СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«ХРОНИКА ОДНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ»

(МАТЕРИАЛЫ К БИОГРАФИИ РУССКОГО ПОЭТА ПАНКРАТИЯ ПЛАТОНОВИЧА СУМАРОКОВА)

«Вот вам и слепой сибирский
бард, и вот как пишется история».

П. А. Вяземский ¹

Рождение историко-литературной легенды — явление достаточно распространенное. Слабая оснащенность документальными материалами, свидетельства «пристрастных» очевидцев, тенденциозность трактовки того или иного события и пр. нередко приводят исследователей к искаженным представлениям о содержании [117] предполагаемого факта. Пожалуй, ни одному из известных литераторов не удалось избежать этой участи.

В «1995 году исполнилось 230 лет со дня рождения русского поэта и журналиста Панкратия Платоновича Сумарокова (1765-1814), чья необычайная, богатая разного рода злоключениями судьба оказалась источником многолетних историко-литературных гипотез и разногласий.

Относительно немногочисленная научная и публицистическая литература о П. П. Сумарокове по преимуществу противоречива, содержит немало идеологических разночтений и фактологических погрешностей. ² Клеймо «второстепенности», долгие годы лежавшее на имени поэта, препятствовало адекватному анализу его творчества и определению роли и места Сумарокова в русском литературном процессе конца XVIII — начала XIX века. Соответственно большая часть публикаций о Сумарокове носит поверхностно-описательный характер. Не лучше обстоят дела и с биографическими материалами. Отсутствие личного архива, скромное количество скупых документальных свидетельств, явная небрежность исследователей стали причиной целого ряда огрехов и многочисленных пробелов в жизненной летописи поэта. ³

И лишь с середины 1960-х годов были предприняты первые серьезные попытки исследовательской «реабилитации» П. П. Сумарокова. Стараниями М. Г. Альтшуллера, В. Д. Рака, Т. И. Рожковой и др. был «проработан» значительный пласт творческого наследия поэта и опубликован целый ряд интереснейших архивных находок. ⁴ Тем не менее множество вопросов, касающихся жизни и [118] творческой деятельности талантливого литератора, по сей день остаются открытыми.

Настоящая публикация отнюдь не претендует на разрешение всех спорных моментов, связанных с научной биографией П. П. Сумарокова. Это лишь попытка реконструкции одного из наиболее драматических событий его жизни. Новонайденные архивные материалы, предлагаемые вниманию читателей, позволяют внести некоторые коррективы в творческую биографию поэта.

Основным источником информации буквально для всех биографов П. П. Сумарокова стала вступительная статья к посмертному собранию сочинений поэта, написанная его сыном Петром Панкратьевичем, небезызвестным в середине XIX века беллетристом. ⁵ Эта статья, бесспорно являясь ценнейшим, «живым» свидетельством многих событий жизни поэта, тем не менее содержит целый ряд хронологических неточностей и крайне субъективных мотивировок. В наибольшей степени это относится к «петербургскому» периоду жизни П. П. Сумарокова.

В частности, сын поэта сообщает, что в С.-Петербург его отец был доставлен в шестнадцатилетнем возрасте (т. е. в 1781-1782 годах) и записан в лейб-гвардии конный полк (о службе в Преображенском гвардейском полку вообще ничего не сообщается). Через некоторое время он был произведен в чин вахмистра, а в 1785 году — в чин «гвардейского офицера». Здесь, в полку, он близко сошелся с неким вахмистром М. Куницким, человеком низкой нравственности и легкомысленного поведения. По подстрекательству последнего Сумароков, который «прекрасно рисовал, особливо пером», в юношеской запальчивости, в доказательство своего мастерства, срисовал сторублевую ассигнацию. В тот же «осенний» день постоянно нуждавшийся в деньгах Куницкий тайно выкрал эту поддельную ассигнацию у Сумарокова и приобрел на нее в одной из торговых лавок Гостиного двора «лисий мех». Через несколько дней, опознанный и уличенный в преступлении, Куницкий был арестован, во всем сознался, и вслед за этим были арестованы сам Сумароков (как фальшивомонетчик) и их товарищ по полку вахмистр Г. Ромберг (который знал о случившемся, но не донес, а следовательно, также оказался соучастником). Члены созданного по случаю расследования дела военного суда «обвиняли одного Куницкого и сожалели о двух других несчастных своих товарищах». Но дело попало на рассмотрение к императрице Екатерине II, и по личной ее конфирмации «всех трех подсудимых, лишив чинов и дворянства, сослали в Сибирь (в начале 1786 года)». Дабы подчеркнуть «неумышленность» преступления отца и объяснить строгость последовавшего за ним наказания, Петр Сумароков подкрепляет свою версию оговоркой: «В бумагах Сумарокова нашлись сатирические стихи, которые, как должно думать, вооружили против него некоторых начальников», поэтому не исключено, «что и самое дело представили Ей (императрице) не в том виде»...

Не имея возможности «проверить» приведенную Сумароковым-младшим информацию, все более поздние биографы поэта воспроизводят ее едва ли не буквально. [119] Исключение составляет лишь версия, предложенная П. П. Пекарским. Он (в соавторстве с Я. К. Гротом) в примечаниях к сборнику «Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву» излагает последовательность событий несколько иначе: «Сумароков Панкратий Платонович... в январе 1787 года... будучи восемнадцатилетним корнетом лейб-гвардии конного полка, из шалости скопировал на почтовой бумаге, пером, пятидесятирублевую ассигнацию нового образца и показал ее вахмистрам того же полка Максиму Куницкому (22-х лет) и Георгию Ромбергу (20-ти лет). Эти выпросили ассигнацию у Сумарокова и разменяли ее в трактире при картежной игре. Такой успех ободрил их. Куницкому Сумароков был должен 300 рублей, и первый убедил последнего нарисовать еще две ассигнации. По раскрытии этих обстоятельств военный суд приговорил было их к смертной казни, но потом сделано было смягчение наказания: Куницкого сослали в Сибирь на тридцать лет, а Сумарокова и Ромберга на двадцать...» ⁶

Непубликовавшиеся ранее документы, хранящиеся в Российском государственном военно-историческом архиве (Москва) и Российском государственном историческом архиве (С.-Петербург), помогают воссоздать более достоверную картину событий, которые повлекли за собой последствия, предопределившие всю дальнейшую судьбу поэта.

Хроника этих событий такова. Точную дату приезда П. П. Сумарокова в С.-Петербург из Москвы (где он в продолжение 4-х лет жил в доме своего родственника по материнской линии И. П. Юшкова) назвать затруднительно. Но есть документ, в котором зафиксировано начало его служебной карьеры в составе лейб-гвардии Преображенского полка. В «Списке малолетних каптенармусов» за период с октября 1781-го по ноябрь 1796 года под номером 350 значится «Понкратей Сомороков», зачисленный в данный полк «1782 года марта 10». ⁷ Можно ли считать эту дату днем прибытия Сумарокова в Петербург или же определенный в полк «недоросль» продолжал еще какое-то время жить в Москве — мы не знаем. Но если сопоставить эту дату с хронологическими свидетельствами сына поэта (который сообщает: в 12 лет, т.е. в 1777-1778 годах, П. П. Сумарокова привезли из Тульского имения матери в Москву; в доме Юшкова он жил безвыездно в продолжение еще 4-х лет, т.е. до 1781-1782 годов, после чего «отвезли его в Петербург»), ⁸ то есть основание предположить, что именно в начале марта 1782 года Сумароков переезжает в столицу. Это подтверждается и справкой П. П. Пекарского: «Из бумаг в архиве Преображенского полка видно, что Панкратий Сумароков, до перевода в Конную гвардию, служил в этом полку в то самое время, когда там был и Карамзин» ⁹ (т. е. в 1782-м — отчасти 1783 годах).

К сожалению, упомянутые Пекарским «бумаги» не опубликованы, и попытки разыскать их в РГВИА, где хранится основная часть документации лейб-гвардии Преображенского полка, не увенчались успехом. Более того, не было обнаружено ни одного документального свидетельства, освещающего дальнейшее продвижение Сумарокова по служебной лестнице вплоть до 1787 года. Не найдены также документы, связанные с его переводом из Преображенского в конногвардейский полк. [120]

Зато последний год пребывания Сумарокова в Петербурге (1787-й) основательно подтвержден документальными материалами. ¹⁰ Так, в деле, озаглавленном «Всеподданнейшие доклады: 1787 г., январь-декабрь», есть прошение на Высочайшее имя «лейб-гвардии конного полку премьер-майора и кавалера Ивана Михельсона» о переводе на очередные вышестоящие вакансии обер- и унтер-офицеров полка. Прошение сопровождается списком кандидатов, на котором собственной императрицы рукой выведено: «Быть по сему. С.-П(етер)бург. Января 1. 1787 г.». В графе «В корнеты и того ранга из вахмистров» записано: «Понкратий Сумороков (на место производимого в подпорутчики Александра Воинова)». ¹¹

Менее чем через 2 недели (12 января) новоиспеченный корнет в числе других офицеров полка уже принимает участие в коллективных решениях, выборах и подписывает документы. ¹² Казалось бы, ничто не предвещает беды. Но дело под заглавием «Журнал исходящих бумаг лейб-гвардии конного полка за январь-ноябрь 1787 года» ¹³ является свидетельством неожиданных событий и их драматической развязки.

Запись от 12 февраля: «Указ вахмистру фон Дерфелдену о сыске в городе Дерпте вахмистра Ромберха и об осмотре при нем каких-либо инструментов, ассигнаций и бумаг и о скорейшем его к полку привозе» (Л. 14). Запись эта означает, что к 12 февраля «изготовители фальшивых ассигнаций», т.е. Куницкий и Сумароков, уже были изобличены и арестованы, а еще ничего не подозревавший Ромберг, отправившийся в отпуск (о чем в деле также имеется указание) в Дерпт, отсрочил свой арест лишь на несколько дней.

Видимо, дело получило широкую и весьма быструю огласку, так как уже 20 февраля статс-секретарь императрицы Екатерины II А. В. Храповицкий сделал пометку в своих записях: «По полученному известию, что конной гвардии корнет Сумароков с вахмистрами Ромбергом и Куницким подделывали новые ассигнации...» ¹⁴ В тот же день сам Храповицкий получил от Екатерины записку с требованием: «Пришлите ко мне фальшивую ассигнацию, присланную из Петербурга». ¹⁵ Таким образом, императрица знала обо всем случившемся буквально с самых первых шагов следствия и проявляла к ходу расследования устойчивый интерес.

Арестованные в продолжение целого месяца содержались, вероятно, на гауптвахте при городской военной комендатуре. Об этом пишет в своей статье Сумароков-младший, ¹⁶ это подтверждается и записью в «Журнале исходящих бумаг...»: «5 марта. Рапорт. Генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Якову Александровичу Брюсу. За известие, что для принятия в полк от обер-коменданта корнета Суморокова и вахмистров Куницкого и Ромберха командирован офицер» (Л. 19, об.).

В тот же день отправлено сообщение и самому коменданту, о чем сделана соответствующая запись в «Журнале исходящих бумаг...»: «5 марта. Сообщение и генерал-майору Чернышеву, что для принятия в полк содержащихся у Вас под [121] арестом корнета Суморокова и вахмистров Куницкого и Ромберха командирован порутчик Солтыков» (Там же).

По всей видимости, именно 5 марта арестованные и были доставлены в полк. В следующие два дня из числа офицеров полка был сформирован состав воинской судейской коллегии. А уже 8 марта началось само судебное заседание, так как именно в этот день были определены и документально зафиксированы основные судебные полномочия: «8 марта. Ордер ротмистру Олсуфьеву о производстве над корнетом Сумороковым и вахмистрами Куницким и Ромберхом в сделании ими фальшивых ассигнаций воинского суда» (Л. 20).

Первые результаты следствия, о которых командование полка (скорее всего, сам командир гр. И. И. Михельсон) незамедлительно доложило Петербургскому главнокомандующему гр. Я. А. Брюсу, стали известны в тот же день: «8 марта. Рапорт. Генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Брюсу. За известие, что военному суду во изыскание фальшиво сделанных ассигнаций правды, сколько оных сделано было, подтверждено» (Л. 20).

Видимо, кодекс офицерской чести и товарищества препятствовал жесткому ведению судебного процесса, и далеко не каждый член судейской коллегии способен был выступить обвинителем своих вчерашних товарищей. Возможно, именно в связи с этим состав суда в ходе следствия буквально с самого первого дня неоднократно менялся, в чем убеждают нас записи в «Журнале исходящих бумаг...»: «8 марта. В учрежденный при полку воинский суд. Что на место бывшего при оном суде асессором порутчика Аничкова командирован порутчик Новиков» (Л. 20, об.); «13 марта. Ордера в учрежденный при полку воинский суд: 1) Что на место бывшего при оном суде порутчика Зубова командирован асессором корнет Ивашков. 2) О службе и о поведении подсудимых вахмистров Ромберха и Куницкого» (Л. 22).

На протяжении всего следственного разбирательства командование полка внимательно наблюдало за ходом процесса, требовало отчетов судейской коллегии и о результатах ежедневно информировало вышестоящее начальство: «9 марта. Ордер. В учрежденный при полку воинский суд. Об следовании, сколько подсудимыми корнетом Сумороковым и вахмистрами Куницким и Ромберхом ассигнаций было сочинено и выпущено, и кому именно они меняли, чтоб подать рапорт» (Л. 20, об.); «10 марта. Рапорт. Генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Брюсу, что вахмистром Куницким сделано фальшивых ассигнаций на 450 руб. А присланная ассигнация подлинно им писана» (Л. 21); «11 марта. В учрежденный при полку воинский суд. О изыскании, сколько действительно подсудимыми корнетом Сумороковым и вахмистрами Куницким и Ромберхом сделано фальшивых ассигнаций, и кому именно обменивали» (Л. 21, об.); «11 марта. Рапорт. Генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Брюсу. За известие, что сделано: фальшивых ассигнаций вахмистром Куницким на 450 руб., а корнетом Сумароковым на 200 руб.» (Там же); «12 марта. Рапорт. Генерал-аншефу и разных орденов кавалеру графу Брюсу. И при том послана с реестра копия — у кого именно подсудимыми были ассигнации разменены» (Там же).

Последняя запись в «Журнале исходящих бумаг...», связанная с ходом судебного следствия, датирована 13 марта. Возможно, к этому моменту суд, исчерпав свои полномочия, завершил разбирательство и передал документацию по инстанциям. Характерно то, что нет никаких упоминаний о вынесении военным судом какого бы то ни было приговора. Скорее всего, это и не входило в его компетенцию.

Точка в этом деле была поставлена почти три с половиной месяца спустя Екатериной II. 24 июня 1787 года решилась судьба троих осужденных, узнавших о своей участи лишь через 6 дней (т. е. 30 июня), после утверждения окончательного приговора. В этот день на имя командира полка гр. Михельсона были получены [122] документы, предписывающие дальнейшие действия относительно арестованных: ¹⁷

Высокородный и превосходительный господин
генерал-порутчик лейб-гвардии конного полка
премьер-майор и кавалер
Милостивый государь мой!

Получил я именной Всевысочайший за собственноручным Ее императорского величества подписанием указ от 24-го истекающего месяца, который у сего в копии препровождаю. Во исполнение которого извольте, Ваше превосходительство, содержащихся в оном полку сужденных в составлении фальшивых ассигнаций корнета Сумарокова, вахмистров: Куницкого и Ромберга, объявя им тот Высочайший указ и лиша чинов и дворянского достоинства, из полка выключить и для отсылки в Сибирь препроводить при сообщении с прописанием именного указа в губернское правление; и по исполнении мне рапортовать, пребываю с истинным моим почтением

Вашего превосходительства
милостивого государя моего
покорный слуга
(подпись неразборчива. — Д. Л.)

ч. 30 июня
1787 года
№ 11.

Сохранилась и копия именного указа Екатерины, текст которого приводим полностью: ¹⁸

Получено 30 июня 1787 года.

Копия.

Нашему генералу в Санкт-Петербурге
главнокомандующему графу Брюсу.

По рассмотрении следствия и суда воинского, произведенных над изобличенными в составлении подложных ассигнаций гвардии конного полка корнетом Панкратьем Сумароковым, вахмистрами Максимом Куницким и Георгием Ромбергом, хотя и находим, что сии преступники по законам заслужили смертную казнь, но по сродному нам милосердию, избавляя их от оной, повелеваем по лишении чинов и дворянского достоинства сослать их в Сибирь.

На подлинном подписано собственною
Ее императорского величества рукою

тако:

ЕКАТЕРИНА.

В подлинном читал надворный
советник (Роман Таблиц)

В Коломенском
июня 24-го 1787 года.

Реакция командования конногвардейского полка последовала незамедлительно, о чем свидетельствуют записи в «Журнале исходящих бумаг...»: «30 июня. Сообщение в Санкт-Петербургское губернское правление, и при том отосланы за составление подложных ассигнаций для пересылки в Сибирь корнет Сомороков, [123] вахмистры Куницкий и Ромберх» (Л. 46, об.); «30 июня. Ордер. О выдаче им: Сумарокову, Куницкому и Ромберху по день выключки из полку заслуженного жалованья» (Там же); «30 июня. В Сенат. Рапорт. За известие, что за составление подложных ассигнаций по лишении чинов и дворянского достоинства корнет Сумороков, вахмистры Куницкий и Ромберх из полку выключены и отосланы в Санкт-Петербургское губернское правление» (Там же).

О пребывании П. П. Сумарокова в сибирской ссылке написано достаточно много. Пожалуй, это один из наиболее хорошо исследованных периодов его жизни и творчества. ¹⁹ Скажем лишь, что 14 долгих лет, проведенных Сумароковым в Тобольске, были весьма плодотворны: он женился, познал счастье отцовства, обзавелся собственным домом; он проявил себя как незаурядный педагог, любознательный исследователь, одаренный журналист и издатель. Но самое главное, в Тобольске в полную меру раскрылся литературный талант Сумарокова. Десятки оригинальных сочинений и переводов, написанных за годы ссылки и опубликованных на страницах как местных («Иртыш, превращающийся в Ипокрену», «Библиотека ученая, економическая...»), так и столичных («Приятное и полезное препровождение времени», «Аониды», «Журнал приятного, любопытного и забавного чтения», «Вестник Европы») изданий, составляют основу творческого наследия поэта.

И все же, несмотря ни на что, положение «ссыльного преступника» (пусть даже и покровительствуемого тобольскими губернаторами и «уважаемого всеми жителями Тобольска») ²⁰ и звание «туринского мещанина» чрезвычайно тяготили его. Надежда на освобождение поддерживала его все эти 14 лет.

С вступлением в 1801 году на трон «либерального» Александра Павловича эта надежда приобрела реальные очертания. В первые месяцы 1801 года П. П. Сумароков подает прошение на Высочайшее имя ²¹ и личным указом императора от 1 июля 1801 года получает прощение и долгожданную свободу.

Вернувшись из ссылки и поселившись в Москве, поэт с семьей, не имея средств к существованию, лишенный наследственных имущественных прав, оказался в весьма затруднительном положении. Освобождение внезапно обернулось нелегким бременем будничных проблем. Это толкнуло Сумарокова на решительный шаг. 28 сентября 1801 года он подает очередное прошение на Высочайшее имя: ²²

28 сентября 1801 г.

Всемилостивейший Государь!

В прошлом 1787 году, будучи в конной гвардии корнетом, за нарисование ассигнации лишен был по суду чинов и дворянского достоинства и послан в Сибирь, где страдал четырнадцать лет, и страдал бы вечно, если бы Всевысочайшим [124] Указом Вашего Императорского Величества от первого июля сего года не был освобожден с Всемилостивейшим позволением жить, где пожелаю.

Великий Государь! Неслыханные щедроты, изливаемые благодетельною десницею Вашею на счастливых Ваших подданных, отваживают меня паки вознести слабый глас мой к Высоте престола Вашего.

Не от злодейского умысла, но единственно от неопытной молодости произошло мое преступление; оно велико, но милосердие Ваше беспредельно; во все же время изгнания моего вел я себя беспорочно, в чем осмеливаюсь представить свидетельства.

Удостойте, человеколюбивый Монарх, воззреть милосердным оком на бедственное положение моего семейства! Отец мой без ума, меньший брат на 22 году умер; несчастная же мать моя не имеет кроме меня никакой подпоры; но я теперь чужд в доме родительском и не могу усладить горестей ее, будучи лишен всех прав вступаться в распоряжение расстроенных ее дел, которыми она, по слабости своего здоровья, сама управлять не в состоянии.

Боготворимый Государь! Обратив Высочайшее Ваше внимание на бедственное мое положение, благоволили Вы даровать мне свободу и обновили жизнь мою. Я чувствую всю великость милости, на меня излиянной; но благоволите довершить мое благополучие возвращением мне прав моих! Не имея никакого состояния, не имея даже имени, вижу я себя в страшной пустыне посреди столицы; вижу себя в ужасном уединении посреди множества людей, восхищающихся присутствием обожаемого Государя. Соделайте, несравненный Монарх! да и я полным сердцем наслаждусь сим беспримерным счастьем!

В теперешних же обстоятельствах моих не знаю я, что мне начать, не знаю, какими средствами продолжить несчастное бытие мое. Самые даже родственники мои меня чуждаются. Сжальтесь над злополучнейшим из смертных! Благоволите оправдать надежду несчастнейшей из матерей! Осушите горькие слезы беззащитного одиночества, беспрестанно ею проливаемые! Возвратите ей во мне единственного ее сына, да спокою в старость ее и бедного отца моего, который, если переживет ее, то останется без всякого призора.

Повергая себя к освященным стопам Вашим, есмь,
Всемилостивейший Государь!
Вашего Императорского Величества
Верноподданнейший:
Панкратий Сумароков.

Прошение сопровождалось свидетельством тобольского гражданского губернатора Д. Р. Кошелева, ²³ аттестатом верхотурского купца первой гильдии А. Зеленцова ²⁴ и справкой Тобольской судебной палаты, подтверждающей подлинность вышеупомянутого аттестата: ²⁵

СВИДЕТЕЛЬСТВО

Бывший лейб-гвардии конного полку корнет Панкратий Сумороков, коему по именному Высочайшему Его Императорского Величества Указу, состоявшемуся в 1-й день июля сего года, дозволено жить, где пожелает, во все время нахождения его в Тобольске вел себя добропорядочно. Жалоб и никаких частных на него неудовольствий ни от кого не было. Что сим и свидетельствуется с приложением обыкновенной герба моего печати августа дня 1801 года. Его Императорского [125] Величества Всемилостивейшего Государя действительный статский советник, тобольский гражданский губернатор, державного ордена св. Иоанна Иерусалимского командор и св. Анны 2-го класса кавалер (Дмитрий Кошелев).

АТТЕСТАТ

Дан сей бывшему конной гвардии корнету Панкратью Сумарокову в том, что находился он у меня в доме, обучал детей и племянников моих одиннадцать человек французскому, немецкому языкам, математике, архитектуре, рисованию и музыке с 25 июля 1794-го по 25 июля сего года, всего семь лет; в которое время обучающиеся дети трудами и попечением его старшие кончили курс, а младшие остались в успехах по их летам. И в семилетнюю его, Сумарокова, бытность старался он отличать себя всегда добрым поведением и благонравием и был таков, как долг честного человека и учителя требовал; в чем свидетельствую.

Августа 11 дня 1801 года. Верхотурский
первой гильдии купец Алексей Зеленцов.

Сей аттестат Тобольской палаты суда и расправы во 2-м департаменте явлен и в книгу подлинником под № 148-м записан; и что оный дан от Верхотурского 1-й гильдии купца Алексея Зеленцова бывшему конной гвардии корнету Панкратью Суморокову; и в окончании сего аттестата действительно его, Зеленцова, рукою подписан; в том и засвидетельствован. Августа 11 дня 1801 года.

Советник Резанов.
Секретарь Василий Воронин.

Более полугода длилось томительное ожидание монаршего решения. Но нужно отметить, что это время не прошло бесплодно. Сумароковым были предприняты энергичные попытки собственными усилиями вернуться в нормальный ритм активной творческой жизни. По приглашению московского издателя В. С. Кряжева с января 1802 года он возглавляет редакцию вновь созданного литературно-художественного ежемесячника «Журнал приятного, любопытного и забавного чтения». Все складывалось как нельзя более благополучно; для Сумарокова это несомненно была убедительная победа над своенравной судьбой. Не хватало лишь заключительного аккорда.

И он прозвучал в последних числах марта 1802 года. 27 марта 1802 года в Московскую военную коллегию поступил указ правительствующего Сената «с изображением именного Его Императорского Величества высочайшего указа» от 26 марта 1802 года «о всемилостивейшем возвращении бывшему корнету гвардии Сумарокову, сосланному в Сибирь с лишением чинов и дворянства за вину, дворянского достоинства и распространении оного на детей, от него рожденных». ²⁶

Так закончилась эта «криминальная» история, стоившая поэту 14 лет свободы, но неожиданно оказавшаяся важным моментом в формировании его творческой индивидуальности и, более того, значительной вехой в развитии русской сибирской литературы и журналистики.

Комментарии

1. П. А. Вяземский одним из первых столкнулся с фактом «мифологизации» личности П. П. Сумарокова. В его «Старой записной книжке» можно найти такие строки: «В хорошем и дельном журнале Revue Britannique 1825 г. есть статья о русской литературе... В ней, между прочим, сказано: ”Сибирский бард, слепой Эрос, бросил в публику том игривых и веселых стихотворений”. Отгадайте, кто этот бард и что это за бард! А я отгадал. Речь идет о маленькой поэме: Эрос, лишенный зрения, которую написал сосланный в Сибирь несчастный Панкратий Сумароков... Французский критик окрестил поэта именем поэмы его. Вот вам и слепой сибирский бард, и вот как пишется история» (Вяземский П. А. Поли. собр. соч. СПб., 1883. T. VIII. С. 272).

2. Разногласия в оценке творческой личности П. П. Сумарокова — явление настолько обыденное, что, опуская мнения «частных» исследователей, приведем несколько взаимоисключающих характеристик наиболее авторитетных (в основном — академических) изданий. Так, в двухтомнике «Очерки русской литературы Сибири» (Новосибирск, 1982. T. 1. С. 132) Сумароков представлен как поэт, чей «поэтический талант развивался в русле классицизма». А. И. Комаров (Очерки по истории русской журналистики и критики: В 2-х т. Л., 1950. T. 1. С. 170) заявляет, что «Сумароков принадлежал к карамзинистам». М. Я. Поляков (Поляков М. Я. Вопросы поэтики и художественной семантики. М., 1978. С. 209) обнаружил в лирике Сумарокова тяготение к поэтике рококо. Ю. С. Постнов (Постнов Ю. С. Русская литература Сибири первой половины XIX века. Новосибирск, 1970. С. 47) сообщает о личном знакомстве П. П. Сумарокова с H. М. Карамзиным, в то время как Л. В. Крестова (Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С. 242-244) хронологически аргументирует невозможность этого знакомства. М. Г. Альтшуллер (в кн.: Освоение Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1968. С. 187) говорит о явно выраженной просветительской направленности литературной деятельности Сумарокова. В. Г. Утков (Книга: Исследования и материалы: Сб. 38. М., 1979. С. 82) и М. А. Алпатов (Французский ежегодник. 1961. М., 1962. С. 111) отмечают, что просветительские настроения журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» Сумарокову были по сути чужды.

3. В качестве иллюстрации укажем на грубые фактические ошибки в краткой словарной статье о П. П. Сумарокове (Русские писатели: Биобиблиографический словарь. М., 1971. С. 610): «девятнадцатилетний поэт был отдан под суд...» (в действительности ему исполнился к тому моменту 21 год); «пятнадцать лет (1786-1801 гг.) он провел в Тобольске...» (в действительности даты ссылки 1787-1801 годы, т.е. 14 лет, причем несколько из них он прожил в Туринске); даты выпуска журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» указаны 1789-1790 годы (в действительности 1789-1791 годы); «перу Сумарокова принадлежит поэма ”Альнаскар” — первое в русской литературе произведение этого рода, действие которого происходит в Сибири» (в действительности «Альнаскар» по жанру — достаточно популярная к концу XVIII века стихотворная сказка, и события сюжета разворачиваются в Персии).

4. М. Г. Альтшуллер (Идейные и художественные искания в русской лирике 1790-х гг. Диссертация... канд. филол. наук. Л., 1965) провел ряд важнейших документальных исследований и впервые более чем за полтора столетия с момента смерти поэта осуществил попытку целостного текстуально-типологического анализа его поэтического наследия. В. Д. Рак (Русские литературные сборники и периодические издания второй половины XVIII века. Диссертация... докт. филол. наук. Л., 1990) досконально исследовал источники литературной и публицистической деятельности П. П. Сумарокова, дал подробную характеристику его переводов в сибирских журналах «Иртыш...» и «Библиотека...», определил специфику творческого дарования, роль и место Сумарокова в русской литературе рубежа XVIII- XIX веков. Т. И. Рожкова (Первое периодическое издание Сибири — журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». Диссертация... канд. филол. наук. Л., 1986) дала жанровую характеристику творчества Сумарокова и развернутую оценку его журналистской деятельности.

5. [Сумароков П. П.] Жизнь П. П. Сумарокова // Стихотворения Панкратия Сумарокова. СПб., 1832. С. VII — ХХХII.

6. Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 049-050. М. Г. Альтшуллер в своих работах (например: Альтшуллер М. Г. Идейные и художественные искания... С. 94) склоняется к мысли, что сообщение П. П. Пекарского более достоверно, нежели информация Петра Сумарокова, что отчасти и подтверждается новонайденными архивными материалами.

7. РГВИА. Ф. 2583. Оп. 1. Д. 597. Л. 2.

8. Стихотворения Панкратия Сумарокова. С. VIII-X.

9. Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. С. 050. Этой версии противоречит мнение Л. В. Крестовой (Крестова Л, В. Романическая повесть Н. М. Карамзина «Наталья, боярская дочь» и русские семейные предания XVII века // Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С. 242-244), которая без каких бы то ни было ссылок на источники указывает, что служба Сумарокова в Петербурге приходится на 1784-1787 годы.

10. Текст всех приводимых здесь документов цитируется с учетом современных правил орфографии и пунктуации.

11. РГВИА. Ф. 3543. Оп. 1. Д. 513. Л. 4-6.

12. Там же. Д. 578. Л. 8. Документ представляет собой коллективное решение обер-офицеров лейб-гвардии конного полка о выборе на должность полкового комиссара на 1787 год полкового квартирмейстера Петра Фридерици. Текст документа сопровождают подписи 38 офицеров полка, среди которых и подпись Панкратия Сумарокова.

13. РГВИА. Ф. 3543. Оп. 1. Д. 1264. Далее ссылки на листы этого дела даются в тексте.

14. Памятные записки А. В. Храповицкого, статс-секретаря Императрицы Екатерины Второй. М., 1990. С. 21.

15. Письма Императрицы Екатерины II к А. В. Храповицкому // Русский архив. 1872. Т. X. Стлб. 2068 (письмо 23).

16. В кн.: Стихотворения Панкратия Сумарокова. С. XX.

17. РГВИА. Ф. 3543. Оп. 1. Д. 513. Л. 20.

18. Там же. Л. 21.

19. См.: Стихотворения Панкратия Сумарокова. С. XXII-XXVI; Дмитриев-Мамонов А. И. Начало печати в Сибири. Омск, 1891; Смирнов А. В. Уроженцы и деятели Владимирской губернии, ставшие на каком-либо поприще известными. Владимир, 1896. С. 102-115; Кондратьев А. Панкратий Сумароков (жизнеописание основателя первого в Сибири журнала): 1765-1814 гг. // Новый журнал для всех. 1914. № 6. С. 43-45; Штейнпресс Б. С. А. А. Алябьев в изгнании. М., 1959. С. 6-7;АльтшуллерМ. Г. 1) Тобольский поэт и журналист//Сибирские просторы. 1963. № 1. С. 180-191; 2) Литературная жизнь Тобольска 90-х гг. XVIII века// Освоение Сибири в эпоху феодализма. С. 178-196; Кунгуров Г. Ф. Сибирь и литература. Иркутск, 1965. С. 60-85; Постнов Ю. С. Указ. соч. С. 43-46; Очерки русской литературы Сибири. Т. 1. Гл. IV; Рак В. Д. К 200-летию редкого сибирского издания из фондов БАН СССР // Книга в России XVI — середины XIX века. Л., 1990. С. 154-168.

20. См.: Стихотворения Панкратия Сумарокова. С. XXV.

21. Петр Сумароков (С — ов А. Записки отжившего человека // Вестник Европы. 1871. № 8) утверждает, что ходатайствовал за П. П. Сумарокова перед императором двоюродный дядя поэта, влиятельный петербургский чиновник Павел Иванович Сумароков.

22. РГИА. Ф. 938. Оп. 1. Д. 422. Л. 337-337, об., 340-341.

23. Там же. Л. 338.

24. Там же. Л. 339.

25. Там же. Л. 339, об.

26. РГВИА. Ф. 8. Оп. 10. Д. 765. Л. 1 («Дело о возвращении бывшему корнету гвардии Сумарокову дворянского достоинства»). М. Г. Альтшуллер в упомянутых работах, ссылаясь на архивный документ (Архив АН СССР. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1018. Л. 2, 52), ошибочно датирует подписание «высочайшего указа о возвращении сосланным в Сибирь с лишением чинов и дворянства корнету гвардии Сумарокову и гвардии вахмистру Ромбергу прежнего дворянского достоинства» 19 декабря 1802 года.