СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

«SOUVENIRS DE VOYAGE EN HOLLANDE ET EN ANGLETERRE PAR LE PRINCE ALEXANDRE KOURAKIN...» ОБ ИСКУССТВЕ

Настоящая статья имеет целью привлечь внимание к одному из непопулярных, но чрезвычайно интересных источников для суждения о художественном мировоззрении XVIII столетия. Мы имеем в виду сочинение князя Александра Борисовича Куракина (1752-1818), камергера, вице-канцлера, обер-прокурора Сената ¹. Обстоятельства его путешествия в 1770-1772 гг. и сопровождавшие их наблюдения используются в искусствоведческой литературе крайне редко и фрагментарно ². Сама личность Александра Борисовича существует в нашем обиходе лишь в контексте с причастными к нему произведениями. В области зодчества это знаменитая саратовская усадьба Надеждино и запечатлевшие ее графические листы, а также московские дома, переделанные главным образом из старых строений; в живописи — его портреты кисти В. Л. Боровиковского, М.-Л.-Э. Виже-Лебрен, И.-Б. Лампи, Р. Бромптона; в пластике — прекрасное надгробие матери князя, Е. С. Куракиной, работы И. П. Мартоса.

В действительности обращенная к искусству деятельность А. Б. Куракина была не только интенсивной, но, что немаловажно, наследственной — продолжала традиции его предков, поддерживалась и разделялась другими членами семьи и их потомками вплоть до начала XX столетия. Достаточно вспомнить его прадеда Бориса Ивановича Куракина (1676/77-1727), видного политического деятеля петровского времени, посла, хорошо знавшего достопримечательности европейских стран и оставившего о них интереснейшие свидетельства; деда, тоже Александра Борисовича (1697-1749), обер-шталмейстера, посла во Франции, построившего по отцовскому завещанию Куракинскую богадельню у Красных ворот; отца — гофмейстера, сенатора Бориса-Леонтия [106] Александровича (1733-1764); братьев — генерал-майора, действительного тайного советника Степана Борисовича (1754-1805) — военного, а затем главу экспедиции Кремлевского строения и генерал-прокурора Алексея Борисовича (1759-1829), с которыми связано создание тверской усадьбы Степановское и многие обстоятельства художественной деятельности членов этой образованной, прекрасно осведомленной о состоянии европейской культуры семьи.

Ассоциируя с личностью А. Б. Куракина его парадный портрет кисти Боровиковского, неоднозначные впечатления современников и многочисленные анекдоты, мы уже сформировали почти одиозный образ «павлина», «prince Splendide» — персоны напыщенной, изумлявшей современников богатством и непомерными претензиями. Последние во многом объясняются близостью князя к Павлу I, с которым он воспитывался под наблюдением своего дяди Н. И. Панина. «Другу супруга моего» написала на поставленном в Павловске надгробном памятнике А. Б. Куракину, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Любовь к роскоши, показному великолепию, неординарные ритуалы вроде торжественных выходов к собственному двору в Надеждине и прочие помпезные затеи стяжали Александру Борисовичу довольно нелестную репутацию. Между тем дело обстояло далеко не однозначно.

В настоящей статье хочется вернуться к молодости А. Б. Куракина. Едва достигнув четырнадцати лет, он был отправлен в город Киль, который под опекой Екатерины II принадлежал тогда цесаревичу Павлу Петровичу как герцогу Гольштейн-Готторптскому и где обучались многие русские студенты. В конце 1768 г. по завершении курса Куракин вернулся в Россию, но в мае 1770-го вновь уехал для продолжения образования, на этот раз в один из самых знаменитых в Европе Лейденский университет. В восемнадцать лет по окончании его А. Б. Куракин вместе с другими аристократическими отпрысками, в том числе Н. П. Шереметевым, и сопровождавшими их лицами предпринял обычное для молодых людей этого круга заграничное турне ³. Свои впечатления он изложил на французском языке в сочинении Souvenirs de voyage en Hollande et en Angleterre par le prince Alexandre Kourakin à sa sortie Г Université de Leyde durant les années 1770-1772. Оно вышло в свет в 1815 г., за три года до смерти автора, и уже в начале XX столетия превратилось в библиографическую редкость. Следуя составителям многотомного «Архива князя Ф. А. Куракина», критически отнесшимся к этому изданию, значительно скорректированному спустя 45 лет автором и его секретарем, мы воспользовались вариантом, помещенным в пятой книге «Архива [107] князя Ф. А. Куракина». Как свидетельствуют публикаторы, он построен на бумагах Надеждинского архива, придерживается по преимуществу подлинной рукописи и ярко отражает впечатления человека очень молодого, но сведущего, умеющего изложить свои и почерпнутые из других источников мысли.

Из богатых наблюдений Александра Борисовича нас в первую очередь будут интересовать те, что непосредственно касаются искусства, и лишь отчасти другие, отразившиеся в сочинении. Заметим сразу, что они принадлежат не художнику или сложившемуся знатоку, но любителю, ставшему впоследствии видным дилетантом в самом положительном толковании этого слова, присущем XVIII столетию. В силу этого записки А. Б. Куракина, конечно, лишены тех достоинств, которыми отличаются дневники русских художников-пенсионеров, воспринимавших искусство глазами профессионалов. Однако нельзя не отметить, что они обладают своими преимуществами, которые влекут за собой богатство и знатное происхождение. Среди них — свобода общения на равных с владельцами усадеб и художественных коллекций, возможность сопоставлять и сравнивать ранее подмеченное в других странах, живо и непринужденно излагать мысли на французском языке.

Суммируя путевые впечатления А. Б. Куракина, можно выделить несколько тем, удостоившихся его внимания. Не следуя точно по маршруту Куракина, мы будем придерживаться этих тем, выделяя их из разных мест сочинения. Среди них — впечатления от столичных и небольших городов, занятий и навыков населения, а также от особенностей архитектуры. Другую группу образуют наблюдения над кабинетами редкостей, собраниями живописи, произведениями искусства, украшающими церкви, биржи, ратуши, другие общественные места и королевские дома. Все это представляет немалый интерес с точки зрения истории коллекционирования, предпочтений, отдаваемых автором тем или иным художественным школам и отдельным мастерам. Наконец, особую группу, на которой мы в основном остановимся в этой статье, составляют обширные разделы, связанные с усадебной культурой и садово-парковым искусством, живо интересовавшими большинство путешественников того времени. Куракин посетил Голландию и Англию в самом начале 1770-х годов, когда в Европе происходила коренная смена стиля и с регулярными садами уже конкурировали натуральные или пейзажные парки. В различии обоих типов на «классическом» примере голландских и английских садов Куракин убедился лично, высказав, как мы увидим далее, не только общепринятые, но и оригинальные соображения о целесообразности «реформирования» садов, их сравнительных достоинствах и недостатках. [108]

Итак, отправляясь в свое турне, Куракин и его спутники выехали из Санкт-Петербурга 29 мая (10 июня) 1770 г. Надо сказать, что симпатии и интерес к Голландии в семье нашего героя были наследственными. Еще в петровское время его прадед Борис Иванович Куракин, будучи послом, оставил письма и доношения о пребывании в этой стране. Задолго до появления на свет правнука он писал: «В нынешний наш век из европских которой народ или область видим в славе и в силе и в почитании, — то есть Англия и Голландия... сия слава, честь и сила оным народам пришла от богатства, а богатство от ремесленных и купечества» ⁴. «К интересу Империи Всероссийской» Борис Иванович, движимый патриотическими намерениями, рекомендовал развивать и у нас ремесла корабельные, печатание книг и т.д. Знакомясь по долгу службы со многими западными городами и тамошним образом жизни, он, видимо, остро ощущал недостаток или отсутствие представлений о собственном отечестве и потому не случайно в одном из доношений из Рима (1707 г.) рекомендовал сделать и «самой Москвы описание: что мерою которой город и что церквей, и что монастырей, и что знаменитых улиц и ворот, и знаменитых хороших палат и хороших церквей, и что где видеть в церквах мощей и образов скудных и богатства церковнаго, и также скарбу государева, как — мастерской оружейной, конюшенной, дворцовой, казенной, шатерной, артелярии сибирской, денежных дворов, гостиного двора и прочих, зверей, соколов и всего, что ни есть в самой Москве, — то описать» ⁵. О Голландии Борис Иванович говорил как человек, хорошо с ней знакомый, но отнюдь не подряд обо всем увиденном и услышанном. К тому времени в этой стране побывали многие разного положения и занятий русские люди. Исходя из этих соображений и будучи исполнен типичного для Куракиных сословного гонора, автор весьма немногословно рассказывает об Амстердаме, специально оговариваясь, почему поступает таким образом: «...Однако ж много писать не буду, что многих бытность здесь была и ныне есть и сами видели, а и напрет сами будут видеть, а не видимые, от тех слышать: для того нынешних времен обычай имеют, каждый желает свету видеть, то пишу не всем посполито персонам, — тем, которым принадлежит как принцам, графам и каждому шляхетству» ⁶. «И лутчей плезир фористером в Голландии в Гаге, неже в Амстрадаме», — считает Куракин ⁷. И поясняет: «А то место Гага не называется город, как бы село знаменитое и место столичное, как на подобие Мадрита или во Франции — Вирсалис» ⁸. Как [109] и другие путешественники петровского времени Б. И. Куракин не просто наблюдает, но ревниво сравнивает. В марте 1706 г. «для плезиру» он ездил в Утрехт, видел там «кирху» и при ней колокольню большую, «которая гораздо высока, на которой часы и пять колоколов больших... А вышиною та колокольня, сподеваюся, что больше Ивана Великаго или в ту пору» ⁹.

Спустя полвека там же побывал его правнук и, выделив из общественных зданий Ратушу, почту и готический собор, записал в «Souvenirs»: «Утрехт — город красивый, хорошо распланированный и довольно населенный, но его недлинные улицы и каналы некрасивы, они узкие, извилистые и представляют непривлекательное зрелище». Русский путешественник отметил также, что в городе мало студентов и ощущается недостаток хорошего тона.

«Что можно сказать об Амстердаме?», — спрашивает воображаемого читателя автор и отвечает подобно своему прадеду: «Огромность, величие, коммерция и промышленность этого могущественного города достаточно известны и предлагают столь обширное поле для наблюдений, что я позволю себе лишь несколько общих замечаний». «После пребывания в течение четырнадцати месяцев в таком малолюдном городе, как Лейден, нельзя не поразиться непрекращающемуся движению на улицах Амстердама. Улицы вовсе не все одинаковы по красоте и чистоте. Те, что граничат с Ратушей и Биржей, узкие, грязные и застроены по-старинному». Другие улицы и набережные, напротив, показались привлекательными. Куракин подмечает характерную особенность старых западных городов, которую зафиксирует позже, говоря о Лондоне, — высокую стоимость земли и то, что дома незначительные по ширине, растут поэтому «в высоту или в глубину». Русскому путешественнику бросается в глаза неповторимая особенность здешнего зодчества: «Архитектура, отягощенная орнаментами, не во вкусе амстердамцев, они предпочитают самую простую. Эта простота в сочетании с исключительной чистотой, в которой они содержат свои дома, составляет притягательную новизну для иностранцев».

Куракин останавливается на характеристике основных общественных зданий города: «Первый объект, привлекший мое внимание, — Ратуша, постройка обширная и соединившая все красоты архитектуры». Внутри здания находятся «прекрасно выполненные барельефы, редкие и дорогие картины, причем лучшие из них принадлежат Рембрандту». «Биржа — постройка очень старая, существует с начала прошлого века, архитектура ее выдержана целиком в готическом вкусе». Кроме этих достопримечательностей Куракин описывает здания Адмиралтейства и Индийской компании. Русский путешественник восхищается видом порта, [110] лесом мачт в нем, общественным променадом, расположенным около порта, его красивыми зелеными аллеями, где прогуливаются буржуа с семьями, в то время как представители высших классов общества предпочитают находиться в своих деревнях.

Гаага, по мнению автора «Souvenirs», «очень приятный город, прекрасно расположенный и хорошо застроенный, но среднего размера». Куракин с одобрением описывает Vorhoot — приятный променад в центре города — «длинную аллею, затененную благодаря трем или четырем рядам деревьев и обрамленную самыми красивыми зданиями», а также «квадратную площадь, окруженную деревьями, где по утрам бывает парад».

В городах путешественники осматривают немало памятников старинного зодчества. Совершенно в духе эстетики своего времени Куракин проводит четкую демаркацию между старой, «неправильной» архитектурой, не имеющей, с его точки зрения, художественной ценности, и прекрасными произведениями готики. Так, «собор в Антверпене готической архитектуры, — очень красив, его очень высокая башня выполнена особенно артистично, с ее высоты открывается вид на окрестности и многочисленные соседние города». Внимание привлекла и Биржа — «прекрасное готическое здание, построенное в то время, когда город процветал благодаря своей коммерции». На втором этаже этого здания, рассказывает путешественник, находится Академия живописи и даются необходимые указания молодежи, пристрастившейся к возвышенному искусству. Восхищаясь редкой гениальностью Рубенса, Куракин резюмирует: «Ни один из его соотечественников не мог с ним сравниться». Готическая красота присуща, по мнению наблюдателя, и брюссельской Ратуше, замечательной своими размерами и архитектурой.

Значительное место Куракин уделяет художественным коллекциям частных лиц, которыми славится Голландия. В Лейдене русские путешественники «посетили прекрасный кабинет живописи бургомистра Van der Mark». «Я, — пишет А. Б. Куракин, — видел там прекрасные картины фламандской школы. Больше всего меня поразил отшельник, коленопреклоненный перед Распятием. Бургомистр приобрел (эту картину. — О. Е.) на аукционе за 5000 флоринов». Далее автор рассказывает, что познакомился в Лейдене с М. de Raye de Brenkelwarth — знатоком древностей, который вместе с послом совершил путешествие в Константинополь и возвратился оттуда через Италию и Францию. «Его путешествия, — сообщает Куракин, — длились более четырех лет. Он привез множество редкостей, мраморы, картины, рисунки etc, и, поскольку сам прекрасно владеет искусством карандаша, зарисовал главные древности, которые еще находятся в Греции и Архипелаге». В своем сочинении автор описывает еще ряд художественных собраний. Так, в Гарлеме, рассказывает он, «в салоне [111] M. Enschede можно видеть первую картину, которую, согласно традиции, Ван Эйк написал маслом». Очень сильное впечатление на Куракина произвела коллекция M. Adrien Ноор в Амстердаме. «Большой любитель живописи», он «собрал с большими трудами и огромными затратами кабинет картин, который, как мне показалось, должен стать одним из самых богатых и прекрасных в Голландии». Побывав у знаменитого банкира M. Goll de Frankenberg, Куракин записал, что тот «располагает самым прекрасным кабинетом рисунков не только в Голландии, но, если можно так выразиться, во всей Европе. Его коллекция содержит рисунки более восьмисот мастеров, по большей части фламандской школы. Там же есть очень немного итальянских рисунков, поскольку итальянцы всегда отдавали предпочтение живописи». Куракин специально отметил, что учтивый M. Goll «в качестве знатока предпринял ученые изыскания о происхождении и прогрессе в живописи». О собрании торговца табаком M. Lublin Александр Борисович отозвался со знанием дела: «Его коллекция немногочисленная, но отборная. Все картины выполнены фламандскими мастерами. Я видел у него четыре или пять совершенной красоты Воуверманов, среди которых отличил Ярмарку, Победу крестьян над солдатами и его пандан, который представляет Победу солдат над крестьянами, etc».

В Антверпене русские путешественники с интересом наблюдали знаменитые монастыри, церкви и находившиеся в них произведения живописи. С искусствоведческой точки зрения этот раздел представляет значительный интерес.

Куракин отмечает увиденные здесь картины Рубенса и Ван Дейка, в том числе известную картину Рубенса «Воздвижение Креста». В кафедральном соборе молодой путешественник наблюдал и другие шедевры этого художника, в том числе «Снятие со Креста». Каждая картина закрыта занавеской и имеет своего охранника, который берет деньги за осмотр произведения. Куракин резюмирует: «Это замечательный способ извлечения денег из художественных ценностей». Любопытно не случайное для русского человека наблюдение над картиной Рубенса, помещенной в церкви St. Jacques, где находится надгробие этого художника. Вероятно, передавая сообщенные ему сведения, Куракин пишет: «Принц живописи имел обыкновением фантазию выбирать в качестве моделей для своих многочисленных шедевров одну из трех своих жен. Все три были совершенной красоты. С этой точки зрения он был в общем прав». Но тут же задается вопросом: «Не странно ли обнаружить в церкви портрет бедной грешницы в образе Св. Девы?» Определенный скептицизм ощущается и в следующем замечании: «Большая часть работ Рубенса с полным основанием рассматривается как шедевры, но Брабантцы настолько [111] охвачены этим энтузиазмом, что сохраняют даже его слабые эскизы так тщательно, как реликвии их святых».

Куракин посетил в Антверпене и многочисленные кабинеты живописи частных лиц. «Коллекции, наиболее замечательные на мой взгляд, — сообщает он, — принадлежат бургомистру Schoseel, канонику Kneif, португальскому консулу Filar и М. Коек. И тут и там имеются прекрасные картины, но в общем они совершенно несравнимы с теми, что находятся в Амстердаме».

Далее автор рассказывает о посещении им Брюсселя. Город показался ему большим, а каменные дома — «сносной архитектуры». Брюссель явно импонирует русскому путешественнику своей открытостью, театральными постановками, можно сказать, светскостью. Куракин довольно подробно рассказывает о доме «принца Чарльза, который принадлежал первоначально династии принцев Оранских. Он восстановил древнее строение, добавив одно крыло, которое представляет собой очень красивое современное здание. Фасад, обращенный к саду, напоминает такой же в Версале, но в миниатюре. Он имеет два главных апартамента, где в одном обитает принц, а другой предназначен для его сестры Madame Royale. Оба они одинаково хорошо украшены и обставлены в богатом вкусе и по последней моде. Кабинет принца отделан китайскими лаками, фарфором и статуэтками. Обеденный зал украшен довольно красивыми картинами. Большая лестница превосходна: ей предшествует проезд для экипажей в форме ротонды. Балюстрада в середине сделана из железа и замечательна тонкостью работы. Она украшена многочисленными фигурками различных животных из золоченой меди. Дворец красиво расположен на самом возвышенном месте города, откуда открывается восхитительный вид. Перед фасадом находится маленький сад. Спустившись на несколько террас, достигаешь небольшого зверинца, где содержится множество птиц разных пород. На нижнем этаже дома находится кабинет естественной истории». Из собрания этого дома Куракину больше всего понравился «инкрустированный по-античному портативный шкаф, ранее принадлежавший королеве Христине, а также коллекция миниатюрных моделей всех известных искусств и ремесел».

Любопытны и некоторые наблюдения молодого Александра Борисовича над национальными особенностями голландцев и фламандцев. Причину их автор в духе своего времени видит в характере обитателей, обусловленном их занятиями и климатическими условиями, в которых протекает их жизнь. «Флегма, основа характера голландцев, — пишет Куракин, — мешает им предаваться веселью, доброму расположению духа, который отличает французов. Они предпочитают уединение в своих покоях... вращаются в кругу родственников и немногочисленных друзей, они живут для них, но не для остального света». Он же отмечает: [113] «Фламандец, обитающий в тех же краях, что и голландец, в то же время весьма ощутимо отличается от последнего нравом и, в целом, характером. Он не испытывает флегматического воздействия водянистого воздуха, более проворен, более общителен, более трудолюбив, кроме того изобретателен, и был бы способен на все, если бы монахи иллюзорными путами религии не задушили в нем в зародыше счастливую естественность».

Неудивительно, что особый интерес вызывают у русского путешественника прославленные голландские сады. В этом отношении он не был одинок. Так, в одном из мест ему довелось встретить «князя Ивана Тюфякина, который, — как пишет Куракин, — путешествует под именем Баев по приказу императрицы для усовершенствования в архитектуре и разбивке садов. Его сопровождает молодой архитектор, принадлежащий Господину Демидову, который прислуживает ему».

Куракиным и его спутниками было предпринято путешествие из Утрехта в Амстердам. Чтобы доставить себе удовольствие (как говорил прадед А. Б. Куракина, «для плезиру») и останавливаться «у прекрасных садов, которые окаймляют эту дорогу, наняли барку. Деревня Maesen, принадлежащая М-ме de Lockhorst, восхитительна. Здесь находятся сады наилучшим образом украшенные... Теrmеуег — деревня, принадлежащая той же персоне, и Elsenbourg, деревня M. de Vitt, бургомистра Амстердама, выделяются среди других обширностью, красотой и разнообразием украшений».

Суммируя свои впечатления, автор замечает: «Самый искусный живописец с трудом мог бы воспроизвести свежесть, живость и разнообразие чарующих видов местности, которые открываются взорам, когда покидаешь Утрехт и радуют до приезда в Амстердам. Это прелестные деревушки, перемежающиеся цветущими лугами, где резвятся бесчисленные стада; мельницы, деревни, своим опрятным видом свидетельствующие о достатке их обитателей. Прибываем в Nieu... и нужно сделать обход, чтобы вернуться в Lunnen. Прекрасные поля в окрестностях этой деревни заслуживают обозрения. Невозможно оспаривать у голландцев их честь: они возвели садовое искусство в высшую степень совершенства. Уже первый взгляд, обращенный на сады, решает спор в их пользу. Приводит в восторг манера, с которой они украшают вещи, столь мало поддающиеся украшению, как деревья. Однако глаз привыкает ко всему; лишь разнообразие может поддерживать и фиксировать внимание. В голландских садах царит однообразие, оно наскучивает и даже порядком утомляет любителя, который вздумал бы здесь прогуливаться: вот неоспоримое доказательство превосходства натуры над искусством».

Не менее колоритно описание усадеб в окрестностях Лейдена: «Прогулка из Гааги в Scheveingen, деревню на берегу моря, восхитительна. Это аллея длинной в лье, вытянутая по одной прямой. [114]

Она вымощена маленькими кирпичиками. В начале этой аллеи находится красивый сад, принадлежащий старшему Harting. В середине этого пути слева Sorgenfrey — деревня графа de Bentinck. Она абсолютно в английском вкусе и заслуживает больших похвал».

Продолжая свои странствия, путешественники прибывают в Англию. «30 октября Нового стиля 1771 г., — пишет Куракин, — день нашего появления в Лондоне». Из достопримечательностей этого города он, подобно всем туристам, описывает Собор Св. Павла («это, по общему мнению, самая красивая церковь в Европе после собора Св. Петра в Риме, по образцу которого она построена»), Вестминстерское аббатство, Гиддхолл — «постройку очень старую и очень просторную», банк, почту, Монумент, Дом для подкидышей, Гринвичский госпиталь, Бедлам, главные улицы, площади и, разумеется, Британский музей. Последний, сообщает Куракин, «разделяется на три части: 1 — древности и история, 2 — все, что относится к естественной истории... 3 — библиотека, которая занимает нижний этаж». Древности китайцев и египтян, рассказывает путешественник, выставлены на лучших местах, затем следуют найденные в Греции, в Этрурии и Риме и, наконец, — древности народов Севера и Нового Света. «Всего замечательнее мумия, очень хорошо сохранившаяся, с украшениями из цветного стекла. Другие мумии не имеют украшений, кроме раскраски». В Британском музее можно видеть также «прекрасную коллекцию античных резных камней и современных медалей разных стран».

Во время своего турне Куракин ознакомился и со знаменитой коллекцией У. Гамильтона. «Она, — пишет русский путешественник, — состоит из этрусских ваз и других древностей, извлеченных из различных мест, главным образом из Помпей, Геркуланума и Сицилии. Эта коллекция самая замечательная в своем роде». Любопытно, что Куракин счел необходимым упомянуть, что видел там же произведение чрезвычайно популярного в то время, в том числе и в глазах наших соотечественников, «прекрасного Корреджио, который претендует на то, что он единственный в Англии, — «Венеру, играющую с купидоном»». Эта картина, свидетельствует Куракин, некогда принадлежала шведской королеве Христине.

6 ноября молодые люди отправились в провинции. Русский посол А. С. Мусин-Пушкин предложил им план путешествия. В «Souvenirs» содержатся описания Кембриджа, Стамфорда, Бармбимора, Грантхама, Таксфорда, Лидса (его Куракин характеризует как «маленький городок в Йоркшире, известный своими шерстяными фабриками»), Манчестера («приятного и регулярно застроенного, как и Лидс знаменитого своими фабриками»), Стокфордфа («где находится прекрасная шелковая фабрика»), Девоншира, а также других городов и местностей. Путешественники не миновали и Дерби — «маленький городок, где можно видеть [115] фарфоровую фабрику». Любопытно, что Куракин, вероятно, не без основания ощущавший себя знатоком, довольно скептически отозвался о качестве английского фарфора: «Он далек от того, что я видел в Мейссене, а что касается росписи, то она не выдерживает сравнения с севрской».

По дороге в Бирмингем через Личфилд путешественники посетили «ателье лакировщика». «Его произведения, — заметил Куракин, — хотя значительно отличаются от тех, что делают в Париже, достаточно хороши. Он работает главным образом на латуни. Он пишет также по собственному фасону довольно приятные картины, из которых граф Шереметев приобрел несколько штук». В двух милях от Бирмингема путешественники посетили большую фабрику, где помимо производства разнообразных скобяных изделий и галантереи занимались изготовлением золоченой бронзы и золотого литья.

Особое место в своем сочинении автор уделяет усадьбам. Приведем несколько примеров. Замок Burleigh, рассказывает путешественник, «согласно надписи на фронтоне, построен в 1585 г. Он обширен... Апартаменты украшены картинами, которые представлены по большей части семейными портретами. Церковь замечательна своей внушительной простотой».

Некоторые усадьбы Куракин наблюдает в период их создания. Так, в Clumber-parc герцога Newcastle, пишет он, продолжаются работы, которыми он (владелец. — О. Е.) руководит уже несколько лет. «Парк еще не существует, огородный сад едва намечен, что касается замка, то закончен лишь его массив. У него четыре главных фасада, которые совершенно отличаются друг от друга. Архитектура выдержана в современном вкусе. Апартаменты, хорошо распланированные, не меблированы до времени. Герцог, — отмечает Куракин, — был очень любезен с нами».

Thursby, владение герцога Kingston, настроило путешественников на типичный сентиментальный лад. Эта усадьба «замечательна парком, который очень красив. В нем видны прекрасный канал, аллеи, затененные густой листвой, водопады, сладким журчанием приглашающие к мечтательности, луга, покрытые прекрасными газонами, лани, олени etc. Замок, не будучи обширным, представляет очень приятный вид. Занятнее всего главная лестница, которая имеет верхний свет и построена на итальянский манер. Апартаменты меблированы с элегантной простотой».

Worsopp-Mannor, усадьба, принадлежащая герцогу Norfolk, произвела на Куракина впечатление своими необычно большими размерами. Здание показалось ему «самым красивым» из тех, которые он видел. ««Дом новейшей постройки во вкусе античности, приспособленной к нашим дням. Судите о его огромности: только главный корпус, не считая боковых, где находятся службы и конюшни, содержит 140 спален. Если бы эта усадьба была [119] завершена по первоначальному плану, лишь немногие из королевских домов смогли бы превзойти ее по величественности. Корпус, который существует, составляет лишь четвертую часть». Далее путешественник рассказывает об интерьерах, которые занимает арендатор: «Все стены покрыты в них изящными фаянсовыми плитками. Я восхищался мраморными столами и сосудом из прекрасного фарфора, предназначенным для молока. Простота, которая царила в домовой церкви, меня удивила». Характерно и неоднократно подмеченное Куракиным различие между церквами, которые он посетил в Англии: «Герцог предпочитает щадить чувства своих соотечественников-протестантов, а не утверждать великолепие, царящее в католических храмах».

Внимательно оценивая увиденное, Куракин неизменно разделяет свои впечатления от внешнего облика здания и интерьеров, в которых больше всего ценит комфортабельность и характер убранства. «В восьми милях от Лидса, — сообщает он, — восхитит дом М. de Lesselles-Esq. Он прекрасен, огромен и хорошо построен. Говорят, он стоил сто тысяч фунтов стерлингов. Эта сумма может дать понятие о богатстве владельца. Экстерьер не из тех, что мне больше всего нравятся. Построен во вкусе своеобразном. Однако вид апартаментов заставил меня забыть о наружном облике: расположение их настолько же удобно, насколько убранство элегантно. Я видел в нескольких местах очень красивые столы маркетри. Дом еще не имеет ни парка, ни сада. Он стоит изолированно в середине деревни».

Приглядевшись к пейзажным садам, Куракин отличает нетипичные случаи, в частности композиции, тяготеющие к итальянским садам и декоративным затеям в рокайльном вкусе середины XVIII столетия. Так, пишет он, «Chatsworth герцога Девонширского знаменит в ряде отношений. Архитектура замка довольно красива. Мебель не современная. Парк, расположенный на двух холмах, представляет приятный вид. Он отличается от других парков Англии, поскольку в нем находятся многочисленные фонтаны и большой каскад, который является его главным украшением. В самом диком месте возвышается искусственное дерево, образованное струями фонтана».

В четырех километрах от Дерби путешественники обнаружили «прекрасную усадьбу лорда Scarsdale, построенную в римском стиле». Кухня восхитила Куракина своей чистотой. «Милорд, чтобы доставить удовольствие глазам приготовлением блюд», даже устроил наверху специальную галерею, которая сообщается с его апартаментами. «Amicis et sibi» гласит надпись, которую лорд Scarsdale поместил на фронтоне».

По поводу Hagley — деревни в 12 милях от Бирмингема, принадлежавшей лорду Littelton, Куракин заметил: «Дом меблирован очень просто, но особое внимание привлекает сад. Он нисколько [117] не похож на другие парки, которые я видел в этом путешествии. Песчаные аллеи устраняют неудобство, причиняемое влажностью травы. Там же можно видеть каскады, маленькие храмы, хижины, etc». Заметим, что нечто подобное было устроено впоследствии в Надеждине.

Покинув Бат 1 декабря 1771 г., путешественники наблюдали по дороге в Солсбери «восхитительные деревни, чьи сады по вкусу совершенно непохожи на те, что в Ноттингамшире». В усадьбах они видели множество чудесных античных статуй, однако, сокрушается Куракин, в один день нельзя рассмотреть всё в деталях.

В шести милях от Оксфорда, не доезжая до Вудстока, города, знаменитого своей фабрикой стали, Куракин посетил замок Bleinheim — резиденцию герцога Мальборо: «Это здание наиболее обширное и прекрасное в королевстве. Недостаток его — отсутствие большого зала. Летом он компенсируется тем, что его функции выполняет вестибюль. Апартаменты украшены превосходными картинами итальянской школы, которые приобрел последний герцог, а также готлисными шпалерами, представляющими военные походы великого Мальборо. В часовне находится надгробие этого героя, выполненное знаменитым John Clarchil».

Виндзор, одно из самых известных и «обязательных» для посещения мест, описан путешественником достаточно подробно: «Он расположен на возвышенности, на небольшом расстоянии от Темзы, в 20 или 25 милях от Лондона. Вид окрестных полей восхитителен. Виндзор знаменит древним замком... и церковью Св. Георгия... Говорят, он был построен Генрихом VIII. Другие настаивают на том, что Вильгельм Завоеватель, очарованный этой местностью, заложил первые фундаменты и распланировал окрестности, чтобы создать для удовольствий охоты огромный лес на 30 миль в окружности... Достоверно одно: Эдуард III построил дворец, который можно видеть еще сегодня». Далее Куракин отмечает, что со временем многочисленные члены королевской семьи, особенно королева Елизавета и Карл II, значительно украсили это сооружение.

Обобщая свои впечатления от английских усадеб и их владельцев, Куракин пишет: «Все деревни великолепны... Надо знать: английские помещики именно на них тратят большую часть своих доходов, именно здесь они живут соответственно положению и богатству в течение восьми месяцев в году. Охота и променад их главное удовольствие. Несколько дней на неделе они держат открытый стол. Так вся окрестная знать оказывается у них в гостях. Они не удовлетворяются жизнью со своей семьей, но любят окружать себя избранными друзьями. Кроме того, в случае визитов иностранцев большое число комнат всегда готово принять персон, которые могут появиться непредвиденно. Они рассматривают гостеприимство как большую добродетель». [118]

Выводы Куракина об английских садах весьма любопытны тем, что принципиально отличаются от впечатлений о садах Голландии: «Здесь я отваживаюсь сделать несколько замечаний по поводу вкуса англичан в садовом искусстве. Этот вкус кажется очень причудливым, особенно иностранцам. Англичане любят отличаться от других наций. Они подражают лишь тогда, когда не могут сделать по-другому. Европейцы, чтобы варьировать променад, превратили расположение деревьев в довольно трудное искусство. Каждая страна проявляет свой особый вкус. Голландцы в оригинальности пошли дальше, чем другие. В начале англичане, увлекаемые модой, имели регулярные сады, но вскоре, утомленные монотонностью такого зрелища, искоренили их, чтобы насадить по-своему. Они приводят бесчисленные доводы, чтобы оправдать эту фантазию: однообразие, которое царствует в (регулярных. — О. Е.) садах, огромные суммы, расходуемые на содержание их в порядке, маленькие размеры и т. д.

Англичане не признают ничего вокруг своих деревенских домов, кроме обширных парков, из которых регулярность изгнана. Тут все причудливо и соответствует странному вкусу, который они исповедуют. Повсюду обширные луга, пересеченные холмами и усыпанные овцами, рощи, цветочные партеры, поля, деревья, растущие группами или стоящие отдельно и, кое-где, каменные монументы в древнем вкусе. Совершающий прогулку поражается новизной зрелища. На каждом шагу сцена меняется. Повсюду контрасты. Сама зелень удивляет взор разнообразием нюансов. Однако, на мой взгляд, в этих парках есть большой недостаток. Тень там слишком редка и деревья значительно удалены друг от друга — особенность, которая не позволяет найти пристанище в жару. Говорят, что экономия была главной целью реформирования садов. Между тем оно требует непомерных издержек и нужно иметь толстый кошелек, чтобы это выдержать. Англичане, кроме удовольствия променада, имеют в своих парках и охоту, добывая большое количество ланей, оленей и т.д. Они находят в своих деревнях наиболее приятное из того, что природа может предложить с помощью искусства, и добиваются того, что искусство кажется натурой».

Куракин имел возможность сравнить городской и сельский образ жизни. Вот что он пишет о лондонских домах: «Большая часть знати и богатых людей обитает в квартале les Batiments neufs. Он был построен в течение примерно тридцати лет тому назад в Вестминстере. Воздух здесь наиболее чистый и здоровый в городе. Все дома в Лондоне схожи по форме и структуре. Очень редко увидишь постройки, расположенные с точки зрения красоты их архитектуры. Поскольку земля здесь очень дорогая, а площадь домов маленькая, они растут в высоту и почти все имеют три или четыре этажа, но при этом не более четырех окон по фасаду В Лондоне не знают длинных анфилад в апартаментах. Комнаты [119] по большей части низкие. Двери одностворчатые, сделаны из красного дерева в богатых домах; еще больше усугубляют плачевный вид апартаментов бумажные, по большей части, обои. Почти не видно позолоты, шелковых портьер, поскольку угольный дым быстро зачерняет их. Вместо паркетов англичане украшают свои полы приятными коврами, которые изготовляют в Шотландии. Французские зеркала запрещены. Их заменяют маленькие деревенские отечественные зеркала».

Наблюдения Куракина над обликом городского и сельского бытия вызывают в памяти впечатления другого русского путешественника, Н. М. Карамзина, сделанные позже, но мало чем от них отличающиеся. Приведем их: «Видя и слыша, как скромно живут богатые лорды в столице, я не мог понять, на что они проживаются, но, увидя сельские домы их, понимаю, как им может недоставать и двухсот тысяч доходу. Огромные замки, сады, которых содержание требует множества рук, лошади, собаки, сельские праздники, — вот обширное поле их мотовства! Русский в столице и в путешествиях разоряется, англичанин экономит. Живучи в Лондоне только заездом, лорд не считает себя обязанным звать гостей, не стьщится в старом фраке идти пешком обедать к принцу Валлисскому и ехать верхом на простой наемной лошади; а если вы у него по короткому знакомству обедаете, служат два лакея — простой сервис — и много что пять блюд на столе. Здесь живут в городе, как в деревне, а в деревне, как в городе; в городе — простота, в деревне — старомодная пышность, — разумеется, что я говорю о богатом дворянстве.

И сколько сокровищ в живописи, в антиках рассеяно по сельским домам! Давно уже англичане имеют страсть ездить в Италию и скупать все превосходное, чем славится там древнее и новое искусство; внук умножает собрание деда, и картина, статуя, которою любовались художники в Италии, навеки погребается в его деревенском замке, где он бережет ее, как златое руно свое, почему, теряясь в лабиринте сельских парков, любопытный художник может воображать себя Язоном» ¹⁰.

Подводя некоторые итоги, можно сказать, что «Souvenirs» Куракина напоминают отчет о путешествии — они содержательны, подробны и прекрасно написаны. Перед нами сочинение человека любознательного, добросовестного и стремящегося к объективности. Нельзя утверждать, что маршрут путешественников был особенно оригинален. Все увиденное и услышанное типично для своего времени — автор оказывается там, где надо, и наблюдает то, что необходимо молодому человеку его круга. Следствием этого является, однако, не трафаретность, но присутствие достаточно распространенных описаний. Так, неприлично было бы не побывать в церквах, где находятся лучшие произведения Рубенса, [120] не посетить Британский музей и собор Св. Павла, как не воспользоваться и рассказами сопровождающих или сведениями достаток,, но распространенных путеводителей. Оригинальность сочинения Куракина состоит и в далеко не хрестоматийном перечне осмотренных им усадеб, но, главное, — в его отношении к увиденному, доверчивом или скептическом, но неизменно индивидуальном.

Как уже говорилось, перед нами записки очень молодого, восемнадцатилетнего путешественника, чье восприятие зреет в пору важнейших событий в общеевропейском художественном мире и прежде всего — становления классицизма. Ему не надо приспосабливаться к иным художественным взглядам, отказываясь от привычных представлений эпохи барокко и рококо, все новое он приветствует как свое и естественное для себя. Характерно и его отношение к старине. Подобно большинству просвещенных зрителей, Куракин сохраняет уважение к исторической давности, высоко ценит красоту готических сооружений, восхищаясь тонкостью исполнения и другими достоинствами законного в своем роде художественного явления. Вместе с тем он не забывает оговорить свое неприятие «неправильного», нерегулярного, узкого, ветхого, т.е. лишенного, с его точки зрения, эстетической привлекательности, и, напротив, решительно одобряет новизну и правильность городской застройки, чистоту улиц, заботу о престарелых, комфортабельность гостиниц, все, связанное с понятиями «современность» и «цивилизация».

Характерна и индивидуальная позиция Куракина по отношению к увиденному за границей — высокое самосознание, окрашенное в сословные представления о себе и своем роде. Последние совершенно лишают его замечания низкопоклонства, малейших признаков провинциализма или заискивания перед достижениями западной цивилизации. Можно сказать, что наблюдения делаются им с позиции не только равного, но иногда и стоящего выше. Любопытно, что в отличие от записок прадеда в «Souvenirs» отсутствуют сравнения с произведениями отечественного художества. Скорее всего древнерусское искусство еще не воспринимается Куракиным, как и многими его соотечественниками, в качестве своего варианта готики, что характерно, например, для Баженова. Возможно, такая ситуация объясняется и отмеченным выше пиететом к тому новому, которое собственное искусство еще не породило, и, стало быть, оснований для сравнения в воображении русского путешественника пока нет. Можно сказать, что Куракин оценивает новое не столько специфически по-русски, сколько как европеец вообще, в соответствии с положением, на которое претендует в жизни, как свой в единой среде, со своими спутниками и владельцами усадеб.

Художественные симпатии А. Б. Куракина, как уже отмечалось, лежат в сфере предпочтений классицизма и сентиментализма, хотя он и не пользуется этими стилевыми категориями за [121] исключением, пожалуй, фразы об Античности, приспособленной к нашим дням. Это несомненно явствует из нескрываемого предпочтения, которое он отдает английским садам (хотя видит и их слабые, со своей точки зрения, стороны), элегантной простоте интерьеров, просторности зданий, прочности строительства, тонкости и тщательности исполнения, а также не раз отмеченной опрятности. Куракин, как законченный гедонист, ищет удовольствие, находит его и гутирует свои ощущения. Его радует променад и доставляемое им созерцание тенистой зелени садов, усыпанных песком дорожек, журчание водопадов, удовольствие от охоты и разнообразие — главное, чего недостает регулярным садам, способным «наскучить» и «утомить» путешественника. Радость от общения с природой, искусством и себе подобными проходит через все сочинение, посвященное приятному и полезному турне. Перед нами вполне удовлетворенный просвещенный путешественник, каким он и желает предстать на страницах своего сочинения.

Отдельный вопрос, которым резонно задаться, ознакомившись с этим текстом, состоит в том, насколько усвоенное в молодости сказалось позднее в деятельности А. Б. Куракина, связанной с искусством. Заметим очень коротко, что следы полученных впечатлений явственно обозначены в последовавших художественных предприятиях Куракина — не только в стилистике заказанных им произведений, но прежде всего в желании иметь дело с покладистыми архитекторами, которые позволяют образованному владельцу, подобно английским дилетантам, с увлечением вносить собственные инвенции. Это прекрасно ощущается при создании дворца и огромного парка в Надеждине и перестройке московского дома на Лубянке, во взаимоотношениях с И. В. Ягодовым, которого он почему-то называет в письмах Ягодиным. Куракин, в юности учившийся рисовать и проектировать, не без основания считает себя знатоком и, подобно англичанам, любит подчеркнуть это. Как православный человек он готов противиться лому, что «грешница», т.е. есть земная женщина, позирует для изображения Святой Девы, и искренне не приемлет пиетет даже к слабым рисункам Рубенса, которые сохраняют подобно реликвиями святых. Он с удовлетворением наблюдает фамильные галереи в английских усадьбах и, подражая им, наполняет дом собственными портретами в количестве, изумившем даже многое повидавшую в своих странствиях Виже-Лебрен. Реакция Куракина-заказчика на увиденное за границей требует специального подхода и рассмотрения. Ограничимся наблюдениями над записками, отдав должное их значимости. Последняя очевидна, особенно если иметь в виду бедность сохранившихся свидетельств наших соотечественников об искусстве.

Комментарии

1. «Souvenirs de voyage en Hollande et en Angleterre par le prince Alexandre Kourakin à sa sortie Université de Leyde durant les années 1770-1772» // Архив князя Ф. А. Куракина. Кн. 5. С. 332-425. — Перевод мой. Пользуясь случаем, благодарю за консультации при переводе И. В. Шевлягину и А. Ю. Михайлову. Ввиду небольшого объема источника и обилия приводимых цитат номера страниц не указываются.

2. См., например, заметку Н. Осминской «Для разумения сего дивного мира» в газете «Культура» (2001. № 27) о путешествии Н. П. Шереметева, который совершил его вместе с А. Б. Куракиным.

3. О юношеском периоде биографии А. Б. Куракина см.: Архив князя Ф. А. Куракина. Саратов, 1894. Кн. 5. С. XXVII-XXIX.

4. Архив князя Ф. А. Куракина. СПб., 1892. Кн. 3. С. 237.

5. Там же. С. 189.

6. Там же. СПб., 1890. Кн. I. С. 130.

7. Там же. С. 136.

8. Там же.

9. Там же С. 154.

10. Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. М., 1988. С. 491.