В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

На другой день, то есть Августа 8 числа, прибыл Тажинского рода начальник Ухерида Самону Зангин Мунке, но не доехав до места моего стояния верст за пятнадцать, прислал ко мне трех улусных Зайсанов, которые при первом свидании здоровались со мною так: став на колени обнимали мои ноги, и по том стоя на ногах обнимали же меня, чем, видно, доказывают свою политичную дружбу: а по окончании [36] же взаимных поздравлений те Зайсаны мне объявили, что начальник их желает со мною видеться; на что я им в ответ сказал: как у меня чрез дальний и весьма трудный путь лошади весьма изнурились, то им не довольно пятнадцать, но и версту пройти в тягость, для чего мне и ехать не можно; а при всем том надлежит мне и в свои места поспешать: естьли же их начальник желает со мною видеться, то приехал бы ко мне, чем бы меня много одолжил; и с тем ответом оные Зайсаны от меня уехали: а как я с начала определения моего на границы имел предосторожность, брать с собою всегда двух человек знающих Мунгальской и Соиотской языки, то обыкновенно мои толмачи или переводчики один на Мунгальском, а другой на Соиотском языках, прислушивали их секретные разговоры.

Как помянутые зватые от меня уехали, то Соиотского языка мой толмач пересказал мне, что Зайсаны считают меня не за простого человека, а за лазутчика, о чем непременно хотели пересказать [37] начальнику, и чтобы послать к тем местам, по которым я ехал, нет ли за мною какой большой команды, или едучи не оставлял ли я по дороге каких знаков.

Того же дня помянутой начальник прислал ко мне шесть человек, трех чиновных, да бывших у меня трех улусных Зайсанов, и те трое чиновных учинили такое же здорованье, какое делали Зайсаны, а по окончании первых дружных разговоров, один из чиновных объявил мне своего начальника желание, что он хочет со мною видеться на том месте, где он остался, и выхвалял мне тамошнее местоположение; а сверх того, чтоб я не приносил отговорки изнуренными лошадьми, привели ко мне десять лошадей; ибо я был с шестью человеками, и три были вьюшных; в рассуждении чего и не рассудил я более отговариваться, дабы чрез отговорку не получить противной чести, по тому, что я был за границею.

Приехал я к помянутому начальнику того дни около вечера, который вышел [38] из палатки своей, сшитой из восчанки, меня встретить, одетый в изрядной кофейной с вышитыми золотом птицами и травами длинной Лабажак или халат, вооруженный одним, только не худой работы, кинжалом, в черене коего врезаны видно не худой же доброты каменья; ножны оправлены изрядной работы серебром: вместо кушака подпоясан был ремниом, на котором сплошь набиты серебряные бляхи: шапка была покрыта алою канфою, с чернобархатным околом; на верху шапки серебреная маковка, в которую вставлен красной камень; к заду шапки повешена серебреная трубка, в которую вкладывается жалованной от Хана пучок павлиных перьев; и окружен был своими подчиненными тридцатью или более человеками.

И поздоровавшись с ним обнимая друг друга, при первом свидании переговорили о благополучии обоих государств; а между тем, пока ставили мою ревендужную ветхую палатку, просил он меня в свою, где он потчивал меня своим чаем и приказал готовить ужин, который состоял [39] только из одной жареной баранины. После ужины, между протчими разговорами давал мне знать, что я нарушил закон, зашел без позволения в их сторону: но я представлял во оправдание, что едучи по границе в обыкновенной разъезд, в исполнение того ж закона государями уставленного, которым он мне грозил, увидел их свежей около границы след, по чему и заехал справиться, какие тут обитают люди; а более для того, что, ежели не видавшись с ними, пройти в свою сторону, а у них под тот случай что нибудь потеряется, и когда б они нашли мой след, то неотменно бы я был судим и им бы за потерявшееся должен по установленному закону платить, или отвечать, чем прекратились наши разговоры, и как уже наступила ночь, то пошел я в свою палатку ночевать.

На другой день зазвал я того начальника к себе, и препроводили мы во взаимных вопросах и ответах около шести часов; но как наступило время обедать, то звал он меня к себе, в чем я без всякой отговорки сделал ему послушание; а бывшим со мною [40] людям дал убить без платы быка. После обеда просил я его, чтобы он выехал того дни со мною на то место, которое они считают за пункт границы, отколь я могу сам в свое место следовать; а дабы то место впредь было известно, то можем по общему согласию оставить какой нибудь знак: но он повторяя вчерашний разговор, что я зашел за границу, (хотя я ему и представлял справедливой резон, что я не хотел не видавшись с ним проехать, чтобы тем ему доказать мою неподозрительность:) хотя и дружески со мною говорил, но в разговорах примешивал и притеснительные слова. Напоследок сказав я ему с досадою: ежели он меня считает не так, как я объявил, то я охотно желаю ехать к их главным начальникам, и с ними говорить о моем за границу переходе; что он выслушав, с усмешкою сказал, что он ведет только одну шутку; при чем говорил: и подлинно не купец ли я, и не с товарами ли еду, и что он никому обыскивать не велит, а сам намерен осмотреть мои сумы, нет ли чего ему надобного. [41]

И я сидя у его в палатке был от своего толмача уведомлен на Руском языке, что помянутой начальник посылал проведать ту дорогу, по которой я ехал, и о том посыланный на Соиотском языке своему начальнику пересказал, что дорогою ничего другого нет, как только значится по пескам тянутая веревка, и он при мне на Соиотском языке со своими рассуждал, чтобы меня обыскать; но формально обыскивать не рассудил, за тем, может быть ничего не найдет, то чтобы я не счел себе за обиду, а рассудил обыскать политичнее, о чем я у его сидя от своего толмача и узнал.

А как у меня и подлинно ему надобности в сумах были, то несколько я и позалумался, ибо складены были в сумы мерительные веревки, складной статив, компас, карта и абрисы. Сие продолжалось после полудни часу до четвертого, и он намерен был итти ко мне чаю пить; то я предложил ему, не согласится ли он по нашему обыкновению чаю напиться из близ текущего около нашего местостояния [42] источника, на что он охотно согласился; а я между тем послал двух человек и велел раскладывать огонь от наших палаток в версте, куда пришед весь тот день до самой ночи препроводили у того источника в разных разговорах; вечером пришли к нему в палатку, и я очень долго у его просидел, дабы он того вечера ко мне не пришел; в чем мне и удалось.

Пришел я в свою палатку и пользуясь темнотою ночи, велел мерительные веревки, статиф и футляр компаса, тож излишние бумаги, бросить в реку Сыстыгем, хотя у его и было около двадцати человеке конных Соиот в карауле; ибо он действительно меня подозревал, что я не от команды ли какой прислан присматривать места, что я после от их же людей узнал; а компаса уже в суму не клал, а оставил в палатке открытой, надобные абрисы распрятал в седельные подушки, в сумах оставил только не большое число белой бумаги и несколько писем.

В следующий день означенный начальник не упустил случая исполнить свое [43] предприятие: пришед ко мне рано, так что я лишь успел встать и одеться; напившись же с ним чаю, между прочими разговорами сказал мне, что прошедшей ночи получил он от своих главных команд повеление, требующее скорого исполнения; для чего принужденным он себя находит меня на Сыстыгеме оставить, и чрез трои сутки непременно ко мне возвратиться, при чем шутя говорил; ах, чтобы мне не забыть в твоих посмотреть сумах, нет ли чего в них для семейства моего надобного; и я велел ему подать все сумы, в которых он более не нашел остатка сухарей, и оставленных бумаг; осмотревши же сказал: теперь подлинно он уверен, что я не иной кто, как комисар; при том просил, чтоб ему уступил нашей бумаги, и я дал ему целую десть; про компас спросил, что он значит; на что я ему сказал: не иное что, как дорожные мои часы; и так он отправился в свой дом, а я остался на Сыстыгеме.

14 числа Августа приехал он ко мне на Сыстыгем, и я его просил, чтобы меня [44] проводить до того места, которое они считают за пункт границы; на что он мне сказал: чем ездить мне неизвестными дорогами и изнурять себя и лошадей, обещался меня проводить своею стороною к трактованному знаку Хойн Дабаге, или до вершин реки Ижима; и за тую его обещанную услугу благодарил я искренне.

В тот же день и отправился в низ по реке Камсаре или Енисейской вершине, и отъехав верст пять, велел он ставить палатки, чему я не мало удивлялся, спрашивая причину нашей остановки, на что во ответ от него получил, что он намерен в том месте зверей обловить, ибо с ним было около ста человек Соиот, вооруженных луками; из чего легко я понял, что он неотменно послал к своим начальникам обо мне известие: и так он веселясь звериною охотою, которой и я против воли моей участником был, и набили его охотники маралов и козлов с лишком тридцать. Напоследок прибыли 18 числа на речку Ут, где переночевал, и утром рано шел ко [45] мне и нес запечатанное письмо: пришедши извинился предо мной, что он единственно время препровождал в звериной охоте для того, дабы сождать сие письмо: но я, хотя он и не распечатал еще письма, ответствовал ему, что давно уже мне его предприятие было известно.

Присланное к нему повеление не иное что значило, как только отправить меня тою же дорогою, и в то же место, отколь я поехал в разъезд, то есть в Иркуцк, и чтобы для провожания меня неотменно послать десять человек, а сам бы он явился к начальнику для ответа, для чего он смел иностранного человека водить по своей земле.

По чему тот начальник Мунке объявил мне, чтоб я ехал обратно, и тем бы исполнил повеление его командира, а он для препровождения меня означенное число людей пошлет; на что я ему ответствовал: назад итти мне ни под каким видом не можно, первое, что уже наступает осеннее время; другое, и провианта у меня [46] весьма недостаточно; а третие и то, что и лошади обезножили от трудной каменистой дороги, и просил его, чтоб он по содержащемуся между государствами союзу указал мне границу, отколь я сам в свою сторону уеду, не нанеся им никакого труда: но он не слушая моей прозьбы, и можно сказать, уже непременно велел мне ехать, и дал знать, что он, ежели я его добром не послушаю, может поступить со мною иначе.

Хотя я и видел, что он может меня принудить и обратно следовать; но сказав, ежели он мне сделает малейшее притеснение, то мои начальники за меня вступятся, и чтоб он не стал в своей безрассудной строгости раскаиваться; а не согласится ли он лучше сделать так: взять у меня на свой отчет всех лошадей, а меня бы проводить своею стороною до Кяхты: ежели же он того сделать не может, то отвез бы меня к своим главным начальникам, или бы указал мне место, которое они считают за границу, отколь и сам могу в свою сторону итти. Но мой [47] недавно бывший пред сим друг, сделался неупросимой командир, непременно старался меня выгнать обратно; а я положил твердое намерение, его не слушать, из чего и вышло, что мы целой тот день принуждены были спорить, и друг на друга сердились.

На другой день согласился он, чтобы указать мне границу, куда и послал со мною трех человек: и так я с тем начальником простясь выехал с моими провожатыми на то место, которое они считают за границу, что и действительно так; и провожатые указав мне речку, по которой надобно итти, и я с верху высокой горы тое речку видел, по которой и показались мне из дали гладкие с правой стороны мысы, чему я весьма был рад. Напоследок простясь и с провожатыми, спустился в речку Кандат, которая впадает в реку Амыл; и как я был на горе рад, там спустясь в реку пришел в несказанную горесть, ибо казавшиеся мне гладкие мысы не что иное, как в прошедшие времена находившийся в косогорах и по долине лес от молнии выгоревший на двадцать верст, которой [48] ветрами положило весь на землю, и сквозь оной поросла трава; возле речки же по обеим сторонам положение имеют непроходимые болота и каменистые горы; то принужден я был велеть прорубать, и работал я с товарищи три дни, да то, что и голодом; ибо данное мне от моего приятеля Мунке мясо, и оставшие сухари утонули в речке Кондате и с лошадью; и видно что Мунке за мое непослушание велел указать мне тую дорогу, дабы тем меня наказать; но я хотя и голоден, но здоров вышел в Шедицкой пограничной караул, 3 числа Сентября месяца; где отдохнув отправился в Аабаканской пограничной караул, для сочинения моим описаниям карты: а по сочинении оной, где я находился, о том изъяснится по окончании нижеписанного.

В бытность мою на Сыстыгеме реке, и в упражнении с начальником Мунке в звериной охоте, чрез разные предметы от Соиот и Мунгал разведано о Мунгальском городе Улатае и местечке Тагне; ибо им как днем, так вечером и утром, ко мне ходить от начальника не запрещено было. [49]

Город Улатаи положение имеет по течению на левом берегу реки Шишкита; по обеим сторонам той реки простираются гладкие степи. Расстоянием оной город от Российских границ не более трех сот пятидесяти верст; токмо проезде к нему от границы весьма трудной, ибо между рек Беикеми и Шишкита лежат высокие каменные хребты.

Весь город окружен глубоким рвом так, что ежели упадет в него человек, то без помощи других никак из оного вытти не может; и для сего с обеих сторон рва сделаны невысокие палисады, на подобие перил, за рвом к гражданскому строению вокруг всего строения высокая стена, вид представляющая каменной, а в самом деле построены два лежачие палисада, друг от друга на сажень, а в средину наношен песок или земля, и снаружи те палисады обмазанны глиною. В сей город собираются с Тожинского, Матларского, Бангаринского и Улексского родов Соиот, и прочих кочующих от Кяхты к бывшему Зенгорскому владению жителей, [50] государственные подати; а о Матларском, Бангаринском и Улекском родах Соиот изъяснено будет в приличном месте; ибо я хотя и начинал с ними о граничном местоположении в 773 году разговор, но не окончил.

В Улатае жительство имеют Мунгалы, и называемый род людей Карха, которые, как сказывают, весьма бесчеловечны. Обывательских в том городе по объявлению разговаривавших со мною Мунгал и Соиот, каменных домов, построенных перспективыми улицами, более 2000, где имеется довольное число из Китайских купцов, которые и торгуют выменными в Кяхте от Российских купцов товарами.

В Улатае довольное число имеется военных Мунгал. В 774 году градоначальник был Бахан Икы Дженжиннамус; в команде у себя имеет как военных, так и кочующих около границ, начиная от Кяхты до бывшего Зенгорского владения.

Местечко Танга положение имеет за высоким каменным хребтом, между рек [51] Камсары и Беикеми. При реке впадающей в реку Енисей и по обеим сторонам той реки имеются изрядные степные местоположения, где всегда находится 500 человек военных Мунгал. Укреплений при местечке, также и домов не имеется, ибо военные Мунгалы имеют в летнее время палатки, а в зимнее войлошные юрты. Начальник у них в 774 году при Танге назывался Кумжик Джисту Джитчик Наион, который имел на шапке Ханского жалованья красной камень и пучок павлинных перьев.

Китайского войска чиновные люди признаются по каменьям: первой доброты, или знак большого чина, желтой; другой красной; третий синий; четвертой светло-синий; пятой лазоревый, шестой белый, которой и десятник, только без павлинных перьев, на своей шапке имеет; а у прочих Мунгал и Соиот, не имеющих чинов, на верху шапки пришита кисть из красного шелку: а кто не имеет шелка, то пришивают по соболиному, бельему, или каланковому хвосту, без чего не надевают и шапки. [52]

Как я при свидании с Мунгалами на границах довольно имел дружных разговоров, то между прочим наслушался: из природных Китайцов ни одного человека нет, который бы имел знатной чин, а по большей части из них состоит Китайское купечество, протчие же платящие государственную подать люди.

Военачальники бывают из Мунгал, при Министерских делах Манжура. Китайское, как я слышал, войско, располагается таким образом: при городах непременно надобное число чинов получают жалованье, а излишная часть их армии жительствует в своих домах и платит подати; а когда излишних назначенных к армии людей, сколько куда понадобится, то их вытребовав из домов определяют к должностям, и жалованье производят.

Видал я и вооруженных Мунгал, которые одеты в обыкновенное длинное Азиатское платье, вооружены луком, и со стрелами сайдаком; вместо тесака кривая сабля и один ножик, который служит ему [53] дорогой вместо топора; на ногах широкие сапоги, у которых подошвы из стежоных войлоков толщиною в третью часть вершка, по чему они пешие весьма непроворны; на лошади же великие ездить мастера. Ежели случится как воинам, так и прочим людям на лошади перебродить реку, то они сидя на лошади снимают с ног сапоги, и привязывают их в торока, дабы не замочить, и перебродят реку.

А как у них по близости границ не довольно больших судов, да и малых лодок нет, и когда им надобно перебраться чрез большую реку, то нарубают столько лесу, сколько бы могло переплавляющихся взнять; и связав лес арканами или волосяными веревками, привязывают к хвосту лошади, и та должна их перетащить на другую сторону; что и мне случилось у них видеть в бытность мою на реке Сыстыгеме, которая при широте имеет стремительную быстроту, и чрез которую с ними мне переправляться неотменно надобно было; то они поставили меня на свой плотик, и привязав оной к лошадиному хвосту, потащили за реку: но не [54] успели оттащить и двух сажен, как мы все находящиеся на том судне сделались по колени в воде; по чему я воротился на берег и велел своим сделать Руской плот с нарвами и гребями; то они мне сказали: ежели много по тракту моему будет таких рек, то я в строении плотов провожу половину своего века.

Кочующие около границ Соиоты ясак платят соболями, у которых обрезывают хвосты; рысями, волками, лисицами, и белками, сараною, марьиным и других трав кореньями, которые они употребляют в пищу, В государственной ясак отдают по три соболя, а ежели соболей нет, так одна рысь; ежели рыси нет, то шесть волков; а ежели волков нет, то 12 лисиц; белки за ясак по 100; да сверх Государева ясаку отдают Улатайскому начальнику по одному соболю, а ежели соболя нет, то вышеписанных зверей по два за соболя. Из Улатая отвозят ясак в Пекин; извощики вперед и обратно более полугода в дороге бывают не на переменных лошадях, или верблюдах. [55]

Кочующие по рекам Тодату, Камсаре, и Сыстыгему Тожинского рода Соиоты, рогатого скота, овец, дворовых козлов, лошадей и верблюдов, имеют весьма малое число; а хотя и есть довольное число вышеписанных родов скота, но у редких: скотоводство у них хотя и посредственно, но весьма богаты серебром; а у самых в лесах обитающих Тожинского рода Соиот напредь сего бывали и домовые олени, но и нынешние годы все вывалились, да и людей весьма много вымерло: у всех же кочующих Соиот никакого хлеба нет, а питаются одним мясом и разных трав кореньями, и когда родятся кедровые орехи, то и их в пищу употребляют; а когда нет мяса и коренья, то очень много пьют кирпишного чаю с солью. При свиданиях я давывал наших пшенишных сухарей, то хотя и ядят, но весьма мало, а другие и совсем не ядят. Мунгалы очень видной и чистой, и при том здоровой народ.

Что ж касается до кочующих около границ Соиот, то самой нечистой и неопрятной народ; умываться они совсем не знают, [56] разве летом обмоет их дождем; летом же ходят в бараньих шубах, и похожи на людей страждущих чахоткою.

Есть из Соиот такие люди, которых по справедливости людми назвать не можно; ежели у них зимою не достанет к пропитанию коренья (: речь моя относится к тем, которые никакого скота не имеют:) то употребляют они в пищу сумы и разные ремни; как то сожрут, то принимаются за родных своих детей, и сколько из оных до весны достанет, то остальные и правы; а в случае недостатка, то муж жену заколов сожирает: напоследок, ежели весна скоро не наступит, то иногда и сам детям отец, а жене муж, с голоду жертвою бывает. Сию лютейшим зверям свойственную пищу употребляли они как в прошедшие времена, там и ныне употребляют.

В прочих местах моего примечания называл я большую часть Мунгал и Соиот богатыми, то я думаю, что буду спрошен, для чего богатые Мунгалы доводят своих одноземцов до вышеписанной крайности; на [57] что я должен отвечать: кочующие около границ Китайские люди, в рассуждении своих одноземцов чрезвычайно немилосерды и совсем тех людей не считают людьми, которые у себя ничего не имеют, а говорят: они в том не виноваты, что у других ничего нет, но виноваты их прароды, что ни чего им не оставили, и должны бедные снискивать сами себе лучшего состояния, а богачи им не помощники. Ежели умирающий с голоду приведет своего сына или дочь, которые могут работать, к богатым, то богатой ежели умилосердится, или лучше сказать, имеет надобность в людях, возьмет себе бедного детей в вечные слуги, а отцу и матери их и куска мяса не даст; по чему те бедные должны с голоду умереть, или друг друга съесть,

Назад тому четвертой год, как некто из Соиот, называемый Чехырдай, имел у себя двух сыновей и одну дочь, который живучи в лесах едва с голоду не умер; вышед же для пропитания к своим богачам, с великою прозбою сыновей отдал некоторым из богатых в слуги, чтоб они [58] не померли с голоду; но его с женою и дочерью те бесчеловечные ни однажды не накормили; дочь же ни кто не взял; то оный Чехырдай сперва с женою съели дочь, а после дочери и жена ево такую же смерть имела от мужа; напоследок и муж сидя в своей юрте с голоду околел.

Случилось мне с Китайскими пограничными комисарами в разговорах доходить, и спрашивать про Китайского Хана, как ему приписывается титул, где имеет свое всегдашнее пребывание; и в разные времена от многих в ответ слыхал: когда Хан их здравствует, то при жизни его никакого титула не пишут, а по кончине по делам приписывается и титул: что ж касается до его пребывания, то он никогда на одном месте более месяца не бывает, а переезжает из города в город, в которых имеет свои дома.

Довольно я слыхал, да и видеть случилось, как Китайские военные Мунгалы и другие удалые люди из луков стреляют в цель; а именно: саженях в двадцати пяти [59] ставят бересто или содранную с другова дерева мягкую Корину, на которой назначают пункт, и удалой стрелец выстреливает от 25 до 40 стрел; ежели кто 40 стрел в пункт выстрелит, тот должен получить в награждение одну лошадь, пять кирпичей чаю, и столько же бакчей курительного табаку; а кто попадет 25-ю стрелами, тот только получит пять кирпичей чаю, и столько же бакчей табаку: но мне только случилось видеть одного, который выстрелял 25 стрел. Огненные ружья у них так, как наши фузеи; только вкладывается бумажной вместо кремня фитиль, и ежели понадобится выстрелить, то Соиот, или Мунгал, должен огнивом высечь огонь, а после зажечь фитиль и палить. Порох у них весьма бессилен, против нашего силы имеет треть, как то я сам уже изведал.

Ежели кто у кого из Мунгал, или Соиот, промеж собой украдет скотину, то штрафуется вор нижеследующим образом: поставят виноватого на колени, и велят выбранному для того человеку бить [60] на коленях стоящего по щекам до тех пор, пока у виноватого опухолью не заплывут глаза; напоследок изготовленною палкою изломают виноватому ноги, и бросят его без всякого призрения.

Случилось и мне видеть, как они своих штрафуют по щекам. В бытность мою на границе, вечером пришел в мою палатку один Соиот, который украл у меня несколько пуль, и я выпустя его из палатки велел потмать, которого потмавши отослал к их начальнику; сей приказал вора бить по щекам, и я едва его упросил, чтобы погрешившего не много бить; для чего более и не был он бит 20 разов.

Вышепомянутый Тожинского рода начальник Ухерида Самону Зангик Мунке, как нынешнего 781 года узнал, что он в бытность мою на реке Сыстыгеме меня обманул, ибо он сказывал мне, будто сожидал от своих начальников письмо, но вместо того он никуда не представлял, а все вышеписанное делал со мною сам, и отправя меня, поехал для донесения [61] в Улатай с рапортом, что я у его был. Надобно думать, что он все пересказал своему начальнику, что со мною делал, и видно, чаял получить себе похвалу; но вместо чаемого за свои дела награждения, как я слышал, получил нижеследующее.

Улатайской начальник сделал ему выговор, для чего он держал меня столько времени и сделал остановку человеку, который исполняет закон Государями установленной, и для чего он осмелился отправлять меня обратно на присталых лошадях, чем он явно по своей простоте оказывает разрыв дружбы; ежели ж он не смел мне указать дороги, то лутче бы привез меня к нему; при чем тот начальник включил: когда бы у меня и лошади стали, то бы он не держав меня, дал подводы, и указав дорогу, отправил в то место, куда мне надобно, чем бы мне дал знать о непременной дружбе.

А чтобы Мунке Зангин знал, как поступать с иностранными, то велел его штрафовать таким образом: велел [62] привязать его к столбу, и обе руки растянуть к которым привязана была длинная палка, и на ногах набита колодка; и так он простоял три дни, чем и штрафе кончился, а после в свое место отпущен по прежнему, как я слышал, с тем приказанием, чтобы он в случае нужды Руским людям делал всякое возможное ему вспоможение.

Прошлого 1780 года Тожинского рода Соиотам было Ханское награждение, каждому по одной лошади, по одной корове, по овце, и по домовой козе; и те Соиоты получа награждение все отведены от границ к озеру Тожи Нор, для летних стоиб; может быть такое им было награждение для того, что их правительства сведали о вышеписанной их ужасной пище; а другое и то, что у них олени вывалились и по тому им в лесах и горах пропитания иметь не от чего, то, чтоб они прежнюю свою в горах жизнь забыли, а приучались бы к степной.

Сколько я на реке Сыстыгеме и в прочих местах чрез немалое время мог разведать, тож, и сам видеть и говорить с Китайскими [63] людьми об оном, елико известно, изъяснил, чем и прекращаю мой разговор до будущего с соседями свидания, и приступаю к сочинению карты в Абаканском пограничном карауле.

В Абаканском карауле пробыл я столько времени, сколько потребно было к сочинению карты; по сочинении оной и по описании всего в то лето исполненного, отправился я в Иркуцк для донесения о всем господину Генерал-Порутчику и Кавалеру Брилю. В Иркуцке пробыл я до 775 года при принадлежащих званию моему должностях, отколь в том году данным мне повелением оной господин Генерал-Порутчик предписал, следовать чрез город Кузнецк по линии до Новиковского форпоста, оттоль пробираться к трактованному знаку Шабина Дабаге чрез двоеданческие земли бывшим Зенгорским владением, чтоб я всегдашней пограничной разъезд чинил от Шабина Дабага до состоящего в Иркуцком ведомстве знака Ергис Таргаса: а дабы я с лучшими успехами мог кончить пограничное описание и изыскать самую пограничную [64] личную черту, и для разведания о заграничных обращениях, в рассуждении чего и велено мне при свидании с соседями именоваться пограничным Комисаром.

По некоторому неизвестному мне случаю, бывший на Иртышской линии корпусной командир господин Генерал-Порутчик и кавалер Деколонг, для описания по предписанным местам следовать мне не позволил, а приказал из Кузнецка отправить меня обратно в Иркуцк; но я зная, что мне в Иркуцке делать нечего, для того и отправился из Кузнецка на Абаканскую границу к порученной должности, наняв на свои деньги лошадей и вожатых; деньги же по прозьбе моей в Иркуцке мне возвращены.

По прибытии моем в Таштыпской пограничной караул, отправился я в обыкновенной пограничной разъезд к знаку Шабина Дабаге, к которому прибыв и осмотря местоположение, увидел, что хотя к знаку Кем Кемчюг Бом имеются и трудные, но к проходу возможные места, в рассуждении чего и пошел по древней [65] Китайских людей дороге, перешел реку Кантигирь, и от переправы оной шел в верх по речке Тосле до самых ее вершин. В вершинах оной, то есть на самом верху хребта, накладены древними народами превеликие каменные кучи.

От тех каменных куч увидел я речки текущие в реку Бом Кемчюг. Хотя я и знал, что река Бом Кемчюг со всеми впадающими во оную по обеим сторонам речками принадлежит Китайцам, однако рассудил по текущим в Бом Кемчюг речкам ехать, и видеться с соседями. Едучи по речке Ишкиму наехал я на кочующих Улетского рода Китайских Соиот, которым на спрос о себе объявил, что я пограничной Комисар, еду для осмотру знака Кем Кемчюг Бом; на что они мне ответствовали, что без начальников своих ехать мне к тому знаку позволения дать смелости не имеют; но ежели я на том месте хочу дождаться их начальников, то они неотменно по их словам прибудут чрез сутки; и я согласился тут их дожидаться. [66]

На другой день, то есть Августа 22 дня, прибыл ко мне Улетского рода Соиот начальник Дарга Заисан Парга, с прочими Улетского рода Заисанами, с которыми переговорив я о благополучном состоянии государств, между прочими разговорами просил их, чтобы по дружбе пропустили меня своею стороною к знаку Кем Кемчюг Бом; в чем они мне прямо отказали: да и я более не просил, зная подлинно их нрав; ибо они всем, коим на первой случай откажут, одного уже слова держатся, хотя стократно их проси.

И так я вознамерился ехать обратно; но не прежде уехал, как неприметным образом разговаривая дошли мы и до граничного местоположения, и я говорил им: чрез какие они думают места надлежит быть самой черте границы между знаками Шабина Дабаги и Кем Кемчюг Бом: на что от них услышал, что они за границы считают вершины речек впадающих в реку Бом Кемчюг: тож разговорами присвоивали к себе и реку Кантигирь со всеми в нее впадающими речками, по причине, что трактованные [67] знаки обоих государств поставлены на верху хребта Шабина Дабаги.

В рассуждении их несправедливого о границах рассуждения вступил я с ними в подробной разговор, толкуя так: как они вершины впадающих по течению с левой стороны в Бом Кемчюг речек считают за границы; то и следует быть от вершин впадающих в Бом Кемчюг речек к Северу Российской стороне; а хотя Кан Тигирь река и не вся наша, но и к ним остаток ее не принадлежит же; ибо вершины та река имеет в бывшем Зенгорском владении, в котором мы столько же имеем права, сколько они; в рассуждении чего и следует быть границам таким образом: от Бом Кемчюгских знаков по верху хребта лежащего между рек Бом Кемчюга и Кан Тигиря до вершин речек Ишкима и Тослы, и до накладенных куч древними народами, надлежит границам быть по речке Тосле, на устье которой границы должны пересечь реку Кан Тигирь, и хребтом Шабина Дабаги примыкаться к трактованным знакам. [68]

О сем они не малое время рассуждая промеж собой наедине, напоследок пришедши ко мне сказали, что они мою речь поняли и считают ее правою, говоря при том, что самая наша должность есть, знать свои границы; на что я сказал: когда речь моя права, то я с согласия их намерен в вершине речки Тослы, как она принадлежит к нам, для знания преемникам моей должности, тож и нашим Ясашным для промыслов, чтобы знали свою землю, оставить знак, а именно, по нашей вере крест. Тут они сперва хотя и позадумались; но я убеждая их тем, что они опромышливая нашу землю оставляют довольно как шалашей, так и других признаков, которых бы им и не прилично оставлять; но на сочтенном месте за пункт границы оставить знак, никакого сумнительства нет, а только что будет к лучшему порядку, дабы обоих государств люди знали свою землю.

По чему из дружеского согласия в вершинах Тослы и поставил я впредь к непотерянию земель крест, которой они на [69] другое лето срубили; о чем я узнав от наших разъездных караульных казаков, при первом с ними свидании спрашивал: для чего они нарушают дружбу, постановленной мною с их согласия крест срубили?

На сие они мне отвечали: напредь сего никогда у них больших снегов не бывало; а как я оставил крест, то по прошествии лета выпал превеликой снег, от которого у них вывалился почти весь скот; и они по суеверию своему крест считают за нечто волшебное; при чем просили меня, чтобы креста вторительно не ставить: и я подражая мирному согласию сделал по их желанию, но с таким только договором, чтоб они принадлежащих нам земель не присвоивали и не опромышляли бы.

Ибо все кочующие около Удинской и Абаканской границ Китайские Соиоты зверей по большей части в ясак и себе на пропитание промышляют в принадлежащих нам землях, по тому, что наши промышленные Ясашные напредь сего [70] совсем не знали, близко ли, или далеко наши границы, по чему и ходить за промыслами не смели; а при том у Китайских Соиот наши ясашные Татара брали для промыслов некоторые в оброк места, которые с положения границ принадлежат к нам: Китайские же Соиоты промышляют в нашей земле зверей соболя, белку, рысей, козлов диких, баранов, Жимов Теку, сахатых, маралов и диких оленей, для того, что известные мне тамошние Китайские около границ места разным зверем не так изобильны, как наши; у нас положение имеют по большей части горы и леса, а у них столь удобных к зверопромышлению мест нет.

И караульные казаки выезжая за границы мне объявляли, что Китайские люди речку Тослу и Кан Тигирь своими не называют, и разъезд чинить нашим не препятствуют.

Живущие по реке Бом Кемчюгу, и по речкам Алашу, Баян Журеку, Улетского рода Соиоты в скоте имеют великое [71] изобилие, как я довольно от них, тож и от бывших прежде сего в тех местах Руских слыхал, что есть такие Соиоты, которые от одной до двух тысяч лошадей имеют, овец отменной против наших величины, домовых коз премножество, рогатого скота и верблюдов довольно; тож некоторые довольно имеют серебра, как то и я из богатства их убора заключаю.

Пропитание они имеют от скотоводства и звериных промыслов; а которые из них не имеют скота, то запасают довольное число от трав коренья, которые употребляют в пищу тогда, когда нет мяса; а ежели и кореньев недостанет, то кирпишного чаю пьют с солью весьма много; а заедают может быть в случае самой крайности тем же, что употребляют Тожинского и прочих родов Соиоты, как то выше сего изъяснено.

Соль они берут из гор, и большие штуки возят с собою в тороках, то есть: сделав на соляной штуке дыру, [72] привешивают ее во время проездов к седлу. Ясак платят точно такой же, как и Тожинского рода и прочие Соиоты, и отвозя т в Улатай: к ним же из Улатая каждой год присылается чиновной человек, который имеет над ними полную команду и присматривает, чтобы не сделали куда побега, как они напредь сего в довольном количестве выбегали в нашу сторону.

Оставя я Улетского рода Заисанов, прибыл к знаку Шабина Дабаге, отколь и делал покушение, чтобы пробраться чрез Двоеданческие земли к Новиковскому форпосту; но только дошел до самых вершин реки Кан Тигиря, отколь положение имеют по принятому мною пути неудобь проходимые места; и как со мною ни одного человека не было, который бы знал тамошнее местоположение; то первое за тем, а другое, что и господин Генерал-Порутчик и Кавалер Деколонг от осмотра тех мест мне отказал, оттоль я и возвратился в Абаканской караул. [73]

Двоеданцами называются те Колмыки, которые остались в бывшем Зенгорском владении, и они платят ясак нам и Китайцам, по чему и называются Двоеданцами, которые у нас и состоят под ведением Колыванской области города Кузнецка в Канцелярии.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info