СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

К ИСТОРИИ ДРЕВНЕРУССКОГО ПРАВА XIII-XIV веков

В недавно опубликованном академиком М. Н. Тихомировым интереснейшем древнерусском юридическом сборнике, известном под названием «Мерила праведного» ¹, наше внимание привлекла одна из статей.

Она носит колоритное название «О уставленьи татьбы», регламентирует порядок подсудности татя, пойманного с украденными вещами далеко от места совершения кражи, и имеет, на наш взгляд, прямое отношение к древнерусскому праву, несмотря на то, что расположена непосредственно в составе одного из греческих памятников, переведенных на славянский язык.

Дело в том, что статья «О уставленьи татьбы», как и другая — «О обрученьихъ», — расположена в рукописи на развороте листов 188 об.-189 и представляет собой инородную вставку в текст выборки статей из греческой Эклоги, носящей в славянском переводе название «Леона и Константина верная царя».

Текст обеих интересующих нас статей идет сразу же после. довольно известного и по Эклоге, и по «Градским законам» постановления «О разделении корысти». Однако это постановление в составе текста «Леона и Константина верная царя» имеет необычно малый размер и производит впечатление внезапно обрывающегося («Умъ свои имети и молбу и съ светомь творити брань»). Кроме того, обращает на себя внимание и резкое различие в почерках: статьи «О уставленьи татьбы» и «О обрученьихъ» написаны явно особым почерком, заметно выделяющимся на фоне другого, основного почерка.

Выяснению всех этих обстоятельств помогает изучение других списков Мерила Праведного. Прежде всего, это Синодальный II и Синодальный III списки Мерила от начала и конца XVI в., которые, по мнению М. Н. Тихомирова, происходят от общего с Троицким списком протографа и поэтому почти во всем имеют с ним буквальное сходство ². Как и следовало предполагать, эти списки Мерила Праведного не имеют отмеченной нами вставки. Здесь есть лишь текст, продолжающий статью «О разделении корысти», и одна небольшая статья «О боех волных». По количеству знаков этот текст должен был бы занять в Троицком списке ровно две страницы. [56] Следовательно, в протографе Троицкого списка Мерила, который, очевидно, был такого же размера, как и Троицкий список, был дефект. Вероятно, выпал лист. Этим, собственно, и объясняется пропуск текста.

Однако переписчики Троицкого Мерила, несомненно, знали об утрате листа и, очевидно, надеялись восполнить ее, так как почти две страницы рукописи (лл. 188 об.-189) были оставлены чистыми и лишь с последней строки л. 189 продолжалась основная работа; появился текст заголовка: «Глава 5. О ударившемь кого мечемь». Впоследствии, а может быть, и вскоре после того, как весь текст рукописи был готов, обе пропущенные страницы за неимением утраченного материала были заполнены другим текстом, уже не имевшим никакого отношения к основному. Этот пропуск заполнялся в два приема, но одной и той же рукой. Сначала была заполнена первая страница (л. 188 об.), где довольно разгонисто, с тем расчетом, чтобы текст заполнил всю страницу, была изложена интересующая нас статья «О уставленьи татьбы». Наконец, во вторую очередь писец заполнил вторую страницу, где он стремился писать более убористо, чтобы уложиться на оставшемся пространстве.

Почерк этой вставки, так же как и почерки всей рукописи, имеет все признаки XIV в., а может быть, и второй его половины («ж» — без верха, «Ъ1», «е» — якорное, «ѥ», с перекладиной высоко вверху и т. п.).

Итак, можно считать доказанным, что интересующая нас статья «О уставленьи татьбы» является вставкой и не имеет непосредственного отношения к составу статей Мерила Праведного. Это обстоятельство в свою очередь заставляет задуматься над происхождением обеих статей вставки. Что касается статьи «О обрученьихъ», не представляющей какого- либо интереса, вопрос решается сравнительно легко, поскольку она является краткой выборкой из церковных постановлений о браках и прелюбодеяниях, которые в изобилии встречаются в Кормчих книгах. Впрочем, сама статья имеет конкретные отсылки к посланию Василия Великого епископу иконийскому Амфилохию, а также к пятой главе постановлений «великого святого собора».

Что же касается статьи «О уставленьи татьбы», то она не имеет себе подобных ни в составе самой выборки из Эклоги, носящей название «Леона и Константина верная царя», ни в «Градских законах», где постановления о татях не редкость, ни в постановлениях соборов. Не встречается она и в Кормчих книгах различных редакций.

Отсутствие подобного или аналогичного по характеру постановления в греческих памятниках, переведенных на славянский язык, означает, что статья «О уставленьи татьбы» — вероятнее всего, произведение древнерусской юридической мысли.

В правильности этого вывода убеждает нас и ближайшее знакомство с текстом статьи. Прежде всего, обращает на себя внимание оригинальный стиль изложения этого постановления, который довольно резко отличается от манеры изложения греческих переводных узаконений, в том числе и выборки из Эклоги и «Градских законов». Особенно интересна заключительная часть: «Се же оуправленье да держиться всякому властелю и градьскому и весьскому». Эта концовка живо напоминает нам стиль Русской Правды с ее заголовками («А се покони вирнии были при Ярославе», «А се мостнику оуроци» и т. п.) и, особенно, концовками («то ти урок Ярославль», «то ти оуроци смердомъ, оже платять князю продажю» и т. п.). Выражение «от лица же татьбы дадут достоиное тои вси властелю» находит себе аналогию в известной статье Краткой Правды: «да аще будеть обидя не вдал будеть, достоино ему свои скот» ³.

Надо сказать, что и язык разбираемого постановления очень близок [57] языку Русской Правды, так как здесь встречаются такие древние термины, как «лице» в значение поличного, «продажа» в значении штрафа, «мука» и т. п. Встречаются здесь и слова, сравнительно редко употребляющиеся в русских памятниках («страна», «властель», «приставник»). Причем некоторые термины статьи «О уставленьи татьбы» отличаются известной неопределенностью. Таково, например, сопоставление термина «страна» в значении «земля» или «область» с термином «весь», употребленным, вероятно, в том же значении. Термин «властель» обозначает здесь не только «волостеля», т. е. правителя какой-либо волости, но и «наместника». Именно поэтому в заключении текста говорится о «градьском властеле» и «весьском» (в значении сельский, волостной).

Подобное употребление терминов «властель» и «волостель» известно некоторым русским источникам XIII — XV вв. Так, например, в Псковской Судной грамоте встречается «властель» в значении правителя волости ⁴. В одном из списков договора Смоленска с Ригою и Готским берегом 1229 г. употреблен термин «волостелеве» в общем значении управителей земель, т. е. здесь объединены понятия «волостель» и «наместник» ⁵. Наконец, в таком же значении термин «властель» приведен И. И. Срезневским из послания митрополита Киприана игумену Афонасию от 1390 г. («тогда же потреба и к княземъ ходити и властелемъ, и судище искати») ⁶.

Все эти особенности терминологии статьи «О уставленьи татьбы» можно вполне отнести за счет стилизации под общий тон Мерила Праведного, в некоторых своих разделах основанного на древних югославянских переводах. В целом же известная близость этой статьи к Русской Правде является очевидной и позволяет отнести ее происхождение примерно к XIII-XIV вв.

Разбираемое постановление «О уставленьи татьбы» интересно прежде всего как один из примеров подробной и тщательной разработки процесса древнерусского судопроизводства. Ведь по периоду феодальной раздробленности основные источники, связанные с уголовным судопроизводством, — это главным образом договорные княжеские грамоты. Однако в них мы видим лишь установления общего порядка. Так, в частности, в договоре Новгорода с немецкими городами (1262-1263 гг.) есть лишь одна лаконичная формулировка: «где ся тяжя родить тоу ю кончати» ⁷, встречающаяся во многих документах этого периода.

Дошедшие до нас источники XIII-XIV вв. едва намечают различие в принципах подсудности: с одной стороны — в делах о татьбе и татьбе с поличным, с другой — во всех остальных тяжбах. Так, по докончанью великого князя Дмитрия Ивановича с великим князяем Михаилом Александровичем от 1375 г. новгородцы и новоторжцы могут быть судимы только в Новгороде и Торжке, так же как тверичи — только в Твери ⁸. Лишь в конце XIV в. в докончанье Василия Дмитриевича с Михаилом Александровичем от 1396 г. встречается особая оговорка: «а татя и душегупца и розбоиника и грабежника где имуть туть судять» ⁹. Наиболее четкие установления в отношении татьбы с поличным дошли до нас только [58] в документах XV в. Например, в грамоте Новгорода тверскому князю Борису Александровичу от 1446-1447 гг. читаем: «а приведуть тферитина с поличным к новгорочькому посаднику или к новоторжкому, судити его по хрьстному челованью» ¹⁰ .

Было бы неправильным относить разницу между наиболее общими ранними формулировками и подробными юридическими нормами XV в. только за счет развития и совершенствования норм древнерусского права. Быть может, от эпохи XIII-XIV вв. до нашего времени просто не сохранились некоторые немаловажные типы источников юридического характера.

Как известно, в распоряжении исследователей имеются доказательства того, что в это время существовали целые сборники юридического характера, которые дополняли и развивали постановления Русской Правды. Одним из таких сборников является, например, Пушкинский сборник в списке XIV в., возникший на век раньше ¹¹.В составе его дошел до нас наиболее древний список так называемой Пространной редакции Закона Судного людем, чье русское происхождение во второй половине XIII — начале XIV в. с новых, оригинальных позиций обосновал М. Н. Тихомиров ¹². Другим доказательством развития и систематизации правовых норм в этот период является «Митрополичье правосудие», которое одни исследователи датируют XIII-XIV вв., а другие более поздним временем.

К числу подобных юридических руководств, свидетельствующих о высоком уровне развития древнерусского права XIII-XIV вв., вероятно, можно отнести и публикуемую здесь статью «О уставленьи татьбы».

Как уже говорилось выше, сюжет этого постановления посвящен порядку подсудности татя, пойманного с поличным не в той волости, где была совершена кража. По существу постановление очень напоминает одну из статей «Митрополичьего правосудия» об «изнимании» татя с поличным, пойманного в «чужой отчине», для суда «у своего судьи» ¹³. Однако, во-первых, статья «О уставленьи татьбы» гораздо древнее (сравним, например, «лице» и «поличное»), а, во-вторых, центр внимания перенесен здесь на другое.

Дело в том, что эта статья касается моментов, небезынтересных, на наш взгляд, для ранней истории кормлений. Как известно, наиболее ранняя подробная разработка этого вопроса имеется в Двинской уставной грамоте 1397-1398 гг. Однако данный документ запечатлел этап уже начинающегося ограничения произвола кормленщиков. В статье «О уставленьи татьбы» мы, вероятнее всего, имеем документ, касающийся более ранней истории кормлений, когда функции кормленщиков еще только определялись. Эта статья посвящена вопросу взаимоотношений кормленщиков в таком сложном случае, как поимка татя с поличным в чужой волости.

Настоящее сообщение не ставит своей целью сколько-нибудь исчерпывающе дать анализ терминологии и происхождения документа, а рассчитано на то, чтобы привлечь к нему внимание исследователей. [59]

О ОУСТАВЛЕНЬИ ТАТБЫ

(Публикуемый текст XIV в. дается в упрощенной транскрипции с сохранением из числа старых букв лишь «ъ» и «е», так как имется фототипическое издание Мерила Праведного по Троицкому списку.)

Аще будетъ лице татбы коея страны и обрящется во инои вси, от лица же татбы дадуть достоиное тои вси властелю, рекше пошлины. Татьба же и продажа поидеть к первой страны властелю — в ней же бе лице татбы преже было. Тотъ властель ведаеть всю продажю татьбы и приставници его. Иныи же никто тоя страны татю лица продажи не творить.

Аще ли в-ыную страну татба придетъ от тоя страны и властель тоя страны тому татю продажю створить, придеть же первыя страны властель и оувесть продажю. Все проданое и грабленое възвратится к первому. И надъ покрадшимъ татемъ первыи властель волю имать: или продажи достоинъ будеть или муки.

Се же оуправленье да держится всякому властелю и градьскому и весьскому.

Комментарии

1. Мерило Праведное по рукописи XIV века. Издано под наблюдением М. Н. Тихомирова. М., 1961.

2. М. Н. Тихомиров. Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.-Л., 1941, стр. 98-99.

3. Правда Русская, т. I. М.-Л., 1940, стр. 71 (ст. 15).

4. Памятники русского права, вып. 2. М., 1953, стр. 295 (ст. 69: «И всякому властелю за друга не тягатись, опрочь своего орудиа),

5. «Вси волостелеве по Рижьскои земли дали Двину волну». Русско-Ливонские акты, собранные К. Е. Напьерским. СПб., 1868, стр. 420-445 (ст. 36).

6. И. И. Срезневский. Материалы для Словаря древнерусского языка, т. I. СПб., 1893, стб. 271.

7. Грамоты, касающиеся до сношений Северо-Западной России с Ригою и ганзейскими городами в XII, XIII и XIV вв. СПб., 1857; датировка грамоты дана по изданию Грамоты Великого Новгорода и Пскова. — М.-Л., 1949, № 29, стр. 56-57.

8. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.-Л., 1950, стр. 27.

9. Там же, стр. 42.

10. Грамоты Великого Новгорода и Пскова, стр. 37-38.

11. См. М. Н. Тихомиров. Указ, соч, стр. 143-155.

12. Закон Судный людем пространной и сводной редакции. Под ред. акад. М. Н. Тихомирова. М., 1961. Вступ. статья.

13. Памятники русского права, вып. 3. М., 1955, стр. 427. Подобное совпадение свидетельствует о том, что «Митрополичье правосудие», помимо известных нам юридических памятников, основывалось и на целом ряде неизвестных древнерусских источников.