СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«Я не был ничем более, как верным рабом Императрицы»

Рассказ С. С. Уварова о браке императрицы Елизаветы Петровны

Тайный брак «императрицы-девственницы» Елизаветы Петровны с украинским крестьянином Алексеем Григорьевичем Разумовским, по-видимому, не вызывал сомнений у современников. В донесениях из Петербурга иностранные дипломаты сообщали об этом своим монархам как о достоверном факте, указывая на такие подробности, как название церкви, где проходило венчание, имя священника, совершившего обряд, а также имена присутствовавших при этом лиц. Надо заметить, однако, что донесения эти были основаны исключительно на циркулировавших при дворе слухах, поскольку свидетели тайного венчания, естественно, молчали, а документов о нем никто не видел. Некоторое время спустя информация просочилась во французскую печать и стала достоянием европейской общественности и русских аристократов.

Разумеется, при дворе никто не подавал вида, что знает об этом. Привыкшие к фаворитам за десятилетнее царствование Анны Иоанновны придворные воспринимали как должное бесчисленные подарки, награды, чины, высокие должности и звания, посыпавшиеся на новоиспеченного графа Разумовского, у которого еще свежи были воспоминания о том, как он пас общественное стадо в родном селе Лемеши Черниговской губернии. Даже через 15 лет он не смог привыкнуть к положению второго лица в государстве. В 1757 г., когда императрица присвоила ему высшее воинское звание генерал-фельдмаршала, он сказал ей: «Лиза, ты можешь сделать из меня что хочешь, но ты никогда не заставишь других считаться со мной серьезно, хотя бы как с простым поручиком» ¹. Он сумел оставаться самим собой до самой смерти, последовавшей в 1771 г. Простота и добрый нрав привлекали к нему людей, хотя иногда, как отмечал в своих Записках С. А. Порошин, он и «был весьма неспокоен, когда выпивал лишнюю рюмку» ².

Казалось бы, тайный брак Елизаветы Петровны был фактом частной жизни императрицы и после ее кончины в 1761 году не мог иметь никакого практического значения. Однако вскоре после вступления на престол Екатерины II, при которой фаворитизм достиг наивысшего развития, этот факт приобрел величайшую ценность в качестве прецедента морганатического брака. Первый же фаворит императрицы Екатерины — Григорий Орлов начал просить ее руки, ссылаясь на этот факт.

О том, каким образом удалось Екатерине Великой не только выйти из этой довольно щекотливой ситуации, но и окончательно избавить себя от подобных домогательств со стороны многочисленных последователей Г. Г. Орлова, и говорится в предлагаемом ниже вниманию читателей рассказе С. С. Уварова. [6]

Необходимо отметить, что рассказ Уварова известен историкам уже более 130 лет, так как был опубликован в одной из книг Чтений Общества истории и древностей Российских за 1863 год ³. Вместе с тем следует заметить, что эта публикация была далеко не полной. Кроме того, отсутствовали необходимые сведения об источнике, авторе, времени написания и прочих «деталях», которые определяют научность публикации и призваны обеспечить наиболее полное восприятие текста исторического источника. Публикация 1863 года производилась по той же рукописи, что и сейчас, хранящейся ныне в Отделе письменных источников Государственного исторического музея ⁴.

Рукопись представляет собой тонкую тетрадку в твердом переплете, состоящую из 13 листов бумаги, произведенной, судя по штемпелю, на Императорской бумажной фабрике в 1840-х годах. Текст выполнен четким писарским почерком в полном соответствии со всеми писарскими канонами того времени. На первом листе чернильный владельческий штамп: «Чертковская библиотека», указывающий на принадлежность рукописи известному историку, археологу, нумизмату и коллекционеру Александру Дмитриевичу Черткову (1789-1858) и его потомкам, также историкам и коллекционерам. А. Д. Чертков был московским губернским предводителем дворянства, действительным членом Российской академии наук, почетным членом многих научных обществ, председателем Общества истории и древностей Российских, в изданиях которого публиковались многие рукописи из чертковского собрания. Свою огромную библиотеку он завещал городу Москве, а нумизматическая коллекция и собрание рукописей Черткова находятся в настоящее время в ГИМе. О прежних владельцах рукописи рассказывает карандашная надпись на первом листе: «Получено от профессора Н. Д. Борисяка, получившего эту рукопись от покойного Андрея Прокофьевича Стороженко». Личность первого из них легко удалось установить: это Никифор Дмитриевич Борисяк (1816-1882), минералог, профессор Харьковского университета. Рукопись попала к нему, видимо, в силу родственных или дружеских связей с А. П. Стороженко. Известный украинский писатель Алексей Петрович Стороженко (1805-1874) явно не подходит ни по имени-отчеству, ни по годам жизни (в 1863 г., когда рукопись была опубликована и находилась в собрании Чертковых, его никак нельзя было назвать «покойным»). Никаких следов указанного в надписи Андрея Прокофьевича в справочно-биографической литературе обнаружить не удалось. Зато был найден Андрей Яковлевич Стороженко (1790-1857), который также не был чужд писательскому делу (напечатаны его «Записки о Царстве Польском в 1834, 1835, 1842 году» и другие работы) и имел дружеские отношения с Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем. Но самое главное, А. Я. Стороженко, сенатор, тайный советник, был тесно связан по службе с Польшей, занимая должность главного директора комиссии внутренних и духовных дел Царства Польского, а в 1833-1843 годах он был обер-полицмейстером Варшавы. В Русском биографическом словаре под ред. А. А. Половцова говорится о его близких отношениях с наместником Царства Польского И. Ф. Паскевичем и его семьей, а также отмечается, что Паскевич неизменно поддерживал своего друга в тяжелые времена его жизни.

Теперь прочитаем первую фразу «Рассказа С. С.Уварова»: «За обедом у князя Варшавского, на котором были только министр просвещения С. С. Уваров, я и семейство его светлости, речь зашла о русской истории...» Сопоставив ее с приведенной выше владельческой надписью и допустив, что отчество дано ошибочно (Прокофьевич вместо Яковлевич), становится совершенно очевидным, что С. С. Уваров, находившийся в Варшаве в ноябре 1843 г. проездом в Италию ⁵, рассказывал Паскевичу о браке Елизаветы Петровны в присутствии Андрея Яковлевича Стороженко, который и записал этот рассказ на память. Полагаю, что сделал он это вскоре после упомянутого обеда, во всяком случае, до 1846 г., когда С. С. Уваров получил графский титул, в противном случае Уваров непременно был бы назван графом в тексте рукописи. Здесь уместно будет добавить, что Сергей Семенович Уваров (1786-1855) был крупным государственным деятелем и видным ученым, историком и филологом. С 1818 г. он являлся президентом Петербургской Академии наук, в 1833-1849 годах министром народного просвещения. Был женат на внучатой племяннице Алексея Григорьевича Разумовского. Что касается личности хозяина, князя Варшавского, Ивана Федоровича Паскевича (1782-1856), то это был один из крупнейших военачальников своего времени, любимец Николая I, генерал-фельдмаршал, граф Эриванский (1828), светлейший князь Варшавский (1831), с 1832 г. наместник Царства Польского, наделенный особыми полномочиями. Его жена Елизавета Алексеевна (1795-1856), урожденная Грибоедова, была двоюродной сестрой автора бессмертного «Горя от ума». Старшая дочь Паскевичей была фрейлиной императрицы, а младший сын — флигель-адъютантом. [7] Таким образом, внешние признаки рукописи и сведения, взятые из литературы, дают основание заключить, что опубликованный в 1863 году «Рассказ о браке императрицы Елизаветы Петровны» не является плодом чьегото художественного вымысла, а представляет собой запись беседы, имевшей место в действительности, сделанную одним из ее участников А. Стороженко, вероятнее всего, в конце 1843 г. О достоверности содержания рассказа Уварова и точности его передачи автором рукописи судить не приходится, поскольку к моменту его публикации участников беседы уже не было в живых. Публикация 1863 г. была осуществлена именно по той рукописи, которая хранится в ОПИ ГИМ. Об этом говорят имеющиеся на ее полях редакторские отчеркивания синим карандашом: все отмеченные места не были напечатаны. В них оценка трудов Карамзина и Полевого, рассуждения о взаимосвязи и общности истории Древней Руси, Литовского княжества, Белоруссии и России, замечания о переживаниях Екатерины II и о благородстве характера А. Г. Разумовского. В общей сложности не была напечатана добрая половина текста рукописи.

Сейчас эта рукопись публикуется в полном ее объеме, с сохранением всех особенностей орфографии и пунктуации второй четверти XIX века.

Разказанное Министром Просвещения С. С. Уваровым. Варшава. — Ноябрь. — 1843 г.

За обедом у Князя Варшавского, на котором были только: Министр Просвещения С. С. Уваров, я, и Семейство Его Светлости, речь зашла о Русской Истории, и разсуждаемо было: что мы имеем много весьма любопытных источников для Истории Народной, как Немцы и Французы; но опередившее нас просвещение их — образовало исключительный клас людей ученых и любознательных, для коих История чисто Классическая соделывалась уже не вполне удовлетворительною; и кои, имея время, отыскивали разные памятники частных событий, представляли их свету, вносили в бытописание Народа, над чем мы едва только начинаем трудиться.

Карамзин справедливо назвал огромный труд свой — Историею Государства Русского ⁶; в которой мы читаем родословные князей, жизнеописания и деяния их, произшествия общие; восхищаемся торжеством российского слога, а особливо в IX томе, где описывается царствование Иоанна IV; — но пытливый дух не удовлетворяется всем этим; для него — скудны в Истории Карамзина частные случаи, характеризующие людей, принадлежавших к Народу, и в его духе действовавших; — сухи описания гражданства Новогородского, Псковского и Полоцкого, которое было народным, и вместе с тем заключало в себе Патриархальный дух форм монархических, ибо Новогородцы, Псковичи и Полочане всегда призывали княжить над собою Князей или Русских, или даже Литовских. —

Полевой хотел написать Историю народа ⁷; но великость предприятия — требует и великих сил в выполнении. — Еще много уплывет времени, когда гениальный писатель, углубляясь в сказания общие и частные, представит в дееписании нашем объем целого, с поучительными частными произшествиями, и в выводах его к результатам заяснеет философия Истории.

Все первокласные Государства составлялись из сопредельных им земель и народов, из коих каждый имел свою отдельную — собственную эпоху, изчезавшую как часть в целом, сливаясь в массу, в которой надобно искать колыбели последовавшего величия Государства; потом надобно определить уже истинный центр, или пункт, из коего простирались радиусы его завоеваний, или приобретений, к условной окружности, или границам его; и наконец надобно выказать жиздительный дух творения, и обстоятельства, переменявшие положение и направление его, по разным внешним и внутренним влияниям.

Например: некогда обширное Великое Княжество, названное Литовским, заключая в себе самое малое племя, имянующееся Литвою, — состояло из Полуденной Русси, делимой: на красную, к коей принадлежало древнее Княжение Киевское с городом Киевом, и белую Русь. — Малороссияне и теперь называют обитающих за рекою от них Десною, Руссов, в Губерниях: Витебской, Могилевской, Виленской и Гродненской — не иначе как Литвинами, а язык белорусский — Литовским; об истинном же племени литовском, по ничтожности его, равно о его наречии — никогда не имели и не имеют даже поверхностного понятия. Хлопочут об этом одни Историки, описывающие Литовское Княжество, как бы забывая, что вся сила его, или Литвы — состояла из Руссов, остающихся и ныне с тем же самым характером народным; что посреди обширного населения их существует тот же самый город Киев, который был Столицею Великого Князя Владимира, и протекает та же самая река Днепр, в которой Народ этот восприял святое крещение; и что горсть [8] истинных Литовцев, в массе обширного Княжества, едва ли можно назвать Народом, хотя и она имела самую кратковременную впрочем эпоху свою, по героям родившимся в этом малом племени, и распространившим завоевания свои и славу.

Итак, начало Великого Княжества Литовского заключается в трех уездах Виленской Губернии; сила же бывшего Государства, от Гедимина до соединения Литвы, по названию, с Польшею, народный дух, законы, язык, — все это русское, текущее неизсякаемыми источниками от Киевского Престола монархии Владимира Великого.

В России, как и в других землях, переносились Престолы Княживших и Царствовавших; соединение единоверных племен ея — совершалось постепенно, оно шло потом от Севера к Югу; Иоанн III заложил прочное основание могущества обширной Монархии Северной. — Но Киев — есть колыбель Государства Русского, хотя перестал был столицею его, и впадал в управление Князей иноплеменных. — Там впервые возсиял Крест и доступное, по времени, просвещение в Народе самобытном из незапамятных времен оседлом, в котором никакие треволнения не могли уже потом затмить веры православной, скреплявшей единоплеменность — и в самом разторжении ея нашествием Татар.

XIX-е столетие изменило Россию: и в формах Правления, и в самой частной жизни высшаго Класса людей; но ни Народ, ни местные его свойства — не подверглись подобным изменениям, исключая подражаний, кои однако же подают надежду, что и мы, со временем, будем иметь описания частных произшествий, какие читаем в безчисленном множестве между другими Европейскими нациями.

«Правда, сказал наконец Сер<гей> Сем<енович> Уваров, у нас есть много своего — такого, что мы знаем только об нем от Иностранцев, и то весьма неудовлетворительно, даже со времен Петра Великого. — Например: в фамилии жены моей, Малороссиян Графов Розумовских — было одно весьма важное произшествие, принадлежащее Истории, о котором писали Иностранцы, и которое между тем у нас, не будучи описанным, конечно изчезнет для потомства; а оно есть типом мыслящего Малороссиянина и очерком двух моментов в Царствованиях: Елисаветы, и Великой Екатерины.

Женившись на дочери Графа Алек<сея> Кир<илловича> Розумовского ⁸, продолжал Сер<гей> Сем<енович>, проживая у него — я занимался исключительно историческими предметами. Библиотека Его была обширна; в шкафах оной — хранилось множество писем, актов и бумаг по разным предметам.

Однажды по утру, когда я перечитывал письменное, Старик Граф вошедши в библиотеку — спросил меня: чего я доискиваюсь так прилежно? Потом, помолчавши, сказал: «Догадываюсь, Ты хочешь найти что нибудь касающееся до упоминаемого Иностранцами тайного брака покойного дяди моего Алексея Григориевича с ГОСУДАРИНЕЮ ИМПЕРАТРИЦЕЮ ЕЛИСАВЕТОЮ ПЕТРОВНОЮ, совершенного близ Москвы в С.<еле> Перове; но всякий труд по этому предмету будет напрасен; а коли хочешь — так я Тебе разскажу, что сам слыхал от Дяди и от Отца моего — Это весьма любопытно.

В первое десятилетие царствования ВЕЛИКОЙ ЕКАТЕРИНЫ, дядя мой, Ал.<ексей> Гр.<игорьевич> Розумовский, который был старее 20 годами брата своего, а моего отца, Кирила Григориевича ⁹, бывшаго Гетманом Малороссии — жил еще; но отказавшись и от Двора, и от Света — вел жизнь самую уединенную, среди шумной Столицы. Дом его, простое-радушное хлебосольство, обхождение, и самая прислуга — были чисто Малороссийские; он так любил свою родину, так был привязан к обычаям ея, — что забывал где живет, и видел улицы Петербурга только проездом в Церковь, которая была его прибежищем, как истинного Христианина.

Известно, что со вступления ЕКАТЕРИНЫ на престол, был первым Ея любимцем Гр.<игорий> Гр.<игорьевич> Орлов. Люди не довольствуются и щастием продолжительным. Орлов, коему, казалось бы, ничего желать не оставалось, начал тяготиться своим положением; намекал ГОСУДАРИНЕ о тайном браке ЕЛИСАВЕТЫ с Ал. Гр. Розумовским; чему, говорил, есть доказательства в руках последнего. Дело было деликатное. ЕКАТЕРИНА, по мудрости своей, не хотела облекать ни в какие формы благосклонности своей к любимцу; но не желала также, по женской нежности, оскорбить его явным и решительным отклонением намеков; и поступила в этом со всею тонкостию ума Ея.

Однажды, когда разговор между Ею и Орловым коснулся Елисаветы, Она сказала: «Сомневаюсь, чтобы иностранные известия о браке Алек. Розумовского с Покойною ИМПЕРАТРИЦЕЮ ЕЛИСАВЕТОЮ ПЕТРОВНОЮ — были справедливы; по крайней мере Я не знаю никаких письменных доказательств тому; впрочем, Розумовский жив еще; — пошлю осведомиться от его самого: точно ли он был венчан с ГОСУДАРИНЕЮ?»

На другой день, призвавши к себе Графа Воронцова ¹⁰ — приказала ему написать проект Указа, изобразив в оном: Что в память в Бозе почивающей тетки Ея, Императрицы Елисаветы [9] Петровны — Она признает справедливым присвоить Князю Алек. Гр. Розумовскому, венчанному с ГОСУДАРИНЕЮ, титул ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА; каковую дань признательности и благоговения к Предшественнице своей — объявляет Ему, и вместе с тем — делает сие гласным во всенародное известие.

Проект этот приказала Воронцову отвезти к Розумовскому, и попросить, чтобы последний вручил первому все документы, какие у него есть по сему столь важному предмету, дабы из них можно было составить акт, который бы имел законную форму.

Такое приказание Государыни — Воронцов слушал с величайшим удивлением; на лице его изображалась готовность высказать свое мнение, но ЕКАТЕРИНА, как бы не замечая того, подтвердила сериозно приказание; и поклонившись благосклонно, со свойственною Ей улыбкою благоволения, — вышла, оставя Воронцова в совершенном недоумении. Он видя, что ему остается только исполнить волю ИМПЕРАТРИЦЫ — поехал к себе, написал проект Указа, и отправился с ним к Розумовскому, коего застал сидящим в креслах у горящего камина, и читающего священное писание, Киевской печати, в октаву.

После взаимных приветствий, между разговором, Воронцов объявил Розумовскому истинную причину своего приезда; последний потребовал проект Указа, — пробежал его глазами; встал тихо с своих кресел; медленно подошел к комоду, на котором стоял ларец черного дерева окованный серебром и выложенный перламутром; отыскал в комоде ключ, отпер им ларец, и из потаенного ящика вынул бумаги, обвитые в розовый атлас; развернул их; атлас спрятал обратно в ящик; а бумаги начал читать с благоговейным вниманием.

Все это делал не прерывая молчания. Наконец перечитавши бумаги, поцеловал их; возвел глаза, орошенные слезами, к образам, перекрестился, и возвратясь, с приметным волнением души, к камину, у коего оставался Гр.<аф> Воронцов, — бросил сверток в огонь, опустился в кресла, и помолчавши еще несколько — сказал: «Я не был ничем более, как верным рабом Ея Величества Покойной Императрицы Елисаветы Петровны, осыпавшей меня Монаршими благодеяниями выше заслуг моих. — Никогда не забывал из какой доли и на какую степень возведен Десницею Ея. — Обожал Ее как сердобольную мать миллионов народа и примерную Християнку; — и никогда не дерзну самою мыслию сближаться с Ея Царственным величием! — Стократ смиряюсь, воспоминая прошедшее, — живу в будущем, его же не прейдем; — в [10] молитвах ко ВСЕДЕРЖИТЕЛЮ, — и мысленно лобызаю державные руки ныне Царствующей Монархини, под скипетром коей безмятежно, — в остатних днях жизни — вкушаю дары благодеяний, излиянные на меня от Престола. Если бы и было некогда то, о чем Вы говорите со мною, — поверьте Граф, что я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память Монархини, моей благодетельницы. — Теперь Вы видите, что у меня нет никаких документов. Доложите обо всем этом Всемилостивейшей Государине, — и да продлит милости свои и на меня Старца, нежелающего никаких земных почестей!»

« — Прощайте Ваше Сиятельство! — Да останется все произшедшее между нами в тайне. Пусть люди говорят что им угодно; пусть дерзновенные простирают надежды к мнимому величию; — но мы не должны быть причиною ни толков, ни мечтаний!»

Как резко выражается в этом народный характер Розумовского! Как умилительна сердечная признательность Старца, посвятившего последние дни жизни беседе духовной с Царем Царствующих! — Смирение, любовь к порядку общественному, любовь к родине; — составляют конечную черту мыслящаго Малороссиянина — философа по природе.

Отречение от света после подвигов на пути чести, славы и трудов полезных, — имеет много примеров в знаменитых людях Полуденной России. — Гетман Конашевич Сагайдачный ¹¹, сложивши с себя под старость бремя житейское — вступил в монашеский чин в Киевском братском монастыре, воздвигнутом его иждивением. — Наконец и последний Гетман Малороссии, Кир.<илл> Гр.<игорьевич> Розумовский, кончил дни в глубокой старости на родной земле, в сельском уединении, созерцая прехождение свое от хаты до великолепных Палат, и обновляясь орлию юностию в невинных играх хлопцив, и в песнях дивчат; — как выразился, говоря мне о сем, Писарь Батуринской почтовой станции, бывший гайдуком при старом Графе.

Но обратимся к расказу А. К. Розумовского: «От дяди моего, продолжал он, Воронцов поехал прямо к Государине, и донес Ей с подробностию об исполнении порученного Ему.

Императрица выслушав все — взглянула на него проницательно, подала руку которую Воронцов поцаловал с чувством преданности, и вымолвила с важностию: «Мы друг друга понимаем; — тайного брака не существовало, хотя бы то и для усыпления боязливой совести. — Шопот о сем всегда был для меня противен. — Почтенный Старик предупредил меня; — но Я ожидала этого от свойственного Малороссам самоотвержения».

С последними словами она погрузилась в мрачную — глубокую думу; припоминая, может быть, Генерал-Адъютанта Петра III, Андрея Гудовича ¹², и не задолго пред тем казненного [11] (за предприятие освободить невинного политического узника Иоанна ¹³) Смоленского Пехотного Полка Офицера Мировича ¹⁴, — коих поступки, может быть, оправдывала в великой душе своей и в возвышенном характере, хотя Мирович и осужден был законом.

Воронцов вышел; — приход Графа Гр. Гр. Орлова прервал размышления Государини. — Что они говорили о выше разсказанном — неизвестно. Но с тех пор Орлов начал примечать холодность к себе; — и огорчился этим так — что впал наконец в гипокондрию, удалился от Двора, и недолго жил потом.

После сего взыскан был Императрицею Екатериною знаменитый в последствии Князь Потемкин-Таврический ¹⁵, коего славное имя не ограничивалось уже Двором и Столицею; но повторяется и ныне во всей Южной России, где все свидетельствует о деяниях Его, как человека истинно Государственного.

Два брата Розумовские, Орлов и Потемкин — имеют место в Истории. С именем каждого из них — сопряжены важные события; — но доселе, к сожалению, у нас нет даже биографий их, удовлетворительных для любознательного.

Публикация кандидата исторических наук АЛЕКСАНДРА АФАНАСЬЕВА.

Комментарии

1. Цит. по: Валишевский Казимир. Дочь Петра Великого. М. 1993. С. 96.

2. См.: Бантыш-Каменский Дм. Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. T. 1. М. 1991. С. 272.

3. Чтения ОИДР. 1863. Кн. 3. Отд. 5. С. 153-157.

4. ОПИ ГИМ. Ф. 445. Ед. хр. 38.

5. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Ед. хр. 10. С. 159. Дневники С. С. и А. С. Уваровых во время путешествия в Италию через Польшу и Чехословакию. 1843-1844 гг. На фр. яз.

6. «История государства Российского» H. М. Карамзина, тома 1-12. Первое издание выходило с 1816 по 1829 г.

7. «История русского народа» Н. А. Полевого в 6 томах выходила с 1829 по 1833 г. и была полемически направлена против «Истории государства Российского». В русской историографии труд Полевого оценивается ниже «Истории» Карамзина.

8. Разумовский Алексей Кириллович (1748-1822), сын Кирилла Григорьевича Разумовского, граф, государственный деятель, в 1810-1816 гг. министр народного просвещения. На его дочери Екатерине С. С. Уваров женился в 1811 г.

9. Разумовский Кирилл Григорьевич (1728-1803), младший брат Алексея Григорьевича Разумовского, граф, президент Петербургской академии наук (1746-1798), последний гетман Украины (1750-1764), после упразднения гетманства был возведен в генерал-фельдмаршальское достоинство.

10. По-видимому, Воронцов Михаил Илларионович (1714-1767), граф, с 1744 по 1758 г. вице-канцлер, в 1758-1762 гг. канцлер Российской империи.

11. Сагайдачный Петр Конашевич (Кононович) (ум. 1622), гетман Войска Запорожского. Руководил походами против Крымского ханства и Турции. Выступал против засилья католической церкви.

12. Гудович Андрей Васильевич (1731-1808), генераланшеф, адъютант Петра III. Здесь, очевидно, подразумевается факт публичного оскорбления Екатерины II Петром III во время парадного обеда на 400 персон 21 июня 1762 года: Петр III, сидевший на другом конце стола, рассердившись на жену, послал своего флигель-адъютанта Андрея Гудовича сказать ей, что она дура, и, не дождавшись, пока тот исполнит приказание, закричал ей через весь стол: «Дура!»

13. Иван VI (1740-1764), российский император (1740-1741). После переворота, совершенного Елизаветой Петровной, содержался в заключении. Убит при попытке В. Я. Мировича освободить его из Шлиссельбургской крепости.

14. Мирович Василий Яковлевич (1740-1764), подпоручик Смоленского пехотного полка. Совершил неудачную попытку освободить из тюрьмы бывшего императора Ивана VI и был казнен.

15. Потемкин Григорий Александрович (1739-1791), фаворит Екатерины II, государственный и военный деятель, генерал-фельдмаршал, светлейший князь Таврический (1784).