Рассказ И. М. Муравьева-Апостола.

Иван Матвеевич Муравьев-Апостол (р. 1762 ум. 12 Марта 1851 года), даровитый, классически-образованный человек, находившийся кавалером при воспитании императора Александра Павловича и позднее с отличием служивший в Коллегии Иностранных Дел, приходился, и о матери своей (урожд. Апостол), двоюродным братом правнуку Малороссийского гетмана подполковнику Михаилу Даниловичу Апостолу. Этот последний представитель Апостолов (некогда Валашских бояр), по видимому, был большой чудодей. Прожив 13 лет в браке с Елисаветой Николаевной (ур. Чорба), он прогнал ее после того, как умер единственный сын их, и за тем увез жену колл. ассессора Лизогуба и стал жить с нею. Павел обязал его выдавать прогнанной жене по 2,500 р. в год; а по жалобе Лизогуба заключали Апостола на три года в Лубенский монастырь на покаяние. У него была сестра, замужем за Селецким, и от нее племянница за Синельниковым. У сей последней и происходила тяжба с И. М. Муравьевым-Апостолом, который должен был, по мировому соглашению, состоявшемуся 15 Января 1821 года, благодаря посредничеству Малороссийского генерал-губернатора князя Репнина, уступить часть обширного гетманского имения Синельниковой и кроме того уплатить 160 т. вдове М. Д. Апостола. Нижеследующий рассказ, как и дальнейшие письма, любезно доставлены в «Русский Архив» из бумаг декабриста М. И. Муравьева-Апостола Августой Павловной Сазанович. П. Б.

* * *

Письмо к приятелю.

Вы желали иметь историческое сведение о моем апостольстве, о деле, которое конечно займет непоследнее место в собрании [40] (естьли за таковое когда-нибудь и у нас примутся) des Causes Celebres ¹: ополчитесь же терпением; ибо я, по примеру древних повествователей о Троянской войне, должен начать от яйца, из которого вылупилась Елена, толиких бед виновница!

В 1796 году, путешествуя по южной России, я заехал к Апостолу, потому что жилище его было на пути моем в Киев. Он принял, обласкал меня, как ближайшего родственника. Я прогостил у него дня три; и этим ограничилась тогда связь наша: ибо, возвратясь в столицу, я вскоре был назначен министром вне государства и не прежде возвратился в отечество мое как чрез четыре года, в конце 1800.

Я не успел еще оглядеться около себя, как явился ко мне поверенный Апостола, прося меня защитить верителя своего от нападений ближних его родственников, кои, пользуясь его сиротством и заключив союз между собою, истощали все способы ябеды, дабы лишить его, еще при жизни, всего достояния его. Руководствуясь простым, бескорыстным участием, внушенным мне, с одной стороны сожалением к беззащитности, с другой презрением к корыстолюбию, я горячо вступился за обиженного, и мне посчастливилось представить дело его в настоящем оного виде некоторым особам, тогда делами рода сего управлявшим. Человек, который был накануне того, чтобы всего лишиться, даже убежища и пропитания, и в добавок к тому быть заключенным в монастыре, увидел себя вдруг торжествующим над врагами своими, их уничиженными, себя освобожденным от их угнетения. Таков был внезапный оборот дел Апостола, и в сем состояло единственное право мое на благодарность его, которой впрочем я не ожидал и не требовал. Да и он, так сказать, не помрачил чистоты моих намерений: ибо, не знав еще о неожиданном перевороте в его делах, он сделал мне первое предложение принять фамилию Апостол и по нем в наследство все имение.

Я долго колебался принять предложение его, представляя ему:

1) что вся цена моих к нему заслуг потеряется, как скоро можно будет привязать к ним мысль о корысти; 2) что он имеет родственников, которые хотя по крови к нему и не ближе меня, но по установленному законами порядку имеют преимущественное против мена право на наследство; 3) что, имев счастие защитить его [41] от гонений его ближних, я чрез то самое сделался неспособным быть беспристрастным судьею между ним и ими, и, наконец, 1) что, будучи лишен, от самого рождения моего, удела принадлежащего матери моей, я довольствоваться буду им одним, и тем охотнее, что я приму от него как дар то что он исполнит как долг.

Все отговорки мои остались тщетными. Апостол непоколебимо стоял в своем намерении, отражая мои заключения следующими доводами: на 1) что чистота намерений моих не может затмиться подозрением видов корыстолюбия, ибо он давно уже питал в душе своей мысль иметь во мне единственного преемника имени и достояния своего, чему служит доказательством и то, что он сделал мне предложение, прежде нежели мог узнать о успехе дел своих в столице; на 2), что по праву естественному он никогда не признает родственниками гонителей своих; а по праву гражданскому, то есть по конституции, которая в силе в Малороссии, может отдать имение свое не только мимо племянниц, но даже и мимо детей своих, кому заблагорассудит, хотя бы и совершенно постороннему лицу ²; на 3) что он не приглашает меня быть судьею между ним и ближними его, но желает только, чтобы я убедился в том, что во всяком случае отрицание мое останется для прочих родственников его бесполезным: ибо он непоколебимо решился отдать, еслибы я отказался, имение свое первому кого повстречает с тем только, чтобы оно никогда не могло достаться в руки тем, коих единственная цель была отравлять спокойствие его жизни.

После сего, мне ничего другого не оставалось, как или принять предложение без условий или на отрез отказаться от оного. В недоумении моем я прибегнул к советам друзей моих: просил их, чтобы они решили за меня ответ мой. В числе друзей сих я с гордостию назову тех, которых теперь уже нет на поприще жизни: то были брат мой ³ Михайла Никитич Муравьев, графы Строгановы отец и сын, Гаврила Романович Державин. Любя меня и славу мою, они прилежно занялись предметом сим, рассмотрели оной со всех сторон и единоустно объявили мне, что я без всякого зазрения совести не только могу, но должен принять [42] предложение Апостола; должен как в отношении к Апостолу, дабы оправдать его ожидания, так и в отношении к самому себе, дабы не приуготовить себе позднего раскаяния, в том что, будучи обременен многочисленным семейством, я отказался от благосостояния оного, самим Провидением мне представляемого; тем еще более, что и самое отрицание мое не может оправдаться даже излишнею нежностию чувств: ибо по принятому Апостолом твердому намерению, оно не принесет ни малейшей пользы прочим родственникам его.

Я убедился. Однакоже намерение мое было, чтобы Апостол в унаследовании меня не утруждал Государя Императора, а поступил бы просто, по законам, по неоспоримому праву, данному ему Литовским Статутом. Он на то не согласился. Желание его состояло в том, чтобы к его праву присовокупить еще торжественность монаршего утверждения. Я должен был и тут уступить желанию его. Прошение Апостола подано было Государю Императору, и изложенная в оном воля его удостоилась высочайшего одобрения, чрез именный указ Правительствующему Сенату, от 9 Апреля 1801 года. ⁴

Таким образом сделавшись сам Апостолом и наследником, я вскоре отправился в Вену, с поручениями нашего двора. Два года спустя по отъезде моем, Селецкая (мать Синельниковой) подала на имя Государя просьбу, в которой она представляла, что Апостол не имел права унаследовать меня мимо ее дочерей. Государь Император, по свойственной ему любви к правосудию, не смотря на утверждение свое, повелел Сенату рассмотреть дело мое снова в комитете правоведцов и доложить ему, подлинно ли усыновление и унаследование меня Апостолом основано на правах и коренных законах Малороссии. Сенат докладом своим Государю Императору донес, что поступок Апостола подлинно основан на неоспоримых правах Литовского Статута, и что в следствие сего никто уже из прочих родственников не имеет права требовать мне записанного имения.

Я подлинно и не был тревожен никакими притязаниями чрез целые 15 лет, до самой кончины Апостола ⁵. Тут вдруг появилась [43] духовная, чрез которую умерший, будто бы, отрешает меня и называет наследницею всего имения своего Синельникову. Я некоторое время не мог верить, чтобы право мое, на столь незыблемых началах основанное, могло быть поколеблемо иным чем как только тою властию, которая одна может переменить то, что сама утвердила. Однакож заблуждение мое кончилось, когда я узнал, что Миргородский поветовый суд, из ничтожнейших и подлейших людей составленный, не только что чрез несколько часов по смерти Апостола утвердил духовную и ввел Синельникову во владение имением, но даже и мгновенно не поколебался в поступке своем и не уважил акта усыновления моего, 15 лет уже существовавшего и Высочайшею волею утвержденного. Тогда, дабы по крайней мере остановить расточение имения, я прибегнул к последнему средству: к прошению наложить опеку на имение, до Высочайшего разрешения, ибо сего рода дело и не подлежало никакому другому разрешению. Полтавское губернское правление, вняв справедливой просьбе моей, приступало уже к наложению опеки; но Синельникова предупредила исполнение сей меры жалобою на правление в Сенат; а бывший тогда министр юстиции предписал, чтобы опеку отменить, имение отдать Синельниковой, а мне предоставить ведаться с нею Формою суда. Последствием сего несправедливого решения было конечное разорение всего имения: конной завод, в котором и государство находило выгоды, приносивший до ста тысяч рублей дохода, истребили до основания.

При таковых обстоятельствах мне оставалось только прибегнуть к источнику правосудия, к Государю. Он немедленно благоволил повелеть Комитету Министров своих рассмотреть просьбу мою и дать свое мнение о ней. Сей комитет, исключая одного пристрастного голоса, единогласно положил, что права мои неотъемлемы, заметив притом, что 3-й Сената департамент поступил неправильно, и вследствие заключений своих определил, чтобы имение мне немедленно было отдано, за исключением однакоже Киевского и Херсонского, о которых в просьбе Апостола не было упомянуто, предоставляя мне впрочем право и те имения отыскивать судебным порядком. Журнал Комитета Министров удостоился Высочайшей конфирмации.

Здесь заметить должно в помянутой просьбе Апостола два обстоятельства: 1) на которое опирались люди желавшие лишить меня достояния моего; 2) по которому гг. министры заключили оставить в руках Синельниковой Киевское и Херсонское имения. [44]

1) Слова Апостола: но доколе я жив, по то время располагать всем тем имением право остается при мне толковались недоброхотами моими следующим образом: хотя я и отдаю все имение по смерти моей Муравьеву, хотя торжественный акт усыновления и унаследования его, сверх непоколебимости своей по Статуту Литовскому, утвердился еще и Монаршим словом; однакож, не смотря ни на святость Монаршего слова, ни на непреложность записи, которая по Статуту Литовскому никакою уже другою записью, а того еще менее духовною, отмениться не может ⁶, я предоставляю себе право все это отменить, когда только мне заблагорассудится. Для чего же было все это делать, и с таким громом, как говорит сам Апостол, если намерение было все это отменить? Но вопрос сей давно уже решен. Гг. министры, исключая одного, видели ясный смысл в сом предложении, и сей один доказал только то, что пристрастие имеет свою особенную логику, которая видит в словах то чего ей хочется видеть, а не то что подлинно есть. Ибо, если бы он вникнул только в точное значение наречие по то время, то признал бы что по то незначит за то, или яснее сказать: предоставляя себе право располагать имением при жизни моей, я не предоставляю себе права располагать оным за пределами жизни, и тут конечно бы вспомнил, что духовная располагает не по то, а за то уже время.

2) Имения Киевское и Херсонское, Апостолом не упомянутые потому только не были включены в прошении его, что они тогда не были еще за ним; ибо просьба его, поданная Государю Императору, была писана в 1800 году, а Киевское имение приобретено им в 1804. В Херсонской же губернии 1800 года был только хутор, в последствии уже населенный из тех самых имений, Апостолом упомянутых в прошении его, которыми я теперь владею.

В 1817 году приехав в Малороссию, я нашел в имении моем одни только развалины и следы опустошений, которые оставила по себе Синельникова. Хотя и задолго до прибытия моего в Малороссию, я имел сильные подозрения, что духовная была подложная, [45] рукоделье Синельниковой и соумышленников ее; однакоже, не имев верных на то доказательств, я на первых порах моего там пребывания позвал Синельникову к суду в Киев, по причине ее там пребывания и потому что имение, которое я доискиваю, лежит в той губернии. Дело началось там гражданским порядком. Я имел в виду доказывать: 1) что духовная составлена не по правилам законами предписанным; 2) что имение, мне возвращенное, которым Синельникова владела незаконно, произвольно ею разорено до основания; 3) что Киевское имение не упомянуто в просьбе Апостола, потому только что оно не было тогда еще в руках его; но что он не исключал и оного из общего мне по нем наследства, как-то явствует из акта, в котором Апостол меня признает наследником своим в имениях его, в трех губерниях лежащих.

Между тем как иск мой начался в Киеве, я, будучи сам на месте, где скончал жизнь свою Апостол, открыл уже не одни подозрения, но яснейшие доказательства о подлоге духовной; как-то: что Апостол никогда не помышлял о духовной, а того еще менее приглашал к себе суд для составления оной; что вызванный Синельниковою поветовый судья Киз, приехав в Апостолу за несколько часов до смерти его, впущен был в комнату его с таким объяснением: что г-н Киз, случайно проезжая мимо Хомутца, заехал в дом, чтобы осведомиться о здоровье больного; что часу во втором пополуночи, священник, духовник Апостола, призван был с Св. Дарами для приобщения умирающего, коего (священника) Синельникова, встретив у дверей, убеждала, чтобы он на духу просил дядюшку не оставить ее (следственно дядюшка ничего еще тогда не сделал для племянницы, иначе ей не для чего было бы просить священника), что священник не мог исполнить желания Синельниковой, потому что больной во время исповеди и причастия боролся уже со смертию; что священник не успел возвратиться в церковь (во ста шагах от дома), как уже прибежал посланный звать его читать отходную по скончавшемся уже Апостоле; что духовная подписана была в промежутке нескольких секунд, т.-е. между борьбою со смертию и последним издыханием Апостола; что ослабевшею рукою умирающего или, лучше сказать мертвого, водил некто Ломиковский, один из свидетелей духовной, и тьма подобных обстоятельств, одно другого гнуснее и подлее.

Открыв такое злодеяние, что должно было мне делать? Не говорю уже о том, что тяжба моя решится в ту минуту, как духовная признается ложною, я спрашиваю: можно-ли мне было видеть зло и не открывать оное? Нет! Погрешает и тот кто видит [46] преступление и молчит о нем. Я отнесся к местному начальству; оно нарядило следствие, и следствие открыло все то, что я сказал и может быть еще более. С тех пор губернское правление и военный губернатор, неоднократно требовали чрез суды, чтобы Синельникова явилась в Миргород к ответу; но она более года, переезжая из губернии в другую, отклонялась от законного требования и наконец скрылась в С.-Петербурге, где вопиет против меня: «что, я не довольствуясь четырью тысячью душами, отнимаю у нее последний кусок хлеба, и что, начав иск мой против нее гражданским порядком в Киеве, дал ему двоякий противузаконный ход в Полтавской губернии». Ложь и бессмыслица. 1) Я не отнимаю у нее ничего, а возвращаю себе то, что мне принадлежит и что если и будет мне возвращено, то не вознаградит и десятой доли того, что она у меня разграбила; 2) я не даю двоякого хода одному делу, но преследую Синельникову: в Киеве, как незаконно-владеющую имением моим, а в Полтавской губернии, как преступницу по уголовному делу.

Следственно Сенат не может видеть, будто бы я даю двоякий ход делам одинаковой сущности. Нет! Дело в Киеве гражданское; оно там и пойдет своим порядком, если я не докажу подложности духовной: ибо начав дело в Киеве и взяв оное, как говорится тамошним судебным слогом, на поправку, я имею право возобновить оное когда захочу. Дело же в Миргороде совсем другого рода: оно уголовное, а всякое уголовное дело не может производиться иначе, как на месте преступления.

Я достиг до конца моего повествования. Но Троя еще не взята. Чем кончится осада, не знаю; а единственное желание мое

Eu doikad ikeoJai. ⁷

__________

Вскоре по окончании этой тяжбы, И. М. Муравьев постигнут был страшным горем: три сына от первого брака его, даровитые и отлично образованные, сделались государственными преступниками. Один, Ипполит, лишил себя жизни во время бунта Черниговского полка; другой, Матвей, сослан в Сибирь; третий, Сергей, повешен 13-го Июля 1826 года. Приводим два замечательные письма сего последнего. П. Б.

1. «Знаменитых Тяжеб».

2. Узаконяем, что каждому позволяется свои имения, отцовские и матерние, выслуженные и купленные и другим каким-либо образом приобретенные и названные, не токмо треть или две трети, но все вообще, сколько бы кто ни имел, или половину, или по какой бы ни было части, или людей, земди, что похощет по желанию и намерению своему отдать, продать, подарить, записать, заложить, или от детей и родственников отдалить и по своему усмотрению распоряжать. Статут, Разд. VII, арт. 1.

3. Двоюродный. П. Б.

4. В это время главным действующим лицом в управлении делами был граф Н. П. Панин, покровитель И. М. Муравьева (см. «Архив Князя Воронцова» XI, 161). Последовавшая вскоре опала его, без сомнения, имела влияние и на судьбу Муравьева. Он остался в службе только сенатором, тогда как дарования его готовили ему блистательное поприще. П. Б.

5. 20 Августа 1816 года. Говорят, что умирая он звал к себе несчастную свою жену (ум. 1824). П. Б.

6. Статут Литовский даст право умирающему завещать по духовной только движимое и приобретенное имение, а не родовое. А поелику Апостол чрез запись свою Высочайше утвержденную усыновил меня еще за 15 лет до смерти своей, то никакая духовная не могла уже лишать меня наследства, на которое я получил право сыновнее. (Разд. VIII, арт. 1).

7. «Благополучно в дом возвратиться». Начав повествование мое Троянскою войною, я счел пристойным и окончить оное стихом из Омира.

Текст воспроизведен по изданию: Как я сделался "Апостолом".  Рассказ И. М. Муравьева-Апостола // Русский архив, № 1. 1887

© текст - Бартенев П. И. 1887
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1887

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info