-

НЕИЗВЕСТНАЯ РЕЧЬ НИКОЛАЯ ПОПОВСКОГО

Имя ученика и соратника М. В. Ломоносова, первого профессора Московского университета Николая Никитича Поповского (1730-1760) занимает достойное место в истории русской науки и культуры. Его разносторонняя деятельность получила заслуженную оценку в ряде работ ¹. Однако исследование творческого наследия Поповского затруднено тем, что оно дошло до нас далеко не полностью. Известно, что перед смертью он уничтожил все свои рукописи ². Из его речей и лекций, прочитанных в университете, сохранилось лишь две, опубликованные при его жизни.

Обнаруженная в ЦГАДА речь Поповского произнесена им в Московском университете «при начинании учения 1756 года генваря 10 дня». Она интересна уже тем, что ни о возобновлении занятий 10 января 1756 г., ни о речи Поповского никаких сведений не сохранилось ³. Список речи находится в составе объемного сборника-конволюта, состоящего [157] из отдельных, беспорядочно переплетенных рукописей с текстами главным образом речей и проповедей русских церковных деятелей XVIII в., произнесенных по различным торжественным случаям ⁴. Речь Н. Н. Поповского входит в состав большого комплекса рукописей, написанных одним почерком середины XVIII в. Здесь же помещен и список знаменитой речи Поповского, «говоренной в начатии философических лекций при Московском университете 26 апреля 1755 года» ⁵. Можно предположить, что речи Поповского были скопированы, вероятнее всего, студентом духовной академии или семинарии ⁶.

Речь 10 января 1756 г., по-видимому, относится к курсу философии, который в это время продолжал читать Поповский. В этой речи мастерски соединены элементы двух традиционных разделов философии XVIII в. — «метафизики» (т. е. общих понятий и категорий) и этики (или «нравоучительной философии»). Данная речь построена на риторическом приеме раскрытия содержания изречения «одного из греческих... мудрецов»: «Рассматривай конец всякого предприемлемого дела» — и делится на три части.

В первой из них Поповский рассматривает на примере человеческой деятельности философские категории причины и следствия и на опыте войны Рима и Карфагена раскрывает сложное понятие причинно-следственной цепи, когда «сии непосредственные следствия другие за собою последования, а сии опять третьи и так далее в непрестанном союзе производят».

Во второй части речи центральное место занимает вопрос «о намерении», с которым предпринимается дело, цели, которой оно служит. Именно в этой части наиболее отчетливо выступает просветительская направленность речи Поповского, которая непосредственно перекликается с написанным им в том же 1756 г. стихотворным «Письмом о пользе наук и о воспитании во оных юношества», посмертно опубликованным Н. И. Новиковым в «Живописце» в 1772 г. Он решительно осуждает насилие, тиранию, тщеславие, обман, кровопролитные завоевательные войны, показывает, что «внешне светлые вещи», внешне мужественные и благородные дела, служащие низменным целям и приносящие вред людям, должны быть решительно осуждены. Критерий оценки дел и их следствий для Поповского один — служение отечеству и польза людям.

С этим критерием он подходит и к третьему узловому положению речи — о роли учения, просвещения, наук, занимавшему важнейшее место в концепциях просветителей. Он призывает «просвещение нашего разума употребить способом и средством к исправлению нравов и снисканию добродетели», подчеркивая, что в противном случае учение будет «тщетно и бесполезно».

Добродетель для Поповского отнюдь не абстрактное понятие. Для него она в первую очередь связана со служением обществу, выполнением человеком тех обязанностей, которые возлагают на него «естественные законы». Он выражает уверенность, что его ученики будут достойными и полезными людьми своего отечества и получат «со временем особливое от людей почтение».

Публикуемая речь Н. Н. Поповского дает новый материал для изучения его философских и педагогических взглядов. Она полностью подтверждает правоту Н. И. Новикова, утверждавшего, что «философский язык Поповского мог служить примером ясности» ⁷. Нет сомнения, что она займет достойное место в его творческом наследии. [158]

Речь, говоренная в Московском Императорском университете конректором Николаем Поповским при начинании учения 1756 года генваря 10 дня

При вступлении нашем в продолжение начатого нами учения, почт[енные] слы[шатели], не могу я не привесть вам на ум одного из греческих называемых мудрецов остроумнейшего изречения, то есть: «Рассматривай конец всякого предприемлемого дела». Сие, хотя краткое, однако действительной важности и силы преисполненное мнение, естьли мы с должным вниманием и с тончайшим рассуждением рассмотрим, то найдем в нем такое правило, которое не одному человеку и не многим, но всему человеческому роду, не в некоторых случаях и обстоятельствах, но везде и всегда без всякого изъятия наблюдать должно.

Что ж чрез сие пророческих уст достойное изречение разуметь должно? Я полагаю в нем довольное содержание: первое, что при начинании всякого дела должно со всевозможною осторожностью смотреть, какие из того следствия впредь произойти имеют; второе, что всякое дело с похвальным и неповинным намерением предпринимать должно.

Что касается до первой части, то на ней почти всего жития нашего щастие и несчастие основано. Сколько в свете людей, столько живых и очевидных тому примеров. Посмотрим на состояние общего жития человеческого и рассудим по справедливости, отчего происходят печальные приключения и опасности, которым жизнь наша подвержена. Не оттого ли, что мы за всякое дело слепо принимаемся и безрассудно не смотрим, из чего какие следствия, из чего худые, из чего добрые приключения произойти могут? Наши желания и отвращения рассуждаются в нас по большей части смотря на успех или на удачу тех следствий, от которых действия близко и непосредственно приемлемы бывают, несмотря на то, что сии непосредственные следствия другие за собой последования, а сии опять третий и так далее в непрестанном союзе производят. Из чего нетрудно всякий может видеть, что хотя первые следствия и перемены нашим предприятиям иногда и соответствуют, однако дальнейшие в беспрерывной сей связи заключающиеся последования могут быть успеху первых противны.

Что римляне разорили Карфаген, побуждала их к тому непосредственная польза, то есть безопасность ото страшного и сильного неприятеля и беспрепятственное завоевание, и победы над протчими победами. Однако же со всем тем не усмотрели они больших и важнейших несчастий, которые по нескольких летах к вящему их сожалению воспоследовать имели; то есть роскошь всего народа, происшедшая от праздности и безопасности, ослабление прежней храбрости и силы, отторжение земель ужасным прежде всему свету оружием завоеванных и незавидное состояние, в котором мы ныне их видим.

Всякое наше действие имеет свои следствия, которых взаимный друг с другом союз так далеко продолжается, что часто наши дела и поступки, бывшие еще в юности, бывают причиною нещастий, случающихся в глубокой старости. Старые люди приписывают своему веку и долговременному житию слабости и болезни телесные, но естьли искать тому подлинного начала источника, то может быть найдется, что неумеренная роскошь в юных их летах следы свои во время старости тайно оказала. Мы обыкновенно складываем вину на пустое имя, то есть счастие или несчастие. Сим заблуждением люди ослеплены еще от самой древности; они щастию посвятили храм, как некоторому богу, который жребием судеб [159] наших располагает. Но сию всеобщую ошибку довольно усмотрел тот, который сказал, что всяк счастия и несчастия своего сам причиною; то есть ежели мы всегда рассматривали, какое действие какие за собой окончания и перемены произвесть может, то бы все наши предприятия были нам удачны, или бы никогда не начинали того, что напоследок может служить нашему неблагополучию.

Разумные люди никогда не говорят: «Я не думал». Они всегда наперед еще знают, какие с ними перемены и приключения воспоследуют. Итак, ни счастие, ни несчастие нечаянно их постичь не может, потому что весь союз последований задолго был им еще известен, следователь» но, все средства к воопященню (Так в тексте) несчастий и к получению щастия наперед уже предызбраны. Напротив того, слепые и нерассудные люди тогда уже о делах своих советуют, когда краткость времени и торопливость ничего здравого и полезного на ум привесть не может.

Человеческая жизнь вещь есть весьма нежная и крайней осторожности требующая. Самое малое дело и малейшей важности слово может за собою толь великие произвесть следствия, что все состояние жития нашего переменишь, и еще так поздно и нескоро, что по причине долговременности и подозрения никакого мы иметь не можем, откуда бы то-линия произошли приключения, где их начало и произведение. Но наш слабый и нетвердый ум не дозволяет нам проникнуть в весь союз следствий, имеющих произойти из какого-нибудь действия, или видеть связь минувших и один за другим непосредственно последовавших обстоятельств, которые причиняют различные перемены нашего состояния. Впротчем я не сумневаюсь, что иногда случающиеся с нами перемены нимало от нас не зависят, которые приписаны быть должны особливому промыслу всевышнего существа. Но таковые случаи почитаются между редкостями. Сверх того особенные приключения не должны быть противны общему и повсемественному опыту и приключению, что наше щастие и несчастие по большей части от нас самих зависит.

Теперь рассмотрим вторую часть преждепомянутого изречения, то есть, что всякое дело с похвальным намерением предпринимать должно. Действия человеческие сами чрез себя почти ни похвальными, ни предосудительными назваться не могут. То ж самое действие в различных обстоятельствах может почитаться и пороком и добродетелию. Намерение и конец, для которого что-нибудь предприемлем, дела наши одобряет и ухуждает. Самое похвальное и благородное действие, естьли произойдет от подлого намерения, всю цену свою и доброту потеряет.

Быть в советах здраву и проницательну, в опасностях великодушну, в трудах непобедиму, победить малым числом людей бесчисленное множество и покорить оружием большую часть света — кажется дело мужественого и геройского духа; однако со всеми сими преимуществами Македонского Александра всесветным разбойником остроумные люди называют. Для чего? Для того, что вси сии дела производил он от своего самолюбия, собственному тщеславию приносил в жертву кровь и жизнь своих подданных. Напротив того, естьли бы все сие учинил от любви к своему отечеству, для обороны своего народа от нападения неприятельского, для отвращения насильного их оружия, то бы в смертном человеке достойным бессмертия характером свет не мог надивиться.

Милость, естьли происходит от сожаления к ближнему, похваляется, естьли же от тщеславия — презирается и причитается к порокам; хитрые вымыслы, когда служат к пользе общей, называются остроумием, когда же ко уловлению и погибели неповинных — называются коварством и [160] обманом. Словом, каждое дело, разсуждая по намерению, причитается или к порокам, или к добродетелям. Сие мое предложение тем большего требует большего (так в тексте) изъяснения, что мы часто, пленяясь внешнею светлостию вещей, предпринимаем такие дела, которые сами о себе, хотя и достойны похвалы, однако в рассуждении неправильного намерения и неподлинного конца, бывают подвержены предосуждению.

Но я речь свою склоняю к самому делу. Мы приступаем теперь к учению. Сие дело само в себе коль есть достохвально, нечего о том много толковать вам, которые не учинили бы толь охотного и ревностного собрания в сей посвященный музам храм, естьли не были предуверенны о пользе учения или бы хотя мало о том сомневались. Но прежде всего должно нам необходимо Вообразить в своем уме конец, к которому бы, как к некоторой цели управлять все свои труды и успехи. Какой же конец полагаем своего учения? Я прежде упреждаю все ответы, которые на сей вопрос воспоследовать могут, и рассуждаю, что подлинный конец нашего учения есть не что иное, как благонравие и добродетель. Ежели мы приступаем к учению с сим намерением, чтобы просвещение нашего разума употребить способом и средством к исправлению нравов, и к снисканию добродетели, то сие наше предприятие похвально и благородно; в противном случае мудрость наша буйством называться по справедливости имеет.

Великого смеха и поругания достойны гнусные оные пленники имения, кои собирают бесчисленные сокровища, не для того, чтобы употреблять их к вспоможению естественных своих необходимостей, но только, чтобы зрением их увеселять подлую свою и жадную душу. Несравненного презрения достойны будем, естьли единым только умозрением естественных таинств довольствуясь, не обратим нашего познания в свою пользу, и, снискавши средство — то есть учение, оставим конец — то есть добродетель. Учение и добродетель толь тесным союзом сопряжены между собою, что естьли не будет добродетели, то все учение наше тщетно и бесполезно. Одно учение только служит к удовольствию нашего любопытства, а внутреннего нашего благополучия не оставляет, которое зависит единственно от чистой и непорочной совести и признания своей неповинности.

Добродетель в человеке, хотя и не была соединена с наукою, однако всякому любезна и везде почитаема. Напротив того, наука без добродетели сама по себе тяжка и досадна и от других презренна. Естьли же две сии вещи соединятся, то выше сего щастия и удовольствия в сей временной нашей жизни желать невозможно. Истинная мудрость отнюдь без добродетели стоять не может. Разумный человек, ведая совершенно свои слабости и недостатки, будет ли думать о себе с высокоумием и о других с презрением? Зная, что сообщество человеческого рода требует взаимной помощи, станет ли чинить насильства и обиды неповинному? Изведав всегдашними опытами нечаянные перемены и приключения, каким человек подвержен, переменит ли учинить помощь находящемуся в несчастий?

Пройдите историю от начала света и рассмотрите житие тех людей, кон подлинно назвались мудрыми. Вы найдете, что все они при высоком учении были купно и добродетельны. Какая же польза в учении без добронравия? Что нужды учиться философии, естьли не будем наблюдать правил, предписанных естественными законами? Какая прибыль знать историю, естьли не будем славных и великих мужей делам последовать? Кто терпеливо будет слушать побуждающего к добродетели и отвращающего [161] от пороков оратора, который сам подвержен предосудительнейшим непорядкам?

Мы, будучи обязаны союзом общества, должны все действия свои клонить к пользе как своей, так и всего отечества. Хотя ж иногда учение приносит некоторую пользу обществу, хотя бы о исправлении своих нравов и не старались, однако нам самим действительного и истинного плода поистинне не показывает. Ибо все наше щастие состоит или в одной добродетели, или в учении, соединенном с добродетелию, а отечество первое свое удовольствие и благополучие полагает в нашем собственном благополучии. Оно выше почитает добродетель без науки, нежели науку без добродетели. Естьли две сии вещи вместе соединятся, то сего блаженства ни на какие сокровища не променяют.

Высокий и острый ум Юлия Кесаря был несравненно вредительнее и ненавистнее Риму, нежели святая и непорочная простота Квинция Цинцината, который весь свой век проводил в земледелии.

Итак, почтеннейшие слышатели, ваша ревность и охота к учению тогда будет для нас похвальна, а для отечества полезна, естьли вы оное добрыми и честными нравами украсите. Ежели сей конец полагаете ваших трудов и неусыпного рачения, то и вы своим отечеством и отечество вами несравненно счастливо. Мы чрез отмену своего разума и добрые успехи надеемся получить со временем особливое от людей почтение. В том нас довольно обнадеживает и предуверяет засвидетельствованная уже щедрость великодушной нашей монархини. Однако обманимся в сей надежде, ежели человеческий в нас ум обесславим дикими и зверскими нравами. Посмотрим на примере тех, которым над нами поручено смотрение, коль великую склонность и любовь имеют ко учению, толь презрительное напротив того от пороков имеют отвращение. Сколь много чрез свое рачение можем причинить им удовольствия, тем в большее чрез неисправные поведения приведены будут в огорчение. Самое посредственное учение соединенное с добронравием может у них заслужить большее почтение, нежели знатные и высокие разумные качества, поврежденные пороками. Ежели ж учение соединим с добродетелию, то монархине нашей полным будет удовольствием, родителям увеселением, отечеству своему прославлением и сами себе честию и украшением.

ЦГАДА, ф. 188, оп. 1, № 1030, лл. 82-87.

Комментарии

1. См. История Московского университета, т. 1. М., 1955; Белявский М. Т. М. В. Ломоносов и основание Московского университета. М., 1955; Модзалевский Л. Б. Ломоносов и его ученик Поповский. В кн. XVIII век, кн. 3. М. — Л., 1958; Кулябко Е. С. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М. — Л., 1962; ее же. Замечательные питомцы Академического университета. Л., 1977; Штранге М. М. Демократическая интеллигенция в России в XVIII в. М., 1965; Щипанов И. Я. Философия русского Просвещения. М., 1971 и др.

2. См. Новиков Н. И. Избранные сочинения, М,-Л., 1951, с. 336-337.

3. Самые ранние сохранившиеся материалы университетской Конференции датируются октябрем 1756 г. «Московские ведомости», публиковавшие сведения о «речах» и курсах лекций, начали выходить 26 апреля 1756 г., а каталоги лекций издавались с 1757 г. См. Документы и материалы по истории Московского университета, т. 1. М., 1960; Модзалевский Б. Л. Ломоносов. Академия наук, Московский университет. СПб.,. 1912.

4. ЦГАДА, ф. 188, Рукописное собрание ЦГАДА, оп. 1, № 1030, лл. 82-87. Этот сборник был в 1865 г. подарен Московскому археологическому обществу краеведом П. И. Ревякиным.

В конце одной из тетрадей, написанной тем же почерком середины XVIII в., что и список речи, поставлена дата написания текста — 31 мая 1757 г. Филиграни бумаги других тетрадей с этим почерком также указывают на середину XVIII в. И хотя филигрань бумаги с текстом Поповского — «Pro Patria» с литерами АЗ — не идентифицирована, речь несомненно была переписана не позднее третьей четверти XVIII в.

5. Список не имеет разночтений с публикацией речи. В кн. Ежемесячные сочинения 1755, август, т. II.

6. Этим лицом, вероятно, был Иван Блохин, поставивший свое имя в школярской латинизированной форме Joanes Blochin на одной из тетрадей комплекса (ЦГАДА, ф. 188, оп. 1, № 1030, л. 81 об.).

7. Новиков Н. И. Указ, соч., с. 367.

Текст воспроизведен по изданию: Неизвестная речь Николая Поповского // История СССР, № 3. 1980

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info