СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕТРА ПЕРВОГО В ЕВРОПУ В ПИСЬМАХ БАРОНА П. П. ШАФИРОВА КНЯЗЮ А. Д. МЕНШИКОВУ (1716-1717)

Предлагаемая корреспонденция барона П. П. Шафирова светлейшему князю А. Д. Меншикову относится к осени 1716 – лету 1717 г. и освещает подробности пребывания Петра I в Копенгагене, различных германских городах и в Нидерландах во время второго европейского путешествия. Будучи одним из руководителей российского внешнеполитического ведомства и входя в круг ближайших соратников царя, П. П. Шафиров оказался в центре многих политических и домашних событий, произошедших в этой поездке. Как большинство лиц, окружавших государя, барон неофициально извещал А. Д. Меншикова, остававшегося во время отъезда монарха во главе государственного управления, обо всех заслу- живающих внимания делах. Публикуемые впервые, письма П. П. Шафирова дошли до наших дней в виде копий, сделанных в канцелярии князя в феврале 1723 г., и ныне хранятся в фонде 198 (А. Д. Меншиков) РГАДА. Информация, отразившаяся в письмах, имеет многоплановый характер. Ее основу составляют донесения важного политического и военного значения: будучи достаточно известными, исторические сюжеты дополняются благодаря донесениям П. П. Шафирова многими интересными деталями. Второй пласт информации связан с известиями о перемещении Петра I и его жены царицы Екатерины Алексеевны по Европе. Особенный интерес [473] представляют уникальные известия барона о тяжелом заболевании царя в Амстердаме зимой 1716–1717 гг. Третий, косвенный пласт информации позволяет реконструировать характер взаимоотношений между П. П. Шафировым и А. Д. Меншиковым и их семьями, уточняет датировки и маршрут царского поезда, дает богатый материал по истории климата в странах пребывания в описываемый период и о деталях состояния транспортных коммуникаций, способах передвижения, почтовой и курьерской службе, скорости доставки правительственной корреспонденции. Все это делает письма П. П. Шафирова ценным историческим источником, чье значение полностью раскрывается при их контекстном источниковедческом анализе в корпусе аналогичной документации, связанной со вторым европейским турне Петра Великого и в целом с событиями Великой Северной войны.

Публикуемая подборка писем барона П. П. Шафирова (1669-1739) светлейшему князю А. Д. Меншикову (1673-1729) от ноября 1716 — августа 1717 г. заслуживает внимания читателя по меньшей мере по двум обстоятельствам. Во-первых, в этих письмах содержится ряд уникальных подробностей зарубежной поездки Петра I 1716-1717 гг. Во-вторых, они дошли до наших дней благодаря неординарной бюрократической аккуратности Александра Меншикова.

Дело в том, что 1 февраля 1723 г. был обнародован именной указ, согласно которому все письма и документы П. П. Шафирова, начиная с 1716 г. хранившиеся у частных лиц, подлежали изъятию и немедленной доставке на Генеральный двор в подмосковное село Преображенское [РГАДА. Ф. 198. Oп. 1. Д. 1035. Л. 81]. В свою очередь, на Генеральном дворе письма передавались в распоряжение новоучрежденного Вышнего суда, в числе подсудимых которого к тому моменту оказался Петр Шафиров. Во исполнение означенного указа А. Д. Меншиков исправно передал в Вышний суд все адресованные ему письма Петра Павловича за 1716-1722 гг.

Письма эти ожидала печальная судьба: почти весь архив Вышнего суда (хранившийся в сенатском здании в Московском Кремле) был истреблен опустошительным пожаром 29 мая 1737 г. [Донесение о московском большом пожаре, с. 19]. В отличие от документов Вышнего суда, обширный личный архив А. Д. Меншикова по большей части уцелел, рассредоточенно отложившись к настоящему времени, как известно, в фонде 83 Архива Санкт-Петербургского института истории РАН и в фонде 198 РГАДА, где сохранились копии писем П. П. Шафирова А. Д. Меншикову за 1716-1722 гг., изготовленные по указанию Александра Даниловича в его личной канцелярии перед упомянутой передачей подлинников в Вышний суд [РГАДА. Ф. 198. Oп. 1. Д. 1035. Л. 82-152]. [474]

Прежде чем обратиться к вопросу об источниковедческой значимости публикуемых ныне писем Петра Шафирова, видится уместным вкратце напомнить о его положении в правительственной среде первой четверти XVIII в. Столь же необходимо привести данные об эволюции взаимных отношений Петра Павловича с его корреспондентом.

П. П. Шафиров неоспоримо явился одним из наиболее выдающихся сподвижников царя и императора Петра I ¹. Родившийся в семье П. Ф. Шафирова, холопа боярина Б. М. Хитрово, Петр Шафиров начал государственную службу в августе 1691 г. с вполне скромной должности переводчика Посольского приказа. Благодаря незаурядной работоспособности, неординарным интеллектуальным качествам и коммуникабельности Петр Павлович сумел уже в начале 1700-х гг. обратить на себя внимание царя, став одним из его консультантов по вопросам внешней политики. В июле 1709 г. Петр I произвел П. П. Шафирова в чин подканцлера (вероятно, придуманный самим Петром Павловичем), а 30 мая 1710 г. пожаловал его — первым в России — титулом барона.

Подлинным венцом дипломатической деятельности Петра Шафирова стало его решающее участие в подготовке заключения Прутского мирного договора с Турцией от 12 июля 1711 г. Учитывая, что оказавшаяся к тому времени в полном окружении группировка российских войск во главе с царем находилась в совершенно безнадежном военно-тактическом положении, на переговорах с великим визирем Балтаджи Мехмед-пашой П. П. Шафирову довелось выполнить почти невозможную задачу — уберечь армию от капитуляции, а страну — от значительных территориальных потерь.

Проведя затем свыше трех лет в Турции в номинальном статусе чрезвычайного и полномочного посла (а фактически заложника), Петр Павлович по возвращении в Россию удостоился особого доверия Петра I, войдя отныне в его ближайшее окружение. Не случайно, что П. П. Шафиров оказался включен в узкую группу дипломатов, военных и придворных, которым было доверено сопровождать царя в зарубежной поездке 1716-1717 гг.

Последующие годы привели к еще большему возвышению барона. Он стал вице-президентом Коллегии иностранных дел, сенатором, действительным тайным советником, кавалером ордена Св. Андрея Первозванного. Рожденный холопом, Петр Шафиров породнился (выдав замуж пятерых дочерей и женив сына) с аристократическими родами князей Долгоруковых, Хованских и Гагариных, графов Головиных, Салтыковых и Измайловых.

Взаимоотношения Шафирова с «полудержавным властелином» А. Д. Меншиковым на протяжении длительного времени складывались вполне благоприятно, чему способствовала и схожесть социального происхождения (хотя сын дворцового конюха Александр [475] Меншиков был, несомненно, более «высокородным», нежели Петр Павлович). Так, ежедневно ведшиеся канцелярией светлейшего князя «юрналы» зафиксировали множество эпизодов личного общения А. Д. Меншикова с Петром Шафировым в 1716-1720 гг. [Повседневные записки, с. 17-18, 21-22, 61, 167 и др.].

Перелом в отношениях двух сановников наступил в 1722 г. К этому времени П. П. Шафиров, явно преувеличив уровень своей приближенности к главе государства, начал вести себя с другими «птенцами гнезда Петрова» все более конфликтно и эмоционально неуравновешенно. Он вконец обострил взаимоотношения со своим непосредственным начальником могущественным канцлером Г. И. Головкиным, рассорился с обер-прокурором Сената Г. Г. Скорняковым-Писаревым, сенатором графом А. А. Матвеевым и, наконец, со вчерашним «особливым благодетелем» светлейшим князем Александром Меншиковым. Дошло до того, что на заседании Сената 31 октября 1722 г. Шафиров позволил себе в отношении Меншикова вовсе дерзкую выходку, прилюдно заявив, что «я де за тебя как Волконской и князь Матвей Гагарин петли на голову не положу» [РГАДА. Ф. 248. Кн. 1888. Л. 599 об.] ². В контексте иных высказываний П. П. Шафирова того времени приведенные слова означали его намерение разоблачить махинации Александра Меншикова при межевании пожалованных ему земель близ г. Почепа [Гуржій, с. 224-228].

Итог разразившегося в 1722 г. внутриправительственного конфликта сложился отнюдь не в пользу барона П. П. Шафирова. Вскоре после возвращения из Персидского похода Петр I взялся разбирать взаимные обвинения своих соратников. Для этой цели 9 января 1723 г. было учреждено специальное судебное присутствие, вскоре преобразованное в упоминавшийся уже Вышний суд, и из громогласного обвинителя Петр Шафиров превратился в подсудимого ³.

Изобличенный Вышним судом в ряде преступлений против интересов службы, П. П. Шафиров был 13 февраля 1723 г. приговорен [476] к лишению титула, чинов, конфискации имущества и смертной казни. При утверждении приговора император заменил смертную казнь на ссылку в Якутск. Таковым оказался финал карьеры «холопьего сына» Петра Шафирова, письмо которому, собственноручно начертанное на берегах Прута 11 июля 1711 г., Петр I начал со слов: «Мой господин...» [Письма и бумаги, т. 11,вып. 1, с. 317].

* * *

Письма, копии с которых публикуются ниже, относятся к тому времени, когда Петр Шафиров еще пользовался доверием царя, входя в его ближайшее окружение, и оставался близок А. Д. Меншикову. В попытке определить характер взаимоотношений барона с «самой могущественной некоронованной особой Европы» [Уитворт, с. 75] на ум настойчиво приходит словосочетание «патрон-клиентские». Даже если абстрагироваться от историографического фона и ориентироваться только на содержание и тональность шафировских писем, можно заметить и налет сервильности, не списываемый на этикетные формы учтивости, и очевидную личную материальную заинтересованность адресанта в покровительстве светлейшего. Впрочем, П. П. Шафиров, несомненно, был привилегированным клиентом: А. Д. Меншиков нуждался в его услугах и, если угодно, в расположении по целому ряду причин, одна из которых раскрывается самим фактом появления публикуемых писем.

Будучи первым конфидентом Петра, в известном смысле его alter ego, часто оставаясь во время царских отъездов во главе государственного управления, Александр Данилович старался быть в курсе всех событий, происходивших с государем и в его окружении. При этом князь не довольствовался официальными известиями или личной перепиской с царем. Его информаторами были, по сути, все петровские сподвижники, какой бы статус они не имели при дворе, в армии или в системе государственного аппарата; подканцлер был одним из них. Можно представить, что, обладая сведениями из многочисленных независимых друг от друга источников, А. Д. Меншиков оказывался прекрасно осведомленным обо всех событиях, участником которых не был лично.

В публикуемой подборке вниманию читателей представлены 18 писем, относящихся к европейскому путешествию царя в 1716-1717 гг. Все они касаются немецкого и голландских этапов путешествия, причем одно (№ 1 настоящей публикации) прислано из Любека, сразу или очень вскоре после прибытия царского поезда из Копенгагена, одно (№ 2) — из Альтены, а все остальные (№ 3-18) — из Амстердама. Крайние даты документов: 3 ноября 1716 г. — 16 августа 1717 г. ⁴; при этом письмо № 16 относится к кануну отъезда царя [477] в Австрийские Нидерланды (4 апреля 1717 г.), а письма № 17-18 датированы августом того же года (6-го и 16-го числа) и написаны в атмосфере сборов царя, царицы и их свиты в обратный путь на родину.

Письма П. П. Шафирова отличаются высокой степенью подробности, что выгодно отличает их, например, от опубликованных писем братьев М. Д. и В. Д. Олсуфьевых, созданных при тех же обстоятельствах [Братья Олсуфьевы, обер-гофмейстеры Петра Великого, с. 5-40], или, тем более, от «Походного журнала» Петра [Юрналы и походные журналы Петра Великого] ⁵. Барон детально знакомил своего адресата с наиболее важными политическими событиями, вокруг которых фокусировалась вся деятельность Петра и его приближенных. Среди них ожидаемо доминируют обстоятельства срыва высадки союзного десанта в Сконе, связанное с этим «мекленбургское дело» и «шведский заговор» 1717 г.

Пагубные для планов русского монарха действия британско-ганноверской дипломатии, несоюзническое поведение датского короля Фредерика IV и его советников из мекленбургской оппозиции, приведшие не только к краху высадки войск в Южной Швеции, но и к выводу русского корпуса из Мекленбурга, обнадеживающая встреча с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом I в Хафельберге, обнаружение тайной переписки шведских агентов в Лондоне, свидетельствовавшей о намерении Карла XII оказать военную поддержку якобитам, и ложные слухи о причастности к этому Роберта Эрскина, лейб-медика Петра, обмен по этому поводу мемориалами между русским и британским дворами — все эти сюжеты хорошо знакомы по другим источникам и давно стали достоянием историографии ⁶. Впрочем, благодаря тому, что П. П. Шафиров находился в гуще событий, его информация насыщена рядом деталей, которые добавляют колорит в известную картину событий и делают его письма примечательными в общей совокупности аналогичных по содержанию источников. Так, например, мы узнаем, что Петр, несмотря на очевидный провал кампании в Сконе, до самого отъезда из Копенгагена 27 октября 1716 г. старался убедить датского короля поддержать эту операцию и имел с ним секретную встречу «наодине», переводчиком на которой был Петр Шафиров (№ 1). Из донесений барона становится известно, что при крайне напряженных отношениях с Георгом I (как известно, всячески уклонявшимся от встречи с русским царем и его эмиссарами), он, тем не менее, прислал в Альтену в бытность там Петра своего посланника в Гааге Горацио Уолпола «с комплементом» (№ 2). Официально Уолпол должен был обеспечить проезд государя через ганноверские [478] владения в Соединенные провинции, но из письма можно предположить, что он вел какие-то переговоры с русскими, впрочем, не изменившие позиции сторон. В контексте напряженной дипломатической борьбы, составлявшей основную интригу петровского путешествия, несомненный интерес представляет малоизвестный эпизод, описанный вице-канцлером в письмах № 13 и 14 (от 5 и 29 марта). Речь идет об аресте в Санкт-Петербурге не названного по имени брата секретаря ганноверского посольства в России Ф. Вебера, обвинявшегося ни много ни мало в краже серебра из дома графа А. А. Матвеева, известного к тому времени дипломата и одного из ближних доверенных Петра I. В атмосфере едва намеченного смягчения конфликта между российским и британским дворами (в связи со «шведским заговором») этот инцидент был использован многочисленными противниками нормализации двусторонних отношений в Лондоне и Ганновере как повод для обострения ситуации. Будучи одним из руководителей внешнеполитического ведомства, П. П. Шафиров от себя и по указанию царя просил Меншикова освободить обвиняемого Ф. Вебера под обязательство и передать его королевскому суду. Одновременно светлейшему князю вменялось в обязанность издать распоряжение, гарантирующее иммунитет всем иностранным дипломатам и их людям на территории России. Примечательно, что это был едва ли не первый в России случай, обусловивший законодательное обеспечение практики дипломатической неприкосновенности. По иронии судьбы первый аналогичный акт, зафиксировавший понятие дипломатического иммунитета, был принят британским парламентом в 1710 г. в связи с избиением и арестом самого А. А. Матвеева в бытность его послом в Англии в 1708 г. [Никифоров, с. 57-61; Кросс, с. 18; Cracraft, р. 73].

Второй пласт информации, содержащейся в письмах Петра Шафирова, связан с известиями о перемещениях за границей жены Петра I царицы Екатерины Алексеевны, о ее беременности, неудачных родах, закончившихся трагической смертью царевича Павла Петровича, «которой толко четыре часа был жив» (№ 9), о тяжелом состоянии ее здоровья после родов и о соединении с царем в Амстердаме ⁷.

Особое значение письмам П. П. Шафирова придают, на наш взгляд, сведения о болезни Петра I, приступ которой он пережил в Амстердаме зимой 1716-1717 гг. (№ 9, 10). Сам факт заболевания царя не остался незамеченным современниками, породив различные и зачастую злорадные, на грани скабрезности, комментарии (об этом в новейшей литературе см.: [Вагеманс, 2013, с. 109-110]). Отмечали эту историю и позднейшие авторы, начиная с С. М. Соловьева [Соловьев, т. 17, с. 64], вероятно, за отсутствием подробностей писавшие об этом крайне лаконично. Между тем, сообщения барона сжато, но ярко передают весь трагизм случившегося с царем обострения. [479]

Известно, что русский монарх страдал целой совокупностью хронических заболеваний, среди которых серьезную угрозу представляли сердечно-сосудистые, заболевания нервной системы и желудочно-кишечного тракта, воспалительные процессы мочеполовой системы сложной этиологии ⁸. Порожденные как природными предрасположенностями, так и образом жизни, они стали проявляться комплексно, вероятно, к 1711 г.; во всяком случае, именно с осени 1711 г. Петр впервые выехал на двухнедельное лечение в Карлсбад и с тех пор неоднократно посещал целебные источники в разных странах Европы и в России, испытывая, очевидно, определенное облегчение после принятых курсов. С. М. Соловьев совершенно справедливо обращал внимание на то, что толчками к обострениям служили, говоря современным языком, физические и моральные стрессовые ситуации, переживаемые государем. Его первое лечение на водах последовало после тяжелейшего напряжения сил, перенесенного в Прутском походе. Аналогичной поездке в Карлсбад и Торгау (октябрь 1712 г.) предшествовали неудачи кампании в Померании и злонамеренно не согласованные действия союзников при осаде Штральзунда [Соловьев, т. 17, с. 7, 12]. В преддверии большого турне по Европе в начале 1716 г. и в процессе самого путешествия летом 1717 г. он лечился на водах в Бад-Пюрмонте и Спа [Вагеманс, 2007, с. 18-19]. К своим 44-45 годам на момент второго зарубежного путешествия монарх серьезно подорвал здоровье и сам ощущал себя стариком, именно так, пусть и с известной долей кокетства, аттестуя себя в переписке с женой [Письма русских государей, т. 1, с. 46- 47, 69, 71].

По сведениям П. П. Шафирова, царь слег «с Рождества», несомненно, после бурного празднования, которое спровоцировало (на общем фоне удручающей и напряженной в моральном плане поездки) обострение запущенного геморроя. Спустя чуть более двух недель к этому добавилась некая «лихорадка», приступы которой нарастали и в пиковой фазе продолжались «с превеликим жаром» по 12 часов в течение нескольких дней. Еще 18 января Петр, по сообщению барона, от лихорадки «и по се число не свободился», хотя уже имел силы сам держать перо и того же дня написал жене, явно бодрясь, что болезнь его вовсе покинула [Письма русских государей, т. 1, с. 59]. Однако более или менее сносным его состояние стало, видимо, лишь неделю спустя. Это позволило барону, не допускавшему доселе впадать в панику, признаться в письме от 25 января, что все это время он и остальные спутники царя пребывали «в великом сумнении» относительно исхода болезни и находились «в смертной печали». Только 8 февраля государь начал вставать с постели и ходить по дому, но «еще от чечуйной болезни не свободился» и не мог выходить наружу. [480] Это тяжелейшее обострение, длившееся в общей сложности свыше 40 дней (!), вероятно, едва не стоило Петру жизни, особенно в пик кризиса между 11 и 16 января ⁹. Если к этому добавить то, что и его жена, перенесшая беременной трудную дорогу и неудачные роды, с 13 января в течение нескольких дней была едва ли не при смерти (№ 8, 9), и то, что с декабря 1716 г. стало известно о бегстве наследника престола царевича Алексея Петровича [Устрялов, т. 6, с. 58-59 и далее], то можно себе представить, какой ужас пережили сановники, окружавшие в эти зимние дни ложе находившегося в беспамятстве монарха. Иное развитие ситуации — и история России, да и Европы могла пойти совсем другим путем...

Кроме этой открытой информации, письма безусловно интересны с точки зрения содержащихся в них косвенных сведений. Описание погодных условий, характера и скорости передвижения царского поезда (по суше или по речным путям), пометы о сроках и способах доставки корреспонденции — все это в контексте аналогичных источников дает материал о состоянии почтовой и транспортной системы в Центральной и Восточной Европе первых десятилетий XVIII в. и может служить темой отдельного исследования.

* * *

Тексты писем публикуются в соответствии с правилами критической передачи текста ХVІІ-ХVIIІ вв. [Правила издания исторических документов в СССР]. Титла раскрыты, выносные буквы внесены в строку, к выносным согласным в необходимых случаях добавлен мягкий знак. Устаревшие буквы заменены современными. Орфография текстов сохранена, пунктуация приближена к современной; восстановленные по смыслу слова и части слов заключены в квадратные скобки. Текстуальные примечания даны литерами и помещены в подстрочник. Примечания по содержанию даны арабскими цифрами и помещены после публикации текстов вместе с комментариями в порядке сплошной валовой нумерации.

Комментарии

1. Наиболее современное обозрение биографии П. П. Шафирова см.: [Серов, 2008, с. 87-134].

2. Об этом инциденте А. Д. Меншиков пространно известил царя в особой «цыдулке», приложенной к письму от того же 31 октября 1722 г. [РГАДА. Ф. 9. Отд. 1. Кн. 58. Л. 318а].

3. Публикацию материалов процесса над П. П. Шафировым (в форме детального пересказа) см.: [Судное дело, с. 3-62].

4. Все даты даны по старому стилю.

5. Примечательно, что неотступно сопровождавший царя в той же поездке генерал-лейтенант кн. В. В. Долгоруков, как явствует из записной книги его исходящей корреспонденции, в период с ноября 1716 по июль 1717 г. не отправил никому вообще ни единого письма [РГВИА. Ф. 2583. Oп. 1. Кн. 24. Л. 98].

6. Укажем лишь некоторые из обширного списка, изданные во второй половине XX — начале XXI в.: [Никифоров; Фейгина; Молчанов, 1991; Черняк; Бобылев; История Северной войны; Конигсбрюгге; Plumb; Black; Oakley и др.].

7. Этим сюжетам посвящена обстоятельная статья А. В. Морохина, опубликованная в настоящем номере. Она основана на новых материалах и снабжена подробной историографией вопроса [Морохин].

8. Среди литературы, посвященной ретроспективной диагностике Петра I, представляет интерес одна новейшая работа, отличающаяся комплексным подходом к раскрытию проблемы и основанная на медицинском анализе сведений о симптомах заболеваний царя, разбросанных по разным источникам [Пайков].

9. Поразительно, но бывший все это время при Петре обер-камергер М. Д. Олсуфьев в своей декабрьской и январской корреспонденции А. Д. Меншикову ни слова не говорит о тяжелом состоянии царя, отписывая стандартными фразами, что с ним все благополучно. Лишь 5 февраля он вдруг уведомил князя, что его царское величество «имеет ныне, слава Богу, от болезни своей облегчение». Как сообщал издатель олсуфьевских писем, то же молчание обнаруживалось и в письмах кабинет-секретаря государя А. В. Макарова. При этом записи в походном журнале царя красноречиво обрываются «в первых числах января 1717 г. и возобновляются только в феврале» [Братья Олсуфьевы, обер-гофмейстеры Петра Великого, с. 25-26]. Нам пришло на ум только одно объяснение этому молчанию: ситуация со здоровьем монарха была в самом деле настолько критической, что находившиеся при нем старшие сановники приняли решение не распространяться на сей счет до окончательного исхода дела во избежание нежелательных слухов. Не исключено, что если бы Петр I умер, то его сподвижники сумели бы некоторое время скрывать факт его кончины для выработки выгодного для себя решения.