Наиболее ранним из его произведений является Житие Ефросина Псковского, составленное В. в 1547 г. по просьбе монахов Елеазарова [53] монастыря. Основным источником для В. послужила первая редакция Жития, относящаяся к началу XVI в. Чудеса были составлены В. на основании монастырских записей и, главным образом, по рассказам очевидцев. При написании Похвалы, следующей за чудесами, В. пользовался текстами Пахомия Серба и Епифания Премудрого. Проложное Житие Ефросина (в рукописи XVI в. псковского происхождения — ГБЛ, собр. Румянцева, № 397) представляет собой сокращение редакции В., однако неизвестно, кем было проведено это сокращение. Житие Ефросина в редакции В. было включено в Великие Минеи Четии (Успенский и Царский списки).

В 1550–1552 гг. В. составил Житие псковского князя Всеволода-Гавриила. Главным источником для него служили летописные записи, тем не менее в Житии встречаются значительные хронологические неточности. Скудость фактических сведений восполнялась характеристикой личности князя, написанной под влиянием Жития Федора Ростиславича, князя ярославского, и Жития Александра Невского. В., используя какое-то «малое писание» и устные предания (он ссылается на клирика Ивана), присоединил к Житию Всеволода-Гавриила рассказ об обретении и перенесении мощей святого в 1192 г. и о чудесах, совершавшихся в конце XV и в первой половине XVI в. Это Житие также было включено в ВМЧ (оно известно по рукописи ГБЛ, собр. Румянцева, № 397).

После 1547 г., но до пострижения в монахи, В. была написана четвертая редакция Жития Александра Невского, в основу которой был положен церковно-летописный рассказ по летописи Псковской 2-й. В. в своем произведении стремился придать герою как можно больше черт благочестивого подвижника, с этой целью он обильно использовал выписки из агиографических сочинений: из житий Михаила Черниговского и Иоанна Новгородского, написанных Пахомием Сербом, а также из Жития князя Федора Ростиславича и его сыновей, принадлежавшего Антонию, иеромонаху Спасо-Ярославского монастыря. Молитва, которую Александр Невский произносит перед боем, заимствована из Сказания о Мамаевом побоище. Эта редакция Жития включена в Царский список ВМЧ; в Успенский список, законченный в 1552 г., она не попала. В рукописи XVI в. ГБЛ, собр. Румянцева, № 397, л. 390об.–417об. помещено краткое переложение Жития в редакции В.

В предисловии и в тексте самого Жития Саввы Крыпецкого, В. сообщает некоторые сведения о написании этого Жития и о себе. Житие было создано в 1555 г. по просьбе монахов Крыпецкого монастыря и по поручению игумена Иосифа. В приложении к биографий Саввы В. добавил описание 19 чудес, часть из них, совершившихся до 1555 г., описана со слов иноков монастыря. Из рассказа о чуде 1555 г. видно, что тогда В. жил в монастыре. Из добавленных чудес за 1557–1564 гг. выясняется, что в эти годы В. стал монахом Крыпецкого монастыря, приняв имя Варлаам. Главным источником для написания Жития послужили монастырские предания, переданные старцами монастыря, которые уже не были современниками Саввы. Скудное по фактическим данным Житие Саввы украшено риторическими рассуждениями. При описании учительности Саввы использован текст Жития Варлаама Хутынского, написанного Пахомием Сербом. В предисловии к Житию содержатся похвальные слова в адрес митрополита Макария. Проложная статья в рукописи XVI в. ГБЛ, собр. Румянцева, № 397 — сокращенное изложение Жития, написанного В.

Будучи уже священноиноком, В. в 1558 г. написал Житие Нифонта, новгородского владыки, основателя Спасо-Мирожского монастыря. В основу своего произведения он положил Сказание о Нифонте, заимствовав его из Киево-Печерского патерика Кассиановской (см. Кассиан) редакции. Сам В. написал предисловие, несколько новых известий о Нифонте, неизвестно откуда заимствованных, и похвалу. В. сообщил, что [54] празднование в честь Нифонта было установлено при митрополите Макарии. В эти же годы В. было написано Житие Никиты — другого новгородского епископа (рук. ГИМ, собр. Уварова, № 429, в 4-ку, л. 52–78). Для этого он воспользовался произведением Зиновия Отенского, написанным по поводу обретения мощей епископа Никиты в 1558 г. В. сообщает, что эту новую (четвертую) редакции Жития епископа Никиты он написал по поручению митрополита Макария.

Помимо житий В. написаны службы Ефросину Псковскому, князю Всеволоду, Савве Крыпецкому, епископу Нифонту, мученику Георгию Болгарскому (см. Илья). В. П. Адрианова-Перетц атрибутирует В. Похвальное слово Алексею человеку божию, известное по рукописи начала XVII в. (Орлов А. С. Библиотека Московской Синодальной типографии. М., 1896, вып. 1 (Сборники), с. 46, № 7 (199)). Оно написано было после 1559 г. Основным источником послужило Житие Алексея в древней редакции Златоструя; кроме того, В. использовал и свое собственное произведение — Житие Ефросина Псковского. Наблюдается также сходство Похвалы Алексею с Житием Нифонта, принадлежащим тоже В.

Между 1558 и 1563 гг. на основании краткой редакции Жития Исидора Юрьевского В. написал распространенный вариант его. В заглавии отмечено, что работал В. над Житием по «благословению митрополита Макария». Кроме обычного для В. витиеватого распространения текста в содержании произведения усилена антилатинская направленность. Дополнительными источниками при написании Жития служили: 1) грамота, прочитанная в Москве по повелению митрополита Исидора после его возвращения; 2) Стоглав; 3) слова Марка Ефесского к папе Евгению на соборе; 4) эпизод из Мучения Кирика и Улиты. Творчество В. по преимуществу связано с Псковской землей, и одно из его последних произведений — «Сказание об иконе знамения Богородицы Мирожской», написанное в 1565 г., посвящено псковской тематике. В нем описывается «чудо слезного знамения» — заступничество Богородицы за «Псков и люди» в виду угрозы со стороны Литвы.

П. М. Строев (Словарь, с. 41) и Филарет (Обзор, с. 209) авторству В. приписывают Житие Арсения Коневского. Это Житие было написано игуменом Коневского монастыря Варлаамом. Однако доказательств отождествления псковского В.-Варлаама с Варлаамом, коневским игуменом, нет. Н. С. Державин высказал мнение, что статьи о Всеволоде-Гаврииле и Александре Невском в Степенной книге были написаны В. Однако П. Г. Васенко оспорил участие В. в работе над Степенной книгой.

Как показывает фактический материал, писательская деятельность псковского священника В. осуществлялась под покровительством митрополита Макария. В предисловии к Житию Саввы Крыпецкого В. и воздает хвалу своему покровителю. Творчество В. вполне соответствовало требованиям, которые Макарий предъявлял к писателям агиографического жанра. Жития, написанные В. до 1552 г., оказались включенными в новые списки (Успенский и Царский) ВМЧ. Со слов самого В., Макарий и позже продолжал ценить его как агиографа. Будучи посредственным писателем, В. усвоил тот литературный канон, которого придерживался митрополит Макарий, приспособился к примитивным приемам работы в житийном жанре и сумел создать большое число произведений. На примерах сочинений В. четко выявляются требования Макария, предъявляемые им к агиографическим сочинениям. Главной целью создаваемых произведений было прославление святого путем «плетения похвалы». Образцом для этого служили сочинения знаменитых авторов, представителей стиля «плетения словес». В. стремился подражать Пахомию Сербу и чаще всего делал заимствования из его произведений. Но работал В. ремесленно, компилятивность его сочинений явно видна. Он использовал традиционную схему житий, что позволяло ему переносить характеристики героев и даже просто целые отрывки текстов из одного жития в другое. В [55] результате этого он нередко передавал искаженно изложение событий. В житиях, написанных В., наблюдается скудость фактических сведений при наличии распространенности текста за счет традиционных житийных формул и повторов. Манера творчества В. является типичной для литературного круга митрополита Макария середины XVI в. Подобный характер работы наблюдается и в ряде других житий, создаваемых в это время, имена авторов которых не все дошли до нас. Многие жития В. остаются неизданными.

Единственное произведение В., известное нам, — его грамота митрополиту Геронтию, в которой В. доверяет митрополиту совершать «какое восхощет божие великое дело, по святым правилам». Кроме того, В. приписывалось составление особой редакции Кормчей книги. Предположение о В. как редакторе Кормчей основывалось на догадке А. X. Востокова, отметившего в описании Румянцевского собрания (ныне в ГБЛ) тип Кормчих, где церковные правила были расположены не в хронологическом, а в систематическом порядке — по «титулам» или «граням» Номоканона («Собрания 14 титулов»), составителем которого считался [56] константинопольский патриарх Фотий. «Таковое распределение правил не было ли сделано Вассианом епископом тверским, в бытность его еще монахом, до конца 1478 г., ибо в одном списке Кормчей конца XV в., принадлежащем императорской Публичной библиотеке и содержащем в себе такое же распределение по граням, надписано: Перевод Васиана старца князя правила по граням. Вассиан епископ тверской был из рода князей Стригиных-Оболенских и до поставления на епископство архимандритом Отроча монастыря, где, вероятно, и трудился над означенной Кормчей, т. е. над распределением оной по граням», — писал А. X. Востоков. Мнение А. X. Востокова было поддержано и другими авторами, хотя основывалось оно, как мы видим, на записи в рукописи, точных сведений о которой ученый не привел. Между тем в науке хорошо известна Кормчая, где текст действительно расположен по граням Фотиева Номоканона, и составителем ее как раз был «Васиан старец князь», но не Вассиан Стригин-Оболенский, а постриженный в монахи князь Вассиан Патрикеев.

К сожалению, однако, рукопись с записью, обнаруженной Востоковым в Публичной библиотеке до 1842 г. (когда составлено его Описание рукописей Румянцевского музея), найти не удалось. Из двух Кормчих той же редакции, находящихся в ГПБ с первой трети XIX в., одна (F. II.74) была составлена Вассианом Патрикеевым, но содержит только косвенные указания на его авторство (эта Кормчая включает «Собрание некого старца», написанное Вассианом Патрикеевым, характерное для него указание на противоречия между «святыми правилами» и Евангелием, а также ссылку на л. 447 на написание этой рукописи в 1517 г. «по благословению... Варлаама митрополита»). Другая Кормчая (F.II.79) не включает никаких особых записей и «Собрания некого старца». На основе имеющихся данных считать В., епископа тверского, составителем одной, из редакций Кормчей во всяком случае едва ли возможно.

Соч.: РИБ, СПб, 1880, т. 6, № 109, стб. 743–744.

Дошедшее до нас писательское и книгописное наследие В. полностью связано с Волоколамским монастырем. В состав монастырской библиотеки XVI в. входили следующие сохранившиеся до сих пор рукописи, частично или полностью написанные В.: ГИМ, собр. Епархиальное, № 114, 231, 258, 419; собр. Синодальное, № 927; ГБЛ, собр. Волоколамское, № 517, 530; собр. Музейное, № 1257. Наибольший интерес представляют два сборника — собр. Музейное, № 1257 и собр. Синодальное, № 927 (описание их имеется в кн.: Послания Иосифа Волоцкого / Подгот. текста А. А. Зимина и Я. С. Лурье. М.; Л., 1959, с. 114–115, 116). Они особенно наглядно демонстрируют характерную черту, свойственную [57] составителям волоколамских сборников, которые любили переписывать произведения своих учителей и писателей, имеющих отношение к иосифлянам. В. в эти свои два сборника включил по преимуществу сочинения волоколамских авторов, в том числе и свои собственные (Дмитриева Р. П. Волоколамские четьи сборники XVI в. — ТОДРЛ, Л., 1974, т. 28, с. 211-212).

В. известен как автор нескольких произведений, хотя авторство его не во всех случаях является безусловно установленным: 1. Азбуковник «А се имена господни» (Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1901, т. 1, с. 163–164); 2. Житие Фотия, ученика Кассиана Босого, переписано В. в его сборнике ГИМ, собр. Синодальное, № 927, л. 171–178, где В. сообщает о своем авторстве (Строев. Словарь, с. 44–45; Филарет. Обзор, с. 213; Ключевский. Древнерусские жития, с. 295); 3. Житие Кассиана Босого, переписано В. в его сборнике ГБЛ, собр. Музейное, № 1257, л. 16об.–24об. (Ключевский. Древнерусские жития, с. 295; Кадлубовский А. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. — РФВ, 1901, № 3–4, с. 101; Филарет. Обзор, с. 213 (автором считает старца Фотия)); 4. Статья «О вражде старцев Кирилло-Белозерского монастыря на иосифлян» (Отношения иноков Кириллова Белозерского и Иосифова Волоколамского монастырей в XVI в. — Прибавления к ТСО, 1851, с. 502; Строев. Словарь, с. 44–45; Филарет. Обзор, с. 213); 5. Волоколамский патерик, переписан в сборнике В. ГИМ, собр. Синодальное, № 927, л. 2–42 (Строев. Словарь, с. 44–45 (считает, что Патерик составлен В.)); 6. Надгробное слово об Акакии, епископе тверском (ум. 1567), переписано в рукописи ГПБ, собр. Погодина, № 1554, л. 52–56об. (Зимин А. А. Крупная феодальная вотчина и социально-политическая борьба в России (конец XV–XVI в.). М., 1977, с. 285).

В. не сумел оправдать возлагавшихся на него надежд ни как учитель, ни как духовный наставник; преувеличивая свою роль и свою ученость («аз Венедикт, великий архимандрит и учитель и богослов в церкви константинопольской»), В. настойчиво требовал от московского царя денег и соболей («вели, государь, тые сорок соболев поценнее дати»). Обвиненный в Москве в составлении подложных грамот, подделке подписи александрийского патриарха, В. был отослан на родину.

Соч.: Толкование мотива о семи фиалах из Апокалипсиса (отрывок) по списку ГИБ, Q.I.1010, л. 207–210об.; Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад, 1909, т. 1, с. 77.

Лит.: Бычков И. А. Каталог собрания славяно-русских рукописей П. Д. Богданова. СПб., 1891, вып. 1, с. 144–145; Соболевский. Переводная литература, с. 44, 342; Каптерев Н. Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. 2-е изд. Сергиев посад, 1914, с. 313, 322, 483–484; Протасьева Т. Н. Описание рукописей Синодального собрания (не вошедших в описание А. В. Горского и К. И. Невоструева). М., 1973, ч. 2, с. 78.

Как известно, в XI в., особенно во второй его половине, усиливается феодальная раздробленность Руси. Каждый из князей претендует на самостоятельное управление своей отчиной. В. В. не был противником все углублявшегося деления Русской земли на отдельные княжества, но стремился при этом сохранить политическое, военное и культурное единство Руси на новой моральной основе: на основе договоров о союзах князей между собой, скрепляемых целованием креста, взаимными обещаниями довольствоваться своими отчинами без посягательств на отчины соседей. Свою идею союзов В. В. постоянно высказывал на княжеских съездах (1097, 1100 и 1103 гг.). Устанавливает В. В. и культ князей-братьев Бориса и Глеба (см. Нестор, Сказание о Борисе и Глебе), безропотно подчинившихся своему старшему брату Святополку и погибших от руки подосланных им убийц. Культ Бориса и Глеба должен был подать пример всем князьям полного, до самой мученической кончины подчинения старшему князю и вместе с тем резко осудить старшего князя — в данном случае Святополка Окаянного, — не пожелавшего считаться с правами младших. Тем самым В. В. как бы выступал против принципа единодержавия на Руси, изображая это единодержавие в известных обстоятельствах преступным и братоубийственным. Стремясь к миру и добровольному единству Руси при одновременном наличии многих ее «держателей», В. В. покровительствовал летописанию, которое напоминало об историческом единстве княжеского рода и пропагандировало легенду о происхождении всех русских князей от одного князя — Рюрика (о политическом значении «варяжской легенды» см.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. Л., 1947, с. 92–93).

Выступая за мир на основе договорных начал между князьями и принципа отчинного начала, В. В. стремился по возможности смягчить также и социальные противоречия. В 1113 г. В. В. был призван на киевский стол восставшими народными массами. В. В. законодательным путем вводит некоторые смягчения для низов, облегчает положение должников и закупов. Так возникает Устав В. В., включенный затем в Пространную Правду (см.: Правда Русская. М.; Л., 1940, т. 1 (тексты); М., Л., 1947, т. 2 (комментарии); Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941, гл. 23). Сильная «идеологизация» всей государственной жизни передалась и его наследнику — старшему сыну Мстиславу Великому от его первой жены, дочери последнего англосаксонского короля Гаральда. С Мстиславом связаны новгородское летописание (см.: Приселков. История летописания, с. 44), последняя редакция Повести временных лет (там же, с. 43–44) и знаменитое напрестольное «Мстиславово евангелие», предназначавшееся для выстроенного Мстиславом в 1111 г. в честь своего патрона Георгия Георгиевского собора Юрьева монастыря в Новгороде.

Главное литературное произведение В. В. — его знаменитое «Поучение» детям и «инь кто прочтет». Первоначальное «Поучение» состояло из трех самостоятельных частей: собственно «Поучения», «Летописи» его жизни (или «Автобиографии») и письма («грамотицы») его постоянному политическому сопернику — князю Олегу Святославичу (в «Слове о полку Игореве» он носит прозвище Олега Гориславича, см. Автор «Слова о полку Игореве») Черниговскому. Атрибуция В. В. четвертого, последнего произведения, ранее включавшегося в состав «Поучения», — «Молитвы» после исследований Н. Н. Воронина (Воронин Н. Н. О времени и [59] месте включения в летопись сочинений Владимира Мономаха. — В кн.: Историко-археологический сборник. М., 1962, с. 265–271) и Р. Матьесена теперь отвергается. Дело в том, что в «Молитве» цитируется «Канон молебный», несомненно принадлежащий Кириллу Туровскому. Надо думать, что все три произведения были соединены самим В. В. Во всяком случае «Летопись» его жизни и письмо к Олегу Святославичу присоединены к собственно «Поучению» как иллюстрация и развитие мыслей последнего; о том, что эти произведения соединены самим автором, свидетельствует ряд признаков. По-видимому, это собрание своих сочинений создано В. В. для того, чтобы распространять свое произведение. Включение их в летопись Лаврентьевскую могло быть сделано позднее кем-то из владимирских летописцев с присоединением «Молитвы» Андрея Критского — покровителя Андрея Боголюбского, вероятнее всего в 1177 г., как предполагает Н. Н. Воронин.

Многочисленные исследователи «Поучения» по-разному определяли время его написания. Однако нельзя относить «Поучение» к одному времени: надо рассматривать отдельно время написания каждого из трех его слагаемых и так же отдельно время соединения В. В. всех трех в единое произведение. «Поучение» сохранилось в единственном списке в составе летописи Лаврентьевской под 1096 г., где оно разрывает связный текст о происхождении половцев. Но к 1096 г. «Поучение» не относится — она захватывает собой и события более позднего времени. К 1096 г. может-относиться по содержанию только письмо В. В. Олегу Святославичу. В основной части «Поучения» Мономах пишет о том, что его повстречали «слы» (послы) других старших князей и просили выступить против младших — князей изгоев — Володаря и Василька Ростиславичей. Поход этот был задуман в 1099 г., и приглашение принять в нем участие сильно огорчило В. В. К этому времени и относится, по-видимому, основная, первая часть «Поучения», сильно переработанная впоследствии, в более пожилом возрасте, чему, как заметил В. Л. Комарович, и более соответствуют старческие интонации «Поучения» (Комарович В. Л. Поучение Владимира Мономаха, с. 290). Перечисление походов в последующей части заканчивается походом против минского князя Глеба в 1117 г. К этой дате относится «Летопись» жизни В. В. — его вторая часть. Письмо к Олегу Святославичу Черниговскому относится к событиям 1096 г., и, очевидно, по событиям этого письма все сочинения помещены летописцем именно под 1096 г.

Жанр «поучений детям» довольно распространен в средние века. Однако «Поучение» В. В. обращено не просто к детям, а к детям — наследникам государственной власти. В этом отношении «Поучение» В. В. аналогично поучению, приписываемому патриарху Фотию и адресованному сыну византийского императора Василия, «Наставлению» французского короля Людовика Святого сыну Филиппу, поучению англосаксонского короля Алфреда и англосаксонским «Faeder Larcwidas» («Отцовские поучения») начала VIII в., сохранившимся в библиотеке тестя В. В. — англосаксонского короля Гаральда. Из поучений к простым детям «Поучение» В. В. близко к слову Василия Великого «како подобает человеку быти», поучению «некоего отца к сыну», поучению Ксенофонта «к сынома своима», наставлению Исихия, кстати сказать известному по Изборнику 1076 г. — по-видимому, походной книге В. В. Жанр автобиографии, к которому относится «Летопись» В. В., присоединенная к «Поучению», известен в сравнительно поздних образцах XVII в. и в отдельных автобиографических заметках, включенных в состав памятников XVI–XVII вв. (в «Домострое» попа Сильвестра, в Повести Нестора-Искандера о взятии Царьграда, в «Казанской истории» и в некоторых произведениях, описывающих события Смутного времени). В целом же для XI–XII вв. аналогий автобиографии В. В. указать нельзя. В стилистическом и фразеологическом отношении на «Поучение» В. В. особенно повлияли Псалтирь, [60] «Шестоднев» Иоанна Екзарха Болгарского, Повесть временных лет и др.

Основные политические идеи «Поучения» во всех трех частях его — те же, что и во всей деятельности В. В. Князь проповедует необходимость сохранять разделение Русской земли между князьями, но одновременно быть объединенными взаимными договорными обязательствами для совместных походов на степь. Простейший пример такого объединения В. В. в своем «Поучении» видит в жизни птиц. Птицы весной прилетают из рая, и каждая находит свое принадлежащее ей место: и «худые» птицы, и сильные; ни одна не пытается согнать другую и занять лучшее место, но каждая довольствуется своим уделом. Затем В. В. проповедует умеренность во всем: в отношении к подчиненным, зависимым, слабейшим. Взаимная уступчивость, трудолюбие, неустанные совместные походы, осторожность, «послушание» и «покорение» старшим, уважение прав младших — вот что является идеалом людей княжеского положения и что должно являться основой политического единства Руси.

Г. принадлежит целый ряд сочинений, посвященных монашеской жизни: «Киновион, или Изображение иноческаго общаго жития, от святых отец вкратце собрано... 1683» (БАН, собр. П. I, А 79); «Цвнчене всегдашнее монастырское, яко законник мает...» (1683 г.) — это келейный устав Симонова монастыря, изложенный на украинском языке [61] (известен и русский список — «Учение всегдашнее монастырское, како монах должен поучатися во святом монашеском чину и течение свое иноческое управляти» — БАН, собр. П. I, А 78); «Учение о совершенстве монашеском» (в 12 степенях, 1685 г.); «Чин общежительный пречестныя... обители... Симонова монастыря» (1690 г.); «Путь к вечности», «Сад, или Вертоград духовный, украшенный многоразличными нравоучения цветами» (1685 г.) (БАН, собр. П. I, А 77); слово о пьяницах, «О возваню до закону...» и «Размышление на седмь дней о седми добродетелех» (1683 г.) (Центр, научная б-ка АН УССР, № 596/263с). Другая часть трудов Г. посвящена полемике с ревнителями греческой образованности: в 1704 г. в Новгороде написаны «Ответы на защищение книги «Остен»», а против греков братьев Лихудов составлено «Обличение на гаждатели св. писания» (ГПБ, собр. Софийское, № 1203). Известны письма Г. к митрополиту новгородскому Иову. На эти возражения Г. основательные ответы подготовил Дамаскин, иеромонах чудовский, защищавший «Остен» и Лихудов и упрекавший Г. в пустословии и дурном влиянии на Иова л т. д.

В литературных трудах Г. ощущается казуистическая изворотливость, сказывается опыт иезуитской школы, воздействие католическо-польской среды. Отсюда светский характер рекомендаций монахам, допускающих нарушение поста для больных, известное щегольство в одежде и т. п. Сочинения Г. переписывались, списки их доходили до Новоиерусалимского, Антониево-Сийского, Александровского Успенского девичьего, Костромского Богоявленского монастырей; они попали в Киев, Вологду, Новгород, Москву, Петербург (БАН, собр. П. I). Известны сборники сочинений Г. (ГПБ, Q. I. № 917 и собр. СПб. ДА, № 160; Центр, научная б-ка АН УССР, № 596/263с).

Как книгописец Г. более всего связан с Волоколамским монастырем. В описи книг 1545 г. названо 5 рукописей, им написанных, которые занимали почетное место среди первых книг библиотеки монастыря и использовались в богослужебной практике (Георгиевский В. Т. Фрески Ферапонтова монастыря. СПб., 1911, Прил., с. 9–12). Сохранились 4 рукописи, имеющие отношение к Г. Помимо упомянутой выше рукописи (ГБЛ, собр. Троице-Сергиевой лавры, № 162) известно Евангелие XV в., которое было дано Г. в Волоколамский монастырь (ГБЛ, собр. Волоколамское, № 17); на л. 1 в нем сообщается: «Евангелие, писмо Варлаама доброписца, а дал его в дом пречистые Богородицы бывший архимандрит Симоновской Герасим Замытцкой» (Иосиф, иеромонах. Опись рукописей, перенесенных из библиотеки Иосифова монастыря в библиотеку Московской духовной академии. М., 1882, с. 5). В двух рукописях имеется запись о том, что они написаны рукой Г.: 1) ГПБ, собр. Толстого, отд. I, № 139 (Обстоятельное описание славяно-российских рукописей графа Ф. А. Толстого. М., 1825, с. 73); 2) ГБЛ, собр. Волоколамское, № 152 (Иосиф, иеромонах. Опись рукописей..., с. 18).

В послании Иосифа Волоцкого Борису Васильевичу Кутузову имя Г. упомянуто дважды. Сообщая о притеснениях волоцкого князя Федора Борисовича, Иосиф рассказывает о том, как по его поручению Г. пытался получить денежный долг от князя, последний денег не отдал, а Г. «хотел кнутьем бити». Далее Иосиф жалуется, что волоцкий князь отбирает у монахов иконы и книги «мастерского письма», в том числе он хотел отобрать у Г. «Псалтырю добру»; последний книгу не отдал, а отослал в Сергиев монастырь. Это сообщение Иосифа Волоцкого свидетельствует о том, что книгописная деятельность Г. его современниками высоко оценивалась. Опись книг Иосифо-Волоколамского монастыря 1545 г. подтверждает слова Иосифа о Г. как об одном из наиболее авторитетных писцов, положивших начало библиотеки в Иосифо-Волоколамском монастыре. В описи перечислено 16 рукописей, написанных Г.; то же число отмечено и в описи 1573 г. Рукописи, написанные Г., занимали почетное место в общемонастырской библиотеке (в описи они перечисляются одни из первых) и входили в основное ядро книг богослужебной практики монастыря (так, в описи 1545 г. отмечено «Евангелие в десть в большей церкви на престоле, писмо Герасима Чернаго»). В настоящее время [63] известно пять рукописей, написанных Г.: ГИМ, собр. Епархиальное, № 320, 328, 90; ГБЛ, собр. Волоколамское, № 121; собр. МДА, фунд., № 60.

Собственные послания Г. до нас не дошли. Одно из них было адресовано Нилу Сорскому, тот в ответ на него написал (не раньше 70–80-х гг. XV в.) свое послание, содержание которого позволяет думать, что Г. уже оставил в это время Кирилло-Белозерский монастырь (стараясь не обидеть адресата, Нил Сорский пишет здесь о распространении среди монахов вообще своеволия и невнимания к «божественным писаниям»). Из этого послания ясно также, что Г. навещал Нила Сорского в его лесном скиту и что у них при этой встрече возник спор. Вспоминая этот разговор, Нил в послании просит Г. не скорбеть из-за того, что было между ними тогда сказано, и продолжает настаивать, что «не просто или яко же прилунится подобает нам творити делания кая, но по божественных писаниих и по преданию святых отец». В списке этого послания, содержащемся в «Германовом соборничке» (л. 218–221), — и больше ни в каком другом списке, — над строкою, где у Нила идет речь о месте, з каком он поселился, уйдя из Кирилло-Белозерского монастыря, к словам «якоже сам видел еси» приписано «и похвалил мя еси», отчего получается, что Нила Сорского за выбор им места для своего скита похвалил Г.

В сборнике ГИМ, Синодальное собр., № 791, XVI в. (л. 76–93об.) содержится послание неизвестного лица к «От благородного корене родившемуся и от благочестивых родителей воспитанному и изрядному и духовному господину моему старцу Герману» с убеждением вернуться з только что покинутый им неназываемый монастырь. Автор укоряет Г. з потакании собственной слабости, в своеволии, говорит о печали, причиненной им отцу, матери и «сродникам своим еже по плоти, иже зде во обители оставил еси смущены», передает ему повеление его старца ни чем не держать совета с неким Пенкою, а также просит никому не показывать эту «грамотку». Из двух посланий к Г. Нила Полева следует, что после отлучения Иосифа Волоцкого от церкви новгородским [64] архиепископом Серапионом за самовольный переход из его власти в непосредственное подчинение митрополиту Г. считал отлученными и всех пострижеников Иосифа, к которым относились Нил Полев и Дионисий Звенигородский. Нил Полев узнал об этом от Дионисия и написал Г. пространное и резкое послание, в котором предлагал ему пойти и обличить в неправильном решении (имеется в виду смещение архиепископа Серапиона) царя и митрополичий собор, укорял Г., говоря, что тот был мягок и добр, когда речь шла «о вразех Христовых и отступницех православныя веры христианския, о идолопоклонницех» (относительно которых Г., по словам Нила Полева, говорил: «Нам судити не подобает никого — ни верна, ни неверна, но подобает молитися за них, в заточение не посылати»), а теперь, будучи простым чернецом, берется судить митрополита, епископов, и игуменов. Слова Нила Полева показывают также, что Г. в то время уже ушел из Кирилло-Белозерского монастыря, но еще не основал Подольный, жил уединенно и не имел священного сана: «Ты же живеши в пустыни и сшел еси своих ради грех в уединение, и ныне священнический сан судиши, не на тебе лежащий». Из второго послания Нила Полева ясно, что Г. в ответ на первое его послание прислал к нему «дьякона своего Илью и с ним грамотку свою», в которой отмечал резкий тон первого послания и, по-видимому, извинялся за огорчение. Отвечая Г., Нил Полев объясняет, что он потому пишет «жестоко», что помнит «своего духовного отца и своему спасению непрелестнаго наставника и житие, и подвизи, и к богу правую и истинную его веру...» (речь идет об Иосифе Волоцком). Послания эти были написаны в период пребывания Нила Полева и Дионисия Звенигородского в белозерских пределах, т. е. до 1511–1512 гг.

Письма Г. к царю Алексею Михайловичу (1650 г.), как отмечено в издании, отпечатаны с подлинников, хранящихся в архиве Оружейной палаты. Документы ветхи, поэтому письма напечатаны с пропусками. В письмах описываются поведение и повадки царских охотничьих птиц.

Жизнь Г., как и жизнь всех балканских писателей этого трагического периода истории (турецкая экспансия на Балканах), очень богата событиями, частыми переездами. Сохранившиеся сведения о его биографии не всегда достоверны. В 1379 г. он еще в Тырнове и участвует в торжественной встрече московского митрополита Киприана, который проездом в Константинополь остановился в своем родном городе. Время и место пострижения Г. неизвестны. Остается гипотезой присутствие Г. в Тырнове при осаде города турками и его падении (1393 г.), хотя в «Похвальном слове патриарху Евфимию» об этом и последовавших событиях написано с большой художественной убедительностью. Скорее всего, эти тяжелые годы Г. пережил в Византии — в Константинополе или на Афоне, может быть, состоял при патриархии. Для такого предположения есть основание — грамота 1401 г. византийского патриарха Матфея молдавскому правителю Александру, в которой патриарх характеризует Г. следующими словами: «честнейший в иеромонахах и духовный отец кир Григорий, келейный инок патриарха». К этому периоду жизни Г. относятся его первые произведения: «Слово похвальное великомученику Георгию» (1397, анонимное) и, может быть, «Сказание о перенесении мощей преподобной Параскевы из Тырнова в Видии и в Сербию», которое в рукописях встречаемся чаще всего как дополнение к Житию Параскевы, написанному болгарским патриархом Евфимием.

В 1401 г. патриарх Матфей посылает Г. в Молдавию, для разбора некоторых спорных вопросов между византийской патриархией и молдавским митрополитом Иосифом. В Молдавии Г. остается до 1406 г., занимая должность «пресвитера великой церкви молдовлахийской» (имеется в виду соборная церковь тогдашней столицы Молдавии — Сучавы). В 1401 г. проездом из Константинополя в Молдавию, в г. Белгороде (ныне г. Белгород-Приднестровский), Г. знакомится с легендой о местночтимом мученике, трапезундском торговце Иоанне, мощи которого были позднее перенесены в Сучаву, в соборную церковь. Предполагается, что Г. участвовал в создании культа Иоанна Белгородского как молдавского национального святого. В связи с перенесением мощей он пишет Житие («Мучение») и Службу Иоанну Новому. Житие Иоанна Нового [66] Белгородского — первое произведение румынской средневековой литературы. Оно переписывалось, заново перерабатывалось, позже было переведено на румынский язык и напечатано, а эпизоды Жития иллюстрировались во фресках. Житие Иоанна Нового Белгородского по языку, стилю, жанровым особенностям дает представление о достижениях тырновской книжной школы в области агиографии, а также представляет часть литературного вклада, который эта школа передала землям севернее Дуная. В 1403–1406 гг. Г. написал и, скорее всего, сам произнес некоторые слова, что входило в его обязанности пресвитера (т. е. проповедника). Риторические произведения писателя составляют самый обширный раздел его творчества. К молдавскому периоду его жизни относятся 16 слов: похвалы святым, слова на праздники господские и богородичные, беседы триодного цикла. Ко времени проповеднической и церковно-организаторской деятельности Г. в Молдавии относится (и приписывается ему Р. Константинеску) анонимное «Предисловие и поучение к всяким православным християном».

В 1406 г. Г. был вызван из Молдавии на Русь своим дядей, митрополитом всея Руси Киприаном. Предполагается, что это было связано с усилившимися конфликтами между Литовско-Русским и Московским княжествами. По пути, на берегу р. Неман, Г. узнает о смерти Киприана, на поддержку которого в своей дальнейшей жизни и деятельности он рассчитывал. Наиболее аргументированным остается мнение, что, получив известие о смерти дяди, Г. уходит в Сербию, где и остается до 1408 г. Об этом периоде его жизни известно меньше всего. В Сербии, в Дечанском монастыре, им были написаны Житие сербского короля Стефана III (в рукописях под заглавием «Житие и жительство святаго великомученника в царех Стефана Срьбскаго, иже в Дечах, сьписано Григорием мнихом и пресвитером, игуменом бившим тоежде обители») и служба ему. Поскольку наименование Г. игуменом встречается в заглавии только этого произведения, считается, что писатель был некоторое время игуменом Дечанской обители. Биографические данные Жития Стефана Дечанского (убит в 1331 г., канонизирован около 1340 г., мощи его находились в том же монастыре) во многом не соответствуют исторической правде об этом правителе. Идеализация характера и поступков героя проведена даже тогда, когда по нормам христианской морали он был достоин осуждения. В этом разница между произведением Г. и первым сербским Житием этого святого, которое точнее передает исторические факты. В Житии Стефана Дечанского отражены существенные стороны светской и церковной жизни Сербии. Рассказ о конфликтах между крупными феодалами и монашеством по поводу монастырской собственности позднее использовался в посланиях Иосифа Волоцкого. Описания природы, бытовые детали, интерес к внутреннему миру человека, к современным политическим и общественным событиям сближают Житие с теми произведениями, которые представляют переходные формы от средневековой агиографии к биографии (например, написанное Константином Костенечким в это же время Житие Стефана Лазаревича). Житие Стефана Дечанского известно также и в списках русской редакции (например, в составе Хронографа 1512 г.), а эпизод, где рассказывается о возвращении зрения Стефану Дечанскому, под заглавием «Чудо о святом Стефане, како ему святой Николай очи на длани дарова», входит в часто переписывавшийся на Руси цикл о чудесах св. Николая Мирликийского (например, ГПБ. Софийское собр., № 1321 — ВМЧ, месяц май) (см. Житие Николая Мирликийского).

В 1409 г. Г. приезжает в Киев во время пребывания там (1409 –1410 гг.) московского митрополита Фотия, назначенного на место Киприана. О присутствии Г. в южнорусских землях в это время свидетельствует его «Слово надгробное митрополиту Киприану». В нем указывается, что со времени кончины митрополита прошло 2-3 года, а [67] содержание подсказывает, что, может быть, Слово читалось по поводу годовщины со смерти Киприана перед людьми, которые хорошо его знали. Некоторые исследователи считают, что Слово могло быть написано и произнесено в Москве (над гробом Киприана в Успенском соборе), куда Г. мог поехать в связи со своими будущими планами, используя отсутствие в городе митрополита Фотия. Русские летописи не отмечают поездку Г. в Москву в 1409 г., хотя упоминают (Супрасльская летопись) о кратковременном пребывании Г. в столице в 1414 г. «Надгробное слово митрополиту Киприану» — произведение в известной степени публицистическое, так как панегирический стиль (который достиг высокого развития в проповедях Г.) здесь служит для характеристики исторического лица, современника, чья жизнь была достаточно известна слушателям. Автобиографический элемент произведения строится на личных воспоминаниях писателя о своем дяде, в образе которого Г. отмечает и национальные черты. Подчеркивая свое родство с Киприаном, Г. ненавязчиво рекомендует себя (ср., например, более откровенное в этом плане «Житие митрополита Петра», написанное Киприаном), и поэтому нельзя категорически утверждать, что Г. приехал в Литву с планами занять именно митрополичий престол после своего дяди. Можно без сомнения сказать только то, что он рассчитывал на поддержку Киприана в своей дальнейшей жизни.

Последовавшее выдвижение Г. на место митрополита Литвы было связано не только с его опытом и личными качествами, но и с энергичной сепаратистской политикой литовского правителя Витовта. Витовта не устраивали сознательное или вынужденное обстоятельствами предпочтение митрополитом Фотием московской объединительной политики и его постоянное пребывание в Москве, а не в Киеве. Конфликты между Витовтом и Фотием привели к разрыву, и на соборе южнорусских епископов в 1414 г. Фотию были предъявлены тяжелые обвинения. На втором соборе в том же году Г. был уже назван как достойный занять место литовского митрополита. Сразу после второго собора Г. уезжает в Константинополь добиваться благословения на митрополию вселенского патриарха Евфимия II, но с него снимают сан и отлучают от церкви. Тем не менее на четвертом соборе в г. Новогрудке епископы в присутствии и по желанию Витовта выбирают Г. литовским митрополитом. Собор подтверждает и оправдывает свое решение, рассылая «Оправдательное послание», а Витовт со своей стороны пишет «Окружную грамоту» (издано: АЗР, т. 1, № 24, 25). В ответ московский митрополит Фотий рассылает три «Послания», содержащие проклятия собору и обвинения в незаконном поставлении Г., а тем временем новый византийский и вселенский патриарх Иосиф II подтверждает отлучение Г. от церкви. В самый тяжелый период своей жизни эмигранта Г. пишет «Слово похвальное патриарху Евфимию» (Тырновскому), в котором его ораторский талант достигает полной зрелости. Вместе с тем это произведение остается одним из немногих исторических источников о национальной трагедии — завоевании турками столицы Болгарии Тырново, а описание героической судьбы последнего болгарского патриарха Евфимия относится к лучшим страницам творчества Г. Тогда был закончен цикл проповедей писателя (23 по данным русских рукописей), большая часть которых вошла в так называемую «Книгу Григория Цамблака» (Н. Дончевой известны 10 списков), содержащую чаще всего по 18 слов.

Разносторонняя культурная деятельность Г. заключалась не только в создании произведений разных жанров. Есть предположение, что он ввел в употребление в киевской митрополии служебные рукописи тырновской редакции и так называемый «болгарский распев» в музыкальную практику южнорусских земель. Ему принадлежит еще «Стих на целование» — стихира к празднику Успения. По предположению Дмитрия Ростовского. Г. установил в русских землях культ популярной на Балканах св. Параскевы Епиватской. Возможно, он принес с собой тексты Жития [68] Иоанна Белгородского и Службы ему, которые вошли в русскую летописную традицию (далее русскими писателями XVI в. создавались переработки на основе обоих произведений).

В 1416 (1418 ?) г. Г. перенес митрополию из сожженного Едигеем Киева в Вильно. В 1418 г. по инициативе папы Мартина V и немецкого короля Сигизмунда созывается Констанцский собор. На соборе Г. возглавлял делегацию из 300 представителей Литвы, Великого Новгорода, Молдавии, Великой Орды Едигея. Собор в Констанце являлся одной из попыток уничтожить ереси, сгладить противоречия между Восточной и Западной церковью в напряженной религиозной и политической обстановке начала XV в. На этом соборе Г., по существу, не участвовал в создании церковной унии, а предложил лишь провести диспут на данную тему. Есть предположения, что киевский митрополит, выполняя инструкции князя Витовта, не забывал о возможной военной помощи Балканским странам со стороны участвующих в соборе государств. По мнению исследователей, поздние обвинения Г. в униатстве и признании примата папы (например, в анафеме Г., которая читалась в XVI в. в русских церквях) недостоверны. Речи его на соборе, высказывания современников, в том числе его противника митрополита Фотия, не дают основания для таких крайних выводов. Приписываемое ему полемическое антилатинское «Слово како держат веру немцы» и сведения летописного характера (А. И. Яцимирский) представляют Г. как последовательного защитника православия. Некоторые источники (см. статью П. П. Соколова) сообщают о смерти Г., может быть от «морового поветрия», в 1419 г., но вопрос о времени кончины митрополита все еще остается спорным. Указываются и несколько мест его захоронения: Киев, Вильно, Рим, Новогрудок, Москва. Эти противоречия снова ставят вопрос (И. Б. Греков) о вынужденном удалении неугодного митрополита с кафедры и, может быть, его тайном уходе из Литвы (но не в Молдавию, как считалось по старой гипотезе Яцимирского).

Часть текстов его богатого литературного наследия (более 40 произведений) еще не издана. Атрибуция некоторых из них оспаривается, но не исключена и другая возможность: что объем его творчества в дальнейшем увеличится. В русской рукописной традиции Жития и Слова Г. известны в большом количестве списков — с 20-х гг. XV в. до поздних старообрядческих. Они входили в разные по типу сборники — «авторские», содержащие только его произведения, Минеи четьи (включая Великие Минеи Четии митрополита Макария и Дмитрия Ростовского), Прологи, Торжественники. Они перерабатывались русскими писателями, позднее были включены в старопечатный Соборник (М., 1642). Длительный интерес к творчеству Г. не случаен. Жития, написанные им в высоком стиле «плетения словес», явились результатом общего для стран юго-восточной Европы предренессансного культурного подъема, уничтоженного турецкими завоеваниями.

Гимнографическое творчество Г. включает, кроме упомянутых Служб Иоанну Новому и Стефану Дечанскому, две новые редакции Службы св. Параскеве (условно называемые сербской и русской), возможно Службу Киприану и др. Это позволяет считать Г. одним из самых значительных славянских гимнографов. Цикл его минейных и триодных проповедей, восходящих к классической византийской проповеди, охватывал все значительные праздники года и не имел аналогов в славянских литературах до этого времени (такой полнотой, но другим характером отличались только Слова Климента Охридского). Наконец, Похвальные слова Киприану и Евфимию показывают Г. как писателя, чуткого к событиям времени, глубоко переживающего потерю дорогих людей и трагедию своей Родины. Из всех часто противоречивых мнений и оценок жизни и деятельности Г. можно привести характеристику, данную ему в Никоновской летописи: «Тое же зимы (в 1419 г., — А. И.) умре Григорей [69] митрополит Цамблак на Киеве, родом болгарин, книжен зело, изучен убо бе книжнеи мудрости всяцей из детства, и много писания, сотворив, остави» (ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 235).

В январе 1677 г. Г. перевел с польского языка «Историю о Мелюзине». Перевод сохранился в 8 списках XVII — середины XVIII в. (Маlek Е. Historia..., s. 27), полная редакция перевода представлена 7 списками, сокращенная — одним, в котором сглажены композиционные недостатки оригинала. Перевод Г. хотя и не имел широкого распространения, был все же популярнее, чем предшествующий перевод этой повести 1676 г., известный в двух списках. Его перевод читали представители высших слоев и культурной элиты: царевна Наталья Алексеевна, Д. М. Голицын, А. А. Матвеев. Когда в начале XVIII в. «История о Мелюзине» была инсценирована в театре царевны Натальи Алексеевны, то был использован перевод Г.

Совместно с Евфимием Чудовским Д. выполнил в 1704–1705 гг. перевод сборника «Грешных спасение» Агапия Критянина (????????? ???????) (БАН, 31.6.38; не опубликован). В 1701–1703 гг. Д. перевел труд Иоанна Комнина «Проскинитарий святой горы Афонския» (с издания на новогреческом языке: Бухарест, 1701) и составил «Сравнение святой Афонской горы с Соловецким монастырем и лес на оной» на основе личных впечатлений (Ярославский краеведческий музей, № 548 (174) и собр. Киевской духовной академии, № 1/139; ошибочно приписывалось Арсению Греку (Н. А. Петров)). Известны три послания Д. новгородскому митрополиту Иову против Гавриила Домецкого (1704 г.). Д. выступал как полемист в защиту книги «Остен» («Словеса мудрых... 105 ответов» — БАН, 17.5.8).

В келейной библиотеке Д. находились сочинения его современников, в том числе идейных противников: Симеона Полоцкого («Свод четырех евангелий и деяний апостольских» и «Свод четырех евангелий — Страстей Христовых» — ГИМ, Синодальное собр., № 119 и 873), Николая Спафория («Арифмология» — ГИМ, Чудовское собр., № 299; Описание государства Китайского — ГИМ, Чудовское собр., № 361), а также статейный список посольства Никифора Толочанова в Грузию в 1650–1651 гг. (ГИМ, Чудовское собр., № 363), Стоглав и Соборник (ГИМ, Чудовское собр., № 268). В Словаре И. У. Будовница его сочинения ошибочно приписаны киевскому монаху Дамаскину Птицкому, а его деятельность также ошибочно связана с Арсением Сухановым.

Летописец XIV в. считал Д. З. действительно «заточенным» на озере Лаче лицом. Под 1378 г. в летописи Симеоновской рассказывается о некоем попе, пришедшем из Орды с мешком зелия и сосланном на озеро Лаче, «идеже бе Данило Заточник», а несколько ниже (под 1379 г.) приводится и цитата, встречающаяся в списках «Моления» Д. З.: «Добро есть надеятися на бога, нежели надеятися на князя»; это указывает, что под Д. З. летописец разумел именно автора «Моления». В. Г. Белинский, не вдаваясь в вопрос о том, кто был Д. З. по своей профессии, считал ею своего рода древнерусским интеллигентом (см. ниже). П. Миндалев, И. У. Будовниц, Б. А. Романов считали его княжеским дружинником, дворянином XII–XIII вв., положение которого отличалось от его статуса в XVI–XVII вв., когда дворянство выделилось в отдельное сословие. А. Щапов и Н. К. Гудзий предполагали, что Д. З. — холоп. М. Н. Тихомиров вслед за Д. Айналовым подчеркивал отличное знание Д. З. ремесел и выводил отсюда принадлежность его к ремесленникам. Все эти предположения и гипотезы очень характерны и важны, ибо они, независимо от того, правильны ли они пли ошибочны, указывают на то, что Д. З. дает много поводов в своем произведении писать о личности автора: личностное начало в «Молении» и «Слове» выражено очень ярко.

Автор «Моления» и «Слова» подобрал в своем произведении различные афоризмы из самых разнообразных источников (Библии, сборников изречений вроде «Пчелы», «Стословца» Геннадия и проч.), но расположил их в таком порядке, что придал им некоторую сюжетную основу. Воображаемый или действительный автор жалуется своему князю на судьбу, просит его ему помочь и вместе с тем стремится посмешить и развеселить князя, описывая разные возможные способы выхода из нужды. Особенно подробно он излагает такой способ: жениться на [72] «злообразной» (безобразной) и злой жене, но богатой, чтобы выйти из своего бедственного положения. Главные предметы его самонасмешек — нищета, неустроенность, изгнанность отовсюду. Чего хочет — того нет, чего добивается — не получает, просит — не дают, стремится возбудить уважение к своему уму — тоже тщетно. Его реальная нищета и бессилие противостоят идеальному богатству и могуществу князя; есть сердце, но оно — лицо без глаз; есть ум, но он как ночной ворон на развалинах; нагота покрывает его, как Красное море фараона. Описывает Д. З. и различных фокусников и скоморохов. Все это в целом дает основание думать, что он был сам близок к среде скоморохов. В своем произведении Д. З. не только смешит, жалуется и попрошайничает (причем многократно упоминает богатые яства на столе у князя, что наводит на мысль, что перед нами произведение, написанное для исполнения на пиру), но и говорит о своем умственном превосходстве над окружающими князя боярами, демонстрирует свою начитанность, знание ремесел и проч.; это свидетельствует, что Д. З. осознавал себя не только попрошайкой-скоморохом, но и своего рода «интеллигентом». Это дало основание В. Г. Белинскому писать: «Кто бы ни был Даниил Заточник, можно заключать не без основания, что это была одна из чех личностей, которые, на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; которых сердце болит и снедается ревностию по делам, чуждым им, которые говорят там, где лучше было бы помолчать, а молчат там, где выгодно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и холят, потом сживают со свету и, наконец, уморивши, снова начинают хвалить» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1954, т. 5, с. 351) «Двойственность» Д. З., его униженность и одновременно гордость своими знаниями, стремление выбраться из крайне затруднительного положения и вместе с тем претензия занять при князе самое близкое к нему положение, попытки смешить (иногда самым грубым образом, смешить самим собой, своими проектами выбраться из унижения) и одновременно учить князя — все это составляет удивительную особенность образа автора, чем-то напоминающего героев Достоевского, Гоголя или Лескова.

Послание Д. сохранилось в трех списках XV–XVI вв.: в одном из сборников, составленных известным кирилло-белозерским книгописцем Ефросином, — ГПБ, Кирилло-Белозерское собрю 9/1086, в западнорусском сборнике 1483 г. из собрания Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве (нынешнее местонахождение неизвестно) и в дополнении к Палее 1517 г., написанной (как и текст послания) в Пскове Константином, священником Духовской церкви «на Довмонтовой стене», — ГБЛ, собр. Ундольского, № 719. Имя Д. известно лишь по кирилло-белозерскому списку: киевский сборник содержал только вторую половину текста, а в Палее 1517 г. памятник назван «Пророчеством князя Миколая».

П. Д. Симони, издавший текст по кирилло-белозерскому списку, высказал предположение, что автором послания мог быть врач Феофил, присутствовавший при болезни и смерти Василия III в 1533 г., а упомянутый в послании «князь Миколай» — это Николай Булев, врач и философ, также живший на Руси при Василин III. Если бы такое отождествление было верным, то рассказ, содержащийся в послании, следовало бы датировать временем значительно более поздним, чем 1456 г. (Василий III стал великим князем в 1505 г.), и рассматривать как легендарный. Но сборник Ефросина. содержащий послание Д., датируется 1471–1479 гг., киевский список — 1483 г., и даже позднейший из всех — псковский — написан еще при жизни Николая Булева. Сопоставление же с иностранными источниками свидетельствует о том, что перед нами не легенда, записанная задним числом, а довольно точное переложение итальянского рассказа об обширном землетрясении, действительно происшедшем в Италии и других странах Западной Европы в ночь с 4 на 5 декабря 1456 г.; переложение это. скорее всего, сделано в Белоруссии или на Украине (судя по обилию полонизмов в языке всех списков), возможно для Радзивиллов, с которыми связав киевский список послания.

Текст воспроизведен по изданию: Исследовательские материалы для "Словаря книжников и книжности Древней Руси" // Труды отдела древнерусской литературы, Том 40. Л. Наука. 1985

© текст - коллектив авторов. 1985
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Труды отдела древнерусской литературы. 1985

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info