— Записки Никиты Ивановича Толубеева (1780-1809). Рукопись из собрания А. А. Титова. Издание редакции исторического журнала «Русская Старина». Спб. 1889.

Наша литература мемуаров продолжаете разрастаться: вышедшие теперь «Записки Толубеева» доставляют материал, которым очень подорожить будущий историк нашего быта конца прошлого и начала нынешнего века. Имя Толубеева неизвестно ни в истории, ни в литературе и не могло быть известно, так как это был человек заурядный и с весьма скромным общественном положением. Записки его нашлись совершенно случайно. Рукопись их — по-видимому, единственная рукопись самого автора с небольшой припиской какого-то приятеля об его жизни — куплена была на толкучем рынке в Нижнем, на ярмарке 1886 года, г. Титовым, известным собирателем рукописей и владельцем огромного собрания их в Ростове ярославском. Биография Толубеева могла быть извлечена только из его собственных записок. Он принадлежал к старому дворянскому роду, который ко времени жизни автора разбился на множество мелкопоместных ветвей; родиной Толубеева была орловская губерния. Предки его были все военные люди; сам он, по весьма распространенному тогда обычаю, также начал с военной службы, принимал участие в кампаниях 1805-1807 года, в 1808 г. женился и вышел в отставку штабс-капитаном, а затем служил по дворянским выборам в нижегородской губернии, где, кажется, было у него за женой небольшое именьице. Он умер, как полагают, в конце тридцатых годов. Такова была несложная биография. При всем том записки его исполнены исторического интереса. Толубеев был мало приготовлен к писательству: его школьное учение ограничилось «народным училище» [881] екатерининских времен, но он стремился к образованию и продолжал учиться, будучи офицером. Средства его были очень маленькие; поступая на службу, он получил от отца вместе с благословением только пятьдесят рублей — больше по бедности отец не мог дать — и сберег эти деньги до самого производства в офицеры, когда на эту сумму он мог экипироваться. На службе это был человек весьма усердный, трудолюбивый, исполнительный, и так как, кроме того, он был грамотнее своих товарищей, то обыкновенно его и назначали ординарцем в разным начальствующим лицам, а наконец, он был полковым и бригадным адъютантом.

Очевидно, что такой человек должен был писать не мудрствуя лукаво, и в этом именно заключается достоинство его записок. Действительно, он рассказывает обыкновенно весьма просто, иногда несколько болтливо на манер знаменитого Андрея Тимофеевича Болотова; только нередка, как например на самых первых страницах, в роде введения, он пускается в общие рассуждения, и oни мало у него клеятся, как, впрочем, нередко бывало у грамотников конца XVIII-го века, пока не совершена была Карамзинская реформа в литературном языке, научившая говорить попроще. Вместе с содержанием рассказов, и этот старомодный язык Толубеева носит на себе колорит времени. Содержание записок относится, конечно, к той ближайшей среде, которая окружала автора: сначала это—жизнь деревенская, потом военная служба в кавалерийском полку, со всеми её тогдашними особенностями и тягостями; тон рассказа простой, не без добродушного юмора. В целом получается много типических подробностей старинного быта в среде мелкого служилого дворянства.

Особенно любопытно в записках Толубеева, и весьма редко в литературе наших мемуаров, то, что он с любовью останавливается на картинах сельской жизни того времени, среди которой он провел годы своего детства. Крепостное право в ближайшей обстановке Толубеева практиковалось, кажется, довольно мягко; он особенно настаивает на том, что население их околотка было очень веселое. Патриархально-бытовая и народно-поетическая старина была, кажется, еще в полном цвету. Вот, например, небольшой отрывов на его довольно подробного рассказа о деревенских работах, обычаях и увеселениях.

«Не звал я причины тому, что народ того небольшого селения тогда отличался от всех на большое пространство окружающих соседей своих других селений своею веселостью. Шатаясь по разным местам России и сопредельных государств, не случалось [882] мне видеть, где бы подобные им поселяло там искусно и охотно выделяли между трудов и необходимого покоя особые часы для увеселения... Если взять началом года первое октября, время рабочее, в которое у них производятся затопки конопляных стеблей для вымачивания, чтобы взять с них пеньку, которая тогда по доброте своей отправлялась чрез разные места в Англию, и молотьба разного хлеба, которую они всегда старались сократить к зиме, когда необходимо расчищать на токах снег, иногда выше человеческого роста наземного; в то время они, вставши за нисколько часов до света, обмолачивают каждый половину, а семьянистые по два. Весь день мужчины и женщины в беспрерывной работе до самого сумерка, но, несмотря на то, оконча все в помолясь Богу на месте окончание трудов, они не преминуть хотя на короткое время собраться на улице в нескольких местах и нередко и в одном, и хотя не поют уже песен, но зато там у них другие занятия: резвости малолетних, рассказы стариков, неприметный отчет в дневных трудах взрослых и тому подобное.. Песни у них рассортированы на военные, молодецкие, уличные, хороводные, свадебные, разные величальные: для стариков и старушек, для заслуженных, для женатых и замужних, для девиц, для холостых и для вдовых мужчин и женщин с обозначением во всех каждого величаемого лица состояния, даже и попов величать есть у них особые песни, а также и относящиеся к монахам и монахиням; особые также на равные случаи: скиданий, расставаний отправляющихся на войну, о разной участи, постигшей их там, — сим особенно с претрогательными голосами, — о возвращающихся с войны, радостные, печальные и даже плачевные. И во всех тех песнях голоса так искусно приноровлены к воспеваемым в них предметам и обстоятельствам оных, что не меньше самых слов делают выражения. Имея в памяти по множеству на всякий предмет иди случай однородных песен, они искусно выбирают такие, которые почти совершенно объяснят свойства и обстоятельства воспеваемого предмета иди лица, даже и образ жизни оного прошедшего и настоящего времени, особенно в отсутствии тех лиц, ибо в присутствии они поют такие, в которых меньше выражается образ жития величаемого, дабы не оскорбить оного вместо величания ни полусловом, которое могло бы напомянуть какой неприятный, хотя ему одному известный, поступок или случай, ни излишнею лестью. Сговорных и свадебных песен у них так много, что они, певши беспрестанно при всех многоразличных свадебных обрядах приличным каждому песни, за бесчестье себе считать спеть на одной свадьбе два раза одну [883] песню. А как по тамошнему (а может быть, и повсеместному) обычаю, невесты как будто должны при некоторых обрядах плакать, то они в предшествии таковых обрядов поют такие песни, коих слова и голоса невольно приводят в слезы не одну невесту, которая и без того оплакивает разлуку с родителями и будущую еще неизвестную свою участь, но даже всем посторонних, тут находящихся, сколь бы ни был кто одарен дубовыми чувствами, ибо и из самых певиц, при всей привычки к голосам и словам тех трогательных песен, многие продолжают пение, как говорится, сквозь слезы. Так они проводят вечера за работою, как будто затверживая множество песен, от старых к молодым передаваемых» (стр. 13-15).

Толубеев продолжает и дальше свой рассказ о деревенской жизни того времени, который является почти единственным эпизодом этого рода в нашей старой литературе. Потом таким же образом, обстоятельно и добродушно, он рассказывает о своей военной службе, что опять дает интересную картину нравов — именно то, чем могут быть важны воспоминания скромных и незаметных людей, как этот автор. К сожалению записки остались недоконченными.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 2. 1889

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info