медведи очень смирны, особливо черные; они редко бросаются на людей, даже будучи ранены, а по большей части стараются убежать. По [161] уверению диких и Руских промышленных, есть медведи, у коих хвост длиною около четырех или пяти вершков, и которые будто очень злы, так что промышленники избегают стрелять их. Руские не занимаются особенно промыслом сих зверей: но где попадаются оные стрелкам, то бьют из винтовок; сверх того выменивают их небольшое количество от диких. На Китовых островах видят изредка белых медведей, приносимых льдом.

Милевские Алеуты ходят на ловлю медведей в большом числе, раздеваются до нага и обходят зверя вокруг: что называется промышлять облавом. Обошед, стреляют из луков; медведь, видя много людей, бросается в которую-нибудь сторону; стоящие на дороге уклоняются, а другие добивают стрелами. В Кинайской губе одна женщина убивает в год от 10 до 12 медведей, не имея иного оружия, кроме лука и ножа, и при помощи только небольших собак, вообще употребляемых для сего Кинайцами. На Кадьяке ходят иногда по два и по три человека, и [162] подкравшись стреляют в зверя из луков; а если он бросится, то обороняются копьями. У Аляксинцов, так как и у Коняг, хороший промышленник всегда ходит один на медведя, берет с собою лук и только две стрелы с каменными наконечниками; ибо камень производит весьма тяжелые раны. Охотник ложится близь медвежей тропы и стреляет в зверя в самом близком расстоянии, после чего откатывается в сторону, оставив на месте парку свою. Если медведь не убит с первого разу и бросится: то нашед платье разрывает оное, а промышленник между тем имеет время снова приготовиться.

Увидев медведицу с детьми, стреляют ее прежде; ибо известно, что раненая самка старается убежать и спасти только медвежат: но если кто по неопытности застрелит медвежонка, то подвергается великой опасности от матки, которая обыкновенно бросается в таком случае на охотника с величайшею яростию Вообще у всех народов Северо-Западной Америки искусство [163] медвежьего промысла состоит в том, чтобы подкрасться как можно тише к зверю, что и называется здесь скрасть медведя.

Весною медведи начинают выходить из нор, как уже покажется зелень, которую они и едят; зиму же лежат в глубоких пещерах, запасшись разными кореньями, как-то: желтым, папоротниковым и другими. В России я слыхал, что медведь всю зиму сосет только лапу. Если это справедливо, то здесь по крайней мере медведи гораздо предусмотрительнее, и заранее приготовляют себе съестной запас. При том зверь сей наблюдает чистоту в своей берлоге, и для всех нужд выходит вон. Открыв медвежью нору, у входа оной раскладывают огонь; дым, набравшись туда, принуждает зверя выйти вон и подвергнуться неминуемой погибели от множества окружающих пещеру людей.

Звери сии водятся по всему матерому берегу; на Аляксе же в [164] великом множестве, где переводят оленей и ловят их весьма искусно. Так как олень бегает всегда против ветру и имеет весьма хорошее чутье, то волки обходят его полукругом из-под ветру: тогда один из них забегает вперед; олень, увидя его, или услышав по духу, бросается назад и редко спасается от множества неприятелей своих. Когда сие близко моря бывает: то олень бросается вплавь, и либо спасается на остров, либо тонет.

Аляксинцы стреляют волков из луков, или ловят их ямами, кои вырывают в падях гор, где звери сии чаще бегают. Ямы прикрывают легко травою, или мохом, и кладут иногда на оных что-либо для приманки. Кинайцы вешают петли на деревьях, мимо коих волки чаще бегают, и кладут у оных притраву. Дерево сие пригибают вершиною к земле, и так оное настораживают, что когда волк, попадши в петлю, потрясет дерево. то оно отскакивает, подняв с собою [165] зверя, который неминуемо бывает задушен.

В торговле нашей шкуры их различаются именами черных, чернобурых, сиводушек и красных. Сиводушки и чернобурые происходят конечно от смешения черных лисиц с другими родами. Один род сиводушек называется крестовками; между красными же отличаются огневки, лучшие из коих ловятся на Курильских островах. Вообще островские лисицы рослее, нежели на матерой земле; но за то шерсть их грубее, и они много в доброте уступают тем. Чорных лисиц и чернобурых ловится много на Лисьих островах; но самые дорогие получаются из Кинайской губы, кои не уступают лучшим Камчатским и Сибирским.

Звери сии водятся более в местах безлесных, потому может быть, что в оных находят более для себя кореньев; ибо рыба и другие способы [166] прокормления не во всякое время обретаются. Летом лисиц не ловят, ибо тогда они линяют и шкуры их ничего не стоят. Примечено, что в сие время они смелы и подходят близко к людям: осенью же и зимою бывают весьма осторожны. Мудрено, что такое умное животное, как лисица, многими опытами не узнало, когда должно опасаться человека. Подобного сему я был свидетелем в Ситхе, где, по недостатку пищи, мы стреляли ворон, кои до того узнали ружье, что с оным трудно было подкрасться, с палкою же в руке можно было пройти в пяти шагах от вороны и не спугнуть ее.

Летом на Кадьяке и на всех островах вырастает высокая жесткая трава: почему лисицы принуждены бывают пробивать себе тропы, по коим и бегают до того времени, как выпадет снег и сомнет траву. С Октября месяца, когда шерсть лисиц совершенно оправится, Руские начинают ловить их таким образом. На тропах лисьих настораживают клепцы, так называемые деревянные [167] колодки, с туго натянутыми палками, в кои вставлены два железных зубца. От оных проводят чрез тропу нитку, до коей когда лисица дотронется ногою, то палка соскакивает и ударяет в зверя зубцами с такою силою, что оный редко тут же не умирает. Таковой способ ловить лисиц весьма удобен, но столь губителен, что в несколько лет примечено уменьшение сих зверей. Оный опасен притом и для людей, так что во время ловли лисиц весьма нужно удаляться внутрь земли, или иначе должно беспрестанно беречься, чтоб не ступить на тропу. Клепцы зарываются землею и травою столь искусно, что нередко сами промышленники на оные попадают, и я видел в Америке несколько человек, от того изуродованных.

Аляксинцы ловят лисиц следующим образом: загораживают круглый плетень, оставя узкие только дверцы, в коих расставляют петлю; внутри же загородки кладут кости, или иную притраву. Сверх сего все дикие стреляют лисиц из луков. [168]

Зайцы.

На матером берегу они водятся в довольном количестве, но ни на одном из островов. На Аляксе ловят их петлями, а из шкур их делают парки.

На Аляксе водятся только белые, на Беринговом же, Медном и Китовых островах голубые и белые. На Андреяновских островах не было зверей сих, а заведены с Берингова, и теперь доставляют хороший прибыток Компании. При открытии Китовых островов видели на оных голубых только песцов; но чрез несколько лет принесло льдом из севера и белых: с того времени два рода стали смешиваться и голубые потеряли несколько свою доброту.

Песцы похожи на собак, не токмо видом и лаем, но еще большим противу других зверей смыслом. Летом, когда они линяют, бывают очень ручны; но с вырастающею шерстью [169] увеличивается и осторожность их. Поймав молодых, можно приучить их, как собак, что они будут ходить всюду за хозяином. Песцы живут в норах семьями, очень игривы, и сим свойством разнятся еще от других зверей. Часто звери сии начинают играть с людьми, чрез что попадаются им в руки и дорого платят за доверенность. Если работавший человек оставляет нож, или что иное: то песец старается, подкравшись, унесть оную вещь и весьма осторожно зарывает в землю. Иногда песец подходит сзади к сидящему человеку, кусает его за платье, или за сапоги; и как будто находит удовольствие в тревоге людей.

Водятся на всем матером берегу Америки, но большею частию шкуры сих зверей получаются из Чугацкой губы и с Медной реки. Рыси сей части Америки добротою никаким не уступают. Я не знаю, имеют ли дикие особливые способы ловить их, или только случайно стреляют. [170]

Норки

Водятся по всей Америке. Шкуры их очень дешевы: почему не весьма стараются о сборе большого оных количества.

Олени питаются белым мохом, растущим на каменных горах; по чему по всей Америке и на некоторых островах, близко оной лежащих и держатся более около сих мест; в отменно же великом количестве водятся на Аляксе, высокие горы которой отменно способствуют сим животным. Олени проходят всякой год великими табунами к южному концу Аляксы и потом возвращаются. Жители знают сие время и стерегут оленей в узких местах. Противу острова Унги на одном мысе есть такое узкое место, к коему в известное время приезжают Алеуты и прячутся впереди. Один зайдя сзади оленей, пугает их; зверь бросается прямо на спрятавшихся, кои стреляют его из луков. Промысел [171] олений, исключая времени их перехода, очень труден; ибо для сего надобно ходить по высоким горам и подкрадываться с величайшею осторожностию; да и то из-под ветру.

Оные находятся на всем матером берегу и живут по горам. Бараны двух родов: на одних белая густая шерсть и рога, как у наших козлов, но мясо их не вкусно; на других густая пренежная шерсть, из коей Колюжи делают шерстяные свои платья. У самцов сего рода рога белые: у самок же маленькие, стоячие, черноватые. Бараны бегают отменно легко, перепрыгивают с камня па камень и чрез пропасти, где воображение самого смелого человека остановится. Они держатся иногда на отвесных каменьях столь острых, что только четыре ноги, одна возле другой, могут уставишься.

Колюжи промышляют баранов с приучеными нарочно собаками, кои [172] стараются пригнать их к хозяину, находящемуся в готовности с луком.

Водятся на матером берегу Америки но, кажется, не в большом количестве. Бьют их стрелами из луков, и кожами их дикие покрывают свои панцири, кои делаются от того столько крепкими, что противустоят стрелам и копьям.

Находятся на всем матером берегу Америки и на многих островах к оному прилежащих. Кожи их почти ни на что не употребляются, мясо же очень вкусно.

Оные водятся более во внутренности Америки, нежели по берегам оной. Зверь сей, известный своею жадностию и лукавством, и здесь тот же. Росомаха нередко, сидя на дереве, [173] дожидается, как подойдет олень есть набросанный нарочно мох, тогда бросается ему на шею и загрызает.

На Аляксе их нет, но водятся во внутренности Америки на восточной стороне Кинайской губы. Тарбаганы, род янотов, живут обыкновенно по покатостям гор и около падей, табунами в норах, кои выкапывают извилинами с тремя или четырью выходами и со многими сверх оных ложными. Тарбагана весьма мудрено, или даже не возможно, вырыть из норы, ибо песок, в котором оная сделана, беспрестанно засыпает ход. Зверок сей от норы далеко не отходит, и притом так чуток, что если ветер дует на него: то он скоро узнает чутьем, нет ли чего с той стороны ему опасаться. Тарбаганы очень игривы, сидят обыкновенно на задних лапках и свистят, как сурки а едят, держа пищу свою передними. Они, как и еврашки, на зиму ничего не запасают, но лежат все то [174] время в норах, как полумертвые. Если застрелишь одного тарбагана: то другие набежат, пока не увидят, или не услышат чутьем человека; ибо, живучи в падях между высокими хребтами, они привыкли к беспрестанному почти стуку, происходящему от срывающихся с вершин гор каменьев, или от обрушивающегося снегу.

Тарбаганов ловят разными средствами. Иногда ставят над входом в нору петлю, иногда плаху, или кулему род западни у собольих Витимских промышленников, которая придавливает, и Тарбаган непременно попадает, выходя ли из норы, или входя в оную. Но как отверстий в нору много: то затыкают все, исключая того, над коим ставят что-либо для изловления зверка, который однако так осторожен, что, приметив некоторые выходы закрытыми, в оставшийся не идет, пока крайний голод к тому его не принудит, но сидит неделю и две. Таким образом, отыскав нору, ловят всех живущих в оной тарбаганов. [175]

Зверок сей скоро делается ручным, и привыкнув, живет в домах.

Американским соболем называют куницу, водящуюся по всей матерой земле, севернее широты 60 градусов. Куницы, получаемые от Чукчей в Гижигинске, выходят также из части Америки, лежащей около Берингова залива.

Живут в норах по одной, а редко по две; ибо так злы, что не могут уживаться вместе и друг друга жестоко кусают. У самок сего зверка под брюхом мешочки, в коих детей носят. Еврашки, равно как тарбаганы, едят сидя на задних лапках, да и ловятся также, как и те. Зверки сии водятся во множестве на Еврашечьем островке, Укамоке, на многих Алеутских и в других местах, где Компания предоставила только себе право ловить еврашек, запретив то природным жителям.

В Кинайской губе ловят их много петлями, впрочем водятся они и в других местах. Зимою, нашед след сего зверка, ищут не по далеку и самого кролика. Кролик, послыша людей, поднимается и бегает вокруг; люди между тем, поставя кол с петлею, удаляются, что кролик увидя, прибегает на старое место, попадает в петлю и никогда не перегрызет оной.

Водятся по всей Америке: но от промена шкур их мало получают прибыли, может быть потому, что оные не дороги, или что употребление их не велико.

Зверок сей находится по всей Америке, но в малом количестве; притом он не столь велик и добротен, и гораздо уступает Томскому горностаю. Колюжи чрезвычайно дорого ценят шкуры горностая. Компания могла бы [177] выменивать на оные весьма выгодно выдр морских. Баранов писал несколько раз о присылке горностаев; но тогда только вздумали исполнить сию просьбу, когда Американцы Соединенных Штатов, выписав товар сей из Петербурга, привезли оный на Северо-западный берег Америки, от чего цена на горностаев весьма понизилась.

Водятся на Кадьяке и на всех Алеутских островах; живут в норах по нескольку вместе и на зиму запасают корм, состоящий из сараны, макарши, (змеиный корень,) и других кореньев; что обкладывают корнем лютика, (ядовитый, коим прежде Коняги и другие народы намазывали стрелы свои,) дабы другие мыши, найдя сей запас, обелись лютиком, весьма похожим на макаршу. Жители стараются по зимам норы сих зверков отыскивать и вынимают весь запас. Дикие уверяют, что мыши в таком случае давятся; ибо находят их увязших инде шеею, что и подало случай к сей басне. [178]

Американской иож.

Называемый Аляксинцами Нюник, который водится на матером берегу Америки. Когда за нюником гонится какой зверь: то он мечет в него, подобно дикобразу, щетины из задней части спины, где оные длиннее и крепче. Дикие едят мясо нюника.

Сверх вышеписанных животных на Кадьяке около старой гавани и на Укамоке развелись дикие собаки, от убежавших из селений: но они редко бросаются на людей, хотя ходят большими иногда стаями.

Земноводные звери.

Выдра речная.

Сие животное, водящееся по всей Америке на островах к оной прилежащих, так как и на Алеутских; делает нору свою близь озера, в которое, или в море, временем только спущается, для доставания себе пищи. Выдра, увидев на воде утку, ныряет под нее издалека весьма тихо и искусно. [179]

Зверь сей привыкает к людям. В бытность мою на Кадьяке одна выдра жила в казарме промышленных и плавала за байдарками. Для изловления выдры, стерегут ее на тропе, особливо, когда снег сделается туг и подмерзнет; ибо тогда хвост, коим она обыкновенно упирается, дабы легче скакать, скоро обдирается до крови и не может служишь ей к ускорению бега, так что человек легко догоняет выдру и убивает палкою.

В торговле Сибирской животное сие известно под именем речного бобра; дабы отличить от морского бобра, как называют там же неправильно морских выдр. Бобры водятся по всей Америке; но лучшие ловятся по реке Сушитне, впадающей в северный конец Кинайской губы.

О способностях бобра и его порядке в общежитии столь много писано удивительного, что я нужным почитаю сказать о том же слышанное мною [180] от всех людей, занимавшихся промыслом сего животного и имевших случаи узнать все то.

Бобры строят домики свои близь самой воды, а если где оной мало, то поднимают выше, делая в ручьях плотины. Для сего выбирают обыкновенно где ручей мельче. Туда приносят на спине небольшие деревья и кладут поперек ручья, потом набрасывают хворостник, отгрызая все то зубами. Если им надобно деревцо поболее, то подгрызают его с одной стороны и ожидают как буря подломит, или повалит оное; тогда, очистив зубами, спущают его по течению, если было выше плотины; а когда ниже, то два и три бобра приносят на спинах. В прочем для плотин их не надобно больших деревьев; в оных также не бывает и наколоченных свай, как то многие писатели утверждали.

Когда таким образом плотина кончена и вода поднимется, то начинают вырывать жилище, в коем обыкновенно делают два выхода: один к земле, а другой к воде. Для постройки дому [181] выбирают место, около коего растет тальник, но сего не трогают без крайней нужды, а ходят есть далее. Когда бобры лежат в своем домике, то выставляют хвост свой в воду чрез сделанный туда выход; или иначе твердая и шероховатая кожа, покрывающая сию часть тела, засыхает и лопается. Вот о чем никто, кажется, не упоминал еще.

Если нападают на бобров в их жилище, то они бросаются в воду; ибо по короткости ног сего животного, его легко догнать на земле можно: почему стараются наперед изломать плотину и спустить воду. Когда не изловят всех бобров, то они починивают плотину с удивительною скоростию.

По словам некоторых путешествователей бобры северо-восточной Америки живут всегда по многу вместе; в северо-западной же редко находят в одном доме более двух и трех, а иногда и одного. Сие описание нравов и общежития бобров несколько отлично от прежних; но может быть в разных местах и звери одинаких родов столько же между собою различествуют, как и люди. [182]

Морская выдра.

В Росссийской торговле зверь сей известен под неправильным именем бобра морского, хотя совершенно сходствует с речною выдрою, и тем только от нее разнится, что обитает по морским берегам, от оных никогда далеко не отходит и кормится произведениями моря. Животное сие водится около Курильских островов, Камчатки, Алеутских островов и по всему берегу Америки, от широты 60 градусов и до 30, а может быть несколько и далее.

Морская выдра достойна лучшего, нежели мое, описания; ибо шкуры сих животных, по драгоценности своей, были причиною всех частных предприятий, там учиненных. Известно, что Беринг потерял свое судно и скончался на острову, получившем имя его, а спасшиеся его спутники вывезли в Камчатку множество шкур выдр морских, и продали оные чрезвычайно дорогими ценами. С того времени купцы, побуждаемые надеждою обогащения, стали [183] вооружать суда в Охотске и Камчатке и отправлять оные к Востоку. Сии мореплаватели, подобно Аргонавтам, имели единственною целию предприятий своих отыскание выдр морских; ибо в сравнении с шкурами сего зверя остальная часть приобретаемой мягкой рухляди очень мало значила.

Животные сии любят жить во множестве, где человек не навел еще им страху и не рассеял их; большую часть времени проводят на воде, иногда выходят на отмели, но от берегу далеко не отлучаются: почему, увидя, морскую выдру в море, можно быть уверену в близости земли. Они не имеют известного времени для совокупления; ибо случается видеть вдруг щенных самок, с большими щенятами и с малыми. Самки носят по одному щенку, а редко по два, и отменно любят их; маленьких носят всегда на себе, достают им со дна морские растения, или раковины, и весьма заботятся о их сбережении. Когда увидят самку с щенком, то стараются поймать [184] последнего, ибо хотя с начала мать и унырнет, но потом подплывает обыкновенно к байдарке, смотрит с жалостию на отнятого щенка и бывает убиваема. Нежность их к детям наиболее доказывается тем, что они не токмо мертвых, но даже согнивших, и часто одну оставшуюся кость, на себе носят.

Колюжи промышляют морских выдр таким образом: нашед их лежащих на отмели, окружают потихоньку и убивают палками, или стреляют из ружей. Но Коняги, Аляксинцы, Чугачи, Кинайцы и Алеуты бьют их стрелами на воде. Когда несколько байдарок увидать сего зверя: то, окружив, бросают в него стрелы; выдра, испугавшись, нырнет, и с первого разу может пройти в воде около двух верст, но едва только покажется на поверхность моря, то Американцы, не дав ей перевести одышки, пущают снова стрелы и принуждают нырять. От сего понырки становятся час от часу короче, наконец выдра не в силах совсем опуститься в воду и бывает [185] убиваема стрелами Если же попадут в нее прежде, то стрела еще скорее ее утомляет.

Когда один попал в выдру, но веревочка, или маут, держащая стрелку, лопнет, то бросает стрелку другой, и убив зверя меряют отрывок веревочки, и потому судят, кому шкура звериная принадлежать должна. Если несколько человек попадут вдруг: то шкура принадлежит тому, чья стрела ближе к хвосту, когда зверь ранен вверху; а когда в брюхо, то чья ближе к горлу. Противу сих постановлении никто не ропщет, и оные служат законами для промышленников.

Животное сие известное и под именем коня морского, водится в самых северных только местах, и живет всегда табунами на льдах, или на низменных островках. Моржи не столь опасны, как видь их то показывает. Промышленники подходят к ним весьма близко и колят тяжелыми копьями, сделанными нарочно так, чтобы [186] скорее пробить весьма толстую кожу сих животных. При чем остерегаются только стоять на дороге; ибо звери сии обыкновенно бросаются в море и могут задавить человека, на коего без того никогда не кинутся. Замечательно, что однажды застрелили моржа в Кинайской губе, где никогда звери сего рода не появлялись. Бьют их только для зубов; ибо Руские промышленные не умеют употреблять с пользою моржовых кож, весьма нужных в общежитии.

Сиучь отличается тем от льва морского, что не имеет на морде кожи, коею может иногда глаза закрывать, как то видно из описания морских львов острова Жуана Фернандеса. Может быть и еще чем животные сии разнствуют между собою, но я буду говорить о нравах только сиучей и образе ловли их.

Звери сии водятся всюду, где люди, враги, истребители всего, менее наводят им страха. Они лежат [187] обыкновенно на отделенных от берега утесистых скалах, около которых всегда почти разбивается большой бурун. Великое волнение не мешает ни мало сим животным подниматься на высокие скалы, и даже споспешествует им к тому, ибо сиучь подплывает к утесу с поднимающимся буруном, ухватывается передним ластом за камень, висит на оном, пока не подойдет другой вал, при помощи коего он взлезает на скалу. С утесов, как бы оные высоки ни были, сиучи бросаются всегда вниз головою, став прежде на задние ласты, и иногда убиваются о подводные каменья: прямо же на байдарку никогда не кинутся, в чем Американцы, будучи уверены, подъезжают весьма близко к сим животным. Апрель и до половины Маия сиучи лежат на одном месте и только за тем сходят в море, чтобы достать себе пищу. Когда зверь сей поймает палтуса, то захватив его зубами, бросает с силою к верху; от сего кусок остается во рту, а рыба падает в воду. но сиучь, подхватив ее, [188] продолжает бросать таким же образом до тех пор, как всю съест. В половине Маия сиучи самцы отплывают с места, набирают холостых самок, возвращаются с ними около 10 Июня и сходятся остальные дни сего месяца. Сие же время стельные самки щенятся, лежат с детьми, стаскивают их зубами в море и приучают плавать. Каждый же сиучь лежит тогда особенно, окруженный своими самками, за коих столь жестоко дерутся, что не найдешь ни одного без ран, а иногда двое, ухватясь за самку, разрывают ее и бросают в море. Остальное время года сиучи, кажется, переменяют логовища свои, к чему и люди часто их принуждают.

На Беринговом острову и Котовых сиучи лежат на берегу, ибо около оных нет ни каких отделенных скал. По сему там их отрезывают от моря, отгоняют далее в землю, малых убивают палками, а больших стреляют; ибо сии, будучи раздражены, могут опасно поранить человека. Для отгону таким образом во внутренность острова зверей сих; потребно [189] не мало людей, ибо в противном случае они смело бросаются в море и могут задавить, кто попадется на дороге, хотя нарочно никогда на человека не бросятся. Большого сиуча нельзя вдруг отогнать внутрь острова; ибо сначала он обороняется зубами: но потом уже идет без всякого сопротивления. Тяжелый зверь сей так скоро бегает по земле, хотя по короткости и гибкости ластов своих кажется неспособным к тому, что человек не может догнать его: но за то от чрезвычайного жиру и напряжения скоро задыхается, а иногда падает мертвый от того.

Сиучей, на отделенных скалах лежащих, Руские стреляют из винтовок; однако ж не тогда, как зверь наклонится к воде, ибо в таком случае убитый скатится в море и в ту ж минуту утонет. Животное сие, будучи ранено, бросается в море; тогда стараются посадить в него носок с большим пузырем, и сие служит у Коняг единственным средством для ловли сего зверя. [190]

Увидев сиуча спящего на воде, подгребают к нему весьма тихо и сажают носок с привязанным к оному сиучьим пузырем, или надутым тюленьим манчиком. Носком стараются попасть в шею; ибо зверь, изгибая оную при всякой понырке, скорее утомится от сильной боли. Во время первых понырок, даже и с носком, сиучь идет столь скоро под водою, что байдарка не может настичь его; но по малу устает, и тогда сажают в него еще другие носки.

Правда, что немалая надобно сила для утомления сего зверя. В южной стороне Кадьяка они заходили прежде в небольшую узкую бухту, в устье которой растягивали сеть, взяв концы от оной в большую байдару. Сиучь, запутавшись в расставленную сеть, таскивал иногда по десяти и пятнадцати верст байдару за собою, хотя все гребцы упирались веслами.

Все стрельцы уверяют, что когда убьют сиуча на таком высоком камне, коего волнение не обмывает: то надобно смыть кровь с оного; иначе же [191] звери сии никогда не станут более тут ложиться.

Мясо сиучей употребляется в пищу, жир предпочитается всякому, получаемому из других морских животных, из кишок шьют камлейки; а кожи употребляются на большие байдары. Лахтаки самок сего зверя считаются самыми удобными для байдарок.

Животное сие в восточной Сибири и в Америке называется Нерьпою, и водится по всем берегам, омываемым Восточным Океаном и Охотским морем. Роды тюленей различны. В Америке весьма приметно уменьшение сих зверей; ибо ловля их совершенно необходима и беспрерывно продолжается; потому что из нерпичьих кож шьют байдарки, необходимые каждому дикому. Сверх того мясо и жир тюленьи употребляются в пищу, а из кишок шьют камлейки.

Нерьпы сходятся в Августе, а щенятся в последних днях Маия и в Июне, то есть бывают щенны около девяти [192] месяцев. Июнь и Июль лежат на камнях, производя беспрестанный рев. Когда человек, подкравшись, выходит бить их то наперед отбрасывает или убивает маленьких, лежащих обыкновенно ближе к воде, чего другие от реву слышать не могут.

Ловля тюленей самая мудреная, и хороший нерпичий промышленник между дикими уважается, в некоторых местах их отгоняют от берега и бьют палками, что называется промышлять отгоном: но сие редко случается, да и требует много людей.

На полной воде перед камнем, на котором ложатся тюлени, растягивают сетку в таком месте, чтобы течением оной не сносило. Сетка длиною около восьми сажень, а шириною в одну; на нижней стороне привязываются камушки, а на верхнем поплавки, что и держит сетку в отвесном положении. Растянув оную, промышленник садится на скалу, кричит, подделываясь под голос тюленей, и пошевеливает манчиком, то есть надутою шкурою нерьпы. Животные сии, увидя [193] на камне маньчик, думают, что то тюлень, и приближаются к оному Человек, заманив тюленя в потребное в рассуждении сетки положение, бросает в него камнем, зверь, испугавшись, ныряет назад и запутывается в расставленную сеть.

Иногда промышленник, сидя с манчиком, дожидается как тюлень выдет к нему: тогда убивает палкою, или сажает носок с пузырем.

Нерьпы, особливо летом, крепко спят на растениях морских, или около оных. Байдарка, увидя то, подгребает весьма тихо и сажает носок, и промышленники всегда при том кричат, дабы они проснулись; ибо Американцы опытами дознали, что животное сие, будучи ранено во время сна, нередко пропадает, нырнув на дно и запутавшись в морских растениях. Иногда ждут полчаса и час, пока оно умрет и будет поднято на поверхность воды воткнутым в него носком с пузырем.

Застрелив нерьпу на воде, стараются сколь можно скорее посадить в нее носок; ибо животное сие скоро [194] тонет, особливо зимою и летом, когда не бывает жирно.

Чугачи имеют особенные способы ловить тюленей. В темную бурную ночь человек становится при глубине на мысу и дожидается, как звери сии пойдут от погоды в бухту. Он стережет их с длинным шестом, в который вставлен носок с веревкою в 15 или 20 сажень. Проколов тюленя, выпущает всю веревку; потом притаскивает зверя к себе, и утомив его таким образом, добивает палкою.

Когда весною в заливах лед носится, Чугачи отправляются в байдарке, погрузив оную на ровень с водою; края обкладывают льдом, а передний гребец ставит перед собою довольно высокую льдину, которая его совершенно закрывает и в коей прорезывает небольшое отверстие.

Подгребя весьма тихо и близко к лежащим на льдине тюленям, передний гребец стреляет по них сквозь помянутое отверстие; убитого зверя кладут в байдарку, выбросив из оной [195] равную тяжесть камней, и сим средством в весьма короткое время убивают от десяти до двенадцати тюленей, то есть, более чего байдарка поднять не может.

Тюлени питаются по большой части рыбою. Промышленники уверяют, что животные сии не ложатся более на том камне, где кровь осталась, или даже где нож точили.

Животное сие, называемое Гишпанцами Manatu, а французами Lamentine, может также причесться к роду водоземных; ибо водится всегда около берега морского, хотя на оный никогда не выходит, а случайно только остается во время отливов. Корова морская несравненно более сиуча, ибо бывает длиною от 3-х до 4 сажень, а весом до 200 пуд и более. Мясо оной вкуснее, чем других водоземных животных. С начала путешествии Россиян по восточному Океану коровы водились во множестве около Берингова острова, откуда отогнали их промышленники [196] чрез беспрестанный лов; ибо нередко убивали целого зверя для одних только почек, почитая оные весьма вкусными. С того времени Руские нигде оных не видали, вероятно, коровы морские удалились к Берингову проливу, где суда Российско-Американской Компании никогда не бывают.

О сем звере сказано будет мною во втором моем путешествии, в главе о пребывании на северных или Котовых островах.

Животные сии водятся около всех берегов восточного океана, но более около Берингова острова; а на Кадьяке, в Киждецкой губе и в проливе, отделяющем Еловой островок от Кадьяка. Роды китов различны, и жир так называемых Пловунов имеет то особенное свойство, что не варится в желудке, подобно ртути. Дикие кормят оным [197] иногда в насмешку, а Руские из него и раковин делают мыло. Из роду Cachalots Американская компания не получает никакой особой пользы, хотя извлечение спермацети всюду уже известно.

Киты описаны весьма многими естествоиспытателями, но я почитаю нужным сказать о образе ловли оных; ибо усовершенствование промыслов и рукоделий подает понятие о состоянии просвещения Коняг.

Ловля китов сопровождается многими суеверными обрядами, коих промышленники не открывают никому, и состояние их бывает обыкновенно наследственное; по чему число людей занимающихся сим промыслом чрезвычайно умалилось. Они уносят тела умерших отличных людей, становят их в отдаленные пещеры, где иногда находят оных по десяти и более. Один из китовых промышленников говорил Баранову: когда ты умрешь, то я постараюсь украсть твое тело. Перед начатием китовой ловли промышленники собираются в пещеру, [198] вынимают мертвые тела, кладут оные в ручей, пьют из оного воду и отправляют многие иные ворожбы. Тоже делают по убитии большого кита. Когда умрет китовый промышленник, то другие отрезывают по куску от его тела и мажут оным стрелы; куски же высушивают и всячески берегут от согнития, опасаясь, что в таком случае сами умрут. Когда промышленник дома, то кусок висит на нитке; в дорогах же и на промысле всегда его с собою оный возит.

В Маие и Июне киты подходят к берегам в великом количестве, и промышленники собираются туда, где их более. Стрелы для битья сих животных особенные. Аспидное копьецо, от 3 1/2 до 4 1/2 вершков длиною, привязывается к небольшому деревцу, которое вставляется в длинный шест и ничем к оному не прикрепляется.

Когда погода тиха, то промышленник выезжает в двоелючной, или чаще в однолючной байдарке, подгребает к тому месту, где ожидает, что кит вынырнет, и старается попасть под [199] перо хвоста, или под боковые перья, называемые иначе ластами; ибо от полученной раны в сие место животное скорее умирает. Таким образом, избрав удобный случай, бросает стрелу и отгребает прочь, ибо кит, почувствовав рану, кидается с великим стремлением и может или разбить байдарку хвостом, или опрокинуть оную произведенным от сильного движения волнением. Каменное острее остается в ките, а шест на воде. Промышленник отъезжает, будучи уверен, что пораненный им зверь издохнет в третий или четвертый день и всплывет на верх. Тогда притаскивают труп его к берегу, если его увидят; а иначе он остается на волю ветра и иногда столь далеко занесен бывает, что китов, убитых около Кадьяка, находили выкинутыми на берег Уналашки. Случается, что промышленник ездит целый день за китом, изыскивая удобное время поранишь его.

Всякой занимающийся ловлею китов имеет на каменном копьеце особливый свой знак, по которому узнают, кто [200] киша убил. Знаки сии записаны в конторе Компании, которая отдает одну треть животного добывшему его, оставляя две трети себе: но Американец обыкновенно часть свою делит по товарищам, из которых каждый тоже делает. Из застреленного кита вырезывают довольно большой кусок мяса около того места, в которое ранен, и кидают прочь; ибо мясо сие уже испортится и посинеет.

Когда выкинет на берег незастреленного, но умершего самим собою кита: то Американцы в таком только случае употребляют в пищу мясо оного, когда птица клюет его и звери едят; иначе опасаются дотрагиваться до него, почитая то животное издохшим от заразительной болезни.

Для перевозки китов в селения, режут их на куски, и уверяют, что несравненно легче резать их простым железным ножом, нежели острым с укладом. Для получения из кита большого количества жиру, Руские и Американцы почитают нужным дать ему полежать, чтоб он попрокис. [201]

Коняги уверяют, что киты кормятся не сельдями, но тою же маленькою рыбкою, которую едят палтусы и треска.

Животные сии водятся около всех берегов; но более, кажется, около Курильских островов. Их почти и ловить нигде не стараются, ибо мясо их и от самих диких почитается невкусным; почему употребляется оное в пищу тогда только, когда случайно находят сие животное выкинутым на берег.

Косатки большие враги китов, хотя часто плавают с ними вместе; нападают всегда по нескольку на одного, и по проворности своей увертываются от ударов хвоста их, грызут их острыми своими зубами и больно мучат, так что кит иногда испускает ужасный рев и выпрыгивает вон из воды. Косатки, умертвив сие огромное животное, съедают только [202] щеки его и язык, остальное же нередко бывает выкинуто на берег и достается людям. Косатки едят также и тюленей, которые, увидев их, бросаются к берегу, куда первые не подходят близко. Промышленники стараются пользоваться сими случаями для изловления тюленей.

Водится близь берегов и в отдалении от оных: около Кадьяка же, более по северную оного сторону, где Коняги ловят их для пищи, ибо мясо морских свинок довольно изрядно. Бьют их стрелами с досок, у коих копьецо делается особливым образом, дабы могло удержаться в слабой коже и жире сего животного, когда оно пораненное нырять начнет. Свинка несколько секунд только на воде бывает, в которое время и стараются стрелять в нее. Зимою они столь осторожны, что увидев байдарку, не показываются более на поверхности моря. Они находят, кажется, удовольствие толпиться около [203] судна и обходить оное, особливо при свежем ветре, но если одну только поранишь острогою, то в туже минуту все скроются.

Животное сие весьма разнится от рыбы сего имени, и мне крайне жаль, что я никогда не видал оного; ибо белуга не точно еще кажется описана. Сказывают, что голова ее походит на конскую, почему может быть и получила она название коня морского от некоторых народов. Иные смешивали белугу с коровою морскою, хотя между сими животными нет никакого сходства. Белуга заходит временем в Охоту и другие реки, водится в большем количестве в Кинайской губе, где жители из кож их делают байдары, так как и народы живущие на северной стороне Аляксы далее Угашинских. [204]

Птицы земляные.

Белоголовый и белохвостый орел находится во всей Северо-западной Америке и на островах к оной прилежащих. Молодые имеют серые хвосты, перья из которых употребляют к стрелам, как самые прочные, для чего только орлов и ловят петлями во время как рыба пойдет в реки. Не замечено, чтобы Американские орлы питались иным чем, кроме рыбы и раковин. В Ситхе зимою мы употребляли в пищу птиц сего рода, но мясо их отменно жиловато, черно и неприятно.

Вороны и сороки находятся всюду, только Ситхинские сороки отменны от водящихся в России; ибо вместо белых пятен, имеют лазуревые и прекрасный хохол.

Куропаток, особливо на Кадьяке, очень много; и они отменно вкусны, каковыми может быть еще более показались от недостатка хорошей дичины; ибо и утки дикие отзываются употребляемою ими пищею, как-то рыбою и [205] морскими растениями. Зимою куропатки также бывают белые.

На Кадьяке видел я жаворонков: впрочем больших земляных птиц не помню; а есть нескольких мелких, не весьма замечательных.

Весною прилетают два рода куликов: одни небольшие пестрые, прекрасные собою; другие же совершенно черные, ноги у сих белые, нос красный, и такие же обводы около глаз. Но куликов обоих родов должно более причесть к береговым птицам, ибо первые живут всегда на берегу моря, а вторые водятся более около отделенных скал. Черный кулик, увидя человека, летает беспрестанно над его головою и кричит: почему промышленники тюленьи не любят сию птицу за то, что она криком своим хочет, кажется, остеречь сих животных от готовящейся им погибели, и часто спугивает их тем с места. Островитяне радуются, когда застрелишь черного кулика. Чайки также вьются над головою человека и кричат: но только тогда, когда он находится близь того места, где птица сия [206] яйца кладет. Яйцы черных куликов величиною с куриные и очень вкусны.

На Кадьяке водится третий род весьма мелких куличков, которые появляются только зимою великими стадами, и садятся по берегу столь тесно между собою, что одним зарядом убивают иногда по сороку и по пятидесяти сих птичек, имеющих очень хороший вкус.

Кинайцы украшают луки свои желтыми перьями одной птицы, столь редко ловимой, что немногие из диких видали даже оную. Величина ее, сказывают, поболее сороки.

Колибри залетают иногда и сюда; при мне застрелили одну на острове Ситхе, лежащем в широте 57° и отделенном от матерой земли двумя широкими проливами и большим островом. Видают также колибри и в Беринговом заливе.

Журавли прилетают на Кадьяк весною в небольшом количестве, и они столько же осторожны и здесь, как и везде. [207]

Цапли разных родов водятся по всей северо-западной Америке, а в Ситхе они показались нам весьма вкусными.

Лебеди на Кадьяке бывают только пролетные, изредка разве остаются на лето плодиться, только не более как по паре, или по две. В Чугацкой губе их много и оттуда выходят лебединые шкуры, чрезвычайно теплые и довольно крепкие.

Гусей во всей северо-западной Америке разделяют на лайденных и тундренных, то есть: что одни из них садятся всегда по отмелям, а другие во внутренности земли, и сии два рода совершенно между собою различны. Руские в Америке обыкновенно мели называют лайдою; а под словом тундра часто внутренность земли разумеют. Яйца диких гусей имеют белую скорлупу, и более нежели наших домашних гусей. Птица сия редко остается плодиться на Кадьяке, и то в весьма малом только числе: обыкновенно же бывает [208] пролетная, весною и осенью, и в последнее время остается на острове долее, особливо если дуют южные и восточные ветры; ибо всегда отлетает при западных. Когда гуси отлетят не далеко от Кадьяка и ветер задует крепкой, то опять возвращаются, и иногда столь усталые, что падают на землю, где ловят их руками. Гуси изредка зимуют даже на Кадьяке, только в весьма малом количестве.

Вообще почти вся птица улетает несть яйца и высиживать детей на северную сторону Аляксы, в сию дикую и пустую землю, где люди никогда почти ее не беспокоят. уверяют, что там гусей, лебедей и всякой дичи невероятное множество.

Гусей на Кадьяке ловят петлями: в Чугацкой же губе, где они остаются на все лето, жители дожидаются как они линять начнут. Тогда, собравшись в большом числе байдарок, сгоняют множество гусей в кучу и гонят к берегу, где женщины и дети, зашед в воду, бьют их палками, и весьма разве малое только число гусей спасается. [209]

Уток около всего Кадьяка осенью и зимою великое множество; летом же они отлетают несть яйца на северную сторону Аляксы, или в иное место. Около Ситхи уток несравненно менее. По всей Америке роды их весьма различны и известны под названием савок, каменушек, турпанов, пестряков и иных. Сверх того водятся гагары и несколько разных родов нырков.

Пестряки составляют самый большой род морских уток, держатся всегда около мысов, выдавшихся в открытое море, и поодаль от берега. Пестряки столь жирны, что с великим трудом с воды поднимаются. Каменушки по тому так названы, что часто выходят сидеть на отделенные каменья. Описание турпанов и савок можно видеть у Стеллера и Крашенинникова.

Другие роды уток, как-то: гоголи, селезни и крохали, плодятся на Кадьяке и причисляются к речным уткам; да и вкусом лучше морских. Птицы сего рода вообще столь много на [210] Кадьяке, что оная может составить не маловажную часть прокормления, особливо для того, кто имеет ружье и любит стрелять.

Уток ловят разными средствами. Когда несколько байдарок увидят стадо сих птиц, то подгребают к ним, бросают вдруг несколько стрел и кричат изо всей силы; от чего некоторые утки, испугавшись, не успевают подняться с воды, начинают нырять и верно достанутся в руки Американцам, кои не дают им перевести духу и подняться, бросая беспрестанно в них стрелы. Утка наконец до того устает, что задыхается и бывает убиваема веслами; или выходит на берег, где изловляется руками.

Ловят также уток сетками, или перевесами. Для сего выбирают узкой пролив, или узкое устье губы, где растягивают сетку таким образом: один конец веревки, прикрепленный к верхнему концу сетки, привязывают на берегу; на противном же сидящий человек держит другой конец, и сетка находится в таком [211] возвышении, что нижний конец оной почти касается воды. Сей образ ловли производится только по утру при восхождении солнца и вечером по захождении оного: ибо в первое время ушки прилетают с моря в губы и заливы, а в последнее отлетают ночевать на взморье. Утки летают обыкновенно весьма скоро, и некоторые роды столь низко над водою, что в сумрачное время всегда несколько попадают в сетку, которую тот же час опущают на воду, и тем запутывают увязших птиц; вынув же их оттуда, поднимают сетку и ожидают, как другое стадо полетит. Стрелять уток не трудно, особливо по утрам и в морозы; ибо тогда они весьма неохотно поднимаются с воды и близко к себе подпускают. Надобно стараться подъезжать с ветру, ибо утки всегда против оного поднимаются; притом должно заряжать ружье самою крупною дробью, ибо вообще морская птица очень крепка и убить ее иначе нельзя, как попав в шею, или в голову. [212]

Ара, род нырка, летает очень худо, а плодится по утесам в норах. Ар ловят петлями, а более сетками, в которые попадает иногда вдруг по пятидесяти, и даже по сту. Величина сетки около трех квадратных сажень; верхняя сторона оной привязывается к шесту такими петлями, которые могут сами развязаться, когда то понадобится. К бокам прикрепляется несколько колец из китовых усов, в кои продеваются веревки, которыми привязан шест петлями к верхней стороне сетки, и веревки сии закреплены на глухо у нижних углов. С сею сеткою человек идет наверх утеса, по коему сидят ары; отмеривает столько веревок от шеста, сколько полагает быть от него до сидящих ниже птиц, берет концы в руки и бросает сетку. Ары от шуму слетают с мест своих, запутываются в сетке, у которой от падения и напряжения птиц петли у шеста распущаются; и тогда делается такой мешок, из коего ары никак не могут уже выпутаться. [213]

Сей образ ловли довольно опасен; ибо случается, что человек от падения сетки и от напряжения попадших в оную птиц стаскивается с утесу и до смерти убивается. На месте, где случилось подобное приключение, Американцы ставят шест и более уже не производят тут лова.

Ночью, когда урилы, перестав уже кричать, заснут, человек к ним подкрадывается и крайнего отодвигает рукой немного поодаль, дабы он не спугнул других, когда брать его начнут. Урил подвигается, думая конечно, что дает место своему товарищу: тогда человек старается схватить его вдруг за голову, и положив в мешок, принимается за другого.

Яйца урильи с белою скорлупою очень не вкусны, и такого свойства, что невозможно сварить оных круто.

Топорки и ипатки летают иногда в море за несколько сот миль от берега; почему они никогда не могут служить признаком близости земли.

На чаячьих яйцах скорлупа белая с зелеными крапинками. Оными можно пользоваться до половины Июня свежими: с того времени они уже насижены; в прок же сберегают их в жиру. Чайки питаются рыбою и мертвыми китами, над которыми вместе с другою птицею летают во множестве и кричат, чем показывают людям место, где киты носятся по морю. Американцы и Руские не употребляют [216] в пищу тех мертвых китов, которых птица не клюет; сие служит вернейшим доказательством, что мясо оных вредно

В Восточном Океане видят нередко так называемых морских разбойников, которые гоняются за глупышами и отнимают изловленную ими пищу.

Близь берегов водится небольшая водяная птица, называемая морским воробьем, или Тугурушкою, которая по ночам производит престранный крик. [217]

Сказывают, что на Аляксе видят небольшую весьма красивую птицу, с длинными ножками и с перепонками между пальцев, от чего птичка сия в тихую погоду по воде бегает.

Я не стану упоминать о некоторых других Американских птицах надеясь, что бывший тамо Доктор Лангздорф доставит свету свои замечания по Естественной Истории того края.

Главное прокормление жителей Северных и Северо-восточных берегов Сибири, Камчатки, Алеутских островов и Северо-Западной Америки, состоит в рыбе, которая не всегда водится в реках, протекающих в тех местах, но в известные времена приходит с моря великими станицами. Благодетельная природа, произведя в вышесказанных местах весьма малое количество земных произрастений, недостающих на пропитание жителей, вознаградила то другим толико же верным [218] средством, и притом еще легчайшим. Появление рыбы столь известно жителям вышеупомянутых мест, что они столько же, или еще и больше, надеются на оное, чем инде на произращение посеянного хлеба. Рыба, приходящая с моря, почти вся роду лососей; но не во всякую реку каждый род входит, и в иные рыба идет ранее, а в другие позже.

Замечено, что рыба, приближившись к устью рек, нейдет в оные, пока не сделается дождя, и начинает подниматься в скорости после оного. Жители, в ожидании того, перегораживают реки плотинами, или запорами, (как оные в тех местах называют,) дале которых рыба не может проходить и у коих ловят оную. Приготовление ее в прок описано уже в другом месте. Дикие не весьма занимаются сушением юколы: но Руские во время дождя убирают оную под нарочно сделанные крышки, дабы не гнила и не разваливалась от мокроты. В жаркое время мухи, садясь на юколу, производят множество червей весьма [219] портящих оную. Но подобно как урожай хлеба не всегда бывает удачен, так и лов рыбы не всегда бывает достаточен. Что происходит от разных причин: от больших снегов, или от сильных дождей весною; от чего воды в реках, поднимаясь до великой высоты, быстротою течения сносят запоры, и от того вся рыба уходит в вершины рек.

Чистя рыбу, стараются не оставлять никакой нечистоты на берегу; или сбрасывают оную во время отливу, дабы все то унесено было течением в море: иначе же рыба идти перестанет в ту реку, по крайней мере меня так уверяли.

Различные роды лососей называются следующими именами:

1. Чавыча, самый вкусный и жирный род: только рыба сия идет в редкие реки, и ловить оную труднее.

2. Горбуша, походящая несколько на палью, ловимую в Ладожском озере. Горбуша составляет самый мелкой род и приходит всегда в великом множестве. [220]

3. Красная рыба, (называемая в Охотске Нярькою), во всех почти реках первая появляется.

4. Хайко, походит на лох.

5. Кижучь, поднимается в реки с приливом, а с отливом спускается назад и стоит в бухте. В Охотске рыба сия известна под именем Кета, и поднимается весьма высоко по Охоте.

Вся сия рыба, поднимаясь противу быстрого течения, беспрестанно худеет; а дошед до тихого, или до озер, останавливается там и издыхает, так что в море нисколько уже ее не возвращается. О сем можно видеть пространное описание у Г-на. Крашенинникова.

В некоторые реки входит с моря семга и гольцы (лакс-форель), которые зимуют в озерах, а весною в море спущаются.

Между морскими рыбами, доставляющими пропитание жителям, первое место должны занимать треска и палтусы. Прежде около Кадьяка водилось много палтусов, ныне же оных мало появляется; но множество трески, приходящей весною к берегам в [221] великом количестве. Да и зимою удят оную в море не далеко от острова, если только тихая погода позволяет байдаркам выезжать на лов. Как ни много трески, но в прок оной никогда не запасают; а остается оная временным прокормлением до появления лососей. Около Афогнака ловят довольно палтусов (большой род камбалы), которые, гоняясь за мелкою рыбою, выбрасываются иногда волнением на берег. Иногда втыкают в них завостренные палки, и таким образом их вытаскивают: обыкновенно же ловят бросаемыми с земли удами.

Около Ситхи трески много, а палтусы ловятся в известных местах даже во всю зиму, когда только для наживы уд есть каракатицы, до которых рыба сия чрезвычайно жадна. Между Ситхою и Якобиевым островом весною идет такое множество палтусов, что весь пролив, имеющий инде ширины до пяти верст, кажется покрытым сею рыбою. Около Ситхи и Якутата палтусы очень крупны, и Баранов сказывал, что ему случилось [222] видеть одного более двух сажен длиною, а голова его потянула один пуд тридцать фунтов. Рыба сего рода сильна по соразмерности величины своей. Американец, поймав на уду большого палтуса, никогда не вытаскивает его вдруг, опасаясь, что он оборвет лесу или опрокинет байдарку; а потому подтащив его к себе, отпущает назад и продолжает сие до того времени, как измучит палтуса: после чего уже убивает палкою по голове.

Около камней ловят рыбу с довольно большею головою по соразмерности ее почти круглого тела. Она без костей и имеет под брюхом отверстие, помощию которого столь крепко держится за камни, что кажется приросшею к оным, и даже оторвать ее трудно.

Около острова Атхи, удится на глубине 80-ти сажень прекрасная рыба, которой имени не мог я узнать.

На Кадьяке попадаются изредка морские окуни, видом и вкусом походящие на речных. [224]

Может быть я пропустил некоторые роды рыб: но надеюсь, легко извинят меня в том; ибо я не мог сделать достаточного оным описания, что конечно не будет опущено Доктором Лангздорфом. В одно время поймали на Кадьяке рыбу, принадлежащую по словам Г-на Лангздорфа к тропическим рыбам, конечно случайно столь далеко зашедшую.

Конец второй части.

Текст воспроизведен по изданию: Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним. Часть II. СПБ. 1812

© текст - Давыдов Г. И. 1812
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© OCR - Чернозуб О. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info