НОВЫЕ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЕ СОЧИНЕНИЯ.

МЕСЯЦ ГЕНВАРЬ,

1793 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

Правительству не безызвестно, что Российской Империи с Китайским государством трактованы границы в 1728 году, и всех пограничных знаков, или накладенных куч каменьев, считается по пограничному регистру в двадцати трех местах.

Намеренье мое состоит только в том, чтобы сделать описание о прикосновенных [60] к Удинской и Абаканской границам, как Российских, так и Китайских жителях, и какие у меня с Мунгальскими начальниками бывали разговоры, по каким местам они обитают, от чего имеют пропитание, и какие платят государственные подати.

Но какой случай мне дозволял при помянутых границах быть, то и об оном за нужное почел я сделать краткое изъяснение.

Вся трактованная Китайская граница состоит под ведением Иркутского г. Губернатора, и видно, что пограничной тот начальник, рассматривая карту Китайской границы, усмотрел на оной трактованные знаки, к которым из Российской стороны от караулов дорог не значится.

Часть же Китайской границы состоит в Тобольской губернии, и занимает по границе весь Красноярской уезд: в таком случае в 1772 году бывший в Иркутске Губернатор г. Генерал Порутчик и Кавалер Бриль, при повелении приложил Красноярскому Коменданту карту, [61] чтобы на оной назначить, где имеются трактованные знаки, и от оных пропунктировать к пограничным караулам дороги.

Но по неимению в Красноярске знающих геодезическую должность людей, оный Комендант представлял к бывшему в Тобольске Губернатору г. Генерал-Порутчику и Кавалеру Чичерину, и по повелению Его высокопревосходительства откомандирован был я для описания Абаканской границы в том же 772 году.

Сколько тогдашнего лета время мне позволило, описанным местам сочинена мною карта и представлена к г. Генерал-Порутчику и Кавалеру Брилю, который из того описания рассмотря, что с начала положения между государствами границ, Абаканская и Удинская границы ни кем и никогда описаны не были, и главные команды как о местоположении тех границе, так и обитающих народах никакого сведения не имели.

В рассуждении чего оной Генерал-Порутчик и Кавалере Бриль данными мне [62] повелениями предписал, чтоб Иркутской губернии от трактованного знака Ергис Таргаса, до знака ж состоящего в Кузнецском ведомстве и бывшем Зенгорском владении Шабина Дабаге, старался я изыскать самую граничную черту.

В 1773 году отправился я для изыскания черты от Ергис Таргаса к Шабина Дабаге, и как с начала положения границ ни кто от знака к знаку по границе не проезживал, по чему и я пошел без знающих положение мест людей, и следуя чрез реки большую и малую Оки, Ию и Уду, и на Уде реке на удобном месте ассигновал под пограничной караул место, где ныне и редут построен, в которой и переведены мною с Окинского караула Красноярские козаки.

От того места пробираясь трудными каменистыми, лесистыми, болотистыми и гористыми местами, по вершинам рек Бирюсы и Кана, напоследок прибыл на вершину речки Шимды, которою и дошел до Шедацского пограничного караула. [63]

Но как я от знака Ергис Таргаса проследовал Абаканской границы до Шедацского караула не в дальном расстоянии от граничной черты, то по сему и не мог я получить никакого сведения о заграничных народах и о их жительствах, а сколько мог очевидно рассмотреть и разведать о Российских ясашных Иркутского ведомства: при Оке реке застраивается редут, при котором для пограничных наблюдений состоит небольшая команда козаков; по Оке реке, имеют стоибы кочевные Иркутской губернии Пункинскова комисарства Братские ясашные, у которых весьма малое скотоводство, и оные весьма посредственной имеют достаток; а пропитание свое те ясашные имеют от звериных промыслов; хлебопашества и сенных покосов совсем они не имеют; для пропитания они в зиму запасают сушеного тварогу, сараны, марьина корня, и стеблей от листья черенкового ревеня довольно. По Оке реке и по впадающим в нее речкам довольно имеется разного зверя, как то сохатых, маралов, оленей, диких коз, диких же баранов, [64] лисиц, рысей; отменной доброты бывают соболи: ясак они платят соболями, белками, а за неимением зверей отдают и деньгами.

Тобольской губернии Удинского острога таежные, то есть, в лесах и каменных горах обитающие ясашные, разделяются на четыре рода, на Силпигурской, и Удинской, на Караганской и Кангацской, которых ныне в ясаке состоит не с большим сто человек; ибо в прошедшие годы был на них мор.

Первые два рода кочевные и промышленные жительства имеют по самым высоким горам и густым лесам, лежащим промеж Удои и Ииои реками.

Последние два рода кочевьями и промыслами располагаются от Уды реки до реки большого Кана, и все те четыре рода, первое по непривычке, а другое и по неспособности мест, никакого скотоводства не имеют, а имеют издревле домовых оленей: самцы служат им в промыслах за лошадей, а самки питают их [65] семейство молоком; у самаго ж лутчего таежного жителя не более ста бывало оленей, а в нынешние годы все почти вывалились.

Для промыслу, или какова разъезду по каменным и болотным межам олени удобнее могут служить, нежели лошадь; ибо лошадь по каменистым местам отбивает ноги и обтирает копыта, а по болотам грузнет; олень же никогда ног не отбивает, и по болоту идет будто по гладкой степи: да и я будучи в тех местах не однократно и не ближние расстояния на оленях проезжал; таежной обитатель хорошего оленя никогда не согласится променять на доброва коня; ибо они на оленях в зимнее время по насту догоняют маралов, хотя правда и не скоро, а гоняют по суткам и больше.

Они ж таежные жители зиму и лето на одном месте не живут, а ведут свою жизнь так: зимой, где сыщет соболя, или белку, тут со всем семейством и кочует; летом где родится сарана, марьино коренье, черенковой корень; ибо от [66] ревенкового листья стебли, а от травы Кадышкана корень берут, чем они и питаются; или, где довольно бывает кедровых орехов, в том месте и располагаются; а как скоро которой место зверьми опромышляет, или коренья довольную часть наберет, то и кочует на другое неопромышленное место: юрты ж их в которых они зимой от морозу, а летом от дождя живут, покрыты выделанными сохатинами, маралинами, и оленинами; ибо бересты у них нет.

Соболей они в Удинск для ясака и продажи выносят отменной доброты; но живут в крайней бедности, будучи обижаемы беззаконными начетами процентов от Удинских Руских жителей, и Братских ясашных, от чего те Удинские таежные принуждены бегать за границу, как то в 1780 году ушло две семьи, составляющие девять человек, из которых обратно вышел один мужик с женою.

Из баб и девок таежных есть великие мастерицы стрелять из ружья, и [67] самолучшему мущине в промысле зверей не уступают. Когда мужик из юрты вздумает выехать на промысел, то никогда сам запасу, свинцу и пороху в суму не кладет, и оленя себе не оседлает, а все то должна исправлять жена; а у холостова мать, или сестра; по приезде ж обратно, хотя месяц дома пробудет, ничего не делает; дрова к юрте носить должна его жена, то ж и оленей присматривать.

В пищу они употребляют всяких родов зверей мяса, хотя они и все крещены, разные коренья и кедровые орехи; хлеба у них совсем нет; а хотя и привозят из Удинского острога муку, но не более каждая семья употребляет в год пяти пуд. В Удинск из них выносят ясак старшины, половину осенью, а другую весною; платят соболями и деньгами; а некоторые из них и в Удинске никогда не бывали, по тому и Руских людей не знают.

По Бирюсе реке есть такие горы, которые разработывают разных Сибирских городов люди, и промышляют слюду: по [68] речке Сениту имеется также слюденой промысел, токмо слюда против помянутой Бирюсинской не весьма чиста.

Удинского ж острога Братские ясашные, называемые Подострожные, разделяются на пять родов, Корчунской, Туралицкой, Шуртовской, Байберинской и Караноцской, из которых часть точно жизнь свою ведут так, как Руские крестьяне, а многие поженились на Руских, и изрядное имеют хлебопашество и сенные покосы; а остальные около Удинского острога по речкам имеют кочевные стоибы; но у всех у них, как лошадей, рогатого скота, и овец, не весьма довольно: первые пропитание имеют от хлебопашества, а последние от звериных промыслов, и не много таких, которые имеют посредственной достаток, а по большей части совсем бедные; ясак платят деньгами.

От реки большого Кана до вершины речки Шимды, обитают таиожные ясашные Камасинской землицы, которые у себя никакого скота, кроме езжалых оленей, не имеют, и точно такую ж ведут жизнь [69] и промыслы, как Удинские таиожные, или в горах и лесах обитающие ясашные: числом их не более в ясаке состоящих двадцати человек; но соболи в их урочищах бывают добротны.

Главная Камасинская землица расположение свое имеет по речке Рыбной, и по реке малому Кану, которая напредь сего была многолюдная землица, а ныне в прошедшие годы сделалась выморочною, и остальные Камасинской землицы люди называются Степные Камасинцы, у которых имеется весьма малое скотоводство; из них же часть жительствуют по Руски, питаются как от звериных промыслов, так и от хлебопашества; ясак отдают присылаемым из Красноярска сборщикам, платят деньгами и соболями.

Канская землица располагается около Канского острога, и в верх по Кану реке, из обитателей оные часть имеют изрядное хлебопашество, и живут по Рускому обыкновению и довольствуются не малым количеством разного скота; а остальные в верх по Кану реке и по другим речкам имеют [70] кочевные стоибы, и сверх скотоводства довольствуются разных зверей промыслами, по впадающим в Кан реку речкам; зверей же они ловят сохатых, маралов, диких коз и бобров, выдр и посредственной доброты соболей; ясак отдают присылаемым из Красноярска сборщикам.

По реке Кезиру жительствуют Кандынской землицы ясашные, у которых хотя домов, так как у Руских, нет, и живут летом в берестеных, а зимою в войлошных юртах всегда, то есть зиму и лето на одном месте: а напредь сего оная землица в Красноярском уезде считалась богатством первая, но в бывшие оспенные болезни почти вся сделалась выморочною, и ныне оставшие той землицы люди живут в крайней бедности; за промыслом ходят в верх по Кезиру реке, и по реке Шимде в берестеных лодках; с промыслов выходят обратно пешком: соболей хотя и выносят, но весьма худой доброты, так что и во всем Красноярском уезде таких худых зверей нет. [71]

В другой раз те ясашные ходят за промыслами в феврале месяце на лыжах, и бывают в лесах до последних чисел Маия, а в Маие обратно в оставленных осенью лодках приплывают, и привозят сохатинные, маральи и оленьи шкуры, то ж и соболей, и довольно ловят в реке Кезире и в других речках рыбы, от чего и пропитание имеют; хотя же некоторые из них пашут и пашни, но главной пахарь пашет не более десятины; лошадей у них у самого лутчего не более десяти, и рогатых скотин столько же; ясак от них принимают деньгами присылаемые из города Красноярска сборщики.

Кочующие около Шедатского пограничного караула ясашные называются Моторы, которые питаются сараною, кандыком, Марьиным кореньем; хлебопашества совсем не имеют; а хотя у Руских покупают муку и крупу, но в домах весьма мало употребляют, а уносят для пищи на промыслы.

За промыслами зверей ходят по реке Амылу и по впадающим во оную речкам, [72] и точно такие ж делают партии, как и Кандынской землицы ясашные, в берестеных лодках: скота у них как рогатого, так и лошадей весьма мало, и живут в крайней бедности; но уже по застарелой привычке отзываются своим состоянием довольны. За ясаком к ним присылаются из Красноярска нарочные сборщики, и берут деньгами.

В том же 773 году отправился я от Шедацского пограничного караула для изыскания пограничной черты. Промеж трактованных знаков Ергис Таргаса Ус реку пересекли Хоин Добаги чрез Кебежской караул; прибыв к знаку Хоин Дабаге, и осмотря местоположение, но совсем не зная, по каким местам надлежит быть граничной черте, рассудил, не дожидаясь к знаку приезда Китайских пограничных смотрителей, пошел вдоль описывать лежащие к знаку Кем Кемчуг Бом места; по прибытии на речку Оиад, увидел промышляющих Китайских Соиот, о которых я напоследок узнал, что они караульные, которым на спрос о себе объявил, что я пограничной комисар, [73] и еду в разъезд к знаку Кем Кемчуг Бом; и те караульные просили меня, чтоб я на том месте обождал их пограничного комисара.

На что я согласился; и на другой день прибыли ко мне Байгаринского рода начальник Зангин Заисан Ноножак, и с ним Матларского рода начальник же и пограничной комисар Заисан Кумажей, с прочими чиновными и улусными старшими людьми, которые спрашивали причину моего приезда, також и о том, что они о имени моем никогда на границе не слыхали.

В удовольствие их я ответствовал: как наш находящийся в то время пограничной смотритель, по дальности и трудности мест, не может осмотреть в одно лето Удинскую и Абаканскую границы, да он же бывает не здоров; то главные начальники рассудили, определить меня на границу и препоручить старшинство мне, по чему им, по новости моего на границу определения, и слышать о имени моем никак не можно; а приезд мой ни чего иного не значит, как обыкновенного по границе [74] разъезда: которым ответом они были довольны и чрез разговоры сделались мне знакомыми.

Между разговорами завел я речь и о пограничном местоположении, и они говорили со мною с родом некоторого удивления, что я делаю такие вопросы, каковых они от бывших до меня смотрителей никогда не слыхали, а сказали, что они совсем не знают границ, только того места из своего владения не выключают, на котором у нас продолжался разговор.

В ответ я им сказал: не правда, чтоб они не знали границ; ибо должность наша в том состоит, чтобы знать свои земли; а сверх того уповательно, что когда ведена была между государствами граница, конечно у них и такие люди есть, которые могут помнить: между прочим сказавши, что у нас есть старики, которые помнят границу, и знают, что и река Ус со всеми впадающими в нее речками, как то Кояртом, Сарашем, Омулом и Ижимом, принадлежат к нам. [75]

Что они услышав, с угрозой мне говорили: как я смею присвоивать к себе непринадлежащие места; но я им отвечал, что я вышеписанной реки и речек вовсе своими не называю, а только говорю, где надлежит быть границам; ибо как моя, там и их должность состоит в том, чтобы знать свою сторону, дабы как наши ясашные; так и их промышленники, по незнанью не сделали против установленных трактов погрешности, и не зашли бы за промыслами наши в их, а их в нашу сторону; а ежели же они ошибкою и погрешат, то никак с них не можно взыскивать, а останемся мы пограничные смотрители виноваты, что вверенных нам в смотрение мест не знаем.

Но как я и в самом деле не знал, по каким местам надлежит быть границе, прямою ль линиею со знака на знак, или по вершинам гор и рек; то в рассуждении сего и не входил с ними в обстоятельной разговор, чтобы по незнанию чем их не раздражить; а пресек свой разговор так: когда они положения [76] границ не знают, то может быть я со временем узнаю, о чем не премину по дружбе и им сказать; и не дав им ничего отвечать, просил по содержащейся мирной дружбе, чтоб они провели меня своею землею к знаку Кем Кемчуг Бом, или позволили бы мне самому неизвестными местами вниз по Усу реке к тому знаку следовать.

Но они без дальних околичностей в требовании моем отказали, сказав, что своею землею провесть меня опасаются строгости командиров, а в низ по Усу реке насказав великие к проходу невозможности: да и я не хотя им при первом случае подать о себе худые мысли, дабы не сочли они мое любопытство и разведание свойственное к нарушению тишины и покоя; а другое и то, что наступило уже осеннее время, и чтобы мне выехать заблаговременно в свое место; то в рассуждении сего и не просился к вышеписанному знаку более, и оставил их в тех мыслях, что разведание мест по Усу реке до помянутого знака не весьма нам нужно. Расставшись с ними, выехал [77] я в свои пограничные караулы, отколь и отправился для донесения всего в Иркутске; но г. Генерал-Порутчик и Кавалер Бриль из поднесенных мною рапортов и карты рассмотрел, что еще надобно о самой пограничной черте иметь точнейшее сведение, в рассуждении чего и приказал мне, чтоб я на будущее лето был к пограничному описанию и разведанию готов, а я просил Его Высокопревосходительства, чтобы мне позволено было выписать надобные к должности моей из пограничного трактата статьи, что мне и было позволено; из чего я довольно понял, по каким местам надлежит быть пограничной черте.

774 году получа от помянутого г. Генерал-Порутчика повеление, чтобы следовать мне к знаку Ергис Таргасу, стоящему в Иркутской губернии, от которого начать описание и изыскивать граничную черту и иметь о заграничных обращениях разведание до знака состоящего в Кузнецском ведомстве Шабина Дабаги. [78]

До вступления в пограничное разведание, описал я от города Иркутска обыкновенную почтовую до Красноярска дорогу, которому описанию сочинил карту, и по отправлении оной в Иркутск, отправился на Окинской караул, отколь сменил Красноярских козаков, и отправил их на реку Уду для постройки пограничного на ассигнованном мною месте караула; то ж при всех состоящих в ведении моем трактованных знаках, по имевшемуся у меня повелению, приказал построить по одной небольшой казарме, для наблюдения приезжающих к знакам из заграницы людей; ибо до прибытия моего на границы о живущих около границ людях пограничные дела совсем были несведомы; а содержимой Красноярскими казаками Окинской караул препоручил Тункинской дистанции козакам, и по исправлении оного с Окинского караула отправился я к знаку Ергис Таргасу.

И как выше сего изъяснено, что я узнал, чрез какие места должна иметь свое положение граничная черта, то и [79] пошел от Ергис Таргаса к Торосе Дабаге, где можно, граничною чертою, а где не можно, то пересекая оную Российскою или соседнею сторонами, что и на поднесенной от меня правительству значится карте.

Следуя от знака Ергис Таргаса до речки Сенцы, ничего примечания достойного не встречалось, кроме что найдены мною по течению на левой стороне в вершинах речки Сенцы два теплые ключа, в которые видно Китайцами спущены длинные в человеческой рост срубы, вышина коих не выше фута: теплота воды имеет такую пропорцию, как бы в согретой на огне воде человеческая рука могла несколько часов сносно терпеть. От тех теплых ключей пробирался к вершинам речки Жунгулака.

Речка Жунгулак начало свое имеет из высоких каменистых гор; но на самом хребте тех гор вышел лог, похожий на долину; и в той долине больших лесов и никакой травы не имеется, кроме что простирается поперег на восемь верст черной камень, похожий на [80] сущий чугун, и будто нарочно та долина выстлана человеческим искуством. Ежели по тому каменному логу надобно итти поперег пешему человеку, то конечно на другую сторону придет он без сапогов по причине остроты того черного камня; да ежели и к лошадиной ноге частица того камня прильнет, то самой той минуты лошадь захрамлет. В низ по речке оный черный камень простирается верст на двадцать, да и на устье речки Жунгалака где он впадает в реку Оку, оный отменный камень есть. Из помянутого каменного лога и река Енисей вершину свою получила; и в помянутом каменном логу, под черным камнем слышно беспрестанное журчание воды, или род некоторого шума.

От той устланною натурой черным камнем долины, рекою Тодатом или Енисейною вершиною прибыл я к знаку Торос Дабаге, от которого пошел к знакам Абаканской границы совсем неизвестными мне местами, но по близости границе, где Российскою, а где и соседними сторонами, и от Торос Дабага, до реки мнимого мною [81] Амыла (подлинное звание оной реки ниже сего изъяснится) ничего примечания достойного не видал, кроме как проезжая видел Китайских Соиот Тожинского рода множество промышленных шелашей. От знака до той реки местоположение хотя гористо и каменисто, но есть и хорошие места.

Прибыл я на реку, которую подлинно считал по местоположению, что та река Амыл; ибо на вершину Амыла и с начала намерен я был пробраться: и то знал, что Амылу надлежит течение иметь к западу; а сей ложной Амыл течение имеет почти на самой полдень: но я счел, может быть Амыл начало свое имеет течением так, а после может сделать промеж каменных гор поворот и на запад; в рассуждении чего и пошел в низ по оной реке, и не более шел пяти верст, как наехал на свежую стоибу, и думал, что тут стояли Моторского рода Красноярского уезда Татара: а как обстоятельно оную стоибу осмотрел, то увидел в стороне мертвого оленя, из чего подлинно узнал, что стояли тут не наши ясашные, ибо у [82] Мотор домовых оленей нет; по тому и река совсем не та, как я ее называл.

Но любопытством будучи побужден, еще поехал в низ по той реке, чтоб узнать, какие тут обитают люди, и не более отъехал десяти верст, наехал две юрты Китайских Соиот, которые никогда Руских людей не видали, от чего и пришли в робость: но я видя их робость поступил с ними сколько можно ласково, дал им дорожных сухарей и напоил чаем, и говорил, чтоб они меня не опасались; и то сказал им, что я с Российской стороны пограничной комисар, от которых я узнал и реку, что она не Амыл называется, а Сыстыгем: то же и прочим назначенным на карте речкам те Соиоты имена мне пересказали; и того ж дня один из них поскакал для донесения о приезде моем своим начальникам.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info