17-го октября 1725 года братия Никольского корельского монастыря, по звону колокола, собирались в церковь к обедне. Монахи расположились по своим местам; началось богослужение; в церковь вошел старец в иноческом платье, сопровождаемый двумя солдатами. Он помолился иконам, поклонился братии и стал посреди церкви между солдатами. Все шло своим порядком; вдруг, в средине богослужения, послышался на монастырском дворе, около церкви, стук колесный повозок, потом опять тишина, прерываемая только пением опросных и возгласами служившего иеромонаха... В это время прошел один монах в алтарь и вызвал игумена... На лице его было выражение беспокойства и страха... Игумен отдал громко приказание монахам не выходить никому из церкви и последовал за вызвавшим его монахом.

Что же такое случилось? Весьма-обыкновенное в то время событие... Игумена потребовал из церкви приехавший в монастырь курьер тайной канцелярии, преображенского полка капитан граф Платон Иванович Мусин-Пушкин... Неприятные и тяжелые гости были тогда для монастырей нарочные из тайной канцелярии! Они приезжали или забирать монахов по какому-нибудь извету о слове и деле, или привозили неизвестного колодника для заключения в монастырскую тюрьму, неисходно. В корельском монастыре в это время содержался в тюрьме сосланный в мае 1725 г., гроза всего духовенства, архимандрит новгородский Феодосий: он-то молился в церкви между солдатами у обедни, и в пустынном, уединенном, далеком от столицы монастыре, проводил остальные дни своей жизни, столь блестящей и деятельной при покойном Петре-Великом. Тюрьма Феодосия была под церковью. В нее-то провел монах игумена, которого ожидал уже здесь граф Мусин-Пушкин. [479]

Граф объяснил игумену цель своего приезда. Он прислан был с повелением снять с Феодосия архиерейский и иерейский сан и заключить его в тюрьму каменную, неисходную; граф потребовал от игумена показать ему такую тюрьму.

Игумен повел графа по монастырю. Строения все были деревянные; были кельи и отдельные, но все близко других келий... Графу это не нравилось. Они возвратились опять под церковь. Подвал, в котором содержался Феодосий, состоял из трех отдельных комнат; в одной из них жил Феодосий. Граф решился оставить тут ссыльного, но сделал только некоторые изменения. Пока служили обедню, по приказанию графа, большое окошко в келье под церковью заложили кирпичом, так-что сделалось окошечко в четверть аршина в вышину и в четверть в ширину. Деревянный пол показался графу роскошью для крепкой, неисходной тюрьмы — пол тотчас же выломали... и в эту преобразованную келью возвратился Феодосий к нежданному гостю из Петербурга. Граф шепнул сержанту и куда-то послал его; немного погодя, вошел в тюрьму холмогорский архиерей, приехавший вместе с графом в монастырь, и ожидавший призыва в келье игумена. Обряд совершен в присутствии игумена, графа Мусина-Пушкина, сержанта от гвардии и караульных солдат. Архиепископ Феодосий лишен архиерейского и иерейского сана — он простой чернец Федос. Во все время обряда он молчал и «никаких противных слов от него не было». Затем граф обыскал всю келью, нет ли каких писем и бумаг... ничего не нашлось; у Федоса было оставлено пред этим несколько платья и белья — граф отобрал все, оставив из платья только то, что было на Федосе, и наконец простился с ссыльным.

Затворилась дверь кельи Феодосия навсегда; граф запер ее замком и приложил печать. Двери соседних комнат, или, точнее, подвалов, точно также заперли на замок и к дверям приложили печати. У дверей наружных при входе тоже замок, и печать, и караул: один часовой из гвардейцев-преображенцев, другой из гарнизона, с ружьями.

Граф простился с холмогорским архиереем, с игуменом, и ускакал из монастыря... Тяжелое, страшное поручение!

За что же сослан был первенствующий член синода, деятельный сотрудник Петра, в отдаленный корельский монастырь? за что заточен в подцерковной тюрьме и с принятием таких жестоких мер?

Личность Феодосия у нас еще мало известна, и мы познакомим [480] читателей с этим доверенным лицом Петра-Великого; но сперва вспомним, что делалось тогда в духовенстве.

Еще при жизни патриарха Адриана ¹, последнего нашего патриарха, Петр уже решился соединить в особе своей власти духовную и царскую, и созвал первостепенные чины для исправления уложения своего родителя и составления нового, с распределением судебной власти, гражданской и духовной. Хотя Адриан был сильно огорчен, но велел собрать и выписать все права и преимущества российской церкви, начиная с номоканона, льготные грамоты св. Владимира и Ярослава, и даже коснулся ярлыков ханов ордынских, коими пользовались все преемники его, равно какие права греко-российская церковь и все духовенство имели от начала оной до 1700 года. По рассмотрении этого свода, Петр 1-й вручил патриарху за своим подписанием пункты, которыми удерживались попрежнему за патриархом и духовенством суд и расправа по церковным и духовным делам, не только над клиром и монастырями, но и над всеми отчинами и служебными людьми, принадлежащими монастырям и кафедрам; все имущества монастырей и духовенства оставлены в их полном распоряжении неприкосновенными. Только дела уголовные, татьбу, разбой и убийство, велено рассматривать гражданским судом ².

Петр не решался, как видно, при жизни патриарха нарушать коренной порядок духовного самоуправления, существовавший искони в России, и отменил только некоторые внешние обряды самостоятельности патриарха, как-то: торжественное шествие патриарха на осле в вербное воскресенье, также народное цалование царя с патриархом на Кремлевской Площади, в первый день нового года.

Патриарху, как мы сказали выше, за исключением суда в уголовных делах, оставлена прежняя власть.

Нововведения Петра, любовь к иноземному, брадобритие и немецкая одежда, установление нового года с 1-го января не в согласность церковного индикта, сильно огорчали патриарха Адриана. Он даже не служил в первый день установленного нового года, 1-го [481] января 1700 г.; удручаемый болезнями, он часто удалялся в перервинский монастырь, поручая заведывание делами патриаршими сарскому митрополиту Трифиллию.

27-го сентября 1700 г. поехал он, по обыкновению, на богомолье в перервинский николаевский монастырь. «За стужею и за острою погодью — пишет дьяк Возницын Петру, бывшему под Нарвой — едва его туда довезли, однако же был там кое-как девять дней и едва мало ему отраднее учинилось, посветя новую церковь в том монастыре, возвратился». Через несколько дней он поехал к обедне в донской монастырь, но на дороге так изнемог, что все думали, что он скончается в пути, и с великим трудом привезли в село Голенищево. Отсюда 8-го октября привезли его ночью в Москву и уже никого к нему не допускали. С 12-го октября на 13 его ударил паралич. До смерти своей он лежал без памяти и без языка, иногда взглядывал только одним левым глазом и делал движения левою рукою; но перед кончиною и эти последние проявления жизни прекратились. Он скончался с 15-го на 16-е октября в первом часу ночи. Тело его 16-го рано утром вынесено в церковь св. апостол, а 17-го в соборной успенской церкви погребено с подобающею честию возле гроба патриарха Иоакима, его предместника ³. На каменной гробнице его высечена надпись: «мироздания 7209 лет, Христа же Господа 1700, месяца октоврия 15-го числа, под среду в нощи первого часа в четвертой четверти, волею творца нашего Бога, успе благонадежно на вечное житие, в церковных таинствах великий господин святейший кир Адриан, архиепископ московский и всея России и всех северных стран патриарх, и погребено тело его во гробе, на сем месте. Патриарший свой престол правил 10 лет, 53 дня, августа с 24 числа, от рождения своего имел семьдесят третие лето, с октября 2 дня. [482] Его же душу да упокоит Господь в вечном своем блаженстве. Всяк, зрящий гроб сей, помолись!»

После Адриана, в успенском соборе никто не был отпеваем и погребен.

Во время кончины патриарха, Петра І-го не было в Москве. Тихон Никитич Стрешнев запечатал патриаршую ризницу государевою печатью, донес Петру и ожидал дальнейшего приказания. «Соборную церковь из архиереев кому изволишь ведать, а на Москве архиереев: смоленский, крутицкий, вятской, а прежде сего изволение твое было ведать колмогорскому владыке; только по него не послано, и изволишь ли послать? а из тех владык, которые на Москве после чреды своей отпустить в свою епархию. Домовых святейшего кому изволишь ведать? а им приказано, кто что ведал при святейшем, тому того и беречь по указу, а ризница запечатана» (Письмо Стрешнева из Москвы 18 октября 1700 г.). Возницын (дьяк), доверенное лицо Петра, знавший, вероятно, мысли и предположения царя о смерти патриарха, предлагал ему свои труды, «а доселе было мне делать нечего (пишет Возницын), потому-что под его (вероятно, патриарха) именем делали что хотели и все за ними (?) и в их (?) руках было, а естли твой государя указ и повеление будет, можно все в доброе осмотрение взять и по твоей воле и указу чинить» (Письмо Возницына к Петру 18 октября 1700 г. Каб. д. кн. № 1, 2-го отдела). Как только Петр приехал в Москву, немедленно, 16-го же декабря, сделал распоряжение не церковному управлению: уничтожил патриарший приказ — разряд. Все судебные дела этого приказа велено передать по принадлежности в разные приказы: дела вотчинные и поместные в поместный приказ, дела раскольничьи о ересях в духовный приказ, который поручен Стефану, митрополиту рязанскому и муромскому (т. IV П. С. З. ст. 1818). Затем восстановлен, в январе 1701 г., монастырский приказ, которому поручены все дела по дому патриарха, архиерейские и монастырские, и заведывание этим приказом поручено светскому лицу, боярину Ивану Алексеевичу Пушкину, с придачею ему в помощники дьяка Ефима Зотова. Власть и участие духовных лиц в делах мирских прекращались навсегда. Все патриаршие, архиерейские, монастырские и церковные вотчины, имения и живущие в них люди поступили в распоряжение монастырского приказа, и для описи их посланы царедворцы, светские люди (т. IV ст. 1834). Мера эта имела важные последствия, как коренное изменение в существовавшем порядке. Все жившие на землях и в вотчинах патриарших, архиерейских [483] и монастырских подчинены были, до этой перемены, суду патриаршему и архиерейскому. Воеводы не смели вмешиваться в их дела и не смели брать к суду людей из церковного ведомства. Мирские люди, по искам и вообще по всем делам, кроме уголовных, обращались также к патриаршему приказу. Теперь все подходило под действие одних и тех же законов, а жителей патриарших, архиерейских и монастырских было много: они составляли в одной Московской Губернии четвертую часть народонаселения (в Московской Губернии считалось их 54,603 двора и 34,127 четв., а прочих: дворцовых и помещичьих 161,572 двора и 60,589 чет. Смотри П. С. З. т. IV-й ст. 2376). Как трудно было расставаться духовенству с вмешательством в дела мирские, видно из действий нижегородского митрополита Исаии, который с первого раза не послушался; к нему послали дьяка вразумить, что все дела судные «отца их патриарха Адриана взяты уже в московский судный приказ». При этом сделана митрополиту любопытная и характеризующая то время угроза. Если митрополит не послушается, то велено «всех приказных его людей взять и держать в московском судном приказе, пока он не вышлет дела» (т. IV, ст. 1862). Отняв у духовенства власть судейскую, Петр принялся за имущества. Еще при жизни патриарха Адриана, в 1697 г., сделано было распоряжение, ограничивавшее распоряжения митрополитов, архиепископов, архимандритов, игуменов и проч. в постройках и расходах, с приказанием деньгам и хлебу расходные книги присылать в Москву (П. С. 3. т. III ст. 1613). Теперь уже Петр не стеснялся ничем: запретил монастырским властям меняться с помещиками и вотчинниками землями, а оброчные статьи, как-то мельницы, рыбные ловли, перевозы и проч., не дожидаясь по прежним отдачам урочных лет, велено переоброчить с новых торгов, которые были назначены для всей России в Москве (1701, т. IV, ст. 1839). Наконец все вотчины и угодья у монастырей отняты, а монахам и монахиням назначено ровное всем жалованье, по 10 руб. денег и по 10 четвертей хлеба и дров «в довольность их». Доходы с вотчин и имений назначены к поступлению в монастырский приказ. «Не для разорения монастырей (сказано в указе), но лучшего ради исполнения монашеского обещания; понеже древние монахи сами себе трудолюбивыми своими руками пищу промышляли и общежительно живяше и многих нищих от своих рук питали; нынешние же монахи не токмо нищих питание от трудов своих, но сами чуждый труд подъядоша, и начальные монахи во многие роскоши впадоша, а подначальных [484] монахов в нужную пищу введоша и, вотчин же ради, свары и смертоубийства и неправые обиды многи твориша» (1701, т. IV, ст. 1886). Действительно, простые монахи были в жалком положении: без дела и определенных занятии, бродили они из монастыря в монастырь, гостили подолгу и в деревнях и в городах, нищенствовали, просили милостыню в самой Москве; на мостах, на перекрестках собирались они просить подаяния. Для прекращения этого, в 1701 же году (т. IV, ст. 1834), велено все монастыри описать и монахам остаться, где застанет их опись, и в другие монастыри уже не переходить; притом строго запрещено монахам иметь в своих кельях бумагу и чернила, а дозволено писать только в «трапезной» и то явно, а не тайно.

Всех мирских жильцов, чтецов и переписчиков выгнали из монастырей, и они, избегая военной службы, в которой нуждалось тогда правительство, укрылись в различные приказы подъячими. Впоследствии, в 1706 г., на это обратили внимание, и годных из них определили в драгунские полки (т. IV, ст. 2108).

Белое духовенство было также не в завидном положении. Вот как описывает его современник, известный крестьянин Иван Посошков, в сочинении: Скудость и богатство:

«Неученые в писании и не искусные, веры христианския всесовершенного основания неведущие, и воли Божией неразумеющие.

«Потакают раскольникам — из денежных выгод, не имея достаточного сведения и веры, чтоб бороться с ними.

«Не умеют даже отправлять правильно и точно священнослужения. Те только исправно служили, которые пожили в городе при соборе или при разумном пресвитере в подначальстве».

Вот как, по Посошкову, ставились священники: «Служители архиерейские возьмут и него деньги и дадут ему затвердить по псалтыри некоторые псальмы, и заложа (т. е. заметив в книге) дадут при архиерее читать ставленику. Архиерей, видя, что он твердо читает и полагая, что он все церковное тоже хорошо читает, благословлял его на пресвитерство.

«В деревнях питаются своею работою, и ничем не отличаются от пахатных мужиков. Мужик за соху — и поп за соху, мужик за косу — и поп за косу, а церковь святая и духовная паства остаются в стороне.

«В праздничный день где бы идти попу в церковь, а поп с мужиком идет овины сушить, где бы обедню служить, а поп с причетником хлеб молотит. А городские также были бесполезны, не [485] понимая, в чем грех и в чем спасение, и приходящих, как жить душеспасительно, не наставляют.

«Сельские ходили в гнусных разодранных одеждах, из серого или белого сермяжного сукна некрашенного».

Вполне невежественные, необразованные священники и диаконы, иные даже плохо читали, не говоря уже о сознательном изучении догматов религии; богатые, по духу того времени, предавались пьянству и даже сами «сидели» вино: это было замечено еще и патриархом. Поступление в священство не имело положительных правил: умевший читать и писать, знавший несколько псальмов и молитв наизусть, какого бы он звания ни был, избирался миром, или помещиком, и ставился архиереем по их просьбе. Число духовенства белого, включая в то число и причетников, было весьма значительно. Патриарх Адриан принимал уже меры к его уменьшению (т. III ст. 1612 П. С. З.).

Число православных попов и дьяконов, при этой беспорядице, увеличилось еще бродящими самозванцами-попами, из раскольников. До учреждения синода, единственною мерою, которая принята была (в 1708 г.) для улучшения белого духовенства — было установление правилом, чтоб поповские и дьяконовские дети учились в латинских и греческих школах, а которые не захотят в тех школах учиться, тех запрещено посвящать куда-либо и даже не определять ни в подъячие, ни в другие чины, а только в военную службу (т. IV, ст. 2186 П. С. З.). Мера полезная и существенная — но могла ли она быть исполнена? Где же были школы? Только в Москве и Новгороде. Разве это было достаточно для всей России, при огромном числе церковно-духовного народонаселения? И мера эта не имела успеха, а только была поводом со стороны духовенства к изысканию средств, хотя и незаконных, чтоб избавиться от военной службы. Молодые люди — дети попов и дьяконов, пользовавшиеся преимущественным правом получать церковные должности, бросались хлопотать о помещении их в дьяконы и попы, употребляя ложь и другие уловки: писали себе в прошениях менее лет, указывали на болезнь или на старость священника, которому нужен был помощник, фальшиво подписывались на выборных листах под имя помещика о желании его иметь попа или дьякона, и проч. (т. IV ст. 2352 П. С. З.)

В таком положении были дела церковного нашего управления, когда Феодосий, воспитывавшийся в киевской академии, поступил, в 1704 году, архимандритом в хутынский новгородский [486] монастырь. Какими путями, чрез кого достиг он этого звания, как он управлял монастырем, в каких отношениях был с Стефаном Яворским, блюстителем патриаршего престола и управлявшим церковными делами всей России — остается до-сих-пор неизвестным. Сохранилось только от 1704 г. письмо его к Петру, доказывающее, что он уже был в милости, потому-что решался делать легкий донос на митрополита новгородского Иова, уважаемого Петром. Вот это письмо:

«В них же уповая и возмысля суетою своею, усвоил себе в поместье того же Хутын монастыря приписной монастырь со принадлежащим доходом себе же, пребывая пасется по стремнинам страстным без всякого страха, и похищает и росточает и тамо монастырские стяжания, а про то известно и архиерею нашему, и нынешнего сентября 17 дня, вовремя шествия вашего из Новгорода, изволил ты мне приказать того бывшего келаря взять в Хутын монастырь и жить в братстве, и он чернец твоему повелению учинился ослушен и силен; к-тому же и архиерей наш, уведав о том твоем повелении мне взять его, возбранил, и меня убогого проклинает, за то аще по повелению твоему сотворю, а о сем как изволишь, вашего величества

Кто был этот крамольный келарь, чем кончилась жалоба и донос Феодосия — неизвестно. Известно только, что в 1710 г. Феодосий был переведен из хутынского монастыря в александро-невский (см. у Бантыша-Каменского). Таким-образом Феодосий уже интриговал против замечательнейшего из наших духовных архипастырей — Иова, митрополита новгородского. Иов, поставленный в митрополиты в 1697 г., был уважаем Петром. Он был вполне православный, строгих правил, и вместе с тем сочувствовал образованию духовенства и просвещению народа. Он понимал в этом необходимость и выхлопотал освобождение братьям Лихудам, двум грекам, [487] заключенным в тюрьму при последнем патриархе Адриане; с их содействием он учредил в Новгороде сперва два училища: греко-латинское и славянское, для детей всякого состояния, а потом открыл 14 славянских граматических школ в своей епархии. Иов замечателен еще тем, что первый возъимел мысль и подал на деле пример учреждения приютов для незаконорожденных, по тогдашнему «зазорных» детей: В 1718 году последовали этому примеру и в тверской епархии (Кабинет. дела кн. 37). Петр, оценив это благодетельное учреждение, в 1715 году приказал устроить госпитали для приема зазорных детей по всему государству (см. у Бантыша-Каменского и у Голикова). Петр уважал мнения Иова по духовным делам, и нередко советовался с ним. В 1714 г., озабоченный постоянно идеею перекрещивания лютеран в нашу религию, он посылал к Иову Матвея Татарина спросить об этом. Ответ митрополита был совершенно согласен с учением нашей церкви: он не подделывался к Петру, который, может-быть, желал бы и другого ответа, и сказал Гагарину, для передачи Петру: «Лютеранов надлежит крестить для того, что хотя-де оные крещены и во имя святые троицы, но точию-де от неосвященных крещены, для того, что священства лютеры не имеют. И о том-де от греческих патриархов есть не одна грамота, что надлежит лютеров крестити» (письмо Гагарина к Петру из Новгорода, 13 июля 1714 г.). Иов был в переписке с Петром — сочувствовал его победам и всякий раз поздравлял его. Для любопытства читателя, прилагаем в образец одно из его писем, которых сохранилось несколько в кабинетных делах Петра (см. в конце статьи: Приложение № 1). Когда Петр построил дворец в Нарве, Иов, поздравляя его с новосельем, с благословением нового дома, послал к нему в подарок: сто рублей денег, хлеб, два меха меду красного, мех меду вареного. «Пожалуй меня нищего богомольца своего, великий государь, ту потребу приять и кушать во здравие» (Кабинет. дела. № 7, 2 отдел).

Против Иова, Феодосий не имел успеха; но за то знакомство его с Петром при проездах царя через Новгород, послужило залогом будущего его возвышения.

В 1710 г. Петр решил учредить в Петербурге монастырь в честь св. Александра Невского, победителя шведов на Неве. Феодосий был избран архимандритом, и ему поручено было устройство этой обители. Постоянно находясь в Петербурге, Феодосий, с умом хитрым и пронырливым, с душою честолюбивою, успел [488] сойтись со всеми близкими Петру... Мало-по-малу он сделался близким лицом царю и для этого не погнушался, несмотря на свои духовный сан, войти в сообщество «князя папы». Это учреждение, бессмысленное и безнравственное, ложится пятном на частной жизни Петра. Голиков не только оправдывает, но даже одобряет это учреждение, как-будто бы Петр хотел им уронить уважение к патриарху и возбудить насмешку над папою. Но имеет ли смысл это оправдание? Уважение к патриарху могло быть опасно Петру в высшем духовенстве только в таком случае, еслибы Петр мог предвидеть, что высшее духовенство так сильно, что вырвет у него опять патриаршество; этого он не мог бояться, и Петр был спокоен. Переворот в церковном управлении шел беспрекословно, без противодействий. В отношении же папы, Петр слишком был умен и знал свое духовенство, что оно никогда не подчинится католицизму, по духу православия. Учреждение князь папа, по нашему предположению, было случайное, в одну из попоек царских, столь часто повторявшихся у Петра с его приближенными. Живя еще в Москве в 1705 или в 1706 году, Петр в шутку назвал своего прежнего наставника, Никиту Моисеевича Зотова, папою; это прозвание удержалось за ним, и потом эта шутка развилась с придачею ей обрядов и церемониальностей, для облечения попоек в какую-то серьёзную форму. Но еслиб это была только попойка, которая так была обыкновенна в то время! Нет, форма и обряды этого общества князь папы и самые нарицательные названия членов, выходили из круга благопристойности, приличия и уважения к духовенству.

В 1716 году Феодосий выпросился у Петра за границу для лечения. Очень-вероятно, что он был болен, но вместе с тем вероятно и то, что он поехал, чтоб еще более сблизиться с Петром и Екатериною. Он лечился в Карлсбаде, одновременно с царевною Мариею Алексеевною (письмо его из Карлсбада см. в прилож. № 2). Он оставался долго за границею и 26 марта 1717 года был в Гаге вместе с Екатериною. Отсюда он писал к Петру и просил позволения «по отправлении при государыне царице праздника пасхи», отправиться в Карлсбад «для вторичного кура». Не дождавшись позволения Петра, он выпросился у Екатерины и лечился в мае 1717 г. в Карлсбаде (Приложение № 3, письма из Гаги и Карлсбада). 2 июля он уже был в Берлине и писал к Петру: «По превысокому вашего величества милосердию, от двоекратного при Карлсбаде кура многое получил телу здравие; точию зело опасаюся, [489] дабы монастырское дело, о котором вашему величеству неизвестно, на мне не взыскалося, а по повелению вашего величества волокуся до Данцига и там буду ожидать благополучного прибытия вашего величества» (Каб. дела кн. 33, стр. 310).

В то время, когда Феодосий путешествовал с Екатериною и лечился за-границею, в Петербург, по вызову Петра, приехал человек, имевший впоследствии весьма-великое влияние на судьбу Феодосия. Это был Феофан Прокопович.

Красноречие, ученость и блистательные способности Феофана, учителя риторического класса киевской академии, обратили на него внимание Петра, в бытность его в Киеве в 1706 г. 5 июля этого года Петр в софийском соборе слушал его приветственную речь, и она ему очень поправилась.

В 1709 г. опять Феофан, 10 июля, приветствовал Петра после полтавской битвы, а 9-го декабря, в церкви киевобратского монастыря, польстил Меньшикову похвальным словом. Феофан так понравился Петру, что в 1711 г. он взял его с собою в турецкий поход, по окончании которого, Феофан возвратился в Киев и, по приказанию царя, был произведен в игумены киевобратского монастыря; с этим назначением он вступил в звание ректора и учителя богословия в киевской академии. В 1715 г. Петр вызывал его в Петербург; но он за болезнью не мог приехать ранее осени 1716 года.

До приезда Петра в Петербург, Феофан проповедывал в новой столице, а когда царь возвратился, во дворце его встретил приветственными речами — Меньшиков от малолетнего царевича Петра Петровича и царевны Анны Петровны; речи эти были сочинены Феофаном; сам он приветствовал также тут Петра от имени всего российского народа.

Феодосию не был опасен новоприезжий: Феодосий стоял уже крепко в доверии Петра и Екатерины, а стечение многих обстоятельств, по возвращении его в 1717 году из-за границы, послужило к его возвышению.

1718 год особенно важен в истории нашего отечества двумя событиями: отстранением царевича Алексея Петровича от престолонаследия и предположением Петра об учреждении духовной коллегии, преобразованной впоследствии в синод и заменившей в нашей церковной иерархии патриаршество. Эти два события весьма замечательны. До Петра-Первого не один раз было столкновение между властями царскою и патриаршею. Победа оставалась большею частию за царскою [490] властию: в ее руках были материальные силы. Петр-Первый, уничтожив навсегда патриаршество, разрешил этот гордиев узел; но, подчинив себе церковное управление, он нашел необходимым дать этому церковно-светскому установлению правильную организацию, ввести его в семью тех государственных учреждении, которые заведывали делами России. Все еще было, смешано, дела путались, то у графа Мусина-Пушкина в монастырском-приказе, то у Стефана Яворского в духовном. Надо было разграничить их и определить с точностью круг действия каждого. Это и было предположено Петром в 1718 году одновременно с изменением существовавшего порядка престолонаследия. В этом году русская старина убита со смертию царевича и с предположением духовной коллегии.

До-сих-пор Стефан Яворский заведывал всеми делами, на правах патриарха, как блюститель патриаршего престола. Но отношения его к Петру уже много изменились и не в его пользу. Стефан был предан старине, любил царевича. Стефана не любили приближенные Петра и нападали на него за его проповеди, доносили даже на него Петру. Уже в 1712 году, он счел нужным оправдываться перед Петром в проповеди, сказанной им в успенском соборе во вторую неделю великого поста. Он писал к царю в оправдательном письме своем, что на другой день проповеди, сенаторы приходили к нему «и стали меня бедного обличать, укорять и претить за то, будто я на бунт и мятеж народ возмущал и будто царской чести касаюся дерзословием». Петр и сам нашел в этом «казаньи» места не совсем ему приятные и отметил их собственною рукою (см. т. VI. «Истор. Петра-Великого» Устрялова на стр. 30 и 31). Хотя Петр I и успокоил Стефана письмом через «господина адмирала» (графа Федора Матвеевича Апраксина), но он не мог забыть этого и вероятно вспомнил при следствии над царевичем.

18 мая 1718 г. Стефан, по вызову царя, поспешил из Москвы на курьерских, к суду над царевичем. Второпях он не взял с собою ни ризницы, ни певчих, ни запасов, ни платья, ни келейной рухляди, не успел распорядиться по делам соборной церкви, в приказах, в школе, в своем дому, надеясь скоро возвратиться. Но не так случилось: до конца июня он остался по необходимости по делу царевича, потом Петр уехал из Петербурга. Наступил ноябрь месяц. Стефан решился напомнить о своем поспешном отъезде из Москвы, о делах, спрашивая, как ему быть, и переезжать ли совсем в Петербург. Петр был уже расположен [491] к Феофану; как проповедник, Феофан нравился Петру более, защищая его нововведения, между-тем, как Стефан защищал старину; как администратор, Стефан уже Петру надоел, и царю хотелось учредить коллегию.

В ответах Петра это видно ясно:

«О житье здешнем (написал Петр резолюцию) уже пред тремя лет сказано, и что сам ваша милость по просухе хотел быть, как я с вами прощался на Москве, и зачем в три года не собрался и не распорядил, не знаю, ибо и более того делал, ездил на Украйну для освещения церкви и потом, и до того довольное время было как выше писано».

Ответ уже желчный и укоряющий.

Стефан напоминал обещание Петра дать ему в Петербурге двор.

«Место готово — отвечал Петр — а построить самому можно, понеже всем архиереям определенное дается и вам все, как было прежде, еще же и тамбовское епископство поддано».

Опять укор!

В этих ответах, говоря о делах церковной администрации, Петр уже откровенно объяснился: «а для лучшего впредь управления мнится быть удобно духовной коллегии, дабы удобнее такие великие дела исправлять было возможно».

Стефан падал, Феодосий возвышался. Петр уже не доверял Стефану выбирать архиереев на вакантные места в киевской, новгородской, тобольской, смоленской и коломенской епархиях с представлением ему на утверждение, приказывал выбирать заранее добрых монахов и присылать в невский монастырь — стало-быть, к Феодосию, «дабы здесь жили и могли бы знать, чтоб таких не поставить, как тамбовской и ростовской были» (П. С. З. Т. V, ст. 3239). В 1721 г. Петр осуществил свое предположение и учредил духовную коллегию, которая впоследствии переименована в св. синод. Стефан, хотя и был назначен президентом, но действующие и влиятельные лица уже были Феодосий и Феофан Прокопович, вице-президенты синода: первый по администрации, второй но учебной части.

Немилость царя имела отголосок и в его приближенных. Вот один пример.

В 1712 или в 1713 г. сын кабального человека, Кузьма Терентьев Любимов ⁴, побуждаемый какими-то видениями и снами [492] и желала снискать милость царевича Алексея Петровича, сочинил акафист Алексею-человеку-Божию и канон Марку Фрячесскому. Поднести царевичу он нашел лучшим через Алексеи Ивановича Нарышкина, как известного любимца царевича. Нарышкин был тогда в Угличе воеводою, и, вместо того, чтоб переслать письмо и сочинения Любимова к царевичу, переслал их к князю Федору Юрьевичу Ромодановскому в Преображенский приказ. Ромодановский, «не усмотрел важности» в письмах и сочинениях Любимова, выпустил его на волю и возвратил ему бумаги. В 1720 г. П. А. Толстой, в тайной канцелярии, возбудил это дело снова, по какому-то доносу на Любимова, что он сочинял в пользу царевича молитвы и акафисты. После суда и смерти несчастного царевича, сношения с царевичем, самые невинные, были предметом страшных розысканий. Послали отыскивать Любимова, нашли у старухи его матери уцелевшие сочинения сына и привезли его вместе с ними в тайную канцелярию. 28 февраля 1721 г. тайная канцелярия предположила препроводить все дело на распоряжение синода; но это постановление канцелярии самим Петром, при личном его присутствовании в тайной канцелярия 9 марта, было рассмотрено подробно: Петр приказал «князь Алексея человека Долгорукова, Козьму Любимова (на каком основании он назван человеком Долгорукова, неизвестно) и присланные из Преображенской канцелярия тетрадки сочинения его Любимова отослать в духовный синод, и о том его сочинении освидетельствовать и следовать о чем надлежит и что явится, тому известие о его Любимове паки прислать в канцелярию тайных розыскных дел, а по присылке, за его ложный вымысел, будто ему был некоторый глас и то чудо вымысля солгал на Бога, учинить ему Любимову наказанье: бить его кнутом и вырвав ноздри, послать в каторгу в вечную работу». Странное постановление! Для чего же посылать еще Любимова в синод, когда судьба его решена была уже вперед?

Стефан был в это время болен и не присутствовал в синоде. Распрашивали Любимова Феофан и Феодосий, оба хлопотавшие [493] о том, чтоб поскорее сбыть старика, твердо стоявшего в своих убеждениях, честного, правдивого и неодобрявшего их поведения. Из расспросов Любимова обнаружилось, что он свои сочинения, то-есть акафисты, каноны, и проч. представил Стефану, который благодарил его за труды и одобрял их будто-бы к напечатанию.

Феофан и Феодосий, ободряемые нерасположением Петра к Стефану, не постыдились оскорбить больного старика и предложили ему вопросные пункты.

Ответы Стефана так ясно обрисовывают его характер, что мы неизлишним считаем изложить их в подлиннике:

Вопрос Стефану. О смотрении божии к нему Любимову о начатия акафистного сочинения, также сочиненных им Любимовым Алексею-человеку-Божию акафист и Марку Фрячесскому службу тебе преосвященному митрополиту он объявлял ли, и оные ты смотрел ли, и по исправлении префекту Гавриилу и архимандриту Лопатинскому отдавал ли, и по исправлении по них приносить молитву и в 1717 году по его же Любимова прошению акафист Александру Невскому сочинять его ты благословлял ли?

Ответ Стефана. Во-первых, надо бы накрепко смотреть и истязати время, в кое сочинял оный Любимов канон, и в какое время началась несчастливая трагедия, и, тыя времени измеривши вся лукавая помышления, у благоразумных и боящихся истязателей могут не во что же быти и подозрение неправедное яко прах пред лицем ветра исчезнут. Второе, допросить сочинителя оных канонов, каким намерением, чьим поучением и подущением, чьим благословением сочинял свое письмо, а мне идущему из церкви подал он таковые тетрадки, не упомню коего года и коего месяца, и просил, чтоб мне пересмотреть оное письмо, нет ли в нем коего безместия, и я взял оное письмо и, вошед в келью, не смотрел его внимательно, но абие с дьяками кинулся к управлению дел и к челобитным, за которыми много было челобитчиков, а то письмо у меня лежало без чтения моего, и понеже он Любимов часто мне на дороге накучал, и я то письмо послал в учительный монастырь, не упомню через кого, к учителям рассмотреть, и они смотрели ли или нет, того не знаю, а только отваляючи от себе лишнюю тяжесть, тое дело оным вручил, откуда явственно можно познати, что ту коварства никакого не было, понеже дело пошло в публику, а коварство публики не любит, и не того рода послано письмо к учителям; чтоб они его лукавое намерение (аще было) утвердили и похвалили, но того ради, аще нет в нем чего [494] противного православной вере, ибо тое везде деется, о чем знают, которые видали таковым делам поведение, а наипаче, что в то время еще не было запрещение, чтоб не писать никаких писем, к хвале божией надлежащих. Акафист Александру Невскому первое слышу.

Вопрос. Из вышепомянутых сочиненный акафист Алексею-человеку-Божию и канон через келейника твоего Григория, и после того написанное его Любимова письмо, означиваючи тебе явившуюся благодать в нем Божию, в котором в начале писано так: «принужден он от некоторого благого в себе желания явити вашему святительскому величеству некоторое благо» и прочее, писано его Любимова рукою в полудестевой тетрадке на 3 листах — на уединении в кельи твоей тебе преосвященному архиерею он Любимов сам подал ли, и ты то письмо прочитал ли, и за труды его благодарил ли, и то врученное вам письмо ныне у вас ли или кому отдано, и буде отдано, кому, давно ли, и для чего, и помянутый келейник Григорий ныне обретается у вас ли, или куда отлучился, и буде отлучился, давно ли и где ныне пребывает?

Ответ Стефана. О писании ко мне особенном упомню только или в письме или в предисловии помню, что написал свое некое явление божеское, о чем и я его истязал, и за то самое и читать не хотел его канонов. Келейник у меня был Григорий Томашевский из-за Малой России, из города Носовни, с десяти лет по сродству, и как я был, по милостивому государеву отпуску, в Нежине на посвящении церкви в году 1716, в то время в Нежине пришли ко мне родители его и с плачем начали просить, чтоб его Григория сына их оставить в канцелярии ясновельможного пана гетмана, чтоб и им в старости их была с него помощь, и я по их прошению, в начале года 1717 января 3 дня, выехав из Нежина, оставил его Григория в Глухове при кацелярии гетманской, при которой и днесь беспорочно пребывает, а тех он писем Любимовых не читал и с ним не знался, да нельзя было честь и знаться, понеже он Григорий хаживал на всяк день в школу и своими школьными делами упражнялся, а, быть-может, что я, не могучи иначе сбыти от себя оного докучника Любимова, выслал его письма к нему через Григория, нехотя сам с ним видеться. О письме особенном не упомню, аще же бы было мню яко в нем прошение о питании его канонов, пусть он сам признает.

Вопрос. По сочинении со оных акафистов и канонов и молитв письменных напечатать ты преосвященный митрополит ему [495] Любимову позволил ли и словесно ли или письменно, и то письменное повеление ему ли отдано?

Ответ Стефана. Позволять мне печатать его писем и думать невозможно, понеже печатный двор не в моей власти, но во власти графа Ивана Алексеевича (Мусина-Пушкина), до которого мне дела никакого не было, и их справщик Федор Поликарпов без указа никогда же бы дерзнул печатати.

Вопрос. Напечатанный Алексею-человеку-Божию акафист в лицах и службу Марку Фрячесскому печатную же тебе, преосвященному митрополиту, он Любимов сам вручил ли, и ты у него принял ли, и из кельи своей помянутого келейника Григория к нему высылал ли, и за труды его похвалят ты повелел ли, и приносить по них молитвы повсюду благословил ли, и тот акафист и службу он келейник ему Любимову назад отдал ли, и по твоему ли приказу и резолюция каковая о оном ему Любимову от тебя, преосвященного митрополита, была ли и словесна ли или письменна?

Ответ Стефана. Печатных его писем не видело мое смертное око никаких, и не видал, и не принимал ни от него, ниже от иных, ниже его за труд хвалил, ниже печатные его сочинения (разве, може, писанные) через Григория келейника не высылал. Но что больше: «Чистая совесть яко щит непобедим, в нем вся стрелы лукавого разженные угасоша, и, еще аще будут, силою Божию угаснут; Бог неповинных скрывает в тайне лица своего от мятежа человеческого, прикрывает их в крове своем от пререкания язык. Подписал: Писал больною, но не трепещущею рукою в С. Петербурге года 1721 марта 24. Смиренный Стефан, митрополит рязанской» ⁵.

Как замечательны эти ответы! сколько в них твердости характера, строгости без желчи, наставления без упрёка, убеждения в справедливости без самонадеянности и самохвальства! наконец подпись больною, но не трепещущею рукою — на сколько мыслей наводит все это в то время, когда еще недавно колесован был ростовский архиерей Досифей!

Но нелегко достаются и твердым, закаленным людям эти минуты испытания — и Стефан после этого уехал из Петербурга в Москву и уже более не возвращался.

Стефан потерял свое влияние и на дела и на Петра — через [496] проповеди Феофана, через интриги Феодосия. Феофан оправдывал нововведения Петра — Стефан им не сочувствовал; Феодосий проник в семейную жизнь Петра, вместе с ним пировал, угощал его часто у себя в невском — Стефан в это время большею частию был в Москве и занимался управлением российской церкви; Феодосий не был на стороне царевича Алексея Петровича — Стефан любил царевича и видел в нем надежду России.

После кончины царевича, с учреждением тайной канцелярии в Петербурге, Феодосий сошелся близко с Петром Андреевичем Толстым и Андреем Ивановичем Ушаковым, членами этой канцелярии и главными ее деятелями. По всем делам, где были замешаны духовные — а таких дел было много — по делам раскольников, Феодосий участвовал в заседании тайной канцелярии, допрашивал обвиненных, увещевала, раскольников, руководил распоряжениями, куда сослать, в какой монастырь и большею частию хлопотал, чтоб подальше и заточить покрепче. По делам тайной канцелярии видно, что в невском монастыре у Феодосия была своя тюрьма, свои караульные и часовые для охранения колодников, присылаемых к нему для допроса или увещания из тайной канцелярии. Отсюда выпускал он их с своими донесениями в застенки петропавловской крепости.

В-течение десяти лет с 1711 по 1721 год, Феодосий приобрел полную доверенность и любовь Петра. С кончиною Стефана Яворского, последовавшей в 1722 г., он остался de facto первым лицом по церковному управлению — Феофан, его сотоварищ, изучал обстоятельства, шел с ними вместе и выжидал минуты действовать, когда честолюбивый, вспыльчивый и неблагоразумный характер Феодосия выдаст ему его.

Отношения Феодосия к Петру будут очевиднее из нескольких примеров.

В конце 1717 г. умер князь Федор Юрьевич Ромодановский и князь-папа Никита Матвеевич Зотов, оба любимцы Петра. На место их Петр пожаловал князем-кесарем сына Ромодановского, Ивана, а князем-папою Бутурлина, Петра Ивановича. Феодосий, поздравляя Петра с праздником рождества христова, с новым годом и богоявлением, 10 января 1718, писал к нему:

«Такожде и новоизбранными вожди цесарем и папою, которым желаю дабы в делах антицесаров своих преуспевали».

О сочувствии к лишению престолонаследия царевича Алексея [497] Петровича Феодосий не замедлил отозваться Петру письмом в Москву от 27 февраля:

«Раболепно доношу вашему величеству, санктпетербургские церковники, любезно прияв и облобызав премену наследства всероссийского престола от царевича Алексея Петровича до государя царевича Петра Петровича, желают уведать, ради единомышленного согласия, о возношении имени его государя царевича Петра Петровича, в церковных пениях. Последовательно или предварительно первому, хотя и видится быти пристойно пременит или вовсе первое отложить, кроме собственного вашего величества повеления никто не смеет, а в Москве в церковных пениях как отправляется, в Санктпетербурге о том неведомо, благоволите о сем нижайших рабов ваших уведомить».

В 1719 г., в Новгороде, каким-то неразъяснимым чудом гудели по ночам в церквах колокола. Петр I вообще не жаловал чудеса, а этот чудесный гул волновал народ и подавал случай к пустым, глупым толкам. Петр был в это время на олонецких заводах, и Феодосию поручено было разузнать об этом деле. Вот его письмо к Петру от 8 февраля 1719 года:

«Раболепно поздравляю вашему величеству благополучно начатым вашим минеральной воды куром, который даждь Боже с приобретением здравия совершить здраво и мирно возвратиться и за дело князь-баса (Иван Михайлович Головин — адмирал) и сарваера приниматься.

«При сем доношу вашему величеству про гудение новгородское в церквах, про которое донесено вам от г. графа Мусина (Пушкина), ради которого изволили вы повелеть архимандрита деревяницкого призвать и уведомиться о том подлинно, который, прибыв в С.-Петербург, сказывал, что было у них в монастыре, в церкви деревянной, в которой повседневно восследования не отправляют и в городе в некоторых церквах каменных, января 7 дня, во время утреннего пения, например, часу в 4 или 5 пополуночи, услышали различных гласов гудение, на подобие органных труб, двух басов и прочих тонших, которое слышно было до дневного света не в малом расстоянии, по сказке помянутого архимандрита в дальних монастырской слободы домех, например, как на полверсты, а в городских не столь слышно; о чем оный архимандрит обстоятельно сказал в сенатской палате перед сенатом и подал за своею и других слышавших оное гудение того монастыря монахов и бельцов руками сказку. И ежели оное не натурально и не [498] от злохитрого человека ухищрения, которого люди домыслиться не могли, то не от Бога. Толкование такое может приложиться: ибо чему бы оное бессловесное гудение человеков учило, может всяк ищущий ум рассудить.

«Яве яко от противника, который, по писанию святому, яко лев рыкая ходит иский кого поглотити, рыдая яко прелесть его изгонится от народов российских: первое из кликуш через Петра-Великого, второе чрез новоприданные в хиротонию архиерейскую от того же пункты, дабы икон не боготворили и тем ложных чудес не вымышляли, третье из раскольщиков, о которых исправлении прилежное тщание имеет той же Петр.

«И противник, хотя обновить прежнюю свою прелесть, которую прежде при иконе богородицкой на Тихвине чрез некоего... и тому подобных прелестников и кликуш в простем народе рассеевал, как в той бабской истории обретается, чему последовали суеверные и не простаки, так (мнится) и ныне при такой же иконе, понеже помянутая в деревяницком монастыре, в котором оное гудение было, церковь во имя тихвинские иконы, такожде тщится оную свою прелесть обновить и утвердить, а наипаче в том народе, который паче прочих к тому издавна преклонный. Прочее пространно бредить, со страхом для кура, оставляю и за сие всесмиренно прошу прощения».

Иногда Феодосий действовал решительно и в духе Петра, однознаменательно с Ромодановским и Толстым, работавшими над народом в преображенской и тайной канцелярии, а Феодосий над попами и прочими церковными служителями, в-особенности же над раскольниками. Он предлагал Петру всегда меры резкие и сильные. Сохранилась его записка, о знаменитых выгорецких раскольниках Андрее и Семене Денисовых:

«Учитель злый и главный раскольщиков, Андрей Денисов, которому в его учении последуют народа многие тысячи, а именно в городах и уездах: Юрьевца-Подольского, в Балахне, в Шуе, в Суздале, в Новгороде, в Пскове, многие в Москве, который в своем богомерзском учении весьма неисцелен, а водворяется оный в Заонежье и приходит на Олонец ради своих потреб и до коменданта Вилима Геника (Геннинг) небоязненно. Да брат того же нрава и учения, Семен Денисов, который был пойман у новгородского митрополита Иова, да ушол из-за караула, там же живет и рассеевает свое плевельное учение». [499]

(На подлинной бумаге отметка руки кабинет-секретаря Макарова: «Сие делать тогда, когда его ц. в. будет у Геника на заводех»).

Тогда еще продолжалось обыкновение у дворян, купцов и посадских людей иметь крестового (домового) попа. Эти попы были весьма-часто беглые, а большею частью удаленные от мест — бродящие. Они приставали нередко к расколу и были самыми ревностными его распространителями. Феодосий представил Петру, чтоб о «священниках крестовых учинить бы предел, кому не держать, кому держать, понеже от оных многое бесчиние и унять их невозможно. И ежели кому не позволится, штрафовать бы оных волочащих попов чем тяжким, хотя на время и до каторжной работы. На заставах заказать бы накрепко, дабы попов и чернецов, хотя и начальных, которые не позваны будут и от своих архиереев не явят пропуску, к С. Петербургу не пропускать, также и нищих волочаг, понеже и от тех немалое зло в людях бывает» (Записка подана в 1719 г.).

Все подобного рода резкие меры — ловить, хватать, ссылать на каторгу, налагать штраф, были в духе того времени, и Феодосий был в полной милости Петра во все время его царствования. Он больше был домашним человеком Петра и жил постоянно в Петербурге, устроивая невский монастырь, управляя делами синода с Феофаном, составляя сам себе то независимое положение, которое, при беспокойном его характере и страсти к самоуправству и властолюбию, погубило его в царствование Екатерины.

В конце 1721 г. Петр отправился в Москву и за ним все духовенство.

1-го января 1722 г. Стефан, митрополит рязанский, уже не мог по болезни участвовать при торжественном обеде в Кремле, и в главе духовенства на этом обеде присутствовал Феодосий с Феофаном (см. Берхгольца, Ч. II стр. 12).

9 марта 1722 (Берхгольц, Ч. II стр. 141) Феодосий показывал герцогу голштинскому святыни московские. Он встретил герцога в зале прежнего патриаршего дома (где ныне синодальная контора), показывал ему еще существовавший тогда патриарший трон, патриаршую ризницу, книгохранилище.

«Когда мы все осмотрели, рассказывает Берхгольц (стр. 144), и здесь все достопримечательное (в зале, где совершалось мироварение), его высочество поручить камергеру Нарышкину передать по-русски архиепископу новгородскому (который один из всех бывших с нами духовных лиц не говорил и не понимал [500] по-латине), не дозволит ли он теперь нам посмотреть также церкви (которых герцог еще не видел) и находящиеся в них древности и сокровища. Архиепископ просил сказать, что желание его тотчас будет исполнено, но что он хотел бы, чтоб его высочество удостоил сперва выпить у него стакан вина. После чего, по его приказанию, были внесены разный превосходные и дорогие вина, из которых каждый мог выбирать себе по вкусу. В числе их были очень-хорошие шампанские, бургундские и рейнвейн, каких нет почти ни у кого из здешних вельмож, за исключением Меншикова и Шафирова».

После угощения Феодосий повел герцога и его свиту в успенский собор. Здесь Феодосий из угождения герцогу вынул хранящийся в ковчеге гвоздь Христа Спасителя, показал его герцогу и другим «и даже его давал в руки тем, которые еще хорошо не осмотрели его». Граф Кинский (католик), увидев его в руках одного из наших людей, рассказывает Берхгольц (стр. 141), выразил удивление и сказал, что в его отечестве, кроме уставленного от Бога духовенства, никому из грешных людей не дозволяют брать в руки и осязать такие драгоценности, как эта святыня. Камергер Нарышкин, тут же стоявший, услышав слова графа, отвечал, «что и в России никто, кроме духовенства, не смеет прикасаться к священным вещам и что также удивляется, что теперь нам дают их в руки».

Это угождение Феодосия, при тогдашних современных идеях духовенства, резко обозначает его характер. Угодить, каким бы то ни было путем — вот его правило.

После осмотра архангельского и благовещенского соборов, «герцог самым дружелюбным образом простился с архиепископом и прочими духовными лицами, благодарил за труд, который они взяли ради его, и просил их сделать ему когда-нибудь честь своим посещением».

Разумеется, Феодосий навестил герцога, который тоже удостоил его своим посещением (стр. 201) 24 апреля.

27 апреля 1721 г. герцог голштинский пригласил к себе всех членов синода. Стефан Яворский не был но болезни, все прочие приехали. «Герцог встретил их в передней, потом, в ожидании обеда, они были проведены в приемную комнату герцога, которая вместе и его спальня, и там сидели с его высочеством на первых местах. Когда же обед (состоявший большею частью из рыбных и других постных блюд) был готов, его высочество [501] повел гостей в столовую и просил духовенство занять почетные места, а сам с генерал-лейтенантом Вельским и прочими господами поместились на низшем конце стола (стр. 207). За столом, продолжает Берхгольц, его высочество с господами духовными пили очень-усердно, и меня удивляло, что они так охотно пьют и так хорошо переносят действие вина. Когда появились заздравные кубки, его высочество, стоя, начал провозглашать тосты за постоянное благоденствие святейшего синода, его величества императора и всего государства. Впродолжение обеда играли герцогские волторнисты, и почти все духовные гости не мало удивлялись их искусству, слушая с большим вниманием. Но когда те, при провозглашении важнейших тостов, начали трубить туш, архиепископ псковский (в шутку, впрочем) просил по-латине не делать этого, говоря, что иначе соседи могут заметить, как сильно и проворно ходят здесь по рукам стаканы, и, пожалуй, подумают, что пьют более чем следует. Поэтому трубить велено не при всяком тосте. Обед продолжался почти до 5 часов; но духовные оставались еще с час или более после обеда и весело пили. Все они были в отличном расположении духа и казались очень откровенными и довольными герцогом, с которым большею частию могли говорить по-латине. На прощанье, его высочество провожал их вниз до крыльца и знатнейшим из них опять целовал руки».

27 ноября скончался Стефан Яворский.

18 декабря 1722 г. Феодосий встречал Петра, возвратившегося из персидского похода, у триумфальных ворот, и от имени синода и всего духовенства приветствовал его речью (стр. 348).

В первых числах марта 1723 г. Феодосий выехал за Петром в Петербург. 9-го марта его видел Берхгольц в Хотилове (37 верст ниже на большой дороге от Вышнего Волочка). Феодосий ехал на носилках, державшихся на двух лошадях (ч. III, стр. 49). Он остановился 10-го в валдайском иверском монастыре, принадлежавшем к его епархии, и прислал оттуда герцогу голштинскому, возвращавшемуся в одно время с ним в Петербург, всякого рода съестных припасов и приглашение посетить монастырь. Но приглашение это не было принято. За то 14 марта он угостил герцога в хутынском монастыре (стр. 53).

В 1724 Феодосий опять ездил в Москву и совершил коронацию Екатерины (ч. IV, стр. 53). В августе 1724 г. при Феодосии совершено перенесение мощей св. князя Александра из Владимира в невский монастырь. [502]

27-го января 1725 г. не стало Петра.

«Против сего числа в 5 часов пополуночи, писал кабинет-секретарь Макаров к графу Матвееву, грех ради наших е. и. в., по двунадесятой жестокой болезни, от сего временного жития в вечное блаженство отъиде. Ах, Боже мой! Как сие чувственно нам бедным и о том уже не распространяю, ибо сами со временем еще более рассудите, нежели я теперь в такой нечаянной горести пишу. Того для приложите свой труд для сего нечаянного дела о свободе бедных колодников, которых я чаю по приказам, а наипаче в полицмейстерской канцелярии есть набито» и пр. и пр. (Книга исх. бум. кабинета).

Действительно, с кончиною Петра изменился характер всех личностей по влиянию их на дела. При Петре, разве кроме Меншикова, не было лиц самостоятельных: все были работники, сотрудники, хорошие или дурные исполнители предначертаний преобразователя России. Власть государственного управления по всем частям была сосредоточена в его руках, все решалось по его слову, по его почерку пера; дворцовые и придворные интриги прокрадывались, может-быть и нередко, в сферу административную; но это все было так слабо, незаметно и с величайшею скрытностью. Никто не смел возвысить голоса, объявлять какие-нибудь требования, настаивать на чем-либо. Партии существовали, но они не имели влияния на личный состав окружающих Петра: всякий из них работал и действовал под непосредственным руководством, под защитою его железной воли. Личная вражда между вельможами стихала в присутствии грозного повелителя. С воцарением Екатерины ход дел переменился и принял тот характер серьёзных придворных интриг, которые продолжались долго-долго, и особенно заметны в царствование Петра II, Анны и Елизаветы.

В первые же дни царствования Екатерины I, между всеми отдельными личностями началась та несчастная борьба, которая кончилась ссылкою Толстого, союзников Петра и других, потом в последующие царствования ссылкою Меншикова, Долгорукова, Остермана, Бирона, Миниха, Бестужевых и проч.

После смерти Петра, Меншиков, Толстой, Миних, Голицын и Остерман были на первом плане, в гражданском и военном управлении. В церковной администрации Феофан и Феодосий.

При Петре и Феодосий держался только укоренившимися личными, близкими отношениями с Петром: в нем не было никаких задатков для поддержания себя в том же высоком положении в [503] случае смерти Петра; напротив, характер его, дерзкий, заносчивый, честолюбивый, склонный к интригам, подавал повод к беспрестанным столкновениям с людьми, в которых властолюбие и честолюбие были развиты не только не менее, но, может-быть, и более, нежели в нем. Он не имел связей в духовенстве высшем, которое могло бы поддержать его; он не имел друзей и в придворных, а главное лицо, Меншиков, уже был друг Феофану, а к-тому же и народ православный и раскольники ненавидели Феодосия: первый за неблагочиние, за различные меры против так-называемого тогда суеверия и предрассудков, то-есть мнимых чудес, против кликуш; народ знал, что в невском едят мясо, и что Феодосий потворствует всем в этом страшном грехе; а раскольники были личные враги Феодосия, который с Питиримом был главным их гонителем. В невский монастырь привозили захваченных раскольников; здесь их расспрашивали, увещевали, содержали в тюрьме и потом выдавали в тайную канцелярию. Феодосий доносил даже на их главных ересеначальников Денисовых — этого одного довольно было, чтоб восставить против него навсегда раскольников.

Феодосий, увлеченный властолюбием, не сообразил своего положения, не обратил внимания на выроставшего своего соперника — Феофана, и замышлял сосредоточить в своих руках всю церковную администрацию, сделаться главою церкви, может-быть, и патриархом.

Он начал борьбою с тайною канцеляриею, стало-быть с Толстым и Ушаковым — лицами, которых влияние было сильно в первые дни царствования Екатерины. 12 марта 1725 г. прислали в синод из тайной канцелярии трех женщин, наказанных кнутом, для ссылки в который-либо монастырь на житье неисходное. Это было дело очень-обыкновенное и часто повторявшееся в царствование Петра. Феодосий отказал требованию тайной канцелярии, этого ради, что во всех русских монастырях число монахинь определенное и к пропитанию их трактамент, как деньги, так и хлеб, положен без излишества; а ежели присланных колодников в который-либо монастырь определить, то их ни кормить, ни одевать нем из-чего; ежели их содержать неисходно, то надо приставить караул, а мущинам в женском монастыре жить постояннно неприлично и доброжительным монахиням будет соблазн и от них нарекание». Этот отзыв, вероятно, не очень понравился Толстому и Ушакову, которые не любили принимать в соображение таких нравственных убеждений.

Феодосий начал затрогивать и личности. Петр, архимандрит симоновский, донес, что в бытность свою в 1725 году на олонецких [504] марциальных водах, он узнал, что ландрат Муравьев слабо смотрит за раскольниками и мало собирает двоимого оклада: Феодосии потребовал от военной коллегии — а ею управлял Меншиков — чтоб назначили другого человека для сбора с раскольников оклада.

Денежный сбор с раскольников и бородачей возбудил еще более важное столкновение Феодосия с сенатом. Сенат сообщил синоду, что эти сборы, по приказанию Петра, отданному еще им 12 августа и 13 ноября 1724 г., предоставлено ведать сенату, и поэтому предполагалось учредить для заведывания сборами особый стол или контору при сенате, и требовал от синода высылки ведомостей о раскольничьих деньгах. Прежде, указом 1721 г. ноября 19, сбор этот предоставлен духовному начальству. Феодосий от имени синода отказал в высылке сенату ведомостей и представил доклад императрице, что если из рук синода возьмут денежные сборы с раскольников и бородачей, то у него отняты будут средства к рассылке духовных для увещания и для других поручений по раскольничьим делам. «И если сбор оставить светской власти, то следует духовенство от раскольнического дела отрешить и все регламенты, указы и собственноручные артикулы Петра-Великого отставить».

1. Адриан — десятый, последний патриарх всероссийский, в мире Андрей, родился 1636 года, в Москве. О первых годах его юности и пострижения в монашество нет достоверных сведений. В 1682 году он был уже архимандритом чудова монастыря; в 1686 году поставлен патриархом Иоакимом в митрополита в епархию казанскую и свияжскую, а по кончине этого патриарха, 1690 года августа 24, на всероссийский патриарший престол (См. «Чтения в Император. обществе истории и древностей российских при москов. университете». Год третий, № 8. Москва 1848 г.).

2. Извлечено из «Чтен. импер. москов. общества», № 8, 1848 г.

3. Из письма Возницына к Петру-Первому. Сверх-того, мы приведем из письма Т. Н. Стрешнева к Петру от 18 октября 1700 г.: «а на погребение из домовой казны архиреям и архимандритам и всем соборам роздано против дачи, что надо по Иоакиме патриархе: 448 руб. 25 алтын, а на сорокоуст в монастыри и соборы и в церкви против дачи Иоакима патриарха подали 1035 р. 23 алтына; а домовые святейшего патриарха казны на лицо денег 30,792 ефимка, 146 золотых одиноких, 73 золотых двойных, иконы окладные и неокладные и кресты золотые и серебряные, и каменья, и жемчуг, и иные вещи, и парчи золотые, и атласы, и камки, по книгам у казначея Кохова за его рукою. Да в келье явилось завещательное письмо за его святейшего патриарха рукою: что его патриаршего келейного имения, и кому раздать, и с того письма послал казначей за своею рукою список к милости твоей. По даче сорокоустных денег из домовой казны и по письму его святейшего патриарха о келейных деньгах что укажете».

4. Вот его собственное показание: «В прошлых годах отец его Терентий, прозвище Любим, служил по кабале в доме князь Федора князя Юрьева сына Барятинского, в котором он Кузьма и родился, и, но смерти его Барятинского, он Кузьма жил без крепостей у стольника Семена Талаганова лет с 12, а потом в доме у Сергея Иванова сына Милославского года с два, а от него Милославского отшед был в доме преображенского полку у капитана-поручика Алексея Леонтьева лет с 10, а по смерти его Леонтьева жил в доме боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского, а по смерти его в прошлом 1719 году пошел в дом к князю Алексею князь Григорьеву сыну Долгорукову, в котором жил и доныне» (Показание Любимова декабря 18-го 1720 г.).

5. Любимов за ложные показания на Стефана, за вымысел какого-то божественного гласа, на основании повеления 9 марта, был бит кнутом 30 марта и вынуты ему ноздри.

6. Выписку из архивного дела 1731 года, в которой изложено обвинение Феодосия, (см. в Приложении № 5).

Текст воспроизведен по изданию: Чернец Федос // Отечественные записки, № 6. 1862

© текст - Есипов Г. В. 1862
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Отечественные записки. 1862

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info