ПРИДВОРНАЯ И ВЕЛИКОСВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ XVIII НАЧАЛА XIX В. В РАССКАЗАХ П. П. ЛОПУХИНА

В российской историко-литературной традиции конца XVIII столетия сложился своеобразный жанр мемуаристики, который можно назвать историкобиографическим анекдотом (Об этом см., напр.: Чекунова А. Е. Появление исторического анекдота в России // Вопросы истории. 1997. № 2. С. 131-140; Она же. Российский исторический анекдот екатерининской поры // Там же. 1998. № 4. С. 138-145. ). Термин, как, впрочем, и сам жанр, заимствован из французской великосветской культуры. Здесь сразу же оговоримся, что значение, которое придавалось этому понятию в XVIII-XIX вв., существенно отличается от современной его трактовки. “Анекдот“в переводе с греческого означает “неопубликованное”, и в сознании людей XVIII-XIX вв. это было не что иное, как рассказ о замечательном, необыкновенном, иногда забавном происшествии в биографии исторического лица. При этом, говоря об анекдоте, всегда имели в виду описание действительного события, безусловно реального, имевшего место в конкретной обстановке, а никак не выдуманный, “шуточный рассказ с неожиданной концовкой”, т. е. то, что сегодня принято именовать данным словом. Так, императрица Екатерина II оставила в своих бумагах несколько отрывков и рассказов из жизни царского семейства, озаглавив их “анекдоты”. Впрочем, они изложены весьма сухим языком и носят, как сказали бы теперь, информативный характер (См.: Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 504-525. ).

Особую популярность исторические анекдоты приобрели в России в Пушкинскую эпоху. Как известно, и сам поэт собирал и записывал такие рассказы (См.: Пушкин А. С. Исторические записки // Полн. собр. соч. М., 1958. Т. 8. С. 87-122. ), причем многие из них по своему духу и содержанию прямо перекликаются с историями князя П. П. Лопухина, которые мы предлагаем вниманию читателей.

Примерно тогда же, в 30-е годы XIX в., литератор А. В. Никитенко весьма удачно сформулировал и определение историко-биографического анекдота: “...краткий рассказ какого-нибудь происшествия, замечательного по своей необычайности, новости или неожиданности...” (Энциклопедический лексикон. СПб., 1835. С. 303).

Традиция собирания, изучения и публикации историко-биографических анекдотов развивалась в России на протяжении XIX столетия. Многие исследователи, публицисты и политики уделяли внимание этим необычным источникам. Их изучали и публиковали П. А. Вяземский, Д. Н. Бантыш-Каменский, А. И. Герцен, П. И. Бартенев, П. В. Долгоруков, М. И. Пыляев, М. И. Семевский и другие. В современной отечественной историографии биографические анекдоты и предания XVIII-XIX вв. наиболее широко и плодотворно использовал профессор Ю. М. Лотман. Они служили ученому материалом для обобщающего анализа основных тенденций развития русской культуры, мировосприятия и поведения людей той эпохи (См.: Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX века). СПб., 1994). [44]

Действительно, главная ценность исторических анекдотов состоит в том, что подобные рассказы часто сохранили для потомков те факты, которые в силу разных причин никак не могли попасть на страницы реляций, манифестов, хроник, камер-фурьерских журналов, послужных списков, т. е. любых официальных документов, а также воспоминаний, предназначавшихся для издания.

Их можно назвать своеобразной летописью времени, основанной на непосредственных живых свидетельствах, как правило, очень колоритных и психологически убедительных. Кроме того, несомненное достоинство анекдотов в передаче бытовой фактуры, этических и эстетических воззрений и, что еще более важно, в описании реальных человеческих поступков. Нередко такие свидетельства носят интимный характер, иногда скандальный, порой раскрывают мотивы секретных политических интриг, а бывает, касаются тайн злодейских преступлений.

Но с другой стороны, историко-биографический анекдот как исторический источник имеет серьезные недостатки, ведь изначально он существует в форме изустного рассказа и поэтому обладает весьма динамичной природой. Не будучи записан, зафиксирован профессиональным историком или добросовестным дилетантом, такой рассказ всегда со временем претерпевает изменения, искажения, обрастает небывалыми подробностями и деталями. При воспроизведении этих своеобразных устных документов часто случалось, что одни действующие лица заменялись другими, в угоду внешней эффектности истории рассказчики обостряли конфликты, подправляли и преувеличивали сказанное. Рассказы князя Павла Петровича Лопухина, записанные с его слов известным дипломатом и историком князем Алексеем Борисовичем Лобановым-Ростовским, лишены означенных недостатков.

Оснований для подобного заявления несколько. Во-первых, и это главное, большинство фактов, изложенных Лопухиным, находят подтверждение в других источниках, мемуарах и документах. Поэтому, рассматривая каждый эпизод, мы постарались конкретно указать на это в комментарии. Во-вторых, безусловное доверие вызывают личность и профессиональная добросовестность А. Б. Лобанова-Ростовского, который был одним из самых осведомленных специалистов, изучавших историю эпохи.

Необходимо сказать об этом человеке несколько слов, тем более, что изыскания князя, представляющие несомненный интерес, были общепризнаны современниками, а коллекции собранных им сведений и документов, хранящихся по сей день в архивах, во многом не изучены и в будущем, вероятно, станут предметом тщательного исследования, анализа и публикации.

Князь Алексей Борисович Лобанов-Ростовский принадлежал к старинной российской аристократии. Его род восходил к Владимиру Мономаху, а достоверно установленная родословная свидетельствует о многих поколениях видных военных и политических деятелей, на протяжении столетий служивших Отечеству (См.: Петров П. Н. История родов русского дворянства. СПб., 1886. Т. 1. С. 202). Князь родился в 1824 г. и воспитывался в [45] Царскосельском лицее. Его служебная карьера сложилась блестяще, причем есть все основания утверждать, что этому способствовали не только знатное происхождение и громкое княжеское имя потомка Рюриковичей, но личные деловые качества и великолепные способности. А. Б. Лобанов-Ростовский за долгие годы службы проявил себя и на административном, и на дипломатическом поприщах. Достаточно сказать, что более десяти лет (1867-1878 гг.) он занимал пост товарища министра внутренних дел, а это были самые сложные годы осуществления реформ Александра II. Впоследствии он посол в наиболее важных для России в политическом отношении государствах при дворе падишаха в Константинополе, в Лондоне, а затем Вене. В начале царствования Николая II, весной 1895 г. Лобанова-Ростовского назначили министром иностранных дел. И на этом посту, тесно сотрудничая с министром финансов С. Ю. Витте, он принял активное участие в разработке российско-китайского договора о союзе и строительстве Китайской Восточной железной дороги. Он же являлся инициатором совместного дипломатического демарша России, Германии и Франции в отношении Японии, заставившего ее изменить условия несправедливого договора с Китаем и этим отчасти смягчившего японскую экспансию. За год с небольшим, что он возглавлял МИД, Россия предприняла важные дипломатические шаги и в Европе, в частности, в отношениях с Австро-Венгрией. Кстати, скончался Лобанов-Ростовский, возвращаясь из Вены, где проходили переговоры царя и императора Франца-Иосифа. В день его смерти, 18 августа 1896 г., Николай II записал в дневнике: “...для меня это почти незаменимая потеря” (Дневники императора Николая II. М. 1991. С. 183. ).

Хорошо знавший князя С. Ю. Витте оставил в своих воспоминаниях интересную, хотя и не лишенную доли сарказма характеристику. Он писал: “Лобанов-Ростовский был человек весьма образованный, очень светский: он отлично владел языками, очень хорошо владел пером, знал превосходно внешнюю сторону дипломатический жизни, был склонен к некоторым серьезным занятиям, как, например, к различным историческим исследованиям ...он не имел привычки посвящать делу много времени. Вообще ум у него был более блестящий, нежели серьезный...когда он сделался министром...он остался тем же, сохранив в себе основу своей натуры, т. е. крайнее легкомыслие” (Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 29-30. ).

Вероятно, последняя оценка Витте связана, в первую очередь, с забавным эпизодом министерской деятельности князя. Когда в Петербурге готовился к подписанию российско-китайский договор, один из главных его пунктов об оборонительном союзе против Японии в первоначальном тексте был составлен неверно: его можно было трактовать и как пункт о союзе против иных, третьих государств. Редакцию договора изменили, причем при непосредственном участии императора. Царь уведомил об этом Лобанова-Ростовского. Наступил день подписания договора, и неожиданно обнаружилось, что поправки в текст не внесены. Когда Витте в ужасе сказал об этом князю, тот, хлопнув себя по лбу, заявил: “Я и забыл сказать секретарям”. Впрочем, министр ловко вышел из положения. Он любезно сообщил китайской стороне, что сначала, перед подписанием договора, надо позавтракать, так как блюда могут испортиться. За время завтрака договор был исправлен.

На протяжении долгих лет Лобанов-Ростовский занимался отечественной историей, причем его исследования всегда выполнены на основании скрупулезного изучения источников и, в частности, архивных документов, рукописей из частных коллекций. Многие из них сейчас безвозвратно утеряны.

В основном его интересовало XVIII столетие. В известных журналах “Русский архив” и “Русская старина“он публиковал материалы об этой эпохе. Его перу принадлежит и “Русская родословная книга”, вышедшая первоначально в “Русской старине“в 1873-1876 гг. без указания имени автора, а в 1895 г. вторым, переработанным и дополненным, изданием. Это фундаментальное [46] исследование и сегодня является одним из важнейших пособий для изучения генеалогии дворянского сословия и российской государственности.

Как мы уже говорили, Лобанов-Ростовский собрал уникальную коллекцию документов по отечественной истории, занимался он и иконографией, и нумизматикой, имел замечательное собрание портретов исторических лиц. Один из фрагментов его наследия, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации, мы и предлагаем читателям.

Собственно рукопись, носящая название “Анекдоты об Императоре Павле I и его времени. Из рассказов князя Павла Петровича Лопухина. Август 1869 г. ” (В сокращенном варианте и с большими купюрами анекдоты под названием “Из рассказов о старине князя Павла Петровича Лопухи а, записанных князем А. Б. Лобановым-Ростовским в 1869 году после посещения Корсуня“были опубликованы в виде приложения в книге Н. К. Шильдера “Император Павел I” (СПб., 1901) и в последующих ее переизданиях), представляет собой записную книжку среднего формата в кожаном переплете. Кроме нее, есть и другая видимо, черновик. По содержанию они почти идентичны, хотя последняя читается с большим трудом. Но кое в чем они различны.

Из общего контекста забавных, хотя и фривольных преданий и анекдотов придворной жизни, рассказанных князем Лопухиным, выпадает история о зверском изнасиловании известной петербургской красавицы госпожи Араужо великим князем Константином Павловичем и его приближенными. Характерно, что А. Б. Лобанов-Ростовский не решился включить этот рассказ в беловой вариант рукописи. Мы считаем, однако, необходимым вкратце изложить его по черновым заметкам князя (ГАРФ. Ф. 778. Oп. 1. Д. 40. Л. 87-92).

Госпожа Араужо была женой крупного петербургского негоцианта и, следовательно, не принадлежала к придворному кругу. Великий князь неоднократно видел ее в обществе на различных увеселениях и предпринял настойчивые ухаживания в духе “галантного“века Вольтера и Дидро, но неожиданно для себя встретил твердое сопротивление. Через своих соглядатаев, а также благодаря деньгам и купленному на них сыщику ему удалось узнать, что означенная особа влюблена и верна возлюбленному. По условленным дням Араужо приезжала в своей карете якобы в гости к баронессе Моренгейм, в ее дом на Невском проспекте, вблизи лютеранской Петропавловской церкви. Оттуда, уже в другом экипаже, ехала к любовнику, чье имя так и осталось неизвестным. В один из таких дней, а именно 10 марта 1802 г. люди из свиты Константина подменили экипажи у дома Моренгейм и похитили несчастную Араужо. Поняв, что обманута и ей грозит опасность, она пыталась кричать, чтобы карету остановили, но ее удержали силой и, заставив замолчать, привезли в Мраморный дворец резиденцию великого князя. Здесь она была изнасилована Константином, вслед за цесаревичем его адъютантом, генералом Карлом Боуром, адъютантами, придворными лакеями и солдатами, бывшими на карауле в Мраморном дворце. Затем жертву положили в карету и отвезли в дом баронессы Моренгейм. На следующий день несчастная умерла.

По приказу Александра I цесаревич был арестован, так как молва о злодеянии быстро распространилась по Петербургу. “Сам Государь по чувствам своим к брату и, охраняя честь царского семейства, не мог смотреть на производство дела иначе, как сквозь пальцы. Кончилось тем, что цесаревич был оправдан, а преступление “оставлено в сомнении”. И это несмотря на то, что были известны свидетельские показания прислуги, баронессы Моренгейм, горничной Араужо, обывателей, видевших, как ее выносили из Мраморного дворца и помещали в экипаж. Наконец, сама умирающая Араужо в полубессознательном состоянии рассказала о случившемся. “Само собой разумеется, что приверженцы великого князя, любившие или, вернее, обожавшие его, старались прикрыть дело, другие не смели показать истину, третьи, даже семейство погибшей, были задарены”.

В российской истории имя Константина неразрывно связано с восстанием 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади, поводом к которому послужил [47] династический кризис. Еще в 1823 г., за два года до своей смерти, император Александр приказал составить манифест об отречении Константина в пользу младшего его брата Николая Павловича.

Манифест противоречил указу Павла I от 5 апреля 1787 г. о порядке престолонаследия, но в принципе вполне соответствовал правовой системе самодержавной монархии. К манифесту было приложено собственноручное письмо цесаревича Константина с просьбой освободить его от тех прав, которые он “по рождению может иметь”. Оба документа до смерти Александра держались в тайне, причем подлинники их хранились в Успенском соборе Московского Кремля, а копии в Государственном совете, правительствующем Сенате и Святейшем Синоде. Именно эта таинственность и породила недоразумение: гвардия не знала, кому, собственно, следует законным образом присягать; да и сам Николай 27 ноября присягнул, было, Константину. Это и дало возможность выступить заговорщикам членам тайного Северного общества (См.: Записки графа Е. Ф. Комаровского. М., 1990. С. 142).

Возможно, что вынужденное отречение Константина не в последнюю очередь было связано с нравственным обликом цесаревича, его жестокостью и необузданностью. В личности Константина, по свидетельству современников, не было ничего общего ни с сентиментальным царем-джентельменом Александром, ни с преклонявшимся перед понятием воинской чести и дисциплины Николаем I (См.: Мемуары кн. А. Чарторыжского и его переписка с императором Александром I. М., 1912. Т. 1. С. 260; Wolissewski К. La Raghe D Alexandre I. Paris, 1923. T. 1. P. 30; Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1974. С. 89-98; Мемуары графини Потоцкой (1794-1820). СПб. Б. г. С. 252 и др. ). Наряду с тем, что Константин с 1820 г. состоял в морганатическом браке с графиней Груздинской, в устранении его от престолонаследия определенную роль сыграло то, что Александр не забыл зверского преступления, совершенного братом. Впрочем, если бы следствие было проведено добросовестно и свершилось правосудие, цесаревича ждала бы и вовсе незавидная участь. А. М. Грибовский в своем дневнике в связи с похоронами великого князя Константина Павловича 11 августа 1831 г. в Петропавловском соборе записал: “Этот государь в молодости не знал границ своим желаниям, а после от царства отказался. Где девались гордость, кичливость, великие о себе думы, коими он равнял себя богам!” (Дневник А. М. Грибовского // Русский архив. 1893. Т. 1. С. 273).

В достоверности рассказа князя П. П. Лопухина нет оснований сомневаться. Доказательство тому опубликованное 30 марта 1802 г. официальное объявление с изложением фальшивой версии смерти госпожи Араужо. В нем детально изложены на основе конкретных свидетельств формальные обстоятельства дела. Например, по показаниям лакеев великого князя и баронессы Моренгейм точно определено время, в течение которого несчастная находилась в Мраморном дворце (около трех часов), описано и ее состояние. Но вопреки очевидности сам факт злодейства отвергается начисто, и говорится о “смертельном припадке потерпевшей”.

По словам князя Лопухина, событие это вызвало в Петербурге “широкие слухи”. Не трудно предположить, что они были более чем неприятны императорскому двору. И, надо сказать, что факт издания в Сенатской типографии двусмысленного официального”объявления”, которое должно было, видимо, пресечь распространение всяких пересудов, случай небывалый в истории российской юриспруденции. Он вполне подтверждает как виновность Константина, так и серьезное беспокойство императора возможностью того, что истина станет известна обществу.

Отзвуки происшедших событий немногим более 100 лет спустя нашли отражение в “Русском биографическом словаре”. В нем читаем: “...в 1802 г. разыгралась в Петербурге какая-то история, закончившаяся смертью француженки г-жи Араужо, история, которую общий голос связывал с великим князем, по поводу которой именным повелением назначено было особенное расследование и это расследование, не дав окончательных, вполне ясных результатов, оставляет повод сомневаться должно ли отделить эту историю от цесаревича...” (Русский биографический словарь. СПб., 1903. Стб. 175). [48]

Типографский экземпляр объявления редчайший раритет князь А. Б. Лобанов-Ростовский сумел разыскать. Он поместил его в черновом экземпляре своей записной книжки, которую вел в Корсуне, вклеив между страницами (ГАРФ. Ф. 978. Oп. 1. Д. 40. Л. 89).

Кстати, преступление великого князя упоминается в последней книге Ю. М. Лотмана. Но исследователю, к сожалению, была неизвестна подлинная правда об этом деле. Видимо, источником ему послужили отзвуки петербургских слухов, нашедшие искаженное отражение в чьих-то воспоминаниях. Лотман писал: “Константин в компании пьяных собутыльников дошел до того, что изнасиловал (жертва скончалась) даму, случайно забредшую в его часть дворца из половины Марии Федоровны. Император Александр вынужден был объявить, что преступник, если его найдут, будет наказан по всей строгости закона. Разумеется, преступник найден не был” (Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 190).

Биографические сведения о рассказчике правдивых анекдотов князе П. П. Лопухине приведены в авторском предисловии Лобанова-Ростовского. В дополнение следует лишь упомянуть, что Лопухины столбовой русский дворянский род (См.: Петров П. Н. Указ. соч. СПб., 1886. Т. 2. С. 33; Чулков Г. И. Императоры. М., 1991. С. 43). Одна из Лопухиных царица Евдокия Федоровна первая жена Петра Великого и мать царевича Алексея. В конце XVIII в. Лопухины возвысились, как говорит предание, благодаря камер-фрейлине Анне Петровне Лопухиной, бывшей фавориткой Павла I. Во всяком случае, ее отец Петр Васильевич в 1799 г. получил княжеское достоинство с титулом “светлости”, стал генерал-прокурором, а при Александре I министром юстиции и председателем Государственного совета. Его сыном и был собеседник Лобанова-Ростовского в Корсуни. В молодости он участвовал в войнах с Наполеоном, в кампании 1812 г. состоял при генерале А. П. Ермолове. Вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта. Скончался в 1873 г., не оставив потомства. С ним пресекся и род князей Лопухиных.

Вступительная статья, комментарии и подготовка текста к публикации А. В. ШАВРОВА, кандидата юридических наук, и И. М. СМИРНОВОЙ.

Император Павел одна из загадочных личностей нашей истории. Сведения, которые о нем напечатаны, неполны и неверны. Правда, довольно часто приходится слышать рассказы о его царствовании, но по большей части они оказываются или преувеличенными, или даже лишенными всякого исторического основания. К сожалению, чем меньше они вероятны, тем большую они находят веру, и, таким образом, составляется, можно даже сказать составилась, какая-то легенда, сквозь которую уже теперь подчас нелегко различить истину.

Не имея никакой предвзятой мысли, но желая хоть сколько-нибудь выяснить себе характер Императора Павла, я с прошлого года начал собирать материалы, а нынешним летом, в августе месяце, я с этою же целью отправился в Корсунь к князю Павлу Петровичу Лопухину. В наше время кн[язь] Лопухин чуть ли не последний очевидец Павлова царствования.

Узнав случайно, что меня занимает история Государя, который был благодетелем его отца, Лопухин обрадовался мысли, что я могу сочувствовать его воспоминаниям, и поручил своему внучатому племяннику П. П. Демидову ¹ пригласить меня к себе в Корсунь. Я, разумеется, не отказался от этого приглашения и до приезда моего с нетерпением ожидал той минуты, когда мне возможно будет потолковать с кн[язем] Лопухиным о грозных временах его Императора и порыться в его бумагах.

Ожидания мои оправдались не вполне. Документов у князя Лопухина я никаких не нашел: все бумаги, оставшиеся по смерти его отца (1827 г.), были взяты графом Павлом Ивановичем Кутайсовым ² по приказанию Императора Николая Павловича для представления Государю и никогда не были возвращены ³. Осталось мне расспрашивать старика и слушать его рассказы, но я мог пробыть в Корсуни всего девять дней, и, без сомнения, в столь короткое время трудно было выведать от него все то, что он мог бы припомнить; Каждый вечер я отмечал слышанное и передаю здесь со всею точностью, с сохранением даже, где возможно, выражений князя Лопухина.

Но прежде чем перейти к рассказам кн[язя] Лопухина, считаю не лишним дать некоторое понятие о самом рассказчике. Кн[язь] Лопухин сказал мне однажды мимоходом, что он родился в год взятия Очакова, т. е. в 1788 году ⁴. На 13-м или 14-м году был флигель-адъютантом Павла ⁵. В этом качестве жил во дворце и исправлял дежурство при Императоре (По камер-фурьерскому журналу князь Лопухин значится уже 29 марта 1799 г. дежурным адъютантом, а 4 апреля этого же года полковником и в должности генерал-адъютанта. Не скрывал ли князь Лопухин свои годы? Здесь и далее примечания А. Б. Лобанова-Ростовского). Император Александр немедленно по вступлении на престол переименовал Лопухина в камергеры и велел ему возвратиться к родителям, чтобы окончить свое воспитание. В 1806 году (окт[ябрь] 30-го) он поступил поручиком в кавалергардский полк (Шефом кавалергардов был Ф. П. Уваров) и снова назначен был флигель-адъютантом ⁶.

Бывши единственным сыном у отца, молодой Лопухин знал, что его со временем ожидало огромное состояние, и с увлечением предался самой разгульной жизни. Он был весьма красивой наружности, высокого роста. До сих пор он хвалится своими успехами в обществе, своим умением вести разом несколько любовных интриг и не верит в женскую добродетель. [50]

Это, однако, не помешало Лопухину влюбиться однажды не на шутку. Встретивши знаменитую красавицу того времени графиню Алопеус (Графиня Алопеус, урожденная Венкштерн, из Ганновера, была супругою графа Алопеуса (род[ился] [в] 1768 г., ум[ер] [в] 1831 г), нашего посланника в Берлине. Имела несколько детей. Из них сделалась известною Александра Лаферонне, родившаяся в Санкт-Петербурге в 1808 году.), он полюбил ее, по его словам, 1 января 1808 г. [и] в продолжение более 60 лет оставался ей верным. Правда, по собственному его сознанию, поведение его в этом отношении не может почитаться безукоризненным, но он оправдывает себя тем, что, несмотря на все свои посторонние развлечения, он оставался неизменным в своих чувствах к гр[афине] Алопеус; если же он когда-нибудь и признавался в любви, то всегда с откровенностью оговаривался, что есть на свете женщина, которую он любит более всего и всех! Таким образом, бывши назначен в 1817 году (окт[ябрь] 7-го) после Дм[итрия] Вас[ильевича] Васильчикова ⁷ командиром 2-й бригады 1-й уланской дивизии, стоявшей в окрестности Твери, он попеременно жил то в Твери, то в Петербурге и в каждом из этих городов имел любовную интригу; обе его любовницы сильно ревновали друг друга. Вдруг Лопухин, находясь в Твери, получает известие, что графиня Алопеус приехала в Петербург; он тотчас скачет, чтобы увидеть ее, а вслед за ним едет и тверская его любовница, полагая, что “накроет” его у петербургской. Она приезжает, видится с петербургскою особою, но не находит у нее Лопухина, и обе, убедившись взаимно, что он приехал для графини Алопеус, помирились. Как видно, любовь к прекрасной графине не очень стесняла Лопухина в его похождениях.

Между тем в петербургском обществе он считался завидным женихом, и многие матери искали, как бы сделаться его тещами; этого добивалась и княгиня Волконская, жена князя Петра Михайловича ⁸, желая выдать за него свою дочь Алину; но Лопухину было не до женитьбы; он о ней и слышать не хотел, и однажды, на вечере у княгини Голицыной, взбешенная княгиня Волконская, увидав графиню Алопеус, стала с жаром и во всеуслышанье упрекать ее в том, что из-за нее Лопухин не хочет жениться на ее дочери (Впоследствии, когда Alina Волконская вышла замуж, остряки говорили, что она не могла упросить хорошего и вышла за дурного. Княжна Александра Волконская вышла замуж за действительного статского советника Павла Дмитриевича Дурново).

Граф Алопеус умер в 1831 году, и наконец, после 25-летнего обожания, Лопухин женился на его вдове. Они были обвенчаны 30 октября 1833 года в церкви Демидова в Сан-Донато ⁹, близ Флоренции. Вскоре после свадьбы новобрачные отправились в Россию и поселились в Корсуни (Корсунь (Киевской губ[ернии] Каневского уезда) местечко с 22 деревнями и 50 000 десятинами [земли], пожалованными отцу князя Лопухина Императором Павлом. До того же времени Корсунь был староством, принадлежавшим графу Понятовскому, родному брату последнего короля Польского) ¹⁰.

Лопухину было тогда 45 лет, а жена его была двумя или тремя годами старше. Говорят, что она была ревнива и что, желая удалить своего мужа от всякого соблазна, она заставила его почти безвыездно жить в деревне, летом и зимою. Лопухин принялся за постройку нового дома вместо старого и за устройство великолепного сада, расположенного в живописной местности на скалистых берегах реки Роси. Князь Лопухин в особенности гордился своим домом, который он выстроил без архитектора и, как уверяет, в древнем русском стиле. До самого последнего времени у него был отменный оркестр, и каждую субботу в большой зале давались концерты, на которых играли музыку Бетховена, Моцарта, Россини и др. Для пения в церкви существуют и теперь два хора певчих. Вообще дом устроен был самым роскошным образом: изысканный стол, отличные и даже редкие вина, два полных состава прислуги, которые поочередно сменяются каждую неделю, словом, все барские затеи можно найти в Корсуни. Но все это, до самой кончины кн[ягини] Лопухиной (январь 1869 года), существовало для [51] удовольствия одних только хозяев и самого тесного кружка приближенных. Княгиня не любила гостей, в последние же годы, пережив всех своих детей от первого брака, она не покидала траура и сделалась еще недоступнее, чем прежде. Бывало, когда невзначай кто-нибудь из старых знакомых или даже из родных ее мужа заедет в Корсунь, она под предлогом болезни не являлась к столу. Я, впрочем, слышал, что это была женщина редкого ума и начитанности и что она в высшей степени обладала даром вести разговор в обществе. Детей у Лопухиных не было.

Хотя кн[язь] Лопухин состоял в близком родстве с некоторыми членами моего семейства, но я его вовсе не знал и, приехавши в Корсунь, увидел его в первый раз в моей жизни.

Он бодрый и свежий старик. Говорит весьма охотно и изъясняется одинаково свободно на русском, французском и на немецком языках. В обхождении чрезвычайно любезен; я даже должен признаться, что чрезмерная его вежливость иногда смущала меня: в нашем поколении мы уже отвыкли от подобного обращения. Без преувеличения можно сказать, что кн[язь] Лопухин представлял собой тип старого русского барина, в самом полном и достойном смысле этого слова. Впечатление, которое я вынес после моего девятидневного пребывания, было самое приятное, самое симпатичное. Этому способствовало, может быть, и то, что с первого нашего свидания звук его голоса показался мне знакомым: он мне напомнил другого старика, которого я искренне любил и уважал.

Кн[язь] Лопухин, несмотря на свои преклонные лета, сохранил всю свежесть своей памяти. При этом в разговорах со мною постоянно отражались вся его прямота и добросовестность. Нередко на мои вопросы он добродушно отвечал, что не знает или боится ошибиться. Если вспомнить, что кн[язь] Лопухин почти постоянно вел самую рассеянную жизнь и как бы с особенным старанием избегал всякого напряжения ума или воли, то необходимо заключить, что все рассказанное им он потому только знает, что не мог не знать; чего он не видел или не слышал сам, то было ему сообщено его семейством или достоверными людьми, с которыми он был в весьма близких отношениях.

Но предупреждаю, старик любит рассказывать анекдоты не совсем приличные. Прошу не взыскать: ради исторической точности я не почел себя вправе что-либо пропустить.

Лопухины принадлежат к древнему российскому дворянству. Из их рода была первая супруга Петра Великого, и вследствие этого родства с царскою фамилиею Лопухины были взысканы милостями и пожалованы богатыми поместьями. Но счастье продолжалось недолго. Как только Петр стал остывазь к своей супруге, положение Лопухиных при дворе изменилось, а с удалением Царицы Евдокии они окончательно впали в опалу: их причислили к противникам всех нововведений, отобрали у них жалованные поместья и некоторых из них отправили в дальние города в ссылку. Одинаковой участи со всем своим семейством подвергся и стольник Алексей Киприанович Лопухин, некогда весьма любимый Царем: его сослали в принадлежавшее ему небольшое имение по названию Красный Яр, в нынешней Псковской губернии Порховского уезда.

В ссыльном указе сказано было, что имение это оставляется ему на пропитание, почему Лопухин и считал себя только временным владельцем Красного Яра. Он жил в изгнании, а между тем новые личности возвышались вокруг Царя-преобразователя, и между ними самое видное место занял бывший блинщик, а в то время уже светлейший князь Меншиков. Случилось, что Красный Яр вдруг очутился лежавшим среди пространных поместий светлейшего. Этот клочок чужой земли колол глаза нового вельможи, который решился во что бы то ни стало завладеть им. Для этого он придумал средство довольно простое. Так как на все миролюбивые предложения продать эту [52] землю Лопухин постоянно отзывался, что не имеет на то права, и ссылался на царский указ, то Меншиков, наскучив подобным упирательством, послал в Красный Яр драгуна с приказанием немедленно привезти строптивого Лопухина в Петербург. Драгун явился в Красный Яр, взял Лопухина и доставил его в дом светлейшего на Васильевский остров. Когда Лопухин допущен был к князю, князь снова предложил ему продать свое имение, и снова Лопухин стал отговариваться невозможностью исполнись его желание. Тогда Меншиков, не вдаваясь в дальнейшие рассуждения, почти насильно вручил ему мешок с деньгами и сказал, что дает за Красный Яр цену хорошую, но теперь имение это им куплено и что Лопухин не сможет более туда возвращаться, за сим Лопухина выпроводили на улицу.

Пораженный неожиданностью и не имея в столице ни родных, ни знакомых, Лопухин не знал, куда идти, и в раздумье, с мешком в руках присел на крыльцо Меншикова дома.

Пока он размышлял о своей судьбине, проехал Петр, узнал его и, остановившись, спросил, что он тут делает. Лопухин чистосердечно рассказал ему свое приключение. Государь вышел из экипажа, взял Лопухина с собою и вошел к кн[язю] Меншикову. Царь шутить не любил; любимцу досталось порядочно; а затем, обращаясь к Лопухину, Петр сказал: “А ты отправляйся назад в свое имение. Деньги, которые получил Ты от князя, оставь себе. Князь тебе их жалует за то, что побеспокоил тебя”.

Красный Яр до настоящего времени принадлежит Лопухиным. В тамошней церкви находится их семейный склеп.

Отец нынешнего владельца Корсуни, князь Петр Васильевич Лопухин, происходит от родного брата Алексея Киприановича. Он родился в 1744 году ¹¹ и скончался 6 апреля 1827 года. Поступил на службу еще при Императрице Елизавете Петровне (В списке Воинскому департаменту значится, что в службе с 1760 года) ¹². В то время офицеру нельзя было обойтись без экипажа, но чтобы дать мне понятие о тогдашней ценности денег, кн[язь] Лопухин говорил мне, что отец его купил себе совершенно новую английскую карету за 80 рублей.

Князь Петр Васильевич хорошо помнил Елизаветинские времена. В это царствование разврат при дворе достиг крайних пределов; Императрица предавалась ему почти открыто, и вот, между прочим, что Петр Васильевич рассказывал своему сыну как факт совершенно достоверный.

В последние годы своего царствования Императрица Елизавета не хотела иметь постоянных любовников, но для удовольствия своей необузданной страсти наслаждения она поочередно выбирала унтер-офицеров внутреннего караула, на который наряжались люди рослые и красивые. Им обыкновенно не говорили, куда их ведут, но угадать было не трудно. Караул содержался и в уборной Императрицы, где хранились драгоценные вещи; часовые, которые становились в эту комнату, назывались от этого уборными унтер-офицерами.

Однажды Императрица, войдя в уборную, подошла к окну и, нагнувшись, чтобы облокотиться, стала смотреть на улицу (Дворец, в котором жила в последнее время Императрица Елизавета и в котором она скончалась, находился у Полицейского (тогда Зеленого) моста и занимал четвероугольник, образуемый Невским проспектом, Мойкою, Кирпичным переулком и Малою Морскою). Часовой, который, вероятно, был из тех, кого Императрица уже отмечала, тихонько подошел к ней сзади и начал ее ощупывать, сперва сверх платья, потом далее. Она нисколько не пошевельнулась. Одобренный этою неподвижностью, он приступил к упражнению менее поверхностному. Императрица осторожно повернула голову и милостивым голосом спросила: “Кто нас?” Унтер-офицер хотел было остановиться. “Продолжайте, сказала она. Это нам приятно”. [53]

Я заметил князю Лопухину, что эти слова, будто сказанные при подобном же случае, обыкновенно приписываются Императрице Екатерине II; он мне ответил, что это не справедливо и что, по свидетельству его отца, анекдот этот действительно происходил с Императрицей Елизаветой.

В царствование Екатерины Петр Васильевич (Петр Васильевич Лопухин, генерал-поручик, генерал-губернатор ярославский и вологодский, кавалер ордена Св. Владимира 2-й степени, в службе показан с 1760 года, в чине с 23 марта 1791 года (список Воинскому департаменту на 1796 г. стр. 56). ) был генерал-поручиком, имел орден Св. Владимира 2-й степени и правил должность генерал-губернатора в Ярославском и Вологодском наместничествах, а при воцарении Павла 17 декабря 1796 года переименован в тайные советники и назначен сенатором в Москву ¹³. Хотя при этой перемене Лопухин получил Александровскую ленту, но назначение свое из генерал-губернатора в сенаторы очень почитал для себя понижением по службе.

Князь Павел Петрович имел глубокое почтение к памяти своего отца. По его словам, Петр Васильевич был человек даровитый и в особенности отличался необыкновенными легкостию и быстротою работы.

Этими качествами он и обратил на себя внимание Императора Павла с самого начала его царствования. Когда Император приехал в Москву для коронования (в апреле 1797 года ¹⁴), в числе прочих сенаторов представлялся ему и Петр Васильевич.

На этом общем представлении Павел расспрашивал каждого о его прошедшей службе и, узнав, что в предшествовавшем царствовании Лопухин был наместником в Ярославле ¹⁵, приказал ему не уезжать из дворца. Когда же представление кончилось, Император, получивший в тот же день прошение по какому-то ярославскому делу, передал это прошение Лопухину с приказанием представить себе по ономуичный доклад. Лопухин, по выходе из дворца, тотчас навел в московском Сенате все нужные справки, сообразил с[о] своими собственными воспоминаниями и, проработав всю ночь, успел на следующий день в 6 часов утра явиться во дворец с готовым докладом. Павел был в восторге и от быстрого исполнения своей воли, и от самого доклада.

И он стал поручать Лопухину во время пребывания своего в Москве другие дела и каждый раз Лопухин с тою же быстротою и аккуратностию представлял ему на следующее утро требуемую работу. В изъявление своей признательности Император пожаловал дочь Лопухина, Анну Петровну, в фрейлины. Назначение это последовало, когда Император Павел еще не имел случая видеть Анну Петровну. (Князь Павел Петрович настаивал на этом обстоятельстве.) Государь был так доволен усердием и способностями Петра Васильевича, что взял его с собою в путешествие (в Казань?) ¹⁶.

В августе 1798 года Петр Васильевич был вызван в Петербург ¹⁷. Хотя он и знал, что едет на постоянное житье (Он был назначен генерал-прокурором на место князя Алексея Борисовича Куракина 8 августа 1798 г. Почтение князя Лопухина к памяти его отца весьма понятно и достойно всякого уважения. Я нисколько не хочу сомневаться в справедливости его рассказа о представлении в Москве, но в то же время следует припомнить, что неимоверно быстрое возвышение Лопухина объясняется главным образом покровительством князя Безбородко и расположением Павла к его дочери Анне Петровне), он прибыл в Петербург один, оставив свое [54] семейство в Москве. Он желал сперва устроиться и купил на Дворцовой набережной дом, [когда-то] принадлежавший Ивану Ивановичу Бецкому ¹⁸ (ныне [дом] Жеребцова). Он был в то время о двух балконах и был смежным с домом графини Скавронской, вскоре вышедшей замуж за графа Литту ¹⁹ (ныне дом Лохницкого).

Все семейство Петра Васильевича, в том числе и Анна Петровна, переехало в Петербург только после приобретения этого дома.

Первая жена Петра Васильевича Лопухина, Прасковья Ивановна, была урожденная Левшина ²⁰. Мать ее, урожденная княжна Львова, Анна Ивановна Левшина, пользовалась большим уважением в обществе, а с появлением ее внучки, княгини Анны Петровны Гагариной, при дворе заметно было к ней и особенное расположение Императора Павла. Она везде была известна под именем бабушки Анны Ивановны; сам Император в шутку называл ее этим именем.

Анна Ивановна была всеми любима за то, что умела пользоваться благосклонностью Императора, чтобы делать много добра; часто люди, ей вовсе незнакомые, были ею облагодетельствованы.

Анна Ивановна сохранила свое преобладающее положение в семействе Лопухиных и после того, как Петр Васильевич, лишившись своей первой жены, вступил, недолго спустя, в новый брак; дети, рожденные от этого второго брака, наравне с прочими не иначе ее звали, как бабушкою Анною Ивановною и обходились с нею с величайшею почтительностью.

Она имела собственный дом на Невском проспекте, напротив Малой Морской. Зимою она там и жила; но летом следовала за двором и постоянно имела помещение в загородных дворцах во время пребывания в них императорской фамилии.

торая жена Петра Васильевича мать нынешнего князя Лопухина была Екатерина Николаевна Шетнева (Умерла в сентябре 1839 г. Отец ее, Николай Дмитриевич Шетнев, правитель Вологодского наместничества, в службе с 1756 г., в чине генерал-поручика с 28 июня 1796 г. (был при Лопухине, генерал-губернаторе). Список Воинскому департаменту и административной коллегии, где означен генерал-майором). Князь Лопухин, видимо, не любил говорить о ней. Когда в день моего приезда он повел меня в свой кабинет и стал называть все семейные портреты, висевшие на стенах, в том числе и великолепный портрет масляными красками первой жены Петра Васильевича, меня несколько удивило в этом весьма полном собрании отсутствие всякого изображения его матери.

Небольшой портрет ее, писанный в старости, я увидел только в маленькой гостиной покойной княгини Лопухиной. Но я не расспрашивал старика, потому что угадывал причину этой странности. Он имел много неприятностей с[о] своею матерью ²¹. Говорят, что перед тем, чтобы выйти за Петра Васильевича, Екатерина Николаевна была любовницей [55] князя (в то время еще графа) Безбородки ²² и что этому обстоятельству Лопухин обязан был в значительной мере и назначением в Ярославское наместничество, и последующим своим возвышением. Безбородко, оказавший большие услуги Императору Павлу при его воцарении ²³ и вследствие этого пользовавшийся особенною его милостью, действительно покровительствовал Лопухину: он указал Императору Павлу на Лопухина при удалении князя Алексея Борисовича Куракина ²⁴ от должности генерал-прокурора (8 августа 1798 года), а по смерти Безбородки (6 апреля 1799 года) Лопухин не удержался на своем месте: 7 июля того же 1799 года он был уволен от всех дел. Кроме того, из записок Саблукова ²⁵ и графа Комаровского ²⁶ известно, что Екатерина Николаевна Лопухина не составляла исключение из тогдашней распущенности нравов и, будучи женою Петра Васильевича, имела связь с Федором Петровичем Уваровым ²⁷, который вместе с семейством Лопухина переехал из Москвы в Петербург и тогда же (3 сентября 1798 года) определен из полковников Кирасирского полка тем же чином в Конную гвардию, 18 октября того же 1798 года Уваров назначен генерал-адъютантом, а в следующем году 9 августа 1799 года шефом кавалергардов. Впрочем, если верить свидетельству Мертваго ²⁸, а отвергать его нет никакого основания, то сам Петр Васильевич Лопухин не мог служить примером супружеской верности.

Князь Лопухин не может говорить об Императоре Павле без самого трогательного чувства признательности. При имени Павла нередко слезы навертываются на его глаза. Государь, по его словам, вовсе не был тем сумрачным и подозрительным тираном, каким его умышленно представляют. Напротив того, природными его качествами были откровенность, благородство чувств, необыкновенная доброта, любезность и весьма острый и меткий ум. Когда он был в хорошем расположении духа, нельзя было найти более приятного и блестящего собеседника; никто в этом отношении не мог с ним сравниться, не исключая и Императора Александра II, об уме и любезности которого так много говорят.

Император Павел любил шутить, понимал шутку и не сердился, когда сам иногда делался предметом невинной забавы. Этому можно бы привести несколько примеров; князь Лопухин припомнил следующий.

Двор был в Гатчине. Император по обыкновению каждое утро выезжал верхом, и всем известны были часы этих прогулок. В лейб-гусарском полку был юнкер, некто Ваксель, сын генерала Вакселя (В списке Воинскому департаменту на 1796 год означены два Вакселя: Петр Ваксель, Киевского карабинерного полка премьер-майор (сверх комплекта), на службе с 1777 г., в чине с 1 января 1794 г. и Александр Васильевич Ваксель (премьер-майор), кригс-шталмейстер при Главном кригс-комиссариате, на службе с 1789 г., в чине с 17 октября 1793 г), который женился во втором браке на Любови Ивановне Демидовой. У Вакселя было весьма красивое, несколько женское лицо. Император его еще не знал. Как только он был произведен в офицеры, он поехал в Петербург и заказал себе полное дамское платье. Когда оно было готово, он оделся в амазонку и поехал верхом прогуливаться в парк в те часы, в которые он мог рассчитывать, что встретит Императора. Действительно, несколько дней кряду Император встречался с прекрасною наездницею; он обратил на нее внимание и однажды со свойственной ему приветливостью, начав с нею разговаривать, спросил, откуда она и почему постоянно прогуливается в самых отдаленных аллеях, а не вблизи дворца. Получивши в ответ, что незнакомка недавно приехала в столицу и что, как ей сказали, запрещено подъезжать слишком близко к дворцу, Император тотчас отдал приказание, чтобы ее всюду и беспрепятственно пропускали; но так как верхом не совсем удобно было разговаривать, Государь предложил ей свидание в одном известном павильоне Гатчинского парка. Этот павильон стоял на острове; единственный доступ к нему был посредством плота, [56] и когда Император переправлялся на остров, то никого туда уже не пускали. Незнакомка согласилась. Но в назначенный день и час Император напрасно ее ожидал: она совершенно исчезла. Приказано было полиции непременно узнать, кто эта дама, но все разыскания остались безуспешными. Впоследствии Император узнал истину и сам смеялся над своим приключением. Ваксель не подвергся никакому наказанию.

По уверению князя Лопухина, пресловутой ссылки целого полка, как говорят, Конной гвардии с плаца прямо в Сибирь никогда не было; это один из тех злонамеренных вымыслов, коими так щедры насчет Императора Павла ²⁹. Саблуков, служивший полковником в Конной гвардии, также ничего не говорил об этой ссылке в Сибирь, хотя и упоминал о переводе полка в Царское Село, где он простоял весь 1800 год.

Причину этого перевода в Царское Село Комаровский объясняет тем, что на параде, бывшем 6 января 1800 года для освящения знамен и штандартов, Конная гвардия, проходя церемонимейным маршем мимо Государя, так его прогневала, что он приказал ей в тот же день выступить в Царское Село. Но здесь, по-видимому, память изменяет графу Комаровскому. Следует заметить: 1) что 6 января 1800 года вовсе не было парада. Из камер-фурьерского журнала видно, что 1800 года января 5-го Император после развода в экзерциргаузе ³⁰ действительно выехал верхом на плац перед дворцом, чтобы назначить места для войск по случаю предстоящего праздника следующего дня; но на следующий день, 6 января, мороз был больше 5 градусов, а именно 8 градусов, а потому войска не были расставлены перед дворцом, и Император, как обыкновенно, присутствовал только у развода; 2) новый штандарт (с надписью “Благодать”) уже дан был Конной гвардии за год перед тем, т. е. 6 января не 1800, а 1799 года, когда о переводе полка в Царское Село и речи не было, и эти штандарты употреблялись полком до самого 1808 года.

Как же, спросил я князя Лопухина, согласить то, что Вы говорите о доброте и благодушии Императора Павла, с другими сведениями, коими, однако, пренебрегать нельзя. На это он ответил мне, что, действительно, Государь был чрезвычайно раздражителен и не мог иногда сдерживать себя, но что эта раздражительность происходила от природного его характера и была последствием одной попытки его отравления. Князь Лопухин уверял меня с некоторою торжественностью, что этот факт известен ему из самого достоверного источника. Из последующих же моих разговоров с ним я понял, что это сообщено было самим Императором Павлом княгине Гагариной. Быв еще великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нем (Лейб-медик при великом князе Павле Петровиче, коллежский советник Иван Фрейганг?), угадал, что великому князю дали какого-то яду и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенной; его неукротимые порывы гнева были не что иное, как “болезненные” припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным образом. Князь Лопухин был несколько раз свидетелем подобных явлений: Император бледнел, черты его лица до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков была не всегда одинакова. Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему, то не было примера, чтобы он не отменил своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева. [57]

К какому году должна быть отнесена эта попытка отравления, князь Лопухин не мог определить (Некоторые соображения позволяют допустить возможность этой попытки в первой половине 1778 года), но в подтверждение сказанного им привел следующий случай, коего он был свидетелем.

Осень 1800 года была сырая и дождливая. Несмотря на это, Император продолжал оставаться в Гатчине, потому что все надеялся переехать прямо в Михайловский замок (В этом году в сентябре месяце происходили около Гатчины большие маневры, на которых Государь остался крайне недоволен лейб-гусарами и Конной гвардией. Переехал из Гатчины в Санкт-Петербург в Зимний дворец 1 ноября) ³¹, постройку которого он всеми мерами торопил. В Гатчине, как и везде, Государь обыкновенно присутствовал при смене караула. Если встать на дворе Гатчинского дворца спиною к главному [фасаду], то новый караул, вступая на двор, строился в три шеренги у левого флигеля дворца, в то время как старый караул делал то же самое на противоположной стороне у правого флигеля, возле гауптвахты. Государь стоял посреди двора и командовал смену. Когда караул наряжался от какого-нибудь кавалерийского полка, то нижние чины вступали пешими на двор, а караульный офицер выезжал верхом: он должен был тихим шагом подъехать к Императору, рапортовать, что к его Императорскому величеству он такого-то полка в караул наряжен, затем он тем же шагом отъезжал от Государя, спешивался и становился у правого фланга первой шеренги своего взвода. Вступал караул от лейб-гусарского полка; при нем офицером был Тутолмин Дмитрий Федорович. У Тутолмина лошадь была ретивая; он не мог ее сдержать и, подъезжая к Императору, обрызгал его грязью с ног до головы. Мгновенно Государь пришел в крайнее раздражение и начал кричать. Тутолмин тотчас повернул назад, подъехав к караулу, соскочил с лошади и встал на свое место. Император бросился на него с поднятою тростью; увидав это, Тутолмин побежал между шеренгами; Император за ним; погоня длилась некоторое время; наконец Тутолмин скрылся вовсе. Император не кончил развод и возвратился во дворец. Страшно было взглянуть на него. На следующий день, отпуская караул, Государь, как только увидел Тутолмина, подошел к нему, положил руку на его плечо и ласково сказал ему при всех: “Благодарю тебя; ты вчера спас от беды и себя, и меня” ³².

В другой раз Император встретил на улице одного голштинца, служившего офицером в одном из гвардейских полков и лично известного ему по своей прежней службе в гатчинских войсках имени его князь Лопухин не мог припомнить. Император заметил на нем какую-то неисправность в форме и стал его бранить. Офицер хотел было оправдаться. Император, еще более раздраженный, ударил его своею тростью. На другой день он позвал к себе этого офицера, извинился перед ним, дал ему щедрое вознаграждение и сверх того назначил пенсию, но в то же время приказал ему подать в отставку и отправиться назад в свое отечество. “Потому, сказал он, что в русской армии не может оставаться офицер, претерпевший оскорбления” ³³.

К несчастью, продолжал князь Лопухин, были около Императора люди злонамеренные, которые пользовались его [58] раздражительностью, а в последнее время даже возбуждали ее, чтобы для своих целей сделать Государя ненавистным. Хотя повеления о наказаниях и ссылках и объявлялись большею частью Тайною экспедициею ³⁴, но Обольянинов ³⁵ был только беспрекословным исполнителем приказаний, которые получал. Он не был подстрекателем. Главная роль в этом гнусном деле, бесспорно, принадлежала графу Палену ³⁶.

При Императоре Павле находился шут, Иванушка-дурачок, всегда одетый в смешной разноцветный костюм. Он был вовсе не глупым человеком. В 1799 году, за несколько дней до Петрова дня (29 июня), князь Петр Васильевич Лопухин имел обыкновенный свой доклад у Государя. В соседней зале придворные, зная, что Лопухин в качестве генерал-прокурора докладывал по многим наградным спискам, вели между собою оживленный разговор и предавались разным догадкам о том, что кого ожидало к тезоименитству ³⁷ Императора.

Так как Иванушка имел во всякое время свободный вход в кабинет Государя, то кто-то из них и попросил его войти туда и подслушать, что говорится. Иванушка пошел. Через несколько времени он возвращается; все и обступили его с вопросом: “Ну, что?” “Да вот что, сказал он. Лопухин сидит напротив Царя и докладывает: “Потому, посему, ничего никому”, и Царь ему в ответ: “Быть посему”.

Иванушка-дурачок жил сперва у Воина Васильевича Нащокина (Воин Васильевич Нащокин был сыном Василия Александровича Нащокина, коего записки напечатаны в Санкт-Петербурге в 1842 году. Из этих записок видно, что он родился 31 июля 1742 года, что настоящее его имя было Доримедор и что он начал службу в Измайловском полку. В 1775 году был генерал-майором и кавалером Св. Анны). Этот Нащокин известен был своими жестокостями. Во время польской войны он придумал своего рода забаву: он загонял в реку или в пруд десятка два или три поляков, а сам, стоя на берегу со своими солдатами, приказывал стрелять в этих несчастных и тешился, как они ныряли. Он это называл “охотиться на диких уток”.

По смерти Нащокина Иванушка шатался некоторое время по Москве; наконец был принят в дом Петра Васильевича Лопухина. Когда же Лопухины все переехали в Петербург, то с ними переехал и Иванушка и уже от них, понравившись Государю, поступил во дворец ³⁸.

Имя княгини Анны Петровны Гагариной, сестры князя Лопухина (хотя и от другой матери ³⁹), уже несколько раз встречалось в наших разговорах, но только вскользь, и я как-то совестился допытываться старика. Предмет был весьма щекотливый. Однако благодаря тому, что князь Лопухин мало-помалу сам увлекался воспоминаниями о своей молодости, я мог узнать от него следующие подробности.

Анна Петровна родилась 8 ноября 1777 года. Любопытно, что, когда она была еще ребенком, ей было предсказано одною гадальщицею, что она сделается знатною дамою и т. д. и будет носить четыре ордена. Четыре ордена для женщины в то время не было мыслимо. Но предсказание сбылось в точности: в царствование Императора Павла Анна Петровна имела титул фрейлины, кокарду статс-дамы ⁴⁰, большой крест Св. Екатерины II знак Мальтийского ордена. Известно, что по водворении Мальтийского ордена в России в 1798 году Император Павел раздавал знаки оного и дамам, впрочем, весьма немногим. По “Месяцеслову” 1802 года только две статс-дамы значатся кавалерами ордена Св. Иоанна Иерусалимского графиня Екатерина Васильевна Литта ⁴¹ и княгиня Анна Петровна Гагарина.

Нельзя сказать, чтобы Анна Петровна была красавицею, но и нельзя было ее не заметить; она поражала своими большими черными глазами и густыми, черными, как [59] смоль, волосами. Волосы ее были до того черны, что имели синеватый отлив.

Наклонность к ней Императора Павла проявилась вскоре по прибытии ее вместе с семейством из Москвы в Петербург ⁴². Под влиянием рыцарского чувства Император доискивался взаимности, но княгиня Анна Петровна употребляла все старания, чтобы отклонить его любовь.

Когда же Государь сделался уже слишком требовательным, она решилась ему сказать, что не может любить его, потому что сердце ее не свободно и принадлежит майору князю Гагарину ⁴³, находившемуся в то время в армии Суворова в Италии.

Павел во всю жизнь свою имел порывы великодушия. Он тотчас предписал Суворову прислать Гагарина курьером в Петербург с известием о первом счастливом событии. Суворову исполнить это приказание было не трудно: победы следовали за победами, и 11 июля 1799 года Гагарин привез известие о двукратном поражении Макдональда при Треббии ⁴⁴. Награды посыпались на счастливого вестника ⁴⁵. Но прошло еще более полугода, пока Император решился довершить свой великодушный подвиг. Видясь ежедневно с Анною Петровною, Император почитал ее своим другом и привык в ее обществе отдыхать от своих занятий. Свадьба ее с Гагариным, уже произведенным в генерал-адъютанты, все откладывалась и только 8 февраля 1800 года была отпразднована при дворе со всевозможною пышностию.

После свадьбы Император продолжал по-прежнему посещать княгиню Гагарину; но великодушие его постепенно истощалось, и страсть брала свое. Он стал настойчивее домогаться любви Анны Петровны. Она не уступала, и сопротивление ее часто порождало ссоры с самодержавным обожателем.

Одна из таких ссор случилась летом 1800 года во время пребывания двора в Царском Селе. Кстати, во время царствования Императора Павла это было едва ли не единственное его пребывание в любимом дворце его матери. Двор оставался тут две недели (с 17-го по 31 июля). Само собою разумеется, что княгиня Гагарина находилась в числе приближенных лиц, следовавших за двором, и ей отведена была квартира в самом дворце. Император заходил к ней по обыкновению весьма часто и не переставал твердить о своей любви. Однажды он сделался столь предприимчивым, что княгиня решилась бежать в Петербург. Не без препятствий удалось ей это исполнить. Придворная ее челядь, всегда чуткая к своим выгодам и, вероятно, уже понимавшая желание Государя не отпускать княгиню от себя, отказала ей в придворной карете. Тогда Анна Петровна решилась уйти из дворца пешком, чтобы самой отыскать какой-нибудь частный экипаж. Эта решимость заставила прислугу одуматься, и едва княгиня вышла из Дворца, как ей подана была придворная карета, в которой она и уехала в Петербург.

Брат ее, князь Лопухин ⁴⁶, сведав, что она в крайнем волнении отправилась в город, и не постигая причины столь неожиданного отъезда, пожелал немедленно следовать за сестрою, но будучи флигель-адъютантом, не мог отлучиться без разрешения Государя. Он тотчас явился к Императору и просил позволения ехать в Петербург. Павел был сильно не в духе и закричал: “Болван! На что тебе?” Лопухин объяснил, что он желал бы поскорее видеть свою сестру, потому что, как ему сказали, она уехала в Петербург совсем расстроенная. [60]

Весть эта, как громом, поразила Императора. Огвечая на собственную свою мысль, он сказал по-французски: “Tout cela, се sont des exagerations” (Все это преувеличение (фр.) (прим. ред.)). Однако отпустил Лопухина, но тут же решил, что сам повидается с княгинею Гагариной.

Императору нужно было на другой день ехать в Петербург, чтобы присутствовать на погребении великой княжны Марии Александровны ⁴⁷, дочери великого князя Александра Павловича, скончавшейся 27 июля. Императрица ⁴⁸, вся императорская фамилия и весь двор должны были находиться на этой церемонии. Случай представился неудобным для любовных объяснений. Тогда Государь вспомнил, что на Адмиралтейской верфи достраивался 130-пушечный корабль, названный в честь княгини Гагариной “Благодать” ⁴⁹. Месяца три тому назад (3 мая) уже пробовали его спустить в присутствии Императора и всего двора, но неизвестно, почему он остановился на фундаменте, и работы около него все еще продолжались. Император призвал адмирала графа Кушелева ⁵⁰ и приказал ему, чтобы на другой день похорон, а именно 1 августа, был бы в Адмиралтействе торжественный спуск “Благодати”. Кушелев боязливо заметил, что корабль еще не совсем готов, но Император ничего не хотел принимать во внимание и остался при своем повелении.

31 июля вся императорская фамилия прибыла в Петербург. После похорон Императрица Мария Федоровна в тот же день отправилась в Гатчину, а Император остался в Петербурге.

На следующий день, 1 августа, согласно отданному приказанию происходил спуск “Благодати”. Княгиня Гагарина, главная виновница этого торжества, присутствовала на нем вместе со всеми придворными. В этот раз все удалось Императору. “Благодать” сошла в воду, а он помирился с княгиней Гагариной. Он пробыл в городе еще до следующего дня, 2 августа, и с тех пор ссоры их прекратились.

Князь, помолчав немного, прибавил, что в то время понятия и нравы были совсем иные, чем теперь. Ни докучливые преследования Императора, ни возвращение княгини Гагариной ко двору не представляли ничего особенного, ничего, что бы не могло случиться с каждым.

Князь Петр Васильевич между тем проживал в Москве; он туда снова переехал после того, как выдал Анну Петровну замуж и отдал ей в приданое свой дом на Дворцовой набережной (каждой из других дочерей ⁵¹ при замужестве он давал по 200 000 рублей). Когда ему говорили о положении княгини Гагариной при дворе, он обыкновенно отвечал: “Пока она была в девицах, я по отцовской обязанности ее защищал; теперь она замужем, у нее есть защитник, мне до них дела никакого нет”.

По смерти Императора Павла Гагарин назначен был посланником при короле Сардинском, имевшем в то время пребывание в Риме. Он отправился туда с женою и сестрою, княжною Екатериною Гавриловною (Княжна Екатерина Гавриловна вышла потом за князя Никиту Сергеевича Долгорукова). В одной карете ехали князь и княгиня, а в другой княжна Екатерина Гавриловна с аббатом Обри (Aubry), бывшем библиотекарем старого князя Лопухина. Аббат Обри давно уже ухаживал за княжною Гагариной, но дорогою сделался до того смелым, что она принуждена была остановить карету и объявить своему брату, что с аббатом дальше ехать не может. Аббата попросили выйти из кареты и оставили среди дороги.

Гагарины оставались в Италии до 1803 года, в этом [же] году возвратились в Россию. В числе вещей, которые они тогда переслали в Петербург, находился портрет княгини, писанный знаменитою Ангеликою Кауфман ⁵². Все вещи прибыли благополучно, но ящик с портретом пропал, и, несмотря на все разыскания и на обещанное князем Петром Васильевичем вознаграждение в 3000 франков (цена, уплаченная Ангелике [61] Кауфман), этот портрет никогда не отыскался.

В 1805 году (25 апреля) княгиня Анна Петровна скончалась на 28-м году от рождения в чахотке, после родов. Ребенок ее прожил только несколько недель.

Справедливо заметил князь Лопухин, что нравы того времени были не то, что теперь и слава Богу. “Предание свежо, а верится с трудом”. Слушая моего почтенного хозяина, я иногда всматривался в него, не испытывает ли он мою доверчивость? Но вскоре спокойное, добродушное выражение его лица рассеивало возникавшие во мне сомнения.

Чрез эти колебания проходил я, между прочим, при следующем рассказе.

Великая княгиня Анна Федоровна (Родилась 12 (23) сентября 1781 г. Вышла замуж 26 февраля 1796 г) ⁵³ была очень хороша собою: имела правильные черты лица, стройный стан и вообще нечто весьма привлекательное. Ей не было 15 лет, когда она вышла за великого князя Константина Павловича (Родился 27 апреля 1779 г), которому был 17-й год. Этот ребяческий брак, как и следовало ожидать, имел весьма прискорбное последствие. Великий князь не мог быть руководителем своей жены. Напротив того, его заносчивый характер, его низкие наклонности, его распутное поведение с ранних лет имели на великую княгиню самое пагубное влияние. Сначала казалось, будто он ее любит, но он любил ее по-своему, для того только, чтобы при случае похвастать ее красотою, причем иногда с обыкновенною своею грубостью, не щадил даже ее стыдливости. Так, например, однажды в кругу нескольких офицеров при великом князе и великой княгине разговор зашел о женской красоте. Великий князь стал выхвалять прелести своей жены. Она краснела и смущалась; великий князь настаивал и наконец потребовал, чтобы она представила вещественные доказательства его слов, а как великая княгиня никак не соглашалась, он с остервенением разорвал на ней платье ⁵⁴.

Мудрено ли, что Анна Федоровна воспользовалась уроками своего мужа и что года через два после свадьбы, забыв уже всякое приличие, она последовала примеру, который всюду имела перед глазами.

Известно, что на первом же году своего царствования (21 сентября 1797 г.) Император Павел расформировал существовавший при Екатерине II Кавалергардский полк. Но сделавшись великим магистром ордена Св. Иоанна Иерусалимского ⁵⁵, он учредил при себе в начале 1799 г. (8 и 11 января 1799 г) собственно по званию великого магистра особую гвардию, составленную исключительно из дворян. Она сформирована была под названием Кавалергардского корпуса из отборных унтер-офицеров всей гвардии. Туда приведены были по преимуществу люди высокого роста, крепкого телосложения и красивой наружности. Между ними в особенности отличался во всех отношениях Линев Иван Логинович. Еще будучи рядовым кавалергардом и стоя в полной форме на часах во внутренних покоях [62] дворца, он обратил на себя внимание великой княгини Анны Федоровны; взоры ее невольно останавливались на этом 22-летнем Геркулесе.

Хотя Линев был столь же глуп и необразован, как красив собою, но по службе он был на хорошем счету у начальства, и два дня после производства в корнеты (15 марта 1799 г.) он был пожалован в поручики (17 марта). Внимание великой княгини к Линеву было подмечено одним из его товарищей, Алексеем Александровичем Ушаковым, который в одно из осенних пребываний двора в Гатчине задумал осчастливить и великую княгиню, и Линева. Ушаков искусно владел пером и даже писал довольно милые стихи по-русски и по-французски. Ничего не говоря Линеву, он сочинил от его имени пламенное письмо к великой княгине. Чтобы передать ей это послание, он обратился сперва к ее фрейлине Марие Карловне Ренне, но та отказалась, и потому он решился положить письмо под подушку дивана, на котором великая княгиня имела обыкновение сидеть. В тот же вечер великая княгиня, садясь на этот диван, заметила кончик бумажки, выходивший из-под подушки, и чрез несколько времени послание скрылось в ее платье. Переписка тогда установилась правильная. Ушаков тем же путем доставил еще два или три письма, и, наконец, видя, что взоры великой княгини все с большею нежностью обращались на Линева, он назначил ей свидание в одном из павильонов Гатчинского парка дворца.

Линев между тем еще ничего не знал и ничего не подозревал. В назначенный только вечер Ушаков предуведомил его о счастии, которое его ожидало, но в то же время, опасаясь невыносимой глупости своего товарища, Ушаков строго приказал ему не пускаться ни в какие объяснения, а как только великая княгиня покажется в павильоне не, приступать сразу к делу. Это вполне подходило под способности Линева. Великая княгиня пришла, и все обошлось по указаниям Ушакова. Можно полагать, что великая княгиня осталась довольной, потому что свидания ее с Линевым стали повторяться.

Но оттого ли, что Ушаков, будучи в восторге от успеха своего замысла, поверил эту тайну некоторым друзьям или что вообще шила в мешке не утаишь, только в обществе офицеров эти свидания вскоре огласились. Толстой (Американец) ⁵⁶, отъявленный повеса, вздумал удостовериться в справедливости дошедшей до него новости, и для этого в один прекрасный вечер он отправился гулять взад и вперед по аллее, которая вела к известному павильону. Не прошло и получаса, как оттуда вышли великая княгиня и Линев. В темноте Линев не мог узнать Толстого, но все-таки, завидя офицера, бросился в куст и притаился. Толстой, как бы ничего не замечая, подошел к кусту и к самому Линеву. Линев сидел на корточках, едва дыша и закрыв лицо руками; он не тронулся с места и не выдал себя даже в ту минуту, как с безоблачного неба вдруг пролился на него целый поток.

Испытание было жестокое, но решительное. Толстой после того немедленно догнал великую княгиню и сказал ей, что он тотчас на опыте убедился в безграничной преданности к ней Линева и что она может рассчитывать на его молчание; с[о] своей же стороны обещался честью никому не рассказывать о происшедшем, но не в его обычае было держать свое слово, и много насмешек претерпел бедный Линев от своих товарищей.

Связь Анны Федоровны с Линевым продолжалась и по смерти Императора Павла. С 1801 года она жила уже совсем [63] отдельно от мужа. В этом же году ее отправили за границу по случаю обнаружившейся беременности. Линева уволили от службы (29 сентября 1801 г.) и отправили с нею, но он вскоре надоел княгине своею необычайною глупостью, и она отослала его обратно в Россию (Линев Иван Логинович, 1799 г. марта 15-го произведен из кавалергардов в корнеты Кавалергардского корпуса, того же года марта 17-го в поручики; 1800 г. января 1 l-гo поступил в переформированный Кавалергардский полк, 1801 г. марта 16-го произведен в штаб-ротмистры, того же года сентября 15-го в ротмистры, того же года сентября 29-го уволен от службы с мундиром).

Формальный развод ее с великим князем Константином Павловичем последовал только в 1820 году (указ Синода от 20 марта 1820 года), когда великий князь захотел жениться на польской графине Грудзинской (княгине Лович) ⁵⁷.

За границею великая княгиня жила в купленном ею имении Эльфенау (Elfenau) близ Берна.

Смерть Императора Павла застала князя Лопухина врасплох. Негодование и омерзение, которые он тогда почувствовал, возобновляются в нем и теперь при этом воспоминании. Он только на следующее утро узнал о том, что происходило в Михайловском замке в ночь с 11 -го на 12 марта. В первое время подробности этого происшествия разносились но всему городу самими соучастниками, и каждый из них открыто хвалился каким-нибудь изуверством. Достаточно сказать, что полупьяная толпа, проникшая в спальню Императора, предалась самым варварским неистовствам.

Князь Лопухин глубоко убежден в непосредственном участии английского правительства в кончине Императора Павла. Английский посол в Петербурге Витворт ⁵⁸ был чрез посредство Ольги Александровны Жеребцовой, рожденной Зубовой ⁵⁹, в сношениях с заговорщиками: в ее доме происходили сборища ⁶⁰, чрез ее руки должна была пройти сумма, назначенная в награждение за убийство или по меньшей мере за отстранение Императора Павла от престола ⁶¹. Выставляли опасения, будто даже при удачной перемене правительства заговорщики могли пострадать. За несколько дней до 11 марта Жеребцова нашла более безопасным для себя уехать за границу ⁶² и в Берлине выжидала исхода событий, в подготовлении которых столь усердно способствовала. Как только известие о кончине Императора Павла дошло в Берлин, отправилась дальше в Лондон. Там она получила от английского правительства сумму, соответственную двум миллионам рублей. Эти деньги должны были быть распределены между заговорщиками, в особенности между теми, которые принимали наиболее деятельное участие в убийстве.

Но Жеребцова предпочла удержать всю сумму за собою, будучи уверена, что никто не отважится требовать заслуженного вознаграждения. На эти средства по возвращении в Россию купила она себе, в 1810 году, весьма значительное имение Никиты Никитича Демидова ⁶³, старого холостяка, решившегося на эту продажу для [64] обеспечения участи своих незаконных детей. Всем известно было, что Жеребцова и ее муж ⁶⁴ имели до того времени весьма ограниченное состояние, и эта покупка возбудила разные толки. Тогда же многие спрашивали у Ольги Александровны, как она нашла возможность расплатиться с Демидовым, и она с наглостью уверяла, что была его любовницею (хотя Демидову было уже больше 80 лет).

Жеребцова была действительно более чем легкого поведения, но не имела никакой любовной интриги ни с Витвортом, ни подавно с Демидовым. Отношения Витворта к ней основаны были исключительно на политических расчетах, с одной стороны, и на корыстолюбии, с другой ⁶⁵.

Надобно припомнить, что князь Лопухин был в близком родстве и знакомстве как с Жеребцовыми, так и с Демидовыми.

Одна его сестра, княжна Александра Петровна (ум[ерла] в 1852 г), была замужем за сыном Ольги Александровны, Александром Александровичем Жеребцовым (во втором браке за графом Адамом Адамовичем Ржевуским); другая сестра, Екатерина Петровна (ум[ерла] 21 июля 1830 г.), за Григорием Александровичем Демидовым ⁶⁶. Не по каким-либо слухам известны были князю Лопухину подробности, которые он мне сообщил. Его показания ни в каком случае не могут быть оставлены без внимания.

В знаменательную эпоху своего пребывания в Англии, в 1801 г. ⁶⁷, Жеребцова была вдова лет 35, вполне опытная в интригах всякого рода. Для нее не существовало никаких предрассудков, никаких стеснительных правил, и, предполагая насладиться жизнью до последней возможности, она не видела повода в чем-либо отказывать себе.

В Лондоне она нашла Витворта и чрез него свела знакомство ⁶⁸ с регентом ⁶⁹. Отношение ее к английскому правительству было такого особенного свойства, что регент мог быть у нее как бы дома. Он ездил к ней весьма часто, то вечером, то к обеду; но его привлекала туда отнюдь не сама Жеребцова, а ее племянница с мужьей стороны, Воейкова, которая сопровождала ее в этом путешествии. Воейкова чрезвычайно понравилась регенту, и, судя о племяннице по ее тетушке, он мог без излишней самонадеянности рассчитывать на успех.

Регент был крайне невоздержан за столом; с ним обеды и ужины почти всегда превращались в настоящие оргии; но [65] этим не пугались ни Жеребцова, ни Воейкова. Однажды у Жеребцовой все выпили более обыкновенного. Разгоряченный регент уже обнял Воейкову и увлек ее в постель, как вдруг Жеребцова объявила, что регент должен сперва осчастливить тетку, а потом племянницу. Она стащила Воейкову с постели, прогнала ее совсем из комнаты и заступила ее место. Среди этой суматохи регент, зело пьяный, не в состоянии был дать себе ясный отчет в происшедшей подмене.

Утром, когда он протрезвился и вспомнил все обстоятельства этой злополучной ночи, ему стало гадко и стыдно самого себя. Он никогда не чувствовал расположения к Жеребцовой, но тут она ему окончательно опротивела, и он больше к ней не возвращался.

Через девять месяцев Жеребцова родила сына. Она дала ему фамилию Норт и всем выдавала его за сына регента. И в самом деле Норт был как две капли воды похож на регента, но регент, с отвращением вспоминавший о своем приключении с Жеребцовой, никогда не хотел признавать Норта за своего сына и старался разными расчетами в числах и месяцах доказать, что Жеребцова напрасно приписывала ему это произведение ее чересчур веселой жизни.

Такова была женщина, которая сыграла немаловажную роль в кончине Императора Павла ⁷⁰.

В ночь с 11-го на 12 марта сделано было распоряжение, чтобы арестовать главных приверженцев Императора. Кутайсов ⁷¹ по обыкновению находился у своей любовницы, и туда посланы были Горголи ⁷² и Бартенев. Горголи отличался необыкновенною ловкостью и силою во всех упражнениях. Он с радостью принял это поручение, потому что был влюблен в M. Cher и только искал случая с ней сблизиться. Он тотчас поехал к M. Cher, и, когда объявил о своем поручении, перед ним отворились все двери и одна дверь ее спальни: Кутайсова там не было. Тотчас Горголи начал ее успокаивать и воспользовался этим случаем, чтобы объясниться ей в любви. Страсть Горголи, его мужественная красота все говорило в его пользу. Оправившись от первого испуга, M. Cher согласилась выслушать Горголи и дозволила ему остаться у нее. Между тем Кутайсов, бежавший в крайнем испуге из Михайловского замка, как только там началась суматоха, находился в доме Аполлинария Сергеевича Майского, у которого искал убежища. Его там и не трогали. Но ни для кого не было тайною, что, пользуясь неограниченною доверенностью Императора Павла, он употреблял ее для своих выгод и при восшествии Императора Александра должен был за это поплатиться из своего кармана. Придворный ювелир Дюваль (коллежский советник) представил новому Императору счет в 480 000 рублей; все заказы исполнены были по приказанию Кутайсова и еще не были уплачены. От Кутайсова потребовали объяснений. Он ответил, что эти заказы сделаны были по словесному приказанию Императора Павла, в том числе, по его словам, был подарок к Новому году (1 января 1801 г.) для Императрицы Елизаветы Алексеевны ⁷³, жемчужное ожерелье для княгини Гагариной, бриллиантовые знаки для разных сановников и т. д. Император Александр этим не удовлетворился и приказал, чтобы Кутайсов или представил письменные приказания Императора Павла, или тотчас же уплатил весь счет сполна. Делать было нечего: Кутайсов, скрепя сердцем, должен был выплатить всю сумму.

ГАРФ. Ф. 978. Oп. 1. Д. 39. Автограф.

Комментарии

1. Демидов Павел Павлович (1839-1885) князь. Служил в Парижском и Венском посольствах, был советником губернского правления в Каменец-Подольске, с 1871 по 1876 г. киевским городским головой. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. чрезвычайный уполномоченный Санкт-Петербургского общества Красного Креста. На его средства издавалась газета “Россия”.

2. Кутайсов Павел Иванович (1782-1840) граф. При Александре I причислен к Коллегии иностранных дел, затем поступил в Министерство юстиции, обер-прокурор (1809), сенатор, член Управления императорскими театрами (1822-1832), комитета по постройке Исаакиевского собора (1825-1835), при Николае I обер-гофмейстер и президент Интендантской конторы (1834). В 1837 г. назначен членом Государственного совета. Председатель Общества поощрения художеств.

3. Это не единичный пример изъятия документов, связанных с именем Павла I. Так, в 1822 г. скончался фаворит Екатерины II и один из основных врагов Павла Платон Александрович Зубов. По воспоминаниям С. Г. Волконского, все бумаги после его смерти “по поручению Императора Александра взяты посланными для этого генерал-адъютантом Николаем Михайловичем Бороздиным и Павлом Петровичем Сухтеленом и представлены Государю” (см.: Записки Сергея Григорьевича Волконского. СПб., 1901. С. 142). Николай I заставил родственников отдать документы Леонтия Леонтьевича Беннигсена (см.: Эйдельман Н. Я. Записки Беннигсена // Встреча с книгой. М., 1979. С. 301 305).

4. В 1793 г. на 5-м году от рождения, по обычаю того времени Лопухин был зачислен портупей-прапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк, а при Павле I, в 1798 г. произведен в прапорщики (см.: Светлейший князь П. П. Лопухин. 1788-1873 // Русская старина. 1873. Май. С. 728-730).

5.Лопухин сохранил это звание при исключении из полка с чином поручика (1800).

6. В июне 1807 г. Лопухин принял участие в сражениях под Гейльсбергом и Фридландом, а в 1809 г. вступил в должность по званию флигель-адъютанта. В кампаниях 1812 г. состоял при начальнике Главного штаба армии А. П. Ермолове, 1814 г. в авангарде генерал-адъютанта А. И. Чернышева, отличившись при взятии Парижа.

7. Васильчиков Дмитрий Васильевич (1778-1859) впоследствии обер-егермейстер и член Государственного совета.

8. Волконский Петр Михайлович (1776-1852) светлейший князь, генерал-фельдмаршал, в день коронации императора Николая I назначен министром императорского двора и уделов. Это звание сохранил до самой смерти.

9. Один из представителей рода Демидовых Анатолий Николаевич (1812-1870) женился на племяннице Наполеона I, сестре принца Наполеона, Матильде. Купив княжество Сан-Донато, стал называться князем Сан-Донато. Его титул в 1872 г. унаследовал П. П. Демидов (см. прим. № 1).

10. Это произошло в 1835 г. когда П. П. Лопухин вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта.

11. По другим источникам в 1753 г. (см., напр.: Русский биографический словарь. СПб., 1914. Стб. 686).

12. П. В. Лопухин был зачислен в лейб-гвардии Преображенский полк и в 1760 г. т. е. еще при Елизавете Петровне, получил чин капрала.

13. В 1763 г. последовало разделение Сената на 6 департаментов, 4 из них располагались в Санкт-Петербурге, а 2 в Москве.

14. Коронация проходила 5 апреля.

15. Лопухин был переведен из Москвы, где в течение 10 лет являлся гражданским губернатором, в Ярославль в звании генерал-губернатора Ярославля и Вологды в 1793 г.

16. Павел прибыл в Казань 24 мая 1798 г. и оставался в городе 5 дней. Остановка была вызвана проводимыми смотром войскам и маневрами.

17. Будучи генерал-прокурором (1798-1799), Лопухин стал членом Государственного совета, действительным тайным советником, кавалером орденов Святых Андрея Первозванного, Анны и Иоанна Иерусалимского. Со вступлением на престол Александра I вновь присутствовал в Государственном совете, в 1803 г. назначен министром юстиции и управлял комиссией по составлению законов, затем возглавлял департаменты гражданских и духовных дел, законов и др. В 1816 г. был назначен председателем Государственного совета и Комитета министров.

18. Бецкой Иван Иванович (1704-1795) побочный сын генерал-фельдмаршала Ивана Юрьевича Трубецкого, сокращенную фамилию которого и получил. При Петре III назначен главным директором канцелярий строений и домов. Екатерина II возложила на него управление Академией художеств. По предложению Бецкого в Петербурге было открыто Воспитательное общество благородных девиц (впоследствии Смольный институт), учреждено Воспитательное коммерческое училище для купеческих детей. В качестве директора Канцелярии строений способствовал украшению города казенными постройками и сооружениями, как то: монумент Петру Великому, гранитные набережные Невы и каналов, решетка Летнего сада.

19. Литта Юлий Помпеевич (1763-1839) граф. При Павле I полномочный министр Мальтийского ордена при Российском дворе. В 1810 г. член Государственного совета. Был женат на племяннице Г. И. Потемкина графине Скавронской (см. прим. № 41).

20. Первая жена П. В. Лопухина умерла рано, и о ней сохранилось очень мало сведений, но по свидетельству князя И. М. Долгорукова, П. П. Лопухина была очень милой и симпатичной женщиной (см.: Долгорукий И. М., князь. Капище моего сердца // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1872. № 4).

21. Лопухина Екатерина Николаевна (1763-1839) светлейшая княгиня. По свидетельствам современников, княгиня Лопухина, малообразованная, известная своими ханжеством и суеверием, пользовалась в свете незавидной репутацией. Имела много поклонников, в их числе упоминаемые граф А. А. Безбородко и Ф. П. Уваров. На коронационных торжествах в Москве 1797 г. Лопухина вывозила в свет двух старших своих падчериц, одна из которых, А. П. Лопухина, и обратила на себя внимание Павла I. Е. Н. Лопухина была пожалована в кавалерственные дамы, а в 1798 г. в статс-дамы. не стесняясь, пользовалась влиянием падчерицы на императора. Характерным для нее поступком называют ее ходатайство о пожаловании Уварову Аннинской ленты, которая давалась Павлом с большим разбором. Когда первоначально ее хлопоты не увенчались успехом, она приняла мышьяк. С большим трудом се удалось спасти, а император исполнил желание Лопухиной. В 1826 г. во время коронации Николая I была пожалована орденом Св. Екатерины 1-й степени (см.: Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772-1863 гг. // Русская старина. 1885. Ноябрь. С. 251-256; Адрианов С. А. Замечательные русские женщины. Княгиня А. П. Гагарина, урожденная Лопухина // Исторический вестник. 1895. T. LIX. Январь. С. 185).

22. Безбородко Александр Андреевич (1742-1799) государственный деятель, один из ближайших сподвижников Екатерины II. Был главным руководителем внешней политики России. В 1784 г. пожалован титулом графа, а в 1797 г. светлейшего князя. При Павле I государственный канцлер. Один из самых богатых вельмож Екатерининского века.

23. А. А. Безбородко был единственным из екатерининских министров, кого Павел не только не отправил в отставку, но, наоборот, возвысил. Это породило слух о том, что Безбородко оказал преемнику Екатерины какие-то услуги, возможно, передал Павлу ее бумаги, относившиеся к намерению устранить Павла от престола и передать его внуку Александру. В конце XVIII начале XIX в. по рукам ходило анонимное сочинение “Разговор в царстве мертвых”, где Екатерина, встретившая Безбородко на том свете, упрекала его, что он не выполнил ее волю. Однако документальных подтверждений того, что завещание действительно существовало и Безбородко выдал его Павлу, у историков нет (об этом см.: Григорович Н. Канцлер князь Безбородко // Русский архив. 1877. Кн. 1. С. 43-50; Исторический лексикон. М., 1996. Т. 8. С. 38).

24. Куракин Алексей Борисович (1759-1829) князь. По вступлении на престол Павла занял одно из первых мест среди высших представителей российской администрации: 4 декабря 1796 г. назначен генерал-прокурором, одновременно был министром Департамента удельных имений, главным директором Ассигнационного банка, казначеем “ордена российского по всем кавалерским наименованиям”. В день коронации императора произведен в действительные тайные советники. Имел ордена Святых Александра Невского, Андрея Первозванного. Однако расположение Павла не было постоянным. Борьба придворных партий привела к торжеству партии И. П. Кутайсова и Ф. В. Ростопчина и к охлаждению Павла к фаворитам Е. И. Нелидовой и братьям Куракиным. Это и вызвало его отставку 8 августа 1798 г. При Александре I был сенатором, членом комиссии для пересмотра прежних уголовных дел, малороссийским генерал-губернатором, министром внутренних дел, чрезвычайным послом в Париже, членом Государственного совета, канцлером российских орденов.

25. Саблуков Николай Александрович (1776-1848) при Павле I полковник Конной гвардии и командир лейб-эскадрона. В 1801 г. генерал-майор. В войне 1812 г. участвовал волонтером. Имеются в виду “Записки Н. А. Саблукова”. Подлинник их, написанный на английском языке, долгое время не выходил из круга семьи, пока не появился в свет вначале в Англии в 1865 г., а в 1866 г. в извлечениях во Франции. Затем, через три года, в значительно урезанном виде записки были напечатаны в “Русском архиве” (1869 г.) в переводе с подлинника, сделанном С. А. Рачинским, а в 1907 г. в Санкт-Петербурге в сборнике “Цареубийство 11 марта 1801 г. ”.

26. Комаровский (Камаровский) Евграф Федорович (1769-1843) генерал от инфантерии. При Павле I служил прапорщиком в лейб-гвардии Измайловском полку, затем был назначен адъютантом к великому князю Константину Павловичу, произведен в 1798 г. в полковники, а в следующем году в генерал-майоры. Участвовал в Итальянском походе А. В. Суворова. При Александре I получил звание генерал-адъютанта и назначен помощником петербургского военного губернатора. В 1803 г. получил графское достоинство. В 1828 г. назначен присутствующим в Сенате. Имеются в виду “Записки графа Е. Ф. Комаровского”. Впервые опубликованы в “Русском архиве” в 1867 г.

27. Ф. П. Уваров (1769-1824) был одним из главных участников убийства Павла I. Его сослуживец, А. М. Тургенев, дает Уварову такую характеристику: “Он был совершенный невежда и весьма небогатого рассудка человек ему вверяли команду войсками; он не умел ездить на коне и всегда держался за ремень, прикрепленный к передней луке седла его считали знатоком кавалерийского дела; он вечно в разговорах дичь порол два императора, Павел и Александр, дичь Уварова благосклонно слушали. Денис Давыдов остро и справедливо сказал про Уварова, что он “умничает глупо, а дурачится умно” (Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772-1863 гг. С. 250).

28. Мертваго Дмитрий Борисович секретарь генерал-прокурора Сената П. Х. Обольянинова. Имеются в виду “Автобиографические записки Дмитрия Борисовича Мертваго. 1760-1824” (М., 1867).

29. В этом анекдоте смешались вымысел и действительность. Действительность это прежде всего опала, которой по разным причинам подвергся конногвардейский полк. Наиболее суровой репрессивной мерой был арест его командира и шести полковников “за безрассудные их поступки во время маневров”. По свидетельству Дмитрия Николаевича Лонгинова, в молодости близкого к царской семье, позже директора Департамента внешних сношений (1875), сенатора (1876), “во время этой расправы было произнесено среди неистовых криков слово “Сибирь”. В тот же день полк выступил из Петербурга, но еще недоумевали и не знали, куда идут, пока не расположились в Царском Селе” (цит. по: Эйдельман Н. Я. Грань веков. Политическая борьба в России. Конец XVIII начало XIX столетия. М., 1986. С. 57). Вымысел этот трансформировавшийся и отложившийся в памяти очевидцев в будущем рассказ о воинской части, направленной в ссылку. По предположению Н. Я. Эйдельмана, с ним, вероятно, соединился и другой; о казаках, отправленных на завоевание Индии и возвращенных сразу же после смерти Павла I (см.: Там же).

30. Помещение для военных упражнений (нем.).

31. Закладка Михайловского замка на месте снесенного Летнего дворца состоялась 26 февраля 1797 г., перед отъездом Павла в Москву на коронацию, торжественное освящение его в день Св. Архистратига Михаила 8 ноября 1800 г. Первоначально на строительство замка были отпущены 425 800 рублей, однако затем суммы удесятерялись, и в течение трех лет ежедневный расход составлял десятки тысяч рублей в день. Сырость, царившая в помещениях замка, вынудила Павла отложить переселение в новый дворец, и только 1 февраля 1801 г. состоялся переезд Павла Петровича из Зимнего дворца в замок.

32. Свидетелем похожего случая был граф К. В. Нессельроде (1780-1862), служивший в то время в Конной гвардии, а впоследствии государственный канцлер и министр иностранных дел. Однажды Павел делал смотр конногвардейскому полку, которым командовал великий князь Константин Павлович. При въезде на манеж обыкновенно подавалась команда: налево. Но на этот раз Павел скомандовал: направо. 1-й и 2-й эскадроны выполнили команду, а офицер 3-го, Петр Иванович Милюков, находившийся в это время на площадке перед въездом на манеж, не расслышал ее и повернул налево. Император пришел в ярость. Офицера стащили с лошади, сорвали эполеты и увели. Несколько дней спустя великий князь Константин Павлович, увидев императора в благодушном настроении, обратился к нему с просьбой принять вновь на службу Милюкова. “Нельзя, сударь! Он был бит палками”, ответил Павел. Константин Павлович признался императору, что не выполнил его приказ. “Благодарю, Ваше высочество. Милюков принимается на службу и возвышается двумя чинами”, такова была реакция Павла. И действительно, 6 января 1799 г. П. И. Милюков из штандарт-юнкеров был произведен в корнеты (см.: Шильдер Н. К. Император Павел Первый. М., 1996. С. 418-419).

33. О похожих происшествиях см.: Любопытные и достопамятные деяния и анекдоты Государя Императора Павла Петровича (Из записок А. Т. Болотова) // Русский архив. 1864. С. 630 779.

34. Тайная экспедиция правительствующего Сената создана Екатериной II негласно в 1762 г. Расследовала политические преступления и наиболее крупные уголовные дела. Упразднена Александром I.

35. Обольянинов Петр Христофорович (1752-1841) при Павле I генерал от инфантерии, генерал-прокурор Сената. Имел ордена Святых Анны 1-й степени, Александра Невского, командорский крест ордена Иоанна Иерусалимского. Проявлением доверия к нему императора было данное ему 11 марта 1801 г. поручение привести к присяге на верность Павлу наследника Александра Павловича и цесаревича Константина Павловича. При Александре I московский губернский предводитель дворянства.

36. Пален Петр Алексеевич (1745-1826) генерал от кавалерии. При Павле I определен правителем Рижского наместничества и в этой должности вел переговоры о присоединении герцогства Курляндского к России. Стал первым русским генерал-губернатором Курляндской губернии. Состоя в этом звании, устроил торжественную встречу фавориту Екатерины II князю П. А. Зубову, чем навлек на себя гнев Павла. Однако в 1797 г. опять был принят в службу, определен в лейб-гвардии Конный полк, затем назначен инспектором по кавалерии Санкт-Петербургской и Финляндской дивизий, а с 28 июля 1798 г. петербургским военным губернатором. В 1799 г. возведен в графское достоинство. Один из главных организаторов цареубийства 11 марта 1801 г. Именно Пален 12 марта первым донес Военной коллегии о смерти Павла и пригласил всех принять присягу на верность Александру I.

37. То есть к 29 июня.

38. В рассказах Константина Карловича Бошняка, пажа при Павле I, записанных в 1880 г. его сыном А. К. Бошняком, об Иванушке сообщено следующее: “...когда Государь был в особенно хорошем расположении духа к столу призывался придворный шут (существовало и такое звание) Иванушка, изумлявший иногда самого Павла смелостью своих речей. Этот Иванушка был отличным орудием для лиц, которые хотели обратить на кого-нибудь гнев или милость монарха. От себя обыкновенно он ничего не выдумывал, но, как попугай, повторял выученное, причем при вопросе от кого он слышал какую-нибудь чересчур смелую выходку указывал не на тех, кто таковой его действительно научил, а на лиц, об которых его учителя нарочно запрещали ему говорить, зная наверно, что их-то он и назовет. Однажды Государь, выслушивая далеко не глупые ответы на вопрос: “Что от кого родится?”, обратился к Иванушке: “Ну, Иванушка, а от меня что родится?” Шут, нимало не оробев, бойко отвечал: “От тебя, Государь, родятся чипы, кресты, ленты, вотчины, сибирки, палки, каторги, кнуты...“Разгневанный этим ответом. Император приказал немедленно заковать бедного шута в кандалы и наказать палками. С трудом могли его умилостивить, и все ограничилось лишь тем, что удалили дурака из Петербурга” (Бошняк А. К. Рассказы старого пажа о времени Павла I, записанные сыном пажа // Русская старина. 1882. Т. XXXIII. Январь. С. 214-215).

39. Анна Петровна Гагарина (1777-1805) была дочерью П. В. Лопухина от первого брака его с Прасковьей Ивановной Левшиной (см. прим. № 20).

40. Придворным дамам присваивались особые знаки отличия золотые, украшенные бриллиантами шифры-вензеля императриц или великих княгинь, при которых они состояли. Носили их на банте на левой стороне груди. Кокарда статс-дамы представляла собой портрет императрицы с бриллиантами, который носили на правой стороне.

41. Литта Екатерина Васильевна (1761-1829) графиня. Племянница Г. И. Потемкина. При Екатерине II статс-дама, при Павле I назначена в кавалерственные дамы, а Александр I возвел ее в звание гофмейстерины высочайшего двора. В первом браке за графом Скавронским, во втором за графом Ю. П. Литтой (см. прим. № 19).

42. Здесь память изменяет рассказчику. Лопухины переехали в Петербург осенью 1798 г., а Павел обратил внимание на А. П. Гагарину еще будучи в Москве. Узнав о переводе Лопухиных в Петербург, императрица написала А. П. Гагариной письмо с настоятельным советом остаться в Москве. Письмо это было доведено до сведения Павла и вызвало его негодование.

43. Имеется в виду Павел Гаврилович Гагарин (1777-1850).

44.Речь идет о поражениях армии французского генерала Жака Макдональда 17-19 июня 1799 г. в низовьях реки Треббия и под Сан-Джованни, приведших фактически к ее полному разгрому.

45. Уже 15 июля Гагарин был назначен адъютантом к фельдмаршалу А. В. Суворову, 19-го пожалован в полковники с определением в Преображенский полк, в батальон императора, 25 ноября в флигель-адъютанты, а на следующий день в генерал-адъютанты.

46. То есть речь идет о самом рассказчике.

47. Мария Александровна (1799-1800) великая княжна, дочь великого князя Александра Павловича и его супруги Елизаветы Алексеевны (см. прим. № 73).

48. Имеется в виду Мария Федоровна (1759-1828) Вюртембергская принцесса София-Доротея, вторая супруга Павла I (с 1776 г.).

49. Русский перевод еврейского имени Анна. 130-пушечный корабль был заложен в Санкт-Петербурге 25 февраля 1797 г. Он строился из дуба и сосны. 3 мая должен был быть спущен вместе с 74-пушечным кораблем “Зачатие Св. Анны” и 72-пушечным “Архистратиг Михаил”, но спуск кораблей, за исключением первого, не удался.

50. Кушелев Григорий Григорьевич (1754-1833) граф. Пользовался постоянным расположением Павла. Еще при создании цесаревичем собственного войска в Гатчине командовал стоявшей там на озере флотилией. С воцарением императора произведен в генерал-майоры и назначен генерал-адъютантом, затем вице-адмиралом и вице-президентом Адмиралтейств-коллегии. В начале 1799 г. был уже адмиралом. Пожалован орденами Святых Александра Невского и Андрея Первозванного. Г. Г. Кушелев оказался в числе немногих, которые были отстранены от дела немедленно по восшествии на престол Александра I.

51. Екатерина Петровна Лопухина (1783-1830), присутствуя на торжествах по случаю коронации Павла I, увлеклась великим князем Александром Павловичем, что вызвало много толков в Москве. Чтобы положить им конец, Павел выдал ее замуж за своего приближенного, гофмейстера Г. А. Демидова (см. прим. № 66).

Прасковья Петровна Лопухина (1780-1870) вышла замуж за старшего сына фаворита Павла I графа И. П. Кутайсова Павла Ивановича Кутайсова (см. прим. № 2).

52. Кауфман Ангелика (1741-1807) художница. Ее работы хранятся во многих галереях мира, в том числе в Эрмитаже: “Монах из Кале”, “Безумная Джульетта”, “Прощание Элоизы и Абеляра”. Долгое время жила в Неаполе, где королева поручила ее заботам художественное образование своих детей.

53. Анна Федоровна (1781-1860) Саксен-Кобургская принцесса Юлиана-Генриета-Ульрика.

54.Без всякого основания французский историк А. Валлоттон писал, будто бы этот эпизод имел место между цесаревичем Александром и его женой великой княгиней Елизаветой Алексеевной (см.: Валлоттон А. Александр I. М., 1991. С. 289).

55. 4 января 1797 г. была заключена конвенция с Мальтийским орденом, по которой Павел принимал орден под свое покровительство и устанавливал его в России. В силу конвенции Польское великое приорство превращено было в великое приорство Российское, а доходы, которые орден получал из Польши, более чем удвоились. 29 ноября 1798 г. в Зимнем дворце состоялась аудиенция депутации ордена, преподнесшей Павлу корону и великомагистерские регалии.

56. Толстой Федор Иванович (1782-1846) граф. Участвуя в первом русском кругосветном путешествии (1803-1806), за провинности был высажен на одном из Алеутских островов, где прожил несколько месяцев, и после многих приключений вернулся в Россию. Отсюда прозвище “Американец”. Пользовался “славой” бретера, карточного игрока и кутилы.

57. Лович Жаннета Антоновна (1795-1831) дочь графа Антона Грудзинского, вторая супруга Константина Павловича. Бракосочетание их состоялось в Варшаве 12 мая 1820 г. и 8 июня того же года ей был пожалован титул “княгини Ловицкой”.

58.Витворт Джордж английский посол, аккредитован при петербургском дворе с 1788 г. Племянник Карла Витворта, английского посланника при Петре I. Прибыв в Петербург, сблизился с П. А. Зубовым и, используя его поддержку, а также события во Франции, пытался привлечь Павла к союзу с Англией против Франции. Результатом этого стало составление за несколько дней до смерти Екатерины II соответствующего трактата, который, однако, подписан не был. Первоначально отношения Витворта и преемника Екатерины складывались весьма успешно, и ему удалось направить русскую внешнюю политику по выгодному для Англии курсу: 10 февраля 1797 г. был заключен русско-английский торговый договор, а в следующем году Павел примкнул к коалиции против Франции и послал войска в Италию. Однако вскоре союз с Англией был разорван, начались переговоры с Бонапартом и даже планировался грандиозный поход в Индию. И 27 мая 1800 г. Витворт по повелению императора был выслан из России. В Англии получил звание пэра.

59. Жеребцова Ольга Александровна (1766-1849) родная сестра фаворита Екатерины II. Возвышение Платона Зубова (1767-1822) тотчас отразилось на его семье: братья получили повышение по службе, а отец, Александр Николаевич (1727-1795), служивший вице-губернатором в провинции, был назначен обер-прокурором в первый департамент Сената и переехал в Петербург. Тогда же, вероятно, появилась в столице и его дочь и через П. А. Зубова познакомилась с Д. Витвортом (см.: Князь Платон Александрович Зубов. Историко-биографический очерк, 1726-1822 // Русская старина. 1876. Т. XVI. Август. С. 591 606; Т. XVII. Сентябрь. С. 39 52; Ноябрь. С. 437 462; Декабрь. С. 691-726; Ломачевский А. С. Зубовы // Русская старина. 1876. Т. XVII. Сентябрь. С. 173-174).

60. Имеется в виду особняк О. А. Жеребцовой на Английской набережной, в котором первое время жил изгнанный из Зимнего дворца П. А. Зубов. В доме постоянно находился частный пристав, имевший поручение следить за бывшим фаворитом Екатерины II доносить сведения о том, с кем он встречается, что делает и т. д. Однако Павел чрезвычайно любезно отнесся к Зубову: он был пожалован орденом Св. Анны 1-й степени, получил в подарок дом на Морской с полной обстановкой и даже удостоен посещением императора. Но уже через два месяца Зубов вынужден был уехать за границу, отрешен от всех должностей, а братья его также были высланы из столицы. Громадные имения подверглись конфискации. Из всей семьи Зубовых в Петербурге осталась только О. А. Жеребцова. В 1800 г. Павел вернул Зубова по причине чересчур легкомысленного поведения за границей. Прибыв в Россию, он женился на дочери любимца Павла И. П. Кутайсова и таким образом поправил свои отношения с двором. Когда семья Зубовых вернулась в Петербург, у Жеребцовой открылся салон. По отзывам современников, “пиры Зубовых и Жеребцовой не совсем согласовывались со строгим образом жизни петербургской аристократии, примером для которого служил скромный до суровости быт императорской фамилии; но близкое знакомство Зубовых с генерал-губернатором служило им защитою как от нареканий частных лиц, так и от неудовольствия Государя. На пиршествах в доме Жеребцовой амфитрионом был лорд Витворт...” (см.: Воспоминания Федора Петровича Лубяновского // Русский архив. 1872. С. 148-149; Император Павел Петрович: Распоряжения, указы и резолюции Павла I. 1796-1798 // Русская старина. 1873. Апрель. С. 477-517; Май. С. 622 635; Записки Михаила Гарновского: императрица Екатерина II и ее двор в 1787-1790 гг. // Русская старина. 1876. Т. XVI. Май. С. 1-32; Июнь. С. 207-238; Июль. С. 399-440; Князь Платон Александрович Зубов. Историко-биографический очерк, 1726-1822 // Русская старина. 1876. Т. XVII. Декабрь. С. 691-726).

61. Об этом см.: Валишевский К. Сын Великой Екатерины. СПб., 1914. С. 554; Окунь С. Б. История СССР. Л., 1974. Ч. 1. С. 122; Манфред Н. З. Наполеон Бонапарт. М., 1986. С. 302 338.

62. 26 февраля 1801 г. “Санкт-Петербургские ведомости” известили о предстоящем отъезде: “...действительная камергерша Ольга Александровна Жеребцова с дочерью ее Елизаветой Александровной и племянницей девицей Катериной Ивановной; при них польской нации девица Роза Немчевичева, немецкой нации скороход Фердинанд Ранфельд, арап Иван Кочанин и крепостной человек Никифор Яковлев”.

63. См.: Родословная Демидовых, составленная П. А. Демидовым // Русский архив. 1873. Кн. 11. Стб. 2212-2229.

64. Имеется в виду Жеребцов Александр Алексеевич. Имел чин тайного советника и звание действительного камергера. По словам С. А. Адрианова, “в то время, как жена его блистала в высших сферах различных столиц и заставляла всех о себе говорить, Жеребцов не обратил на себя внимания ни одного мемуариста. Он прошел совершенно незамеченным” (см.: Адрианов С. А. Замечательные русские женщины. Ольга Александровна Жеребцова // Исторический вестник. 1895. Т. 62. С. 844).

65. Если в объяснении причин интереса Витворта к Жеребцовой П. П. Лопухин, вероятно, был отчасти прав, то подобное вряд ли можно отнести к отношениям Жеребцовой к Витворту. Так, ее отъезд в Берлин в феврале 1801 г. некоторые объясняют не столько опасением за свою жизнь, сколько надеждой снова увидеться с бывшим английским послом, а переезд в Лондон известием о предстоящем его браке с герцогиней Дорсет. Для характеристики отношения тогдашнего общества к Жеребцовой достаточно привести письмо русского посла в Лондоне, графа С. Р. Воронцова, к его брату от 31 июля 1801 г.: “...Нам угрожает здесь появление сумасшедшей, которой я не знаю, но которая приедет в январе, если только ее родственники не отговорят ее от этой экстравагантности. Это m-me Жеребцова, которая всем рассказывает о своей связи с лордом Витвортом и имеет бесстыдство жаловаться на то, что ее любовник женился; она заявляет, что он остался ей должен и что она приедет в январе в Лондон, чтобы заставить его расплатиться. Она в настоящее время в Берлине, где мучит всех англичан своими непристойными жалобами: министры, путешественники, купцы, словом, все англичане, с которыми она встречается, обречены на слушание ее иеремиад, без различия, знакомы они с ней или нет...Если человек прибыл из Англии, то она расспрашивает его, что делает ее вероломный любовник, а потом начинает рассказывать свою историю; если, наоборот, кто-нибудь едет в Англию, тогда она поручает отвезти свои жалобы и повествует про свои бедствия. Все письма, приходящие из Берлина, и рассказы путешественников наполнили Лондон толками про неблагопристойную экстравагантность этой безумной. Тут не понимают, каким образом женщина с известным общественным положением, замужняя, мать семейства, может до такой степени забыться, чтобы признаваться, что она жила в незаконной связи и что она в отчаянии от невозможности продолжать прежние отношения с любовником, так как он женился...” (цит. по: Адрианов С. А. Указ. соч. С. 848-849).

66. Демидов Григорий Александрович (1765-1827) гофмейстер. См.: Родословная Демидовых, составленная П. А. Демидовым. Стб. 2212-2229.

67. Рассказчик ошибается. Жеребцова приехала в Лондон в 1802 г. (см. прим. № 65).

68. П. П. Лопухин ошибается. В Лондоне Жеребцова Витворта не застала, так как он уехал в Париж, куда был назначен послом. В марте 1803 г. она обратилась к С. Р. Воронцову, прося посла представить ее английскому двору. Однако Воронцов отказал ей в этой просьбе под предлогом отсутствия у Жеребцовой рекомендательных писем от российского министерства.

69. Речь идет о сыне короля Георга III (1738-1820) Георге, принце Уэльском (1762-1830). Был известен склонностью к кутежам, азартным играм и любовным похождениям. Так, будучи 20 лет, он женился на вдове одного помещика-католика, мисс Фицгерберт, чем шокировал английский двор. Брак был признан недействительным, однако в течение короткого знакомства с Фицгерберт у Георга накопился долг в размере полумиллиона фунтов стерлингов. За уплату парламентом долгов принц вынужден был вступить в брак с принцессой Каролиной Брауншвейгской. Он был неудачен, и любовные связи Георга продолжались. Именно в этот период он и познакомился с Жеребцовой. С 1811 г. в связи с душевной болезнью отца являлся регентом королевства. За это время именование его “регентом” стало привычным. Так его называет и П. П. Лопухин. С 1820 по 1830 г. король Великобритании и Ганновера.

70. Сын Жеребцовой Александр Александрович был убит под Бородиным. Его дочь, Ольга Александровна, вышла замуж за Алексея Федоровича Орлова, любимца Николая I, 25 декабря 1825 г. Орлов был возведен в графское достоинство и сохранил свою близость к императору до конца его жизни. В год смерти Николая I Орлов был генералом от инфантерии, членом Государственного совета, шефом Корпуса жандармов, начальником III отделения с. е. и. в. к. и кавалером всех российских орденов. В 1840-е годы с Жеребцовой встречался А. И. Герцен, которому она помогала в получении документов на выезд за границу (см.: Герцен А. И. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1964. Т. 23. С. 260).

71. Имеется в виду Кутайсов Иван Павлович (1759-1834) один из фаворитов Павла I. По национальности турок, был взят русскими войсками под Бендерами и подарен Екатериной II великому князю. При Павле стал егермейстером, возведен сначала в баронеты Российской империи, затем в графы. Кавалер орденов Святых Анны 1-й степени, Александра Невского, Иоанна Иерусалимского и Андрея Первозванного, французского ордена Св. Лазаря. После смерти императора был на короткое время арестован, потом уехал за границу. По возвращении жил преимущественно в Москве или своих имениях.

72. Горголи Иван Саввич (1770-1862) плац-майор, позднее петербургский обер-полицмейстер, сенатор. По свидетельству Безака, чиновника при генерал-прокуроре, именно Горголи подал сигнал к собранию заговорщиков “пробитием зори четверти часа ранее обыкновенного”, исполняя приказание военного губернатора Палена (см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 88).

73. Елизавета Алексеевна (1779-1826) Баденская принцесса Луиза-Мария-Августа. Вышла замуж за великого князя Александра Павловича 28 сентября 1793 г. Русская императрица.

Текст воспроизведен по изданию: Придворная и великосветская жизнь XVIII начала XIX в. в рассказах П. П. Лопухина // Отечественные архивы, № 4. 1998

© текст - Шаврова А. В., Смирнова И. В. 1998
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Ираида Ли. 2025
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Отечественные архивы. 1998

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info