Обширно и многообразно рукописное наследие Г. Р. Державина. Публикация и изучение его были начаты еще в прошлом веке Я. К. Гротом, осуществившим академическое издание сочинений Державина. Однако теперь это издание уже не может удовлетворить исследователя — ни по объему материала, ни по истолкованию его.

В наше время к изучению державинского наследия обращались Г. А. Гуковский, Д. С. Бабкин, А. В. и В. А. Западовы, но и сейчас эту работу нельзя считать завершенной, тем более что ведется она преимущественно на материалах крупнейших архивохранилищ Москвы и Ленинграда, в то время как державинские рукописи, находящиеся в других городах, все еще остаются неизвестными. Так, например, до сих пор не изучены, не опубликованы и даже не упомянуты ни в одном из современных указателей по архивохранилищам державинские материалы в Центральной научной библиотеке УССР в Киеве. Настоящая статья и представляет собою попытку дать краткий обзор этих материалов, хранящихся в отделе рукописей и старопечатных книг, главным образом в составе рукописных и печатных сборников, некогда принадлежавших киевскому митрополиту Евгению (Болховитинову).

Как известно, Державина и Евгения Болховитинова связывала многолетняя дружба, сохранилась переписка их, опубликованная в свое время акад. Гротом: поэт делился с другом своими замыслами, посылал на его суд свои новые произведения. Ответные письма свидетельствуют о том, что Евгений Болховитинов, разносторонне образованный человек, историк и филолог, высоко ценил талант Державина. Однако нередко он высказывал серьезные критические замечания. Во всех письмах его к Державину видно искреннее, доброжелательное стремление помочь поэту, уберечь его от промахов и ошибок. Так, в письме от 14 декабря 1811 года он пишет в ответ на присланные ему Державиным «Замечания о лирической поэзии»: «Служить Вашему высокопревосходительству всеми моими силами есть приятнейшее для меня самого занятие, а потому немедленно принялся я за тетрадь Вашу, прочел раза три и теперь успеваю возвратить ее. Вы мне дали полное позволение поправлять, и я откровенно донесу Вам, что мною замечено». За этим следует целый ряд поправок и советов автору ¹.

Последние годы своей жизни (1822-1837) Евгений Болховитинов провел в Киеве, и вое его обширное книжное и рукописное собрание, в соответствии с завещанием, было передано в библиотеку Киево-Софийского собора, а после революции поступило во Всенародную библиотеку Украины (теперь Центральная научная библиотека УССР). Рукописи собраны и переплетены в большие фолианты, в начале или на последнем листе которых Евгений Болховитинов собственноручно давал перечень материалов, входящих в состав данного фолианта. Содержание их чрезвычайно разнообразно, что свидетельствует о разносторонности и обширности интересов их владельца: здесь и собственные сочинения Евгения Болховитинова, и научные трактаты, и очень много списков литературных произведений — от неуклюжих поэтических опытов семинаристов до сочинений Ломоносова, Сумарокова, Фонвизина и других писателей XVIII — начала XIX столетия. Среди последних особое место занимают сочинения Державина.

Все державинские рукописи, находящиеся в ЦНБ УССР, могут быть разделены (конечно, очень условно) на следующие группы:

1. Переписка Державина.

2. Различные материалы биографического характера.

3. Списки его произведений.

В библиотеке хранятся шесть писем Г. Р. Державина, из которых четыре остались неизвестными акад. Гроту (публикуются нами в приложении 1). Там же находится и переписка В. В. Капниста, большая часть которой была опубликована Д. С Бабкиным в двухтомном академическом собрании сочинений В. В. Капниста, а несколько десятков писем — от Н. А. Львова, И. М. Муравьева-Апостола и других — ждут своей публикации.

Большой интерес для исследователей представляет рукопись под шифром 706/496/с. Она озаглавлена Евгением Болховитиновым как «Примечания о сочинениях [75] Державина, писанные им самим в 1808 году». Сюда входит краткая автобиография поэта — «Нечто о Державине» (публикуется в приложении 2).

В этом же сборнике содержатся «Хронологическая роспись сочинениям его высокопревосходительства Г. Р. Державина», «Автобиография Державина», которая впоследствии вошла в «Словарь русских светских писателей» Евгения Болховитинова, и «Примечания на сочинения Державина». В письме к графу Д. И. Хвостову от 30 сентября 1805 года Болховитинов сообщил ему радостную весть: «Похвалюсь вам, что он (Державин, — Е. К.) прислал мне самую обстоятельнейшую свою биографию и пространные примечания на случаи и на все намеки своих од. Это драгоценнейшее сокровище для русской литературы». Однако, добавляет Болховитинов, «теперь еще и на свет показать их нельзя, ибо много живых витязей его намеков». ²

Но и позднее «Примечания» не увидели света: только в 1871 году в VI томе «Сочинений Державина» акад. Грот упомянул, что получил «от г. Ивановского тетрадь, писанную рукой Анастасевича и содержащую в себе полный текст обеих записок, составленных Державиным для Евгения Болховитинова». «Куда девалась подлинная тетрадь, принадлежавшая Евгению, нам неизвестно», ³ — замечает Грот.

Действительно, В. Г. Анастасевич, библиограф и переводчик, человек близкий Евгению Болховитинову, получил у него разрешение переписать «Примечания» Державина. После смерти Анастасевича бумаги его были проданы или переданы в Публичную библиотеку, а тетрадь с «Примечаниями» досталась А. Д. Ивановскому, младшему библиотекарю Публичной библиотеки, впоследствии профессору Петербургской римско-католической духовной академии, от которого перешла к Гроту. ⁴

Впрочем, и в последующих томах «Сочинений Державина» Грот использует «Примечания» очень мало, так как, очевидно, даже в 70-80-х годах они казались ему слишком резкими.

Нам представляется, что «Примечания» Державина выходят за рамки, определяемые их скромным названием: они интересны и значительны сами по себе, как яркий, выразительный документ своей эпохи. В них, как живые, встают исторические лица и события, звучат отголоски политических бурь и литературных споров конца XVIII — начала XIX века; наконец, в них является образ самого автора, человека, который, по справедливому замечанию Д. Д. Благого, «исполнен многими не только идеями и понятиями, но и предрассудками своего времени и своего класса». ⁵

Державин в «Примечаниях» постоянно подчеркивает реальную, жизненную основу своей поэзии. При этом он как бы заявляет о праве поэта на выражение своих взглядов, своего отношения к лицам и событиям, утверждая в то же время и объективную значимость созданных им образов. «Книга его может быть потомству памятником дел, обычаев и нравов его времени, и... все его сочинения ничто как картина века Екатерины», — пишет он в «Примечаниях» к оде «Памятник». ⁶

Особое место в «Примечаниях» занимает образ Екатерины II. Поэт восхищается императрицей, «каковой она была в первые дни ее царствования», с горечью пишет о последних годах ее правления, о том, как она с нетерпением и досадой выслушивала его доклады, так как он просил «суда и милости по своей экспедиции, что почиталось прочими его товарищами вздором», и «не был скор на желаемые ею похвалы». В своих стихах Державин представлял «настоящее время будущим, что ежели бы какой доброй царь велел ему писать грамотки, то бы он не вертел душой, как рулеткой, которая тогда была в моде, а докладывал бы правду, как о добрых людях, так и о взятошниках». ⁷

А вот светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический, который «при избаловавши его императрицею был такой причудливой и прихотливой вельможа, что в одну минуту желал то кофею, то кислых щей, то фиников, то кислой капусты, то арбуза, то селеных огурцов, так что, командуя армиею, нарочно посылал курьеров верст тысячи за две и более за клюквой, за костяникой и проч... Жизнь его состояла токмо из одного желания, а не наслаждения, ибо ничем не [76] был доволен. Вот каков бывает человек в щастии с самыми изящными дарованиями». ⁸

Сложно и противоречиво отношение Державина к Павлу I. И если в его «Записках» и «Объяснениях на сочинения», предназначенных для широкого круга-читателей, очень глухо звучат ноты недовольства и разочарования, то в «Примечаниях», адресованных Евгению Болховитинову, человеку искренне ему преданному, близкому, поэт не скрывает своего иронического, осуждающего отношения, к наследнику Екатерины.

Очень интересны, например, примечания к оде «На рождение вел. кн. Михаила Павловича», оде, которая в свое время наделала много шума в придворных кругах и привела в смятение самого автора. «Тотчас по городу распространился-слух, что сия пьеса чрезвычайно дерзко написана, а особливо 9-й куплет, где-слово “тирана“ относили нащот императора, в разсуждении чего по строгому тогдашнему времени и ожидали автору неминуемого нещастия; а потому г-н Козодавлев, не токмо что, где встречаясь с автором, от него бегал, но и взглянуть на него в собрании боялся, а автор приготовился к ответу, что таковое выражение относится тирану, хищнику престола, а не отнюдь к восшедшему законно и по наследству на оный государю. При всем том не без смятения он был, тем паче, что на середу первой недели великаго поста увидел неприятной сон (которым хотя не верит). Однакоже сказал жене, что паче чаяния ежели с ним что случится неприятное, то бы она, уповая на бога, ничего не страшилась». Подробно рассказав о счастливом завершении этой истории, о бриллиантовом перстне, пожалованном ему Павлом, Державин на полях делает приписку: «После же, когда разгласилось о подарке по городу, то при первой встрече г-н Козодавлев обнял автора в Сенате общаго собрания, но он ему публично сказал “подлец“, ибо, освободя его от напасти по делу Радищева, имел он к тому право». ⁹

Совершенно очевидно, что «рукопись Анастасевича» очень мало, с большом осторожностью была использована Гротом, о чем ясно свидетельствует простое сопоставление его комментариев с подлинными державинскими «Примечаниями». Так, комментируя оду «На Мальтийский орден», Грот сообщает сведения из истории ордена, приводит обширные выдержки из «Объяснений» Державина, из «Ключа» к его сочинениям, из «рукописи Анастасевича», однако предусмотрительно смягчает откровенный державинский намек на кровавые дворцовые перевороты, на общий «нещастный жребий» трех русских императоров — Иоанна, Петра и Павла. ¹⁰

В объяснениях к оде «Мужество», тоже очень пространных, Грот из «рукописи Анастасевича» приводит только сведения о том, что «начало оды Мужество писано было в 1797 г., по случаю бывшей тогда нечаянной тревоги в Павловске, происшедшей от рога почталиона», что «за делами» она не была закончена до 1804 года и заключено в ней «противоположение покойного князя Безбородки и мужества Суворова» (IX, 258).

В рукописи Болховитинова мы читаем: «Начало сей оды писано в 1797 году по случаю бывшей тогда нечаянной тревоги в Царском селе, происшедшей от рога почталиона, чего император Павел так испугался, что потерял все мужество и бегал в исступлении». ¹¹

Отсюда становится ясным подлинный обличительный смысл 8-й строфы оды «Мужество»:

Укрась чело кто звезд венцом,
И обладателем будь мира,
Как радуга сияй на нем
Багряновидная порфира;
Но если дух в нем слаб, — полков,
Когорт его все громы мертвы;
Вожди без духа — страха жертвы,
И суть рабы своих рабов.

(II, 475)

Поэтому, пожалуй, был близок к истине Д. И. Хвостов, познакомившийся с державинскими «Примечаниями» в рукописи и назвавший их «кладовой», где «собраны все возможные хулы на царей, вельмож и современников» (IХ, 259), а Евгений Болховитинов в письме к Державину от 4 октября 1805 года, обращаясь с просьбой прислать продолжение «Примечаний», предусмотрительно замечает: «К славе вашего имени я наилучшее сделаю употребление из сей доверенности, а притом все важное будет под печатаю тайны до своего времени» (VI, 172).

[77] В «Примечаниях», конечно, большое место отведено и событиям литературной жизни: Державин возмущается придирками московской цензуры, вспоминает свои разногласия с Н. Ф. Эминым, с симпатией отзывается и о М. М. Хераскове с его грандиозной «Россиадой», написанной по всем правилам классицизма, и о молодом Н. М. Карамзине с его «Письмами русского путешественника», что свидетельствует о своеобразии литературных позиций автора. Он с наивной гордостью говорит о новых, необычных качествах своей поэзии: так, об оде «Благодарность Фелице» Державин пишет, «что не первая ли она в российской поэзии, где изображается натура не токмо в картинах, и в ея колоритах: изображено как то белый ковыль, подобно льну пушистому, колеблется в степях и волнуется как море; небо в жаркой день блещет, подобно янтарю, вьются попутным ветром флаги и за кораблем протягивается серебряная гряда» и т. п. ¹² Державин подчеркивает свое стремление к верности изображения картин природы, их точности, конкретности: оду «На выздоровление мецената» он написал, «живучи на даче князя Вяземского, называемой Мурзинке, когда, взошед, луна багряным своим светом освещала воды, и некто ехал по ней в лодке, а потом сделался сильный ветр, то и снята здесь самая живая картина натуры». ¹³

Остается только пожалеть, что «Примечания» не были завершены Державиным. Они заканчиваются на части 2-й (ода «Лебедь»), следом за этим идут очень краткие, на трех страницах, заметки к частям 3-й и 4-й, написанные рукой самого Болховитинова, очевидно, уже после смерти Державина (в них приводятся последние стихи его).

В собрании Евгения Болховитинова хранится также немало списков державинских произведений: тут и простая ученическая тетрадь 1814 года, в которую «ученик класса поэзии Петр Одноралов» собирает полюбившиеся ему оды Ломоносова, Державина и других поэтов, и отдельные тексты, переписанные неизвестными почитателями державинского таланта, и целые сборники державинских од, выполненные на великолепной бумаге, четким, изящным почерком, тщательно переплетенные. На нескольких списках сохранились пометки и исправления Державина: поэт, как видно, посылал Болховитинову свои «рабочие» экземпляры. Прежде всего следует отметить рукопись под шифром 705/495/с, озаглавленную Евгением Болховитиновым как «Сочинения Державина, собственноручно им правленныя». Сюда входят несколько драматических произведений — «Евпраксия», печатный экземпляр трагедии «Ирод и Мариамна» и рукопись трагедии «Темный», выполненная писарской рукой, но с многочисленными следами двойной правки — самого Державина и неизвестного лица. Сличение правок с печатным текстом (см. т. IV) свидетельствует о том, как напряженно работал Державин над этой трагедией, стремясь дать ответ на мучившие его вопросы — о взаимоотношениях самодержца с народом, о пределах власти его, наконец, о правах подданных в отношении царя-тирана.

Эти размышления сконцентрированы в диалоге Репола и Багрима во 2-м действии, где с особой силой звучат обвинения в адрес князя Шемяки, тирана и лицемера, в образе которого можно заметить некоторый намек на Александра I. Вероятно, опасаясь слишком большого сходства, Державин или тот, кто правил текст трагедии, зачеркнули и переработали отдельные места рукописи. Так, оказались зачеркнутыми строки:

Без разсуждения походы заводил,

По самолюбию отечество губил

И на грабеж его вход отверзал татарам,

Россию предавал бесчисленным ударам. ¹⁴

Трагедия «Темный» была написана в 1808 году, когда в обществе нарастало недовольство политикой Александра I, особенно после Тильзитского мира 1807 года. Державин в своих «Записках» вспоминает, что «в 1806 и в начале 1807 г., в то время, как вошли французы в Пруссию, не утерпел, писал государю две записки о мерах, каким образом укротить наглость французов и оборонить Россию от нападения Бонапарта, которое явно предвидел, о чем с ним и словесно объяснялся». Однако государь, приняв это «предложение» «с благосклонностью», вскоре переменился к поэту, даже сделал ему выговор за псалом 101-й, переложенный им в стихи, в котором «изображалось Давыда сетование о бедствии отечества». ¹⁵

В рукописи под шифром 707/797/с находится державинская ода «На всерадостное восшествие на престол императора Александра I», следом за которой рукою [78] Евгения Болховитинова написана и тщательно зачеркнута злая эпиграмма в адрес автора.

О ты! Прелютый зверь! Державин!

Сей слог твой явен вечных ржавин.

Ты злой отрыгнул дух свой тут,

Лесть, ложь. И что ты, дерзкий плут,

Терзаешь мудра самодержца... ¹⁶

Как справедливо полагал Евг. Шмурло, занимавшийся исследованием этой рукописи, Болховитинов, тогда еще лично не знакомый с Державиным, был возмущен острыми намеками поэта на царствование Павла, что и породило эпиграмму. Однако к концу жизни, готовя рукописи для сдачи в библиотеку, автор эпиграммы, теперь уже близкий друг поэта, счел необходимым зачеркнуть ее, скрыть «следы молодых порывов». ¹⁷

Под шифром ДА/856/Л хранится рукопись, заключающая в себе около 100 державинских стихотворений (в некоторых из них есть разночтения). Начинается она обычным посвящением монархине — «Что смелая рука поэзии писала...». В конце помещены стихи Магницкого и других авторов.

Кроме того, в отделе старопечатных книг библиотеки находится целый ряд огромных фолиантов, объединяющих самые разнообразные образцы печатной продукции конца XVIII — начала XIX века (уставы учебных заведений, богословские трактаты, произведения Сумарокова, Фонвизина и т. п.), в свое время заботливо собранные Евгением Болховитиновым. Но в составе этих фолиантов немало и рукописей, в том числе и списков державинских од, иногда с подписью автора, иногда «анонимных». ¹⁸ В фолианте под шифром Н 473 находится автограф известного державинского стихотворения «К самому себе». В фолиант под шифром ГР 2383 вплетена рукописная тетрадь, заключающая в себе 10 од Державина («Мой истукан», «Ода на коварство», «Водопад», «Вельможа», «Псалом 81» и др.). Рукопись представляет несомненный интерес для исследования — как по отбору од, так и по некоторым разночтениям в них по сравнению с опубликованными текстами. Почерк, бумага, водяные знаки свидетельствуют о том, что относится она к самому началу XIX века.

Конечно, в пределах одной статьи обзорного характера трудно дать сколько-нибудь полное представление о многочисленных рукописных материалах, обширных и разнообразных. Однако нам кажется несомненным, что эти материалы представляют большой интерес, дополняя и обогащая наше представление о Державине.

Спешу тебя, любезной мой друг Василий Васильевич, уведомить, что 7-го числа сего месяца Фелица Киргискайсацкая царевна ²⁰ прислала мне чрез почту из Оренбурга драгоценный дар, состоящий в золотой прекрасной табакерке, осыпанной бриллиантами, и 500 полновесных голландских червонных, что составят более нежели на 3000 рублей. Дщерь же моя теперь Фелица Гавриловна ²¹ скачет по городу, подымя хвост, и всяк ее иметь желает. Старик надевает очки, глухой протягает уши, лакомка при вестфальской ветчине делает глотки, любострастной тает нежностью в беседке, ездок при бегуне присвистывает, невежи в библии находят источник просвещения, вельможа умеренность одобряет, подагрик ходит, шут умнеет. Словом, всяк ею любуется и радуется.

Но отец ее чудак или чересчур благоразумен или меланхолик напротив. Он сильно недоволен, что ее высокородия такую честь воздают, но в глубине сердца своего размышляет: О времена! О нравы! О двор! Сколько в тебе масок и сколько в тебе ухищрений, сокрытых под цветами похвал и восклицаний! И бормоча сие, кажется будто он приуготовляется к коему-нибудь нечаянному жалу; однако щит Миневры и неробкая душа его делают его неколебимым. Он смотрит [79] на настоящее и будущее равнодушно и думает: все суета сует, все минется. А поэтому не радуется много и не заботится ни о чем.

Княгиня Катерина Романовна, ежели такова всегда будет и таковы с ней будут, ²² то она настоящий Августов меценат. И должны при ней явиться Гораций и Вергилий, из коих котораго-нибудь одного она от тебя и ожидает.

Хотя Николай Александрович ²³ сердится на это, что тебя так ободряют однако я уповаю, что ты с ума не сойдешь, а будешь упражняться благоразумно в поэзии, уделя время на твое домоводство, на воспитание детей и на приятное обхождение твоей любезной супруги. Я весьма рад, что дело ваше кончилось по желанию и что братец твой ²⁴ тебя скоро увидит и уверит тебя, сколько я тебя люблю, ежели ты иногда, не получив долго моих писем, в том колеблешься.

Катерина Яковлевна ²⁵ спит и кланяется тебе и милостивой государыне Александре Алексеевне, ²⁶ у коей я целую ручки из всей мочи. Есть навсегда искренним и непременным твоим

Гаврилом Державиным.

11 мая 1783 года.

12 апреля 1789 г., С.-Петербург

Христос воскресе, друг мой В. В., мысленно и тебя и Сашеньку ²⁸ обнимаю. Ко многим еще новым хлопотам прибавилась еще новейшая. Ты увидишь из приложенной бумаги, которую по совету Гаврилы Романовича ²⁹ подпиши и пошли, куда он тебе предпишет.

Три письма писал я тебе о безуспешном старании по твоему заводу, ³⁰ никакого толку и теперь еще нет. С Гутенем вместе только и делаем, что, сошедшись, потужим и побраним кой-кого, а делать больше нечего. Он так ни жалования своего за два года, ни резолюции добиться не может. ³¹

Я сего дня получил еще от М. А. ³² письмо, что одна лучшая наша деревня до последнего кола выгорела, скотина и хлеб у мужиков также сгорели, с чем имею честь поздравить. Князь Григорий Александрович ³³ говорил недавно гр. З. ³⁴ про твой план о казаках, ³⁵ находя его удобным и говоря, что он только для того в действие не произвел его, что сие понескольку зависит от графа Петра А., ³⁶ но дело на том и осталось. [80]

Князь, говорят, выедет отсюда чрез две недели к армии.

Прости, брат, будь ты здоров со своими.

Приписка Державина

Здравствуй, мой друг Василий Васильевич! Подписывай поскорее приложенную при сем бумагу с таковым изъяснением, что ты веришь ее подпись господину коллежскому советнику и московскаго Опекунскаго Совета опекуну Ивану Михайловичу сыну Арсеньеву. ³⁷ Подписывай и присылай ко мне. Я на тебя да и на всех вас как собака сердит за ветренность. ³⁸

Искренне ваш и покорнейший Державин.

24 апреля, Москва.

Любезный мой друг Василий Васильевич! Письмо от тебя от 21-го мая из Обуховки получил. Радуюсь, что, слава богу, ты здоров. Мы думали, что ты уже у султана в визирях находишься. Благодарствую на примечания (нрзб.). Князь Светлейший множество мне назначил комиссий стихотворных, строчил ему, что в мысль попало, был доволен; но последнее описание его празднеств не знаю, показалось ли? ⁴⁰ Ежели не выйдет к печатанию, то тебе письменное пришлю.

Еще Петров день предоставляется к решению моей судьбы, а для того к Авдотье Васильевне ⁴¹ и не могу еще точно отписать, чтоб прислала на мои руки детей своих. Но коль скоро останусь здесь, то тебя уведомлю. Впрочем желаю тебе всякого блага и с любезною твоею Александрой Алексеевной. А я с Катериной Яковлевной здоровы. Николай Александрович со всеми в деревне.

Твой верный Державин.

16 июня 1791 г., Петербург.

Хорошо, братец, сделал, что за напечатание публикации о книге не заплатил 30 рублей, и по газетам довольно узнают. Препровождаю при сем объявление, переписанное [81] в ломбард о займе денег. Мы, слава богу, здоровы. У нас сильная гроза была и перебила людей.

Державин.

5 июня 1816 г.

Отнеси один екземпляр Ал-ру Сем-чу Хвостову, ⁴³ извинись теми же причинами, что без переплета.

Державин Гаврило Романович, действительный тайный советник и разных орденов кавалер, родился в Казани 1743 года июля 3 дня от благородных родителей. Родоначальник его Багрим Мурза выехал из Золотой Орды в службу к великому князю Ивану Васильевичу Темному. От него происходят: Нарбековы, Акинфиевы, Державины и проч. Сие известно по Бархатной Книге. Предки его служили разныя дворянския службы. Отец в армейских полках, в Оренбургском корпусе, в Пензенском пехотном полку подполковником, и за чахоточною болезнию отставлен в 1754 полковником. Мать из роду Козловых, которой дед Федор Васильевич был стольником, а отец Андрей Федорович ротмистром. В младенчестве своем воспитан и научен российской грамоте под надзиранием родителей, а особливо матери, которая приохочивала его к чтению книг, а паче духовных, ласками и сластями, награждая его оными, когда он прилежно и хорошо прочитывал. На 5 году возраста своего уже он бегло читал и начинал писать. Когда пришел в отроческое состояние, то по тогдашнему закону на седьмом году представлен на смотр в Оренбурге бывшему там губернатором Ивану Ивановичу Неплюеву, и тогда же за неимением лучших учителей отдан в научение немецкаго языка иностранцу Иосифу Розе, бывшему там в ссылке за некоторое преступление, которой содержал у себя школу для благородных детей лучшаго тамошняго дворянства. Учитель сей только что был чрезвычайно строг, обходился с учениками сурово и даже непристойно, но не знал и сам никаких правил преподаваемого им языка. Дети упражнялись только в читании, писании и в твержении наизусть вакабол и разговоров, а о грамматике и понятия не имели. Тогда же открылась в юном сем отроке чрезвычайная склонность к рисованию; но как не было там никаких мастеров, ни образцов хороших, то и занимался он беспрестанно рисованием картинок, что продают на Спасском мосту в Москве, которыми вся комната была его улеплена. Так протекли его годы отрочества. А когда в сказанном 754-м году отец его получил отставку, то поехал для своих нужд в Москву с тем, чтоб сего своего старшаго сына (ибо их было у него двое) отвезть в Петербург для записания в Кадетской корпус, а особливо желал, чтоб он научен был инженерному и артиллерийскому искусству, но как в сем году императрица Елисавета Петровна была в Москве и все знатныя чиновники, ему благодетельствовавшия, были с нею, то и отложил он езду свою в Петербург, предполагая совершить в будущем году по зимнему пути; но к несчастию малолетных детей его скончался того же году в казанской деревне в ноябре месяце. Вдова и сироты, будучи весьма в небогатом состоянии, остались без всякой помощи; и как тогда соседи по деревням стали делать несносныя обиды и последнее самое малейшее имение развлекать приказными тяжбами, то она, не могши исполнить намерения своего супруга в разсуждении научения детей, хлопотала по делам, возя их с собою для умилостивления судей, но ничто их не трогало. С тех-то самых пор в сердце большаго сына врезалась та пламенная черта, что он не мог равнодушно сносить неправосудия и притеснения вдовам и сиротам, о чем и в речи своей, сказанной в 1774 году в Собрании дворянства, припомнить не оставил. Мать их при всем том не оставила однако сколько возможно пещись о их просвещении науками; вследствие чего препоручила их в научение арифметике и геометрии, за неимением других лучших учителей, сперва гарнизонному школьнику Лебедеву, а потом отставному артиллерии прапорщику Полетаеву, у коих они, так же как и у Розе, учились сказанным наукам без всякой методы, правил и доказательств. Столько было еще трудно в России просвещение науками! А как тогда приспело по закону 12-летнее время, что надобно было их, дабы могли вступить беспрепятственно в службу, явить в герольдию для доказательства их дворянства, то в 757-м году и принуждена была она ехать в Москву для исполнения сего обряда. По недостатку своему едва могла с помощию дяди малолетних с отцовой стороны, отставного подполковника Николая [82] Ивановича Дятлова, жившаго в Можайске, представить их Герольдии и взять пашпорт для окончания их наук; ибо короткия средства в разсуждении недостатка или не позволили ей, или никто не присоветовал оставить их для научения в Москве, а потому и возвратились они в Казань. В 758 году открылась там гимназия для благороднаго юношества, в которой был директором Михайло Иванович Веревкин, ⁴⁵ куды с прочими и они записаны. В сем-то училище они образовались в преподаваемых в нем науках; но как по новости онаго учители были до прибытия г-на профессора Савича ⁴⁶ почти таковы же, как и прежние, то и приобретали они там только легкия познания; однакоже старший отличался остротою и воображением, а младший глубокомыслием в математических исчислениях (которой в 770 году, будучи уже бомбандиром гвардии в Преображенском полку, умер). В сии-то годы обучения в гимназии в старшем стала открываться способность к стихотворству от чтения од г-на Ломоносова и трагедий г-на Сумарокова, а также и книг Телемака, Аргениды, Маркиза Г,. ⁴⁷ и тому подобных, которыя только тогда переведены, напечатаны были и в Казане у некоторых особ находились. Сколь ни тесен был путь, по которому склонность молодого стихотворца без всякаго предводителя устремляла, однакоже начал он денно и ночно трудиться в кропании стихов и в сочинении романов или сказок в подражание вышесказанных превосходных образцов. Но как были они без наставника, без правил писаны, то и было одно смешное маранье, котораго никому молодой сочинитель, даже и товарищам своим, не показывал, а, дравши, все предавал огню, некоторыя только маленькия стишки известны были друзьям его, с ним совоспитанным. При Савиче он уже в гимназии не был, но при самом почти его вступлении отъехал в Петербург на службу, ибо хотя в 1760 году г-н Веревкин объявил ему, возвратясь из сей столицы, что он по желанию его, вперенному в него отцом его, записал его в инженерную службу кондуктором, и потому он, надев сего корпуса мундир, отправлял некоторыя его поручения до сей науки касающиеся, о коих бы было здесь пространно описывать; но в исходе 761 году, к удивлению своему, из канцелярии лейб-гвардии Преображенскаго полку получил он пашпорт и ордер, из коего усмотрел, из первого, что он записан в сей полк солдатом, а из второго, что должен был в генваре месяце наступающаго года явиться в оной. После того узнал, что записан в него был покровительством главнаго куратора Ивана Ивановича Шувалова по представлению г-на Веревкина с прочими товарищами за отличность их и труды в украшении рисовкой геометрических фигур, ему от гимназии поднесенных. Нечего было делать, а должен был ехать в полк, в которой, явясь в марте месяце, вступил в действительную службу, во все те упражнении, которыми только простыя солдаты занимались, и жил с ними в одной казарме между многими женатыми и холостыми. А как по таковой тесноте неудобно было упражняться ему ни в рисовании, ни в музыке, к которой он также имел склонность и сам собою учился играть на скрипке, то, оставив их, занимался беспрестанно, когда другая спят, чтением книг, которыя в Петербурге удобнее достать было можно, а также писанием для разных людей писем, а иногда стихов на разный случаи единственно для себя. Правила поэзии почерпал он из сочинении г-на Тредьяковского, а в выражениях и штиле старался подражать г-ну Ломоносову, но, не имея такого таланту, как он, в том не успел. В 1763-м году, в бытность императрицы Екатерины для коронации в Москве, имея сильное желание учиться, прибегал он с просьбою к Ивану Ивановичу Шувалову, отправляющемуся тогда в чужие край, чтоб он его взял с собою, который было то и обещал, но, по предрассудкам тогдашним, родственниками его, бывшими в Москве, недопущен, и 28-го июля того года, по предстательству графа Алексея Григорьевича Орлова, которой тогда был в том полку майором, пожалован в капралы, потом в следующий унтер-офицерския чины происходил по старшинству службы, а, наконец, в 772-м году, генваря 1-го дня из сержантов пожалован гвардии прапорщиком. Во все продолжение времени службы его в нижних чинах что случилось написать ему и перевесть с иемецкаго языка, то в проезд его из Москвы в 1770 году в чуму на заставе, учрежденной близь Петербурга, по пылкости своего характера, соскучившись ждать пересмотра и окурения превеликой кипы бумаг, находящихся в сундуке его, поелику другого имения с ним почти не было, предал оныя огню, а потому и был тотчас пропущен. В 773 году пожалован по линии подпорутчиком и при открывшемся в понизовых губерниях возмущении взят был с прочими гвардии офицерами в ассистенцию генерал-аншефа и разных орденов кавалера Александра Ильича Бибикова, от коего употреблен был в разныя важныя секретныя [83] экспедиции. Находясь в оных, в 1774 году пожалован гвардии порутчиком. По возвращении из оных и из Москвы по торжестве мира с Оттоманскою Портою в 1777 году генваря 1-го числа пожалован в бомбандирскую роту гвардии капитан-порутчиком; а февраля 15-го того ж году за службу его в помянутых секретных экспедициях, что сделал он диверзию (нрзб.) со злодеем по Иргизу во внутренняя провинции и спас набранными им крестьянами луговые Саратовския колонии от расхищения киргиз-кайсаков, которых превеликую толпу разбив, освободил около тысячи человек колонистов и русских людей из плену, и что доставил также нужных людей в Секретную Экспедицию, и назначен был в армию полковником, но, по недоброжелательству некоторой особы, выпущен в статскую службу коллежским советником и награжден тремя стами душами в Белорусской губернии. В том же году определен в августе месяце в 1-й департамент Правительствующего Сената экзекутором, а в 1780 году при открывшихся экспедициях о государственных доходах перемещен в 1-ю из оных советником. В 1783 году пожалован в статския советники, а в 1784-м по некоторым случившимся неприятностям просил увольнения от службы и отставлен февраля 15 дня с награждением чина действительнаго статскаго советника, и в том же году, по соизволению государыни императрицы, без всякаго его искания в мае месяце пожалован Олонецким губернатором, а в 1785 году переведен в том же звании в Тамбов, где получил в 1787 году в награждение за хорошую службу орден 3-й степени св. Владимира. В исходе 1789-го, по несправедливым представлениям, удален от сего губернаторства; а по оправдании в 1791 году декабря 12 дня взят в статс-секретари к государыне императрице, и при торжестве в 1793 году Турецкаго мира и брачнаго сочетания великаго князя Александра Павловича, что ныне благополучно царствующий император, сентября 8-го дня пожалован тайным советником и награжден орденом св. Владимира 2 степени и велено присутствовать в Сенате. Генваря 1-го дня 1794-го указано быть президентом коммерц-коллегии. В 1796-м при вступлении на престол императора Павла I-го повелено ему быть правителем Государственного Совета, но чрез несколько дней то отменено. В 1798 году пожалован с прочими г-ми сенаторами орденом св. Анны 1-го класса. В 1799-м посылан был по именному Указу в Шклов по делам покойнаго Зорича, а в 1800 году по некоторым высочайше порученным комиссиям в Белоруссию, за успешное которых отправление пожалован в действительныя тайныя советники и орденом святаго Иоанна Иерусалимскаго большого креста. В том же году в августе м-це сделан паки президентом коммерц-коллегии, а ноября 22-го финанс-министром, 23-го государственным казначеем. При восшествии на престол ныне щастливо царствующаго государя 1801 года 12 марта оставлен в одной сенаторской должности с получением жалования по чину и по должности государственнаго казначея столовых денег. В том же году сентября 15-го дня при благополучно совершившейся коронации в Москве за известныя государю императору труды пожалован орденом Святаго Александра Невскаго. По возвращении из Москвы 1802-го генваря 1-го дня отправлен для комиссии в Калугу. В том же году сентября 8-го дня зделан Министром юстиции или Генерал-прокурором, а 1803-го года октября 7-го по прошению уволен от службы с произвождением того жалованья и столовых денег, что при императоре Павле получал, будучи Государственным казначеем.

При уничтожении вышеписанным образом всех его прежних стихотворческих сочинений, в молодости написанных, не оставлял он, будучи и гвардии офицером, когда время дозволяло, упражняться в сем искусстве, руководствуяся правилами как поэзии, так и красноречия из книг российских и иностранных; подражал сперва сочинениям Гагедорна, Клейста, Захария, Галлера и прочим немецким писателям, ⁴⁸ из коих переводя нечто, большею частию предавал огню, никому не открываясь в своем упражнении, кроме иногда безделок друзьям своим; однако же из трудов его того времени некоторый ускользнули и без сведения его напечатаны, а именно: в 1772 году в периодическом издании во 2-й части «Ироида или письмо от Вивлиды к Кавну», почерпнутое из Овидиевых творений, и несколько од, из коих одна в таковом же «На возшествие на престол императрицы Екатерины» издана в конце 1773 года.

В сие же время переведены автором две песни «Мессиады», ⁴⁹ которыя, читавши, очень одобряли, но выпросив г-н Домашнев, ⁵⁰ бывший директор Академии [84] наук, себе прочесть, потерял оныя, а разве нет ли в библиотеках Михаила Матвеевича Хераскова и князя Александра Алексеевича Вяземскаго, из коих с первым автор был по стихотворству довольно знаком и приятель, а у другова был под начальством: то и отдал им по списку, а подлинной, как выше явствует, Домашневу на время, у себя не оставив. Потому-то немцы в некотором своем периодическом и здании и говорят, что он перевел «Мессиаду».

По возвращении его в 1776 году из Экспедиции внутренних возмущений нечто вышло также из под пера его; но все по неуважению им самим брошено, а под неизвестным только именем напечатаны особыми тетрадками: в 1777 году Читалагайския оды, где большая часть переводныя короля прусскаго Фридриха 2-го из книги его так называемой «Безпечной философ»; Письмо к императрице или излияние благодарнаго сердца и Эпистола Ивану Ивановичу Шувалову на прибытие его из чужих краев в Санктпетербург; но всех сих произведений своих автор не одобряет, потому, как выше явствует, что он хотел подражать г-ну Ломоносову, но как талант его не был с ним внушаем одинаковым Гением, то, хотев парить, но мог выдерживать постоянно красивым набором слов свойственная единственно российскому Пиндару велелепия и пышности. А для того с 1779 году избрал он совсем особой путь, будучи предводим наставлениями г-на Бате ⁵¹ и советами друзей своих, а после по жене и родственников — Николая Александровича Львова, Василья Васильевича Капниста и Ивана Ивановича Хемпицера, подражая наиболее Горацию. Но как он и на них не уверялся, то от себя ничего в свет не издавал, а мало по малу под неизвестным имянем посылал в периодическия издания «Санкт-петербургскаго вестника», котораго издатель г-н Брайко, печатая, сообщал ему известия, что публика творения его одобряет. Сие подтвердил издание «Собеседник», в которой, из «Вестника» будучи перенесены, все его сочинения вторично напечатаны, которым предшествовала на первом листу ода «Фелица», зделав ему много славы и огорчений, от коих он, как выше явствует, из службы был отставлен. По вступлении вторично в оную, видя, что многия знатныя люди стихотворства его не жалуют, его гонят, то оставил было совсем на несколько лет в оном упражняться, но как и то не помогло, то по прибытии его из Тамбова в 1789 году принялся паки за перо с большею силою, отчего и вышли вдруг в одно время «Изображение Фелицы», ода «На коварство» и «На щастие», а потом год от году и прочия. При всем том, хотя и видел он неожидаемой успех его дарований, которых, он, так сказать, не отрабатывал и автором никогда быть не готовился, а упражнялся только когда между дел по службе и между разбирательства третейских судов и управления многих опек, в коих всегда без всякой корысти защищал бедных и слабых в сведении законов от корыстолюбцев и ябедников. А для того небрег он о них и никогда не собирал, но первая жена его, любя поэзию и имея к ней от природы вкус, тихонько от него копила и переписывала своею рукою в одну тетрадь: то когда императрица изъявила ему неоднократно желание свое, чтоб он более упражнялся в стихотворении, что он и должен был исполнить, а как по некоторым обстоятельствам не имел он духа вновь чего-либо изящнаго произвесть, то и схватился за собранныя его женою, что, переписав чистым письмом и украсив виньетами, поднес императрице 1-ю часть в исходе 1795 года, которая в кабинете ея величества и была по самую ея смерть, случившуюся ноября 6-го дня 1796 года. При вступлении на престол императора Павла I-го достал оную обратно к себе, которая и поднесь находится у него ненапечатанной, равно и после того еще сочиненный. Между тем Иван Иванович Шувалов, быв по учению автора в Казанской гимназии его куратором, возжелал в 1798 году, чтобы плод его попечений о расширении просвещения в империи был и в сочинении г-на Державина известен Совету; то убедительно домогся от него позволения те токмо пиесы, которыя у него от сочинителя в разныя времена в получении находились, напечатать, кои в том году в типографии Московскаго университета и напечатаны. Есть несколько и кроме вышенаписаннаго «Письма Вивлиды к Кавну» прозаических произведений сего писателя, большею частию в речах состоящих, сказанных разными особами, при разных случаях, из коих некоторыя напечатаны в периодических изданиях и ведомостях; но множество писано им канцелярских бумаг, как то: мнений, начертаний, проектов. И из них между многими мелочными суть: 1-е) Должность экспедиции о государственных доходах. 2-е) Система канцелярскаго порядка с обширными примечаниями на таковую же г-на Тутолмина. 3-е) Устройство провиантских магазинов в Олонецкой губернии для лапландцев. 4-е) Так же постановление для больниц приказа Общественнаго призрения. 5-е) О судоходстве в Тамбовской губернии по исходящим из нее рекам во всю империю. 6-е) Топографическое описание той же губернии. 7-е) По особливому повелению императрицы Екатерины план учреждения Патриотическаго банка по недостатку денег в военное время. 8-е) Межевую инструкцию для размежевания Саратовской губернии, которая после при императоре Павле в сенате пересматривана. 9-е) О дешевизне съестных припасов в обоих столицах. 10-е) По имянному [85] повелению императора Павла о устройстве евреев, в России находящихся, и ревизию 80/т душ староств в Польше. 11-е) Разсуждение об опеках при имениях, особливо благородных малолетных и на службе находящихся с отчетом многих управляемых им. 12-е) Организация Правительствующаго Сената, сообразная с известным его мнением. 13-е) Распоряжение о крымских солях. 14-е) О закупке для армии провианта выгодными ценами и о учреждении запасных магазейнов по большим судоходным рекам на случай голода, чтоб снабжать из них недостаточныя губернии. 15-е) Правила третейскаго суда. Хотя же из всех сих его трудов по известным и не удоб описанным здесь причинам большая часть успеха не имели, но как они все находятся в своих местах и во многих частных руках, то и остается судить о пользе их и о уважении потомству, тем паче, что все они собственною его рукою; — Не ставя в число сие приговоров третейских судов, лично производимых им с посредниками и без посредников, коих им решено около ста, и по особливым также комиссиям и по опекам, и кроме тех бумаг, как в разных местах писаны секретарями, а им только просматривать и поправляемы были.

1. Отдел рукописей ЦНБ УССР, № 467/591/с, л. 279. Письмо публикуется впервые. Я. К. Грот считал, что «за 1810, 11 и 12 годы не осталось ничего из переписки обоих писателей» (Переписка Евгения с Державиным. В кн.: Сборник статей, читанных в отделении русского языка и словесности Имп. академии наук, т. V, вып. 1. СПб., 1868, стр. 76).

2. Переписка Евгения с Державиным, стр. 71.

3. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. К. Грота, т. VI, СПб., 1871, стр. 408 (далее все ссылки на это издание приводятся в тексте).

4. Тетрадь хранится в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, однако обветшавшая, потертая бумага и бисерный почерк Анастасевича делают ее в настоящее время почти недоступной для прочтения.

5. Д. Д. Благой. История русской литературы XVIII века. М., 1955, стр. 392.

6. Отдел рукописей ЦНБ УССР, № 706/496/с, л. 57.

7. Там же, л. 44.

8. Там же, № 707/496/с, л. 36.

9. Там же, л. 61.

10. Там же, л. 62.

11. Там же, л. 73.

12. Там же, № 706/496/с, л. 34.

13. Там же, л. 43.

14. Там же, № 705/495/с, л. 41.

15. Записки Гаврила Романовича Державина (1743-1812). М., 1860, стр. 501,

16. Отдел рукописей ЦНБ УССР, № 707/497/с, л. 34 об.

17. Евг. Шмурло. Заметка об отношениях киевского митрополита Евгения к Державину до личного знакомства с поэтом. СПб., 1887, стр. 6.

18. Отдел старопечатных книг ЦНБ УССР, № Гр. 2390, 2391, 2385 и др.

19. Печатается впервые, по автографу, хранящемуся в Центральной научной библиотеке УССР, шифр III.24309. На последней странице — небольшая приписка В. В. Капниста жене, которой он пересылает письмо Державина (на французском языке).

20. Т. е. Екатерина II.

21. Имеется в виду ода «Фелица».

22. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова (1743- 1810), — выдающаяся общественная деятельница своего времени, с 1783 года — президент Российской Академии наук. По ее инициативе, в первом номере издаваемого ею журнала «Собеседник любителей российского слова» за 1783 год была опубликована державинская ода «Фелица». Е. Р. Дашкова была очень близка с Екатериной II, но отношения их были очень неровными, на что намекает Державин, в конце концов они сменились взаимным недовольством и немилостью со стороны императрицы. В угоду своей венценосной подруге Дашкова старалась привлечь ко двору новые таланты, новых поэтов — Державина, Капниста.

23. Николай Александрович Львов (1751-1803) — друг и родственник В. В. Капниста и Державина, выдающийся поэт, переводчик, архитектор.

24. Петр Васильевич Капнист — старший брат поэта.

25. Катерина Яковлевна Державина — первая жена Г. Р. Державина.

26. Александра Алексеевна Капнист — жена В. В. Капниста.

27. Публикуется впервые, по автографу, шифр III.24310.

28. Сашенька — Александра Алексеевна Капнист, жена В. В. Капниста.

29. Гавриил Романович Державин.

30. Дело, связанное с Киевским шелковичным заводом, главным надзирателем которого В. В. Капнист был назначен в 1787 году. Оно тянулось несколько лет подряд, причиняя последнему много огорчений и забот; было благополучно завершено только в 1793 году стараниями Г. Р. Державина, занимавшего тогда пост кабинет-министра.

31. Гутень — неустановленное лицо. Очевидно, один из служащих шелковичного завода, человек, близкий Капнисту и Львову.

32. Мария Алексеевна — жена Н. А. Львова.

33. Князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический.

34. Граф Петр Васильевич Завадовский.

35. План о казаках, т.е. о формировании добровольческих полков из украинских казаков, был предложен В. В. Капнистом в 1788 году. Несмотря на благожелательные отзывы, так и остался неосуществленным.

36. Граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский.

37. Арсеньев Иван Михайлович — московский приятель и родственник Г. Р. Державина.

38. Приписка отличается резким, раздражительным тоном, который объясняется положением Державина в то время: в апреле 1789 года он жил в Москве, много месяцев ожидая решения своего дела о Тамбовском губернаторстве. И не случайно в ответном письме от 10 мая 1789 года В. В. Капнист, понимая состояние друга, горячо сочувствует ему и кротко оправдывается: «Вы говорите, что сердиты на всех нас за нашу ветренность. Но в чем же моя ветренность? Что мог я сделать, и что упустил я?» (V, 758).

39. Публикуется впервые, по автографу, шифр III.24311.

40. Князь светлейший — Г. А. Потемкин-Таврический. Державин в своих «Записках» вспоминает, что успех оды «На взятие Измаила» (1790) привлек к нему внимание князя, он поручил поэту сочинение хоров для своего великолепного праздника в Таврическом дворце (28 апреля 1791 года), остался доволен и следом поручил сделать описание самого праздника. «Без сумнения князь ожидал себе в том описании великих похвал, или, лучше сказать, обыкновенной от стихотворцев сильным людям лести». Однако осторожный поэт, боясь навлечь на себя «неудовольствие от двора» и самой Екатерины II, в то время значительно охладевшей к Потемкину, «рассудил отнесть все похвалы только к императрице и всему русскому народу», а князю воздал честь наравне с Румянцевым и Орловым, его соперниками. Конечно, «Описание» Потемкину не только «не показалось», но вызвало гнев и досаду (VI, 619).

41. Авдотья Васильевна — жена И. М. Синельникова. С Синельниковыми Державин находился в большой дружбе и даже родстве, так как Авдотья Васильевна, по предположению Я. К. Грота, происходила из рода Державиных. Не имея собственных детей, Державин постоянно заботился о детях своих родственников, воспитывал и выводил их «в люди».

42. Приписка к письму Д. А. Державиной, адресованному С. В. Капнисту. Печатается впервые, по автографу, хранящемуся в Центральной научной библиотеке УССР, шифр III.24312. С. В. Капнист — сын В. В. Капниста, племянник Державина по второй жене, воспитывавшийся в их доме.

43. А. С. Хвостов (1753-1820) — поэт, приятель Державина.

44. Печатается впервые, с рукописи, написанной, очевидно, под диктовку, писарской рукой, с поправками Г. Р. Державина, шифр 706/496/с, лл. 1-14.

45. М. И. Веревкин (1733-1795) — переводчик и драматург, с 1758-го по1761 год — директор Казанской гимназии.

46. Д. В. Савич — профессор Московского университета, с 1761 года — директор Казанской гимназии

47. Державин-гимназист читает романы французского писателя Фенелона «Похождения Телемака», шотландского писателя Дж. Барклая «Аргенида», т.е. произведения политико-нравоучительного характера, заключавшие в себе и «уроки царям».

48. В числе своих литературных наставников, кроме Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского, Державин называет и немецких поэтов XVIII века — Ф. Гагедорна (1708-1754), Э.-Х. Клейста (1715-1759), А. фон Галлера (1708-1777), Ф.-В. Захарие (1726-1777) и других. Однако, судя по зачеркнутой строке — «по случаю попавшихся ему в руки», этот перечень определяется не только вкусами Державина, но и ограниченными возможностями выбора, и тем, что Державин хорошо владел немецким языком.

49. «Мессиада» — эпическая поэма немецкого поэта Ф.-Г. Клопштока (1724- 1803).

50. С. Г. Домашнев (1743-1795), писатель, с 1775 года — директор Петербургской Академии наук.

51. Ш. Батте (1713-1780) — французский философ, эстетик и педагог.

Текст воспроизведен по изданию: Рукописи Г. Р. Державина в Центральной научной библиотеке УССР // Русская литература, № 2. 1972

© текст - Кононко Е. Н. 1972
© сетевая версия - Thietmar. 2023
© OCR - Николаева Е. В. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская литература. 1972

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info