-

О Русской армии во второй половине Екатерининского царствования.

Нижеследующая записка имеет значение вполне исторического, хотя может быть несколько одностороннего, свидетельства. Она написана человеком заслуженным, генерал-поручиком Степаном Матвеевичем Ржевским (род. 1732, ум. 1782), который, по жене своей Софье Николаевне, урожд. баронессе Строгоновой, принадлежал к тогдашнему знатному обществу. Содержанием своим она напоминает и подтверждает крайне замечательную записку о Русском войске, составленную в начале нынешнего столетия графом С. Р. Воронцовым (в Р. Архиве 1876, III, стр. 345).

Записка Ржевского сообщена нам в рукописи прошлого века, из Елисаветграда г. С. Пестовым. П. Б.

Разные замечания по службе армейской, отчего она в упадок приведена и нелестно хорошим офицерам продолжать службу и о полковниках.

Писаны сии замечания в 1782-м году генералом-поручиком и кавалером Степаном Матвеевичем Ржевским, по смерти которого у него они найдены и собраны.

I. Неограниченность во власти, которую полковники себе просвоили к существительному вреду, состоит между прочим в следующем: 1-е, записка людей к себе в полк всякого звания и рода и наций; 2-е, употребление людей полковых к себе в лакеи, камердинеры, дворецкие и прочие; а сему примеру и все полковые офицеры приятно следуют, уверены будучи, что полковник не может строго за то взыскать; 3-е, отдаление во всех вещах от штатного положения; 4-е, наглое похищение полковых денег и натяжка беззаконная в подделке расходных статей в книгах, которые документально подписывать все офицеры принуждены под лишением милости господина полковника или и совсем под потерянием места в полку; 5-е, грабеж наглый людей и переманка их из другого полку к себе; 6-е, разрушение чинопочитания в полку, а установление одной только тиранской полковничьей власти, который, 7-е, за первейшую считает уже свою должность не повиноваться своим генералам больше и иначе как ему самому угодно и для каких нибудь на тот или другой раз своих частных выгод или некоторой заступы против горьких жалоб, на полк приносимых.

Сии суть главные только случаи, о которых можно сказать верно, что ими все полки до единого заражены. Прочие-ж развратности меньшей важности, так многочисленны, что и описать их не можно, и они всякой день произрастают от которой нибудь из капитальных причин, о коих выше упомянуто. [358]

II. Истребление нечувствительное непременных квартир, не взирая на то, что божественное сие узаконение служить начало уже непоколебимым основанием к пользе службы внутренней притяжением рекрута к полку и к службе и к неописанной выгоде бедных офицеров, которых жены и дети сим узаконением под кровлею находились, вместо того что ныне по миру скитаются не токмо солдатские, но и офицерские жены и с детьми их малолетными.

III. Неслыханная дороговизна в подрядах, Провиантскою Канцеляриею чинимых, и отвращение от торгов всех тех честных подрядчиков, которые бы хотели несравненно дешевле армию прокормить. Тут явное воровство чинится казне.

IV. Дело Борзова, другое Стратиновича, так важны по нерешимости их, что они всю службу и субординацию с основанием искореняют, утверждая на место того наглость, неподчиненность и бесстрашие.

V. Обиды в произвождениях честным и заслуженным офицерам, чинимые для фаворитов или пронырливых и проворных тунеядцев, отняли всю охоту к службе и погашают все патриотство.

VI. Такой же вред делается и от произвождения в сверх-комплект, во всех чинах чинимого, а особливо в штаб-офицерских чинах, которые тем самым и осуждены отправлять должность ниже своих чинов, чему гнушаясь, никакой уже в самом деле службы и не несут.

VII. Легкая весьма отставка отводит молодого человека от службы; ибо он, следуя натуральному движению сердца человеческого и наклонности оного к независимости, никакой себе препоны в том не видит. В дополнение сего урону, который в потере достойного офицера служба уже понесла, возвращаются из отставки обыкновенно недостойные и ленивые офицеры, своим пронырством и случаем, и тем самым двойной службе вред делают: 1) тем, что шалуном одним стало больше в полку; да и он же 2) возвратился с чином при отставке полученным, следовательно к обиде, досаде и несносности тех офицеров, кои до того обществом его брезговали, а тут вдруг ему подчинены стали, неумеющему при том и командовать.

VIII. Установление гофшпиталей в армиях и корпусах. Их содержание, образ контрактов ужасают всякого человека, кто только каплю чести и человеколюбия имеет к сей части, которая обнищевает казну и истребляет род человеческой. Присоедините к тому дурной выбор лекарей, которые убавляли всегда наукою своею больше солдат, нежели погибало от оружие неприятельского.

IX. Перемещение офицеров с повышением чинов в пионерные полки уничижает честных офицеров, при своих полках за должность служить считающих. Сии бедные все в уныние приведены, а пользуются такими перебегами только пронырливые, ленивые и следовательно недостойные офицеры. [359]

X. Отдаление генералов от их полков вред наносит службе, тем самым: 1) что генералы, оставшись без упражнения, выходят из охоты и из вкусу к службе, а оттого и следует, 2) что полковники из пределов своей власти выступают, а находя в том лестную для себя приятность, впадают нечувствительно во всякие злоупотребления, от чего самого вошло в обычай теперь некоторое наблюдение только формы службы, а не об истинной службе рачение. На сем правиле бывают и смотры полкам, где генералу полковник отдает должную честь за то именно, что он приехал полк его смотреть, а не свидетельствовать его. Сия истина доказывается тем, что ни один почти генерал не осмотрел полку ни в какое время командования своего и не смел приказать в нем отменить то, что противно штатам и противно службе. А то самое малое число генералов, которые требовали от полку всего того, что прямая служба и законы Ее Императорского Величества повелевают, те прослыли наладчиками, неспокойными, и за сие самое претерпевают род некоторой к себе дикости, лишены случаев к получению по службе оказать свои услуги отечеству и, наконец, от обращения с ними государского, великие имеют доводы увериться, что они обнесены к Государю своему, с которым в невинности своей и объясниться не могут, за тем что никаких к тому следов, ни случаев нет, тем более, что его, хотя и заслуженного, ранами покрытого и беспорочною, долговременною службою утвержденного, туда не пускают, где с Государем свободно все говорят его подчиненные. Однако смелый за кавалергарда вход имеет! Каково сие уничтожительно, может чувствовать одна душа благородная и патриотическая.

XI. В двух местах служить равно и с пользою равною полковнику никак нельзя, следов. флигель-адъютант и вместе полковник делает службе вред и отнимает место у другого полковника, который бы, сходно с присягою своею, должен бы от полку своего не отлучаться, а флигель-адъютант может в случае сем безответно нарушать свою присягу. Всякий раз, когда ему при полку быть наскучит или с генералом не поладит, или дворские интересы, в коих непременно ему много или мало должно быть замешану, в Петербург его позовут, тогда полк обыкновенно остается: 1) без отдачи, для того что господин флигель-адъютант скоро обратно ожидается; 2) без денег, для того, что он же на дорогу с собою взять изволил все наличные; 3) без нужных офицеров, как то комисара и квартермистра, для того, что его высокоблагородие изволит сам в Коммиссариате и в Провиантской Канцелярии принимать годовые суммы, то они для выводки тамо нужны. После сего кто меня может уверить, что полк такой мог в какой нибудь части быть исправен? Умалчиваю об его наружности, т. е. люди отменно хороши, но солдаты слабы; чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и задавлены, так что естественных нужд отправлять солдат не может: ни стоять, ни сидеть, ни ходить покойно ему нельзя. Тесак, как огонь, горит; но полоса [360] заржавела вместе и с ножнами. Ружье, как зеркало, чисто; но не может целко выстрелить от уродливой ложи, которая нарочно так сооружена, чтоб из ружья не стрелять целко, а иметь только на плече его прямо. Я бы не скончал, если бы все неисправности описывать вздумал. Сердце содрогается, когда, судя по упадку и таковому разврату службы, вглядишься в пространное поле несчастных невозможностей, от коих да сохрани, Боже!

XII. Для личных выгод дозволяется полковнику с полком брать такую дорогу, какую он заблагорассудит и как долго идти хочет. Какие же от того следствия происходят или для каких резонов полковник о сих выгодах старается, легко всякий понять может; а бедные обыватели всех вернее могут сказать, что им стоит посещение такого полку.

XIII. Недавно случилось, что один преславный полк, выступа с караулу в поход, украл 26 лошадей у другого полка, на смену его прибывшего. Лошади угнаны. Везде бедняк просил, нигде управы не нашел; а решено, наконец, тем, что советовали командиры ему самому открасть. Счастливая идея! Скоро сысканное решение!

XIV. Беспрепятственное офицеров из полку в полк перехождение новый делает разврат службе; а свободный отпуск подал повод самовластным полковникам отпускать офицеров своих под видом разных будто бы коммиссий, отчего и делается, что большая часть офицеров больше приятности находят в отлучках от полку, где ежедневная служба отправляется остатними бедняками весьма исподоволь.

XV. Под тиранским полковничьим правлением офицеры находятся в рабстве, полковник в гордости и в славолюбии, а все вместе в совершенном невежестве и в незнании существа службы. Можно ли ожидать храбрости в таком развратном войске, где первейшею поставлено должностью отделаться от должности, где офицер доведен до уныния, где он, от безмерного и принужденного щегольства, раззоряется; где солдат в слезах горьких съедает сухарь свой, проклиная службу и командиров, озираясь только во все стороны, где бы скорее к побегу найти дорогу и случай? Капральствами бегивали, да кто ж? — Русские солдаты! А к кому? — к Туркам! Не содрогнется ли душа от сего у всякого Россиянина, прямо мыслящего? Полковника же однако, как сие не трогает, так и все то над ним не делает ни малейшего действия, когда он что по полку делает бесчестное, беззаконное и вредное. Таков уж почти общий тон!

XVI. Непонятно мне, что нет никакого и посредственно-нужного мастерства и рукоделья, в коем бы не должен выдержать строгой экзамен всякой тот ученик, который идет в подмастерья и мастера. Неужели военная наука так легка кажется, что без всякого разбору произвождение идти может, как будто мундир вселяет в офицера знание, а имянной указ сочиняет генерала? Я уверен, что ни офицер, ни генерал таким образом не сделается нигде [361] кроме нас. За то мы в случае сем и отличны. Не можно же однако сказать, чтоб и у нас шло произвождение без некоторого формалитета: собираются офицеры всякую треть к адъютантам и подписывают слепо, что господин полковник приказал. Но, о Боже, все сие неистовство чинится под присягою! И так не довольно того, что полковник преступает долг правосудия, но объявляет себя торжественно клятвопреступником, к которому беззаконию и всех своих подчиненных офицеров влечет безмолвно представить же противное, или сделать возражение на определение полковничье, постановляется тотчас ослушанием команды и, наконец, такой случай бывает причиною ненависти полковника, его гнева или изгнания из полку. Что же потом с сим бедным офицером последует за то, что он совесть и присягу свою нарушить не хотел? Выброшен господином полковником из полку, пересылается в другой с дурным атестатом, и во оном полку найдет точно тоже, что в старом оставил. В случае сем должно господам полковникам отдать справедливость, что они во всем том, что службе вредит, что чинопочитание разрушает и от чего всеобщее вкореняется невежество, весьма строгую наблюдают одинаковость, а разнятся только все в понятии штатов и инструкции, в образе отправления службы, в содержании оружие и аммуничных вещей и прочего.

Еслиб паче чаяния, сии заметки мои попалися в чужие руки, то должен всякий подумать, что я полковников ненавижу до крайности; но истинно нет. Между ими имею приятелей и родственников, то как для сих резонов, так особливо не имея совершенно ни одного между ими себе злодея, никак ненавидеть никого и не могу; напротиву того, я, судя генерально о всех теперешних полковниках, исключая совершенных невежд, странное делаю однако и верное заключение, именно, что Русская армия никогда не была снабдена таким хорошим материалом полковников и офицеров как теперь. Они все только из меры своей вышли. Сколь же скоро бы военное правительство глаза на них открыло военные, то я уверен, что такие будут бойкие, такие честные и такие все порядочные офицеры, каких нигде нет. Я практически сию правду доказать берусь. Для достижения же сего нужно необходимо: 1) всякое главное правительство чтоб восчувствовало упадок службы в том самом сильном градусе, в каком мы его видим, обращаясь с войском вечно; потом 2) приняться после сего тотчас за генералов и приняться крепко, чтоб они во всякое время были при полках и при должностях своих, с строжайшим взысканием о наблюдении воли Ее Императорского Величества, в военных ее законах изображенной. Все оживотворится после сего, и всякий опрокинутый член исправит свое положение, войдет в свое место, и цепь службы в непобедимую связь войдет. Но доживем ли мы до сих блаженных времен, знакомо тому только, кто больше меня смыслит. [362]

XVII. Какая нам нужда в иностранных и таком множестве офицеров? Не горько ли, что, исключая самого малейшего числа посредственных из них, видим мы камердинеров, купцов, учителей, переодетых Российскими штаб офицерами к поношению службы и к угнетению природных достойных офицеров? Сии случаи общи с другими, где достойный офицер на ряду всегда был с недостойным, или же и позади у него оставался. Выгнали из армии множество добрых и служивших офицеров; их толь много в отставке, что жалко смотреть на их потерю. Наместничества сбирают теперь плоды с них, но не с такою пользою, какую бы могла иметь военная служба.

Текст воспроизведен по изданию: О русской армии во второй половине Екатерининского царствования // Русский архив, № 3. 1879

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info