-

Поиски золота.

Посольство к зюнгарскому хун-тайчжи Цеван-Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы. - Документы, изданные с предисловием и примечаниями д. чл. Н. Ив. Веселовского. С.-Пб. 1887. (Записки Императорского Русского Географического Общества по отделению этнографии, том X, выпуск 2).

Запискам капитана Унковского суждено было явиться в свет очень поздно. Отрывки из них, и очень существенные, по содержанию, еще в прошлом столетии были переведены на немецкий и французский языки, и ими пользовались очень многие исследователи, а о самом подлиннике позабыли или, вернее, никто не вспомнил о нем; между тем рукописи драгоценного путевого журнала существовали и в частных руках, и в Московском главном архиве министерства иностранных дел. В семидесятых годах одна рукопись записок Унковского доставлена была в Русское Географическое Общество членом-сотрудником его профессором А. Н. Веселовским, а вслед затем объявилась и вторая в упомянутом сейчас архиве. Географическое Общество положило издать дневник Унковского. Профессор Н. И. Веселовский, принявший на себя труд печатания записок и других документов, относящихся к посольству в Зюнгарию, без сомнения, оказал услугу истории русских в Средней Азии. Изданный им дневник Унковского - документ весьма любопытный во многих отношениях. Географические сведения, сообщаемые автором, были оценены по достоинству давно, и очень многими исследователями; но журнал Унковского весьма важен также как один из старейших памятников русских деяний в Средней Азии. Не смотря на сухое изложение, он читается с большим интересом. Автор, конечно, не был мастерским рассказчиком; он писал деловые записки, старался быть точен, а не занимателен, принимался за свой дневник даже и тогда, когда “никакой оказии не было”, а следовательно, по видимому и нечего было записывать; таких дней было не мало во время продолжительного пребывания Унковского в Урге. Но рядом с такими глухими и скучными днями, выдавались дни, полные живого интереса. Послу приходилось беседовать и с хун-тайчжею, и с его сановниками; такие разговоры он передает в подробности, и речи восточных дипломатов, полные [237] оригинальности и занимательности. Бывали дни, когда автору приходилось наблюдать разные стороны кочевой жизни, и все, что поражало его, он отмечает в своем журнале. Заносит он туда и расспросные сведения. Так, к журналу приложены (стр. 180 и сл.) статьи о контайшине родстве и о его происхождении во владетели и т. д., о нынешней войне между китайцев и контайшею (стр. 189 и след.), реестр контайшиной фамилии (стр. 196), Фабола, которую калмыки заподлинно почитают (стр. 197 и след.), о богомолии калмыцком (стр. 204), о борьбе калмыцкой, какова имела быть при Урге контайшиной июня 26-го дня 1723 года, с великим собранием и с закладом (стр. 205). В приложении к сочинениям Унковского издатель собрал ряд документов, относящихся к зюнгарскому посольству. Тут же помещено любопытное извлечение из донесений майора Угримова (стр. 233). Для вполне точной оценки последнего документа необходимо иметь постоянно в виду, что было известно европейцам в первую четверть XVIII столетия об этой части Азии. Сведений было очень немного, да и те явились несколько позднее, и шли от пленных шведов, побывавших в Сибири. В конце книги приложено факсимиле карты, составленной Унковским. Разъяснительных примечаний, выясняющих историко-географическое значение журнала Унковского, в настоящем издании нет, исключая пространного письма г. Позднеева к издателю, озаглавленного: “К истории зюнгарских калмыков” (стр. 239-264). Письмо это, без всякого сомнения, очень интересно; автор на основании калмыцких источников (время составления этих источников не определено им) сделал любопытное открытие: Жербильон рассказывал, что Ончон убит около 1658 г., и “вот уже два века обманывался им (то есть, и Жербильоном, и его показанием) европейский мир, и не один из ученых исследователей истории зюнгаров не подумал заподозрить его достоверность. Три года тому назад он ввел и меня (то есть, профессора Позднеева) в такое же заблуждение; но теперь я (то есть, г. Позднеев) положительно могу засвидетельствовать, что рассказы Жербильона составляют чистейший вымысел” (стр. 242). Ончон не был убит окало 1658 г. Открытие г. Позднеева - нужно думать - очень важно, но оно относится к трагической судьбе личности, как кажется, не общеизвестной, и о которой Унковский ничего не говорит. Таково же и большинство пояснений г. Позднеева; они интересны как дополнения к показаниям Унковского, но касаются малоизвестных фактов, о которых он не говорит. [238]

В предисловии к своему изданию профессор Веселовский, сообщает документы, относящиеся к истории миссий Унковского, и разъясняет, как, по его мнению, возникла мысль об этом посольстве, и чего добивалось русское правительство. По мнению автора (к сожалению, нигде им не доказанному), посольство Унковского находится в связи с обширным планом Петра Великого. Из документов, напечатанных в книге г. Веселовского или обнародованных другими, не видно однако же, чтоб у Петра существовал план о подчинении России Средней Азии, или чтоб император хорошо знал положение дел в Средней Азии и понимал ее нужды (стр. I). Сам автор на следующей странице (стр. II) высказывает подозрение о том, что русские не знали, по видимому, что интересовавший их Яркенд находился под властью калмыков. Хотя именно это и неверно, однако русские знали, все-таки, в то время Среднюю Азию мало, и не была Россия на столько сильна, чтобы затевать мирное завоевание Азии, то есть, по изложению г. Веселовского, рассылать русских солдат к разным средне-азиатским ханам для восстановления их власти и фактического приведения в подданство России. Посылка Унковского к контайше возникла не из какого-либо плана, а была завершением целого ряда попыток по одному и тому же делу, которое в то время казалось имеющим великую практическую важность. Петр нуждался в деньгах, а в XVIII в. и в России, и на Западе Азия почиталась за золотое дно. Отсюда попытки завязать ближайшие сношения с азиатами.

В 1714 г. Сибирский губернатор князь Гагарин донес Петру Великому, что есть “городок калмыцкой Эркет, под которым на реке Дарье промышляют песочное золото” ¹. О песочном золоте, но в другом месте, доходили слухи еще ранее; в 1713 г. в Астрахань приехал некто хаджа Нефес, садырь одного из туркменских колен, и подружился с князем Самоновым, который был родом из Гиляна, окрестился и принял это прозвание и титул. В тайной беседе он передал ему, что желает предложить Русскому царю, чтоб он с помощию туркменов завладел страною при Аму-Дарье, где будто бы находится золотой песок ². Старинные путешественники, бывшие в Яркенде, например, [239] Марко Боло или Гоэс, не упоминают о песочном золоте ни в Яркенде, ни в Аму-дарьи; только в настоящем столетии подтвердились эти слухи относительно Яркенда. По сведениям, собранным экспедицией Форсайта, золото низшего достоинства, действительно, добывается в Яркенд-дарье ³ и в значительном количестве ввозится в Ле ⁴. Экспедиция Форсайта привезла также сведения о золоте в бассейне Аму-дарьи; о минеральных богатствах в бассейне Кокчи ⁵ рассказывает и пандит Манфуль в своем известном отчете ⁶. В Россию сведения об этом доставлены были еще в начале прошлого столетия. Еще в 1722 Беневени писал ⁷, что “Аму-дарья начало свое имеет не из золотых руд, но в нее впадает река Гиокча (то есть, Кокча), из которой входит золотой песок в Аму-дарью. Последняя река вытекает из гор богатых рудами, близ Бадагшана. При ее верховьях тамошние жители находят в горах крупные зерна золота, особенно в летнее время. Когда остригут овец, их шерсть кладут в воду, зарывают в грязь и песок, потом вынимают на берег, просушивают и выбирают из нее чистое золото”. Еще более подробные сведения о добывании золота в тамошних местах были доставлены в Москву некием Минером, по поручению Беневени, побывавшим в Балке и в Бадакшане. “Золото и серебро”, рассказывал он, - “в Бадаксане берут из реки Дарьи в летнее время, а именно: в июне, в июле, в августе и в сентябре, когда бывают жары и воды в той реке мало. Оное золото натуральное, а не руда, и берут из песку, который берут из реки Дарьи и моют в котлах, а потом высуша в кожах, бьют прутками и такое оное золото меж песком означивается и вывевается от ветру песок, а остается самое чистое золото, и хотя и бывает некоторая малая часть песку, то оная в сплавке выгорает, и берут то золото под самым Бадаксаном”. То же самое рассказывал и князь Гагарин, уже будучи под следствием: “То золото перенимают в реке под Эркетом попонами и коврами и сукнами, а в реке той - муть и [240] прибыль воде, то в то время и перенимают; а как збудет та прибылая вода, то де берут с берегов, и вымывают из песку то золото ⁸.

Вести о песочном золоте, присланные князем Гагариным, побудили правительство отправить несколько разведанных экспедиций. Сам кн. Гагарин предлагал “поселиться городами к тому месту...” “От Ямышева озера”, писал он, - “и до Эркети (Яркенд) кочуют калмыки, и будут противиться, как им возможно, чтоб не допустить в тех местах строить городов дабы оного их промыслу не терять; а по ведомости в тех местах кочуют калмыки с контайшею тридцать тысяч человек...” Первый город, по его мнению надлежало выстроить у Ямышева озера. Но кроме того, князь Гагарин предлагал: “Для той кодмыцкой противности надлежит быть регулярным двум или трем полкам, и те полки набрать в Сибири, а к тем полкам несколько офицеров да к тому ж уфинские башкирцы потребны, для того, что от Тобольска живут в близости, и людство их не малое и люди конные” ⁹.

Проект Гагарина, судя по последующим распоряжениям и начинаниям правительства, вероятно, показался практически выполнимым, может быть, потому, что, как о странах между Ямышевым и Яркендом, так и о самом Яркенде, сведений было очень мало. В XVIII веке даже о положении Яркенда относительно Кашгара не имелось верных представлений. В этом столетии, и то уже к концу, в Яркенде побывал Ефремов, да и тот о самом городе проронил только два-три слова: “От Кашкары 5 дней езды до Ярканду, и дорога песчаная, а вода проточная; у рынка же стоит круглый каменный столп вышиною в 40, а тощиною в 2 с половиною сажени. Вот что говорит Ефремов (Странствование, изд. 1794, стр. 62). Были обнародованы расспросные сведения об этих местах, но едва ли знали их в Петербурге. Бернье в своем путешествии сообщает сведения о Кашгаре и рассказывает, что Яркенд находится к северу от Кашгара в десяти днях пути ¹⁰. То же повторил Бентинк ¹¹. Город Яркенд, говорит он, - в настоящее время столица Малой Бухарии, или, что то же, Кашгарской страны. Он лежит под 42° 40' с. ш. на север от Кашгара, [241] на берегу небольшой речки, воды которой не почитаются здоровыми. Это большой город и довольно хорошо выстроен на восточный образец, хотя большинство его домов построено из сырцового кирпича. В этом городе есть замок, куда время от времени контайша приезжает пожить на несколько месяцев, когда дела призывают его в эту страну. А потому некоторые почитают этот город резиденцией калмыцкого великого хана. Яркенд - складочное место для теперешней торговли между Индией и Северною Азией, а также для торговли между Тангутом и Сибирью, или между Великою Бухарой и Китаем, а потому, естественно, город богат и очень населен. Сношения между этими странами происходят при посредстве бухарцев, и в их руках остается большая прибыль. Страны кругом Яркенда очень плодородны, доставляют в обилии всякие плоды и овощи. Господствующая религия-мусульманство, но при господстве калмыков все другие религии пользуются полною терпимостью. Если бы покойный Русский император пожил еще некоторое время, неустанно стали бы стараться установить сношения по реке Иртышу между Яркендом и его государством, и это принесло бы большие выгоды русским подданным. Сведения Бентинка, как ни кратки они, для того времени представляли любопытную новинку и, можно думать, что они были извлечены из русских источников, едва ли, впрочем, писанных. Его описание Яркенда гораздо подробнее сообщения анонимного автора Описания Малой Бухарии, о котором будет сказано далее. Из отчета последнего мы узнаем только, что в Малой Бухарии есть два значительные города: столица - Яркенд, и Кашгар. Первый - велик и многолюден. Знали о Яркенде, таким образом, в XVIII в. очень мало; Бентинк, вслед за Бернье, определяет совершенно неверно его положение, да сверх того еще почитает возможным добраться до Яркенда по Иртышу. В Петербурге, в то время, когда туда князь Гагарин докладывал о песочном золоте Эркета, едва ли это малое было известно, и сам князь Гагарин полагал, что песочное золото добывается под Эркетом в р. Аму-Дарье ¹².

Уже гораздо позже, люди, познакомившиеся несколько с географией тех мест, пришли к убеждению о трудности затеи и о том, что он (кн. Гагарин) “произведение в действо оного намерения себе представлял легче, нежели оно в самом деле было. Но, [242] может быть, до получения тех известий, которые мы ныне о сих местах имеем, еще бы целые веки прошли, ежели бы учиненные туда по его предложению отправления к получению достовернейших известий случая не подали” ¹³. И это последнее замечание совершенно верно: достаточно припомнить, хотя бы, например, поездку Трушникова к Хухунору. Она была свершена по инициативе князя Гагарина; не много сведений имеется об этом путешествии, но самый факт посещения Хухунора в XVIII в. русским - очень крупное явление в истории развития географических сведений. О поезде Трушникова известно только то, что сообщил об этом Миллер ¹⁴. Князь Гагарин посылал Трушникова в 1713 году чрез Бухарию в Китай “для наведывания о песочном золоте и каким образом его добывают, и чтобы для доказательства привез с собой с оного опыты. Трушников поднес губернатору 200 лан песочного золота (а известно, что китайский лан около 9 золотников российского весу в себе содержит) и рапортом объявил, что он того золота в тех местах, где его промышляют, купил у китайцев состоящих, за 7 рублей лан. Первое место было в близости озера Коконора, где живут калмыки, по их языку Хошот называемые. Там-де находят песочное золото в малых реках и ручьях, которые из гор вытекают. Близ большой дороги застал он в сем промыслу 150 человек, которые сказывали, что каждый из них собирает оного золота в лето по 20, по 30 и по 100 лан. Далее от сего места к югу оные же калмыки и народ, называемый тангуты, копают золото на горе и на берегах реки Алтан-Голь, то есть, золотая река называемой, также и по другим малым речкам. От озера Коконора в 20 дней расстояния, проехав китайскую стену, Мунгальцами Калган называемую, видел он при китайских городах Дабе и Селиме, из которых первый на 3, а другой на 20 верст от стены отстоит, что китайцы в двух местах песочное золото в реках собирают, которого он и у них купил; те же люди и чистое золото из земли выкапывают. А каждой, который сию работу отправляет, должен заплатать хану один золотник вовсе лето”.

Одновременно с получением в Петербурге проекта, представленного Сибирским губернатором, находился хивинский посланец; [243] спросили его о песочном золоте, он подтвердил сообщение Гагарина; да кроме того прибавил, что такое же золото находится в р. Аму, в великой Бухарии. Доходили об этом сведения и раньше до Петербурга. И вот правительству открылись две дороги к золоту: 1) Гагаринский путь по р. Иртышу в Малую Бухарию, то есть, в Эркент, и 2) на Хиву, к Аму-Дарье. Попытки сделаны были в том и другом направлении. О попытках подобраться к золотым россыпям по второй дороге мы не будем говорить, так как они не имеют непосредственного отношения к содержанию разбираемой книги, но считаем нужным сказать несколько слов о том, что предшествовало экспедиции Унковского в Зюнгарию.

В мае 22-го 1714 года, в виду шведского флота, царь Петр отдал приказ: “построить городок у Ямыша озера, а буде можно и выше; а построя крепость, искать далее по той реке в верх, пока лодки пройти могут, и от того итти далее до города Эркети, и оным искать овладеть” ¹⁵. Предполагалось послать две тысячи человек, а по нужде полторы. Инженеров и артиллеристов предполагалось набрать из шведов (а с ними мы в то время воевали); из них хотели набрать и таких, “кои хотя мало умеют около минералов, также и офицеров несколько, однако чтоб их было не более трети”. Начальником экспедиции назначен был гвардии капитан Иван Дмитрия сын Бухольц. Бухольц построил Ямышевскую крепость; но далее он не пошел. Экспедиция кончилась очень плачевно: нападение калмыков, продолжительная осада и наконец появившиеся болезни ¹⁶ принудили Бухольца отступиться от нача того дела: крепость была срыта до основания. Дома и казармы сломаны, и гарнизон в количестве 700 человек, из которых было много больных, отправился по Иртышу в Тобольск. До получения сведения о трагическом исходе экспедиции Бухольца, князь Гагарин отправил в феврале 1716 г., к контаише Василия Чередова и Тимофея Етигора. Им было поручено объяснить и представить контаише в благовидном свете построение крепости, а также попытаться склонить калмыцкого владетеля к вступлению в подданство. Гонцы проехали мимо Ямышевской крепости во время ее осады. Контайшу они нашли озлобленным против русских, он и слушать не захотел их предложения и целых пять лет [244] держал их в плену. Не удалось Бухольцу удержаться в Ямышеве, за то более удачно было его второе предприятие: в том же году он заложил Омск.

Гагарин между тем не оставлял своих помыслов о Ямышеве и т. д. Летом того же 1716 года, уже по возвращении Бухольца, он посылал туда подполковника Сибирского драгунского полка Федора Матигорова с немногими людьми и в то же время вступил опять в сношение с калмыцким владетелем. К Контайше был отправлен с письмом Алексей Маремьянинов; требовали назад и забранных калмыками пленников, и захваченную казну. О новом своем предприятии он известил государя. Петр получил губернаторскую отписку на пути в Амстердам; тогда же была отправлена государева грамота к контайше ¹⁷. В государевой грамоте Контайше заявлялось, что по воле великого государя русские идут “сыскивать серебряные и медные и золотые руды, где потребно будет построить городы”. От Кантайши требовалось, чтобы делу этому он не мешал, а напротив “потребное вспоможение чинил”. В грамоте говорилось и о другом: контайше обещалась такая же государева милость, какая была оказана хану Аюке; упоминалось о том, что губернатору повелено “от посторонних неприятелей” его “оборонять и охранять”. С этою грамотою и с письмом от Гагарина 7-го марта 1717 г. отправился тобольский дворянин Григорий Вельянов. К Ямышеву, где тем временем Матигоров выстроил новой острог, отправлена была новая экспедиция под начальством Прокофья Ступина. Ступин заложил основание новой крепости. Вельянов вернулся в Тобольск, из контайшиной Урги в мае 1718 г., и подал тогда же в тамошнею канцелярию доезд. Выдержки из этого документа были обнародованы в Сочинениях и переводах, стр. 113 и сл. Июня 27-го числа 1717 года был Вельянов на аудиенции у контайши, который тогда стоял при реке Харкир под горою Музарт. Вельянов вручил ему царскую грамоту, контайша принял ее с обыкновенными знаками почтения, а ничего не говорил, но скоро потом приказал Вельянову отступить. “Губернаторское к контайше письмо принял дорука или судья, в контайшиной Урге к разбиранию ссор определенный”. Вельянов содержался до конца февраля месяца следующего года под крепким караулом и только нужное пропитание получал. [245]

Последнего числа февраля имел он опять аудиенцию, и 1-го марта был он у контайши на отпуске. Контайша приносил жалобы на управителей пограничных городов Томска, Кузнецка и Красноярска, что они от подданных его дани требуют а особливо жаловался он о крепостном строении, “о чем он еще и тогда не верил, что Его Царское Величество о том знает. Я де, говорил он к Его Царскому Величеству о том писал, и ожидаю ответа”. Он также грозил отмщением, “ежели новопостроенные крепости опять разорены не будут до основания”. Свидание происходило в обыкновенном зимнем кочевье контайши при реке Коргосе, под горою Талки ¹⁸.

На жалобы контайши в Тобольске не обратили большого внимания. Там знали, что положение дел было затруднительно для контайши: с одной стороны, ему грозили китайцы, с другой - его тревожили киргизы кайсаки. С последними князь Гагарин находился в деятельных сношениях.

Об эркетском золоте не позабыли в Петербурге и после того, как Гагарин был отдан под суд. В именном указе Лихареву, посланному в Сибирь для следствия о законопреступных действиях князя Гагарина, ему между прочим приказано было “трудиться всеми силами освидетельствовать, по сказкам помянутого Гагарина и подполковника Бухольца о золоте эркетском, а также “проведывать о пути от Сайзана озера к Иркети” ¹⁹. Лихарев отправился из Тобольска к озеру Зайсан 8-го мая 1720 г. И эта экспедиция не обошлась без столкновения с калмыками. С Лихаревым было всего 440 человек, да 13 малых полевых пушек и 6 мортир, а у нападавших калмыков двадцать тысяч всадников. Стычки были неоднократные, но артиллерия в конце концов решила дело в пользу Лихарева. Калмыки потребовали толмача и пожелали мириться. Мир был заключен. Лихарев, переславшись подарками с Галдан-Череном, отправился с своею экспедицией в обратный путь. Одновременно контайша отпустил на родину Чередова и вместе с ним отрядил двух посланцев: одного Борокургана ко двору, в Петербург, другого Лазона к Тобольскому губернатору ²⁰. Это посольство и было ближайшим поводом к снаряжению экспедиции Унковского. [246]

Цеван Рабтан, который у нас был известен под своим (в искаженном виде) титулом контайши, стал властвовать над калмыками после своего дяди Бошокту хана. Подобно своему предшественнику, Цеван Рабтан был воинствен и, как кажется, имел грандиозные завоевательные планы; они-то и привели его к борьбе с китайцами и заставили в момент сильной неудачи искать покровительства у Русского императора. Анонимный автор описания Малой Бухарии, может быть, даже бывший с Цеван Рабтаном в личных сношениях, описывает его так ²¹: Этот владетель очень талантлив; у него большие дарования. Он кроток, храбр и благочестив... О нем рассказывают, по словам нашего автора, много анекдотов. Сам автор приводит два: Раз на охоте один неловкий слуга выстрелил из лука и выкалол глаз хунтайзже. Свита бросилась на виновного и хотела тут же покончить с жизнью несчастного, хунтайзжа остановил мстителей, сказав следующие замечательные слова (если только они справедливы!): “Пусть он идет с миром! О преступлении следует судить на основании злонамеренности виновного. Ненамеренно он меня поранил, и его смерть не вернет мне глаза, случайно утраченного”. Слуга не только был оставлен в живых, но и ему дарована была свобода, в вознаграждение за ту опасность, которой он подвергался. Другой анекдот таков: Один богатый человек три раза имел несчастие впадать в крайнею бедность; три раза хунтайчжа помогал ему выходить из нужды. Судьба его преследовала, он обеднел в четвертый раз, и вновь обратился за помощью к хунтайчже. На этот раз хунтайчжа сказал ему: “Сын мой, ты помнишь, я помогал тебе три раза. Я помог бы тебе и теперь, но [247] судя по упорству злой судьбы небо осудило тебя на бедность. Не осмелюсь я помогать человеку, которого Бог, очевидно, покинул”. Вот этот-то герой и, по словам пленного шведа, великий мудрец, когда увидел, что китайцы его одолевают, и что не совладать ему с ними без артиллерии и обученной пехоты, - вспомнил о милостивом указе императора и отрядил к Его Царскому Величеству своего посланца Борокургана. Главная цель посольства было, конечно, заручиться сильною помощью. Перед тем Цеван Рабтан пробывал сам, своими средствами завести у себя артиллерию. Помощником ему в этом деле явился некто Ренат, о котором Унковский сообщает, что он вылил контайше 6 пушечек медных, да три матирца ²²; от него мы имеем карту Зюнгарии, прекрасно изданную Русским Географическим Обществом ²³ Штык-юнкер Иоган Ренат попал к калмыкам в плен во время осады Ямышевской крепости. Гагарин, ничего не зная о злой участи постигшей экспедицию, отправил в новопостроенную крепость целый караван с съясными припасами и деньгами в количестве двадцати тысяч. В караване были до семи сот человек; много купцов и промыслового народа а также и несколько шведов, всех их калмыки забрали в плен. Ренату, как кажется, повезло в плену; он научил калмыков железную руду плавить, выливал им пушки и бомбы, сделался главнокомандующим калмыцкого войска в войне их с китайцами, напоследок, разбогатев, с накопленным золотом, серебром и драгоценными каменьями в 1733 году вернулся через Сибирь и Россию, в отечество ²⁴.

Еще в Сибири на вопрос местных властей о том, зачем контайша посылает до царского величества посланца, Борокурган показал, “чтоб де великий государь контайшу милостиво призрил так как презирает и Аюку хана... и чтоб меня (то есть, контайшу), обороните от Китайского государя”. Та же главная цель посольства заявляется в контайшином листе, который Борокурган вручил лично императору, и в его словесном приказе, переданному коллегии иностранных дел президенту графу Гаврилу Ивановичу Головкину” ²⁵. В Петербурге поверили искренности этого намерения, и в феврале 1722 г. к контайше поехал капитан Унковский [248] приводить его под руку царя. Посольство это в политическому отношении окончилось полным неуспехом. Около года пробыл в Урге у контайша и уехал оттуда ни с чем, не только не приведя в русское государство калмыков, но даже и не заключив какого-либо договора с контайшею. Цеван Рабтан, по смерти Кан-си, почувствовал себя как бы самостоятельным и, само собою разумеется, как истый Азиат, перестал ценить дружбу далекого Русского царя.

Но, если неуспешна была политическая миссия Унковского, то неудача это нисколько не зависела от неумелости начальника миссии и для позднейших поколений отчасти смягчается любопытным дневником, привезенным Унковским из дальнего путешествия. Значения историко-географических сведений, собранных Унковским было понято, как мы сказали, еще в прошлом столетии; его журналом пользовались и Миллер, и Дегинь; последний получил рукопись Унковского от Делиля ²⁶. Заметки и наблюдения, а также расспросные географические показания Унковского, несомненно, в свое время имели великий по своей новизне интерес и до сих пор не утратили своего значения в истории развития географических сведений. Для уяснения этого значения, к сожалению, издателем ничего почти не сделано; он не обратил внимание даже на карту Рената и в своем предисловии, как нам кажется, поверхностно и неверно изложил ход событий, имеющих непосредственную и ближайшую связь с посольством Унковского. За всем тем, нельзя не признать, что Н. И. Веселовский полезно потрудился для науки, издав любопытный историко-географический памятник. Желательно, чтобы Русское Географическое Общество не остановилось на издании одного этого старинного памятника русской географической науки и извлекло бы наконец на Божий свет и другие любопытные документы наших старинных сношений с Азией, не приведенные до сих пор в должную известность и хранящиеся под спудом в разных архивах.

И. Минаев.

Комментарии

1. Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие, 1760 г., стр. 7.

2. А. Н. Попов, Сношения России с Хивою и Бухарою Зап. Имп. Р. Г. Общ., книжка IX, стр. 237.

3. Report of а Mission to Yarkund in 1873 стр. 476.

4. Aitchison, Handbook of trade products of Leh, стр. 248.

5. Report etc., 277 и след.

6. Сведения о странах по верховьям Аму-дарьи, стр. 40. Об этом говорил императору Петру посланец Хивинского хана. См. Сочинения и переводы, 1760, стр. 9.

7. Попов, стр. 300, 388.

8. Сочинения и проч., стр. 12.

9. Сочинения и проч., 1760, стр. 8.

10. Voyages de F. Bernier. MDCCIX.

11. Histoire Genealogique des Tartars, 408, прим.

12. Сочинения и пр., стр. 11.

13. Миллер в Сочинениях и проч., стр. 19.

14. Там же, стр. 53.

15. Сочинения и проч., стр. 30.

16. Сочинения и проч., стр. 40-51

17. Она приведена в Сочинениях и проч., стр. 104 и сл.

18. Сочинения и проч., стр. 115-116.

19. Сочинения и проч., стр. 123-124.

20. Веселовский, стр. IV.

21. Оригинального издания этого сочинения мы не имели под рукой и пользовались только извлечениями: 1) в IV томе Th. Astley’s А New General Collection of Voyages and Travels. На стр. 384 в прим. говорится: The following Account is taken from the Present State of Little Bukharia, published in 12 mo at Cologne, 1723, making the fourth and last Chapter of that Treatise. It bears the Title of The late Bevolution, which happened in Little Bukcharia; and by the proper Names, the Relation appears to have come from Russia. A Translation of it is inserted in the second Volume of the general History of the Turks, Moguls, and Tartars, composed out of the said Bentink’s Notes to the Genealogical History of the Tartars, published by him in French, 1726; 2) в предисловии к Nouvel Atlas de la Chine par D’Anville извлечения из этого сочинения еще подробнее. Об этой брошюре и других ее перепечатках см. у Григорьева Восточный или Китайский Туркестан, стр. 372 прим. Автором Григорьев почитает какого-нибудь шведского офицера, почерпавшего свои сведения в Сибири.

22. Веселовский, стр. 232.

23. Carte de la Dzoungarie dressee par le Suedois Renat, St.-Petersbourg. 1881.

24. Сочинения и проч. стр. 49.

25. Веселовский, стр. VI, X, XII, XV, XVII.

26. Histoire G. des Huns. T. IV, стр. 102 и сл., 375.

Текст воспроизведен по изданию: Поиски золота. Посольство к зюнгарскому хун-тайчжи Цеван-Рабтану капитана от артиллерии Ивана Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы. - Документы, изданные с предисловием и примечаниями д. чл. Н. Ив. Веселовского // Журнал министерства народного просвещения, № 5. 1888

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info