Биографические сведения об И.-книжнике весьма скудны. В 1534–1535 гг. по распоряжению архиепископа Макария И. обращал в христианство северо-западные языческие племена, искореняя их «прелести кумирские». С его слов (а возможно, даже им самим) был написан летописный рассказ «О крещении дикой лопи», вошедший в псковские летописи. Об этой же миссии сообщает также и грамота новгородского архиепископа Феодосия от 8 июня 1548 г. (опубликована: ДРВ. 2-е изд. М., 1790, ч. 14, с. 167–176). Однако он не знал языка племен, обращенных им в христианство, и с просветительской миссией по его следам позже шел Феодорит, переведший на язык лопарей Евангелие. Очевидно, после успешного завершения миссионерской деятельности Макарий и назначил его пресвитером своей домовой крестовой церкви. И. жил и работал и в Новгороде, и в Пскове.

В 1538–1539 гг. по поручению Макария И. пишет русскую версию Повести о житии Георгия Нового, навеянную пересказом болгарского произведения, известного под названием «Мучение святаго и славнаго великомученика христова Георгиа Новаго, мучившагося в Средце граде българстем» («Месяца мая в 26 день) и созданного софийским книжником-попом Пейо в первой четверти XVI в., в период правления турецкого султана Селима I (1512–1520 гг.). Согласно предисловию к Повести о житии Георгия Нового, содержание его стало известно на Руси от болгарских монахов афонского Зографского монастыря. Два болгарских монаха, Прохор и пресвитер Митрофан, прибыли в Россию, очевидно, за «милостыней» в составе дипломатической турецкой миссии Искандера Чеуша и Андреана Грека. Они побывали в Новгороде и Пскове, были приняты Макарием, рассказывали ему о притеснениях турецких завоевателей на Балканах и в связи с этим пересказали содержание болгарского Жития Георгия.

Сочинение софийского книжника, который сам принимал участие в судьбе болгарского 18-летнего патриота и помогал ему укрываться от преследований турецких властей, очень реалистично описывает, как Георгий, лишившись родителей, уклонялся от принятия мусульманства, за которым обычно следовало зачисление в войска янычаров. После решительного отказа Георгий был заточен в тюрьму; изуверства турецких религиозных фанатиков закончились сожжением болгарского юноши на костре в Софии в 1515 г. Похороны останков замученного патриота, согласно Пейо, вылились в торжественное всенародное чествование национального героя.

Пересказ жития нового болгарского национального святого произвел на Макария сильное впечатление, и он поручил И. записать его для Великих Миней Четиих. Работа над русским текстом Повести о житии Георгия Нового была начата И. в 1538 г. в Новгороде, а завершена во Пскове в 1539 г. В отличие от болгарского писателя новгородский книжник, описывая жизнь и мучения Георгия, сильно отступает от исторической действительности, прежде всего стремясь к строгому соблюдению традиций житийных канонов. Однако ценным историческим источником остается пространное Предисловие к Повести о житии Георгия Нового, в котором записан рассказ болгарских монахов о турецком засилье на Балканах в XVI в., о несправедливостях турецкого суда, наборах в [97] янычары, о проведении политики религиозной ассимиляции. Антитурецкая по своей направленности русская переработка повествования о Георгии идейно-тематически близка сочинениям Григория Цамблака. Конкретным образцом для нее, как считает А. И. Яцимирский, послужило Житие Иоанна Нового Болгарского Григория Цамблака. Антитурецкая тематика Повести о житии Георгия Нового способствовала широкому ее распространению на Руси: Повесть известна в нескольких переработках и трех редакциях (в том числе, кроме минейной, известна краткая Проложная редакция, см. Пролог). В начале 50-х гг. XVI в. расширенный вариант первоначальной редакции Повести о житии Георгия Нового был включен в состав Царского списка ВМЧ (под 26 мая). Текст Повести опубликован по одному не весьма исправному списку А. И. Яцимирским; научное издание ее текстов по всем редакциям и спискам подготовлено И. И. Калигановым (в приложении к его кандидатской диссертации), изучившим русское Житие Георгия Нового в его отношении к болгарскому оригиналу. Канон псковскому святому Михаилу Клопскому, написанный по поручению Макария не позже 1542 г. (читается в Служебной минее XVII в.: Троицкое собр., № 522 и собр. Румянцева, № 397), принадлежит, как считает Л. А. Дмитриев, не И.-пресвитеру, а В. М. Тучкову.

К 1661 г. относится послание (челобитная) И. царю Алексею Михайловичу, обращенное к нему от монастырских властей по случаю одной из побед во время войны с Польшей (текст известен в списке XVIII в. — ГПБ, Эрмитажное собр., № 370, л. 205–206об.). Победа русских полков приписывается здесь чудесам Сергия и Никона Радонежских. Два благодарственных послания царя архимандриту Троицкого монастыря И. неоднократно публиковались (ААЭ, т. 4, с. 172; Горский А. В. Историческое описание Свято-Троицкие Сергиевы лавры. М., 1879, с. 131–134). Сохранились книжные вклады И. 1662 г. в Троице-Сергиеву лавру: [98] богато орнаментированный рукописный Стихирарь крюковой (ГБЛ, ф. 304, № 429, XVII в.; вкладная запись на л. 1–49), оцененный во Вкладной книге в 7 рублей, и печатное Евангелие (М., 1644; хранится в Загорском музее, инв. № 212).

И. был избран в патриархи после низложения Никона и межпатриаршества; его роль была скорее почетной, чем действительной. Необходимость в московско-всероссийском патриархе была обоснована церковным собором с участием двух восточных патриархов: антиохийского — Макария и иерусалимского — Паисия. В работе этого собора, осудившего и окончательно низложившего патриарха Никона, И. участвовал еще будучи троицким архимандритом (сохранились его подписи). Вступление И. на патриарший престол было отмечено «Приветствием новоизбранному патриарху» Симеона Полоцкого, которое поэт включил в «Рифмологион» (ГИМ, Синодальное собр., № 287, л. 410–414).

Об авторском стиле И. судить трудно, поскольку его грамоты, послания и воззвания носили официальный характер и нередко составлялись от его имени другими лицами. И. Татарский и вслед за ним А. Н. Робинсон считают истинным автором грамот И., в том числе так называемого «Всенародного воззвания» «с увещанием» «беречь себя от... церковных мятежников», Симеона Полоцкого (ГИМ, Синодальное собр., № 130). Значительная часть грамот, подписанных патриархом И., связана с деятельностью церковного собора 1666–1667 г. и неотделима от определений собора, которые печатались в Москве при Служебнике в качестве приложений в 1667 и 1668 гг. (перепечатку их см.: ДАИ, СПб., 1853, т. 5, с. 467–510). Некоторые из грамот И. известны в списках конца XVII в. («Поучение... попом и диаконом» — БАН, Арханг. Д. 409, л. 206–210; «Увещание... о книзе... Иоанна Златоуста... о священстве и о книге Жезл правления» — ГИМ, Синодальное собр., II, непереплет., л. 362–366; труд «Жезл правления» Симеона Полоцкого, изданный в 1667 г., открывался посвящением царю, написанным поэтом от имени патриарха И.). Целью «Увещания» была рекомендация придерживаться положений, изложенных в «Жезле правления».

Наибольший интерес представляет грамота от имени трех патриархов — Паисия, Макария и И. об исправлении иконного писания, или «Выписка от божественных писаний о благолепном писании икон и обличение на неистово пишущих оныя». Из всего наследия И. этот текст оказался наиболее распространенным, хотя содержащаяся здесь рекомендация оставалась не более чем пожеланием. В этой грамоте всячески подчеркивается божественная природа иконописания, не допускающая рабов или пленников заниматься искусством, ибо «токмо благородных чада и советничии сынове тому художеству навыкают». Крещение Руси при князе Владимире объясняется здесь силой воздействия «показаннаго ему образа... написанного на плащанице». Приводятся ссылки на Симеона Метафраста, апостола Павла, Григория Нисского, Никифора Каллиста, Иоанна Дамаскина, Василия Великого, Григория Богослова, упоминаются легенды о создании икон Богоматери и Христа — и все это с целью введения строгого надзора за иконописанием во всем Московском государстве. Любопытно сопоставление «иконного писания» и «пиитства», т. е. живописи и литературы. В 1669 г. была разослана еще и «государева», т. е. царская, грамота с целью упорядочения иконописного дела, во многом зависимая от патриаршего послания. Обе грамоты нередко входят в состав рукописных сборников и иконописных подлинников XVIII–XIX вв. В конце жизни И. обращался с увещательными грамотами на Украину, в поволжские города и, наконец, перед смертью с прощальной грамотой. Характер всех этих документальных текстов традиционный, в частности прощальная грамота, начинаясь с упоминания Троицы, гласит о прощении царям умершим и о мире, благословении и прощении (поименно) «еще живым сущим». [99]

Соч.: Служебник с соборным свитком М., 1667, М., 1668, Поучение святитель свое к новопоставленному иерею М., 1670, Выписка от божественных писаний о благолепном писании икон и обличение на неистово пишущих оныя. М., 1668 (переиздано Пекарский П. П. Материалы для истории иконописания в России. — Изв. имп. Археолог. об-ва, СПб, 1864, т. 5, вып. 5, стб. 320–325), Список с прощальныя грамоты Иоасафа (духовное завещание). — ДРВ, М, 1788, с. 337–352, Николаевский П. 1) Увещание московского патриарха Иоасафа II духовенству. — ХЧ, 1881, № 3–4, с 468–476, 2) Материалы к истории раскола XVII века. — ХЧ, 1891, ч. 2 (сентябрь–октябрь), с. 389–396 (послания И.), ААЭ СПб, 1836, т. 4, № 155, 161 (соборные грамоты от имени И.), Каптерев И. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович Сергиев посад, 1912, Прил., с. XV–XX (воззвания И.)

Деятельная натура И. сказалась в подборе обширной библиотеки, а также в учреждении больниц, гостиницы и приютов в Новгороде. И. принимал участие в преследовании первых выговских старообрядцев, в том числе составил полемический трактат, напечатанный в Москве в 1707 г., — «О рождении антихриста». Переписка И. новгородского периода сохранилась в рукописях, в трех томах (ГПБ, Софийское собр., № 1425, 1426, 1427); списки слов и проповедей И. содержатся в рукописном сборнике ГИМ, собр. Уварова, № 349 (605).

Удивительную карьеру И. — от никому неизвестного монаха провинциального монастыря до первосвященника России и вселенского патриарха — исследователи объясняют прежде всего особым благоволением к нему трех русских царей: Ивана IV, Федора Иоанновича и Бориса Годунова. Его восхождение к высшему духовному званию началось с посещения Старицы Иваном Грозным, который, познакомившись с И., приказал произвести его в архимандриты Успенского монастыря. В 1571 г. И. был переведен в Москву настоятелем Симонова монастыря, а в 1575 г. он стал архимандритом считавшегося царским Новоспасского монастыря. Особенно быстрым было его продвижение по высшим ступеням церковной иерархии. В 1581 г. И. посвящается в сан епископа коломенского, в 1586 г. становится архиепископом ростовским, а всего через 11 месяцев занимает место главы русской церкви, заменив неугодного Борису Годунову митрополита Дионисия. Когда 26 января 1589 г. осуществилось давнее желание русского правительства устранить формальную подчиненность русской церкви Константинополю, то из трех кандидатов царь Федор Иоаннович выбрал духовным главой страны И.

Чем было вызвано расположение к И. царей, можно отчасти понять из «Истории о первом патриархе Иове Московском», которая была написана в агиографическом стиле неизвестным автором в середине 50-х гг. XVII в. и служит главным источником биографических сведений об И. (РИБ, СПб., 1891, т. 13, стб. 923–950). Из нее выясняется, что кроме обязательных для героев житийных произведений смирения, скромности, твердости в исполнении монашеского обета И. обладал совокупностью качеств, выгодно выделявших его среди окружающих. Прежде всего указывается его высокая образованность. Затем подчеркивается необыкновенная память И. Автор «Истории...» отмечает ораторский талант И., который «прекрасен бо в пении и в чтении» и вел службу с такой проникновенностью, что могли расчувствоваться «иже и не слезливыя». Благодаря этим качествам, по мнению автора «Истории...», И. и был избран патриархом. Все эти дарования И. вполне правдоподобны и могли обратить на него внимание монархов, но не могут объяснить причину его возвышения. Она раскрывается в произведениях самого И.: в речах и посланиях Федору Ивановичу и царице Ирине, в «Повести о житии царя Феодора Иоанновича». Еще отчетливее она обнаруживается в обращениях И. к Борису Годунову и в той выдающейся роли, которую он сыграл в избрании Годунова на царство. Как духовный глава государства, оставшегося после смерти Федора Ивановича без царя, И. не только организовал созыв освященного и земского соборов, но, пользуясь своим положением и авторитетом, активно влиял на их благоприятное для Годунова решение. По его инициативе было предпринято шествие с иконами к Новодевичьему монастырю, чтобы продемонстрировать всенародность избрания Годунова. Вся обработка документов об избрании Годунова царем тоже проходила под руководством И. Верность и преданность царям Ивану Грозному, Федору и, прежде всего, Борису, безоговорочная поддержка их социально-политических начинаний в первую очередь объясняют появление И. на патриаршем престоле. Он не изменил царю Борису даже после его смерти, поддерживая всеми силами молодого Федора Борисовича Годунова. Ни попытки Лжедимитрия I привлечь И. на свою сторону, ни угрозы лишить сана не заставили его отказаться от разоблачений Григория Отрепьева в грамотах и в публичных выступлениях, поэтому по приказу Самозванца И. выслали на родину, в Старицкий Успенский монастырь. В 1607 г. И., ослепший и одряхлевший, еще раз появился в Москве, где по требованию царя Василия Шуйского и нового патриарха Гермогена москвичи молили его о прощении за изгнание. Вернувшись в Старицу, И. в том же году умер. [101]

Литературная деятельность патриарха И. в полном объеме не выяснена. Достаточно глубоко исследована лишь «Повесть о житии царя Феодора Иоанновича». Не получила должной оценки его роль в литературном процессе конца XVI — начала XVII в. как главного идеолога страны, хотя факты красноречиво свидетельствуют о том, что И. оказал большое влияние на современную ему литературу и на литературу более позднего времени. Ни один писатель первой половины XVII в., касавшийся событий начала века, не обошелся без тех характеристик политической ситуации и Григория Отрепьева, его намерения «веру крестьяньскую попрати и православных крестьян в латвийскую и люторскую ересь привести и погубити», которые содержатся в грамоте И. от 14 января 1604 г. в Сольвычегодский Введенский монастырь. Публицистическая направленность литературы первой трети XVII в. определилась еще в сочинениях И. Соборное определение и Утвержденная грамота об избрании на царство Бориса Годунова (ААЭ, СПб., 1836, т. 2, № 6–7), написанные под его руководством, если не им самим, послужили источником и литературным образцом для Утвержденных грамот Василия Шуйского и Михаила Романова (см. «Грамота утвержденная об избрании на Российский престол... Михаила Федоровича...»), в которых давалось идеологическое освещение Смуты. Остается невыясненной роль И. в создании известной В. Н. Татищеву, но утраченной впоследствии летописи о Смутном времени — «Истории Иосифа о разорении русском». Старец Иосиф был келейником И., пользовался неограниченным доверием патриарха, работал с литературными и документальными материалами богатейшей патриаршей библиотеки.

И. является автором посланий, грамот и речей, которые почти совсем не изучались (перечисляются в хронологической последовательности): 1) послание грузинскому царю Александру (апрель 1589 г.); 2) послание к митрополиту Николе и всему священному собору Иверския земли (апрель 1589 г.); 3) грамота константинопольскому патриарху Иеремии (март 1592 г.); 4) утешительное послание царице Ирине по поводу смерти царевны Феодосии (1592 г.); 5) грамота в Казань митрополиту Гермогену о трехдневном молебне по поводу избрания на царство Бориса Годунова (15 марта 1598 г.); 6) окружная грамота о трехдневном молебне по случаю восшествия на престол царя Бориса Федоровича (15 марта 1598 г.); 7) послание к царю Борису Федоровичу в ответ на царскую известительную грамоту о походе против крымского хана (2 июня 1598 г.); 8) приветственная речь царю Борису Федоровичу по возвращении его из Серпуховского похода (июль 1598 г.); 9) речь во время венчания на царство Бориса Годунова (3 сентября 1598 г.); 10) благословенная грамота земскому старосте города Слободского об устроении Богоявленского монастыря (4 января 1599 г.); 11) жалованная несудимая грамота Волоколамскому Иосифову монастырю на вотчину в Осташковой слободе (5 февраля 1601 г.); 12) грамота в Сольвычегодский Введенский монастырь о ежедневном молебне по случаю войны царя Бориса Федоровича с Гришкою Отрепьевым и о проклятии Самозванца со всеми его сообщниками (14 января 1604 г.); 13) духовная грамота (1604 г.); 14) статейный список о посылке за бывшим патриархом И. в 1607 г. (февраль 1607 г.).

Стилистические особенности сочинений И. свидетельствуют о его явном тяготении к художественной манере Макарьевской школы (см. Макарий, митрополит) с ее панегирическими портретами, торжественной эмоциональностью, сложными синтаксическими конструкциями, цветистым языком. С помощью этих художественных средств И. сознательно приукрашивал неспокойное царствование Федора и Бориса и создавал далекие от подлинного облика идеализированные образы этих царей. Пожалуй, только в посланиях И. в Грузию — царю Александру и митрополиту Николаю возвышенная риторика, панегирические характеристики Федора [102] Ивановичу выглядят уместными и оправданными. Сам факт обращения грузинского царя и главы грузинской церкви к России за помощью давал И. основание подчеркнуть в самых звучных и лестных выражениях силу и величие русского самодержца. Кроме многочисленных цитат из Евангелия, Апостола, писаний отцов церкви, И. ввел в послание к митрополиту Николаю, без ссылки на источники, большие отрывки из слова болгарского пресвитера Козмы «на богумилов» и всю первую часть третьего слова митрополита Даниила.

Среди всех сочинений И. выделяется утешительное послание царице Ирине. После смерти долгожданного, но быстро умершего ребенка, царевны Феодосии, Ирина долгое время испытывала безудержное отчаяние. Желание успокоить царицу заставило И. призвать на помощь всю свою эрудицию, весь талант писателя и опыт пастыря. Искреннее соболезнование горю Ирины, стремление помочь ей позволили И. увидеть в царице простую женщину, потрясенную потерей единственного ребенка. Стремясь найти самые доходчивые, убедительные слова, И. вводит в послание даже разговорную речь, что совершенно несвойственно его произведениям, написанным исключительно книжным языком. Так, увещевая Ирину образумиться и взять себя в руки, потому что царевну все равно не возвратить, он говорит: «... а кручиною, государыни, не взяти ничево» (ГИБ, О.IV.17, л. 21об.).

«Повесть о житии царя Феодора Иоанновича», написанная до 1604 г., содержит идеализированное жизнеописание этого царя. По задачам, которые И. ставил перед собой, и по художественным признакам она представляет собой как бы заключительную главу Степенной книги. Царь Федор, единственный из прямых потомков Ивана Калиты, не попал в этот свод агиобиографий русских государей, потому что Степенная книга была закончена еще при жизни его отца. Замысел И. восполнить этот пробел возник еще в связи с тем, что со смертью царя Федора прекратилась династия Рюриковичей. Однако в «Повести о житии...» этому факту не придается той значительности, которую он имел в жизни. И. постарался затушевать важность события, не допустив ни малейшего упоминания о жестокой политической борьбе в аристократическом окружении царя на протяжении всего его царствования. В его изложении никаких проблем из-за смерти последнего сына Ивана Грозного не может возникнуть, поскольку вопрос о престолонаследии решен самим Федором задолго до кончины. После победы в 1591 г. над крымскими татарами под Москвой царь вручает Борису Годунову златокованую цепь, «сим паки на нем прообразуя царского своего достояния по себе восприятия и всего превеликого царьствия Русийскаго скифетродержателства правление». Тема исключительности дарований, близости к царю и верности ему Бориса Годунова проходит через всю повесть и определяет ее особенность. Будучи посмертной хвалой царю Федору, она является одновременно панегириком Годунову. Торжественно-патетический тон, книжные метафоры, самые хвалебные эпитеты и лестные сравнения в равной мере присущи характеристикам и царя, и его «изрядного правителя». Каждый из них в высшей степени соответствует своему назначению.

Если по жанровым признакам «Повесть о житии...» сближается с биографиями Степенной книги, то в стилистическом отношении она испытала влияние панегирических памятников XV–XVI вв. Отличительной чертой стиля повести исследователи считают ее насыщенность рифмованными прозаическими отрывками, которые появились вследствие ритмической организации речи, возникшей в результате использования предложений одной синтаксической конструкции. Патетический тон повести И. унаследовал от лучших древнерусских ораторов. Так, торжественное и величественное начало повести подражает формуле, выработанной еще Кириллом Туровским (слово «о расслабленнем») и очень близкой к предисловию Максима Грека к Житию Зосимы и Савватия [103] Соловецких. В воспоминаниях о царе Федоре самого патриарха И., которые заключены в форму последовательных риторических вопросов, и особенно в замечательном своим лиризмом плаче царицы Ирины сказалось влияние «Слова о житии и преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя русьскаго». Еще один источник повести обнаруживается, когда И., чтобы с наибольшей силой отразить величие царя, пишет, что иерусалимскии патриарх Иеремия, до которого дошла слава о царе Федоре, захотел лично убедиться в его благочестии и мудрости, «яко же и древле Южеская царица Сивилла приходяще от восток во Иерусалим, хотя видети премудрость Соломанову». Это сравнение, как и некоторые другие заимствования в повести, принадлежит Житию Александра Невского. Панегирический стиль «Повести о житии...» в сочетании с откровенным стремлением И. приукрасить образы царя Федора и Бориса Годунова, чем вызвано отсутствие всяких фактов, которые могут бросить тень на их идеальный облик (нет сообщения даже о смерти царевича Дмитрия), делает ее примером литературного эпигонства. В конце 20-х гг. XVII в. «Повесть о житии...» была использована при создании Летописца Нового, а в рукописях XVII в. она встречается в составе Степенной книги в качестве последней ее степени.

Находясь в Сийском монастыре, И. написал в 1578 г. Житие Антония Сийского, основателя монастыря: «Месяца декабря в 7 день. Житие и подвизи и отчасти чюдес исповедание преподобнаго отца нашего Антония игумена, иже на Михайлове езере причестен монастырь поставльшаго, во имя пресвятыя и живоначальныя Троица и пречистыя Богородица честнаго и славнаго ея Благовещения, иже я Сийский нарицается. Списано бысть священноиноком Ионою, тоя же честныя обители пострижеником». Перу И. принадлежат похвальное слово и служба святому (служба была написана в 1579 г.). Перед описанием чудес И. излагает историю написания Жития: обозначает год, называет имя великого князя, митрополита всея Руси и епископа вологодского и великопермского, при которых он написал свой труд. Далее он говорит, что со времени смерти Антония прошел 21 год, и осталось совсем немного иноков, которые помнят [104] Антония: «...и сего ради аз убогий священноинок Иона, последний во святем братстве сем, еже от оставшихся ученик блаженнаго, достоверных свидетелей, поведуема слышах, писанию предах от многих малая, да не забвены будут труды его и терпение на святем месте сем. Понужен бысть сея же честныя обители игуменом Питиримом и от ученик блаженнаго, о нем же поведаша ми сия: ин убо от ученик блаженнаго поведа сию добродетель святаго си отца, он же ину, ин же род его и воспитание и от юны версты пребывание. Аз же, сие во едино собрав, писанию предах к ревности последствующих святому житию его».

При написании Жития Антония Сийского И. широко использовал материалы житий Александра Свирепого, Александра Ошевенского, Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского. Житие Александра Свирепого, как отмечает Ив. Яхонтов, И. почти наполовину повторил дословно в своем Житии Антония Сийского. Однако в сочинении И. немало интересных реальных данных об Антонии и Сийском монастыре; отдельные характеристики Антония (автор несколько раз отмечает его физическую силу), зарисовки монастырского быта отличаются живостью и красочностью; как и в подавляющем большинстве севернорусских житий примечательны чертами реального быта рассказы о чудесах святого. Замечательно Житие Антония Сийского также описаниями севернорусской природы.

Во время пребывания на игуменстве в Глушицком монастыре И. написал Житие Сергия Муромского (Обнорского): «Месяца октября в 7 день. Сказание мало отчасти о житии, и о прихождении на место сие, и о чудесех, и о преставлении, и о явлении преподобнаго отца нашего Сергия Обнорскаго, вологодскаго чюдотворца, иже на реце на Нурме, и собеседника преподобному Павлу чюдотворцу». Сергий Нуромский был учеником Сергия Радонежского, к которому он пришел в Троицкий монастырь с Афона (откуда и как он попал на Афон, ничего неизвестно). Прожив некоторое время в монастыре Сергия Радонежского, Сергий Нуромский ушел на Север, в Вологодские края, и основал на реке Нурме, в Обнорской волости, Спасский монастырь, где и умер в 1412 г. В Житии Сергия Нуромского автор его, указав год создания своего произведения — 1584, пишет: «Написа же Житие се чюдотворца Сергия инок Иона, иже бысть в та лета у Покрова пречистыя Богородицы обители Дионисия чюдотворца, иже на Глушице, игумен... написах, елика в слухы моя достиже и елика в свитцех обретох написана». И в другом месте своего произведения И. подробно раскрывает, какие «слухи» и «свитки» он имеет в виду: о жизни и подвигах Сергия Нуромского хорошо знал его постриженник Алексей, который затем был послан Сергием в учение к Павлу Обнорскому и со временем стал игуменом монастыря, созданного последним. У этого Алексея был ученик Антоний, которому Алексей рассказал все, что знал о Сергии. «Той же Антоний поведа ученику своему Геннадию, тако зовому ограднику сущу обители великого Павла (т. е. садовнику или огороднику монастыря Павла Обнорскою, — Л. Д.). Той же Геннадий оградник поведа Протасию иноку». Со временем Протасий стал игуменом Павлова Обнорского монастыря и записал рассказ Геннадия. Эти записи и устные предания о Сергии послужили тем материалом, на основе которого И. написал Житие Сергия Нуромского.

Третье житие, написанное И., — Житие Варлаама Пинежского (иначе — Важского или Шенкурского): «Месяца июня в 19 день. Память преподобнаго отца нашего Варлаама, пенежскаго чюдотворца, иже на Ваге пречестен монастырь составльшаго во имя святаго славнаго апостола и евангелиста Иоанна Богослова, его же отчасти чудес исповедания». До пострижения Варлаам Пинежский, в миру новгородский боярин Василий Степанович Своеземцев, в своих владениях в Заволочье при впадении р. Пинежки (Пеняжки) в р. Вагу, недалеко от Шенкурска, построил небольшой городок, в который со временем перебрался с семьей из Новгорода. На противоположном берегу р. Пинежки Василий [105] Своеземцев основал монастырь, в котором под старость постригся и где умер в 1467 г. Монастырские предания о Варлааме послужили И. материалом для написания Жития основателя монастыря. Это Житие он написал в 1589 г. Как и в двух других своих произведениях, автор сообщает читателям об истории своего труда: «...орудием некоим от отец обители святыя Троицы (т. е. из Синского монастыря, — Л. Д.) послану ми бывшу на Вагу глаголемую, и тамо орудием тем, по заповеданию отец, задержану ми бывшу, яко и зимети ми тамо. И сего ради закоснения случися ми время довольно пребыти во святей обители сей святаго Варлаама». И., задержавшегося по монастырским делам в монастыре Варлаама Пинежского, братия монастыря попросила написать житие основателя монастыря, так как Жития Варлаама не было, а в монастыре уже доживали свой век старцы, помнившие еще тех монахов, которые были современниками святого. Выполняя эту просьбу, И. написал Житие Варлаама Пинежского.

Житие Антония Сийского И. писал в то время, когда об Антонии еще хорошо помнили, были еще живы современники его, сам автор являлся монахом основанного Антонием монастыря. Два других жития писались И. через очень большой промежуток времени после жизни святого: Житие Сергия Нуромского — через 172 года после смерти Сергия, а Житие Варлаама Пинежского — через 122 года после смерти Варлаама. Биографические данные, сообщаемые И. об этих двух святых, по сравнению с данными об Антонии Сийском очень скудны, но, как отмечает В. О. Ключевский, «и немногие сведения о Сергии и Варлааме, записанные Ионой, получены им из надежных источников» (Ключевский. Древнерусские жития, с. 302). Таким образом, все жития, написанные И., представляют определенную ценность как исторические источники и являются интереснейшими памятниками древнерусской агиографической литературы. Агиографическое творчество И. заслуживает специального исследования. Из сочинений И. издано только Житие Варлаама Важского.

Однако независимые и ранние источники не подтверждают этой версии. Отметим, что в новгородских и псковских летописях имя И. вообще не упоминается; летопись Софийская I младшего извода сообщает об И. только в связи с назначением его митрополитом в 1448 г., а летопись Тверская — в связи с поставленном им тверского епископа в 1461 г. Великокняжеские летописи впервые упоминают И. под 1446 г. как сподвижника Шемяки, помогшего ему захватить детей Василия Темного, и лишь под 1448 г., в связи с назначением И., приводит не одень вразумительное и явно дефектное известие о существовавшем еще ранее [106] намерении поставить Иону «после Сидора» (митрополита Исидора) на митрополию.

Важными источниками, свидетельствующими о стремлении поставить И. митрополитом еще в 30-х гг., казались исследователям грамоты, адресованные в Царьград и сохранившиеся в рукописных сборниках. Однако сборники, содержащие эти грамоты, относятся к концу XV — началу XVI в., и достоверность содержащихся в них сведений вызывает серьезные сомнения. Одна из этих грамот написана от имени Василия II и адресована в одном списке (сборник кирилло-белозерского инока Ефросина — ГПБ, Кирилло-Белозерское собр., № 11/1088, 90-е гг. XV в.) «вселенскому патриарху» (имеется в виду, очевидно, Митрофан), а в другом (свод 1518 г., отразившийся в летописях Софийской II и Львовской) — «царю греческому» (видимо, Иоанну VIII). Время отправления этой грамоты определяется здесь словами: «по преставлении... митрополита Фотиа»: далее автор от имени Василия II заявляет: «...понудил... ити к вам Иону, епископа рязаньска... дабы нам того епископа Иону поставили на митрополию». Но в Константинополе, по его словам, «нашего прошения не приали», Иону на митрополию не поставили, а послали Исидора, поехавшего затем на собор к папе и привезшего грамоты от папы, что «чюже есть и странно»; в грамоте Василий II просит патриарха (по другому списку — императора) разрешить русским самим совершить «поставление митрополита». По смыслу эта грамота должна быть датирована 1441 г., но странна в ней ссылка на отправление И. «по преставлению Фотия» — Фотий умер в 1430 г., а Исидор назначен русским митрополитом семь лет спустя.

Следующая по времени грамота в Константинополь, повествующая о тех же событиях, опять сохранилась в двух версиях — в двух митрополичьих формулярниках начала XVI в. — ГИМ, собр. Уварова, № 512 и Синодальное собр., № 562. В обеих версиях второй грамоты речь идет об избрании И. как уже о совершившемся факте; указание, сохранившееся в одной версии («двадцать первое лето» от смерти Фотия), позволяет датировать вторую грамоту 1451–1452 гг. В отличие от первой грамоты во второй грамоте сделана попытка объяснить, почему И., чья поездка в Константинополь якобы была решена сразу же после смерти Фотия, приехал только семь лет спустя — в 1437 г.: «...не вемы како, по божиим неизреченным судбам, ему ли самому на дорозе помедлившу, богу ли таковолившу, тому к Царюграду достигнути не поспевшу». Еще более важно другое расхождение с первой грамотой: во второй грамоте утверждается, что «царь и патриарх» уже при назначении Исидора объявили И. его преемником: «...а что божия воля о Сидоре произмыслить или смертию скончается, или иначея что о нем будет, ино ты еси, Иона, по нем будеши на Руси митрополитом». Но вторая грамота не только противоречит первой; существенные расхождения обнаруживаются и между двумя версиями самой второй грамоты. В одной из них (сохранившейся в формулярнике ГИМ, Синодальное собр., № 562) нет никаких прямых выпадов против Флорентийской унии и отсутствие сношений с Константинополем неопределенно объясняется «в церкви божией разгласием» и «неудобопроходимым шествием», в другой (ГИМ, собр. Уварова, № 512) за рассказом о поездке И. в 1437 г. и данных ему обещаниях следует рассказ об Исидоре и «латыньском» соборе «еже в Фроленьции». Но как раз эта версия имеет помету, что данная грамота «к царьградскаму царю Констянтину... не пошла».

Противоречивость и сугубая сомнительность всех этих грамот в Константинополь дает основание усомниться в точности передачи текста еще в одном памятнике, также сохранившемся в митрополичьем формулярнике XVI в. (ГИМ, Синодальное собр., № 562, л. 204об.–206об.), — в грамоте И. в Нижегородский Печерский монастырь 6941 (1433) г. В этом документе И. за 15 лет до своего вступления на митрополичий [107] престол выступает в качестве «епископа, нареченного на святую митрополию русскую» (между тем даже в посланиях 1447 г. упоминания о его «наречении на митрополию» нет). Грамота эта помещена в митрополичьем формулярнике не среди близких ей по времени документов, а в дополнительной части, после ряда посланий конца XV в.

Легендарный характер биографии И., в том виде, в каком она изложена в приведенных выше грамотах, а затем в поздней летописной и особенно в агиографической традиции, становится особенно заметным при сопоставлении с теми фактами, о которых умалчивали московские летописи. Русская митрополия вовсе не пребывала вакантной в течение 18 лет после смерти Фотия. В 1434 г. митрополитом всея Руси стал по решению патриарха смоленский епископ Герасим, который не поехал в Москву из-за начавшейся там борьбы за престол и управлял митрополией из Смоленска. Из литовско-белорусских, новгородских и псковских летописей мы узнаем о деятельности этого митрополита и о том, что к нему ездил на поставление новгородско-псковский архиепископ Евфимий; вполне вероятно, что и другие русские иерархи, занявшие престол в те годы, поступали так же. В 1436 г. Герасим оказался жертвой междоусобной борьбы в Литве; с 1437 г. митрополитом стал Исидор, приехавший в Москву, а затем в течение полугода находившийся в Новгороде и Пскове. Каково было положение И. в те годы? И. был выходцем из удельного княжества Галицкого, князья которого были главными соперниками Василия II; постригся в монахи он там же — в Галицкой земле. Затем он перешел в Московский Симонов монастырь, где, как сообщается в относительно раннем рассказе Иосифа Волоцкого, поддерживал строителя монастыря Варфоломея, боровшегося против монастырского «бесчиния». Когда это происходило? Деятельность Варфоломея относится к 30-м гг. XV в. После пребывания в Симоновом монастыре И. стал рязанским епископом. Очевидно, он был поставлен не ранее 30-х гг., но тогда ставил И. епископом один из двух митрополитов, об иерархической деятельности которых избегали сообщать более поздние московские источники, — Герасим или Исидор. Лишь в 40-х гг., после осуждения и изгнания Исидора, у И. появилась возможность занять митрополичий престол, и рассказ великокняжеского свода конца 50-х — начала 70-х гг., связывающий это появление на «дворе митрополиче» с деятельностью Шемяки, представляется поэтому наиболее достоверным. Затем И. занял своеобразную промежуточную позицию между обоими враждующими князьями. Летом 1447. г., после занятия Москвы Василием Темным, бежавшие из нее Дмитрий Шемяка и Иван Можайский заявили, что Василий II не может их требовать к себе до тех пор, пока не будет назначен митрополит. К осени митрополит уже изменил Шемяке и перешел на сторону Василия Темного, однако и после этого он не стал в глазах своих собратьев-иерархов законным митрополитом: в обличительной грамоте русского духовенства против Шемяки, отправленной в декабре 1447 г., И. по-прежнему именуется епископом рязанским и назван на третьем месте — после Ефрема Ростовского и Авраамия Суздальского. Только в следующем, 1448. г. И. был, наконец, возведен своими братьями епископами на митрополичий престол.

Основные произведения И., послания, связаны именно с борьбой за утверждение его митрополичьих прав. Борьба эта была трудной — уже с 50-х гг. ему отказал в признании литовский великий князь Казимир и западнорусские иерархи; серьезные опасения внушала ему позиция новгородского и тверского епископов; даже такой видный церковный деятель Московской земли, как Пафнутий Боровский, «не велел звати архиепископа Ионы митрополитом». Ни патриарх — противник унии с «латинами», оставшийся в Константинополе после завоевания его турками, ни тем более патриарх-униат не признавали И. митрополитом. Только в самом начале своей митрополичьей деятельности, когда Казимир еще не [108] выдвинул особого кандидата на кафедру русского (киевского) митрополита, И. мог избегать в посланиях литовским князьям, панам, боярам и «всему купно христоименитому господню людству» деликатных вопросов о своем праве на митрополичий престол: в грамоте 1448 г. он не говорил пи о якобы совершенной им в 1437 г. поездке в Царьград, ни об Исидоре и ограничивался сообщением о своем поставлении, осуждая главного соперника Василия II — Дмитрия Шемяку. Не касался И. предыстории своего назначения и в первых грамотах в Новгород и на Вятку, призывая только адресатов прекратить «некая междоусобная спирания и раздоры». Первые упоминания о полученных И. в Царьграде обещаниях появляются в его посланиях, по всей видимости, только после того, как у него появился в Литве соперник — назначенный патриархом митрополит киевский и всея Руси Григорий (которого в Москве объявляли учеником и сподвижником Исидора). Об этом И. сообщает в недатированной грамоте киевскому князю (наместнику Казимира) Александру Владимировичу, в посланиях литовским (западнорусским) епископам, написанным около 1460 г.; тогда же И. пишет грамоты литовским епископам и князьям и отдельно смоленскому и черниговскому епископу с резким осуждением унии, Исидора и его «злейшего ученика Григория». Послания эти имели в значительной степени оборонительный характер: патриарх и митрополит Григорий, жаловался И., именовали его и послушных ему иерархов «отступниками». Литовский великий князь не только принял Григория, но и просил Василия II последовать его примеру. Тревогой были проникнуты и послания И. русским иерархам — тверскому епископу Моисею, упорно не желавшему являться к И., несмотря на двукратное приглашение, и новгородскому архиепископу Ионе. Тогда же была составлена соборная грамота русских епископов и их же послание литовским иерархам о непризнании Григория и верности И., но среди этих епископов не было ни тверского, ни новгородского. Можно думать, что и разобранные выше «грамоты патриарху и императору» от имени Василия II, которые историки склонны были датировать 40-ми гг., могли быть составлены не ранее 50–60-х гг. Под прямым влиянием этих посланий были написаны и рассказы о Флорентийском соборе и «Слово избранно от святых писаний еже на латыню», где провозглашалось «болшее православие и вышьшее христианство Белой Руси» по сравнению с греческим.

Кроме посланий о своих правах на митрополичий престол и грамот против Шемяки и его союзника Ивана Можайского И. написал также ряд других посланий (обличения пороков мирян и духовенства, междоусобий и т. д.).

Перу И. принадлежит особая, наиболее пространная редакция Жития Александра Невского, написанная в 1591 г. Основными источниками редакций И. являются Похвальное слово Александру Невскому и его Житие из Степенной книги (М. Н. Сперанский отметил влияние стиля Степенной книги на сочинение И.); И. пользовался также другими источниками, в частности рядом статей из 7-й степени Степенной книги и летописными известиями. К Житию присоединено описание трех чудес (первое из них датировано 1572 г.), очевидцем которых называет себя автор. В некоторых списках за послесловием помещается еще одно чудо (датировано 1572 г.) — видение, рассказанное автору Антонием, иноком Владимирского Рождественского монастыря; очевидно, это чудо включено в списки Жития или самим И., или позднейшим переписчиком. К числу особенностей редакции И. относится манера вести рассказ от лица древних агиографов, сочинениями которых автор пользуется. Редакция И. сохранилась в значительном количестве списков, в том числе в списке Степенной книги, вложенном И. в Рождественский монастырь (ЦГАДА, ф. 381, № 346); сокращение редакции И. произведено в XVII в. архимандритом Рождественского монастыря Викентием.

В литературе отмечены 22 рукописи, написанные по заказу И.; о нескольких рукописях сохранились косвенные данные. Одна из этих 22 рукописей — список Бесед Иоанна Златоуста на Евангелие от [110] Матфея 1592 г., хранящийся в Костроме, — была обнаружена совсем недавно (об истории открытия см. выступление Т. В. Николаевой в кн.: Тихомировские чтения 1970 года: Материалы научной конференции, посвященной опыту организации археографических экспедиций в РСФСР. М., 1970, с. 109). Большая часть этих рукописей вложена заказчиком во Владимирский Рождественский монастырь, о чем сообщают пространные вкладные записи. Рукописи И. — это четьи книги; во вкладных И. отмечает, что та или иная книга «писана не с единого списка, но с различных добрых переводов». Особо следует отметить, что И. является создателем нового собрания сочинений Максима Грека; список этого собрания (сохранился в двух переплетах: ГБЛ, ф. 98, собр. Егорова, № 869; ГИМ, собр. Уварова, № 310) И. вложил в Рождественский монастырь. Всего он пожертвовал книг в эту обитель на сумму 200 рублей. В одном из экземпляров Триоди цветной 1591 г. сохранилось свидетельство о культурной деятельности И.: в 1593 г. он отправил в Вологду 200 экземпляров печатной Триоди (постной и цветной) для распределения по церквам.

Не являются ли И., автор учебного руководства, и Иосиф, игумен Герасимо-Болдинского монастыря, одним и тем же лицом? В завещании первого игумена монастыря Герасима, который умер в 1554 г., упоминается «Иосиф-краснописец» как возможный будущий игумен (Историко-статистическое описание Смоленской епархии. СПб., 1864, с. 295; завещание сохранилось в рукописях ГБЛ, собр. Ундольского, № 301, л. 126–128 и БАН, 17.13.17, л. 1–20). Отметим, что сам И. называет себя «калиграфом». Время возможного игуменства Иосифа не противоречит, а скорее подтверждает тождество его с автором учебного руководства. Он мог быть [111] игуменом после 1554 г., но не позднее 1567 г. Дело в том, что в приписке к завещанию Герасима, датируемой этим годом (по рукописи собр. Ундольского, № 301), игуменом монастыря называется уже Антоний (Филарет. Обзор русской духовной литературы. Харьков, 1859, с. 126). П. М. Строев приводит следующие неясные сведения: «Иосиф бывший 1569 г.» (Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877, стб. 597).

В. Ф. Ржига высказал не лишенную основания догадку о принадлежности И. еще двух произведений: послания митрополиту Макарию о составлении алфавитов и «Сказания о сложении азбук и о составлении грамот, как и когда бысть и в кое время и от которых святых отец и дивных и премудрых философов. Списано вкратце от жития святаго отца нашего Стефана, епископа пермскаго». Все три произведения известны по одной рукописи ГИМ, собр. Хлудова, № 147. Д (рукопись описана, см.: Лопарев X. Описание Хлудовской рукописи № 147. — ЧОИДР, 1887, № 3, с. 1–18). «Сказание о сложении азбук» и учебное руководство написаны одним и тем же своеобразным почерком (влияние греческой графики при написании отдельных букв). Заглавие «Сказания» соответствует тексту авторского обращения в послании Макарию — «Повелел ли еси вмале преже сих дней от житиа святаго Стефана Пермьскаго написати вкратце о составлении грамот, когда коа и от коих человек и в кое время и како бе». И основное содержание этих произведений очень близко, в них сообщается о создании славянской азбуки на основании заимствований из житий Стефана Пермского, Кирилла и Мефодия. В учебном руководстве И. называет себя «худым иноком», в обращении к Макарию автор послания точно так же говорит о себе; в учебном руководстве И., говоря о своем учителе, называет его «дивным», этим же эпитетом пользуется и автор «Сказания об алфавитах», упоминая о «премудрых философах». Все это свидетельствует в пользу того, что автором всех трех произведений был И. «Сказание о сложении азбук и о составлении грамот» не опубликовано (в рукописи ГИМ, собр. Хлудова, № 147. Д, л. 395–399).

Филологическо-педагогическое сочинение «Летописец и сказание ко учению и рассуждение о фонианде вкратце» относится к числу редких и малоизученных произведений. В нем с использованием примеров из жизни авторитетов греческой церкви дается наставление о пользе учения, которое сопровождается призывом к усердию в приобретении знаний; здесь же дана характеристика гласных и согласных славянской азбуки и приведены сведения о греческой азбуке. Свое произведение И. называет «книгой» и сопровождает его вступлением и заключением, где дает объяснение причин, времени и обстоятельств написания его. Кроме того, оно сопровождается отступлениями, на основании которых видна эрудированность автора. Сочинение в целом обращено не столько к царевичу, сколько к самому Ивану Грозному. Оно представляет интерес не только как образец филологическо-педагогического труда, но и как пример послания-прошения к высокопоставленному лицу.

От И. дошла книга поучений к священникам и мирянам, изданная на московском Печатном дворе около 1642 г. (без обозначения места и года, см.: Зернова А. С. Книги кирилловской печати, изданные в Москве в XVI–XVII веках: Сводный катало г. М., 1958, с. 5, № 165). Это поучения вновь поставленного патриарха к пасомым. Они содержат наставления в основных, общих вопросах христианской нравственности. Первое поучение в книге, озаглавленное «Поучение великаго господина святейшего Иосифа патриарха московскаго и всея великия Русии архиереом, и священноиноком, и мирским иереом, и всему священному чину», суть не что иное, как один из вариантов статьи, встречающейся в древнерусской литературе с XIII в. под различными названиями — «Поучение к попам», «Поучение епископле к иереом» — и с различными именами — Иоанна Златоуста, Леонтия Ростовского, Кирилла. В XVI в. эта статья, значительно увеличившаяся в объеме, имела заглавие: «В понеделок второе недели поста на собрание священническое... поучение мое имярек архиепископа... к вам... всему священническому чину... моея митрополии Киевской и всея Руси». Здесь мы имеем дело с традицией епископского (а затем и митрополичьего и патриаршего) поучения к собору духовенства, в основе которой оставался вплоть до XVII в., как видно из поучения патриарха И., один и тот же текст (ср.: Павлов А. С. Памятники древнерусского канонического права. — РИБ, СПб., 1880, т. 6, стб. 141–116).

Второе поучение из книги патриарха И., озаглавленное «Поучение христолюбивым князем и судиям, и всем православным христианом», еще более традиционно в своем тексте, так как является буквальным повторением статьи русских кормчих «Поучение епископле воем христолюбивым князем и всем правоверным христианом и боголюбивым» (см.: Павлов А. С. Памятники древнерусского канонического права, стб. 847–856). К нему присоединено 6 учительных статей, популярных в древнерусской письменности задолго до XVII в.: «Слово Сирахово на немилостивыя судии и князи, иже неправдою судят», «Слово о гордости», «Слово о судиях и о властелех, емлющих мзду и неправду судящих», «Слово Аввакума пророка на обидящыя и насильствующыя», «Слово святаго Василия о судиях и о властелех», «Слово иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго о милостыни, како подобает от праваго труда творити милостыню, а не от лихоимства». Заключается книга И. вновь обращением к духовному чину: «По сем еще паки рцем к чистителем иереом християнского народа» и «Правилом святых апостол и святых отец вселенских учителей».

В рукописной традиции XVII–XVIII вв. отдельные части книги И. встречаются самостоятельно (см.: Попов А. Описание рукописей и каталог книг церковной печати библиотеки А. И. Хлудова. М., 1872, с. 489, № 243 (сборник конца XVIII в., л. 1–8 — «Поучение великаго господина святейшаго Иосифа патриарха московского и всея [113] Руси архиереом, и священником, и мирским иереом, и всему священному чину»); Славяно-русские рукописи В. М. Ундольского. М., 1870, стб. 42, № 29 (Кормчая XVII в., л. 352–357 — «Поучение Иосифа патриарха московскаго и всея Русии к чистителем иереом християнского народа»); ср.: Строев П. Библиотека ими. Общества истории и древностей российских. М., 1845, № 211 (сборник начала XVIII в., л. 77об. — «По сем еще паки рцем к чистителем иереом християнского народа»)).

В рукописном виде встречается также «Поучение великого господина святейшего Иосифа, патриарха московского и всея Руси, попом и дьяконам» (см.: Леонид, архимандрит. Систематическое описание славяно-российских рукописей собрания графа А. С. Уварова. М., 1894, ч. 4, с. 130, № 1819 (сборник XVII в., л. 133); с. 156, № 1833 (сборник XVII в., л. 54)); это тоже традиционный текст Святительского поучения новопоставленному священнику, известного с XIII в. (см.; Павлов А. С. Памятники древнерусского канонического права, стб. 101–110).

Другой комплекс писаний от имени И. связан с антилютеранской полемикой 1644–1645 гг., возникшей в Москве в связи со сватовством датского королевича Вольдемара к царевне Ирине Михайловне. Патриархом И. были посланы два послания (21 апреля и 23 мая 1644 г.) королевичу Вольдемару, в которых он убеждал королевича принять православие и излагал догматические и исторические доводы против лютеранства в пользу православной веры. Особенно обширным было второе послание И., писанное в ответ на письмо Вольдемара и опровергающее его положения (об этом послании с иронией и пренебрежением написал один из датчан, бывших в свите королевича, и оставивший записки о поездке в Россию: «...23 мая опять пришел канцлер Львов... и вручил... другое письмо патриарха, чуть не в 48 сажен, с пустою, бесполезною болтовнею»). Впоследствии, когда полемику было поручено вести с датской стороны пастору Матвею Фильгоберу, а с русской — Ивану Наседке, Михаилу Рогову и др., в ней были подробно развиты мысли, высказанные впервые в патриарших посланиях. О втором послании известно, что оно написано Иваном Наседкой при участии книжных справщиков Шестого Мартемьянова и Захария Афанасьева. Есть основания считать, что и первое послание написано также Наседкой (послания опубликованы: Голубцов А. П. Памятники прений о вере, возникших по делу королевича Вольдемара и царевны Ирины Михайловны. — ЧОИДР, 1892, кн. 2, отд. 2, с. VII-XII, 22-27, 111–154).

Патриарх И. обращался с церемониальным посланием (молением) к мощам патриарха Иова при торжественном перенесении их из Старицы в Москву. Встреча мощей Иова в Москве произошла 5 апреля 1652 г., за 10 дней до кончины И.

Может быть, больше всего роль патриарха И. в истории русской книжности определяется деятельностью московского Печатного двора периода его патриаршества. При патриархе И. было издано столько печатных книг, сколько не издавалось ни при одном из прежних патриархов: всего 36 названий, многие из которых издавались по нескольку раз (Псалтирь — 10 раз, Часовник — 9 раз, Евангелие, Апостол, Служебник, Псалтирь с воселедованием — по 3 раза). Были изданы книги, никогда прежде не издававшиеся в Москве: Грамматика Мелетия Смотрицкого (1648 г.), Служба и житие Саввы Сторожевского (1646 г.), Службы и жития Сергия и Никона Радонежских (1646 г.), Поучения Ефрема Сирина (1647 и 1652 гг.) и аввы Дорофея (1652 г.), Лествица Иоанна Лествичника (1647 г.), толкование на Евангелие Феофилакта, архиепископа болгарского (1649 г.); напечатаны также полемические произведения: Сборник о почитании икон (1642 г.), Кириллова книга (1644 г.), Книга о вере (1648 г.), Краткий катехизис Петра Могилы (1649 г.). (см.: Зернова А. С. Книги кирилловской печати, с. 56–75). Конечно, увеличение продукции Печатного двора во многом определялось естественным [114] прогрессом книгопечатания, деятельностью книжной справы, покровительством царя, но также и поспешеством патриарха. Книги печатались «благословением» патриарха. В истории русской книжности книги «иосифовой печати» заняли особое место в связи с расколом русской церкви, происшедшим при патриархе Никоне. Никонова реформа положила водораздел между дониконовской и послениконовской книжной продукцией. Книги, изданные при И., стали для старообрядчества освященным традицией образцом «истинных» книг в отличие от «никонианских» правленных изданий.

Последние годы жизни И. были омрачены для него борьбой с кружком царского духовника Стефана Вонифатьева. Наличие конфликта между «боголюбцами» и И. в последние годы жизни патриарха несомненно. О нем говорит настойчивая борьба патриарха против введения единогласного пения и чтения в церквах, инициатором которого был кружок ревнителей древнего благочестия. Сохранилась челобитная патриарха И. (от 11 февраля 1649 г.) с жалобой на Стефана Вонифатьева за то, что он публично поносил бранными словами патриарха, называя его «волком, а не пастырем» (Н. Каптерев). Что патриарх осознавал существование оппозиции ему, видно как из его слов о самом себе в соборном уложении 1651 г. о единогласии: «Третие бо се лето есть биему от свадник, терпя клеветные раны» (Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Никона. СПб., 1884, т. 2, с. 471), так и из свидетельства, сохранившегося в письме царя Алексея Михайловича к новгородскому митрополиту Никону: ярко описывая уехавшему на Соловки за мощами митрополита Филиппа Никону обстоятельства болезни, смерти и погребения патриарха И., царь упомянул: «Мнение-де на него, государя, великое было, то и говорил: «Переменить меня, скинуть меня хотят, а будет-де и не оставят, и я-де и сам за сором об отставке стану бить челом»». Из дальнейших слов царя становится ясно, кого боялся патриарх И.: «А у меня и отца моего духовного, — пишет царь, — создатель наш творец видит, ей, ни на уме того не бывало... хотя бы и еретичества держался, и тут мне как одному оставить его без вашего собору» (см.: Собрание писем царя Алексея Михайловича / Изд. П. Бартенев. М., 1856, с. 175). 23-летний царь Алексей Михайлович держал в это время сторону Стефана Вонифатьева и Никона; это видно из содержания и интонации его письма, но одновременно письмо царя исполнено еще почтения и даже любви к патриарху, который, как известно, венчал Алексея Михайловича на царство, крестил всех его детей.

По оценке В. О. Ключевского, Житие Дионисия Глушицкого как исторический источник принадлежит «к числу немногих превосходных житий, какие можно найти в древнерусской литературе». В стиле Жития сочетаются простота исторического повествования, подобная стилистической простоте «Сказания о Каменном монастыре», и риторическая усложненность предисловия и похвальных словес.

Житие не издано, сохранилось в значительном числе списков.

После разделения русской митрополии в 50-х гг. западнорусским митрополитом стал сподвижник И. — Григорий, а И. получил епархию в Италии. В связи с тем что византийский император также отказался от признания унии, И. ездил в Константинополь в качестве папского [116] посла и провозгласил «духовный мир» между греко-православной и католической церковью. И. был участником обороны Константинополя в 1453 г., но ему удалось избежать плена. Последние годы жизни И. провел в Италии, где в 1458 г. получил номинальный сан патриарха константинопольского.

И. был широко образованным человеком с гуманистическими интересами, но едва ли владел русским языком; единственный памятник на русском языке, написанный им или от его имени, — послание правителям западнорусского города Холма в защиту земельных интересов священника Вавилы, написанное в 1440 г. (предположение о связи этого послания с борьбой между сторонниками и противниками унии представляется сомнительным). Среди греческого литературного наследия И. — письмо о падении Константинополя 1453 г. и ряд других писем, а также записи на книгах, сохранившиеся и в советских рукописных хранилищах.

Текст воспроизведен по изданию: Исследовательские материалы для "Словаря книжников и книжности Древней Руси" // Труды отдела древнерусской литературы, Том 40. Л. Наука. 1985

© текст - коллектив авторов. 1985
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Труды отдела древнерусской литературы. 1985

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info