ДНЕВНИК ПОРУЧИКА ВАСИЛЬЕВА

Число 24. Понедельник.

Письмо уездного дворянина к его сыну.

Сыну нашему Фалалею Трифоновичу, от отца твоего Трифона Панкратьевича и от матери твоей Акулины Сидоровны и от сестры твоей Варюшки низкой поклон и великое челобитье. Пиши к нам про свое здоровье: таки так ли ты поживаешь, ходишь ли в церковь, молишься ли Богу и не потерял ли ты святцов, которыми я тебя благословил. Береги их; вить ето не шутка: меня ими благословил покойник дедушка, а его отец духовной Ильинской батька. Он был болен черною немочью и по обещанию ездил в Киев: его Бог помиловал и Киевские чудотворцы помогли; и он оттуда привез етот каноник и благословил дедушку, а он его возом муки, двумя тушами свиными да стягом говяжьим. Не тем-то покойник свет будь помянут! Он ничего своего даром не давал: дедушкины-та, свет, грехи дорогоньки становились. Кабы он покойник поменше с попами водился, так бы и нам поболше оставил. Дом его был как полная чаша, да и тут процедили. Вить и наш батько Иван, кабы да я не таков был, так он бы готов хоть кожу содрать: то-та поповские завидливые глаза: прости, Господи мое согрешение! А ты, Фалалеюшка, с попами знайся, да берегись: их молитва до Бога доходна, да убыточна... Как отпоешь молебен, то можно ему поднести чарка вина, да дать ему шесть денег, так он и доволен. Чегож ему болше: прости Господи, вить не рожна? Да полно нынече и винцо то в сапогах ходит: екое времечко; вот до чего дожили: и своего вина нельзя привезть в город: пей де вино государево с кружала, да делай прибыль откупщикам. Вот какое рассуждение! А говорят, что все хорошо делают: по етому скоро и из своей муки нельзя будет испечь пирога. Да што уж и говорить? Житье то наше дворянское нынече стало очень худенько. Сказывают, что дворянам дана вольность: да чорт ли его слыхал, прости Господи, какая вольность? Дали вольность, а ничего не можно своею волею [40] сделать; нельзя у соседа и земли отнять: в старину-то побольше было нам вольности. Бывало, отхватишь у соседа земли целое поле, так ходи же он да проси, так еще десять полей потеряет; а вина, бывало, кури сколько хочешь, про себя сколько надобно, да и продашь на сотню места. Коли воевода приятель, так кури смело в его голову. То-то была воля то! Нынече и денег отдавать в проценты нельзя: болше шести рублен брать не велят, а бывало, так бирали на сто и по двадцати по пяти рублей. Нет-ста кто што ни говори, а старая воля лучше новой. Нынеча только и воли, что можно выйти из службы, да поехать за море, а не слыхать, што там делать; хлеб-ат мы и русской ¹⁵ едим, да таковож живем. А из службы тогда хоть и невольно было выйти, так были на ето лекари: отнесет ¹⁶ ему барашка в бумажке, да судье другого, так и отставят за болезнями. Да уж бывало, как приедешь в деревню-та, так ето наверстаешь: был бы только ум, да знал бы приказные дела, так соседи и не куркай. Тото было житье! Ты, Фалалеюшка, не запомнишь етова. Сестра твоя Варя посажена за грамоту; батько Иван сам ее начал азбуку в ее именины; ей минуло пятнадцать лет: пора, друг мой, и об етом подумать: вить уж скоро и женихи станут свататься. А без грамоты замуж ее выдать не годится: и указа самой прочесть нельзя. Отпиши, Фалалеюшка, что у вас в Питере делается, и проч.

Число 25. Вторник.

Писмо к племяннику.

Любезный племянник! Я получил от отца твоего писмо, в котором уведомляет меня, что он вознамерился с тобою расстаться и отпустить тебя в службу. Прежде нежели вступишь ты во свет, потребно тебе иметь некоторое понятие о светской жизни; хотя отец твой и много рассказывал о Ставучанской баталии и о всех турецких походах, однакож со всем тем ты весьма мало знаешь науку света. Я некогда был в равных с тобою обстоятельствах и собственным опытом узнал, сколь худо вступить в свет, не зная оного. Вступая в оный, не воспользует тебе сведение о турецких походах: ибо во свете не один турки будут тебе неприятели; ты найдешь неприятелей гораздо болше внутри своего отечества, и часто между ближних своих приятелей; и для того намерен сделать тебе некоторое понятие о свете. Ты, приехав из деревни, не только не будешь знать нравов и сердец [41] людских, но и значение слов некоторых тебе будет неизвестно, хотя б ты самые те слова слыхал от воеводши и от подьячего с приписью. Тебе отец твой часто твердил, что у подъячих много есть крючков, но у светских людей ты найдешь их еще больше. Для сего я вознамерился истолковать тебе значение некоторых слов: но чтоб сделать порядок, я буду толковать тебе слова по алфавиту: теперь начинаю с буквы А, а потом дойду и до других.

Ежели увидя тебя кто ни на есть из твоих именуемых только приятелей скажет: «А мой любезный друг! Как я рад, что тебя увидел», потом возьмет тебя за руку, немного пожмет и поцелует и в ту, и в другую щеку, ето будет значить, что он тебя или бранил недавно или идет куда нибудь бранить тебя, а если ни етого, ни другого нет, так по крайней мере, или выведать что нибудь хочет, или имеет до тебя нужду: ибо когда не было ничего сказанного, то поклонился бы он тебе весьма холодно и молча от тебя пошел прочь.

Если встретит тебя игрок с оным восклицанием, то будет значить, что он хочет с тобою подружиться и, употреби все, что только возможно, обобрать тебя.

Ежели девушка сделает тебе таковую встречу, его значить будет, что она знает о твоем богатстве, изрядной фамилии, и что она хочет выйти за тебя замуж и после украсить голову твою скотским убором, дабы в фамилию твою присовокупить мирское подаяние.

Когда замужняя женщина, повстречался с тобою, вскричит: А! — ето значит, что она хочет тебе понравиться, после обобрать тебя, а наконец осмеять и одурачить.

Ежели судья встретит тебя с таким же восклицанием, тогда ведай, что ему хочется, чтобы ты завел какую тяжбу, и чтобы ему можно было сорвать с тебя взятки.

Когда начальники твои, встречая тебя, кричать будут: А! — то тут есть двоякое значение: в устах холостого человека сие восклицание [42] значит, что он хочет на твой счет повеселиться, а женатых желание в том состоит, чтобы женился на их дочери.

Ежели больший ¹⁷ господин, увидя тебя, употребит сие восклицание, то ведай, что ето всего опаснее, что А! имеет двоякое значение: или хочет он, чтобы ты переносил ему вести, или чтоб ослепя тебя своими ласками, употребить в какие ни на есть интриги, и в случае неудачных следствий жертвовать тебя своему избавлению; а без сего, живучи в свете, весма редко случится, чтобы кто с тобою ласково стал обходиться.

Вот все то, что значит между просвещенных людей восклицание А! Теперь, зная подлинное сего слова значение, в поведении своем следуй своему рассудку! Я оканчиваю ето письмо истолкованием единого сего восклицания, а впредь буду сообщать изъяснение других слов.

Число 26. Среда.

О ревнивой жене так изъяснено. Ревнивость есть болезнь опасная. Прежде полагали, что проистекает она от страстныя любви; но в наши времена узнали, что ревнивость часто бывает завесою притворства, из под которой удобнее производят любовные хитрости. И подлинно ето выдумано веема осторожно: когда делают нападение, тогда следует защищаться, а не самому нападать. Рассмотрите хорошенько свои обстоятельства, посоветуйте со своим благоразумием, и уведомь-тя ¹⁸, тогда я пропишу рецепт от болезни вашей супруги.

Число 27. Четверток. Писал письма и послал (на немецкой почте) в Варшаву, и тем сей день кончился.

В книге Живописца Известие:

Некто из молодых господ, умеющих жить во свете, одеваться по моде, чесать волосы со вкусом, танцевать прелестно и петь французския песни ¹⁹ с наилучшими манерами, третьего дня ехал в богатой своей английской карете, запряженной шестью прекрасными лошадьми и проезжая мимо гостинова двора, обронил кредит; кто оный поднял и возвратить сему господину, тому обещает он покровительство свое при дворе.

Число 2. Среда.

Некоторой даме непоследнего класса, во время прогуливания ее по гостиному двору, от некоего молодого дворянина сделано любовное предложение; почему для сведения его объявляется, что, ежели он говорил ето не в шутку, то справившись с ежегодными своими доходами, явился в собственном сея госпожи доме, о котором ему объявлено, и который куплен ею на имя судьи Кривосудова.

Число 3. Четверток.

Престарелый селадон хочет иметь у себя в услужении прекрасную и молодую девушку: должность ее состоять будет в том, чтобы по утрам и вечерам подавала ему шеколад. Напротив того, обещает он ей ежегодное богатое содержание с тем, чтобы сия девушка весьма была исправна в своей должности, и с таким притом примечанием, чтобы она никогда и никому не давала из той чашки, из которой будет он сам пить: ибо сей дворянин в таком случае весьма завистлив и разборчив. Кто хочет вступить в сию должность, та может явиться у господина Селадона немедленно: ибо по моде нашего времени надлежит ему сие неотменно сделать.

Число 4. Пяток.

Возлюбленному о Христе брату радоватися.

Аще и не вем тя, кто еси, господине честный, обаче егда узрех во обители нашей у единого от старец твои ежеседмичные листы, абие уразумех, яко ты печешися очистити злонравие грешников: ово явными, ово сокровенными обличеньми. Дерзай, ревнителю истины, и не премолчи, ведяще, яко все, еже начертал еси, угодно показася и всей [44] зде сущей братии. Возрадовася же о труде твоем и пречестный отец игумен наш. Обаче нецыи окрест нас живущии повелеша написати к тебе сице: Ты кто еси, судяй чуждему рабу? Имъже бо судом судиши, себе осуждавши; таяжде бо твориши судяй! Мы же ничесоже противу тебе дерзаем рещи, яко и сам ты являешися чтити священный чин духовный и весь причет церковный. Аще же что возмниши написати во обличение иноческого жития, блюди себе, да не како... Но кое благодарение воздати можем православным праотцем нашим, иже умудришася положили жилище наше во оградех! Присем молим тя, господине честный, ополчитися противу кощунствующих, от них же некоего видех аз толико безчинна, яко вземшу ему сткляницу вина, церковным гласом дерзновенно воспеты о ней сицевое блядословие: возвеселится пьяница о стклянице и уповает на вино. Виждь, како изменити дерзнуша сынове церкви душеспасительная словеса ея! Но больше сих узриши, аще отверзеши очи твои на дела законопреступников. Мнози бо от нечестивых юношей................................. Прочее, господине честный, не престаем моляще твое благоутробие, да нечто провозвестиши и в нашу пользу: сиречь, еже умножитися подаянию во обитель нашу. Сего ради, благоговейне целуют тя во первых отец игумен с братиею: та же особо бывшие иногда отец келарь, отец казначей, отец эконом, отец ризничий, отец гробовый, отец копюшенный, отец крепостные, отец трапезенный, отец рухладный, отец чашник, отец площадный, отец будильник, отец подкелярник, отец смиренный, и прочии, их же не веси, вси целуют тя лобзанием святым. Аз же семь недостойный богомолец твой Тарасий.

Число 5. Субота.

Пречестный отец Тарасий!

Послание твое, еже угодно тебе показася начертати ко мне, аще и недостойну толикия благости и грешнику сущу, аз получих, и егда прочтох его, абие положил е на скрыжали сердца моего, да вразумлюся и поучуся словесем твоим, но внегда ходити ми по стопам заповедей твоих. Но оле безумия нашего! Поучати бо токмо навыкахом, а не поучатися. Всяк, аще и юн сын, дерзновенно укоряет брата своего и затыкает ушеса свои, егда рекут ему: ты кто еси судяй? Возведи, премудрый старец, очи свои окрест тебе и виждь братию твою: семо поучают, а идеже поучаются? онде исправляют, и где исправляются? Не исправятся убо поучаемые, дондеже не исправятся поучащии. Но блюду себе по словеси своему, да не како.... Прочее не престаю моля твое преподобие, да устроеши вся на пользу души моея! Можеши бо вся, [45] еликоже восхощеши. Исповедаю бо пред всеми, яко грешник есмь, и не имам иное что принести тебе, токмо сердце чисто и дух сокрушен. Таже со смирением реку тебе словеса священная: удобнее есть вельбуду пройти сквозе иглины уши, неже богату внити в царствие небесное. Но да не возмнят нецыи, яко кощунства единого ради начертах словеса сия: ей! измлада ненавычен есмь сему и не явлюся николиже греху сему причастен. Воистинну николиж до кончины дней моих, аминь. Цалует тя недостойный Живописец.

Число 6. Воскресенье.

Перевод с писма Его Величества Короля Прусского, писанного к Ее Императорскому Величеству Екатерине Великой из Потсдама, от 26 Января 1767 года.

Государыня моя сестра! Я должен начать благодарением Вашему Императорскому Величеству за оказанную Вами мне благосклонность сообщением Вашего сочинения о законах. Позвольте мне Вам донесть, что такое сообщение мало имеет примеров в свете, и смею сказать, государыня, что Ваше Императорское Величество есть первая императрица, посылающая такие дары, какий я получил. Древние греки, оценители достоинства, обожали великих людей, оставляя всегда первое место законодавцам, которых почитали истинными благодетелями человеческого рода, они постановили бы Ваше Императорское Величество между Ликургом и Солоном. Я начал, Государыня, чтением драгоценного Вашего сочинения, а чтоб рассуждать об нем с меншим предубеждением, то вообразил я себе, что оно проистекло от пера неизвестного. И признаюсь Вам, Государыня, что я был восхищен не токмо правилами человечества и кротости, содержащимися в законах, но и порядком соединения понятий, великою ясностью и точностью, которые царствуют в сем творении, и обширными сведениями, рассеянными в оном повсюду.

Представя себя, Государыня, на Вашем месте, тотчас я понял, что каждая земля требует особливых уважений, принуждающих законодателя снаравливать народному разуму, подобно как садовник должен соображаться со свойством земли своея для способнейшего выращения ее прозябений. Есть виды, которые Ваше Императорское Величество довольствовалися токмо парении, и на которые настоять воспрещало Вам благоразумие Ваше. Наконец, Государыня, хотя я и не ведаю совершенно свойство народа, управляемого вами с толикою славою, но столько удостоверен, что, ежели будет он управляем премудрыми вашими законами, то будет блаженнее всех народов во свете. Но [46] как Ваше Императорское Величество желаете знать мое мнение о сей материи, то и скажу вам оное необиновенно: добрые законы, составленные на правилах, начертанных в Наказе Вашем, Государыня, имеют нужду в юрисконсультах, дабы исполняемыми быть в пространных ваших областях; и думаю, Государыня, что по учиненном Вами благе в законодательстве, остается только Вам сделать академию прав для научения во оной люден, определенных к должности судейской и стряпческой. Сколько бы просты ни были законы, но бывают случаи, толь недоумительные, дела, толь запутанные и темные, где надобно извлекать истину из самыя глубины, и кои требуют стряпчих и судей приобыкших, дабы распутать оные. Вот, по чести, все то, что я могу сказать Вашему Императорскому Величеству. Впрочем, Государыня, сей вверенный мне драгоценный монумент Ваших трудов и рачителности будет сохраняем, яко самая редкая вещь в моей кннгохранителнице. Но, еслиб что могло увеличить мое почтение к вам, Государыня, то разве одно благо, творимое ваши безчисленному народу. Приимите с обыкновенным Вашим благоволением уверения о высокопочитании, с коим пребываю, и проч. Фридерик

Число 7. Понедельник.

Перевод с писма графа Сольмса к его сиятельству графу Панину, от 5-го декабря 1767-го года.

Я поспешаю сообщить вашему сиятельству писмо, которое король мой государь прислал в ответ на писмо, отправленное от Ее Императорского Величества при Наказе о составлении Нового Уложения в России, повелевая мне опое чрез вас представить Ее Императорскому Величеству, при чем прибавляет собственною своею рукою в присланном ко мне письме:

Я читал со благоговением сочинение Императрицы и не хотел сказать ей всего того, что я об оном думаю, для того, что могла бы она подозревать меня в ласкательстве; но вам могу сие сказать, не оскорбляя ее смиренномудрия, что сие сочинение есть мужественных и крепких сил и достойное великого человека. История нам повествует, что Семирамида повелевала воинством, королева Елизавета почиталася искусною в политике, Императрица Королева явила много твердости при восшествии своем на престол; но ни одна еще жена не бывала законодательницею. Сия слава предоставлена была Российской Императрице, которая ее, конечно, достойна.

Под сим подписано: Фридерик. [47]

Число 8. Вторник.

Надпись на положение Екатериною Великою пред нагробие Петра I флага, взятого у турок в Архипелаге августа 29-го дня 1772-го года.

Приникни, Петр, с небес, воззри на гроб твой ныне
И предстоящей там внемли Екатерине;
Она с тобой делит побед твоих плоды,
Священны чтя твои для пользы всех труды;
Тебя зиждителем Российска флота ставит:
И славы в том своей тебя началом ставит,
Тебя виновником своих щитая благ.
У неприятеля отъятый ею флаг
Перед стопы твои усердно полагает
И жертвой сей твое столетие венчает.

Перевод с писма его величества короля прусского.

Его величество прусской король по возвращении своем из Мариенвердена почтил командующего в Польше российского Императорского генерала-поручика Бибикова ответным на французском языке писмом следующего содержания.

Господин генерал Бибиков! Когда вам прискорбно, что вы по приглашению моему в Мариеиверден приехать не могли, то, конечно, и мне не менше сожалительно, что миновал у меня случай ознакомиться с воином ваших достоинств. Я всемерно должен весма согласиться на причину, которая побудила вас лишить меня сего удовольствия, и отнюдь не умалю моего к вам почтения, которое чрез то столь усугубилось и утвердилось, что я ни одного случая не упущу удостоверительные о том подать вам опыты. Такой генерал, как вы, умеющий жертвовать все своей должности, предостоин навсегда в моих глазах почтения: и сие есть наилучшим ручателством о почитании моем к вам и впредь так, как и об искренности, с которою молю Бога, чтоб он вас г. генерала Бибикова во святый и достойный покров свой приял. Фридерих.

В Потсдаме 14/3 июня, 1772-го года.

Надобно знать прямую причину, почему король писмо сие писал к нему, Бибикову; а именно: его величество посланнику своему в Варшаве господину Беноа повелел пригласить генерала Бибикова в Мариенверден к смотру войска; но его превосходителство принужден был лишенным себя видеть сея чести и удовольствия, потому что в самое то время надлежало ему исполнить некоторые указы Императрицы, [48] своей государыни, почему его превосходителство писал о сем к его величеству королю Прусскому со извинением. В бытность прусского принца Генриха в Петербурхе сей господин генерал Бибиков был его королевскому высочеству самый любезный и всегдашний собеседник.

Число 10. Четверток.

За неимением сегодня в руках своих ничего,
Не оставлю исполнить желания своего.

Не о чем думать боле:
Таперь всио в чужой воле.

Лазарево воскресенье называют,
А меня из Москвы в Варшаву отправляют.

Нечево писать боле,
Я оставить хочу и по воле.

Как много пи грущу, как много ни страдаю,
Вспомня приятные часы, все то забываю.

Не думай, что тобой одним играет страсть,
Она и над многими имеет ту же власть.

Хотя ты один старался полюбить,
Но мне неможно тебя сердцем подарить.

Итак ты напрасно меня суровой не зови —
Смеюсь тебе, смеюсь твоей любви.

Число 15. Четверток. Сей день получил обстоятельное известие от прибывшего из Казани ротмистра Рылеева, что его высокопревосходительство господин генерал-аншеф и разных орденов кавалер Александр Ильич Бибиков, будучи от Казани в 50 верстах, в местечке Бугулминах, апреля в первых числах, от приключившейся ему жестокой горячки и апестимы скончался. Сему хорошему генералу подаждь, Господи, вечное блаженство.

«Милостивый государь мой! Принеся должную и покорную благодарность за почтеннейшее письмо ваше от 10-го марта и [51] за уведомление об отправлении артиллерии, из которой в Казань уже три пушки прибыли, поспешаю вас, милостивый государь, уведомить, что патриоческое ваше желание совершилось. Я от сердца вас поздравляю, что преодолены все трудности: одержал 22-го марта при крепости Татищеве, в 52 верстах от Оренбурха, совершенную и полную победу над самим самозванцем. В 22-й день марта сей злодей имел сонмище свое проклятое в 9000 изменников, которое в шестичасном огне разбито, и крепость взята с 36-ю большими орудиями; на месте побито изменников около 2000, полонено 3000 слишком, в том числе больше 600 яицких воров, но последнейших беспрестанно привозят, я не считаю солдат, взятых им с Чернышевым, и гранодер, потерянных Каром. Неизвестно еще, что жив-ли сам злодей или нет; но, естли он жив остался, то побежал он к Илецкому городку, ибо от Оренбурха путь им пресечен. Теперь первое известие получите, ваше сиятельство, что корпус с правиантом и фуражем вступил в Оренбург по столь долгом и бедственном ево страдании; к щастию дорога стояла и стоит еще изрядная. Яицкой городок по многократном покушении злодея уцелел. Симонов недавно в отсутствии изверга сделал на изменников удачную вылазку и чуть не захватил новую злодея-самозванца жену, на которой он женился. Теперь, уповаю, не будут затруднять нас с толпой достальные хлопоты. Жаль только тово, что робкие сибирские военные начальники допустили сему злодею распространиться, а паче недействием своим г-н Деколонг. Вот, м. г., вести, которые вас по любви к отечеству и по ласковости особливой ко мне вас утешают, а я поспешаю сего отправить. Окончу мое письмо, подтверждая то истинное и нелицемерное почтение, с [52] которым навсегда останусь, милостивой государь, вашего сиятельства покорнейший слуга А. Бибиков».

В тот храм, где счастие живет,
Того достоинство ведет.
А достоин тот всегда, достоин смеху,
Когда не получит в намереньи своем успеху.

1.

2.

Брат Бибиков, твой плод
    Увял в средине лета,
И славный твой восход
    Лишен в полудни света.
Куды простреть свой взор
    Злодеи не дерзали,
Днесь паки из-за гор
    Возникнуть предприяли.

3.

Лютейшу смерть в степях,
    Знать, зависть умолила,
Дабы в прекрасных днях
    Живот твой прекратила; [53]
Чтоб на пути ты пал
    И чтоб тогда скончался,
Когда уж достигал
    И к славе ты касался.

4.

С простым ты был простой,
    Ты мудр был с мудрецами,
С героями — герой,
    Друг верной — со друзьями.
Пусть скроет в гроб твой прах
    От света край далекий,
Но в дружеских сердцах
    Не умрешь ты во веки.

Лишась, дражайшая мне, взора твоего,
Ужь не осталося на свете ничего,
Уже меня ничто в нем больше не прельщает;
На что ни погляжу, весь дух мой возмущу;
Все ныне радости рассеяны судьбой.
Спокойствие мое сокрылося с тобой.
Горячностью к себе мою ты грусть исчисли,
Воображай меня, любезная, в глазах,
В моей злой горести, в стенанье и в слезах.
Я только в те часы тебя позабываю,
Когда, всех дум лишась, в беспамятстве бываю…
Как помню о тебе, я пламенно горю
И в самой крайности себя в мученьи зрю.
Нельзя изобразить моей напасти ясно,
И все мои слова теряются напрасно.
Лишь может сердце то мое изобразить,
Как жестоко возмог твой взор меня пронзить,
Что я тебе теперь, страдая, ни вещаю,
Все менее того, что в сердце очущаю.
Неисцелима скорбь, неутолима страсть,
Мучительнейший жар, несносная напасть,
Нашла ты крайние в груди моей успехи, [54]
И сей уже себе не вижу я утехи,
Чтоб горести своей пристойну речь сыскать,
И тем ужь не могу теперь себя ласкать;
Коль равный жар ко мне имеешь ты, любезна,
Ты знаешь то одна, как жизнь моя мне слезна,
Ты знаешь только, что мне пользы из того,
Ты знаешь, — ах, не знай ты лучше ничего!
Лишь множится мое мученье тем сердечно.
Забудь меня, мой свет, забудь, драгая, вечно,
Забудь меня! Ах, нет, воспоминай о мне,
Как помню о тебе в печальной я стране,
Я все то чувствую, что быти может злобно,
Мученья моего умножить неудобно;
Удобно, ежели, мои ты клятвы не храня,
Которые слыхал, забудешь ты меня.
В каком огне, о рок, в каком огне пылаю!
Не знаю сам, чего в смятении желаю
Несчастнейшему мне, вот все плоды любя.
Ах, ежели когда, драгая, до тебя
Дойдут предсказанной сей жалкой речи строки,
Так знай, что но тебе текли из глаз потоки,
Не усумнися ты, что речь сия к иной;
Едина в свете ты владеешь только мной;
Великодушие я больше не имею.
Без слез тебя, мой свет, я вспоминать не умею;
Как имя я твое лишь в мыслях нареку,
В минуту к сердцу ту все скорби привлеку,
Все прежния радости тогда вообразятся,
И слезы из очей неволей покатятся.
Мученья он любви остались мне одни!
О время грозное, о вы, плачевны дни,
Осталось ли мае что, чем на свете льстился,
Что в жизн льстило мне, всего того лишился.
А ты, плачевнейший час жизни моея,
В которой разлучен с моей любезной я,
Не вспоминайся мне, довольно знаю муки
От нестерпимого мне времени разлуки;
Как отнимался луч от возмущенных глаз,
Мой свет, как я тебя в последний видел раз,
Как пресекая нее надежные желанья. [55]
Ты зрела то сама, в каком я был страданьи;
Кончая радости, ввергая плач в приязнь,
Я чувствовал тогда жесточе смерти казнь;
Когда впоследния с тобой поцеловался,
Казалось мне в тот час, с душею я растался;
По разлучения полдневные свет стал мрак,
Во мне вся стыла кровь, не двигался моя зрак.
Как пораженна грудь живот мой ощущала?
Лишь только то, что нет тебя со мной, вещала.
Прости, любезная, прости, мой свет,
А все уж потерял: тебя со мною нет!

Как я любовь твою узнала,
Сама тебе подвластна стала.

Хотя тяжко но любить, да тяжко и любить;
Тяжелее всего: любя, немилу быть.

Тяжко бремя от тебя —
Всего лутче для меня.

Не владею я собой,
Я навек пленна тобой.

Я, грустя по тебе, всеминутно стеня,
Как тебя ни люблю, ты не любишь меня.

Что я в любви таюсь, кого я тем врежу,
Тот знает, кто мне мил, другому не скажу.

Утаить моей нет мочи,
Чьи меня пленили очи. [56]

Кто хочет быть в надежде,
Тот помучься прежде.

Число 29. Четверток.

На что и жить,
Коль в жизни не любить?

Сей день простясь в Москве, всем откланялся
И в Польшу к своему полку отправился.

На наемных подводах на пару за 9 рублей до Смоленска по полудни в 4 часу, из Москвы переехавши 18 верст, в селе Одинцове ночевал.

Была в квартире моей дама,
Она же сказала:
Не тверди, что я сурова,
Я любить тебя готова.

Число 2. Среда.

Где я жить ни буду,
Добродетели я ничьей вечно не забуду.

Я не смел прежде сказать,
А должен был прежде прочитать.

Хотя лишаюсь тем покою,
Мне приятно быть с тобою. [60]

Клялся я — да давно,
Что мне кажется равно.

Не получа ничего прошением,
Разве то получу терпением.

Спастись от терзаемой муки —
Тяжелее нет той науки.

Сыскал хороший успех
И тем возшел наверх утех.

На что ни погляжу,
Хорошего ничего не нахожу.

Мой государь Я. А.! Лпниась ваших приятных инеем, коими меня удостоить не хотите больше году, жалею и не знаю притчины неответствия вашего на мои неоднократно посланные письма. Я хотя до сего и молчал, но побуждает меня ваше оказанное доброжелательство, на которое надеясь, еще писать не престаю, и пусть прогневаетесь на мои докуки, — да я исполняю тот долг, которым я от вас обязан во весь век мой чувствительною благодарностью, и сохраняя оное в благодарнейшей думе моей, прошу вас, милостивый государь, не лишить меня своим писанием. Сколь же желание мое ни велико было, чтобы быть в Санкт-Петербурге и видеть вас, то все осталось бесполезным; одно утешение имел: сего же [61] февраля 2-го отправлен из Варшавы в Москву в главный кригс-комитет с порученною коммисиею, где и пробыл три месяца и прочее. На будущий год намерен итти в отставку в гарнизон или к делам; посему-то, милостивый государь, прошу вашего совета; я, препоруча себя в милостивое ваше содержание с моим должным и истинным к вам почитанием, есмь во весь век мой пребываю.

«Не отрините нас, милостивый государь, дерзающих припадать к стопам вашего высокопревосходительства и просить высокого вашего защищения в нижеследующем! Корпуса вашего высокопревосходительства подпоручик П. Толмачев, находящийся ныне в городе Сендомире, назад тому два рока, будучи в Кракове, увез силою 12-летнюю дочь нашу, именем Клиневу, ночным временем, часу в 11-м и содержал ее вместо наложницы. Мы, бедные родители ее, с усильными просьбами и горькими слезами сколько ни просили его, чтобы он нам возвратил ее, но он никогда не мог на сие склониться, да еще и угрожал побоями, а в противном случае, и лишением живота посредством оружия. Бедная наша дочь, завезенная в Сендомир, видя гнусность таковые жизни и проливаемые нами слезы, воспротивилась желаниям его, но г. Толмачев вместо того, чтобы отослать ее к нам, рассердясь, приказал служителю своему, именем Никите, вывесть ее к Опатовым воротам на публичное место, куда и сам, мало [62] спустя, приехал верхом, спросил у служителя своего пистолет, но, как узнал, что их нет, с лошади сошел, раздел ее, бил пинками, а потом и саблею по плечам, так что на месте оставил ее больше мертвою, нежели живою.

«Мы, несчастные родители ее, о сем плачевном с нашею дочерью приключении узнали скоро, но куда она девалась, о том и до сего времени не ведаем. Итак, припадая к стонам вашего высокопревосходительства, испрашиваем у вас милостивого всем правосудия. Весь город, а паче магистрат оного, о сем неистовом поступке сведом; притом слуга и гусар его сему были очевидные свидетели, и просил его за несчастную дочь нашу. Воззрите, ваше высокопревосходительство, на нас бедных милостивым и правосудным оком и сжальтеся над нами, внемлите воплю нашему и повелите, дабы дело сие изследовано было или здесь, или в Сендомире г. капитаном Делаво или тем, кому вы за благо препоручить рассудите.

«Полны сея надежды, просим Всевышнего о продолжении дражайших ваших дней, посвещая себя быть во всю жизнь нашу и проч.»

Что мысль моя тобою страстна —
Вина тому, что ты прекрасна;
За что тобою я мучения терплю?
За то ль, что я тебя все более люблю?

На то ль тебя я полюбил,
Чтоб только мучим был?

Лаской я твоей пленился,
А суровством отлюбился. [63]

«Не хотела я больше обременять тебя настоящими строками; но лестные твои слова, в последнем твоем письме мне данные, намерение сие разрушили. Должна я заплатить тебе за них, и чтобы сим письмом привести тебе на память твоего друга, которого никогда не выпускал ты из своих мыслей,—но теперешние упражнения ваши во всем его из мыслей твоих истребили . . . Какое непостоянство: вчерась посылала я к вам, но дома вас не нашли, вы, может быть, в той же самой канцелярии были, в которой сидели вы и в прошедшее воскресенье, упражняясь в отправлении курьера . . . Изрядно, будь занят непрестанно подобными делами. Я целой день проводила вчерась дома, ласкаясь, что не откажут мне в том удовольствии, которое сами мне обещали. Но, вместо того, какой-нибудь бал и забавы других мест утешение сие у меня похитили, и вы, я думаю, беспрекословно на это согласились. А мне сделаешь тысячу извинений, что тебе никак не можно было ни на минуту от дела оторваться. Нечуствительный и неблагодарный друг, забыл ты обо мне и о моей нежной к тебе дружбе; в последнем письме твоем сказал ты мне, чтобы я продолжала к тебе непременные чувствования; не примину я, конечно, так как ты на бумаге только свои мне изображаешь, не имея уже более ничего в сердце. Также говорил ты мне, что ты радуешься, что я здорова. Так вздохи и страдания мои о холодности твоей не могут приключить мне никакой болезни.

«Прости, ты можешь уверен быть, что я сохраняю к тебе ненарушимо прежние чувствования. Неверный, береги дружбу твою для такой, которая до конца дней своих почитать тебя не престанет. Ах, ты был гораздо лучше тогда, как имел [64] знакомство с N. F., нежели ныне пузанке некоторой ты писал».

Владей, мой свет, ты вечно мной,
Тебе я покорен одной;
Тем только я тебя гневлю,
Что тебя я страстно люблю.

Меня, я знаю, что ты на память приводишь,
Но у меня ты из мыслей не выходишь;
До тех пор буду я твой,
Доколь продлится век мой.

Исполнилося все уже по нашей воле:
Ты мой, а я твоя, чего желаешь боле?
Час от часу больше люблю,
И час от часу больше терплю.

Пеняла ты мне напрасно,
Ужесть тебя люблю, ты теперь видишь ясно;
Жар мой непритворен:
В правду я тебе покорен.

«Из письма вашего сиятельства, отправленного чрез г. капитана Маркова, с немалым обрадованием и удовольствием имел счастье уведомлен быть, что желаемый мир в коротких днях совершится, а вчерашнего дня, к совершенному обрадованию и удовольствию всем сынам отечества, получено нашим господином министром от вашего сиятельства и совершенное о заключении мира уведомление.

«Я, вообще с находящимися высшими и нижними военными чинами, во-первых принеся Всевышнему молебственное благодарение, что Его Всемогущею рукою совершилось желаемое отечеству, а йотом оборотясь к вашей особе, принесем бодрственным духом нашу искреннюю благодарность, — поднося, притом, поздравление, что счастием великой монархини, нашей всемилостивейшей государыни, и предводительством вашим кончилась сия война во благое обрадование нашему отечеству; но, за всем тем, преданность моя не дозволяет мне умолчать пред вашим сиятельством, яко моим благодетелем, что великое ваше имя останется к вечной во всех частях света похвале, а российским потомкам к сущему прославлению, а я, яко имеющий участие в вашем благоденствии, пребуду до конца моей жизни с непоколебимым высокопочитанием и нижайшею преданностью».

«Господин Лифляндии генерал-губернатор.

«Сего вечера приехал ко мне граф Михаила Румянцев со счастливым от фельдмаршала, отца его, известием о заключении славного для империи моей мира; главные кондиции суть есть следующие: 1-е, Крым остается со всеми татарами от обеих империй независимым, 2-е, Кинбург с уездом, Керк, Леникул с гаванями — России так же, как и Азов, остаться имеют, 3-е. кораблеплавание нам на Черное море неограниченное остается, 4-е, за военные убытки нам Порта заплатит 4.500.000 рублей. С сим счастливым происшествием я вас и всех моих верноподданных от всего моего сердца поздравляю и остаюсь к вам доброжелательна. Екатерина».

Мир подписан 10-го июля в Кучук-Кенаржи фельдмаршалом в лагере за Дунаем, в 12 верстах от Силистрии.

Ода:

    Г-ремит по всем странам Россия,
Слезами вопиет Азия; — отче
    Р-азящим подает награду,
Все чувствуют, рекут во граде. — наш
    А-рматны звуки раздаются,
Враги во власть твою даются; — иже еси
    Ф-еб, власти не пренебрегая,
Стоял для такого случая. — на небеси
    П-етрополь щедро обещает,
Покой геройству предвещает. — да святится [67]
    Е-катерина указала,
Чтоб вся Россия почитала — имя твое
    Т-воею храбростию войско
На Константинополь геройско. — да придет
    Р-ыдая, стеня, Константинополь
Все хочет покорить Петрополь, — царствие твое
    А-гаряне давно желают,
Сердечно к тишине пылают; — да будет
    Л-ьстил турков всех султан к обману,
Но в проигрыш рекут султану: — воля твоя
    Е-ще России Бог пособляет,
Победоносцев прославляет, — яко на небеси
    К-ресты на храбрость побуждают,
В отличность вечно награждают. — и на земли
    С-олдаты к Богу глас подъемлют,
У турков жизнию отъемлют, — хлеб
    А-х, бедны все турки, молвят,
Зловредны замысл, нас злословят — наш
    Н-е нам, но храброму геройству.
Остался хлеб наш к их довольству. — насущный
    Д-унайские просят Геликоны,
Российских для нас законы: — даждь нам днесь
    Р-оссийским правам нашу долю
Уполномочь и нашу волю, — остави нам
    О-вен, которой свободила,
России нас и нам надарила. — долги наша,
    В-раг к бедству со стыдом стремится;
Не лутче ли б было склониться, — яко же и мы
    И-грать, наездником шататься,
В бегах и но лесам скитаться? — оставляем
    Ч-то в свете хуже вероломства?
Отомсти, Россия, беспокойства! — должником нашим,
    Р-аздумайся, султан, к трактату
И в большую себе утрату — не введи [68]
    У-трата морем и землею —
Не льстись сбить силою своею. — нас
    М-агмет, свою мечтая святость,
Подписывал султану радость. — во искушение
    Я-нычары просят Магмета:
Не лиши нас последнего света! — но избави нас
    Н-о Бог Россию особливо
В напастях ускорил счастливо. — от лукаваго
    Ц-еня турецкие пожитки,
Россия за свои убытки, — яко твое есть царство
    О-ружием сынов российских
Побуждениа, пашей крымских, — сила и слава
    В- трудах Россия утомленна,
Мерзит султана посрамлена. — во веки. Амин.

АВГУСТ. Число 1. Пяток. Начало осени, сиречь, окончания лета. Были в польском костеле в процесии, а по окончании оного, обедали у генерала.

Нет нужды, что терзает страсть любовна,
Не мне ее целить, но она, то-есть, виновна:
Хотя твоя пленила красота,
Однак не сердце говорит, но льстят только уста. [69]

Когда мысли угадать мои желаешь,
Но будешь слезы лить, если их отгадаешь.

«Божиею милостию Святейшего Правительствующего Синода член, смиренный Вениамин, архиепископ Казанский и Свияжский, врученной нам пастве епаршей, всем православным сынам мира, здравия и великого благополучия от Господа Бога желаю.

«Всяк просвещенный в разуме человек довольно знает, что власть царская, тако самим Богом узаконенная от начала всего мира, во всякое время освященна и благословенна почитаема была, доныне есть и даже до конца света пребудет, ибо в ней начертаемый Божиего всемогущества образ блюдется, Его законов Божиих и прав гражданских нерушимость хранится, общенародная тишина и покой на ней утверждается, все и житию человеческому принадлежащее благоустройство.

«И потому нанесенные царю, яко Господню помазаннику, обиды от самого Бога, учредившего власть сию на земли, вместо себе наказываемые бывают, яко собственно Его лицу причиненные,— по оному святаго Павла слову: Мне месть, аз воздам; горе же человеку, впадшему в руки Бога жива: предваряет бо его суд неумытный, ожидает вечная погибель; блюдется для такового нескончаемая во аде мука.

«Но вопль пророка Илии, сильного ревнителя по закону Господню, который в древние веки наполнив жалобами вся пределы Иудейские, взошел на небо и кричал пред Всевышним ревнуя, поревновав по Господе Бозе моем Вседержителе, [70] яко оставиша завет твой сынове Израилевы, пророки твоя мечем избита, олтари твоя раскопаша, сей, говорю жалостный вопль ныне Церковь Российская, кровию Христовою стяжанная, в горести и стенании пред великолепный престол Господень вознося, с царствующим Давидом во уши Господа Саваофа кричит: Боже! приидоша языцы в достояние твое, оскверниша храм святый твой, положиша трупия раб твоих брашно птицам небесным, плоти преподобных — зверем земным, пролияша кровь их, яко воду, и не бе помогояй.

«Возникли бо паствы нашей, первее в Оренбургской, а потом в Казанской губерниях, душепагубные внутрь рожденных иноплеменников шайки татар, говорю, черемис, чуваш, вотяков, калмык и башкир, а, что всего удивительнее и жалостнее, присовокупилось от собратий наших, от нас изшедших, но не бывших с нами, российския природные толпы, предводительствуемы отцом своим сатаной, мятежником и раскольником, беглым донским мужиком, отступившим от Бога и Церкви Его благочестивой, Емельяном Пугачевым, отважившимся ложно, безстудно, богопротивно присвоить себе имя и власть бывшего Всероссийского императора Петра III. И вси сии нечестивии сборища, надевши на себя маску уродов и извергов человеческих, предались зверскому стремлению; ярость, свирепство и адскую свою фурию до того довели, будто бы они, свергши с себе природного рабства своего иго, получат себе обещеваемую оным вором Пугачевым общую всем народом пагубную свободу. Сим коварным его обманом прельщенные простяки и невежды в такое впали неистовство, что отец на сына, сын на отца, брат на брата, друг на вернейшего своего приятеля возстали, богоборству коснулись, Церковь Господню великого благочестия лишили, храмы освященные [71] ограбили, престолы и святилища Божия опровергли, служителей алтаря Господня лютейшими позорными мучениями жизни лишили, благородство российское, в злодейские их руки попавшееся, варварски умучили, ревнительное воинство, за церковь, законную свою государыню и за отечество храбро подвигшееся, острием меча изсекли, ни полу, ни возраста, ни старости, ни младенчества не щадя, кровь христианскую беззаконно пролили; наконец, зверски растерзавши мертвые тела избиенных христиан, церковного но обычаю благочестивого погребения лиша, повергли на снедение птицам и терзание зверем земным.

«Увы, плачевного сего позора! Сердце купно и дух всех верных отечества сынов острейшими пронзают орудиями. .. Но я свидетеля Бога на душу мою неложна призываю, что Петр Третий, бывший император Всероссийский, 1762 года, июля в первых числах, по власти Всемогущего Бога в Петербурге скончался; тело привезено того ж июля в 6 числе на утренней заре во Александро-Невской монастырь и поставлено в зале деревянных покоев, — в которых, будучи я в то время Санкт-Петербургским архиепископом, жительство имел, — и в оных стояло несколько дней, куда, но обычаю древнему, приходили премногие тысящи знатнейшего и среднего, также и простого народа для отдания ему последнего христианского долгу. А потом, в присутствии всего святейшего синодального духовенства, в прибытии правительствующего сената, премногих вельмож, знатных, как российских, так иностранных, особ и других безчисленных, из помянутой залы перенесено с подобающею церемониею в церковь и поставлено на уготованном, приличном царской персоне месте.

«По совершении божественной литургии и по отпетии погребения мною самим с прочими преосвященными архиереями и [72] синодальными членами, как то, с Димитрием архиепископом Новгородским, Гедеоном епископом Псковским, Палладием епископом Рязанским, Афанасием епископом Тверским и прочим духовенством, погребено в той же Александро-Невской церкви и запечатлено земною перстию мною самим.

«Вот кратчайшая, но достовернейшая, не только российскими и многочисленными народами утвержденная, но, поелику ото всех коронованных монархов, на то время в Петербурге находившихся и присутствовавших при погребательной сей знаменитой церемонии очевидные были свидетели посланники, уведомивши о том вскоре высокие дворы свои, всецелою почти Европою засвидетельствованная о кончине Петра Третьего.

«Да обратится убо тяжкая сия от России болезнь! На злодея окаянного главу, треклятого и вечной анафеме от всея греко-российския церкве преданного злодея Пугачева и его единомышленных мятежников, яко прежнее наше пастырское увещание преслушавших, истине Божией не покорившихся, да снидет хула их на верх их же самих, кровь христиан православных, невинно пролитая, день и ночь да вопиет на них от земли на небо пред Праведного Судию и Мстителя Господа Саваофа, как иногда праведного Авеля на брата убийцу Каина! Души их да истребятся от книг жизни вечные и с праведными да не напишутся; память же злодейская да исчезнет от земли живых во веки! Аминь».

Болезни в сердце вкоренились,
И веселья все отменились.

Не напрасно я грусть имею,
Да только сказать о том не смею. [73]

Я в сердце себе утех никаких не предвещаю,
А только знаю, что тебя в мыслях всегда ощущаю.

Напрасно ты грусть имеешь,
Когда уже ты мною владеешь.

Другим меня ничьим любовником не числи
И знай, что ты одна в моей мысли.

Знай и то, что я непременен
И ни кем больше, как тобой, я не буду пленен.

Ты мою свободу вечно погубила,
О, когда бы ты вечно меня любила!

Меньше помню о себе,
Нежель я о тебе. [74]

Если жить, да никого не любить,
То можно ль человеком слыть?

Что печаль есть в свете, я ее не знаю,
А напасти и беды в веселье утепляю.

О несклонная! — говорит по сту раз:
Тяжко воздыхать мне всякой час.

Может статься, что тебе и не склониться;
Только ж и от тебя не можно отлюбиться.

Чем больше любовью к тебе стараюсь,
Тем больше я и открываюсь.

Число 24. Воскресенье.

Невозможно вобразить,
Как могла меня крепко пронзить.

Еслиб ведать ты могла,
Как ты кровь мою зажгла! [75]

Что может быть всего на свете веселяе,
Как зреть того сей день, кто сердцу всех миляе.

Число 29. Пяток.

Число 30. Субота.

Число 31. Воскресенье. Сего числа в Воле у господина полномочного нашего министра барона Штакельберха дан был стол знатному польскому шляхетству, а потом был маскарад. Польского шляхетства кавалеров и дам было множественное число, в числе которых и других держав были послы и министры, да и сам король Польской тут же.

В 12-ть часов по полудни, по зажжении на щите плошек, а потом но 16 выстрелов из пушек и иллюминовании щита, зажжен был фейверок и фигуры; далнего ничего, а можно сказать, что все было порядочно. В покоях кушали на сте кувертах, куда допущены были одни штабы; народное собрание весьма велико было; сие торжество делалось для миру российского с Турецкою Портою.

Комментарии

15. В «Живописце»: хлеба т мы и здесь едим.

16. Там-же: отнесешь.

17. В «Живописце»: большой.

18. В «Живописце»: уведомьте.

19. В «Живописце»: арии.

Текст воспроизведен по изданию: Дневник поручика Васильева. СПб. 1896

© текст - Щепкина Е. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Андреев-Попович И. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info