По предположению А. А. Шахматова, редакция патерика 1460 г. не отличалась творческой самостоятельностью и в основном повторяла состав сборника, созданного в первой половине XV в. печерским монахом Иоанном, чье имя часто встречается в оглавлении патерика Кассиановских редакций. Восходя к первоначальной редакции памятника, переработка патерика, выполненная Иоанном, включала «Слово о создании церкви Печерской» Симона, летописное сказание о начале Печерского монастыря, «Житие Феодосия Печерского» (см. Нестор), слова о перенесении его мощей и об оковании гроба святого (последнее из них выделено в особую статью из рассказа об основании Успенской церкви), похвалу Феодосию Печерскому, послания Симона и Поликарпа с рассказами о печерских подвижниках, «Слово о первых черноризцах печерских» с вычленением из него текста об Исакии. Если А. А. Шахматов считал труд К.-«клирошанина» списком с патерика Иоанновской редакции, дополненным рядом летописных статей, то Д. И. Абрамович отводил Иоанну скромную роль участника в редактировании памятника в 1460 г. (см.: Шахматов А. А. Киево-Печерский патерик и Печерская летопись. СПб., 1897, с. 7–8; Абрамович Д. И. Исследование о Киево-Печерском патерике как историко-литературном памятнике. СПб., 1902, с. 67; см. также: Лавровский П. А. Описание семи рукописей имп. С.-Петербургской Публичной библиотеки. — ЧОИДР, 1858, кн. 4, с. 10–11; Истрин В. М. Замечания о составе Толковой палеи. — ИОРЯС, СПб., 1898, т. 3, кн. 2, с. 507–508; Владимиров П. В. Древняя русская литература киевского периода XI–XIII вв. Киев, 1901, с. 195). [117]

Летописные заметки о вписании имени Феодосия Печерского в Синодик, о пострижении Святоши, о видении и смерти Нифонта, архиепископа новгородского, о преставлении Поликарпа, игумена Печерского монастыря, и об избрании на его место попа Василия, помещенные К. в конце патерика, были заимствованы, по мнению А. А. Шахматова, из общего источника — Киевского летописного свода. Ученым была объяснена и причина включения летописного материала в патериковый сборник: заметки о Феодосии и Святоше расширяли фактическую основу житий этих святых; Нифонт и Поликарп, по преданию, были древнейшими собирателями и «списателями» произведений о печерских подвижниках.

В редакторской работе К. видно исследовательское начало: благодаря летописным источникам ему удалось датировать основные этапы монастырской истории, дополнить ее новым материалом, атрибутировать тексты, вошедшие в состав патерика (упоминание имени Нестора в сказании о начале монастыря и в «Слове о перенесении мощей Феодосия Печерского»). Но введение в Печерский патериковый свод в редакции 1460 г. летописных заметок носило несколько искусственный характер и нарушало тематический принцип группировки текстов в сборнике, по которому летописное сообщение о вписании имени Феодосия в Синодик должно было примкнуть к произведениям «феодосьевского» цикла, а текст, содержащий дату пострижения князя Николы Черниговского, войти в патериковое житие Святоши.

Видимо, отсутствие четкого принципа организации патерикового материала в редакции 1460 г. привело к тому, что количество списков Кассиановской первой редакции невелико (см.: ГИМ, собр. Барсова, № 745, 746; собр. Донского монастыря, № 13; ГПБ, Софийское собр., № 1364; собр. Погодина, № 895, 898; ГБЛ, собр. Ундольского, № 389; собр. Гранкова, № 86/24; Гос. архив Горьковской обл., № 36167 2р/П-20) и что через два года К., уже «уставник печерский», создал новую, более полную и в то же время внутренне стройную, редакцию Киево-Печерского патерика.

Долгое время велись споры о принадлежности перу К., автора редакции 1460 г., вставки в Житие Феодосия эпизода, повествующего о посещении святого перед смертью князем Святославом. Д. И. Абрамовичу удалось доказать, что эта вставка была сделана до К., скорее всего во второй половине XII в., когда обострилась борьба между Печерским монастырем и киевской митрополией. Летописные заметки, присоединенные к патерику К. в 1460 г., прошли трудный процесс внедрения в патериковый ансамбль. В списках памятника переходного типа между Кассиановскими редакциями 1460 и 1462 г. они, пополнившись новым текстом — «Посланием Феодосия Печерского князю Изяславу о лытынех», расположены в середине сборника, после «Жития Феодосия Печерского» и похвалы святому (см.: ГИМ, собр. Чудова монастыря, № 17/319). Видимо, К.-редактор напряженно искал новый принцип, регулирующий расположение текстов в сборнике. Основным принципом организации материала в патерике Кассиановской второй редакции стал хронологический. Руководствуясь им, К. помещает летописное известие о внесении имени Феодосия в Синодик за «Словом о перенесении мощей Феодосия Печерского», рассказ о видении и смерти Нифонта Новгородского — до «Послания Симона к Поликарпу», «Слово о первых черноризцах печерских» — за «Похвалою Феодосию Печерскому». Характерной чертой патерика Кассиановской второй редакции является также расположение послания Феодосия о латинской вере и слова о смерти печерского игумена Поликарпа в конце сборника. Кто-то из переписчиков этой редакции патерика, следуя стремлению К. превратить патерик в «монастырскую летопись», ввел в сборник новый текст — рассказ о чуде в Печерском монастыре на пасху 1463 г., что было закреплено в ряде последующих списков и [118] редакций памятника (см.: Центральная науч. б-ка АН УССР, № 386, П/157, л. 215).

Хронологический принцип, положенный в основу редакторской работы К. в 1462 г., виден как в большом — на уровне патерикового ансамбля, так и в малом, например в слове о Нифонте Новгородском, где изменен порядок следования частей: вначале повествуется о прибытии Нифонта в Киево-Печерский монастырь в ожидании нового митрополита из Константинополя, причем рассказ перемежается сведениями о борьбе Нифонта с Климом, затем идет сказание о видении и смерти новгородского епископа. Д. И. Абрамович считал автором вставок и разночтений, имеющихся в патерике Кассиановской второй редакции, самого «уставника печерского». А. А. Шахматов указывал на возможные источники заимствования: Печерскую летопись, которая могла содержать древнюю редакцию слова о Нифонте Новгородском, Житие Антония Печерского, откуда К. мог получить пространные сведения о варяжской пещерке, узнать год пострижения Феодосия и т. п. (см.: Шахматов А. А. Житие Антония Печерского и Печерская летопись. — ЖМНП, 1898, кн. 3, с. 124–127).

Киево-Печерский патерик в редакции 1460 г. вошел в состав миней четий на май митрополита Макария (см. Великие Минеи Четии), Германа Тулупова, обе Кассиановские редакции памятника были учтены при создании минеи четьи на май Иоанна Милютина. Для минейного вида патерика Кассиановских редакций характерна группировка всех текстов о Феодосии Печерском в начале сборника, причем житие святого, сверенное с древнейшей редакцией, не имело поздних по времени вставок. О популярности, быстром и широком распространении Кассиановских редакций патерика свидетельствует тот факт, что в 1462 г. в Московском Вознесенском монастыре по повелению княгини Евпраксии была снята копия с одного из списков Печерского патерика Кассиановской первой редакции «рукою двух многогрешных дьячишков» Григория и Ермолая, «скорости ради деля» (см.: ГПБ, Софийское собр., № 1389, л. 206). К Кассиановской второй редакции памятника восходят все рукописные и печатные редакции ХVI в. (Сильвестра Коссова, Иосифа Тризны, Софрония, печатное издание патерика 1661 г. и последующие издания). Количество списков патерика Кассиановской второй редакции велико. К настоящему времени их известно более 50, самые ранние списки датируются концом XV — началом XVI в. (см.: БАН, 45.11.17: ГБЛ, собр. Румянцева, № 305; ЦГАДА, собр. Оболенского, № 69).

С именем К. исследователи связывают оживленную книгописную деятельность в Ростове в начале XIII в., предполагают, что К. была [119] составлена большая библиотека, что по его инициативе был осуществлен перевод полной редакции Жития Нифонта Констанцского, рукопись с текстом которого сохранилась до наших дней (ГБЛ, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 35). Текст Жития сопровождается припиской, из которой следует, что рукопись была закончена писцами Иоанном и Алексеем 21 мая 1219 г. «в граде Ростове при князи Василце при сыну Константинове, а внуце Всеволожи». Далее следует молитвенное обращение: «Святая Богородица госпоже... помози моему господину Василку и мене грешпаго раба своего Кюрила избави в день судный от вечныя мукы». Полагают, что речь здесь идет о К.

А. И. Соболевский допускал, что в библиотеке К. находились также сохранившиеся до наших дней рукописи: Успенский сборник (ГИМ, Синодальное собр., № 1063/4), Златоструй с Торжественником (ГПБ, F. п. I. 46), Пандекты Никона Черногорца (Ярославский музей-заповедник, № 1/6). О. А. Князевская на основании палеографических и кодикологических данных допускает, что в начале XIII в. в Ростове был переписан Толковый апостол (ГИМ, Синодальное собр., № 7), а также возможно Троицкий кондакарь (ГБЛ, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 23) и Евангелие-апракос (Библиотека МГУ, № Ag80). В. С. Голышенко установила принадлежность руке одного писца Учительного евангелия Константина Болгарского (ГИМ, Синодальное собр., № 262) и Слова Ипполита об антихристе (ГИМ, Чудовское собр., № 12), также относя их к числу ростовских рукописей начала XIII в. Однако принадлежность поименованных рукописей именно библиотеке К. не может быть обоснована.

Оценка, данная К. в летописи, дала основания считать его выдающимся писателем и проповедником. Однако еще Е. В. Петухов допускал, [120] что похвалы «книжности» К. могли быть лишь «риторической формулой» и что восторженная оценка К. могла проистекать из личных отношений между летописцем и епископом или из стремления «выставить и восхвалить своего епископа в противовес другим областям» (Петухов Е. В. К вопросу о Кириллах-авторах…, с. 3). Эта догадка была подтверждена Н. К. Никольским, установившим, что похвала К. в летописи в «главной своей части... представляет дословный перевод начала пролога (или глав) диакона Евфалия к посланиям апостола Павла».

Сочинения, без всяких оснований приписывавшиеся Филаретом К., епискому ростовскому, и не имеющие пока убедительной атрибуции, следующие:

1. «Слово св. Кирилла епископа о том, яко не забывати учителей своих» (нач.: «Аще кто велик святитель или малых...»). Отмечено Филаретом в рукописи XVI в., ГИМ, собр. Уварова, № 515/1788, на л. 346об.

2. «Поучение св. отца Кирилла архиепископа» (нач.: «Духовное убо семя в ваших душах...»). Оно входит в Измарагд 2-й редакции, где составляет 65-ю главу. В Измарагде ГПБ, собр. Соловецкое, № 259/270 это поучение приписано «Кириллу Философу, архиепископу Катанскому». Именно так именовался в некоторых списках проложного жития (см. Пролог) Кирилл Философ — создатель славянской письменности.

3. «Слово св. отца Кирилла о первозданном» (нач.: «Созда бог Адама от земля и от ребра его...»). Читается в Измарагде, гл. 114.

4. «Слово св. отца Кирилла о страсе божии» (нач.: «Всегда, любимии братие и сестры, имеем страх божий...»). Читается там же, гл. 119.

5. «Слово св. отца Кирилла о исходе души и о двунадесяти мытарствах» (нач.: «Сея же тайны не сведят мнози...»). Читается там же, гл. 129. В Измарагде 1-й редакции читается сходный текст под заглавием «Слово от святых книг святаго отца Кирилла (в некоторых списках добавляется — «философа»)» (нач.: «Понеже не всем тайна откровена бысть...»). Это же слово читается в годовом Златоусте в 19-ю неделю после недели всех святых с заглавием: «Слово св. отца нашего Кирилла о небесных силах и чего ради создан бысть человек» (нач.: «Понеже тайна сия не всем откровена...»). Одноименная статья, читающаяся в неделю 28-ю после недели всех святых, имеет то же начало, но в дальнейшем тексты статей существенно различаются.

6. «Слово св. отца Кирилла о небесных силах» (нач.: «От небытия в бытие благий человеколюбец бог...»). Читается в Измарагде 2-й редакции, гл. 164.

7. «Слово св. отца Кирилла архиепископа Киприйского о злых духах» (нач.: «Мнози погании еллини, манехеи в бесы веруют диаволом прелщены, а мы суще, рекше, истинныя християне...»), опубликовано в «Москвитянине» по неизвестной рукописи; «Слово св. отца нашего Кирилла о злых и неверных человецех» (нач.: «Мнози неверный моновениям в бесы веруют и во дьяволы, прелщены, мы же, сущия крестьяне...»), опубликовано Е. Петуховым по списку ГПБ, 0.1.64 (XVII в.). Это две редакции одного памятника (текст, опубликованный в «Москвитянине», более полный), которые Филарет ошибочно принял за две разные статьи.

8. «Слово в неделю 6-ю (в некоторых списках — 7-ю) по пасце на собор св. отец 300 и 18, сшедшихся на Ария еретика в Никеи» (нач.: «Днесь память святых отец чтется...»). Эта статья регулярно читается под указанными днями в списках пятидесятного и годового Златоуста.

Из перечисленных статьи 1, 3, 4 и 5 были опубликованы М. И. Сухомлиновым вместе с сочинениями Кирилла Туровского (Рукописи графа А. С. Уварова, с. 109–119, 125–128, 130–131, 135–136).

С русского на новогреческий язык К. перевел Киево-Печерский патерик. А. А. Дмитриевский и X. М. Лопарев считали вероятным, что К. же выполнен перевод на новогреческий Синопсиса Иннокентия Гизеля (они указали на две рукописи перевода, хранящиеся в Константинополе). Так как из греческой записи на одном из списков греческого перевода Синопсиса видно, что он был сделан в апреле 1693 г. в московском монастыре св. Николы «Большая голова», находившемся тогда в ведении Афонского Иверского монастыря, то X. М. Лопарев делал из этого вывод, что автором его мог быть грек-ивериец, приехавший в Москву и остановившийся на своем подворье. «Быть может, — писал Лопарев, — это был Козьма». Более основательных аргументов, подтверждающих авторство К., не найдено.

X. М. Лопарев обратил внимание на сходство почерка, бумаги и чернил рукописи другого перевода с русского на греческий — Повести о смерти князя Даниила Александровича и о начале Москвы (находится также в Константинополе) — с рукописью перевода Синопсиса Иннокентия Гизеля. Основываясь на этом сходстве, он считал вероятным, что автором перевода Повести был также К.

С греческого языка на русский К. переведены Слово аввы Исаака, посвященное наставлению новопостриженного монаха, и Риторика Софрония Лихуда. Перевод Риторики Софрония Лихуда выполнен К. в 1698 г. «за многое тщание и иждивение ученика его, Крашениннаго ряда купца Иоанна Иоаннова сына, нарицаемаго Краткаго». Этот московский купец в 1713 г. дал средства на перевод или сочинение «Зерцала естествозрительнаго» (ГПБ, О.VІІ.1); о нем и о другом московском купце — Аф. Павлове фискал Курбатов писал в 1716 г. Петру I, что они «люди умные и торговцы знатные и летами нестарые». В описи библиотеки чудовского инока Евфимия числилась «книга, а в ней сначала написано святое Евангелие и Деяние святых апостолов, переведена с греческих книг Космою иеродиаконом греком, по полям приписываю) Евфимиевою же рукою...» (Опись библиотеки иеромонаха Евфимия / Сообщена А. Е. Викторовым. — В кн.: Летописи Тихонравова. М., 1863, т. 5, с. 53). А. И. Соболевский полагал, что имя К. вставлено здесь по недоразумению и относил упомянутый перевод Евангелия к Епифанию Славинецкому, так как известно, что перевод Нового завета выполнялся Епифанием, и на этом основании А. И. Соболевскому было «трудно думать, чтобы у Евфимия не было этого текста» (никакое другое Евангелие в описи не значится). X. М. Лопарев не соглашался с мнением А. И. Соболевского и считал участие К. в переводе Евангелия и Деяний вполне вероятным.

В 1710 г. К. написал собственную Риторику, в основу которой положил (как и Софроний Лихуд) Риторику Франческо Скуфа, вышедшую на греческом языке в 1681 г. в Венеции. Риторика К. является отчасти переводом, отчасти переделкой Риторики Франческо Скуфа. Совершенно оригинальны в ней многочисленные примеры из русской истории, приводимые для иллюстрации отдельных риторических правил (парадигмы [122] о Борисе и Глебе, о митрополите Алексее, Григории Отрепьеве, раскольниках, в том числе о покушении на жизнь патриарха Никона со стороны одного из раскольников, об Азовском сидении и проч.). Несмотря на наличие антистарообрядческих парадигм, Риторика К. была популярна среди старообрядцев выговской литературной школы; известны списки ее, получившие хождение на Выгу. Как составная часть, вместе с риториками других авторов, она вошла в созданную в 30-е гг. XVIII в. выговскую Риторику-свод.

Судьба К. Б. волновала современников; о ней еще при жизни слагались песни, известные, например, в записи 1619–1620 гг., сделанной для [123] Ричарда Джемса. Ей приписывается также искусное владение шитьем (рукоделием). Редкий образец эпистолярного жанра — письмо К. Б. — сохранился в собр. ЛОИИ.

Эсхатологические построения К. были основаны на традиционном толковании «звериного числа» (666), на 12-й главе пророчества Даниила и на «Откровении» Мефодия Патарского о приходе царя Михаила, под которым К. подразумевал второе пришествие Христа. Это учение показалось московским старообрядцам слишком опасным, и прежде всего потому, что К. претендовал на то, что он «последний день и час знает», вследствие чего они «предали раздранию суемудренное его писание и огнем все сожгли без остатку», а из Москвы на Дон, строителю старообрядческой Чирской пустыни Макарию, отправили предостерегающее послание о К., подписанное монахами Ионой и Никифором (ДАИ, т. 12, с. 133–134). Одновременно в свою бытность в Москве К. попытался забрать у думного дворянина Петра Аврамова принадлежавшую ему девку-татарку, но тот выдал его патриарху, который после безуспешных увещеваний сослал К. в монастырь Николы Чудотворца на Перерву. Отсюда К. удалось бежать и вернуться на Медведицу.

Летом 1683 г. в Чирской пустыни, а затем в Черкасске и в других донских городах неизвестные люди стали зачитывать подложную грамоту царя Ивана Алексеевича с просьбой к казакам о защите от боярских притеснений и «письмо на круглом листу», посвященное объяснению событий стрелецкого восстания 1682 г. Схваченные распространители «воровских писем» назвали «подлинных воров», которые эти письма им «дали и обманули», — К. и беглого московского стрельца Костку, живущих при впадении р. Арчады в Медведицу. Обоих арестовали, но Костка взял всю вину на себя и «оправил» К. В Москве на пытках выяснилось, что письма Костке дал Басманной слободы тяглец Васька Симонов с товарищем своим Савкою Яковлевым Грешным (последний, схваченный в Нижнем Новгороде, признался, что подложную грамоту писал он). Всех троих казнили (ДАИ, СПб., 1867, т. 10, с. 430–433).

К. был освобожден. Вернувшись из Черкасска на Медведицу, он возобновил свою проповедь, собирая сторонников (к середине 80-х гг. XVII в. их набралось до двух тысяч человек) и поднимая поход на Москву. Учение К. восприняли в Черкасске атаман Самойла Лаврентьев, Кирей Матвеев и некоторые представители казачьей старшины. Вскоре его стали открыто пропагандировать попы Самойла и Феодосий. Летом [124] 1687 г. К. и его единомышленники (Кузьма Сидоров, Михайло Чеботарь, Демьян Косой, распоп Семен Колодин, Семен Попилин и др.) объявили о сборе казаков для вооруженного похода на Москву. При этом К. утверждал, что «царь Михаил» находится у него в горах на Медведице (А. И. Клибанов склонен считать, что с Михаилом отождествлял себя сам К.), что до конца света осталось только пять лет и что он не боится «царей и войска и всей вселенной». Обеспокоенная казачья старшина послала казаков к К. с требованием приехать в Черкасск и объяснить причины подготавливаемого похода. В конце августа 1687 г. К. в сопровождении 600 вооруженных сторонников появился под Черкасском. Во дворе у Самойлы Лаврентьева К. изложил старшине свое учение и призвал идти на Москву, но поддержки не встретил. Начались переговоры; между черкасскими казаками и сторонниками К. стали вспыхивать ссоры. В это время из азовского похода внезапно вернулось войско во главе с атаманом Фролом Минаевым. К. был схвачен, закован в цепи и отослан в Москву. Самойла Лаврентьев и сторонники К. разбежались, часть из них схватили и привели к присяге, отказавшихся перебили. В Москве у К. отобрали неотправленное письмо на Медведицу, к родным и друзьям, написанное им в Черкасске, где он просил помолиться за него. К. несколько раз пытали, жгли огнем. 16 сентября 1687 г. его допрашивал сам В. В. Голицын. Замученный на пытках, К. скончался вскоре после 30 сентября.

Свое учение он изложил в расспросных речах (опубликованы в Приложении к книге В. Г. Дружинина на с. 273–275, 276–283). Имя К. попало в знаменитый старообрядческий мартиролог — «Виноград Российский» Семена Денисова (статья 17, «О Кузьме Донском», опубликована там же, с. 283–284).

Летом 1687 г. в среде медведицких старообрядцев начались приготовления к походу на Москву, «отпавшую» «во антихристово царство». Донским казакам, приезжавшим «из ближних станиц проведывать, какой у них на речке Медведице чинится сбор», было вручено обращение, написанное К. В нем говорилось, что, поскольку «Московское царство от веры православныя отступило», К. и его сторонники «домы свои пометали и с Руси побежали, покинули отцов и матерей», скрываясь от антихриста и ожидая второе пришествие Христа, которое наступит в ближайшее пятилетие и ознаменуется расплатой с нечестивым миром. Обращение К. пронизано хилиастическими представлениями, причем, в отличие от апокалиптической традиции, царство божие должно было установиться не на тысячу лет, а «во веки веков».

После ареста Кузьмы Косого и разгрома его сторонников, пришедших [125] к Черкасску, медведицкий городок К. еще долго держался, отбивая натиск отрядов атаманов Кутейникова и Аверкиева. Пал он только 30 мая 1689 г. Дальнейшая судьба К. неизвестна.

Известны пять певческих рукописей, в которых так или иначе упоминается имя Л.: ГБЛ, ф. 304, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 428 (конец XVI в.); ГБЛ, ф. 304, № 449 (конец XVІ начало XVII в.); ГБЛ, ф. 42, собр. МДА фунд., № 78/11 (начало XVII в.) — певческий сборник, Стихирарь в котором писан рукою Л.; ГПБ, собр. Соловецкого монастыря, № 690/751 (конец XVI — 1-я половина XVII в.) — певческий сборник, где четыре стихиры помечены именем Л. (в четвертой крюковая строка не вписана); ГПБ, собр. Кирилло-Белозерского монастыря, № 647/904 (конец XVI в.) — певческий сборник избранного состава, часть песнопений которого принадлежит распеву Л.

Кроме того, известны списки с первого Устава московской печати 1610 г., «ответственным» редактором и издателем которого был Л. Весь тираж этого Устава указом патриарха Филарета 1633 г., т. е. уже после смерти Л., надлежало полностью изъять и уничтожить, потому что, как говорилось в указе, издание Л. появилось «без благословения... патриарха Гермогена» (обвинение неосновательное) и, кроме того, указывалось на допущенные ошибки и еретические уклонения.

По свидетельству некоторых источников, в частности Жития Дионисия Зобниновского, Л. был многогранно одарен, особенно в области музыкального искусства: «...имел от бога дарование паче человеческаго естества: красен бо ему глас и светел бяше, и гремящ вельми, яко во дни его мало обретахуся подобии ему, и в хитрости пения и чтения первый бяше». Л. был незаурядным импровизатором: в том же Житии сказано, что он «на един стих разных распевов пять, или шесть, или десять полагал». Известно также, что у него было много учеников, в том числе его племянник Максим, которого он «научил нети на семнадцать напевов разными знамены, а иные славные стихи переводов не токмо по пяти, по шести, по десяти и больше». [126]

Лит.: Мансветов И. Д. Церковный устав, его образование и судьба в греческой и русской церкви. М., 1885, с. 311–317; Музыкальная эстетика Древней Руси / Сост. А. С. Рогов. М., 1973, с. 66–68; Бражников М. В. Федор Крестьянин Стихиры. М., 1974, с. 128; Гусейнова 3. М. К вопросу об атрибуции памятников древнерусского певческого искусства. — В кн.: Источниковедение литературы Древней Руси. Л., 1980, с. 197–203.

Известны следующие сочинения М.: 1) отписка белозерскому воеводе П. И. Чихачеву о присылке пороха и свинца в связи с ожидаемой осадой Тихвинского монастыря (1614 г.); 2) грамота в Корелу к православному духовенству, оказавшемуся на шведской территории (август 1619 г.); 3) окружная грамота игумену Тихвинского монастыря Вассиану в связи с бракосочетанием царя Михаила Федоровича с Евдокией Стрешневой (5 февраля 1626 г.).

В благословенной грамоте диакону Андронику (8 апреля 1617 г.) и ставленной грамоте диакону Онисифору (25 января 1618 г.) сохранились автографы М. (Акты юридические. СПБ., 1838, с. 414–415; Курдюмов М. Г. Описание актов, хранящихся в архиве имп. Археографической комиссии. — ЛЗАК за 1904 г., СПб., 1907, вып. 17, с. 386).

Сохранился также ряд других чисто деловых документов, составленных в канцелярии М., — приказ о взыскании с софийских крестьян недоплаченных ими денег и хлеба от марта 1617 г. (Курдюмов М. Г. Описание актов, хранящихся в архиве имп. Археографической комиссии; Коллекция П. И. Савваитова. — ЛЗАК за 1914 г., Пг., 1915, вып. 27, с. 9–10) и многочисленные жалованные грамоты 1619–1626 гг. (Греков Б. Д. Описание актовых книг, хранящихся в архиве имп. Археографической комиссии. — ЛЗАК за 1915 г., Пг., 1916, вып. 28, с. 120–122, 124–128, 156, 158). По благословению М. было написано Житие Артемия Веркольского (по наблюдениям Л. А. Дмитриева, вскоре после 1618 г.).

М. приписывается первый русский трактат по риторике («Книги суть риторики двои потонку в вопросех списаны...»), в первую очередь на основании записи в одном из наиболее ранних списков памятника; «Написася в лето 7131-го февраля в 8 день с книги пресвященного митрополита Макария богоспасаемых градов Великаго Новаграда и Великих Лук» (ГБЛ, ф. 310, собр. Ундольского, № 874, л. 45об.). Однако аргументы Д. С. Бабкина в пользу этой атрибуции оказываются либо не вполне точными, либо ошибочными: 1) исследователь спутал М. с другим Макарием, бывшим епископом вологодским и великопермским в 1571–1575 гг., — именно к нему относится свидетельство головщика Кирилло-Белозерского монастыря Ефрема о том, что Макарий «сам статью чел и людие учил» (причем речь идет не о курсе риторики, а об Уставе о соборной службе); 2) «географическая» аргументация, основанная на том, что все ранние списки «Риторики» сделаны в Новгороде, оказалась не вполне точной: самый ранний список марта 1620 г. (ГИМ, Синодальное собр., № 933), как выяснилось, не имеет отношения к новгородцу Ивану Козыреву, а приписка «Новгородский мещанин Феодор Васильев господин Фирсов» в списке 1622 г. (ГИМ, собр. Щукина, [127] № 941) является поздней; 3) текстологический анализ показал, что списки 1620, 1622 и 1623 гг. (с именем М.) не могут восходить к одной «книге» М., поскольку каждый из них содержит новую редакцию памятника. Наконец, сопоставление почерков в ранних списках «Риторики» с почерками писцов макариевской канцелярии и автографами митрополита не позволяет говорить о каком-либо сходстве.

О происхождении «Риторики», приписываемой М., высказывались различные соображения: ее считали переводом с латинского языка (А. И. Соболевский), оригинальным русским сочинением (Д. С. Бабкин). Но большинство исследователей (А. X. Востоков, А. Г. Филонов, В. П. Вомперский, Р. Лахман) предполагают, что «Риторика» М. представляет собой перевод «польской риторики, которая в свою очередь восходит к латинскому источнику» (Вомперский В. П. Русские риторики..., с. 22). Как удалось установить, латинским источником «Риторики» М. было сочинение Филиппа Меланхтона «Elementorum rhetorices libri duo» (1531 г.), неоднократно издававшееся в XVI в., причем русская «Риторика» похожа на сокращенную школьную переработку текста Меланхтона, повторяющую все основные определения и композицию сочинения в целом. Возможно, существовала и польская риторика — непосредственный оригинал русского текста.

Сейчас известны 34 списка «Риторики» М. с 1620 г. и до петровского времени (Д. С. Бабкин отмечал лишь 9). Можно предположить, что она была основным, если не единственным, школьным руководством по красноречию на русском языке вплоть до конца XVII в., когда появились риторики А. X. Белобоцкого, Софрония Лихуда и др. «Риторика» получила распространение к северу от Москвы — местами создания и бытования списков являлись Новгород, Ярославль, Соловецкий монастырь, Каргополь, Коряжемский монастырь. Скорее всего, памятник исходит из Москвы, как показал анализ наиболее ранних списков. Конвой «Риторики» составляют школьные руководства XVII в. («Диалектика» Иоанна Дамаскина, грамматика, «Азбуковник» и т. д.). Тексту учебника были позднее предпосланы три предисловия. Это, во-первых, похвала риторике из «Сказания о седми свободных мудростех», неосновательно приписанная Д. С. Бабкиным Ивану Козыреву. Два других предисловия, написанные специально для данного сочинения, причем второе с рифмами в начальной части (1 — «Ознаменование или приказнь риторики», аллегорическое изображение частей риторики; 2 — «Предисловие», нач.: «Аз есмь риторика доброглаголиваго и яснозрительнаго разумения...»), Д. С. Бабкин атрибутирует Феодору, чье имя читается в нескольких списках «Риторики» М. Выявляется текстуальная связь первого предисловия-похвалы с начальными статьями «Риторики». Наиболее ранняя редакция «Риторики» М. сохранилась в единственном списке от марта 1620 г., затем по тексту латинского или польского источника была сделана 1-я стилистическая редакция с правкой отдельных слов и, наконец, в январе 1622 г. была сделана 2-я пространная редакция, поясняющая трудные статьи текста. Имеются два черновика последней редакции, выполненные, видимо, учителем-дидаскалом, работавшим с коллективом писцов: вначале писцы по главам переписывали текст, редактор-дидаскал был рядом и делал пространные приписки на полях и в самом тексте (ГИМ, собр. Щукина, № 941), а затем составил конспект «Риторики», список переведенных греческих терминов и переписал ряд статей из первого черновика (ГПБ, собр. Соловецкого монастыря, № 110/110, л. 350–368). Содержание и стиль пространных дополнений редактора позволяют высказать предположение, что он мог быть и автором первоначального перевода с латинского или польского оригинала. По мнению Д. С. Бабкина (к которому присоединился В. П. Вомперский), на основе «Риторики» М. в конце XVII в. был создан новый вариант учебника, составителем которого ученый считал М. И. Усачева. [128]

«Риторика» М. состоит из двух книг («О изобретении дел», «О украшении слова») и содержит разветвленную и сложную систему терминов и практические рекомендации к построению различных речей. Подавляющее большинство терминов с этим памятником впервые вошло в русскую филологическую науку. «Риторика» издана Р. Лахман фототипически по списку В. М. Ундольского.

М. — автор силлабических стихов на библейские сюжеты. Стихи написаны для гравюр библии Николая Пискатора, известной на Руси в издании 1650 г., но особенно распространенной в издании 1674 г. Частично это перевод латинских стихов, сопровождавших гравюры, частично собственное сочинение М. Так, нет латинских стихов к картинкам Апокалипсиса и ко многим сюжетам Нового завета; в этих случаях М. составлял вирши сам. Имя автора стихов и время их сочинения известны из обращения к читателю, представляющего собою акростих: «Монах Мардарий Хоников Трудился», откуда почерпнуто было прозвище «Хоников» вместо «Хоныков» — в акростихе невозможно было начать строфу с буквы «Ы». В этом же обращении говорится, что «понудил» М. к работе некто [129] Афанасий Иванович Федосиев и окончена она была в 7187 (1679) г. Грандиозный труд М. состоит из 3824 одиннадцатисложных стихотворных строк, рифмованных попарно и, как правило, имеющих глагольную рифму. Под каждой картинкой помещено разное количество строк, от четырех до двадцати.

Произведение М. относится к культуре московского барокко. Особенность стихов в их тесной связи с иллюстрациями, довольно сложные сюжеты которых они разъясняют и истолковывают. Гравюры библии Пискатора, созданные по картинам фламандских и голландских мастеров XVI в. в стиле итальянского ренессанса и готического барокко, были новым художественным явлением для русских книжников и тем не менее оказали большое влияние на последующее развитие иллюстрации и фресковой живописи. Заглавие библии Пискатора, начинающееся словами «Theatrum Biblicum, hoc est historiae veteris et novi testamenti tabulis aeneis expressae», в русских рукописях переведено как «Зрелище сие есть книг божественных, ветхих и новых повестей священных». Произведение М. перекликается с целым рядом памятников 70–80-х гг. XVII в. — книгами стихов Симеона Полоцкого с их «театром вещей», «Зрелищем жития человеческого» — баснями Эзопа, переведенными А. Виниусом с иллюстрированного пражского издания «Theatrum morum». Гравюры библии со стихами М. можно поставить рядом с пышно иллюстрированными книгами, созданными в Посольском приказе, — «Титулярником», «Книгой об избрании на царство Михаила Федоровича», «Василиологионом», «Хрисмологионом», «Книгой о сивиллах», «Книгой избраной вкратце о девятих мусах и о седмих свободных художествах» (см. Николай Спафарий). Все эти книги объединяет их зрелищность, они рассчитаны на зрительное восприятие, что отражается в иллюстрациях, в тексте, в шрифтовом орнаменте. С другой стороны, познавательно-дидактическая роль стихов предопределяла их конкретность, простоту, приводила к тому, что автор не применял отвлеченных понятий, не пользовался высокопарными оборотами.

Рукописей со стихами М. насчитывается не более десятка. Они существуют как подписи под гравюрами библии Пискатора или собраны в сборники без иллюстраций. М. Соколов, первый исследователь стихов М., знал рукопись, ныне утраченную, петровского времени из частного собрания И. Н. Михайловского в Нежине. По-видимому, стихи М. в библии Пискатора Устюжского собрания видел А. И. Шляпкин (Шляпкин А. И. Царевна Наталья Алексеевна и театр ее времени. — ПДП, 1898, т. 128, с. 1) А. И. Успенский опубликовал стихи М. по рукописи псковского происхождения из Рижского церковно-археологического музея. Списки стихов М. в библии Пискатора см.: ГБЛ, собр. Троице-Сергиевой лавры, доп. собр., № 370 (К?) (экземпляр, принадлежавший патриарху Адриану); Гос. Публичная историческая библиотека, ОРК, № 178 (стихи к Ветхому завету); БАН, собр. Никольского, № 350, 351; Библиотека Академии художеств (Ленинград), Д. 607, 608 (стихи к Апокалипсису). Сборники без иллюстраций см.: БАН, 25.7.13; ГПБ, Q.XVII.210; ЛГУ, ОРК MsE II 67 — все начала XVIII в. См. также: ГБЛ, Музейное собр., № 705.

Плач М. известен в двух вариантах — пространном и кратком. Краткий вариант образует акростих «Печаль сокрушает мя». Пространный — добавляет к краткому еще 40 строк, но не продолжает акростиха, он снабжен в разных списках разными вариантами заглавия; «Стих печаль поет постница Марина, отцеви плачь глашает зде едина», «Стих печальный поет постница Марина в печали», «Стих плачевный по Андрее Дионисиевиче». Перечень списков плача дан в книге В. Г. Дружинина.

М. был хорошо образован, он знал латинский, французский, итальянский языки. К нему был расположен Петр I, который даже пытался [131] выдвинуть в патриархи в 1690 г. не Адриана, а М. Противодействие этому оказал Игнатий, архимандрит Московского Новоспасского монастыря, обвинивший М. в ереси.

Житие Саввы Сторожевского М. написал по поручению митрополита Макария, к которому с просьбой обратились монахи Сторожевского монастыря («умолену бывшю отцы обители оноя»). На скудость полученных фактических сведений указывает в своем произведении сам автор: «Мы же о рожении и о въспитании его не обретохом, токмо о пребывании его во мнишестве изыскавше, въкратце написахом» (ВМЧ, декабрь, с. 68). Источниками и образцом для описания жизни Саввы в монашестве послужили жития Сергия Радонежского и ученика его Никона. Следует обратить внимание на включение в текст Жития Саввы рассказа о победе князя Георгия Дмитриевича Звенигородского над болгарскими татарами и о разорении Казани. Эта тема была злободневной в то время, когда создавалось Житие. Житие сопровождено чудесами, которые составлены были, видимо, со слов монахов монастыря. Описанные события в них начинаются со времени игуменства Дионисия (1490 г.), кончаются временем игуменства Арсения (1543–1549 гг.). Как уже упоминалось, Житие епископа Никиты М. написал в Антониеве монастыре, видимо в начале 1558 г. (во всяком случае до открытия его мощей 30 апреля 1558 г., так как об этом событии в Житии ничего не сказано). Как и в случае с Житием Саввы Сторожевского, М. обнаружил литературную осведомленность, хотя и не отличался творческой индивидуальностью. [132] Содержание написанного им Жития основано на Сказании Поликарпа, помещенном в Киево-Печерском патерике. После известий о затворничестве Никиты в Житии рассказано об избрании его епископом новгородским и о его чудесах. Житие завершается похвальным словом святому. После редакции М. в XVI в. было написано еще три редакции Жития Никиты (авторы Иоасаф, игумен Данилова монастыря, Василий-Варлаам, Зиновий Отенский).

Житие Никиты не опубликовано (рукопись ГИМ, собр. Барсова, № 114 (XVI в.) и ГПБ, собр. Софийское, № 1492 (XVI в.)). М. известен еще как знаток крюкового пения (Филарет. Обзор, с. 154–155).

О начале литературной деятельности М. достоверных сведений пока не найдено. Многие дореволюционные и некоторые советские исследователи относят его к концу 90-х гг. XVI в. Первым печатным произведением М., которое дошло до нашего времени, является «Антиграфи» (1608 г.; здесь и далее указываются даты издания сочинений М.) — сочинение, направленное главным образом против книг Ипатия Поцея «Еретизм» и «Гармония», в которых униатский митрополит доказывал необходимость объединения православной и католической церквей. Полемизируя с Ипатием Поцеем по вопросам теологии, М. одновременно обогатил проблематику и тематику церковно-полемической публицистики, поднял ее на качественно новый уровень.

Через два года под вымышленным именем Теофила Ортолога в братской типографии была напечатана еще одна книга М. — «Фринос» («Лямент»), т. е. «Плач восточной церкви». Появление книги, указывавшей на мрачные перспективы церковной унии для русского народа в тот момент, когда король Речи Посполитой Сигизмунд III Ваза добивался избрания на московский престол королевича Владислава, нанесло [133] тяжелый удар по планам польской магнатерии. «Фринос» является одним из шедевров белорусско-украинской литературы барокко. М. от имени плачущей матери-церкви, символизирующей угнетенную родину, призывал к консолидации сил народов Белоруссии и Украины в борьбе с наступающим католицизмом. О высокой эрудиции М. свидетельствуют цитаты из Иеронима Пражского, Евфимия Флорского, Яна Жерсона, Себастьяна Мюнстера. М. показал себя отличным знатоком гуманистической литературы Западной Европы: во «Фриносе» широко цитируются произведения Петрарки, Монтуана, Гараизы. В сочинении М. имеются ссылки на 143 авторов. М. одним из первых перевел на польский язык сонет Петрарки «Папскому двору в Риме». Ответом на «Фринос» М. явились полемические произведения Петра Скарги («Предостережение на трены и плач Теофила Ортолога...», 1610 г.) и Ильи Мороховского («Парегория...», 1612 г.). Около 1615 г. М. написал на польском языке «Трактат об исхождении Святого Духа», а также «Палинодию». Оба произведения не были напечатаны, и до сих пор неизвестно, где находятся их рукописи.

Примерно с 1615 по 1617 г. М. находился в Киеве; в 1617 г. возвратился в Вильну, был учителем в местечке Еве (теперь Вевис) недалеко от Вильны, преподавал там «свободные науки» и славянский язык. В этом же году М. был пострижен Леонтием Карповичем. С 1618 по 1620 г. он был ректором в Киевской братской школе. Итогом педагогической деятельности М. была напечатанная в 1619 г. в Еве «Грамматики славенския правилное синтагма». Эта книга обессмертила его имя как выдающегося ученого не только в славянском мире, но и во многих странах Западной Европы. М. впервые в истории славянской языковедческой науки дал исчерпывающие для того времени толкования основных четырех частей грамматики — орфографии, этимологии, синтаксиса и просодии. Созданием научно систематизированной грамматики М. нанес решительный удар по проводникам экспансионистских идей Ватикана, отрицавшим всякую возможность развития науки и литературы на славянском языке.

В писательской деятельности М. особенно плодотворными были годы 1620–1623. Во второй половине 1620 г. иерусалимский патриарх Феофан вновь учредил православную митрополию в Речи Посполитой. Православным митрополитом стал Иов Борецкий, а М. получил титул полоцкого архиепископа и епископа витебского и мстиславльского. 2 ноября 1620 г. М. произнес в Вильне поминальное слово при погребений Карповича, изданное под названием «Казанье на честный погреб... господина Леонтия Карповича» (1620 г.). Кроме «Казанья на честный погреб» и грамматики М. принадлежат эпиграмма на герб Соломерецких и предисловие к Евангелию учительному патриарха Каллиста (1616 г.). Остальные произведения М. написаны на польском языке, изданы готическим шрифтом и изобилуют макаронизмами. Дважды, в апреле и июне 1621 г., М. издал «Оправдание невинности...», на которое униатский митрополит Иосиф Вельямин Руцкий ответил «Двойною виною» с «Дополнением». В том же году М. написана и издана «Защита оправдания», на которую униаты тотчас же ответили «Испытанием защиты». Со стороны М. следует «Обличение» (1622 г.). А. Селява своим «Антиэленхусом» закончил литературную полемику между двумя оппозиционными партиями начала 20-х гг. XVII в.

Одновременно М. принимал активное участие в общественно-политической жизни страны. Его послания с призывами к защите веры, народности расходились по всей территории Великого княжества Литовского. Послания М. 1621–1622 гг. сыграли немаловажную роль в народных выступлениях в Витебске, Могилеве, Полоцке. М. является также автором «Юстификации» (1623 г.) и соавтором «Супликации» (1623 г.), адресованных сенату и королю, — обе они явились своеобразным [134] продолжением известной речи на сейме 1620 г. Лаврентия Древинского в защиту православных Белоруссии и Украины.

12 ноября 1623 г., когда жители Витебска, доведенные до отчаяния античеловеческими действиями униатского архиепископа Иосафата Кунцевича, расправились с ним и бросили его тело в Двину, М. был объявлен главным виновником «пролитой крови Иосафата». Напуганный народными выступлениями, в конце 1623 г. он навсегда покинул Вильну.

С 1624 по 1625 г. М. находился на Влипшем Востоке. В 1627 г. он тайно перешел в униатство, подтвердив это письмом к Александру Заславскому и посланиями в Рим. В это же время М. работал над «Апологией» (1628 г.), где он не только отрекался от своих доуниатских произведений, но и осудил деятельность Стефана Зизания, Христофора Филалета, клирика Острожского и других православных писателей-полемистов. Кроме «Апологии» в униатский период деятельности М. созданы «Протестация» (1628 г.), «Паренезис» (1629 г.), «Экзетезис» (1629 г.). Православный мир с возмущением встретил униатские произведения М., осудил их не только в публичных ответах — «Аполии апологии...» (1628 г.), «Антидотуме» Андрея Мужиловского (1629 г.), «Антапологии» Гелассия Дмплица (Евстафия Киселя, 1631 г.) и др., но и в личной переписке.

Человек «барочного» типа мышления, М. многое сделал для становления и развития стиля барокко в литературе Белоруссии и Украины. Его произведения, их стиль стали примером для Леонтия Карповича, Захарии Копыстенского, Андрея Мужиловского и других писателей-полемистов. Творения М. цитировались, как самые авторитетные, наряду с произведениями Иоанна Златоуста. Более двух столетий «Грамматика» М. была одним из самых авторитетных учебников по славянскому языкознанию, с некоторыми изменениями она дважды (1648, 1721 гг.) издавалась в Москве. В Голландии Илья Копиевич издал выдержки из «Грамматики» М. под названием «Руковедение в грамматику во славяно-российскую» (1706 г.). «Грамматика» М. оказала значительное влияние на создание грамматик Г.-В. Луддольфа (1696 г.),Ф. Максимовича (1723 г.), В. Адодурова (1731 г.). В XVIII — первой половине XIX в. «Грамматика» М. служила образцом для создания сербской, хорватской, румынской и болгарской грамматик. По преданию, М. В. Ломоносов назвал «Грамматику» М. наряду с «Арифметикой» Леонтия Магницкого «вратами своей учености». См.: Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904, т. 1, с. 178–179; Ягич И. В. История славянской филологии. СПб., 1910, вып. 1, с. 31; Hiмчук В. В. Граматика М. Смотрицького — перлина давнього мовознавства. — В кн.: Мелетій Смотрицький. Граматика, с. 105.

Это сообщение летописи давно заинтересовало исследователей, однако до сих пор вопрос о том, как следует толковать в данном контексте термин «певец», по существу, остается открытым. Кто имеется в виду — писатель, сказитель-поэт типа Бояна или же певец в современном значении этого слова? Многие исследователи не сомневаются, что речь здесь идет о писателе-поэте. Л. В. Черепнин, рассматривая вопрос об источниках Галицко-Волынской летописи, считает, что борьбе Даниила за Галицкое княжение с местным боярством была посвящена специальная повесть, которую Черепнин условно называет Второй галицкой повестью и определяет ее как острый памфлет. Повесть эта, по его мнению, была составлена между 1238–1245 гг. и представляла собой «публицистическое произведение, вышедшее из княжеского окружения... О том, что Даниил действительно ставил перед собой задачу литературной полемики со своими политическими противниками, достаточно говорит его расправа после взятия Перемышля в 1243–44 гг. с певцом Митусом, не пожелавшим поставить свою лиру на службу княжеских интересов» (Черепнин Л. В. Летописец Даниила Галицкого, с. 251).

В. Т. Пашуто считал М. придворным поэтом перемышльского епископа (см.: Пашуто В. Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950, с. 227). Однако еще в 1861 г. М. А. Максимович писал: «Не знаю, кому первому из русских ученых принадлежит мнение, давно принятое многими, что словутный певец Митуса, упоминаемый Волынской летописью под 1241 годом, был песнотворец, подобно Бояну и певцу Игоря Святославича (т. е. автора «Слова о полку Игореве», — Л. Д.). Но из сказания Волынской летописи напрасно, мне кажется, выведено такое заключение; скорее следовало принять, что упомянутый Митуса (т. е. Дмитрий, — Л. Д.) был знаменитый в свое время церковный [136] певец, принадлежавший к певчим владыки перемышльского, но не хотевший прежде поступить в певчие князя Данилы Романовича» (Максимович М. А. Собр. соч., т. 1, с. 129).

Останавливаясь на этимологии имени Митуса, один из исследователей писал, что это имя «образовалось от нарицательного, а не от «Димитрий»... «мытуса» — суетливый, непоседа, егоза» (Крымский А. Е. Филология и погодинская гипотеза. Киев, 1904, с. 45). Этимология имени Митуса дала основание Н. П. Сидорову связать это имя с термином «митуспевание», которым обозначалось антифонное пение в церкви на два клироса. Проанализировав характер записи о М. в летописи, рассмотрев все существующие на этот счет гипотезы, Н. П. Сидоров приходит к выводу, что «в лице «словутного певца» Митусы мы имеем не поэта, слагателя славных песен, а придворного, может быть, владычного певца. Вопрос о стремлении Даниила привлечь к себе знаменитого («словутного») певца получит, пожалуй, большую ясность, если мы вспомним, что Даниил строит новый, свой собственный город Холм (основан в конце 30-х годов XIII в., т. е. перед 1241 годом), куда переносит центр религиозной жизни и где строит для этого храм» (Сидоров Н. П. К вопросу об авторах..., с. 174).

Историки церковного пения (В. Металлов) считают М. церковным певцом, ряд филологов (И. В. Ягич, И. И. Срезневский) оставляют вопрос открытым; возможно, что М. был поэтом, писателем, но столь же вероятно видеть в нем церковного певца. Писатель А. К. Югов, сторонник галицко-волынского происхождения «Слова о полку Игореве», считал, что М. был автором «Слова» (см. Автор «Слова о полку Игореве»), Сколько-нибудь веских аргументов в пользу своей гипотезы Югов не привел. Не случайно Б. А. Рыбаков по поводу статьи А. К. Югова замечает: «Статья изобилует историческими ошибками и написана неубедительно» (Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М,. 1972, с. 394). Аргументированное опровержение гипотезы Югова дано в статье Н. П. Сидорова.

Положение руководителя обязывало Н. заботиться не только об административной стороне книгоиздательского процесса, но и о технической: принимать деятельное участие в самой подготовке текста к изданию, заниматься редакционно-эдиторскими вопросами, созданием прообраза (макета) будущей книги, изготовлением шрифтов, заставок, концовок и других орнаментальных материалов. Можно с достаточной определенностью утверждать, что он является автором или одним из авторов послесловий и предисловий к своим изданиям, отдельные из которых, [137] например, послесловие к сентябрьской минее, могут рассматриваться и как своеобразные трактаты эстетико-философского плана, раскрывающие перед читателями позицию автора, вводящие их в мастерскую «творцов красоты слова». Известно 6 послесловий и одно предисловие, автором которых мог быть Н. Не исключена возможность, что он принимал участие в составлении и редактировании книг годового круга служебных миней, из которых им были напечатаны только книги первой четверти года и частично минея на декабрь. Судя по размаху работы, подготовка к печати этого объемного, многотомного издания — первого в истории не только русской, но и всей кирилловской книжности — явилась значительным культурным предприятием своего времени. Тексты миней не только сверялись и правились по многим спискам, но в их корпус вводились и новые литературные памятники — русские по своему происхождению (например, Служба Сергию Радонежскому и др.).

Учитывая все это, а также интернациональное значение русской книжности, в том числе и печатной, широко расходившейся по славянским землям и на Балканах, Н. имел право вполне осознанно рассматривать свою миссию русского типографа как проводника «луча света всемирного просвещения» (см.: Минея на сентябрь. М., 1607, л. 327). Работа по изданию миней приостановилась в 1610/1611 г. В дальнейшем к их выпуску обратились уже на Московском печатном дворе, спустя почти 10 лет, однако и тогда полный годовой круг миней напечатан не был. Последний раз имя Н. встречается в послесловии к ноябрьской минее 1610 г., где сообщалось, что она «напечатана мастерством и труды многогрешного Ивана Андроникова сына Невежина и прочих сработников». О дальнейшей судьбе мастера ничего не известно.

После смерти Германа (1614 г.) Н. сменил его на посту игумена и выполнял эти обязанности до 1663 г., прервав их лишь на четырехлетний срок своего пребывания на сибирской кафедре (1636–1640 гг.). Именно Н. укрепил экономическое и общественное положение монастыря, превратив его в одну из самых богатых общин середины XVII в. Им была фактически создана и библиотека Нилово-Столбенской пустыни (при Германе монастырь располагал лишь самой необходимой служебной литературой) : по его распоряжению приобретаются Апостол и Пятикнижие Моисея, он собственноручно переписывает сочинения Симеона Нового Богослова и Святцы и создает Синодик Нилово-Столбенской пустыни. [138] Несомненно, что и другие книги, появившиеся в монастыре в первой половине века, были приобретены с ведома, если не по прямому распоряжению, образованного игумена. В настоящее время известно около 30 четьих книг, определенно находившихся при Н. в монастырской библиотеке. Среди них памятники житийной литературы, а также сочинения видных духовных писателей — Никиты Стифата, Феодора Студита, Симеона Нового Богослова. Особое место занимает Житие Нила Столбенского, которое переписывается неоднократно, возможно на продажу: известно, что при Н. монастырь продавал богомольцам письменные каноны Нилу Столбенскому (Успенский В. Историческое описание..., с. 129). При жизни Н. и, возможно, при его участии создается новая редакция Жития Нила Столбенского, отличающаяся риторичностью и распространением за счет общих мест (Ключевский. Древнерусские жития, с. 314).

Положение Н. как главы известного монастыря ставит его в определенные отношения со многими видными деятелями общественной жизни и культуры XVII в. Существует легенда о том, что именно Н. предсказал Михаилу Федоровичу рождение наследника, после чего был приглашен в крестные отцы будущего царя Алексея Михайловича и через некоторое время получил освободившуюся кафедру сибирского архиепископа (Абрамов Н. Нектарий..., с. 69). Даже если эта легенда не имеет под собой оснований, можно утверждать, что Н. был довольно тесно связан с домом Романовых: среди покровителей и вкладчиков его монастыря были близкие родственники царя Михаила — бояре Иван Никитич Романов и Борис Михайлович Лыков, князь И. М. Катырев-Ростовский; определенные отношения существовали у Н. с монахами Троице-Сергиева монастыря, в частности с Дионисием Зобниновским, который вложил в Нилову пустынь книгу Патерик Скитский, «боевые» часы на колокольню и 17 икон деисуса (Успенский В. 1) Преосвященный Нектарий…, с. 13–24; 2) Историческое описание..., с. 24). Ниловой пустыни покровительствовал патриарх Никон. Особое уважение к Н. проявилось при его погребении в январе 1667 г.: его отпевал патриарх антиохийский Макарий с собором русских и греческих святителей, а царь пешком провожал гроб за Москву. В период своего пребывания в Сибири Н. содействовал как экономическому, так и идеологическому укреплению недавно организованной кафедры. При нем было утверждено официальное церковное поминание Ермака и дружины, созданы первые сказания о местных святынях (Сказание о явлении и чудесах Абалацкой иконы Богородицы), начата летописная работа при Тобольском архиерейском доме (Есиповская летопись — см. Есипов Савва). В Тобольске Н. создает и собственноручно украшает Синодик Нилово-Столбенской пустыни, представляющий заметное явление в книжном искусстве первой половины XVII в.

Собственно литературное творчество Н. невелико по объему. До нас дошли два его поучения к братии Нилово-Столбенской пустыни («Увещание Нектария, архиепископа сибирского и тобольского, игумену Ниловой пустыни Дорофею и всей братии» — в составе переписанного им Синодика — и «Заповедь архиепископа Нектария о трезвости и об общежитии, 7174 года апреля 2 дня») и послание «Великому господину Ивану Михайловичу» (адресат послания неизвестен, скорее всего им был князь И. М. Катырев-Ростовский). Все эти сочинения отличаются простотой содержания и языка. В поучениях братии речь идет об общих принципах монастырской жизни — о необходимости молитвы («Увещание») и запрещении пить вино («Заповедь»); здесь Н. лаконичен и директивен, давая четкие рецепты поведения, без каких-либо риторических украшений. Вне монастыря, по-видимому, эти поучения не распространялись — только «Увещание» сохранилось, помимо авторской рукописи, в позднейшей копии Синодика (ИРЛИ, Причудское собр., № 66, 1887 г.); «Заповедь» известна лишь по публикации В. Успенского. В свою очередь послание [139] «господину Ивану Михайловичу», содержащее просьбу похлопотать о возвращении автора из Сибири в Нилову пустынь, рисует подчеркнуто мрачную и суровую картину жизни в монастыре, причем литературная гиперболизация сочетается с яркими картинами монастырского быта. Автор свободно переходит от бытовых картин к поучению и назиданию, умело строя обширные риторические периоды и подчиняя их законам ритмической прозы. Послание сохранилось в трех списках и представляло для современников, судя по конвою, не только деловой, но и чисто литературный интерес; текст послания был использован А. Н. Толстым в романе «Петр Первый» (Толстой А. Н. Полн. собр. соч. М., 1946, т. 9, с. 380-381).

Исследователи по-разному отнеслись к достоверности этого авторского признания. Одни не сомневаются, что автором повести был Н. И. (И. И. Срезневский, архимандрит Леонид), другие полагают, что в нынешнем ее виде повесть представляет собой обработку записей Н. И. иным книжником (Г. П. Бельченко, Н. А. Смирнов, М. О. Скрипиль). Наконец, А. И. Соболевский и М. Н. Сперанский вообще сомневаются в достоверности сведений послесловия. С одной стороны, повесть обнаруживает бесспорное стилистическое единство, препятствующее обоснованному расчленению ее на текст Н. И. и его редактора. С другой стороны, этот единый текст отличает большое литературное мастерство, хорошее знание источников; он написан традиционным для древнерусских книжников слогом. Трудно предположить, что всеми этими качествами мог обладать турецкий пленник, с молодых лет отторгнутый от славянской книжной культуры. Малоубедительна и версия о греческом происхождении повести. Скорее всего автором является опытный и талантливый древнерусский книжник, оказавшийся в Константинополе во время осады или же хорошо информированный о всех ее перипетиях. В его распоряжении мог оказаться и какой-то документ, составленный Н. И., но он был в таком случае использован не текстуально, а лишь как источник сведений. Однако вычленить «текст» Н. И. в этом случае окажется почти невозможным. Возможно однако, что послесловие — это литературная мистификация (подобная послесловию Казанской истории), призванная придать повествованию большую убедительность. [140]

Лит.: Срезневский И. И. Повесть о Царьграде. СПб., 1855 (отд. отт. из «Ученых записок II отд-ния имп. Акад. наук», СПб., 1854, кн. 1); Повесть о Царьграде (его основании и взятии турками в 1453 году) Нестора Искандера XV века / Сообщил архимандрит Леонид. СПб., 1886 (ПДПИ, № 62); Дестунис Г. Новоизданный список повести о Царьграде. — ЖМНП, 1887, февраль, с. 373–374; Соболевский. Переводная литература, с. 13; Бельченко Г. П. К вопросу о составе исторической повести о взятии Царьграда. — В кн.: Сборник статей к 40-летию ученой деятельности акад. А. С. Орлова. Л., 1934, с. 507–513; Смирнов Н. А. Историческое значение русской «Повести» Нестора Искандера о взятии турками Константинополя в 1453 г. — ВВ, М., 1953, т. 7, с. 55–56; Скрипиль М. О. «История» о взятии Царьграда турками Нестора Искандера. — ТОДРЛ, М.; Л., 1954, т. 10, с. 166–170, 182–183; Сперанский М. Н. Повести и сказания о взятии Царьграда турками (1453) в русской письменности XVI–XVII веков. — Там же, с. 138–151.

Сохранилось прощальное письмо Н., которое он, «как пошел юродствовали, оставил на утешение матери своей Евдокие да жене своей Акилине». Письмо входит в подборку документов, которую в списке второй половины XVIII в. обнаружила в 1974 г. Н. В. Понырко. Подборка кроме прощального письма содержит короткую записку Н. дяде Гавриле Самсоновичу с просьбой не оставить осиротевшую семью и надпись на «действительном образе» юродивого в Богоявленской церкви. Составитель подборки, добавивший от себя несколько этикетных фраз, — без сомнения галичанин и младший современник Н. Письмо построено как диалог, в котором мать вопрошает своего сына, пеняет ему, что бросил семью, а тот объясняет свое решение: он будет юродствовать «не простоты ради», т. е. не от скудости ума, а из презрения к мирским благам («аще бы люб мне мир сей, и аз подвизахся бы о вещех его»). Уходя в юродство, человек одновременно уходит из культуры, рвет с ней все связи. Письмо Н. — как бы прощальный завет умирающего (он настойчиво называет себя мертвецом), а мать голосит над ним, как над покойником. Это письмо — единственный в своем роде текст. Однако можно допустить, что сочинение «прощальных писем» перед уходом в юродство было этикетным моментом: о таком же письме матери и жене упоминается в Житии Арсения, новгородского юродивого XVI в. (БАН, Устюжское собр., № 55, л. 12). Галицкая подборка текстов свидетельствует о том, что Н. рассчитывал не только на прямых адресатов, но и на широкую читательскую аудиторию. В таком случае «прощальные письма» юродивых суть не документы, но особый жанр древнерусской литературы.

Текст воспроизведен по изданию: Исследовательские материалы для "Словаря книжников и книжности Древней Руси" // Труды отдела древнерусской литературы, Том 40. Л. Наука. 1985

© текст - коллектив авторов. 1985
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Труды отдела древнерусской литературы. 1985

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info