СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АЛЬБРЕХТ-СТАНИСЛАВ РАДЗИВИЛЛ

ЗАПИСКИ

ПОДДАНСТВО ПРУССИИ ПОЛЬШЕ В БЫЛУЮ ПОРУ

В следствие хода политических событий в Европе, оказывается ныне чрезвычайно странное явление, а именно — главнейшими поборниками германского единства и самыми могущественными представителями немецкой народности выступают пруссаки, т. е. онемечившиеся славяне, которые, с небольшим за двести лет тому назад, признавали над собою верховное господство несуществующей ныне польской республики или Речи-Посполитой. Польский художник г. Матейко недавно воскресил на полотне память о прежнем подданстве Польше владетелей нынешней Пруссии из гогенцоллерн-бранденбургского дома — прямых предков императора германского Вильгельма I-го.

На картине своей огромного размера, польский живописец изобразил тот момент, когда 10-го апреля 1525 года, князь или герцог прусский Альбрехт бранденбургский, а, вместе с тем, и великий магистр тевтонского ордена, стоя на коленах перед величаво-сидящим на кресле королем польским Сигизмундом I-м, приносит ему верноподданническую присягу, а в лице его и Речи-Посполитой.

Разумеется, живопись сама по себе — как бы ни оставалась она верна историческим сказаниям — не имеет самостоятельного значения. Представляя какое-либо отдельное событие, или точнее сказать, один только какой-нибудь отрывочный момент из этого события, она не выясняет ни его причин, ни его последствий, [193] ни важности того значения, какое оно имело в истории. Между тем, рассмотрение вопроса о прежней подвластности Пруссии Польше заслуживает внимания не только в отношении этой последней, но и всего славянства.

Картина Матейки вызвала особый исторический очерк. Он напечатан в Варшаве на польском языке под заглавием: «Hołdy prusskie podlug źródeł dziejowych opisal Cesar Biernacki», т. e. «Голдовничество Пруссии; составил по историческим источникам Цесарь Бернацкий». Мы находим возможным употребить здесь слово «голдовничество», так как в старинной русской письменности, встречается слово «голдовник» в смысле подручника, т. е. вассала, подчиненного сюзерену; тем более, что слово это употреблялось у нас в частности для определения зависимых отношений князя прусского и герцога курляндского к королю польскому.

I

На пространстве, ограниченном с севера Балтийским морем и впадением в него Немана, с востока и юга царством Польским в настоящем его составе, а с запада — устьем Вислы, жили некогда родственные, по происхождению, с поляками, пруссаки или пруссы, которых соединяли с Польшею язык и обычаи, но которые оставались в язычестве, после того, как Польша приняла христианство. Болеслав Великий, король польский, присоединил этот край к своим владениям и принял титул короля прусского. Такой же титул носил и Болеслав Кривоустый.

Пруссаки, однако, были против господства у них поляков и причиною этому было то, что они не хотели покориться требованиям церкви — соблюдать посты и платить в пользу ее десятину. Не нравилось им также и единоженство, требуемое христианством. Хотя христианство по временам и водворялось между пруссами, но вскоре после того оно вновь должно было уступать свое место язычеству. Беспрестанные попытки королей польских водворить в Пруссии христианство ожесточали обитателей этой страны против Польши, которая и принуждена была испытывать их опустошительные нападения. Из желания избавиться от таких бедствий, и по предложению силезского князя Генриха Бородатого, а также епископа краковского, Гинтера, Конрад I-й, князь мазовецкий, призвал, в 1228 году, в Пруссию из Германии тевтонских рыцарей, которые, при содействии польских владетельных князей, покорили своей власти все Поморье. Таким образом, сами поляки, в лице своих верховных правителей, как светских, так и духовных, передали первоначально [194] славянский край под господство воинственных немецких пришельцев.

Немцы воспользовались такою оплошностию поляков и стали переселять в прусские города и деревни своих единоплеменников. Они начали строить в Пруссии грозные замки и возводить укрепления, так что по истечении нескольких лет туземцы сделались подчиненными германских выходцев. Тогда короли польские обратились к иной политике и силились вытеснить немцев из Пруссии силою оружия. С своей стороны, и неонемеченные еще в-конец пруссаки пытались свергнуть с себя тяжкое иноплеменное иго. Обстоятельства поблагоприятствовали им в этом случае: Польша, соединившись с Литвою и частью Руси, сделалась сильным государством, могла с достаточною надеждою на успех бороться с немецкими рыцарями-крестоносцами, или так называвшимися «кжыжаками», от слова «кжыж» — крест ¹.

При восшествии своем на польский престол, великий князь литовский Ягелло дал торжественное обещание исторгнуть Пруссию из-под власти господствовавших там немцев. Он вступил с ними в борьбу и 10-го апреля 1410 года одержал над немецкими рыцарями знаменитую победу под Грюневальдом. Но знаменитая победа не освободила пруссаков от ига немцев, и тогда сами пруссаки задумали достигнуть этого своими собственными силами, рассчитывая, впрочем, до некоторой степени и на помощь со стороны Польши. 14-го марта 1440 года, пруссаки составили в городе Квидыне союз, задачею которого было восстановление в Пруссии польской народности, подавленной немцами. Представителем этого союза было братство под названием «рыцари Ящерицы». В состав его вступали и шляхтичи, и горожане.

Такой образ действий пруссаков был объявлен со стороны немцев государственною изменою, и главные члены братства были призваны к ответу в имперский германский суд, который и приговорил их к жестоким наказаниям. Но рыцари «Ящерицы» воспротивились власти немцев и отправили послов к королю польскому Казимиру-Ягелончику, с просьбою принять под его покровительство все прусские земли, с условием, чтобы при этом были сохранены права, вольности и преимущества жителей всех сословий. 24-го февраля 1454 года, они объявили в Кракове, что пруссаки желают окончательно соединиться с их общим отечеством — Польшею, а 6-го марта того же года особые [195] послы от имени всей прусской земли принесли королю польскому присягу на верность и послушание. С своей же стороны, Казимир не только подтвердил все прежние права пруссаков, но и предоставил им право выбирать короля, пользоваться самоуправлением, иметь отдельную казну и свое собственное войско, которое обязано было действовать только в пределах Пруссии. Феодальное право, введенное в Пруссию немцами, было уничтожено.

Эти распоряжения короля Казимира вовлекли Польшу в войну с тевтонскими рыцарями, длившуюся около 13-ти лет и окончившуюся миром, заключенным в Торуне, 19-го октября 1466 года, между Казимиром и великим магистром ордена Людвигом фон-Эрлихгаузеном. В силу этого договора, часть Пруссии перешла под непосредственную власть Казимира, а другая осталась во владении ордена, который, однако, принужден был признать над собою верховное господство королей польских. При этом было постановлено, что великий магистр ордена и его преемники обязуются, спустя десять месяцев, по избрании их в сан великого магистра, являться к королю для выполнения перед ним, от своего имени, а также и от имени своих комтуров и за все земли прусские, присяги на верность с добавлением, что они не будут ни под какими предлогами уклоняться от этого долга и не примут увольнения от присяги даже и в таком случае, если бы это было предложено им королем по собственному его желанию. В возмездие за это, было предоставлено великому магистру фон-Эрлихгаузену, а также и его преемникам первое место подле короля, по левой его руке. Следовавшие за фон-Эрлихгаузеном великие магистры тевтонского ордена: Генрих Рейсс-фон-Плауен, Генрих Рафле-фон-Рихтенберг, Мартин Трухсесс-фон-Ветцшаузен и Ян фон-Тифен в точности исполняли условия торунского договора и приносили королю польскому верноподданническую присягу в установленный для того срок. Совершенно иначе стал держать себя в отношении к нему преемник фон-Тифена — Фридрих, герцог саксонский. Будучи избран великим магистром, он не только не являлся к королю для принесения перед ним присяги, обязательной для каждого новоизбранного великого магистра, но даже замышлял отнять у Польши ту часть Пруссии, которая досталась ей по туронскому договору и которая прежде принадлежала ордену.

II

Подданство Пруссии Польше имело большое значение для всего славянского мира. Это понимали и современники торунского договора, который обеспечивал за поляками господство по берегам [196] Балтики, вследствие чего Польша могла иметь вооруженную морскую силу и вести непосредственно от себя торговлю на собственных своих кораблях. По этому, преемники короля Казимира усиливались удержать под своею властью великих магистров тевтонского ордена, а с своей стороны и рыцари не отваживались отречься от принятого орденом подданства Польше, которая, как казалось, могла окончательно покорить их силою своего оружия.

Когда пришла в Кролевец (Кенигсберг) весть о смерти в Германии великого магистра Фридриха саксонского, то собравшийся орденский капитул назначил для выбора нового предводителя рыцарей съезд в Гейлизенбейле на 31-е декабря 1510 года. На этом съезде был избран Альбрехт бранденбургский из гогенцоллернского дома, в виду того, что он может не только приобрести расположение императора римско-немецкого, но и будет угоден королю польскому Сигизмунду I-му, с которым он был в близком родстве. Независимо от этого, представлялось еще и то удобство, что Альбрехт знал хорошо поляков и говорил по-польски так, как будто он был природный поляк.

Вместе с тем, орденский съезд постановил не только уведомить короля о смерти Фридриха, но и уверить Сигизмунда, что при предстоящем выборе нового великого магистра съезд будет сообразоваться с желанием его величества.

Хотя Сигизмунд и настаивал, чтобы Альбрехт принес ему верноподданническую присягу, но Альбрехт под разными вымышленными предлогами уклонялся от исполнения своей обязанности. К отказу от присяги подговаривали его император и немецкие князья, которым было крайне неприятно, что собрат их должен быть подручником славянского государя. В таком же смысле делали ему внушения и рыцари, и немцы. Он обманывал короля своею мнимою преданностию. Делая вид, будто собирается ехать в Польшу, он, между тем, искал надежной для себя против нее помощи. Так проходил год за годом и, наконец, терпение дяди-короля истощилось.

В первых числах декабря 1519 года, король, приехав в Торунь, потребовал к себе своего вассала для принесения обязательной присяги. Король велел объявить великому магистру, что настоящее приглашение будет последнее, и, за тем, когда великий магистр пренебрег этой угрозой, Сигизмунд двинул свои войска во владения ордена, и поляки произвели там страшное опустошение. Увидев, что угроза дяди приведена в исполнение, Альбрехт, 5-го июня 1520 года, приехал в Торунь и «поцаловал с покорностью руку короля», беседовал с ним несколько раз. Король решительно объявил ему, что он, великий магистр, должен принести верноподданническую присягу. Альбрехт [197] был уже готов исполнить это требование, но, получив в то время утешительное для себя известие о том, что к нему прибудет вооруженное подкрепление из Дании и Германии, прекратил с королем всякие переговоры. Король, разгневанный этим, не дал ему прощальной аудиенции и только сказал: «пускай уезжает». После этого война возобновилась с новою силою.

Начавшиеся во время этой войны переговоры тянулись очень долго и приостановились на том, что сам Альбрехт должен будет явиться в Краков для личных объяснений с королем. Альбрехт должен был принять это тяжелое для него условие, и 2-го апреля 1525 года, он, как великий магистр, в рыцарском одеянии, с черным крестом на мантии, выехал в Краков и был там встречен с почетом. Когда же он уговорился окончательно с королем, то был составлен особый договор, в силу которого Альбрехт был признан наследственным владетелем Пруссии под верховною властию короля польского.

В договоре этом встречаются статьи, обусловливающие принесение присяги. В них говорится, что князь или герцог прусский приносит ее королю польскому, как верховному своему повелителю, и что он будет оказывать королю такое повиновение, какое вообще обязаны соблюдать ленные владетели, что маркграф Георг, и за себя, и за своих братьев допущены будут прикоснуться к ленному знамени, а другие маркграфы договорятся об этом в течение года письменно с приложением своих печатей. Далее было сказано, что, по прекращении мужского потомства упомянутых четырех маркграфов, Пруссия со всеми городами и замками возвращается к короне польской и, наконец, что на сеймах и торжествах герцог прусский будет занимать после короля первое место.

На следующий день по заключении этого договора, т. е. 10-го апреля 1525 года, герцог Альбрехт торжественно исполнил перед королем свою верноподданническую присягу в таком порядке:

На краковском рынке, перед ратушею было устроено, на богато-украшенном помосте, великолепное седалище под золотою и багряною сенью. На этот помост взошел король Сигизмунд с короною на голове и в накинутом на плечо золототканном плаще, унизанном жемчугом и разными драгоценными камнями. Короля сопровождали: примас королевства, архиепископ гнезненский, и восемь епископов, среди их находился также и посол короля венгерского, ученый аббат, Ян Статилий. Свита королевская состояла из значительного числа воевод, каштелянов и иных сановников, как светских так и духовных. В ней находились также рыцари, шляхтичи и представители городов. Перед королем несли знаки его достоинства: корону, меч и державу. Короля окружали тысячи панцерников. [198]

Вскоре после прибытия короля, явились послы Альбрехта, уполномоченные от ордена, а также шляхта и представители городов земли прусской, все они были немцы. Во главе их находился епископ Ергард, произнесший речь, в которой он упоминал об окончившийся войне и просил о возвращении Пруссии мира и спокойствия. Затем епископ и все сопровождавшие его лица стали перед королем на колена и просили, чтоб он предоставил избранной ими особе достоинство герцога прусского.

На речь эту подканцлер королевский, епископ Петр Томицкий, отвечал так:

«Именитые, вельможные, знатные и благородные мужи! Его величество с удовольствием видит состоявшееся примирение между ним и герцогом Альбрехтом, марграфом бранденбургским, своим племянником, и орденом. Раздор между родственниками был настолько же неуместен, насколько был и пагубен для блага христианства. Если же вы после того так настойчиво и так покорно просите, чтобы прусские земли, города, замки и местечки его королевское величество отдал во владение герцогу Альбрехту, маркграфу бранденбургскому, то его величество, желая добра христианству и по чувству приятства к дому аншпах-бранденбургскому, соизволяет склониться на вашу просьбу, надеясь, что после того упрочится мир, а сам герцог Альбрехт, макграф бранденбургский, будет в отношении его величества и его королевства поступать так, как это надлежит истинному герцогу и верному вассалу в отношении своего верховного повелителя».

Ответ этот послы Альбрехта поспешили передать ему, и он тотчас же прибыл верхом на площадь, в сопровождении с одной стороны маркграфа Георга, а с другой — князя лигницкого Фридриха и, спешившись с коня, подошел к королевскому седалищу и просил, чтобы король пожаловал его, Альбрехта, герцогом прусским.

На просьбу герцога отвечал подканцлер Томицкий от имени короля. Речь Томицкого заслуживает внимания потому, что она указывает на зависимое от Польши положение Пруссии. Подканцлер говорил так:

«Объявляем всенародно. Светлейший герцог! Сколь много договоров и войн происходило между предшественниками его величества и магистрами немецкого ордена Приснодевы Марии за право владеть прусскими землями и после уступок и больших жертв, установился вечный мир, в силу которого магистр и орден обязаны приносить присягу королевству польскому и королю польскому и признавать их за своих наследственных повелителей. Мир этот был, однако, нарушен предместником вашей светлости, что вызвало войну между его королевским величеством и вашею светлостию и король тем неохотнее начал ее, что привелось ему вести ее с близким своим родственником, но теперь, когда, по милости Божией, война кончилась и все недоразуменения устранены, а ваша светлость так покорно явились перед его королевское величество и просите его, как истинного наследника и обладателя всех прусских земель, об отдаче вам на ленном праве тамошних областей, городов, местечек и замков — его величество, принимая прежде всего к сердцу блого христианства, которое так долго обуреваемо было раздорами государей христианских, а также уважая желание святейшего отца [199] (Климента VII), его цесарского величества (Карла V) и наияснейшего Людвика, короля венгерского и чешского, своего возлюбленного племянника, и других государей, своих родственников, которые так часто, и на письме, и устно, через своих послов, просили его, а также желая явить свое покровительство и свою благосклонность бранденбургеко-аншпахскому дому, охотно, с согласия сената, отдает вам, на ленном праве, упомянутые земли на тех условиях, какие постановлены в договоре на счет этого. Вместе с тем его величество уповает, что ваша светлость и род ваш за такое благодеяние и милость его величества будете признательны и станете служить его величеству и королевству польскому, как то подобает князьям и родственникам».

Выслушав, стоя, эту речь, Альбрехт высказал королю свою благодарность за оказанную ему милость и принес присягу в ненарушимой верности королю польскому. Затем он, маркграф Георг и князь Фридрих преклонили колена пред королем, который вручил первому из них знамя из белой шелковой ткани с изображением черного орла с золотою короною на голове и с золотым ободком кругом крыльев, а на груди у орла была буква S, на память о первом верховном повелителе Пруссии — короле польском Сигизмунде.

При вручении Альбрехту ленного знамени, сам король сказал, что он, внимая просьбе Альбрехта и его подданных, отдает ему в владение земли прусские и надеется, что Альбрехт и весь его род будут памятовать о такой королевской милости.

Альбрехт, продолжая стоять на коленях, положил руку на евангелие лежавшее раскрытым на коленях короля, причем с одной стороны примас, а с другой коронный канцлер придерживали на евангелии пальцы присягавшего королю владетеля Пруссии. Сам же Альбрехт громким голосом произнес следующую присягу:

«Я, Альбрехт, маркграф бринденбургский, а также в пруссах штетинских, померанский, кашубский, славянский и пр. князь, бургграф, норымбергский и владетель Ругии, обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом, что с этого мгновения я навсегда буду верным, покорным и послушным, со всеми моими подданными, духовными и светскими, наияснейшему и милостивейшему государю Сигизмунду, королю польскому, и его потомкам, а также и короне польской так, как подобает это ленному владетелю, охраняющему мир, и согласно тому, что установлено в договоре. В чем да поможет мне Бог и святое евангелие».

После этой присяги, король взял в руку государственный меч и ударив им стоявшего на коленах Альбрехта произнес трижды установленные обычаем слова: «перенеси этот удар, но не более», и затем надел ему на шею тяжелую золотую цепь. После Альбрехта, король посвятил в рыцарское звание всех его вельмож, трех князей, а также многих шляхтичей, как польских, так и прусских.

Торжество это закончено было молебствием и королевским пиром; после чего Альбрехт получил от дяди богатые подарки [200] и, кроме того, Сигизмунд назначил ему пожизненное содержание по 4 000 червонцев в год.

III

В виду бедственного положения тевтонского ордена Альбрехт сложил с себя сан великого магистра, отрекся от принятых им некогда монашеско-рыцарских обетов, отступил от католичества, и перешел в лютеранство. Польский сенат и король польский согласились на все это. В следующем году, Альбрехт, как уничтоживший принесенный им прежде обет безбрачие, вступил в брак с принцессою Доротеею, дочерью короля датского, а Сигизмунд I-й с своей стороны объявил Альбрехта наследственным герцогом прусским под верховною властью Польши.

Сделавшись наследственным владетелем Пруссии, Альбрехт с чрезвычайным усердием стал утверждать там протестантизм. Католические епископы очень охотно уступили свои светские права, говоря, что обязанность их проповедывать народу слово божие, по примеру апостолов, а не управлять народом. Замечательно, что в Пруссии, по введении лютеранских обрядов, богослужение стали отправлять на польском языке. В 1541 году, Альбрехт принял так называемое «аугсбургское вероисповедание» и основал в Кролевце гимназию, в виде лютеранского училища, а за тем гимназия эта была обращена в университет, причем однако привилегию этому учреждению выдал не римско-немецкий император, а король польский Сигизмунд II-й Август, преемник Сигизмунда I-го. В то же время Альбрехт выражал свое особое сочувствие Польше. Так, он завел польскую типографию, в которой печатались сочинения на польском языке, бесплатно распространяемые в народе. Другая, то же польская типография, при денежном пособии со стороны Альбрехта, была открыта в Ельке.

Альбрехт был человек ученый и в особенности занимался он военными науками. Он написал на немецком языке книжку под заглавием: «Von der Kriegs-Ordnung oder der Kunst Krieg zu führen».

Мы считаем излишним говорить об этом сочинении по существу, но относительно его встречается одна частность, имеющая политическое значение. Узнав о сочинении Альбрехта, Сигизмунд-Август захотел прочесть эту книжку. Тогда Альбрехт, желая, чтобы сочинение его было вполне достойно внимания со стороны такого высокого читателя, принялся переделывать и улучшать свое сочинение и проработал над этим три года. В письме к королю, сопровождавшем посылку к нему этой книги, Альбрехт, подписавшийся «верноподданным герцогом» писал: «за тем, [201] как прежде просил, так и теперь я прошу, чтобы ваше величество соизволили быть и оставаться нашим милостивым королем и государем, а я с с своей стороны обещаюсь заслуживать вашу благосклонность изо всех моих сил моею покорностию перед вашим величеством».

Письмо это было написано 10-го сентября 1555 года.

По смерти первой своей жены Доротеи принцессы датской, не имевшей детей, Альбрехт вступил во второй брак с Анною-Мариею, принцессой брауншвейгской, от которой было у него несколько человек детей. Под старость он был так отягчен недугами, что не в состоянии был заниматься делами своего государства. Их захватили в свои руки вельможи, и в Пруссии возникли такие беспорядки, что для устранения их были туда, в 1566 году, отправлены польские коммисары, которые и постановили над виновными суровые приговоры.

Альбрехт умер в 1568 году.

IV

По смерти Альбрехта I-го, которого обыкновенно называют «Старшим», в управление Пруссиею, под властию Польши, вступил его единственный сын, Альбрехт II-й Фридрих, родившийся в 1552 году от Анны брауншвейгской. Так как он был еще несовершеннолетний, то предполагалось дать ему в опекуны герцога мекленбургского Иоганна Альбрехта, женатого на старшей сестре Альбрехта I-го. Прусским немецким вельможам удалось устроить это, так как под их влиянием Альбрехт оставил завещание в пользу упомянутого опекуна, и тем самым уничтожил свое прежнее завещание, утвержденное уже королем Сигизмундом I-м. Но польские коммисары не допустили привести в исполнение новое завещание покойного герцога, после погребения которого был созван в Гейлизенберге прусский сейм для обсуждения вопроса об опеке и об исполнении верноподданической присяги Польше. Дело кончилось тем, что Альбрехт II-й принял эту присягу в Люблине 9-го июля 1569 года, по закрытии происходившего там сейма, на котором было постановлено окончательное соединение Литвы, Польши и Руси в одно федеральное государство.

При этой присяге, к ленному знамени прикасались, кроме Альбрехта II-го, не только послы Георга, маркграфа аншпахского но и Иоахима II-го, курфирста бранденбургского, в знак того, что уполномочившие их государи имеют право на наследование Пруссии под верховною властью короля польского. Обряд этой присяги описал подробно современный историк Гванини, [202] бывший его очевидцем. Упомянутый обряд в главных чертах сходствовал с тем, о котором мы уже писали и который происходил в Кракове при принесении присяги Альбрехтом I-м в 1525 году.

7-го июля 1572 года, умер Сигизмунд-Август. По поводу его смерти, герцог прусский отправил в Польшу соболезновательное письмо, в котором выразил свою покорность перед сенатом Речи-Посполитой, оплакивал смерть короля и просил, чтобы его допустили участвовать в выборе нового короля. Ему отвечали, что относительно последней просьбы ему следует обратиться к избирательному сейму.

В начале 1573 года, в Варшаве собрался сейм, который должен был предшествовать избирательному сейму, туда же приехало и прусское посольство, чтобы хлопотать, о подтверждении прав, предоставленных прусским землям, а также и о получении голоса на избирательном сейме. Послам отвечали, что разрешение первого вопроса, т. е. вопроса об особых правах Пруссии, будет зависит от нового трона.

Только по прошествии двух лет со времени смерти Сигизмунда-Августа, был избран 13-го декабря 1573 года на польский престол седмиградский князь Стефан Баторий-де-Сомлио. Между тем Альбрехт-Фридрих желал видеть польским королем эрц-герцога австрийского Максимилиана, а советники или опекуны Альбрехта-Фридриха, в то время, когда Стефан, как король, находился уже в Кракове, писали польским вельможам, что пруссаки не хотят иметь своим верховным государем никого иного, кроме Максимилиана, и советовали, чтобы Баторий уступил польский престол габсбургскому дому.

Заявление это не имело однако никакого значения. И когда прусские сановники узнали, что Стефан, короновавшись в Кракове, едет в Кенигсберг, то изъявили перед ним покорность. Кроме того, в то время, когда Стефан осаждал Данциг, многие немецкие князья, а именно: курфирсты саксонский и бранденбургский, ландграф гессенский и князья померанские просили Стефана о назначении опеки над Пруссиею и ее герцогом, находившимся в болезненном состоянии. Король согласился на это под следующим условием: чтоб маркграф Георг-Фридрих, в качестве опекуна, выплатил Польше 200 000 злотых дани, принес бы в Варшаве верноподданическую присягу и управлял бы герцогством прусским, только как опекун, и притом не на основании какого либо права, но лишь по милости королевской. Требовалось также, чтоб все правительственные и общественные должности были розданы исключительно природным пруссакам, а не немцам, и чтобы опекун оберегал особу герцога. На случай же, еслибы этот последний выздоровел и имел бы [203] потомство, то он и оно должны вступить в непосредственное управление герцогством прусским. Если же бы Альбрехт-Фридрих умер не оставив детей, то опекун его, маркграф Георг-Фридрих, без принесения вторичной присяги, может принять герцогский титул и сделаться владетелем Пруссии.

Георг согласился на эти условия и, 26-го февраля 1578 года, принес королю Стефану, в Варшаве, на площади перед церковью бернардинов, верноподданическую присягу. Это была уже четвертая присяга, принесенная королям польским ленными владетелями Пруссии. Король подал Георгу ленное знамя, а послы курфирста бранденбургского прикоснулись к этому знамени, в знак того, что уполномочившие их князья могут, в известном случае, сделаться, под верховною властью Польши, герцогами прусскими. Польские историки укоряют Стефана Батория за то, что он назначил в опекуны больному Альбрехту-Фридриху маркграфа Георга, вместо того, чтоб присоединить Пруссию к непосредственным владениям польской короны. Впрочем, такую ошибку, сделанную Стефаном, усматривали и его современники и двое сеймовых послов составили протест против назначения Георга опекуном, а также и против принятия им в этом звании верноподданнической присяги. Пруссаки были так недовольны назначением Георга, что вызывались платить королю ежегодно по 100 000 венгерских злотых, если он для управления Пруссиею пришлет кого нибудь из польских сенаторов. Опасения этих послов со временем оправдались. Георг стал распоряжаться в Пруссии самовластно. Он отказался ввести там новый григорианский календарь на том основании, что почин этого дела исходил от папы и, сверх того, он запретил пруссакам, вопреки действовавшему у них уставу, обращаться с жалобами на решения местных судов к судам королевским. Стефан не мог, однако, обуздать своего непослушного вассала, и «Польша, озаренная тогда блеском побед над внешними неприятелями, не имела средств, чтобы поддержать свою власть в подчиненном ей государстве» — замечает с грустью один из польских историков.

Описания четвертой присяги, т. е., присяги маркграфа Георга, как герцогского опекуна, не сохранилось. Надобно, однако, полагать, что она была исполнена с чрезвычайною торжественностью. Это видно из росписи произведённых по означенному случаю расходов. Так, по вычислению, сделанному г. Бернацким, оказывается, что седло, приготовленное для короля, для выезда на эту присягу, стоило 67 200 нынешних злотых, не считая в этой сумме ценности тех дорогих камней, которыми оно было украшено. [204]

V

Избранный по смерти Батория, на сейме в Варшаве, 19-го сентября 1587 года, король польский Сигизмунд III универсалом своим, от 20-го января 1605 года, созвал чрезвычайный сейм и в числе важных дел, подлежавших обсуждению этого сейма, король упомянул и о том, что после смерти Георга, маркграфа бранденбургского, следует установить новую опеку над помешанным герцогом прусским Альбрехтом-Фридрихом. Между тем, стремление Георга к независимости от Польши проявилось довольно ясно. Он предполагал женить своего сына на Анне сестре короля, и чтоб заслужить благоволение Сигизмунда III дал ему миллион червонцев на расходы во время войны со шведами. Когда же разнеслась весть, что король через сестру свою, Анну, хочет породниться с австрийским домом, то Георг изменил свою политику в отношении к Сигизмунду.

Когда Георг-Фридрих умер, то опекуном герцога и временным правителем Пруссии король назначил маркграфа бранденбургского Иоахима-Фридриха, а после смерти и этого последнего, в 1608 году, на сейме 1611 года Пруссия отдана была в управление Яну-Сигизмунду, маркграфу и курфирсту бранденбургскому, на новых условиях, обеспечивавших верховное право Польши над этою страною. Так, право наследования герцогского достоинства было ограничено только мужским потомством упомянутого Сигизмунда и его братьев, с тем, что, в случае пресечения их поколений, Пруссия должна возвратиться к польской короне. Владетель Пруссии обязан был платить в королевскую казну 30 000 червонцев ежегодной дани и, кроме того, определенный поземельный сбор. Была также ограничена и судебная власть герцога прусского, так как стороны, недовольные приговорами прусских судов или личным решением герцога, удержали право приносить жалобы королю.

После того, в 1618 году, когда не осталось уже никакой надежды, чтобы Альбрехт II выздоровел от помешательства, инвеститура на герцогство Пруссии была дана временному его правителю, курфирсту бранденбургскому Яну-Сигизмунду. Для принятия инвеституры он отправился в Варшаву и, увидев приближавшегося к нему короля, первый сошел с коня и обнял колена Сигизмунда в знак покорности перед ним, как перед своим верховным повелителем.

Верноподданническая присяга Яна-Сигизмунда была исполнена с большою торжественностью, в Варшаве, на площади, перед бернардинским монастырем, куда король пришел из замка. [205]

Ян Сигизмунд женился на единственной дочери помешанного Яна Альбрехта, Анне, и, по смерти своего тестя, в 1618 году получил, с согласия короля и Речи-Посполитой, герцогство прусское в потомственное владение.

VI

Шестая и последняя верноподданническая присяга Пруссии Польше, была принесена перед королем Владиславом IV, герцогом Фридрихом Вильгельмом. Для утверждения своего в звании герцога, он отступился в пользу Польши от 100 000 злотых ежегодного дохода с пилавского порта. С ним вместе присягнули, в 1641 году, Польше и другие члены бранденбургского дома, имевшие право на владение Пруссиею в силу прежних договоров с Речью Посполитой. По поводу этой присяги были объявлены, впрочем, так только для виду, протесты двух воевод брестского и иновлоцлавского.

Сведений об этой присяге не находится ни в «Volumina Legum», ни в «Дипломатическом Сборнике», но рассказ о ней встречается в «Записках» князя Альбрехта-Станислава Радзивилла, по латыне, изданном в 1839 году в переводе на польский язык.

Под числом 5-го октября 1641 года Радзивилл пишет:

«Еще вчера дано было знать о приезде в Варшаву курфирста бранденбургского и на встречу ему отправились король и королевич Казимир, верхами, в сопровождении сенаторов за городской вал. Сюда же приехали и лица, сопровождавшие курфирста. Они были в трауре по случаю смерти отца Фридриха Вильгельма. Перед ними вели под уздцы 24 коней; за тем следовали драгуны, а за драгунами прусская шляхта, бароны и графы. Наконец, появился и сам курфирст, юноша 21 года, скромный и приветливый. Завидев короля, он первый сошел с коня; это сделали и его вельможи, а также и король с королевичем Казимиром и два маршала. Мы же все остановились, сидя на конях. Курфирст сказал королю небольшое приветствие на немецком языке, король отвечал ему с своей стороны и за тем, они, сев на коней, поехали далее. Королевич ехал рядом с курфирстом, за ними следовал король. Когда подъехали к той улице, которая вела в Уяздово, король, простившись с курфирстом, отправился в замок, а королевич Казимир, в сопровождении воеводы русского, князя Острожского, а также Сенявского и Лаща, проводили курфирста до Уяздова, откуда в полночь вернулись к королю.

6-го октября, десять польских коммисаров сошлись у коронного канцлера с четырьмя коммиссарами курфирста для переговоров относительно ленной зависимости Пруссии. Мы не хотели [206] предъявлять никаких новых условий, но только желали возобновить прежние: во первых, чтобы католической вере была предоставлена большая свобода; во вторых, чтобы ветхий костел был исправлен; в третьих, чтобы не было дозволено строить подле нашего костела помещение для кальвинского собрания; в четвертых, чтоб была ограничена свобода гонений, направленных против католичества; в пятых, чтоб лучше был устроен пилавский порт и королю был доставлен больший над ним надзор; в шестых, чтоб пилавский губернатор, который присягал на верность курфирсту, принял бы такую же присягу королю и республике. На это коммиссары курфирста отвечали нам, что достаточно уж того, что сам курфирст присягнет в верности королю и что за тем нет надобности еще и губернатору делать то же самое. В таком же смысле отвечали нам и относительно мемельского губернатора.

Мы указали на неопределенность того, что в присяге, приносимой жителями Пруссии курфирсту, было выражено: «Tamquam hereditario Domino», т. e. наследственному государю, мы пояснили, что только один король польский считается наследственным государем Пруссии. Мы предложили заменить это выражение следующим: «Tamquam hereditario feodali Domino», т. e., как наследственному зависимому государю, и коммисары согласились на это. Затем они отправились к курфирсту, а мы к королю.

7-го октября мы покончили наши переговоры с коммисарами курфирста, который около полудни приехал в Варшаву и ожидал в доме архиепископа того времени, когда наступит пора присяги. При короле находились два каштеляна, а двое воевод должны были сопровождать его. В это время король облачался в торжественное одеяние. Подскарбий коронный, хотя еще и слабый после болезни, принес московскую корону ², скипетр и державу и роздал эти регалии сенаторам. В три часа пополудни, король сел на трон, поставленный у ворот замка. Его величество был окружен придворными и дворянами.

Сенаторы, в числе двухсот человек, сели на свои кресла в установленном для того порядке; правильно расположенное пехотное войско было расставлено на площади. Королева смотрела на эту церемонию из окна. Лишь только король расположился на троне, как от курфирста приехали четыре посла: маршал, бургграф и два советника, которые, преклонив колена, просили [207] короля, чтобы его величество допустил их государя до подданнической присяги. Король изъявил на то свое согласие через канцлера.

Ровно в 4 часа, курфирст приехал верхом, в сопровождении пышной свиты, он сошел с коня у ступеней трона, и его взяли под руки два маршала. Курфирст два раза поклонился королю и, приблизившись к трону, стал на колени и произнес довольно длинную речь на латинском языке, которая отличалась хорошим произношением. Курфирсту отвечал канцлер коронный. После того, курфирстр принес присягу над евангелием, которую прочитал канцлер. Исполнив присягу, он снова благодарил короля за оказанное ему, курфирстру, благодеяние, а по окончании этого, король приподнял его с колен и посадил рядом с собою. Затем, послы обоих князей, принадлежавших к бранденбургскому дому, прикоснулись к ленному знамени. При этом, однако, воеводы брестский, куявский и иновлоцлавский, следуя установившемуся издавна обычаю, предъявили протест против отдачи Пруссии во владение бранденбургского дома. Протест был обращен к королю и Речи-Посполитой. При упомянутом торжестве знамя нес хорунжий краковский, за небытностию хорунжего коронного, а меч держал новый коронный мечник Яблоновский, за что и тот и другой получили по 1 000 талеров. Король посвятил в рыцари только одного и после этой церемонии его величество отправился в свои покои, а курфирста мы проводили в Казимировский дворец, где он пошел в комнаты королевы с инфантой Анной-Екатериной, дочерью Сигизмунда III и сестрою короля Владислава. Королева встретила его в дверях и они очень дружески поздоровались между собою. В это время дали знать, что обед готов, и тогда курфирст и королевич, взявши королеву под руки, подвели ее к столу. За обед сели в таком порядке: курфирстр, король, королева и королевна, но так, что средние места заняли король и королева. На конце стола, подле курфирста, сел королевич Казимир, а напротив, подле королевны, королевич Карл. Банкет был, однако, очень неудачен: кушанья подавали медленно, да и были они уже застылые. Сам король жаловался на безвкусие блюд. Банкет, однако, продолжался до 11-ти часов, после чего курфирста проводили в Уяздово, а мы отправились на отдых почти голодные.

8-го октября, курфирст, в свою очередь, задал королю банкет в Уяздове.

9-го октября, около 9-ти часов, я приехал к курфирсту, в Уяздово, вместе с подканцлером великого княжества литовского и застали уже у курфирста коронного подканцлера. Курфирст встретил нас на лестнице и поздоровался с нами. К нему приехали также послы от войска, чтоб поздравить его с [208] благополучным прибытием в Варшаву, а также с принесением присяги. За обедом электор посадил меня возле себя по правой руке, а подканцлера по левой, потом уже сели прочие гости. Он пользовался особым правом, присвоенным князьям священной римской империи, и потому, когда пили за здоровье короля или за его здоровье, то он снимал шляпу, чего, однако, не делал, когда пили за здоровье других гостей. После обеда, мы в карете проводили курфирста в королевский замок, где в тот вечер была представлена комедия, под названием «Рассказы об Энее», представлена она была с большою пышностию. После представления, курфирст остался у короля, чтоб провести с ним вечер, а затем зажжены были потешные огни на одном из островов Вислы, но король остался не совсем доволен этою забавою. Только в 3 часа ночи курфирст вернулся к себе в Уяздово.

10-го октября были розданы подарки курфирста: королю драгоценный перстень и 40 000 злотых, королеве 20 000 и бриллиантовый убор; королевне алмазное украшение, и канцлеру коронному 5 000 злотых. Вечером курфирст приехал в замок на танцы, которые продолжались до 2-х часов пополуночи. Королевна была очень весела, рассчитывая, что пленит курфирста, но он уехал не простившись с нею».

Танцами молодого курфирста бранденбургского, одного из предков будущих королей прусских, и не сбывшимися мечтами королевны польской о браке с ним, оканчиваются польские сказания о прежней подвластности Пруссии Польше; для которой вскоре наступила иная, тяжелая пора.

Фридрих-Вильгельм, называемый обыкновенно «великим курфистом» был основателем королевства прусского. В силу вестфальского договора, прекратившего тридцатилетнюю войну, в 1648 году, и распределившего сравнительно с прежним, иначе владения государей в средней Европе, Фридрих Вильгельм присоединил к Пруссии часть восточной Померании, а также два епископства: магдебургское и гальберштадтское, обращенные из владения духовенства в секуляризованные княжества. За тем, во время вторжения шведов в Польшу, в 1655-1660 годах, он соединился с королем шведским Карлом X, опустошавшим Польшу, и за отступление от этого союза получил от короля польского, Яна-Казимира, в 1657 году, в силу велавского договора, увольнение от подданства Польше и тем самым утвердил независимость Пруссии, как самостоятельного государства. Римско-немецкий император Леопольд I, за услуги, оказанные ему Фридрихом-Вильгельмом, возвел герцогство прусское на степень королевства, а сын великого курфирста принял уже лично, 18-го января 1701 года, королевский титул с именем [209] Фридриха I. Таким образом, прежние вассалы Польши, курфирсты бранденбургские, из гогенцоллернского дома, обратились в королей прусских и собственно приняли тот титул, который в отдаленные времена носили короли польские, считавшиеся верховными государями прежней, еще славянской Пруссии.

Сводя все сказанное нами в общий итог, нельзя не признать, что политика Польши в отношении Пруссии велась во вред Речи-Посполитой, которая, довольствуясь тщеславностью верноподданической обрядности со стороны владетелей Пруссии, не принимала решительных мер к прекращению против онемечения Пруссии и допущения в ней протестантизма. Даже в первоначальном утверждении в Пруссии господства немцев оказываются виновными польско-мозовецкие князья, призвавшие тевтонских рыцарей для покорения Пруссии, населенной славянским, и при том близко родственным полякам, племенем. Династические отношения имели также в этом случае вредное влияние, так как послабления владетелям Пруссии делались, между прочим, и вследствие родственных связей королевско-польского дома с домом бранденбургским. Кроме того, Польша не воспользовалась разгромом тевтонского ордена под Грюневальдом и не отняла у него той части Пруссии, где уже утвердились немецкие рыцари, как пришлые завоеватели. Другою весьма важной ошибкой со стороны Польши было допущение секуляризации духовных владений и обращение их в ленные княжества, в силу чего вся подвластная Польше Пруссия переходила сплошно в наследственную собственность бранденбургского дома, который не встречал уже себе сильных соперников в лице владетельных римско-католических епископов. К ошибочным действиям польской политики в отношении Пруссии должно причислить еще и назначение опекуна над слабоумным герцогом прусским Альбрехтом-Фридрихом, тогда как его недуг представлял Польше самый удобный случай для утверждения в Пруссии полного господства Польши, тем более, что и сами пруссаки желали иметь у себя правителем кого-либо из польских сенаторов.

Отделение Пруссии от Польши отозвалось также крайне-невыгодно и на условиях экономического быта последней, так как Польша, вследствие такого отделения, была отрезана от берегов Балтийского моря и лишилась таким образом возможности вести самостоятельную морскую торговлю.

Е. Карнович.

Комментарии

1. У нас принято при произношении таких польских слов, в которых находятся буквы «rz» выговоривать букву r, и писать, например, «кржыж», «ржонд», тогда как в подобных случаях буква r вовсе не произносится, а «rz» произносятся мягко — как русская буква «ж».

2. Московская корона или так называемая шапка Мономаха была в 1612 году взята поляками в Москве и отвезена в Варшаву. Поэтому художники наши допускают неточность, представляя на картинах, изображающих избрание на царство Михаила Федоровича Романова, поднесение ему царского венца, в замен которого, по указанной выше причине, был ему поднесен только царский посох. Е. К.