СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ТРОИЦКИЙ ПЕРГАМЕННЫЙ СПИСОК ЛЕТОПИСИ 1408 ГОДА

Как известно, список Троицкой летописи погиб вместе с рукописями и библиотекой Общества истории и древностей российских во время московского пожара 1812 года. До нас дошли лишь выписки H. М. Карамзина в его «Истории государства Российского», а также те части Троицкой летописи, которые были привлечены X. А. Чеботаревым и Н. Е. Черепановым при издании Лаврентьевской летописи в качестве разночтений и для заполнения утраченного в Лаврентьевской летописи текста с 898 по 906 г. (почти до конца текста договора Олега с греками) ¹.

Казалось бы, утрата оригинала рукописи лишает возможности получить какие-либо новые данные относительно истории и палеографии Троицкой летописи или, по крайней мере, делает бесплодными дальнейшие разыскания. Ведь ни H. М. Карамзин, ни Р. Ф. Тимковский, ни X. А. Чеботарев и H. Е. Черепанов, ни Г. Ф. Миллер не оставили нам палеографического описания Троицкого списка. Во вводной статье к изданию Троицкой летописи М. Д. Приселков, сделавший очень много для того, чтобы ввести в научный обиход этот ценнейший памятник русского летописания, также очень мало сказал о самой рукописи и ее истории, а то, что изложено им во введении, не всегда оказывается точным и абсолютно достоверным.

После статьи архимандрита Леонида о Троицком списке дело запуталось еще больше, так как хотя М. Приселков и указал на всю вздорность положений Леонида, в науке все же создались неверные представления о пергаменном списке Троицкой летописи. Ведь до сих пор не разъяснены все обстоятельства, породившие соображения об общности двух троицких рукописей — пергаменной 1408 г. и бумажной XVI века (которая сохранилась до нашего времени и находится в отделе рукописей библиотеки им. В. И. Ленина, в фонде Московской духовной академии: (МДА № 69), отмеченной в предисловии Е. Ф. Карского к изданию Лаврентьевской летописи ².

Поэтому интересно пересмотреть сведения о истории пергаменного списка Троицкой летописи на основании точных документальных данных.

Начнем со статьи Леонида «Новые сведения о Троицком списке Несторовой летописи, погибшем в московском пожаре 1812 года» ³. Так как поднятый Леонидом вопрос о двух троицких летописцах — пергаменном [19] 1408 г. и бумажном, названном выше, важен для определения истории этих рукописей, а статья в «Чтениях» не особенно велика, то приводим ее почти целиком, с небольшими пропусками.

«Во втором издании Несторовой летописи по Лаврентьевскому списку (издание Археографической комиссии, СПб., 1872) в предисловии (стр. ХIII) о Троицком списке этой летописи, сгоревшей в 1812 г., мы находим следующие краткие сведения: «Троицкий пергаменный список XV века, найденный Карамзиным в библиотеке Троицкой Лавры, отданный им Обществу Истории и Древностей и сгоревший в 1812 году, в нашествие французов, был употреблен профессорами Чеботаревым и Черепановым при печатании Лаврентьевского списка для сличения с ним, причем указаны все его особенности и отличия. Печатное издание Лаврентьевского списка, сличенного с Троицким и Радзивиловским, остановилось на 6415 (907) году. В течение 7 лет издатели напечатали 10 листов, затем издание остановилось и погибло в пожаре Москвы» (Предисл., стр. IX). Эти сведения в некоторых чертах не точны, в других не полны. Постараемся исправить неточные и дополнить по возможности сведения о драгоценной рукописи, которая, переходя из одной библиотеки в другую, наконец, сделалась жертвой московского пожара в 1812 г., испепелившего, как известно, множество и других драгоценных памятников русской письменности.

Неточно то сведение, будто бы Троицкий список Несторовой летописи был найден им в библиотеке Троицкой Лавры. Когда Карамзин впервые познакомился с этим списком, он находился уже не в библиотеке Троицкой Лавры, а в библиотеке бывшей Троицкой семинарии, помещавшейся в зданиях Лавры, внутри монастыря. Он поступил из лаврского книгохранилища в Троицкую семинарскую библиотеку еще в 1747 году, при архимандрите Лавры преосвященном Арсении II Могилянском, в числе других 211 рукописей, взятых для образования библиотеки вновь учрежденной Троицкой семинарии. В рукописном реестре, составленном тогда отобранным для семинарии рукописям, летописец этот значится так: «Рукопись в десть (в лист) № 230. Летописец писан на телятине». Так как в том же самом реестре относительно уцелевших досеяв пергаменных рукописей сказано: «писан на хартии», то из этого и приходится заключить, что составитель реестра (тогдашний книгохранитель Лавры) об одном лишь Троицком списке Несторовой летописи выразился столь отменно: «писан на телятине» не по незнанию, как назвать пергаменную рукопись, а собственно потому, что он был писан на пергаменте столь грубом и не похожем на пергамент других рукописей, что он усумнился приписать ему отечественное, а не заграничное происхождение. А это обстоятельство в связи с другими известными нам подробностями (см. ниже) относительно той же рукописи наводит нас на мысль, что и определение времени написания оной в вышеприведенной заметке отнесено неверно к столь позднему времени, т. е. к XV столетию. ...Если усвоять этому списку даже местное происхождение (т. е. считать его писанным в Троицком монастыре), то и тогда вероятно будет отнести его написание к XIV, а пе к XV веку, но есть причины, о которых скажем ниже, отнести написание его и к XIII веку.

В первоначальной библиотечной описи Троицкой семинарии, описи, которая была упразднена (по случаю составления новой в 1781 году), рассматриваемая нами рукопись записана так же, как и в монастырском сдаточном реестре: «№ 210. Летописец писан на телятине», и против сего на полях: «См. дело под № 4 1779 года». Не зная, сохранилось ли это дело и в чем оно состоит, легко однако ж догадаться, что рукопись эта, в числе других исторического содержания, была уже в то время вытребована из семинарской библиотеки, вероятно, в Академию Наук, а что вытребована лишь на время, это доказывает дальнейшая судьба ее. [20]

Во второй семинарской библиотечной описи, составленной в 1781 году и упраздненной, по случаю составления новой лишь в 1826 году, рукопись эта описана уже обстоятельнее, а именно: «Рукопись в лист № 37. Летописец российского княжения от Кия до убиения Святополком Бориса и Глеба (след, до 1050 года) ⁴. На конце находится указ (грамота) Всеволода Мстиславича (†1138) о получении руги церковникам Ивана Великого, что на Петрятине (улице или дворе)». В этом описании, несмотря на его краткость, мы имеем достаточное сведение для того, чтобы оцепить меру потери, которую причинила русской старине погибель этой рукописи в московском пожаре 1812 года... Находившаяся в прибавлении к неполному списку Несторовой летописи грамота Всеволода Мстиславича (1117-1138) ведет к заключению, что и летописец этот писан не в Троицкой Лавре, а где-нибудь на севере, может быть в самом Новгороде, и занесен в Лавру кем-либо из переселенцев в оную из северных монастырей, всего вероятнее иноками соловецкими, которые поступали в нее в начале XVI столетия из Соловецкого монастыря. Известно, что грубость пергамента указывает на его древность. На ту же мысль наводит и самая неполнота списка и единственное прибавление к летописи: «В. кн. грамота 1117-1138». Все это, взятое в совокупности с тем обстоятельством, что в книгохранилище Троицкой Лавры были, и есть еще ныне, пергаментные рукописи XIII столетия, позволяет с достаточной вероятностью заключить, что и сгоревший экземпляр Несторовой летописи относится к XIII-XIV в.в., а не к XVI веку, в коем пергамент был столь добротен, что библиотекарь Лавры (родом малоросс) не назвал бы его для отличия от других харатейных рукописей XII и XIV вв. известных доныне, «писанным на телятине», т. е. на грубом и невылощенном пергаменте XIII или начала XIV века.

Леонид подтвердил свои ошибочные позиции и позднее. В книге о рукописях Троицкой Лавры ⁵ он делает такое примечание: «В числе 211 № № славянских рукописей, поступивших в 1747 году из лаврского книгохранилища в библиотеку Троицкой духовной семинарии, рукописей, писаных на пергамине значится всего 9 № № . Одна из них, а именно: «Летописец (Летопись Несторова, доведенная до убиения Святополком князей Бориса и Глеба в 1050 году) писан на телятине», будучи взята для ученых занятий в Общество Истории и Древностей Российских, что при Московском университете, в 1812 году сгорела вместе с библиотекой сего Общества». Ко всем высказываниям Леонида, наряду с некоторыми верными сведениями, примешана достаточная доля сомнительных соображений, поспешных выводов и решительно неверных положений.

Леонид прав, когда говорит о передаче в библиотеку Троицкой лаврской семинарии вместе с другими рукописями в 1747 году также и «писанного на телятине» летописца под № 230, разумея под ним Троицкую пергаменную летопись; верно также, что под № 210 в первоначальной библиотечной описи Троицкой семинарии, упраздненной в 1781 году, обозначена эта рукопись. Но Леонид не пытался узнать, что значит поставленная на полях пометка: «См. дело под № 4 1779 года», и по-настоящему с этим делом ознакомиться. Он делает вывод, что рукопись «...была уже в то время (т. е. в 1779 г.) вытребована из семинарской библиотеки, вероятно, в Академию наук». На самом деле Троицкая летопись «в то время» была отправлена в Москву в Синодальную типографию к ее директору Афанасию Йельскому (об этом ниже).

За первой ошибкой последовала вторая. Леонид, говоря о новой описи библиотеки Троицкой семинарии 1781 года, переносит на пергаменную [21] Троицкую летопись все признаки Троицкой летописи бумажной, именно МДА № 69, и дает описание этой последней, при том ошибаясь как относительно даты конечного года бумажного летописца (убиение Бориса и Глеба им отнесено к 1050 году), так и относительно его состава, говоря об «единственном прибавлении» — грамоте Всеволода Мстиславича (в МДА № 69 не одно, а четыре прибавления).

Леонид должен был знать, что у А. X. Востокова в «Описании Румянцевского музеума» под № 247 дана ясная характеристика снятой для Румянцева копии с Троицкой бумажной рукописи. Ему, конечно, были известны труды ректора Московской духовной академии С. К. Смирнова по истории Троицкой лаврской семинарии и по истории Московской духовной академии, вышедшие еще до написания Леонидом статьи в «Чтениях» («История Троицкой лаврской семинарии» вышла в 1867 г., а «История Московской духовной академии» — позднее, в 1879 г.), причем в обеих этих книгах С. Смирнова история двух троицких летописцев освещена в достаточной степени.

Леониду, безусловно, была знакома терминология описей книгохранилища Троицкого монастыря (рукописи ТСЛ № 822 и 823), где встречается краткое описание обеих рукописей. В них почти все пергаменные рукописи, обозначенные «писанными на телятине», сгруппированы вместе, одна за другой, под № 623-655 (исключение — № 637 и 653 — «писаны на бумаге») и № 651 (бумага и «телятина»). Под № 628 как раз и отмечен пергаменный летописец. Пергаменные или харатейные рукописи под № 8, 719 и 910 отмечены особо, как принадлежавшие игумену Никону. Бумажные рукописи в этих описях указываются обычно как писанные на бумаге или же остаются без пометки об их материале, а просто обозначаются «писменные». Троицкая бумажная летопись значится в описи 1729 г. под № 1042.

Несколько странным является, наконец, и то, что Леонид как будто не знал о напечатанной в первой книге «Русских достопамятностей» (1815 г.) грамоте князя Всеволода Мстиславича (она была перепечатана в «Дополнениях к актам историческим», под № 3 в 1843 году), а в предваряющей грамоту вводной статье рукопись называется просто «книга» и не упомянуто, что она «харатейная», или «писанная на телятине», хотя перечислены все добавочные статьи этой рукописи. О других предположениях и выводах Леонида просто не следует и говорить. Их очевидная ошибочность (если не сказать больше) будет видна из дальнейшего изложения истории пергаменной Троицкой летописи.

Впервые с пергаменным списком Троицкой летописи мы встречаемся в описях книгохранилища Троицкого монастыря за 1723 и 1729 год (№ 822 и 823). В основном обе эти описи совпадают, разница между ними лишь та, что опись 1729 года несколько полнее, так как содержит в конце перечисление рукописей и печатных книг, по каким-либо причинам не вошедших в опись 1723 года, да некоторый дополнительный материал актового характера.

В обеих описях под одним и том же номером («главой»), именно 628, встречаем пергаменную рукопись, обозначенную одинаково: «628. Книга летописец в десть писана на телятине».

Ни в Описи Троицкого монастыря 1641 года, ни в списке книг степенных монастырей, вытребованных в Москву при Никоне «для книжного исправления» ⁶, упоминания о пергаменном летописце не встречается; его в то время еще не было в монастырском книгохранилище. Опись Лавры 1641 года обстоятельна, порою до мелочей, во всех своих разделах и, в частности, в подробном перечислении книжного и рукописного богатства. В описи 1654 г. также с достаточной тщательностью отмечены все рукописи, присланные не только из Троице-Сергиева, но и других [22] монастырей. Отмечены и особенно ценные рукописи, например «свертки на деревце» основателя монастыря Сергия Радонежского и рукописи, принадлежавшие лично ему и его преемнику — игумену Никону, а также личные рукописи Кирилла Белозерского, Иосифа Волоцкого. Среди богатого летописного наследия Троицкой обители мы, однако, не встречаем в описи времени патриарха Никона нашего пергаменного летописца. А из Лавры были посланы все имеющиеся к тому времени летописцы (всего 13) и некоторые рукописи исторического содержания. Правда, они оказались ненужными непосредственно для исправления книг и отмечены на полях описи киноварным значком — запятой.

За время от середины XVII до 20-х годов XVIII века в лаврское книгохранилище поступило большое количество рукописей (как пергаменных, так и бумажных) и печатных книг; больше чем их было до патриарха Никона. Тогда прибыли в библиотеку монастыря такие, например, рукописи, как ростовское, житие Нифонта 1222 г., пергаменный сборник XII в., Временник Георгия Амартола XIII в., Златая цепь XIV в., Мерило праведное XIV в., Палея коломенская 1409 г. и др. Тогда же поступил в книгохранилище Лавры и Троицкий пергаменный летописец.

В начале XVIII века, когда по распоряжению Петра I были вытребованы из Лавры летописцы для их печатания, пергаменной рукописи в Сергиевом монастыре по было и никаких следов о присылке в Москву именно этой рукописи летописца мы не находим. Из Лавры были взяты три летописца: Семена Киселева (ныне Синод. № 152), Симона Шубина (ныне Синод. № 645) и Никоновский свод, оказавшийся впоследствии в собрании Оболенского (теперь в Центральном государственном архиве древних актов, собрание Оболенского, № 161). Значит, до самого начала XVIII в. Троицкая пергаменная летопись еще пе находилась в Сергиевом монастыре, и мы встречаемся с ней лишь в 1723 г.

Таким образом, Троицкая летопись могла поступить в лаврское книгохранилище в период примерно от 1705 до 1723 года.

Дальнейшая ее история должна прослеживаться по документам, хранившимся в архиве Троицкой лаврской семинарии, перешедшем в библиотеку Московской духовной академии после 1814 года. Но так как архив Московской духовной академии, находящийся в настоящее время в рукописном отделе Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, до сих пор еще не обработан и содержание его неизвестно, то приходится опираться на те достаточно подробные сведения, которые содержатся в «Истории Троицкой лаврской семинарии», написанной ректором Московской духовной академии С. К. Смирновым и почерпнуты непосредственно из подлинных документов.

В 1762 г. после коронации Екатерина II была в Троицкой лавре. Заинтересовавшись сокровищами лаврской и семинарской библиотек, она подробно ознакомилась с ними по предоставленным ей каталогам. Спустя некоторое время, в 1768 г., генерал-прокурор Сената князь Вяземский от имени императрицы писал митрополиту Платону (тогда еще архимандриту Лавры): «так как через разные уведомления открывается, что о некоторых в России дворянских в разных годах выездах есть сведения в архиве Троице-Сергиевой лавры, то выправиться с оным архивом, и когда что сыщется, об оном сообщить». Платон приказал ректору семинарии Иллариону и префекту М. И. Ильинскому отыскать книги требуемого содержания и список их, с кратким содержанием каждой, представить ему лично. В семинарской и лаврской библиотеках были выбраны шесть рукописей, беловой реестр которых послан Платону. В делах Троицкой семинарии сохранился и черновой список, написанный префектом М. И. Ильинским. Как раз в нем встречаем (после описей 1723 и 1729 гг.) пергаменный летописец, поступивший в библиотеку семинарии в 1747 г. и обозначенный позднее в семинарском каталоге 1762 г. [23]

Так же, как и в сдаточном реестре, «летописец в лист, писан на телятине». В черновом реестре рукопись была помечена М. И. Ильинским так: «Летописец российской, в малый лист, писан на пергамене самым древним уставным письмом. Начинается от Рурика и продолжается до княжения великого князя Василия Дмитриевича, на 371 листе». Как раз эта статья, обозначающая Троицкий пергаменный летописец, была зачеркнута рукою самого префекта М. И. Ильинского. Летописец не попал в беловой реестр выбранных рукописей и остался в библиотеке семинарии.

Прошло около 10 лет и в 1778 г. императрица Екатерина через оберпрокурора Синода Акчурина дала приказ, «чтоб Троицкия Лавры и других знаменитых монастырей в библиотеках справиться не сыщется ли где касающихся до Российской империи достойных примечания летописцев и буде где найдутся, то б оные напечатать».

Платон распорядился, чтобы ректор семинарии Аполлос и библиотекарь Гедеон составили список летописцев. Они сочли достойными внимания семь рукописей из семинарской библиотеки. В числе этих семи рукописей под номером третьим значится и пергаменный летописец, к сожалению, очень кратко описанный (не так, как прочие шесть рукописей, содержание которых обозначено подробно), а именно: «Летописец со времени Рурика полнейший и обстоятельнейший, писаный на пергамене в лист, кончится нашествием на Москву Едигея князя ординского при князе Василие Дмитриевиче». В феврале 1779 г. все обозначенные в списке семь рукописей были посланы Платону. Платон передал их директору Московской Синодальной типографии Афанасию Польскому.

Вот тогда-то, когда Московская (синодальная типография занята была изданием летописцев, Троицкая пергаменная рукопись привлекла внимание ученых, и в частности Г. Ф. Миллера, сверявшего ее текст с текстом напечатанной Радзивиловской летописи.

В 1791 г. снова последовало распоряжение Синода от имени Екатерины с требованием присылки из Троицкой Лавры и семинарии рукописей с историческими сведениями о России. Начальством семинарии были выбраны 13 рукописей и посланы в Синод, в Петербург. В числе их Троицкой пергаменной не было. Но в конце того же 1791 г. Синодом было повторено распоряжение о присылке всех без изъятия рукописей, касающихся русской истории. Ректор семинарии Мефодий представил Платону еще восемь рукописей и присоединил для сведения также реестр о книгах, отосланных в 1779 г. в Синодальную типографию Польскому. В этом списке назван и пергаменный летописец, причем о шести рукописях отмечено, что они возвращены в семинарию, а относительно пергаменного летописца ничего не сказано; ясно, что в конце 1791 г. Троицкий летописец был еще у Пельского. Поэтому в описи 1781 г. этот летописец и не мог быть записан.

Таким образом, пергаменная Троицкая летопись не была послана в Петербург (впоследствии все посланные туда рукописи вернулись обратно в Лавру). Через некоторое время она из Синодальной типографии была возвращена в библиотеку лаврской семинарии.

Летописец находился в Троицкой семинарии до 1804 г., здесь и «нашел» его H. М. Карамзин. 24 мая он взял для своих научных работ из библиотеки семинарии семь рукописей и в числе их «летописец русский в лист на пергамене, в кожаном переплете». А 6 июня того же 1804 г. последовал указ Синода на имя Платона, в силу которого требовалось доставлять новоучрежденному Обществу истории и древностей Российских при Московском университете «оригинальные русские летописи и хронографы, имеющиеся и в Троицкой Лавре». Общество потребовало список рукописей, и ему был таковой послан с перечислением 21 рукописи, в том числе и семи бывших у Карамзина. В октябре 1805 г. Общество снова повторило свое требование о присылке ему всех рукописей, [24] числящихся в списке, в том числе и находящихся у Карамзина. Завязалась переписка с Карамзиным о возвращении рукописей. Карамзин в письме на имя ректора семинарии Евграфа от 25 октября 1805 г. просил оставить ему на некоторое время пять рукописей, в которых он «имел еще крайнюю нужду», и возвращал две «Хронограф или летописец русский в лист» (теперь Троиц. II № 346) и «Летописец российских царей в четвертку» (Ермолинская летопись, ГБЛ, Муз. № 8665).

Платон, ознакомившись с содержанием письма Карамзина, распорядился «потерпеть и оставить на нужное время у г. Карамзина невозвращенные им рукописи, по его прошению».

Троицкий пергаменный летописец был оставлен на некоторое время у Карамзина, который, использовав, возвратил его в семинарию. Семинарское начальство передало летописец в Общество истории и древностей российских, где он, видимо, сгорел во время пожара 1812 года.

Таким образом, можно прийти к следующим выводам: а) пергаменный Троицкий летописец представлял собой книгу, заключенную в кожаный переплет, и находился в хорошем состоянии; б) текст помещен на 371 листе; в) написан отчетливым уставным письмом; г) размер летописца «в малый лист»; д) период времени, охваченный им, начинался с повествования об образовании Русского государства и оканчивался рассказом о нашествии на Москву Едигея в 1408 году; е) никаких добавочных статей ни в начале, ни в конце Троицкого пергаменного летописца не было.

Статья о нашествии Едигея на Москву в 1408 г. свидетельствует о том, что составитель летописца или сам был непосредственным очевидцем, или же свой рассказ построил со слов лица, бывшего в то время в Москве и наблюдавшего все происходящие события.

Однако не только та часть летописца, которую М. Приселков в своем издании реконструированного текста считает последней, четвертой, т. е. изложение событий 1391-1408 гг., насыщена живым интересом современности: в предшествующей третьей части, особенно в ее конце, также заметно чувствуется, что составитель летописных статей хорошо знал события последних тридцати — сорока годов XIV в., и в некоторых случаях был, вероятно, сам их участником.

Под 6913 г. после заметки о возвращении 1 января на Москву из Киева митрополита Киприана содержится сообщение: «и потом со две неделе минуло, преставися архимандрит Дорофей печатник добрый наш старец» ⁷. Этот же Дорофей печатник, архимандрит Спасо-Преображенского монастыря, сопровождал Михаила (Митяя) в его поездке в Константинополь на поставление в московские митрополиты (статья под 6885 годом, стр. 411). Как видно, Дорофей входил в среду, близкую к составителю летописи: он был «наш добрый старей».

Обращает на себя внимание большой интерес составителя летописи к епископу смоленскому Михаилу, также бывшему в Царьграде и входившему в среду лиц, составлявших окружение митрополита Киприана. Этот интерес сказался в том, что имя этого смоленского епископа упоминается не однажды: в 6896 году митрополит Пимен «поиде во Царьгород и поя с собою Михаила, епископа смоленского», в 6898 году митрополит Киприан прибыл «изо Царя-города на Русь», а вместе с ним в составе свиты митрополита был «Михаило епископ смоленский», в мае 6910 года «преставися Михаило владыка смоленский быв в епископстве лет 19 и положен бысть у Троицы в Сергиеве монастыре близ гроба старцева» ⁸. Михаил упоминается и в других летописных статьях, не отмеченных Карамзиным в выписках из Троицкой летописи, но безусловно в ней находящихся: в 6891 г. Михаил был поставлен епископом Смоленска [25] митрополитом Пименом; в 6896 году Михаил «литургисал» с митрополитом Пименом при поставлении в Новгород архиепископа Иоанна ⁹. В первой Новгородской летописи младшего извода назван не Михаил, а Даниил ¹⁰, что едва ли правильно: Даниил в этот год был епископом уже не смоленским, а звенигородским и жил в Москве. Поэтому вряд ли он принимал участие в хиротонии архиепископа Иоанна. В 6898 году Михаил вместе с двумя греческими митрополитами — Матвеем Адрианопольским и Никандром Ганским сопровождал (вероятно, не только как знающий греческий язык) мирополита Киприана в Тверь по зову князя Михаила Александровича и, конечно, принимал участие в суде над епископом Твери Евфимием Висленем. В 6905 г. Михаил Смоленский «приеха из Киева на Москву» 7 октября вместе с митрополитом Киприаном, который был в Литве у Витовта и совершил объезд западной части своей митрополии ¹¹. Очевидно, Михаил Смоленский также входил в круг лиц. которые были причастны к летописному делу.

Вместе с тем, понятным становится внимание, которое уделяется Троицкой летописью смоленской кафедре. Предшественник Михаила — Даниил был поставлен на кафедру еще митрополитом Алексеем. Он принимал участие в хиротонии митрополитом Пименом епископа Саввы на Саранскую кафедру в 6890 году. Даниил, может быть, совместно с митрополитом Пименом ставил Иоанна «архиепископом Великому Новгороду», он же в 6897 году хоронил Дмитрия Донского, а в 6905, в марте, умер и был похоронен в Пудовом монастыре ¹². Как видно, значительную часть своего епископского служения Даниил провел не в Смоленске, а в Москве, называясь звенигородским владыкой и поэтому в (Смоленск был поставлен Михаил. Однако последний также больше находился не в Смоленске, а в Москве, при митрополии, и поэтому в 6904 году, за шесть лет до его смерти, митрополитом Киприаном был поставлен в Смоленск третий епископ — Иасон.

Из этой же среды, близкой к митрополиту Киприану, вышел и автор статьи 1392 (6900) года. В начале ее Троицкая летопись помещает исключительно резкий отзыв о новгородцах, не встречающийся ни в одном из летописных сводов: «Таков бо есть обычаи новгородцев: часто правают ко князю великому и паки рагозятся. И не чудися тому: бета бо человеци суровы, непокориви упрямчиви непоставни... Кого от князь не нрогневаша, или кто от князь угоди им, аще и великии Александр Ярославич не уноровил им?» ¹³. В статье предшествующего 1391 (6899) года читается довольно-таки выразительный рассказ о том, как реагировали новгородцы на «учение» Киприана относительно суда: «Они же не приаша и затыкающи уши своя, непокорьствомъ, акы аспиды глухы, затыкающи уши свои, и же не слышати гласа, обавающаго от премудра обавника обаваема... И поиде митрополит из града, не благослови их епископа и самех новогородцев. Того же лета на зиму бысть в новгородцев мор велик» ¹⁴.

В Новгородской первой летописи младшего извода сказано: «И Новгород слова его не прияше, а грамоте не подраша, и митрополит поиха из Новагорода, а на Новгород велико нелюбие держа» ¹⁵. Мор в Новгороде был, по свидетельству новгородских летописей, еще до приезда Киприана. Вполне понятной становится та оценка новгородцев, которая дана в [26] Троицкой летописи. Как видно, редактором (составителем) Троицкой летописи было лицо духовного звания.

Приведя выписку из Троицкой летописи о смерти 25 сентября 1391 года Сергия Радонежского, Карамзин добавляет: «Следует в Троицкой летописи похвала святому Сергию листах на 20; нет ничего исторического: один набор слов, иногда забавный». Безо всякого сомнения можно утверждать, что включение в летописную статью такой большой, в 20 листов, похвалы святому Сергию, особенно близкому сердцу москвича, следует отнести на долю участия в летописании лица, стоящего в ближайших связях с кафедрою московского митрополита.

Косвенное подтверждение можно усматривать в том обстоятельстве, что сравнительно с Симеоновской и Воскресенской летописями даты событий за последние 25-30 лет летописного изложения в подавляющем количестве случаев указываются в Троицкой с прибавлением не только сведений церковного календаря с обозначением памяти святых или праздника, но и дня недели. И примечательно, что даты обычно указываются очень точно, как будто со справкой по календарю. Лишь в последних записях летописца изредка оказываются неточности. В начале статьи 6915 года читаем: «по Троицыне дни в четверг мая 20 Литва взяша Одоев», тогда как в 1407 (6915) году двадцатое мая приходилось не на четверг, а на пятницу; здесь или день недели указан неточно, или число (следовало бы 19). Следующее событие этого года отмечено правильно: «июня в 7, во вторник преставися княгини великая Овдотья Дмитриевая». Неточно указание под 6933 годом: «июня в 4 день, в четверг»; надо — в пятницу или — в 3 день ¹⁶.

Возможно, что это отступление и путаница в датах — свидетельство участия в составлении последних статей уже не того лица, которое составляло все предшествующие. Как и в предыдущих своих частях, Троицкая летопись и на последнем, четвертом отрезке текста не замыкается в кругу исключительно московских событий: она отражает события новгородские, ростовские, рязанские, смоленские и других русских областей, а иногда также западной части митрополии.

До 1390 г. можно проследить тесную связь Троицкой летописи с Симеоновской; позднейшее повествование уже не укладывается в рамки Симеоновской, а также Воскресенской летописей. Кроме сведений, содержащихся в них, Троицкая летопись содержит такие источники, которых в них нет. Анализ четвертой части Троицкой летописи приводит к выводу, что летопись составлялась в том кругу, который мог отразить события, происходящие на всей территории, подвластной московской кафедре. Иными словами, это был митрополичий свод, в создании которого митрополит Киприан занимал руководящую роль, хотя в самом составлении отдельных статей (за исключением прощальной грамоты) он непосредственно не участвовал.

Составитель летописца пользовался не только сведениями, почерпнутыми из современных ему летописных памятников. Его ссылка в статье 6900 года: «И аще хощеши распытовати, разгни книгу Летописец великий русский, и прочти от великаго Ярослава и до сего князя нынешняго» дает понять, что в числе источников Троицкой летописи был такой свод, который начинался с первых годов существования Русского государства и продолжался до времени Василия Дмитриевича. В составе этого «Великого летописца русского» была «Повесть временных лет», начинавшая его. Правда, редакция «Повести» и продолжение ее до 1206 г. не является в Троицкой летописи точным следованием Лаврентьевской летописи, некоторые чтения хорошо объясняются текстом Радзивиловской. Дальнейшее изложение событий, включенных в Троицкую летопись из [27] «Великого летописца русского», обнаруживает, что он подвергся определенной редакции, произведенной ко времени создания Троицкого свода не где-нибудь, а в кругу лиц, причастных к московской кафедре ¹⁷.

К какому же времени можно отнести написание исчезнувшего Троицкого летописца? М. Д. Приселков во «Введении» к изданию летописи пишет: «Время написания подлинной рукописи Троицкой летописи можно определить, с одной стороны, окончанием ее изложения на 1408 г., с другой стороны, — появлением около 1413 г. ее тверской переработки. Но такое определение относилось бы к оригиналу Троицкой летописи, который мог и не быть нашею рукописью. Надо, однако, думать, что рукопись Троицкой летописи, сгоревшая в 1812 г., была, если не оригиналом Троицкой, то копией, весьма близкою по времени к указанным выше годам. За это говорит прежде всего материал рукописи — она харатейная. Современная палеография считала бы для начала XV в. одинаково возможным написание и на харатейном материале, и на бумажном. Но для половины XV в. и более позднего времени этот харатейный материал был бы для летописных текстов явлением редким» ¹⁸.

Очевидно, исходя из соображений М. Д. Приселкова, следовало бы считать временем написания Троицкого летописца примерно 10-20-е годы XV века.

Точнее определить время написания Троицкого пергаменного летописца в настоящих условиях едва ли возможно. Однако это не может влиять на решение основного вопроса о времени создания самого летописного свода, содержащегося в Троицкой летописи: свод мог появиться только вскоре после Едигеева нашествия на Москву 1408 года.

Следы Троицкого пергаменного летописца встречаем не только в отдельных местах Московского свода. Заметное его влияние можно проследить на тексте так называемого Владимирского летописца в рукописи XVI века Синодального собрания ГИМ № 793 ¹⁹, причем в качестве непосредственного источника. Составитель Владимирского летописца использовал несколько дошедших до него летописных сводов не всегда, правда, умело и удачно сокращая и дополняя их. Редакция Троицкого Летописца проступает во Владимирском с самых первых страниц, иногда в сравнительно больших отрезках, и продолжается почти до конца текста. Не приводя случаев совпадений, отмеченных М. Н. Тихомировым, укажем на одно место. Под 1368 годом (6876) в Троицкой пергаменной летописи после подробного известия о походе Ольгерда на Москву сказано: «се же зло сътворися за наши грехы, а преже того толь велико зло Москве от Литвы не бывало в Руси, аще и от Татар бывало. От Федорчюковы рати до Олгердовы лет 41» ²⁰. Подобная заметка, именно с упоминанием о Федорчуковой рати, встречается лишь в тех летописных сводах, которые тесно связаны с Троицкой пергаменной летописью (Симеонов., Рогожек.). Владимирский летописец в статье под 1369 (6877) годом как раз приводит эту характерную для Троицкой летописи концовку известия о нашествии Ольгерда на Москву (л. 194 об.).

Как видно, в середине XV в. во Владимире, или в Белозерском крае, можно было встретить копию свода, содержащегося в Троицком пергаменном летописце. В числе прочих летописных сводов эта копия Троицкой пергаменной рукописи была использована составителем Владимирского летописца в его сводной работе.

Комментарии

1.Симеоновская летопись. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ), т. XVIII. СПб., 1913. М. Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста. M.-Л., 1950.

2. ПСРЛ, том I, 1927, предисловие.

3. «Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете», 1880, апрель-июнь, кн. II, стр. 47-50.

4. Замечание в скобках принадлежит Леониду.

5. Сведение о славянских рукописях, поступивших из книгохранилища Ст.-Троицкой Сергиевой Лавры в библиотеку Троицкой духовной семинарии в 1747 году. М., 1887, стр. 1.

6. См. Собрание Государственного исторического музея, Синод, № 205.

7. М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 460.

8. Там же, стр. 433, 435, 455

9. Там же, стр. 427, 433.

10. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.- Л., 1950. стр. 382

11. М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 437, 448, 447.

12. Там же, стр. 425, 434, 447.

13. Там же, стр. 438, 439.

14. Там же, стр. 438. Статья эта Карамзиным в выписках из Троицкой летописи не указана; у Приселкова приведена по Симеоновской летописи.

15. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, стр. 385.

16. М. Д. Приселков. Указ, соч., стр. 465, 445.

17. М. Д. Приселков. История русского летописания XI-XVI вв. Л.,1940, стр. 135-140.

18. М. Д. Приселков. Троицкая летопись, стр. 47.

19. Подробное описание см.: М. H. Тиxомиров. Летописные памятники б. Синодального (патриаршего) собрания. «Исторические записки», кн. 13, 1942.

20. М. Д. Приселков. Троицкая летопись, стр. 388.