СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЗАМЕТКИ О НАРОДНЫХ УЧИЛИЩАХ ЗАБАЙКАЛЬСКОЙ ОБЛАСТИ

Прежде чем говорить об училищах Забайкальской области, будет не лишним обратить внимание на самый край и его жителей, так как местные условия Забайкальской области, имеющие огромное влияние на училищное дело, вероятно еще мало известны.

Забайкальская область занимает пространство приблизительно в 2,600 кв. миль, с народонаселением около 477,000 человек, что составляет 38 человек на одну кв. милю. Но народонаселение распределено далеко неравномерно по всему пространству области: некоторые местности населены гораздо значительнее упомянутой цифры, другие же вовсе необитаемы. Вообще можно сказать, что область делится по населенности на две части, к северу и к югу от 52 градуса широты. Первая часть населена мало и исключительно кочующими и бродячими племенами, вторая же населена довольно удовлетворительно, если сравнить ее с другими местностями обширной Сибири. Как вообще в Сибири, так и в Забайкальской области населены преимущественно долины рек, а потому самое верное представление о сравнительной густоте народонаселения получится тогда, если обратить внимание на речные системы. Воды области текут в три большие реки Восточной Сибири: в Енисей, Лену и Амур; только притоки первой и последней из этих рек населены; притоки же Лены, то есть система Витима, почти не обитаемы. Из притоков Енисея особенно важна система Селенги с Хилком, Чи коем и Удой с правой и Дтидой и Темником с левой [152] стороны. По средним и нижним течениям этих рек лежат самые плодородные местности Забайкальской области. Тут живут крестьяне казаки и инородцы Селенгинского, Верхнеудинского и Троицкосавского округов, в числе более 201,000 душ обоего пола, занимающиеся почти исключительно хлебопашеством, так как и инородцы этих округов (92,000 душ обоего пола) все хлебопашцы, хотя и считаются до сих пор кочующими и обладают значительными табунами. Остальные реки Енисейской системы мало населены; по их долинам живут около 18,000 человек крестьян и преимущественно инородцев Баргузинского округа, главные занятия которых составляют скотоводство, рыболовство и зверопромышленность. Из рек, принадлежащих к системе Амура, населены главным образом: Ингода по среднему и нижнему течению, Онон местами, Шилка по верхнему и среднему течению, Аргун по левому берегу до устья Газимура, в особенности же притоки Ингода, Онона и Аргуни: Тура, Или, Ага, Онон-Борзе, Унда, Уровь и Газимур. По ним живет в Читинском, Нерчинском, Нерчинско-Заводском и Акшинском округах около 190,000 обоего пола.

Из этого краткого географического очерка видно, что из общего числа жителей, 477,000 душ обоего пола живет в населенных местах, находящихся к югу от 52° ширины, более 400,000 душ, так как почти все поселенцы, которых в области около 30,000 человек, размещены тоже в южной полосе, в которой находятся и все города, за исключением Баргузинска.

Народонаселение Забайкальской области состоит из 309,000 русских и 168,000 инородцев; последние почти все язычники-ламаисты и принадлежат в большинстве к племени Бурят. Само собою разумеется, что такая значительная примесь инородческого элемента должна иметь большое влияние на училищные дела; но кроме того, на него влияют и другие местные условия. Училища вообще возникают прежде всего в больших центрах народонаселения, в городах и больших селениях. Но таковых в Забайкальской области очень мало: городов всего шесть и в них жителей не более 17,000 человек; больших селений, то есть таких, в которых число дворов было бы более сотни, тоже очень не много. В селениях живут крестьяне, казаки и незначительная часть инородцев тунгузского племени; большинство же инородцев, Буряты, живут совершенно разбросанно, так что редко встречается несколько юрт вместе. Казаки почти все русские, за исключением [153] 15,000 душ обоего пола, составляющих селенгинское казачье войско, и около тысячи душ обоего пола, живущих еще между казаками русского происхождения в пограничных караулах. Не смотря на то, что забайкальское казачье войско недавно только сформировано из крестьян и инородцев этой области, полувоенный и полугражданский характер управления им имел уже значительное влияние на казаков и на развитие народного образования.

В памятной книжке Забайкальской области за 1871 год помещена статья о народном образовании, в которой замечательны следующие данные: в 1871 году было в области всего 295 учебных заведений с 9,460 учащимися, так что одно училище приходилось на 1,460 человек населения. Из 16,268 человек городского населения обучалось 809 детей, то есть 1:20, и из 414,512 человек сельских жителей - 8,651, то есть 1:48. Далее говорится, что цифры эти по области не одинаковы, и что военная организация казачьего ведомства поставила казаков относительно образования в весьма выгодные условия, так что по числу школ и учащихся казаки занимали первое место в области: число учащихся у них относилось к числу жителей как 1:16; тогда как даже в городах, за исключением города Троицко-савского, где обучался один из 15, обучался только 1 из 23 человек. Мы в последствии увидим, что казачье войско относительно народного образования было далеко не так выгодно поставлено, как это находит упомянутая статья, но военная организация имела несомненно очень хорошее влияние на развитие училищного дела. Крестьяне живут в деревнях и селах, которые подчиняются волостным правлениям; но неудобство этого порядка заключается в том, что селения, подчиненные власти одного и того же правления, разбросаны на огромном пространстве. Крестьяне поэтому лично почти вовсе не участвуют в управлении своими делами, и вся власть находится в руках членов волостных правлений; а так как эти последние по большей части малограмотны или неграмотны, то на деле и выходит, что всею областью управляет один только волостной писарь. Вследствие этого должности волостных писарей считаются, не только в Забайкальской области, но и во всей Восточной Сибири, лучшими должностями в глазах известного класса людей, управление же крестьянскими делами страдает от этого во всех отношениях, а следовательно и относительно устройства училищ и снабжения их необходимыми учебными пособиями. Казачьи селения подчиняются станичным [154] правлениям, и порядок ведения дел в сущности не различается от порядка, принятого в волостных правлениях; но округи, подчиненные одному и тому же станичному правлению, несравненно меньше, чем крестьянские волости, механизм управления через это значительно упрощается, и жители сами обращают более внимание на свои дела. Но это не все: самое сильное влияние на характер казаков имеет то обстоятельство, что они все более или менее люди бывалые, находились на службе, привыкли к известному порядку, занимались в станичных правлениях и присутственных местах, и вследствие всего этого несравненно менее халатники, чем крестьяне. Ко всему этому военное начальство пользовалось очень энергично своим правом приказывать: полковые и баталионные командиры выбирали сами более способных мальчиков и приказывали родителям отсылать их в полковые и баталионные школы, которых всего в начале было 16, а в последствии 13, но они были наполнены учениками, родителей которых заставляли посылать детей в школу правильно, ежедневно, и оставлять их в таковой до прохождения полного курса. По окончании же курса ученики эти поступали сначала в станичные правления, в которых приучались к переписыванию бумаг, а затем уже назначались писцами в присутственные места. Таким образом, получалось значительное число грамотных и знакомых с делопроизводством людей, из которых в настоящее время вышли многие офицеры, и которых можно считать преимущественно виновниками того относительно выгодного положения, в котором находится казачье население в сравнении с крестьянским. Они были причиною того, что писаря станичных правлений никогда не достигали такой степени влияния, какою пользуются и по настоящее время волостные писаря. Эти люди и содействовали и содействуют в настоящее время увеличению числа училищ и более правильному посещению уроков со стороны учеников, ради чего им приходится вступать в борьбу с инерциею своих менее развитых сообщественников, и борьба эта нередко оканчивается успехом.

Положение третьего элемента сельского населения, инородцев-Бурят, во многих отношениях совершенно отличается от положения казаков и крестьян. Прежде всего громадный вес имеет то обстоятельство, что эти инородцы-язычники слепо повинуются многочисленной, хорошо организованной и очень фанатической иерархии жрецов или лам. Число грамотных между Бурятами [155] несравненно значительнее, чем между Русскими, но они читают и пишут только на монгольском языке. Они вовсе не прочь открывать новые училища, но требуют, чтобы выбор учителей был предоставлен им самим.

В число предметов курса входит всегда и русский язык, но он преподается лишь для формальности, а ученики занимаются преимущественно монгольскою грамотностью и чтением тибетской печати, так как служба в кумирнях совершается на этом последнем языке. Я говорю - чтением тибетской печати, потому что при ревизии чисто бурятского училища оказывалось, что дети, которые читали довольно бегло по тибетски, не могли перевести читанного ни на русский, ни на монгольский языки; да и сам учитель не был в состоянии объяснить смысл прочитанного и уверял, что этого вовсе ненужно. Хотя Буряты - народ очень способный, и сами желали бы обучать своих детей русской грамоте, но исполнению этого желания препятствуют с одной стороны ламы, с другой же - образ жизни Бурят. Даже крестьяне и казаки затрудняются отдавать своих детей в училища, число которых незначительно, и все родители, которые не живут в том селении, где находится училище, должны платить за содержание своих детей. Но от этого неудобства все-таки избавлены все жители тех селений, где находятся школы, и так как училища открываются обыкновенно в многолюдных селениях, то многие дети могут посещать уроки без затруднения; а прочие находят сравнительно легко приют у местных жителей. Буряты же вовсе не живут селениями, а отдельно стоящими юртами; даже при степных думах, кроме необходимых для правления зданий, очень мало домов, принадлежащих частным лицам, так что не только число местных детей ничтожно, но и некуда поместить детей тех родителей, которые живут в улусе.

Сочувственнее всех сельских жителей к развитию грамотности относятся казаки; они более остальных сельских обывателей нуждаются в грамотных людях уже потому, что 14,000 казаков управляются 57 станичными и 11 сотенными правлениями, между тем как 118,000 крестьян волостными правлениями. Но как крестьяне так и инородцы не противятся распространению между ними грамотности, за исключением лишь раскольников, которые живут в Верхнеудинском округе в числе около 25,000 душ обоего пола. Эти люди живут в самой плодородной части области [156] по нижнему течению рек Хилки и Чикоя, у них встречаются самые многолюдные селения, так что внешние условия их жизни более всего благоприятствуют развитию училищ и грамотности. Но они не хотят отдавать своих детей в училища, почему и те немногие школы, которые существуют в их селениях, посещаются почти исключительно детьми крестьян православных, живущих среди них. Одно только исключение составляет недавно открытое училище в селе Тамирском, Урлукской волости, в котором дети раскольников обучаются вместе с детьми православных, и жители вообще относятся очень сочувственно к этому училищу, открытому иждивением жены кяхтинского первой гильдии купца, Варвары Ивановны Токмаковой. Это объясняется тем, что село Тамирское находится не в центре раскольничьего населения, а окружено православными деревнями, вследствие чего жители их менее фанатичны, чем в тех местностях, где раскольники живут сплошною массою.

Хотя, таким образом, за одним только исключением крестьян-раскольников, вся остальная масса сельских обывателей относится довольно сочувственно к распространению грамотности между ними, но одного этого еще не достаточно, а необходима при этом готовность на денежные расходы и средства для покрытия их. Главную роль тут, конечно, играет материальное положение сельского населения, о котором можно сказать, что оно вообще в Забайкальской области находится в довольно цветущем состоянии. Южнозападную часть области, то есть систему Селенги, можно назвать богатою, за исключением разве только местности, занимаемой казаками первого военного отдела, и расположенной вдоль границы от Байкала до Яблонового хребта. Здешние казаки жалуются на частые неурожаи и на то, что положение их вообще гораздо не выгоднее, чем положение крестьян и инородцев, и сделалось оно в особенности не выгодным вследствие преобразования казачьего положения в 1872 году. Восточная половина области, то есть система Амура, вообще менее богата; земля здесь не так плодородна, как в долинах Селенгинской системы, а в последние семь лет кроме того засухи уничтожили почти все состояние крестьян, а в особенности казаков. Последние действительно более страдали от неурожаев, чем первые, но они все-таки понижение уровня своего материального благосостояния приписывают больше казачьему положению 1872 года, чем неурожаям. Здесь не место разбирать, [157] на сколько эти жалобы основательны; можно только сказать, что очень частые вызовы казаков-хозяев на строевую службу действительно расстроили их хозяйства, и что новое положение, на основании которого казак, прослужив в строю четыре года сряду, освобождается совершенно от строевой службы, должно привести к чрезвычайно выгодным результатам. Конечно, казаки и теперь недовольны, потому, что они, хотя только один раз, должны отлучаться от своих хозяйств, но за то на четыре года, по прежнему же положению отлучки эти не продолжались более одного года. Но человек никогда не доволен своим положением, а сельскому обывателю, кроме того, не нравится вообще всякое нововведение. Уже один лишь факт, что как крестьяне, так и казаки восточной половины области могли выдержать семь лет неурожая, доказывает, что их материальное положение вовсе не дурно и что они после одного или двух хороших урожаев могут поправить свои дела на столько, что их можно будет назвать состоятельными.

Содержание училищ и правильное посещение детьми уроков требует от их родителей денежных расходов и перенесения разного рода домашних неудобств, которым сельские жители Забайкальской области положительно могут себя подвергнуть; но они не охотно соглашаются на денежные жертвы, и еще менее на перенесение домашних неудобств. Если говорить с ними о необходимости открытия новых училищ и более правильного посещения учениками уже существующих, то всегда встречаешь полное сочувствие, в особенности относительно обучения мальчиков; относительно необходимости обучать девочек они еще разного мнения, и очень часто находят последнее излишнею роскошью. Они всегда жалуются, что у них нет грамотных, и пословицу - учение свет, а неучение тьма, повторяют очень часто. Если же спросить красноречивого родителя, учится ли его сын, то часто слышишь, что нет, или учится, но не в приходском училище, а у какого-нибудь домашнего учителя, не смотря на то, что приходское училище не за горами, а в той же деревне, в которой живет собеседник.

Странное явление: человек участвует в общественном взносе на училище, а сына или вовсе не учит, или находит удобнее нанимать частного учителя, которому должен платить за уроки, между тем как за посещение приходского училища плата не взимается. И это явление встречается чрезвычайно часто в Забайкальской области. Вследствие этого, легче получить приговоры обществ об [158] открытии училищ с обязательством ежегодного их содержания, чем заставить родителей отправлять своих детей в те же самые училища, открытие которых они признали необходимым, и содержание которых падает на их кошельки. Если общество и делает приговор об открытии училища, то это вовсе еще не значит, что большинство его членов действительно сознает необходимость этой меры. Это по большей части пока еще дело начальства, и если исправник интересуется им, то от казаков, как и от крестьян и инородцев, получаются благоприятные приговоры; если же исправник относится к этому делу равнодушно, то никакие старания учебного ведомства не в состоянии открыть кошельки сельских обывателей. Это подтверждается для Забайкальской области опытом: число училищ увеличилось более всего в округах Нерчинском, Нерчинско-Заводском, Акшинском и Троицкосавском, а в этих округах исправники принимали живое участие в открытии новых училищ; исправники же остальных округов: Читинского, Селенгинского, Верхнеудинского и Баргузинского предоставили хлопоты об этом одному учебному ведомству, и число народных училищ в этих округах очень мало увеличилось, не смотря на то, что округи Верхнеудинский и Селенгинский богаче всех других. Если бы влияние земской полиции распространялось также на посещение учениками уроков, то и тут можно бы было ожидать более отрадных результатов. Но, к сожалению, этого нет; родители не могут быть принуждаемы обучать своих детей; и можно добиться только того, что они соглашаются записать их в число учеников, а затем такие ученики пропускают столько уроков, что обучение становится лишь номинальным. Это - инерция масс, против которой имеется пока только одно средство - терпение. Ежегодный взнос на училища не велик, и поэтому земской полиции было бы сравнительно легко убедить общественников, или по крайней мере более влиятельных между ними, в необходимости этого налога. Но ежедневное отправление ребенка в училище стесняет мужика и ему лень постоянно бороться против искушения беспечности. Мальчик, хоть и мал еще, но в состоянии уже исполнять некоторые работы, например, поить скот, пасти телят, ездить за дровами и т. п., о чем отец, если мальчик в училище, должен позаботиться сам и для этого оставить хоть на время уютное место на печке. Другое дело летом, во время полевых работ: тут и восьмилетний мальчик действительно необходим родителям, и училище должно [159] покориться местным условиям и согласиться на чрезмерно продолжительные летние вакации, а именно с 15-го апреля по 15-е сентября. Во все это время училища закрыты, хотя учителя постоянно жалуются на длинные каникулы, которые принуждают их употреблять осенью чрезвычайно много времени на повторение уже пройденного, но за лето забытого детьми. Во время же от 15-го сентября по 15-е апреля у сельского обывателя положительно нет таких работ, которых он не мог бы исполнять сам, и если он задерживает сына дома и заставляет его работать, то причиною этому лишь его собственная лень. Конечно, родители не соглашаются с этими заключениями и приводят разные причины, а именно, что содержание обходится дорого, что нет средств покупать теплое платье и обувь и т. п. Первая причина заслуживает внимания только относительно родителей, живущих не в тех селениях, где находится училище. Не все родители имеют достаточно средств, чтобы содержать своих детей вне дома, хотя, за исключением только последних неурожайных годов, это содержание обходилось недорого и ограничивалось почти повсеместно доставкою родителями известного незначительного количества съестных припасов хозяину квартиры. Кормить надобно ребенка и дома, а пропитание его вне семьи обходится немногим лишь дороже домашнего. Совершенно же неосновательны отзывы родителей о неимении средств одевать детей. Дети должны быть одеты и дома; учитель не обращает никакого внимания на одежду и обувь детей, а требует только, чтобы они являлись в училище умытыми и причесанными, и если одежда и обувь позволяют посылать мальчика в лес за дровами, или на водопой, то они достаточно теплы и для того, чтобы греть его по дороге в училище. Все вышеуказанные возражения родителей неосновательны; многие из них даже чувствуют это сами очень хорошо, и так как, не смотря на огромную силу собственной лени и беспечности, против которой им нужно бороться, необходимость обучать детей и выходить, наконец, из этого неразвитого и полусонного состояния все более и более чувствуется населением, то чаще и чаще являются попытки со стороны родителей обучать детей грамоте, не нарушая своих старых привычек. А это довольно удобоисполнимо. В Забайкальской области много так называемых грамотеев. Это народ довольно сомнительный, как относительно познаний, так и относительно нравственности. Они преимущественно люди преклонных лет, дряхлые застарелые пьяницы, по большей части [160] поселенцы; умеют они все читать славянскую печать и русскую, но плохо и часто без понимания читанного; пишут они очень плохо и редко в состоянии составить хоть одно связное предложение; из арифметики они знают «цифирь» и в редких случаях только знакомы с четырьмя действиями над отвлеченными числами. Все они прошли, так сказать, огонь и воду, ни на какую серьезную работу не способны, но за то смирны, покорны и согласны на все прихоти родителей. За содержание и незначительную плату, а очень часто и за одно содержание, такой грамотей соглашается обучать мальчика в дому родителей, или у себя в квартире, смотря по желанию, и никогда уже не изъявляет неудовольствия на неправильное посещение учеником его уроков. Такой учитель по сердцу мужику, к нему можно отсылать мальчика, если он отцу не нужен или в чем нибудь противен, а можно оставлять и дома и употреблять его на всевозможные работы, как и когда вздумается. При этом совесть чиста, ребенок учился, и дело устраивается без всяких затруднений и неудобств. Что все это учение ни к чему не ведет, что ребенок после трех-четырех-летнего обучения у такого рода грамотеев, так как они часто меняются, или вовсе не может читать, или если может, то только по одной знакомой ему уже книге, что обучение письму заключается в начертании каких-то загадочных букв и что все это по истечении двух, трех лет по окончании учения уже забывается, все это в большинстве случаев остается без последствий, и редко только случается, что отец решается отдать такого ребенка в приходское училище к крайнему неудовольствию учителя, которому такого рода ученики доставляют несравненно более хлопот и затруднений, чем дети, вовсе еще не обучавшиеся. Если бы тем и кончилось все влияние этих, так называемых, негласных учителей, то можно бы было еще помириться с их деятельностью, к прекращению которой нет средств. По они не довольствуются тем, что даром едят хлеб и пользуются копейкою мужика, а тормозят очень заметным образом влияние приходских училищ. Во всех училищах казачьего ведомства заведено преподавание чтения и письма по звуковой методе и арифметики по методе Грубе и Евтушевского и дело идет, можно сказать, с большим успехом. Эти же люди слишком неразвиты, чтобы самим познакомиться в приходских училищах с упомянутыми методами и усвоить их себе, а потому, боясь лишиться куска хлеба, они стараются всеми силами возбуждать родителей против школ [161] нового образца. При этом они указывают, прежде всего, на то, что дети в приходских училищах читают по Родному Слову Ушинского разные сказки о лисицах и т. п., но не умеют читать псалтиря; затем они уверяют родителей, что дети балуются только в приходских училищах, что там слышны только пение и пляски, и что дети именно поэтому начинают охотно посещать училища, чего прежде вовсе не было, так как их учили серьезно. Что такого рода критика остается не бесследною, в этом можно убедиться из жалоб учителей и из собственных слов родителей, повторяющих охотно слышанное, чтобы только оправдать свое нежелание отдавать детей в приходское училище. Не забота о душевном спасении детей заставляет родителей роптать против того, что учение начинается гражданскою печатью и кончается церковною; если бы они заботились об этом, то законоучители не жаловались бы единогласно на то, что дети, поступающие в училище, почти никогда не знают ни одной молитвы и даже не умеют креститься, не смотря на то, что между ними встречаются мальчики двенадцати и четырнадцати лет. И пение, и гимнастика, и отмена прежних изобильных телесных наказаний не обратили бы на себя внимания родителей, так как они вовсе не интересуются учением и никогда не заглядывают в училище, в котором учатся их дети. Они повторяют только слышанное, вовсе не понимая даже, о чем им толкуют. Им понятно одно, что теперь дело делается не так, как, оно делалось прежде; а так как им только нужен предлог, то все старания объяснить им, по каким именно причинам отменен прежний порядок и заменен другим, почти бесполезны. Они, конечно, соглашаются, но потому, что ничего не могут возразить; но они нисколько не убеждены в неверности своего взгляда, потому что на уме у них не преимущество того или другого способа преподавания, а только желание отделаться от неприятности отсылать детей в так называемое казенное или строгое училище. Но тут слово «строгое» не означает строгого обращения учителя с учениками, напротив, родители недовольны, что детей балуют, а строгость заключается в том, что требуется правильное, ежедневное посещение уроков.

Почти все ныне существующие начальные училища Забайкальской области учреждены после 1850 года: до этого времени существовало лишь семь или восемь училищ. Из памятной книжки Забайкальской области за 1871 год видно, что по официальным [162] сведениям считалось тогда всего 285 начальных училищ, в числе их и два детских приюта, так как их курс равняется курсу начального училища. Из этих училищ в ведении штатных смотрителей Нерчинского, Верхнеудинского и Троицкосавского состояло 22 приходские училища, в ведении исправника Нерчинско-заводского округа - 3 училища, а в ведении управления Забайкальского казачьего войска 16 батальонных и полковых школ и 242. так называемых поселковых или частных школ. В этих учебных заведениях низшего разряда обучалось 8,988 учеников, а именно: в так называемых поселковых или частных школах 7,251, в 16 батальонных и полковых школах - 667 учеников и в детских приютах и 25 прочих училищах 1,070 учеников. Из этого следует, что в 1871 г. начальное образование получал один из 48 жителей обоего пола всей области (считая народонаселение в 1871 году 431,000 душ). Нужно согласиться, что такое число учащихся грамоте, составляющее 2% народонаселения, очень значительно для столь отдаленной и малонаселенной области; но сведения, которые сообщает памятная книжка, окажутся еще поразительнее, если обратить внимание на гражданское число учащихся в казачьем войске: из 130,400 душ казачьего населения посещали школу 7,918 детей, что составляет 6% населения. Поэтому крайне странным кажется то обстоятельство, что, несмотря на такое значительное число училищ и учащихся, не только в области вообще, но и между казаками встречается так мало грамотных. Дети посещали и посещают по настоящее время училища очень неправильно; но, несмотря на это, такое значительное число учащихся должно бы было иметь на грамотность населения гораздо больше влияния, чем то, которое оно имело в действительности. На это намекает и статья памятей книжки, указывая на крайне скудные средства, на которые содержались эти учебные заведения. В статье упомянуто, что 259 школ казачьего ведомства расходовали ежегодно до 3,500 руб., но не прибавлено, что из этой суммы русско-монгольская школа расходовала около 1,000 р., 16 батальонных и полковых школ - около 2,500 руб., а 242 поселковых школ - ничего.

Эти школы существовали, так сказать, без средств, а потому и не приносили никакой пользы. Они был учреждены, начиная с 1855 года, то есть приказано было, чтобы по возможности в каждом селении выстроен был училищный дом, нанят учитель и [163] собраны дети в училища. На полковых писарей указано было, как на людей, которые могли бы в свободное время преподавать грамоту, так что ни один поселок не мог отозваться неимением учителя. Приказание было, по возможности, исполнено: если не во всех, то, по крайней мере, в очень многих селениях действительно были выстроены училищные дома, состоящие из двух комнат, разделенных холодным корридором; одна комната назначалась для училища, другая для квартиры учителя; отопление должно было доставляться натурою от общества. Но многие поселковые писаря по малограмотности и по другим причинам не могли, или не хотели исполнять обязанности учителей; вместо них в таком случае являлись учителями разного рода грамотеи, поселенцы, каторжные и престарелые пьяницы, которые не могли найдти себе другого занятия по негодности к труду, - в очень же многих случаях поселковые школы служили хорошим предлогом для уклонения от строевой службы. По уставу Забайкальского казачьего войска, учителя выбираются обществом и освобождаются от всякой службы, как фронтовой, так и внутренней. Казаки должны были служить в фронтовой службе, соблюдая известную очередь, в каждый призыв по одному году; от этой обязанности они всегда старались уклоняться под всеми возможными предлогами. Если приходилось казаку отправляться на службу, и он знал грамоту хоть на столько, что мог кое-как читать по складам или начертывать каракули вместо букв, то он просил общество выбрать его на должность поселкового учителя. Общества, конечно, пользовались охотно этим выгодным для себя положением: они должны были иметь училища; даром ни малограмотный поселковый писарь, ни вообще кто нибудь не желал трудиться; желающих же освободиться от очередной строевой службы всегда было очень много. Составлялись торги: кто брал дешевле, того выбирали; выдать же себя за грамотного перед собранием людей неграмотных очень не трудно, и общества достигали исполнения предписания начальства за сравнительно дешевую цену. Способ вознаграждения учителей был двоякий: или учитель получал от общества известное жалование за каждый учебный месяц, или же получал плату с каждого ученика и тоже за каждый учебный месяц. В первом случае, общество должно было выдать учителю за каждый учебный месяц от 5-6 руб.; во втором родители каждого ученика должны были платить учителю от 15-25 коп. за учебный месяц, если [164] мальчик посещал училище. Первый порядок предпочитается учителями, второй обществами; в первом случае учитель получит, считая в году пять учебных месяцев, от 25-30 руб. верного дохода; во втором же случае, его доход зависел от числа учащихся, а также и от желания родителей уплачивать следующие учителю деньги. Так как в действительности число учащихся было несравненно ниже, чем оно показывалось в ежегодных отчетах, то доход учителя был очень незначителен, и приходилось ему иногда получать от 1 руб. 50 коп. до 3 руб. в месяц, да и те еще надобно было собирать. Общества всегда предпочитали выбирать на должности учителей, если только представлялась возможность, казаков, стоящих на очередной службе, потому что такие учителя мало дорожили деньгами, а были довольны уже и тем, что имели законный предлог остаться дома. Если же, по каким нибудь обстоятельствам, обществу не удавалось выбрать казака, то оно выбирало грамотея, который, кроме упомянутой выше платы, получал еще от родителей учащихся детей известное количество муки, или же ходил обедать по очереди к родителям своих учеников. Таким образом, устраивались училища и приобретались учителя, учеников же в такие училища станичные правления доставляли посредством, так называемого, наряда. На общественных сходах назначалось ежегодно, сколько детей из каждой деревни должно посещать училище, а на поселковых сходах уже назначались поименно родители, которые в данном году обязаны были нести эту повинность и отдать своих детей в училище. При этом соблюдалось и то требование справедливости, чтобы повинность эта была распределена, по возможности, равномерно на всех родителей. Если, например, какой нибудь отец жаловался, что из его сыновей трое были назначены в училище, тогда как у другого казака назначался только один, то дело это рассматривалось подробно и, если жалоба была основательна, то наряд отменялся; если же последнее оказывалось уже неудобоисполнимым, то обещали отцу на два или на три следующие года освободить его совершенно от этой повинности за то, что в этом году у него взяли в училище троих детей. Позволялось тоже заменять одного ученика другим. В училище учился, например, мальчик, но отцу его по каким нибудь причинам он оказывается нужным дома; в таком случае отец поступал совершенно законно, если брал этого сына из училища временно, то есть на один или на два месяца, или даже совсем [165] брал домой, но только на это время отдавал в училище другого мальчика, своего сына, или сына другого казака, с которым он входил в соглашение. Впрочем, на практике это правило редко соблюдалось; оно применялось только в тех случаях, когда необходимо было, чтобы число находящихся в училище учеников сходилось с числом, показанным в наряде.

И так общества делали все, что могли, для исполнения приказания: они учредили училища, нашли учителей и учащихся, но они не могли снабжать свои школы учебниками. Как бы ни были плохи учителя, они могли бы делать больше, чем делали в действительности, если бы имели в своем распоряжении достаточное количество учебников. Но в этих последних оказывается повсеместно крайний недостаток. Дети учили азы по всевозможным лоскуткам печатных листов; если учителю каким нибудь образом удавалось достать экземпляр азбуки, то он разделял таковой на несколько частей, а иногда на отдельные листы, и эти лоскутки раздавались ученикам, считая по два, по три и по четыре ученика на один лоскуток. Но не всегда удавалось найдти азбуку; в таком случае бралась первая попавшаяся книга; случалось даже видеть, что перед учениками лежали лоскутки «Сына Отечества». Бумаги и чернил тоже не имелось в достаточном количестве, и поэтому дети редко учились писать, преподавание же заключалось преимущественно в выучивании азов и в чтении по складам. Неудивительно, что такого рода учебные заведения не приносили никакой пользы, и что дети, пробыв в них по три и по четыре года, оставались неграмотными, или если и научались читать, то очень медленно и положительно без понимания читаемого.

Полковые и батальонные школы представляли, так сказать, учебные заведения высшего против поселковых школ разряда. Полковые и батальонные командиры выбирали лучших учеников из поселковых школ и помещали их в полковые и батальонные школы, в которых они оканчивали свое образование. На эти училища Забайкальское казачье войско ассигновало ежегодно 2,610 руб., из которых на содержание учителей и законоучителей расходовалось 1,170 рублей, остальные 1,440 выдавались в пособие беднейшим ученикам, по 8 руб. в год каждому, так что 180 мальчиков могли пользоваться этим пособием. Законоучителю назначалось 42 рубля в год, а учителю 35 рублей, и всего только пятнадцать школ получали это пособие. На первый взгляд кажется, что и эти [166] училища были поставлены не лучше поселковых школ, так как немыслимо найдти хорошего учителя за годовую плату в 35 рублей; но на практике выходит немного иначе. Школы эти находились под непосредственным наблюдением полковых и батальонных командиров, нуждавшихся постоянно в грамотных людях как для своих канцелярий, так и для удовлетворения требований из Читы. Они выбирали из писарей самых способных людей и, вместо занятий в канцелярии, поручали им училище, чем писаря почти всегда оставались очень довольны, так как эти занятия в училище считались им за службу и были сравнительно легче, чем занятия в канцелярии, где приходилось заниматься по десяти и больше часов в день. Иногда на должность учителей назначались богатые, но неграмотные казаки, которые в таком случае нанимали учителя от себя. Бумагою, чернилами и перьями училища снабжались из канцелярий полковых и батальонных правлении в достаточном количестве; хуже было обставлено дело относительно учебников, в которых и эти училища терпели крайний недостаток, хотя и употреблялись всевозможные старания для приобретения учебников и учебных пособий. Но само собою разумеется, что снабжение училищ учебниками дело очень трудное, если нет средств, и если за каждою азбукою надобно обращаться в книжный магазин Москвы и Петербурга.

Начальство казачьего войска приняло на себя задачу распространить грамотность в среде казачьего населения, не имея в своем распоряжении ни годных учителей в достаточном числе, ни необходимых для этого денежных средств, и надобно сознаться, что это, на первый взгляд невозможное, предприятие увенчивалось успехом, благодаря военному строю казаков и энергии офицеров, которым поручено было приводить в исполнение этот план. Конечно, не надобно обращать внимание на огромное число училищ и учащихся: эти цифры годны только для того, чтобы красоваться в статьях, и могут произвести впечатление лишь на человека, незнакомого с делом; всякий же, хоть немного сведующий в этом деле, поймет, что невозможно содержать 252 школы без денег. Но дело в том, что ошибка, допущенная при учреждении поселковых школ, которые не приносили ровно никакой пользы, сглаживалась успехами полковых и батальонных школ. Эти последние давали войску все-таки довольно значительное число грамотных людей, в которых оно очень нуждалось и которых взять [167] было не откуда. И все это достигалось расходом в 2,610 рублей в год, из которых большая половина тратилась не на училища, а на учеников. Настоящих учителей вовсе не было, приходилось довольствоваться писарями, людьми, главное достоинство которых состояло в том, что они владели хорошим почерком, и несмотря на все это и на отсутствие учебников, получались все-таки результаты, которые нужно считать в высшей степени удовлетворительными.

Как в настоящее время, так и до преобразования казачьего войска родители вовсе не желали отдавать своих детей в училища, а если и соглашались на это, то старались, чтобы причисление к училищу было только номинальное, ребенок же оставался бы преспокойно дома. Теперь это устроить очень легко, но не так легко удавалось это прежде. При ревизии полковых школ командиры выбирали более способных детей и помещали их в батальонные и полковые школы, которые находились под их непосредственным надзором и помещались почти всегда рядом с квартирою командира. В эти училища поступали ученики во всякое время и с очень различной подготовкой, так что учитель не мог заниматься со всем классом зараз, если бы он даже и умел это сделать, а занимался почти с каждым учеником отдельно, или, по крайней мере, делил учащихся на группы из двух или трех учеников. Само собою разумеется, что при такой постановке дела более слабые или ленивые ученики отставали и никогда не кончали курса; на них обращалось мало внимания и с них не взыскивалось, если они пропускали уроки, так как они только мешали учителю заниматься с более способными учениками. Но за то эти последние шли вперед, потому что должны были посещать уроки правильно. Родители не смели отвлекать их от занятий, так как командиры в этом деле шутить не любили. Если же отец какого нибудь ученика представлял свидетельство о бедности и этим старался освободить сына из училища, то ему выдавали из упомянутых выше 1,440 рублей субсидию в 8 руб. в год, чем дело и оканчивалось и никаких тяжб и просьб больше не принималось. Таким образом, ученик должен был волею-неволею кончить учение, и при этом не обращалось внимания на число лет, которые он проводил в училище, лишь бы кончил.

При учителях, взятых из писарей, не имевших никакой подготовки, нельзя было и требовать, чтобы училища давали развитых [168] учеников. По окончании курса ученик читал бегло любую книгу, но не мог дать отчета о читанном, писал красивым почерком с прописи или с печатной книги, по редко мог писать под диктовку; знал употребительнейшие молитвы, заповеди и символ веры наизусть, а также наизусть краткую священную историю Нового и Ветхого Завета, если в училище были такого рода руководства; знал четыре правила арифметики, иногда даже именованные числа и имел некоторые сведения из всеобщей географии и русской истории. Если он с такими познаниями возвратился бы домой, то позабыл бы, в большинстве случаев, все, чему учился, потому что, как выше уже сказано, на развитие не обращалось внимание, а только на память. Но командиры вовсе не желали трудиться без пользы и выпускать из рук мальчиков, которых они обучали так старательно. Кончившего курс ученика, по большей части на 16-м году, брали в канцелярию и приучали мало по малу к делу. Этим путем шло очень значительное число людей, которые в настоящее время вышли в офицеры и занимают видные места в войске. Эти люди не высокого образования, но практические деятели, которые, будучи очень хорошо знакомы с нуждами своих общественников, соответствуют своему назначению и приносят казачьему населению много пользы.

Несравненно менее пользы приносили приходские училища гражданского ведомства, несмотря на то, что они имели несравненно более средств. Это относится, впрочем, только к сельским и инородческим училищам; городские же приходские училища более соответствовали своему назначению, и преподавание в них было даже несколько лучше, чем в войсковых школах, потому что они лучше снабжены учебниками. Под надзором командира находилось только одно училище, и он имел возможность заставить учеников посещать уроки исправно и оставаться в училище до окончания курса; кроме того, он мог заставить способного учителя служить за годовое жалованье в 36 рублей, пока не окончится десятилетний срок его службы. Этим в высшей степени выгодным положением командиры умели пользоваться вполне и достигали вследствие этого очень хороших результатов. Штатный же смотритель имел под своим ведением, кроме сельских приходских школ, и уездное училище, так что на первые не мог обращать много внимания. Да и при всем желании он не мог достигнуть хороших результатов. Не всегда доходило жалованье учителя до 300 руб., а и [169] за такую плату трудно найдти учителя в крае, в котором грамотных людей очень мало, и они вследствие этого легко могут найдти себе занятия, оплачиваемые гораздо дороже. Дети посещали училище очень неправильно и редко оставались в нем до окончания курса. Окончивший курс мальчик возвращался домой, не брал в руки более ни книги, ни пера, так что скоро забывал механически выдолбленную грамоту и через два, три года сохранял, как результат учения, только способность подписывать свою фамилию трудно разбираемыми каракулями. Училища теряли всякое доверие у народа, и отец был очень доволен, если имел предлог не отдавать мальчика в руки учителя: учение ведь не приносило никакой пользы.

Встречались, конечно, и тут исключения: были учителя получше других, которые в виду явной невозможности вести вперед весь класс, давали всем ученикам какие нибудь занятия, и затем обращали свое внимание исключительно на одного, двух или трех способных и прележных мальчиков. Если родители при этом были благоразумны и не довольствовались окончанием курса в приходском училище, а отправляли сына в уездное училище, то мальчик приобретал высшую степень образования, возможную в то время в Забайкальской области. Но это все мелкие исключения, которые не могут изменить общего вывода, что результаты достигнутые сельскими училищами гражданского ведомства, были крайне неудовлетворительны.

В 1872 году последовало преобразование Забайкальского казачьего войска, которое имело большое влияние на начальные училища. Высочайше утвержденным мнением государственного совета было постановлено: «существующие в забайкальском казачьем войске полковые и баталионные школы переименовать в приходские училища и вместе с русско-монгольскою школою, передать в ведомство министерства народного просвещения на следующих основаниях:

1) В дополнение к суммам, отпускаемым из казны и войсковых капиталов на содержание этих школ, ассигновать к ежегодному отпуску из государственного казначейства еще 7,543 р.

3) Учредить должность областного инспектора народных училищ».

Вследствие этого исправникам было предписано объявить казакам, что училища перешли в ведомство министерства народного просвещения, что, по существующим законам, казаки более не [170] обязаны отдавать своих детей в училища, а что каждый отец в праве поступать в этом отношении так, как ему заблагорассудится. Инспектору народных училищ затем были переданы тринадцать полковых и баталионных школ и русско-монгольских школ; при первом осмотре их оказалось, что кроме того существуют еще во многих селениях так называемые частные или полковые школы, число которых не было известно, и которые остались временно без всякого надзора.

В тринадцати школах, называвшихся прежде полковыми и баталионными, а теперь переименованных в приходские училища, оказалось приблизительно до 580 учеников; положительных же сведений не было возможности получить. И эта цифра обозначала не действительное число учеников, а только число тех, которые по наряду должны были посещать училища. При военном управлении наряд и действительное число учащихся не очень удалялись друг от друга, потому что командиры требовали без отговорок правильного посещения уроков и имели возможность настоять на исполнении своих приказаний. Со времени же перехода училищ в гражданское ведомство, разница между двумя вышеупомянутыми величинами стала до того поразительна, что не было никакой возможности принимать число учеников по наряду за число действительно учащихся. В русско-монгольской школе оказалось при принятии училищ от военного ведомства 18 учеников.

Как уровень познаний и успехов учеников одного и того же училища, так и вообще уровень успехов училищ между собою оказались очень различны. В большинстве училищ находилось двое или трое учеников, ушедших далеко вперед, тогда как остальные мальчики могли только кое-как читать и писать с прописей или с печатной книги; из арифметики преподавались именованные числа тоже только лучшим ученикам, остальные же проходили только действия над отвлеченными числами. Учебников оказалось везде очень мало: во многих училищах имелись так называемые библиотеки, но в них находились такие издания, как например, некоторые тома Военного Сборника и других журналов, но очень немного книг, по которым возможно было бы обучать детей, или которые могли бы годиться ученикам для внеклассного чтения. Учителями были люди, которые, по-видимому, занимались усердно и желали передать ученикам столько познаний, сколько имели они сами; это доказывается уже тем, что они старались познакомить лучших [171] учеников с пропорциями, историей и географией. Но все это были учителя-самоучки, которые сами учились только в приходских училищах и были вполне уверены, что совершенно достаточно, если мальчик читает бегло, пишет красивым почерком и знает наизусть арифметические правила, относящиеся до четырех действий; а как сказано выше, лучших учеников кроме того старались ознакомить даже с тройными правилами, с географией и историей. Что учение шло не дружно, что лишь очень немногие ученики умели читать бегло, что] большинство их сильно отставало, и что почти каждый ученик составлял особое отделение и учился по особой книге или, лучше сказать, по особому лоскутку книги, все это учителя объясняли тем, что дети в Забайкальской области вообще очень глупы, так что будто бы нет возможности требовать от всех, чтобы они понимали то, что читали. Затем они указывали на то обстоятельство, что дети поступали в училища во всякое время, в начале, в средине, в конце курса, так что устройство двух или трех отделений в школе было совершенно невозможно, да и кроме того этому препятствовало неимение учебников. Чтобы дать каждому вновь начинающему занятия, необходимо было разрывать учебники и раздавать ученикам отдельные листки, так что по неволе каждый ученик имел свой отдельный урок, который он должен был выучить. Кроме всего этого учителя объявили, что они не желают больше заниматься за 35 р. в год. Этого надобно было и ожидать, так как с переходом училищ в ведомство министерства народного просвещения никто уже не был в праве заставлять их против воли заниматься в училище; ожидать же, чтобы человек, который мог найдти везде занятие за хорошее вознаграждение, согласился быть учителем за такую ничтожную плату, было бы смешно.

Необходимо было улучшить положение учителей на столько, чтобы порядочный человек охотно шел на должность приходского учителя, и снабдить учителей и учеников - первых хорошими руководствами, а вторых хорошими учебниками в достаточном количестве. Высочайше утвержденное мнение государственного совета поставило инспектора народных училищ в очень выгодное положение в этом отношении: оно дало ему значительные денежные средства, так как прежде существовавшие средства вместе с вновь ассигнованными дали ему возможность расходовать на казачьи училища ежегодно 11,333 р. Из этой суммы на русско-монгольскую школу [172] потребовалось около 2,000 р., так что для приходских училищ осталось 9,333 р. Из этой суммы учителю назначалось 300 р., законоучителю 42 р., на училищную библиотеку, классные и канцелярские материалы 50 р., так что каждое училище стоило ежегодно 392 р. При этом требовалось, чтобы общество, желавшее иметь училище, обязалось в своем приговоре давать от себя удобное помещение для училища и учителя с отоплением; (в последствии же требовалось от общества, чтобы оно взяло на себя и часть денежных расходов, что и дало возможность значительно увеличивать число народных училищ).

При таком расходе на каждое училище, в начале получался значительный остаток, так как училищ было только тринадцать. Это обстоятельство позволило выписать из книжных магазинов руководства и учебники в большом количестве и таким образом устранилось самое чувствительное препятствие к рациональному преподаванию - неимение учебников.

От начального учителя требуется, чтобы он имел аттестат о выдержании положенного испытания. Никто из прежних учителей баталионных и полковых школ не имел этого аттестата, и только один или два из них были в состоянии сдать экзамен по той причине, что они получили сами очень ограниченное образование и в особенности находились в враждебных отношениях с правилами правописания. Строгое исполнение устава о начальных училищах требовало по этому увольнения всех прежних учителей и замены их другими, окончившими по крайней мере курс уездного училища. Но прежние учителя были в большинстве случаев люди добросовестные и преданные своему делу; многие из них занимались уже много лет преподаванием грамоты, и если они и допускали при этом много ошибок, то это происходило от незнакомства их с основными правилами педагогики - недостаток исправимый. За то они умели обращаться с учениками и имели полное желание исправить прежние ошибки. Не было никакого затруднения всех их уволить, но было очень затруднительно и даже невозможно найдти на их места учителей, соответствующих всем требованиям устава. В Забайкальской области существуют только три уездные училища, следовательно число оканчивающих ежегодно полный курс этих заведений не велико, а число получающих аттестат - еще меньше. Кроме того, на практике оказалось, что учителя, получившие аттестат из уездных училищ и следовательно имевшие [173] полное право быть учителями начальных школ, нередко уже успели забыть выученное и вследствие этого тоже отступали от правил грамматики. Поэтому было испрошено и получено разрешение от главного инспектора училищ Восточной Сибири, допускать временно в приходских училищах Забайкальской области учителей, не имеющих права преподавать в начальных училищах, пока Иркутская учительская семинария, учрежденная в 1872 году, не будет в состоянии снабдить все начальные училища систематически подготовленными учителями. Прежние учителя остались сначала все на занимаемых ими должностях, но не надолго; некоторые находили, что жалованье в 300 р. недостаточно вознаграждает их труды и просили об увольнении, как скоро кончится для них срок обязательной службы. Согласно уставу казачьего войска, казак должен служить в должности писаря 10 лет, а служба в должности учителя считалась и считается наравне с нею.

Так как штатный писарь получает в присутственных местах 10-16 р. в месяц, то для казака, конечно, выгоднее отбывать служебный срок в должности учителя. По окончании же обязательного срока, грамотный казак легко может найдти, как в правительственной, так и в частной службе, занятия в денежном отношении далеко более выгодные, чем должность приходского учителя, потому что грамотность ценится в области пока еще очень дорого. Прежние учителя, кончившие срок службы, уходили; надобно было заменять их другими и, кроме того, отыскивать для вновь открывающихся училищ. Почти единственным источником, из которого вообще возможно было выбирать годных людей, были опять писаря, которые охотно соглашались на делаемые им предложения, но конечно всегда только до окончания учебного срока, как уже было сказано выше. Чтобы не оставлять учительских должностей вакантными, приходилось очень часто назначать людей, которые при других обстоятельствах были бы признаны негодными и которые увольнялись при первом удобном случае, то есть, если находился другой, по-видимому, более надежный кандидат. Следствием этого были беспрестанные перемены в личном составе приходских учителей, что, конечно, очень неблагоприятно влияло на ход преподавания. При ревизии училищ внимание учителей обращалось на руководства, находившиеся в очень достаточном количестве в училищных библиотеках их познакомили с преподаванием чтения и письма по звуковой методе и арифметики по руководствам Паульсона и Евтушевского. Но не [174] говоря уже о том, что эти указания, при кратковременном пребывании инспектора в одном училище, не были достаточны для того, чтобы учителя совершенно познакомилсь с правилами рационального преподавания, приходилось почти каждый раз начинать снова, так как очень часто в промежуток между двумя ревизиями учителя переменялись. В головах учеников от беспрестанного смешивания старых и новых методов преподавания образовалась путаница, которая угрожала принять опасные для учителя размеры.

Сначала не было возможности уничтожить это зло, потому что вечно переменявшиеся учителя и крайне неправильное посещение училищ со стороны учеников не позволяли ввести правильной системы. В 1876 году первое препятствие отчасти устранилось, так как к этому времени большинство учителей состояло уже из лиц, желавших, по словам их, оставаться и на будущее время преподавателями. Поэтому в сказанном году созван был учительский съезд, продолжавшийся полтора месяца, на который собрались 25 учителей, то есть, все учителя тех училищ, общества которых согласились дать учителям безвозмездно подводы.

При съезде было устроено училище, состоявшее из трех отделений, и главная цель съезда состояла в том, чтобы приучить учителей преподавать чтение, письмо и арифметику по рациональным методам и научить их управлять училищем, разделенным на три отделения. Так как, согласно приговорам общества, учебный год должен был начинаться с 15-го сентября и кончаться страстною неделею в те года, когда Пасха празднуется позже 15-го апреля, а первого мая в те года, когда Пасха празднуется позже этого дня, то на съезде положено было распределить весь курс приходского училища на пять лет. Из этого срока на первое и второе отделения назначалось по полтора года и на третье отделение - по два года, с тем, чтобы ученики этого отделения последнее полугодие занимались преимущественно письменными работами и повторением пройденного. Назначить такой продолжительный срок было необходимо, во первых, по причине краткости учебного года, а во вторых и потому, что громадное большинство детей, возвратясь по окончании курса обратно в свои деревни, не берет уже более книги в руки. Ребенок, обучавшийся только три года, забывает впоследствии все, чему учился в школе, и поэтому в высшей степени желательно занимать детей в школе более продолжительное время. К этим соображениям присоединялось еще то обстоятельство, что [175] учитель только в таком случае может заниматься успешно, если всегда занимается со всем отделением, и все отделение идет вперед равномерно. В противном случае в отделениях являются еще подразделения; силы и внимание учителя раздробляются, так что он уже не может руководить всем классом. Если бы дети посещали училище правильно, что было бы вполне возможно при краткости учебного года, то нет сомнения, курс каждого отделения можно было бы проходить скорее. Но беспрестанные пропуски то тех, то других учеников требуют повторения пройденного в их отсутствии, по тому отделения двигаются вперед очень медленно. Затем учителя жалуются еще, что во время летних вакаций так много забывается учениками, что значительная часть первого полугодия употребляется на повторение пройденного в предыдущем учебном году.

Всем обществам было сообщено, что ученики могут быть принимаемы без испытания в младшее отделение приходского училища только через каждые полтора года; дети же, сдавшие экзамен из того, что уже пройдено отделением, принимаются во всякое время среди курса как это делалось и прежде, но без различия, для всех вообще желающих поступить в училище. Затем съезд занимался еще точным определением курса, и было решено исключить из него все предметы, не входящие по программе в состав этого курса. Если же некоторые родители пожелали бы, чтобы дети их обучались предметам, не входящим в состав курса приходского училища, то каждому предоставляется заключить добровольное условие с учителем, и этот последний должен заниматься с такими учениками только во время свободное от занятий в приходском училище, где уроки продолжаются от 8 часов утра до 1 ч. 20 мин. пополудни. Согласно определению съезда, ученик, окончивший курс приходского училища, должен получить аттестат, если он удовлетворяет следующим требованиям: 1) закон Божий: знание священной истории по руководству Базарова, толковое знание употребительнейших молитв, символа веры и десяти заповедей; 2) чтение и письмо: толковое и беглое чтение любой книги, содержание которой доступно возрасту ученика, пересказ прочитанного в связной речи и письменная работа, состоящая в изложении своими словами прочитанного учеником легкого рассказа; почерк должен быть отчетлив и письмо без грубых орфографических и грамматических ошибок; 3) арифметика: решение задач, встречающихся в обыденной жизни [176] на числа до миллиона без дробей, и толковое объяснение приемов решения.

После съезда прошло уже более трех лет, и это время доказало, что учителя могут преподавать по методам, указанным им на съезде, что программа исполнима и что результаты получаются хорошие, если только учащиеся и родители их содействуют учителю. К сожалению, это содействие оказывается только в редких случаях.

Нельзя не сознаться, что успех вновь введенного порядка зависит от трех условий, из которых одно находится, или по крайней мере должно бы находиться во власти учителя; остальные же два исключительно зависят от родителей. Требуется, во первых, чтобы дети, вовсе еще неучившиеся, поступали в училище только через каждые полтора года, то есть, по окончании курса в двух младших отделениях. Младшее отделение должно быть тогда переведено в среднее, среднее в старшее, а в младшее отделение могут быть приняты новички. Но родители привыкли при прежних порядках отдавать детей, когда им вздумается, даже за неделю или за две до каникул. Так как они определение ребенка в училище вообще уже считают подвигом довольно доблестным, то и находят отказ учителя - принять ученика в неположенное время - излишнею придиркою. Станичные атаманы по большей части стоят на стороне родителей, не смотря на то, что причины, требующие точного повиновения училищному порядку, были подробно объяснены всем станичным правлениям. Но атаманы вовсе не желают ссориться с общественниками из-за таких пустяков, да, кроме того, они довольны тем, что число учеников без всякого труда с их стороны увеличивается, так как исправник обращает внимание на число учащихся в приходских училищах. Учителя не только могут, но и должны отказывать в приеме всякому ученику, желающему поступить в неположенное время, потому что это им вменяется в обязанность; но, живя между родителями и имея дело с станичным правлением, они всегда стараются избегать столкновений, как с общественниками, так и с станичным атаманом, и поэтому очень часто принимают учеников несвоевременно в ущерб всему учению. Следовало бы взыскивать за такую неуместную уступчивость, но общественники и члены станичного правления могут так стеснить учителя, что жизнь в деревне для него будет адом, и они между тем всегда найдут [177] возможным оправдаться, если по жалобе учителя инспектору начинается расследование спора. Поэтому было бы несправедливо подвергать учителя взысканию за то, что он делает принужденно и очень неохотно, лишь из боязни бесконечных неприятностей. Сами учителя отказали бы охотно всем не во время поступающим ученикам, потому что такие ученики доставляют им много бесполезного труда.

Своевременное поступление не есть единственное условие успеха; для достижения его требуется, кроме того, чтобы дети исправно посещали уроки, а также чтобы они оставались в училище до окончания полного курса, то есть, пять лет. Исполнение двух последних условий зависит исключительно от доброй воли родителей, и училище не имеет средств принудить их к соблюдению школьного порядка. В городах с успехом употребляется в таких случаях средство исключения из числа учеников, потому что желание дать детям первоначальное образование в городах уже на столько развито, что исключение из училищ служит действительным наказанием. В селениях это средство привело бы в короткое время к закрытию училища по причине отсутствия учеников. Стоит только исключить одного или нескольких учеников за неправильное посещение уроков, и большинство родителей познакомится с превосходным средством - отделаться от обязанности посылать своих детей в училище. А между тем неправильное посещение уроков служит тормозом всему делу. Редко, очень редко бывают, то в училище все дети в сборе; сегодня не явились одни, завтра другие, и все это без всякой причины, если не считать за причину, что ученик не мог явиться в училище, потому что был занят домашними делами, Вследствие этого и случается, что, не смотря на все усилия учителя, отделения не идут вперед ровно, и что по окончании курса нет возможности перевести все отделение в следующее, как бы следовало при таких легких курсах. Оставшиеся в тех отделениях ученики затрудняют в значительной степени уже и без того не легкую задачу учителя, особенно в младшем отделении, куда поступают вновь дети вовсе еще не обучавшиеся.

К неправильному посещению уроков присоединяется еще преждевременное оставление училищ. Это в особенности заметно после введения новых методов преподавания. Прежде изучение букв и складов требовало довольно много времени, так что ученик, пробывший года два-три в училище, читал с великим трудом и [178] писал только буквы с прописей. Ныне же дети читают уже по истечении трех месяцев, а по окончании курса младшего отделения, то есть, по посещении училища в течение полутора года, они читают довольно сносно и пишут по слуху под диктовку. Тут родители уже начинают беспокоиться; им кажется, что мудрости приобретено совершенно достаточно, и что следовательно ребенку пора заниматься дома и помогать отцу при хозяйстве. Довольно много красноречия требуется со стороны учителя, чтобы убедить родителей, что такое короткое пребывание ученика в училище не достаточно, что ему необходимо пройти и остальные отделения. Дети продолжают учиться и через полтора года кончают второе отделение. Теперь они читают бегло, с толком, читают также и тибетскую печать, пишут довольно хорошо под диктовку выученные ими на память статьи прозаического и поэтического содержания, и могут разрешать всякого рода задачи из обыденной жизни на числа до 100. В глазах большинства родителей этого совершенно достаточно, тем более, что в сущности эти результаты уже превышают то, что прежде вообще достигалось в училищах. По этому только незначительное число учеников средних отделений переходит в третье отделение, и из них очень немногие остаются до окончания курса.

Показанные в таблице училища состояли под непосредственным ведением инспектора народных училищ; об остальных приходских училищах области будет сказано в последствии. Почти все эти училища находятся в казачьих селениях, и во всех введена одна и та же программа, которая проходится в течение пяти лет. Число училищ, как видно, постепенно увеличивалось, сначала быстрее, а затем медленнее, что по большей части зависело от неурожайных годов, разоривших сельское население в восточной половине области. Но число учащихся не только не увеличилось соразмерно с числом училищ, а напротив, сравнительно [179] уменьшилось: в 1872 году приходилось средним числом на каждое училище по 41 ученику, а в 1878 только по 28,6 учеников. Впрочем, надобно заметить, что в первых годах показано слишком большое число учащихся, так как оно взято из классных журналов без всяких поправок. В журналах же учителя показывают всех учеников, которые, согласно наряду, должны были посещать школу. Они иначе и не могут поступать, потому что положительно никогда не могут сказать с точностью, сколько у них учеников в действительности, так как число их изменяется не только каждый месяц, но каждую неделю и каждый день. Но так как многие ученики, записанные в журналах, вовсе не посещают школу, или посещают ее очень редко, то при составлении ежегодных отчетов теперь выключаются все те ученики, которые большую половину учебного времени пропускали уроки, и в отчете показывается число меньшее против того, которое записано в классных журналах. Принимая это во внимание, можно сказать, что число учащихся уменьшилось не в такой степени, как это показывает таблица, но все-таки оно уменьшилось. Это обстоятельство доказывает, что общества согласны открывать училища, на сколько это позволяют их средства, по что родители далеко еще не свыклись с мыслью о необходимости пользоваться существующими средствами для образования детей. Значительное число вступающих ежегодно в училища и выбывающих из них до окончания курса происходит от той же причины.

В 1876 году ни один ученик не кончил курса, в 1877 г. получили аттестаты 2 ученика и в 1878 году 30 учеников. Родители в громадном большинстве случаев вовсе еще не признают справедливыми требований училищ, чтобы дети правильно посещали классы и оставались в училище известное число лет; иначе не выбывала бы из училища ежегодно более чем четвертая часть учащихся до окончания курса. То обстоятельство, что выбывающие заменяются таким же числом вновь поступающих, характеризует взгляд сельского народонаселения на обучение детей и на пользу, которой оно ожидает от училищ. Ему дела нет до того, [180] может ли училище в такое короткое время делать мальчика грамотным, оно заботится лишь о том, чтоб число учащихся не уменьшилось в такой значительной степени, чтобы из за этого могла возникнуть неприятная переписка с окружным полицейским управлением, в случае настояний инспектора народных училищ. А потому как общества, так и станичные правления заботятся, чтобы, по мере возможности, хоть по наряду поступило столько новых учеников, сколько их выбыло из прежних. Неудивительно, что при таких условиях число кончивших курс учеников так ничтожно, что из 1,163 учащихся можно было выдать аттестаты только 30 мальчикам. Чтобы кончить курс ученик должен оставаться в училище пять лет; но как незначительно число учеников, остающихся в училище до конца, видно из следующих данных о 19 училищах, которые показывают результаты безурядицы, происходящей от несвоевременного поступления и несвоевременного выбывания учеников в течение учебного года.

В течение одного только учебного года выбыло из первого отделения почти пятая, из второго отделения третья часть, а из третьего почти половина учащихся. Этим объясняется то обстоятельство, что, несмотря на существующие 42 училища, влияния их на народонаселение весьма мало заметно. Из 579 учеников [181] выбыло в одном году 168, из числа которых 129, выбывших из двух младших отделений, положительно надобно считать неграмотными, потому что выученное ими в училище непременно забудется в короткое время; 39 учеников, оставивших преждевременно третье отделение, сохранят, по всей вероятности, уменье подписывать свою фамилию и следовательно присоединятся к числу так называемых малограмотных. Очень немного насчитывается учеников, окончивших полный курс и для этих немногих расходуется такая значительная сумма денег, которая в настоящее время ассигнуется на эти училища как правительством, так и обществом.

Приведенные данные показывают не только отступления от заведенного порядка при оставлении учения, но из них видно еще, что тот же беспорядок существует и при вступлении в училище. Всего в младшие отделения поступило 163 ученика, а из этого числа две пятых поступило в средине курса. Эта неурядица при поступлении действует на училища несравненно вреднее, чем преждевременный уход из них. В последнем случае страдают только те, которые не доводят до конца начатого дела, в первом же случае вред наносится всему училищу. Заведенный порядок, по которому учитель в одно время заведует тремя отделениями, чрезвычайно выгоден для учащихся, но очень тяжел для учителя, который усиленно занят от 8 часов утра до половины второго, за исключением перемены, продолжающейся не более получаса. Так как каждый урок продолжается только 40 минут, то частая перемена занятий, то письменных, то устных, поддерживает силы учеников. Учитель же беспрерывно занят то тем, то другим отделением и должен, занимаясь с одним отделением, обращать внимание и на остальные два, занятые в это время письменными работами. Привычка, конечно, и тут значит очень много, но тем не менее каждый даже привычный учитель скажет, что этот порядок преподавания чрезвычайно утомителен, и если бы результаты были менее поразительны, то много из учителей отказались бы от такого тяжелого труда. Но хорошие результаты возможны только тогда, если в классе не более трех отделений, и если каждое отделение идет вперед ровно. При легкости курса, не трудно было бы достигнуть, чтоб все ученики одного отделения составляли одно целое, если б не служили помехой частые пропуски уроков и поступление учеников в училище, когда вздумается родителям. В немногих [182] училищах, благодаря благоразумному и энергичному содействию станичных атаманов, соблюдается полный порядок в принятии новых учеников и выпуске старых, и эти училища дали блестящие результаты: дети отвечали превосходно на все вопросы и при окончании курса перешли целиком в следующие отделения, а из старшего отделения все ученики могли получить аттестаты. Следовательно была бы возможность соблюдать порядок, если бы было только желание. Но такие училища составляют исключение; поэтому преподавание во многих училищах еще так мало удовлетворительно и страдают даже те ученики, которые посещают уроки вполне исправно.

Против всех этих неурядиц имеется, как выше сказано, пока только одно средство - терпение. В разговорах об этом со многими станичными атаманами и влиятельными почетными казаками часто обсуждался вопрос о понудительных мерах. Полагали, что несправедливо требовать от родителей, живущих не в том селении, где находится училище, чтобы они посылали своих детей в школу, потому что содержание ребенка на стороне для незажиточного человека очень затруднительно. Но за то находили вполне возможным подвергать взысканию родителей, живущих в селении, в котором находится училище, и не посылающих детей в школу. По их мнению, следовало бы составить общественные приговоры, коими местные жители обязывались бы отсылать детей в училище, начиная с известного возраста, и оставлять их в нем до окончания курса; не исполняющих приговор общества родителей подвергнуть или денежному штрафу в пользу училища, или аресту. Не подлежит сомнению, что предложение это основывается на том совершенно верном взгляде, что распространение грамотности до того важно для всего общества, что оно не может предоставлять обучение возрастающего поколения полному произволу родителей. Но не смотря на это, вопрос этот не предлагается обществам на обсуждение во первых, потому, что неизвестно, получают ли такие приговоры большинство голосов, так как большинство это зависит именно от тех лиц, которые сами могут подвергаться предполагаемым взысканиям и, следовательно, вряд ли пожелают надеть себе петлю на шею. Другая же причина еще важнее: по существующим законоположениям, общества вовсе не вправе налагать такого рода взыскания; в случае жалоб, пришлось бы объявить подобные приговоры недействительными, и дело пошло бы хуже [183] прежнего, потому что многие родители, которые теперь, по незнанию настоящего положения дела, все еще посылают детей в училище, воспользовались бы немедленно объявленною им свободою, и число учеников уменьшилось бы значительно.

В 1879 году обучалось в приходских училищах, подведомственных инспектору народных училищ, 1,202 ученика, следовательно число учащихся стало несравненно меньше против 1871 г., когда, согласно памятной книжке, в забайкальском казачьем войске считалось 7,954 учащихся в 259 училищах. Необходимо доказать, что такое уменьшение как числа училищ, так и числа учащихся не есть шаг назад.

Вышеупомянутая статья памятной книжки основывает выгодное положение, в которое было поставлено казачье войско сравнительно с другими сословиями области, только на значительном числе поселковых или частных школ, доходивших числом до 242 с 7,251 учащимися, из которых 2,176 девочек. Но уже до преобразования казачьего войска эти учебные заведения не приносили почти никакой пользы, они служили почти единственно для того, чтобы облегчить полковым и баталионным командирам комплектование полковых и баталионных школ, так как из первых выбирались самые способные ученики и назначались в эти последние школы. По переходе же училищ в ведомство министерства народного просвещения поселковые школы служили только средством отделаться от фронтовой службы, как об этом упомянуто уже выше; польза же от них, относительно распространения грамотности равнялась нулю. При ревизиях оказалось, что, за немногими исключениями, поселковые учителя сами принадлежали к числу малограмотных, и что очень часто дети собирались поселковым атаманом только при получении известия о приезде инспектора. По всем этим причинам было бы самое лучшее закрыть эти школы немедленно, но так как они были учреждены по настоятельному требованию начальства, но такая мера имела бы нехорошее влияние на народонаселение, а потому обществам было только объявлено, что дальнейшее содержание поселковых школ не обязательно, и что лучше открывать вместо них хотя меньшее число приходских училищ. Вследствие того число этих училищ быстро уменьшилось, а в 1877 году их оказалось на лицо только десять.

Но не все без исключения поселковые школы были совершенно бесполезны: хотя поселковые учителя получали содержание гораздо [184] меньше, чем учителя приходских училищ, жалование которых считается в области слишком ничтожным, чтобы привлечь достаточное число способных людей на учительские должности, но при известных условиях очень способные и добросовестные люди все-таки скорее соглашались быть поселковыми, чем приходскими учителями. Бывают случаи, что грамотные люди порядочного поведения живут в деревне и занимаются своим делом, но при этом имеют достаточно свободного времени, в особенности зимою, чтобы заняться между делом и обучением детей. Такого рода люди не соглашаются бросить свое дело и поступить на должность сельского учителя, но они могут согласиться преподавать в свободное время и этим приносить значительную пользу. Далеко не все родители имеют достаточно средств, чтобы посылать своих детей в приходское училище, если таковое находится не в той деревне, в которой они живут; но всякий, если только желает, может посылать ребенка к учителю, живущему в одной с ним деревне. А поэтому в 1877 г. были закрыты все училища, существовавшие без ведома инспектора, но при этом обществам было объявлено, что открытие частных училищ дозволяется везде, где только общества этого желают под следующими условиями: 1) между родителями и учителем должен быть заключен контракт, засвидетельствованный станичными правлениями, о плате, которую учитель в праве требовать от родителей; 2) учитель должен быть человек хорошего поведения и на столько грамотен, чтобы мог сам читать и писать; 3) общество, по приговору, должно принять на себя ответственность за то, чтоб родители уплачивали за учебники, выписанные из склада инспектора. Последнее условие должно относиться, конечно, только к тем деревням, жители которых не могут доставать учебников путем вольной продажи, но на практике эти условия относятся ко всей области, так как продажи учебников не существует.

Эти условия оказались совершенно необходимыми, чтобы устранить развитие таких училищ, которые, по неграмотности учителей, не могли приносить никакой пользы, и чтобы не допустить поселенцев к преподаванию грамоты. Число последних очень значительно в области, и так как между ними находится сравнительно много грамотных, то они охотно привлекаются в домашние учителя, особенно в деревнях. Но в нравственном отношении это страшное зло. Каждый, кто живал в Сибири довольно [185] продолжительное время, должен согласиться, что водворение преступников между сельским и городским народонаселением имеет на последнее очень печальное влияние. Можно сказать очень много относительно того, что преступник не перестал быть человеком, и что от него не следует отворачиваться с омерзением. Это все очень хорошо. Но в Сибирь, особенно в Восточную, стекаются преступники из всего государства, и вследствие этого процент их при малонаселенности края несоразмерно велик, а от этого происходит то зло, что простой человек привыкает смотреть на поселенца совершенно равнодушно и считать его за равного себе; преступления же и столкновения с законами становятся для него далеко уже не делом нравственно-дурным, а только неудобным, потому что могут иметь для нарушителя закона неприятные последствия. Поэтому совершенно необходимо устранить поселенцев и вообще людей осужденных законом от учительских занятий, не смотря на то, что число грамотных в области очень незначительно и что между поселенцами нередко встречаются люди, которые хорошим поведением стараются загладить прежние поступки. Это устранение, впрочем, не совсем легкая задача, потому, во-первых, что, как уже сказано, вообще очень трудно найдти учителей, а во-вторых, сельские обыватели привыкли уже отдавать своих детей поселенцам, так как они прежде допускались на должность сельского учителя. Может быть, исключение этого элемента из числа учителей и служит причиной, почему не открываются вновь поселковые школы, по крайней мере в настоящее время существует только одно такое училище, и несколько раз приходилось отказывать обществам в учреждении таковых именно потому, что избранный учитель был поселенец.

К числу училищ казачьего войска принадлежит еще русско-монгольская школа в г. Селенгинске. Это училище основано в тридцатых годах в г. Троицкосавске и в 1858 году переведено в г. Селенгинск. Оно находилось сначала в ведении троицкосавского пограничного коммисара, а с 1858 года перешло в ведение казачьего войска и имело целью давать образование селенгинским казакам, которые почти все Буряты.

Курс училища равняется курсу двухклассных сельских школ с тою разницею, что, кроме русского языка, преподается в нем и монгольский язык.

До 1880 года в ведении инспектора народных училищ [186] находились казачьи, только четыре крестьянские и одно городское училище. Ныне же последовало распоряжение о подчинении всех вообще начальных училищ ведомства министерства народного просвещения инспектору. Таким образом передано ему 33 училища с 1,679 учащимися, находившиеся до того в ведении трех штатных смотрителей Нерчинского, Верхнеудинского и Троицкосавского округов. Кроме этих училищ ведомства министерства народного просвещения имеются в области еще два начальные училища горного ведомства, два церковно-приходских училища, четыре миссионерских школы и два детских приюта, о которых не упоминаем, так как о них не имеется подробных сведений.

Таким образом, в 1880 году в ведении инспектора народных училищ состояли семьдесят семь одноклассных и одно двухклассное народное училище с 2350 учащимися, из них 2158 мальчиков и 192 девочки.

По сословиям одноклассные училища и учащиеся в них распределяются следующим образом:

Эти цифры показывают, что хотя казачье войско стоит и не в таких хороших условиях относительно преподавания грамотности, как это было сказано в памятной книжке на 1871 год, но все-таки оно занимало первое место между негородским населением области: у казаков один ученик приходился на 125 человек жителей обоего пола, у крестьян один на 227, а у инородцев на 760.

При таком печальном положении дела народного начального образования спрашивается, чего можно ожидать от будущего, можно ли надеяться, что число училищ и учащихся увеличится, или же придется довольствоваться и тем, что имеется теперь? Это прежде всего вопрос денежный, потому что новые училища можно открывать только при имении денежных средств, которые должны даваться обществами. До 1872 года на училища расходовалось очень немного. Казачьи школы содержались на 1,175 руб., отпускавшихся ежегодно из войсковых сумм, крестьяне расходовали на свои школы около 2,300 руб., а инородцы на свои около 2,100 руб. Все [187] эти суммы употреблялись только на содержание учителей и законоучителей; остальные расходы здесь не показаны, так как квартира, отопление, наем сторожа и т. п. относились и относятся очень часто по настоящее время к натуральным повинностям, и общества не доставляют об этих расходах достаточно верных и полных сведений.

С 1872 года открыто вновь 26 казачьих училищ, 11 крестьянских и одно бурятское. На содержание преподавателей расходуется в настоящее время в казачьих училищах 12,400 руб., в крестьянских училищах около 5,900 руб. и в инородческих 2,415 руб. Крестьяне и инородцы содержат свои школы на свои средства без помощи государственного казначейства, и только одно училище из числа крестьянских содержится на проценты в количестве 420 р. с капитала, собранного добровольными пожертвованиями.

Казачьи же училища получают на содержание преподавателей ежегодную субсидию от прежнего инспектора в количестве 5,070 р.; кроме того, двухклассная русско-монгольская школа содержится исключительно на счет этого кредита, и еще одно одноклассное училище получает ежегодно от добровольных жертвователей 200 р. Таким образом, на каждую душу мужского пола в казачьем войске причитается по 14,2 коп., в крестьянском обществе 9,9 к. и в инородческом 3,2 коп. на содержание учителей. Плата эта по-видимому незначительна, но, во-первых, надобно иметь в виду, что она вычислена не на число взрослых и здоровых людей или работников, но на все вообще мужское население, а во вторых, что этою платой не ограничиваются все расходы по училищам. Кроме содержания личного состава преподавателей на население падают еще расходы на помещение для училища и учителя, на отопление и учебные пособия. Все это требует не мало средств и надает на тех же плательщиков, за исключением казаков, которые получают из средств инспектора по 50 руб. на библиотеку и учебные пособия.

Неоспоримо, что субсидия из кредита инспектора, то есть из государственного казначейства, которою пользуются одни казаки, сильно содействовала сравнительно успешному развитию училищ в войске, но это сделала не одна субсидия, а помогли и сами казаки: с 1872 по 1880 год они увеличили сумму на содержание училищ с 1,175 до 9,780 руб., и каждый казак платит более 14 коп., между тем как крестьяне в этот же промежуток времени [188] увеличили свои средства только с 2,300 до 5,900 руб., а инородцы с 2,100 до 2,400 руб.

Но не смотря на то, что казаки платят значительно больше остального пригородного народонаселения, оказалось возможным найдти средство к еще большему увеличению числа училищ. Этому содействовал более сосредоточенный строй казачьего общества. Хотя казаки рассеяны по шести округам и управляются 67 станичными и сотенными правлениями, но все эти правления в хозяйственном отношении подчинены одному войсковому хозяйственному правлению, члены которого выбираются казаками. В настоящее время каждое станичное правление содержит свои училища без помощи со стороны войска, за исключением вышеупомянутых 1,175 р., которые собираются со всего войска. Это во многих отношениях неудобно: только более состоятельные округа открывают училища, да и те, при каждом неурожайном годе или при возникновении какого-нибудь спора с учителем, угрожают прекратить свои взносы и закрыть училища. Вследствие этого, положения учителей является слишком шатким, что, в свою очередь, дурно влияет на самое преподавание. Поэтому и был представлен проект о преобразовании школьного дела в войске на следующих основаниях: 1) открыть в войске 67 одноклассных приходских училищ, так чтобы при каждом станичном или сотенном правлении находилось одно училище, но предоставить хозяйственному правлению право, по соглашению с инспектором, назначить и другое распределение училищ; 2) открыть две двухклассные сельские школы с пансионами для сирот казачьего ведомства; одна из этих школ уже открыта, а именно Селенгинская русско-монгольская школа, другая откроется в настоящем году; но в проекте предположено увеличить средства этих училищ; 3) сумму, необходимую на содержание двух двухклассных училищ с пансионами, на содержание учителей и законоучителей одноклассных училищ и на учебные пособия, ассигновать из средств казачьего войска, за исключением суммы ассигнуемой ежегодно из государственного казначейства в вспомоществование войсковым средствам; 4) открыть одноклассные училища только в тех станицах, общества которых просят об этом и обязуются давать училищу из своих средств помещение с отоплением и освещением и сторожа; 5) открывать и закрывать училища предоставить инспектору с согласия хозяйственного управления; 6) остатки от ассигнованных войсками сумм оставлять в распоряжении [189] инспектора на разные нужды училищ, если хозяйственное правление на это изъявит согласие; в противном же случае зачислять их обратно в войсковой капитал.

Войсковое правление требовало мнения от всех станичных и сотенных обществ относительно этого проекта, и так как общества изъявили свое согласие, то он в настоящее время представлен на рассмотрение высших инстанций.

Пока, конечно, неизвестна дальнейшая судьба проекта; но было бы крайне желательно, чтобы на него обратили благосклонное внимание. Дело не только в том, что тогда увеличилось бы число училищ, но и в том, что самое положение учителей и училищ стало бы прочнее. Трудно требовать от учителя, чтобы он исполнял свою обязанность, как следует, если он не знает, кому он подчинен; если инспектор требует от него одно, а станичный атаман и родители учеников противного. В настоящее время каждое общество в праве закрыть училище, когда ему только вздумается, потому что общества составляют свои приговоры самостоятельно, и если которое нибудь из них постановит приговор о прекращении взносов на училище, то таковое фактически закрывается по неимению средств к существованию. Новый проект окончательно устраняет это зло. Общества уже не содержат своих училищ непосредственно, и следовательно лишены средства нравственно угнетать учителя. С другой же стороны, общества вполне обеспечены в правильном расходовании денег, так как отчетность представляется инспектором в хозяйственное правление, и вообще он без согласия правления не может расходовать ассигнованных войском сумм.

Что же касается до числа училищ, то предполагаемое по проекту количество их будет вполне достаточно на продолжительное время. Даже остается вопросом - придется ли открыть все эти училища, если проект получит утверждение, так как для открытия их необходимо согласие самих обществ. Утверждение же проекта поставит распространение грамотности в войске на прочную основу и пока удовлетворит всем благоразумным требованиям.

Менее благоприятно положение дел у крестьян и инородцев. Что касается до средств, то крестьяне вообще состоятельнее казаков, в особенности крестьяне Верхнеудинского и Селенгинского округов. Но они управляются вотчинными правлениями, в которых существует волостной писарь, а затем подчинены исправникам; общего [190] же центра правления, как у казаков, у них нет. Управление хозяйственными делами как крестьян, так и инородцев, конечно сосредоточено в областном правлении, но на этом присутственном месте лежит много других обязанностей, так что оно не имеет достаточно свободного времени для того, чтоб заботиться о распространении народной грамотности. С одной стороны положение уже существующих крестьянских и инородческих училищ прочнее, чем казачьих, так как приговоры этих обществ представляются на утверждение губернатора, и следовательно без согласия начальника края эти общества не могут прекращать взносов на содержание уже существующих училищ. Но дело имеет и другую сторону. Они не могут ассигновать новых сумм без разрешения губернатора. Ассигнование же новых расходных статей в сметах запрещается, если на обществе числятся недоимки прежних лет, - и в таком случае областное правление вынуждено бывает препятствовать открытию новых училищ или усилению средств уже существующих. К несчастию, общества, не имеющие никаких недоимок, принадлежат к крайне редким исключениям из общего правила, и открытие нового училища нередко встречает непреодолимое препятствие даже тогда, когда удалось убедить крестьян составить приговор об ассигновании нужных на это сумм. Крестьяне и инородцы в высшей степени нуждаются в открытии для них новых училищ, и между ними найдется не мало дельных людей, которые это очень хорошо понимают. Но представители крестьянского самоуправления развиты несравненно менее, чем те же должностные лица у казаков. Станичный атаман отвечает в большинстве случаев сам за себя и знает, что делается у него в округе; крестьянский же старшина без писаря - человек совершенно беспомощный, и переговоры с ним не имеют никаких результатов. Инородческие начальники охотно бы согласились на увеличение числа училищ и могли бы назначить на это достаточно средств, но, как выше уже было сказано, этому сильно противодействуют ламы, а также и самый образ жизни инородцев препятствует развитию училищ и посещению таковых учащимися.

Из этого, впрочем, вовсе не следует заключать, что число училищ крестьянского и инородческого обществ не должно увеличиваться. Соединение управления всеми народными училищами в одних руках окажет и здесь свое влияние, тем более, что общества крестьян и инородцев состоятельнее казачьих и могут [191] несравненно более жертвовать на народное образование. Дело пойдет медленнее, потому что учреждение, заведующее управлением крестьян и инородцев, действует несравненно медленнее, чем войсковое хозяйственное правление.

Вообще, успех в распространении грамотности среди сельского населения зависит более от числа учеников, чем от большого или меньшего числа училищ. В шестидесяти семи народных училищах в настоящее время обучается 1854 детей, но в них могли бы очень свободно поместиться 3,000; в настоящее же время на каждое училище приходится средним числом менее 28 учащихся. Конечно, очень вероятно, что увеличение числа училищ повлечет за собою и абсолютное увеличение числа учащихся, но относительное число их наверное уменьшится. Да и число учащихся не столько влияет на успех грамотности, сколько правильное и постоянное посещение уроков учениками, без чего успеха быть не может. А что именно это последнее условие исполняется очень плохо, об этом было говорено подробно. Это настоящий circulus vitiosus, в котором находится дело: училища не могут давать хороших результатов, если дети посещают классы неправильно и не остаются в училище до окончания полного курса, родители же не хотят взять на себя все неудобства, которым их подвергает определение детей в училище на пять лет, так как они видят мало пользы от посещения уроков.

Строго обвинять за это родителей было бы несправедливо. В городах в последнее время повсеместно замечается значительное увеличение числа учащихся, но это увеличение совпадает с введением всеобщей воинской повинности, и поэтому стремление к образованию можно отчасти приписать желанию воспользоваться значительными льготами, которые дает окончание курса в уездных училищах и гимназиях. Окончание курса в начальном училище сокращает для Забайкальской области действительную службу только на один год, и такой срок не действует заманчиво на крестьянина, а до казаков и инородцев он вовсе не относится. Лишения же, которым должен подвергаться сельский обыватель Забайкальской области, если отсылает детей в течение пяти лет правильно в училище, действительно очень существенны, потому что они ежедневны и отзываются на нем несравненно чувствительнее, чем неудобства, которые приходится терпеть по этой же причине городскому жителю низшего класса, менее привыкшему пользоваться помощию своих [192] детей. Может быть, со временем образ мыслей изменится в этом отношении, но сомнительно, чтобы без внешнего давления зло искоренилось окончательно. Училища принесут пользу, которой от них можно ожидать, только тогда, когда родители тех деревень, в которых имеется училище, обязательно должны будут посылать в него своих детей и когда за неисполнение этого требования последует неминуемо взыскание.

Г. М.