И слыша о том, дзаргучей сказал, что он с тем их предложением итить к ближним людем не смеет, а будет к ним о тех делех посольского приказу асканьяма, которому те дела приказаны, а возвестит он только о приезде их.
И того же числа приезжал к Никифору и к Ивану асканьяма да с ним дзаргучей Эркету и им говорили, чтоб они, асканьяма и дзаргучей, богдыханову высочеству доложили, /л. 83об./ чтоб им царского величества з грамотою велел быть у себя на дворе на приезде и, посольства выслушав, и царского величества грамоту принял сам.
И асканяма говорил. — Говорят они, чтоб им царского величества з грамотою быть и посольство править пред самим ханом. А у них де такого обычая, чтоб з грамотою быть пред ханом, нет. А которые приезжают к ним послы и посланники, и у них грамоты берут /л. 84/ в приказе и, переведчи, хана докладывают. И буде в грамоте написано доброе, тогда берут и пред хана, и чтоб они, Никифор и Иван, ту царского величества грамоту отдали в приказе по их обычаю безо всякого упорства сего числа.
И Никифор и Иван говорили, чтоб богдыханово высочество, желая быть с царским величеством в дружбе и любви, царского величества грамоту принял сам. А что он, асканьяма, им объявляет, чтоб царского величе/л. 84об./ства грамоту отдать в приказе, и того учинить им немочно, а чтоб ханово высочество учинил против того же, как обычай у всех государей христианских и мусульманских.
И асканяма говорил, что они, Никифор и Иван, такого себе от государя их в приеме грамоты желания не получат для того, что у них тот обычай [49] истари и для их приезду того обычая не пременят, а чинили б они по их обычаю, и оттого меж обоими государи дружба и любовь /л. 85/ множитись будет. А буде они чинить будут их обычаю противность, и оттого никакого добра не будет.
И говоря о том, асканяма же сказал, что он о том ханова высочества докладывать не смеет, потому что то дело немалое, а донесет он о том колаю и иным ближним людем. А после того говорил, чтоб они то /л. 85об./ все предложение объявили дзаргучею, и указал на дзаргучея, что де те дела приказаны ему, дзаргучею.
И Никифор и Иван и дзаргучею о том говорили ж. И дзаргучей сказал то же, что и асканяма, что на нем те дела не належат, и з двора поехали. А как з двора поехали, ворота велели запереть и з двора и на двор никово пускать не велели и корму того дни не принесли. /л. 86/
И ноября в 1 день приезжали к Никифору и к Ивану ханов ближней человек колай да с ним 2 человека алихамбов, 3 аскамбы, один из них езуит Фердинанд 15, которой был при Николае Спафарии, 4 человека дзаргучеев, и, повитався, сели по местам. Колай сел в средине, алихамбы по обе стороны, а аскамбы с левую сторону, а Никифору и Ивану велели сесть с правую сторону. А как сели, спрашивал их о здоровье. А после того колай езуиту велел спросить по-латине: они, Никифор и Иван, говорить /л. 86об./ с ним умеют ли?
И Никифор и Иван езуиту сказали, что они по-латине говорить не умеют.
И колай говорит. — Вчерашняго де числа приказывали они с асканья мою, чтоб им ханово высочество царского величества з грамотою велел быть у себя на приезде и царского величества грамоту ханово высочество принял у них сам, также б и посоль/л. 87/ство выслушал. И по тому де их предложению ханову высочеству чрез ближних людей известно. И государь де их, его богдыханово высочество, прислал к ним своих богдыханова высочества ближних людей, ево, калая, с товарыщи для того, чтоб они тое их царского величества грамоту отдали ханова высочества ближним людем в приказе, а ближние люди, приняв и из нее выразумев, донесут до ханова высочества. А как де ханову высочеству о том будет известно, что в той царского величества грамоте писано к дружбе /л. 87об./ и любви, и хан де велит быть им пред собою. А чтоб им быть и посольство править пред самим ханом, и такого обычая у них никогда не бывало, также и ныне учинено не будет, а всегда послов и посланников и гонцов емлют пред хана после, и чтоб и они учинили против того же. А что они говорят, чтоб тое грамоту принял хан сам, а в той грамоте будет писано хана их что к безчестью, и им за то будет учинено великое наказанье и из царства отпуску не будет для того, что /л. 88/ ныне меж царским величеством и богдыхановым высочеством чинитца война. И естли б у них хотя такого старого обычая и не было, однако ж бы их царского величества з грамотою пред хана за нынешнею войною взять невозможно.
И Никифор и Иван говорили. — Великие государи, их царское величество, послали их к богдыханову высочеству с своею царского величества любительною грамотою и наказано им тое царского величества грамоту подать /л. 88об./ и речь говорить самому богдыханову высочеству, а мимо самого богдыханова высочества ближним ево людем царского величества грамоты отдать немочно, и чтоб они о том до ханова высочества донесли. А что они, ближние люди, говорят, что за нынешнею войною быть и посольства пред ханом править [50] немочно, и того ни в котором государстве не бывало для того: хотя меж которыми государи бывает и война, однако ж их з грамотами емлют пред себя, а не ближним людем отдают, и чтоб его богдыханово высочество /л. 89/ царского величества грамоту принял сам.
И колай с товарыщи, поговоря о том, з двора поехали.
И того ж числа приезжали тот же колай и алихамбы и асканьямы и говорили о отдании грамоты против прежняго, и им говорили по наказу и отказали впрямь, что царского величества грамоты в приказ не повезут и ближним людем не отдадут, а ве/л. 89об./лел бы им ханово высочество царского величества з грамотою быть пред собою.
И колай говорил. — Буде они царского величества грамоты в приказе не отдадут, и они поедут назад без дела. И видя их Никифорово и Иваново упорство, з двора отъехали ж.
Ноября в 2 день приезжал к Никифору и к Ивану тот же вышеписанной /л. 90/ колай с товарыщи и говорил, чтоб они царского величества грамоту в приказе отдали, а естли не отдадут, и они отпущены будут без дела з безчестием. А что они говорят, чтоб им з грамотою быть пред ханом, и то никогда учинено не будет для того, что у них таков обычай истари, что з грамотою пред хана не берут, и пременити того обычая и сам хан не может, а как из грамоты выразумеют, тогда и хан пред себя взять их укажет. И как де и богдыханова высочества /л. 90об./ послы или посланники у царского величества будут, и те их послы чинить будут по воли царского величества, как им прикажут, а отговариватца ничем не будут. А они б чинили против того ж: грамоту царского величества отдали богдыханова высочества ближним людем в приказе, а посольства де они пред ближними людьми править не принуждают.
И Никифор и Иван говорили, что им за указом царского величества /л. 91/ грамоты хановым ближним людем отдать и посольства править невозможно. А естли богдыханово высочество пред собою быть и посольством править не изволит, и тем к царскому величеству хан их оказуется не любовью, и чтоб они о том до хана донесли, чтоб им царского величества з грамотою быть и посольство править велел пред собою. Да и обычая ни у которых государей как у христианских, так и у мусульманских, такого нет, чтоб грамоту отдавали ближним людем. /л. 91об./
И колай говорил. — Домогаютца де того, чего никогда хан их не учинит. Да и Николай де Спафарий о отдании царского величества грамоты, чтоб ему отдать и речь говорить пред самим ханом, домогался многое время, однако ж не получил и был взаперти, и грамоту царского величества отдал в приказе. А ныне как упорство их до ханова высочества донесено, и ханово де высочество указал им сказать: когда приказу их чрез Николая Спафария о отдании грамоты царскому величеству неизвестно, и указу от царского /л. 92/ величества, чтоб ее отдать в приказе, не имеют, и они б, Никифор и Иван, поехали назад, и от государей своих от отдании грамоты в приказе восприяв указ, приехали к ним опять, а они ожидать их будут, и чтоб они утре в путь свой готовились и больши того сроку им не будет. А говорил то колай с великим сердцем. А естли они утре высланы будут из царства и станут грамоту отдавать, хотя и в приказе, и тогда де они в царство взяты не будут, также и грамоту богдыханово высочество приняти не укажет. /л. 92об./ А как де от царского величества будут присланы хотя и великие послы, и то по тому ж никогда пременено не будет. [51]
И видя Никифор и Иван, что чинят жестокие ответы и хотят выслать назад безо всякого дела, объявили колаю, что для их государских нужных и надобных дел государя их его богдыханова высочества волю и повеление исполнят, грамоту царского величества им, ближним людем, отдадут, а поздравления /л. 93/ от царского величества перед ближними людьми править не будут, и чтоб они царского величества грамоту у них приняли. А что они говорят, будто царского величества грамоту Николай Спафарий отдал в приказе, и Николай царского величества грамоты в приказе не отдавывал, а приняли у нево хановы ближние люди на ханском дворе.
И колай говорил, что они царского величества грумоту у них без указу богдыханова высочества принята /л. 93об./ на дворе не смеют, а донесут о том до ханова высочества, и что о том ханово высочество укажет, и им сказано будет чрез него ж, колая, с товарыщи утре.
Ноября в 3 день на первом часу дня приезжал на двор тот же колай и алихамбы и асканьямы и говорили. — Вчерашняго де дня царского величества грамоту отдавали они им, ханова высочества ближним людем, и о том богдыханову высочеству известно. И слыша де /л. 94/ богдыханово высочество объявление их, что присланы они от царского величества для надобных дел, которые належат ко всякому добру, и они то чают, что к миру, а война б прекратилась, указал царского величества грамоту принять сего числа ему, колаю, на своем ханском дворе в том же месте, где принята царского величества грамота у Николая Спафария, и место учинено будет такое ж, и чтоб они царского величества з грамотою на двор ехали, не мешкая, а на чем им ехать, и к ним лошади присланы /л. 94об./ будут с приставы их.
И поноровя с час, привели под Никифора и Ивана и под служивых людей кони без седел и без узд и отпустили на двор простых. И Никифор и Иван и служилые люди, урядяся по посольскому обычаю, з двора поехали, и великих государей, их царского величества грамоту вез пред Никифором и Иваном подьячей Алексей Ларионов, а служилые /л. 95/ люди ехали перед грамотою, а Никифоровы и Ивановы люди ехали позади.
А как з двора служилые люди поехали, и до ханова двора по обе стороны шло по 6 человек служилых людей, а подле Никифора и Ивана ехали по левую сторону дзаргучей Суботай да 2 человека посольского приказу подьячих. А как приехали к ханскому двору к трем воротам, и у тех ворот против столба с коней ссели и шли пеши до того места, где было устроено. А как пришли к тому месту, и у места стоял тот же вышеописанной колай, 2 алихамбы, 3 асканьямы, которые приезжали на двор, да чиновных людей человек с 70 и больши.
А пришед к тому месту, как грамоту учали класть, и колай говорил, чтоб они царского величества грамоту положили, припав на колени, и положа б, поклонилися по их обычаю трижды.
И Никифор и Иван говорили. — Царского /л. 95об./ величества грамоту на место положат, а чтоб, припав на колени и поклонитца, и того никогда не учинят да и принуждать им, ближним людем, их к тому было непристойно, потому что та грамота прислана от царского величества к богдыханову высочеству. А когда был и Николай Спафарий и царского величества грамоту положил на устроенное место стоя, и поклона и посольства перед ближними людьми не правил, а положа, повратился на подворье. /л. 96/ [52]
И Колай говорил. — Буде они того по их обычаю не учинят, то грамоты не примут, потому что у них таков обычай истари.
И Никифор и Иван говорили. — Буде они царского величества грамоты у них не примут, и в том воля богдыханова высочества. Только им учинить по тому их предложению невозможно для того, что то чинитца царского величества к безчестию. И грамоту положили на то устро/л. 97/енное место стоя и поклона не правя, и речи не говорили, и от того места отошли. И колай, взяв грамоту, пошел к хану, а им велел дожидатца. А то место покрыто было жолтою камкою аж до самые земли.
И погодя часа с 2 пришел асканяма и говорил. — Ханово де высочество указал царского величества грамоту перевесть пред собою, а покамест переведут и из нее выразумеют, ханово высочество /л. 97об./ жалует их столом, и чтоб они ели, а после стола ожидали б колая. И вынесли столы и ставили перед Никифора и Ивана 2 стола, подьячему и двум толмачом стол, служилым людем, 4-м и 6 человеком, стол, Никифоровым и Ивановым людем, 6 человеком, стол. При столе были ханов ближней человек да 2 асканямы да 2 дзаргучея. А как столы поставили и не выходя из-за стола, велели поклонитца на коленках однижды. /л. 98/ А на столе было: гусь, осос, часть великая баранины, также были овощи розные и сахары ряженые. И всего было на столе по 54 блюда, а блюды были серебряные. А как из-за столов встали, и то все велели своим служилым людем к Никифору и к Ивану отнести на подворье.
А после того, пришед колай с товарыщи, говорил. — О чем де великие государи, их царское величество, к богдыханову высочеству в грамоте /л. 98об./ своей с ними писали, и ханову высочеству известно, и указал у них спросить: опричь грамоты от великих государей, от их царского величества, словесной приказ есть ли?
И Никифор и Иван колаю с товарыщи говорили. — Опричь грамоты словесного приказу с ними нет, а писано о всем от великих государей к богдыханову высочеству в их царского величества грамоте, и богдыханово б величество, выразумев /л. 99/ царского величества из грамоты, учинил по желанию их царского величества и отпустил их без задержания, и против царского величества грамоты к царскому величеству о тех делех, о чем к нему писано с ними в своей богдыханова высочества грамоте, писал.
И выслушав колай, что словесно ни о чем не наказано, пошел к хану, а им велел дожидатца в том же месте. /л. 99об./
И пришед, колай говорил. — Говорили де они, Никифор и Иван, ему, колаю, с товарыщи, что от царского величества, ни о каких делех с ними говорить не наказано и словесного приказу нет, а писано о всем царского величества в грамоте. И хотя де они и указу от царского величества не имеют, однако ж де богдыханово высочество велел им говорить: преж де сего с великими государи росийскими у китайских ханов войны не бывало, а ныне де от албазинских казаков учинилась у хана их с царским величеством война /л. 100/ для того, что те албазинские казаки по Амуру городы поставили, и ясачных их людей на промысле многих побивали, и ясак многой с их ясачных брали, а чинили то все без указу царского величества самовольством, также де и на те места поселились без указу ж, и о той де их обиде и о побиении ясачных их людей не по одно время к царскому величеству писали, и листы хан их в Нерчинской к Данилу Аршинскому 16 посылал, а на те их листы отповеди не [53] бывало. Да по ханову указу многижды о том и в Албазин к Але/л. 100об./ксею Толбозину 17 посылали, чтоб он из Албазинского вышел и то место оставил, а пошел бы в свою землю в Нерчинской, и промыслы соболиные и иные чинили в своих местех около Нерчинского, а по Амуру вниз не ходили б, и промыслов не чинили, и ясачных их людей не побивали, и ясаку б не брали. И он де, Алексей, те их приказы преслушал и от такова дурна сам не престал и казаком не заказал, и в свои места не пошел, а учали чинить паче прежняго. И как де о том хану ясачные их люди жалобу /л. 101/ на албазинских казаков донесли, что их побивают и ясак с них на себя берут, а иных де многих их ясачных принял к себе и держат их у себя, и к нему, Алексею, о тех своих людех и что албазинские казаки чинят великое разорение, и городы б не ставили, и людей их, которых приняли к себе, отдали, о том о всем писано ж. И он де, Алексей, хотел о том о всем к царскому величеству писать, и о том де он не писывал и удовольства им против того ничего не учинил. И слыша хан /л. 101об./ такое разорение, послал войско свое и их велел смирить. И как де войско их Албазин взяли, убить из них ни одного человека не велел, а велел ему, Алексею, и казаком итти в свой край, а которые похотели итить добровольно к хану 18, и тех де взяли с собою для того, что те люди говорили: естли им итить в свой край, и им от царского величества быть казненым смертью. И те де люди и ныне у хана все живы и жалованье — корм и питье дают. А естли царское величество хану их подданного их Гантимура 19 отдать /л. 102/ укажет, и хан де их взятых и которые пошли добровольно, отдать укажет же. А приказано было ему, Алексею, чтоб на то прежнее место не приходили и острогов не ставили. И после де того албазинского разорения и отпуску, тот же Алексей, забыв хана их приказ, пришел на то ж место и город по-прежнему поставил и вновь прибрал 400 человек оружейных и, пришед, учал чинить больши прежняго. И чают де они, что те албазинские казаки великим государем, их царскому величеству, были непослушны, да и взятые казаки говорят, /л. 102об./ что албазинские казаки чинят то все без указу царского величества собою. И слыша про то хан, что на прежнем месте город поставили, послал войска свои большие и город велел осадить. И ныне де тот город стоит со все 4 стороны в осаде.
Колай ж говорил. — К богдыханову высочеству писал ис-под Албазина полковой воевода, что Алексея Толбазина убили ис пушки. И как де ево, Алексея, и казаков по ханову указу из Олбазина напредь сего отпустили, /л. 103/ и им было наказано, чтоб они, Алексей и казаки, впредь по Амуру не ходили, и городов не ставили, и людей их не побивали. Да и к царскому де величеству ханово высочество писал о том подлинно с полоняниками 20. А ныне де в грамоте царского величества к хану их, которая прислана с ними, Никифором и Иваном, написано, что великие государи, их царское величество, желают с богдыхановым высочеством быть в дружбе и любви, и чтоб та война успокоилась и виноватых наказать. И для того дела и мирного постановления посылают /л. 103об./ своих царского величества великих и полномочных послов. И слыша о том мирном постановлении, хан их, также и они, хановы ближние люди, чтоб кровопролитие на обе стороны престало, радуютца для того, что у хана их ни с которым пограничным государем войны не бывало. И ныне войны с царским величеством потому ж не желают.
И для того ханово высочество прислал их, ближних людей, к ним, /л. 104/ Никифору и Ивану, и велел им сказать, что хан их с великими государи, с их [54] царским величеством, быти в дружбе и любви желает, и желея тех людей, которые сидят в Олбазине, чтоб з голоду не померли, чтоб они, Никифор и Иван, в Албазин к служилым людем от себя писали, чтоб те служилые люди из Олбазина вышли в свой край в Нерчинской да в Якуцкой, а то место оставили в пусте и жили и промыслы чинили в своих местех. /л. 104об./
И Никифор и Иван говорили. — Писать им в Албазин к служивым людем, чтоб им из Олбазина вытти в свой край и оставить то место пусто, как они, ближние люди, им объявляют, и о том им не токмо что писать, но и говорить, не имея от государей своих указу, невозможно. А что они объявляют, что государь их, его богдыханово высочество, с великими государи, с их царским величеством, желает быть в дружбе и любви, и для той дружбы и любви указал бы ханово высочество послать указы свои к полковым воеводам, чтоб от Албазина отступили и возвратились /л. 105/ в домы свои, а что им быть близ Албазина и меж войском царского величества так ж и богдыханова высочества, будет не без соры.
И колай говорил. — Буде они о том в Албазин писать от себя не станут, и те служилые люди из Олбазина в свой край не выдут, и богдыханово высочество войскам своим об Албазине отступить не укажет, а укажет над Албазиным промысл чинить паче прежняго. И естли Албазин взят будет, то ни один человек /л. 105об./ в живых отпущен не будет.
И Никифор и Иван говорили, что им, не имея от государей своих указу, в Албазин к служивым людем не токмо о выходе их из Олбазина писать, но и говорить о том невозможно. И естли им о том в Албазин писать, и за то им быть в наказании да и вымогать было того им, ближним людем, слыша от них, что им с ними от царского величества ни о каких делех говорить не наказано, не годилось. А буде /л. 106/ богдыханово высочество укажет войскам своим в домы свои отступить и никакова промыслу над Албазиным чинить не велит, то и они, Никифор и Иван, в Албазин писать станут, чтоб и они до приходу великих и полномочных послов никаких задоров не чинили.
И колай велел им ехать на подворье.
И ноября в 4 день приезжал на двор /л. 106об./ к Никифору и к Ивану тот же колай и алихамбы, и аскамбы и говорил. — Вчерашняго де числа о чем они с ними говорили, и о том богдыханову высочеству доносили. И богдыханово де высочество указал им сказать, что богдыханово высочество войскам своим над Албазиным промыслу чинить не указал, а чтоб де от Албазина отступить в домы свои, и им де отступить ныне никоторыми мерами невозможно для того, что бусы, которые заведены выше Албазина, замерзли, и тех бус, не учиня мирного постановления, оставить ни ко/л. 107/ими меры невозможно для того: естли царского величества войска прибудут к Албазину вновь и те бусы возьмут и учнут плавать на низ по Амуру — и будут разорять паче прежняго. А указал богдыханово высочество войскам своим отступить от Албазина версты с 2, а с албазинскими казаками задоров чинить не будут, и чтоб они, Никифор и Иван, о том к великому послу писали и от себя дву человек служилых людей, которым хан даст для зимняго проезду платья, и велит их проводить с тем письмом до Албазина с кормами /л. 107об./ и с подводы, послали б, чтоб они до приезду ево в Албазине жили и для рыбных ловель и зверовья ходили и от войска их ни в чем не опасались. А к полковому воеводе пошлет хан указы свои жестокие, чтоб никакова задору с албазинскими казаки не чинили, [55] также б и по приказу великих послов никакова задору, покамест совершенной мир учинитца, албазинские казаки потому ж не чинили ж, и на Амур в судах не выходили, и ясачных людей их не побивали, и ясаку с них не брали б, и естли де оттого престанут, и оттого учинитца совершенной мир. /л. 108/
И Никифор и Иван хановым ближним людем говорили. — Посылка им к великим послом чинить не для чего, а отпустил бы их богдыханово высочество к великим государем, к их царскому величеству, без задержания, и против грамоты царского величества в своей ханова высочества грамоте писал.
И то их, ближних людей, предложение царского величества великим послом учинят они сами, и на то их желание ведомость и в Албазин о заказе, чтоб никакова впредь задору не чинили, посылка чрез их Никифорово и Иваново доношение учинена /л. 108об./ будет. А естли им к великим послом, также и в Албазин служилых людей послать, и чтоб богдыханово высочество велел войскам своим уступить в домы свои, а естли войска их от Албазина хотя и отступят, а будут стоять близ Албазина, и то меж войсками их, также и царского величества служилыми людьми будет не без соры.
И ближние люди говорили. — Ханово де высочество указал им, Никифору /л. 109/ и Ивану, к великому послу писать и дву человек послать, также и в Албазин писать для того, что слышат они от них, что те служилые люди сидят в Албазине по указу царского величества, а не самовольством, и чтоб они, сидя в такой осаде, голодною смертию не померли, потому что войско их стоит кругом города многое. И естли они, Никифор и Иван, к великим послом о том писать учнут и с тем письмом казаков пошлют, то и ханово высочество указы свои к полковому воеводе послать укажет же. /л. 109об./ А естли они к послом никакой ведомости не учинят, а ханово высочество войскам своим от Албазина отступить не укажет, и то де от такого от войск их утеснения, сидя в Албазине, помрут голодною смертью. А их де хан указал отпустить потому ж вскоре безо всякого задержания, и против грамоты царского величества писать учнет, а посылку указал им в Албазин и к великим послом учинить для того, что де ханово высочество, желея тех служивых людех, чтоб они з голоду не померли, и не токмо де хан их желает смерти че/л. 110/ловеку и убить бы ево, но и птицы убить напрасно не велит.
И Никифор и Иван от ближних людей никоими мерами отговоритца, чтоб не посылать по предложению их служилых людей, не могли, послали 2-х человек селенгинских казаков Ивана Шарапова да Павла Бушкова, да и для того тое посылку чинили, чтоб Албазину от войск китайских до приходу окольничего Федора Алексеевича Головина 21 была хотя б малая свобода и видеть их войска сколько /л. 110об./ было под Албазиным. А в Албазин писали, чтоб жили в Албазине служилые люди с великим опасением, чтоб от тех войск, обнадежа мирным постановлением, над городом какова дурна не учинили.
Также естли будет присылка какая о чем в город от китайских воевод, чтоб они в город к себе не пускали, а виделися б за городом, потому что тому их предложению не во все верили, чтоб какими мерами за обнадеживанием мира какова у них вымыслу не было. /л. 111/
Никифор же и Иван калаю с товарыщи говорили. — Великих государей, их царского величества царственные большие печати и государственных великих посольских дел от оберегателя, от ближняго боярина и наместника новгородцкого от князя Василья Васильевича Голицына послан с ними [56] государя их, его богдыханова высочества к полковому воеводе к Пунгхену с товарищи дружелюбной лист. И о посылке того листа говорили они калганскому воеводе, чтоб он дал людей своих, а они, Никифор и Иван, с теми людьми /л. 111об./ и с своими посыльщики тот лист к нему пошлют. И калганской воевода говорил, что он без указу богдыханова высочества тот лист у них принять и к полковому воеводе послать не смеет, и чтоб они ханову высочеству донесли, чтоб тот ближняго боярина лист послать к полковому воеводе с нынешними их посыльщики, которых посылают к великим и полномочным послом.
И колай говорил, что они о том до ханова высочества донесут, /л. 112/ и какой будет от хана их указ, и о том им сказано будет чрез пристава их дзаргучея Суботая утре.
Ноября в 5 день приезжали дзаргучеи и говорили. — Вчерашняго де числа говорили они ближним людем о посылке царского величества ближняго боярина к полковому воеводе дружелюбного листа, и богдыханово де высочество того листа к полковому воеводе посылать не указал для того, что де чают они, что в том листе ближней /л. 112об./ боярин к полковому воеводе пишет о той же начинающей войне: отчего та война почалась, и отчего де война всчалась, и то им чрез ближних людей ведомо, и чтоб они тот лист повезли назад с собою.
Дзаргучеи ж говорили. — Служилые люди, которые от них нарежены в посылку к великим послом, готовы ль? А отпуск будет им вскоре, и ханово жалованье: зимнее платье, азямы и шапки и сапоги, с ними присланы, и чтоб они то платье приняли и в путь /л. 113/ готовились.
И им говорили, что для той посылки служилые люди готовы, и чтоб они то платье им отдали, и служилые люди, приняв платье, на милости ханской били челом.
Того же числа приезжали те же дзаргучеи и служилых людей взяли с собою, а сказали, что им велено их с их посланными к полковым воеводам проводить за город. /л. 113об./
И Никифор и Иван того числа к великому и полномочному послу к окольничему к Феодору Алексеевичю Головину отпустили вышеписанных служилых людей, и о чем ближние люди с ними, Никифором и Иваном, говорили, писали и им наказали, чтоб они, едучи в войске, о всем смотрили накрепко, также б проведывали всякими мерами от наунских жителей: китайской хан с царским величеством войну весть хочет ли, и им от тое службы каких тягостей нет ли, также б проведали сколько под Албазиным войска, и сколько их побито, и полковые воеводы миру ради ль? /л. 114/
И для той посылки дали им, Ивану и Павлу, на дорогу на проезд и для всяких нужд по 5 лан китайских, а лана китайская имянуется рубль.
Ноября в 6 день приезжал асканяма и дзаргучеи и говорили, чтоб они подарки, которые будут от них богдыханову высочеству, им оказали, и которые про ханской обиход годятца, и те приняты будут.
И Никифор и Иван асканьяме /л. 114об./ оказали в подарках соболи, горнастаи, кость рыбью, часы, корольки, трубки смотрительные и иные немецкие вещи. И асканьяма и дзаргучеи, смотря, выбрали, а что чего порознь, и то писано ниже сего: у Никифора Венюкова — часы столовые боевые серебряные, позолочены; часы французские работы, серебряные, маленькие; часы /л. 115/ маленькие боевые, немецкие работы; часы турецкие; 5 зубов кости рыбьи; 6 очков [57] хрустальных; зеркало немецкое в рамках; 2 шпашки немецкие, позолочены; 2 трубки смотрительные; ковер турецкой, 2 преспективки, французские работы, хрустальные.
У Ивана Фаворова — 4 зуба кости рыбьи; 130 корольков, /л. 115об./ часы столовые боевые серебряные, золоченые.
Того ж числа с теми подарки на ханском дворе были, и те подарки принял асканьяма, а приняв и переписав, отпустили на подворье.
И того ж числа приезжал дзаргучей, а с собою привез подарки, которые были в подносе к хану, и говорил. — Богдыханово де высочество те их подарки изволил смотрить и, видя, что приехали они ис такие /л. 116/ дальние страны, и скорым поведением указал им продать повольною ценою, однако ж де их не опечалил, указал принять по зубу кости рыбьи.
И Никифор и Иван говорили. — Когда ханово высочество того у них принять не изволил, и в том буди по воле богдыханова высочества, только б то поволено им было продать повольною ценою.
И дзаргучей говорил. — Ханово де высоче/л. 116об./ство указал к ним для покупки торговых людей на двор пустить и что у них есть, и они б то продали, не мешкая, для того, что им уж и отпуск приближаетца.
И Никифор и Иван говорили, что у них хотя что и есть, однако ж малое число, и больши того у них никаких товаров, также и у служилых людей, нет и в путь свой готовы хотя утре. А что было в подносе к хану, и то все куплено на хана, а иной нихто купить не смел. А как те вещи купили, и после того на двор никово не пускали. /л. 117/
Ноября в 8 день приходили к Никифору и к Ивану дзаргучей и говорили. — Богдыханово де высочество указал быть им пред собою на поклоне, и после поклону видеть ево ханские очи и быть у стола ноября в 10 день, и чтоб они, Никифор и Иван, как позовут на поклон и как пред ханом будут, поклонились по их обычаю трижды по трижды.
И Никифор и Иван говорили, что они по их обычаю кланятца не будут, а поклонятца по своему обычаю, как /л. 117об./ належит обычай в государстве государей наших, также и во всех окрестных государствах.
И дзаргучей сказали. — Буде они по их обычаю не поклонятца, и ближние люди велели им сказать, что они и пред богдыхановым высочеством не будут. А как де был Николай Спафарий и, будучи пред ханом, кланялся по их же обычаю трижды по трижды, а как был у стола, и он кланялся потому ж трижды по трижды. /л. 118/
И Никифор и Иван по многим спорам говорили. — Как они будут пред хановым высочеством, и они богдыханову высочеству по их обычаю от себя поклонятца.
И дзаргучей говорили. — Как де им хану поклонитца, и для указания будет к ним на подворье чиновной человек.
И того ж числа приезжал чиновной человек, а с ним те ж дзаргучей, и привели с собою /л. 118об./ 3-х человек и велели им указывать как кланятца, а чиновной человек и дзаргучей стояли и, указав, отъехали.
Ноября в 9 день приезжал к Никифору и к Ивану ханов чиновной человек и говорил. — Богдыханово де высочество жалует их столом.
И Никифор и Иван за милость ханскую били челом. И как столы поставили, и за теми столами велели сесть, а как сели, велели поклонитца, сидя за [58] столом, однижды, а после того /л. 119/ принесли чаю. И как чай приняли и выпили, кланялися же, не выходя из-за стола, сидя ж. И после стола чиновного человека и дзаргучеев дарили, а иных никаких питей, кроме чаю, не было.
Ноября в 10 день приезжал дзаргучей до света часа за 3, а с собою привели кони и говорили, чтоб они, Никифор и Иван, с ними ехали, а ближние люди уж на ханской двор съехались.
И Никифор и Иван з дзаргучеем з двора /л. 119об./ поехали и дожидались ханского выходу в том месте, где приняли царского величества грамоту, часа с 2 и больши. А как солнце почело всходить, и тогда позвали на другую площадь и, всшед на площадь, посадили с чиновными людьми в ряд, а чиновных людей по обе стороны сидело человек с 400 и больши и, поноровя с полчаса, почали в колокол благовестить. А после благовесту в полате, в которой хана ожидали, ударили в бубен, и чиновные люди и они, Никифор и Иван, встали.
А как хан вошол в полату, и тогда в той полате звонили в чашки и в бубен били, /л. 120/ и после звону прокричал человек громогласно и бичами прохлопали трижды. И как бичами ударили, и чиновных людей подступило к месту, где указано кланятца, с обе стороны человек по 40. А как подступили, тот же человек кричал в другой ряд, тогда приступили ближе к месту. А как приступили, опять вскричал в третей ряд и хлопали бичами, и чиновные люди присели на колени и кланялись, вставая, трижды по трижды. А тот человек кричал пред всяким поклоном и вставанием. А как они кланялись, и в то время на той же площади против той же полаты, позади того /л. 120об./ места, где кланялись, в бубны били, и в чашки звонили, и в фиоли играли органным согласием. И поклонясь, чиновные люди уступили в свои прежние места, а после того велели притить на то ж место Никифору и Ивану. И как стояли на том же месте, тот же человек прокричал громогласно ж, тогда приступили ближе и, подступя, прокричал в другой ряд и хлопали бичами, тогда присели на колени и кланялись против того ж, как чиновные их люди, вставая ж, трижды по трижды. А как кланялись, и в то /л. 121/ время в бубны били, и в чашки звонили, и в фиоли играли против того ж. А хан от того места, где кланялись, сидел на месте своем в полате сажен с 20 и больши, а пред полатою против места с правую сторону висел солнечник жолтой, а по другую сторону поодоль стояли колокольцы и чашки, в которые звонили, а подле лесницы по обе стороны поставлены были духи.
А после поклона взяли к хану близ полат. А как пришли к полатам и велели сесть на земли, и послав /л. 121об./ ковер, сели, и, сидечи, велели поклонитца и принесли к хану чаю. И как хан чай пил, и тогда ближние и чиновные люди кланялись, сидя, откинув ногу. А после того принесли от хана к Никифору и к Ивану чаю в чашках деревяных жолтых и, приняв чай, и выпили, кланялись. А как чай хан выпил, тогда ударили бичами трижды, и хан ис полаты пошел, а им велели ехать на подворье,
А как были на поклоне и пред полатою, в которой хан сидел, по обе стороны /л. 122/ стояли с солнечники и з знамены, и с пратазаны, и с признаками воинскими, и с сулемами по 37 человек на стороне в красных кафтанах з желтыми перьи. Да по обе ж стороны стояло ханских по 5 коней белых с седлы жолтыми. А на другой площади, на которой дожидались часа с 2, по 3 кореты с слонами стояло на стороне, а на слонех были шатры деревяные. И было на той [59] площади всяких чинов и людей с 3000 и больши. А на тое площадь, на которой кланялись, кроме чиновных /л. 122об./ людей, никово не пускали.
И как з двора сошли, пришед к Никифору и Ивану, асканьяма и говорил. — Ханово де высочество указал им быть сего числа у себя у стола, и чтоб они того стола ожидали. И дожидались на дворе часов с 5, а на подворье не отпустили.
А после, пришед, дзаргучей и говорил, чтоб они, Никифор и Иван, к столу ханскому шли. А как пришли /л. 123/ пред полату, в которой у стола быть, и дожидалися ханского приходу в полату с полчетверти часа. А как хан пришел и сел на место, пред полатою кланялись, став на колени, хановы чиновные люди трижды по трижды, а после того велели поклонитца им, Никифору и Ивану, против того ж. А по поклонех привели в полату пред хана и велели сесть, и ближние люди все сели ж. А как сели, и ближние люди кланялись по однижды на коленках же, и принесли перед хана и перед ближних людей столы, и перед Никифора и Ивана поставили по столу ж. /л. 123об./ А как пред всех столы поставили, и ближние люди все, сидя, также и им, Никифору и Ивану, поклонитца велели ж. А как почал хан есть, тогда все поклонилися же. И немного поноровя, к Никифору и к Ивану принесли от хана на золотых блюдах по подаче яблок и ягод, и ту подачю приняли на коленках и поклонились. А после того принесли от хана ж по подаче на золотых блюдах баранины и, приняв, потому ж поклонились, не выходя из-за стола. И принесли к хану чаю. И как хан пить стал, ближние и чиновные люди и они кланялися, сидя, откиня /л. 124/ ногу. А как хан выпил, принесли по чашке к Никифору и к Ивану и, приняв, велели поклонитися, и поноровя с полчетверти часа, велели встать. А как из-за стола вышли, привели пред хана ко дверям и поставили на колени. А как стали на колени, поднесли хану в чашках золотых ренского. И как хан чашку принял и пил, и ближние люди все поклонились, а после того принесли того ж питья к Никифору и к Ивану в золотых же чашках и, приняв и выпив, хану кланялись. И не отпустя с того места, принесли в тех же чашках вина горячего и, приняв, /л. 124об./ поклонилися, и, прикушав немного, стольники чашки приняли. А как чашки приняли, велели сесть за столом по-прежнему. А как поднесли ренское и вино горячее, и пить все не принуждали.
А служилых людей имали после Никифора и Ивана пред двери ж на вольную сторону и подносили по чашке вина горячего. И посидев немного, принесли к хану чаю в другой ряд, а после хана подносили всем против прежняго. И приняв столы, велели им, /л. 125/ Никифору и Ивану, ис полаты вытти, а вышед ис полаты, на том же месте поклонилися трижды.
А как были пред ханом, и хан, призвав ближняго человека, а с ним был асканяма, спрашивали. — Наскоро ль они ехали или был простой, и сколько месяцов как отпущены от царского величества, и в государстве государей наших студнее или в их царстве Китайском?
И Никифор и Иван говорили, что /л. 125об./ ехали они наскоро, однако ж де было и простою немало, а без простою в дороге никогда не бывает. А как от царского величества отпущены, тому уж 9-й месяц, а в государстве ль государей наших студнее бывает или в их государстве, про то им не ведомо, потому что они в Китайском государстве преж де сего в зимнее время не бывали.
А про здоровье царского величества хан, также и чрез ближних своих людей не спрашивал. /л. 126/ [60]
А как ближней человек и асканяма пред хана приходили, тогда, на колени припадая, ханского приказу слушали и отповедь чинили, припадая ж на колени.
А хан сидел на соболях, азям был исподней камчатой песочной цвет, верхней — черной простой, шапка с соболем и кистью простою, чотки жемчюжные большие, сидел на месте, и то место высоко будет, степеней с 5. /л. 126об./ Хановы ближние люди сидели по обе стороны в 4 ряда на полу, а на полу были посланы войлоки белые. Да против хана с обе стороны сидело человек по 15, а Никифор и Иван сидели в ряд с теми ж ближними людьми с правую сторону от хана и по правую сторону ближних людей. А служилые люди сидели позади поодаль. А пред полатою сидели в один ряд чиновные ж люди. И всего было в полате ближних и пред полатою чиновных людей с 500 человек и больши в чиновном платье и в шапках. /л. 127/ Стол был пред ханом в той же полате, в которой был и Николаю Спафарию.
Да позади ханского места стояли с пратазаны по 3 человека на стороне в чиновном же платье. А как хан сел на место, также и ближние люди сели, и те протазанщики сидели ж.
А как от хана отпущены, и ханов ближней человек говорил. — Указал де ханово высочество оказать им /л. 127об./ свою потеху, и вынесли 11 кречетов — 3 белых, 8 красных. И говорил. — Которых де кречатов прислал было блаженные памяти великий государь, его царское величество, ко государю их, к его богдыханову высочеству, с Николаем Спафарием, и те были к ловле зело добры, только де все от великих жаров померли, потому что де у них во все лето держат их в-ызбах земляных, а естли их держать наруже, то ни одна жива быть не может.
И Никифор и Иван спрашивали. — /л. 128/ Ис которых мест те кречаты к ним привозят? И ближней человек говорил, что де по указу богдыханова высочества промышляют их по Амуру подданные их, которые живут близ Амурского устья, а те де кречаты уж мытей по 7 и по 8 и по 9. И смотря тех кречатов, поехали на подворье.
Да у стола ж пред ханом с Никифором /л. 128об./ и Иваном были подьячей Алексей Ларионов, пятидесятников 2 человека, десятников 2 ж человека, толмач Тарас Афонасьев. И Тарас за столом не сидел, стоял близ Никифора и Ивана с осканямою.
Ноября ж в 11 день приезжал к Никифору и к Ивану дзаргучей Эркету и говорил. — Богдыханово де высочество указал им сего числа быть у стола в Мунгальском приказе 22.
И Никифор и Иван и служилые люди /л. 129/ у стола в Мунгальском приказе были. А у стола были того приказу асканама да чиновной человек, и асканьям стол был же, а чиновной человек за столом не сидел, стоял подле Никифора и Ивана и их подчивал. А преж де стола кланялись, став на колени, девятью. А как с столов собрали, принесли к асканяме в чашке серебряной, так ж и к ним, Никифору и Ивану, в чашках принесли ж вина горячего, и приняв и выпив, кланялись, не выходя из-за стола. /л. 129об./
А после стола на том же месте кланялись трижды и отпустили на подворье.
Асканяма ж при отпуске говорил. — Богдыханово де высочество жалует их утре другим столом, и чтоб они тое ханову милость ведали и утре с присланными к ним дзаргучей к столу ехали. [61]
Того ж числа приходил к Никифору и к Ивану дзаргучей Баринама, которой приставлен был на дворе, /л. 130/ и говорил. — Прислали де ево, Баринаму, ближние люди, а велели им сказать: буде царское величество изволят впредь о чем к богдыханову высочеству писать, и те б грамоты указали присылать для лутчего выразумения на мунгальском языке. И для того указал ханово высочество дать им образцовое письмо. И то письмо отдано им будет при отпуске.
И Никифор и Иван говорили, что они письмо примут, и царского /л. 130об./ величества ближним людем донесут.
Того ж числа приезжал асканяма и говорил. — Богдыханово де высочество указал их отпустить ноября в 14 день и с ними к царскому величеству посылает свою богдыханова высочества любительную грамоту, и чтоб они к тому числу готовились, а больши того жить им не дадут.
И Никифор и Иван говорили, /л. 131/ что им того числа, как он, асканяма, объявляет, выехать из царства невозможно для того, что кони и верблюды от дальняго пути изнужены, а иные многие, приехав в царство, померли, и поднятца в такой дальней и нужной путь не на чем, а купить вновь негде для того, что з двора людей их, также и на двор, никово с продажными верблюды не пускают.
И асканяма говорил. — Ханово де высочество для скорого их отпуску /л. 132/ и для поспешения в дороге указал им дать верблюды и кони из своих табунов добрые, а их верблюды и кони, также и у служилых людей, взять на себя. А которые кони и верблюды у них в царстве приняты на корм и померли, и вместо тех верблюдов и коней дать указал же, и чтоб они к тому числу были готовы, а верблюды де и кони на двор приведены будут пред отпуском.
Никифор и Иван на ханове жалованье били челом и говорили, что /л. 132об./ они того числа ис царства поедут. Да асканьяме ж говорили. — Объявляет он, асканяма, что богдыханово высочество посылает с ними к великим государем, к их царскому величеству, свою богдыханова высочества грамоту, и богдыханово б высочество указал в той своей грамоте царского величества имянованье и титлы написать против того ж, как написано в их царского величества грамоте, и с той бы грамоты дан им был список. /л. 133/
И асканяма говорил. — Богдыханово де высочество в грамоте своей царского величества имянованье и титлы против того, как они, великие государи, сами себя описуют, написать не указал, а указал писать так, как у них есть истари обычай. А как де был Николай Спафарий, и он домогался того, чтоб царского величества к имянованью написаны были титлы против того ж, как написано было царского величества в грамоте. И ему в том отказано ж. И для того он без грамоты и отпущен. А как он, Николай, /л. 133об./ был у хана на дворе для принятия подарков, и с ним о том по указу богдыханова высочества колай с товарыщи приказывали: естли великие государи, их царское величество, изволят впредь к хану их прислать для каких дел с своею царского величества грамотою, и те б от царского величества присланные чинили во всем по их обычаю, как у них обычай есть истари. А естли то будет царскому величеству противно, и великие государи впредь к ним и не присылали б, и разве де он, Николай, тот их приказ царского величества /л. 134/ ближним людем не возвестил? А что они говорят, чтоб им с той хановы грамоты дан был список, и ханово де высочество список с ними по-латине послать указал. И тот список отдан им [62] будет утре на ханове дворе в том же месте, где принята у них царского величества грамота, вместе с хановою грамотою. А о чем богдыханово высочество в грамоте своей к царскому величеству писать будет, и им тое грамоту утре прочтут, а особой список им дан не будет, и чтоб они о том и о имянованье царского /л. 134/ величества впредь и не упоминались. А как будут у царского величества, и они б о том и о их старом обыкновении царского величества ближним людем донесли.
Того ж числа посылали к асканяме толмача, а с ним посылали мех пупчатой соболей, 10 пар соболей добрых, чтоб он, асканьяма, к великим государем, к их царскому величеству службу свою показал, ханова высочества ближних людей наговорил, чтоб в ханове грамоте /л. 134об./ царского величества имянованье и титлы написаны были сполна так, как они, великие государи, в грамоте своей сами себя описуют.
И толмач, пришед, сказал. — О чем они, Никифор и Иван, к асканьяме посылали, и то ему, асканьяме, говорил и что с ним к нему посылали, объявил. И асканьяма де ему сказал, что ему того никоими мерами учинить невозможно. А что к нему прислали от того, и они б де, хотя обещали многие тысячи, /л. 135/ и ему так ж и ближним людем с тем их предложением к хану итить невозможно. И в том де отказал.
Ноября в 12 день приходил дзаргучей и говорил. — Прислал де ево, дзаргучея, асканьяма для того, чтоб они ехали на ханской двор, не мешкая. А как приехали на двор, и асканьяма говорил. — Богдыханово де высочество указал послать с ними к царскому величеству свою богдыханова высочества грамоту, а что в ней /л. 135об./ пишет, указал им прочесть, и они б слушали. И Никифор и Иван говорили, что они слушать будут.
И асканьяма говорил. — Донесено де до богдыханова высочества чрез Данила Аршинского, что царское величество желает, чтоб на обе стороны послы ходили, также б и торговые люди промыслы чинили, и к нему де, Данилу, посылали, чтоб /л. 136/ подданного их Гантимура, отдал, и оттого может то учинитца, о чем он сказал, что без указу царского величества отдать не смеет, а будет о том писать к царскому величеству, и как де указ будет, и он ево к ним прислать хотел. И по той де их посылке Гантимур не отдан. А после де того Микифор Черниговской 23 и прочие грабежи и убытки подданным их учали чинить. И хан де их к царскому величеству об оддаче Гантимура, и чтоб впредь на рубежах никаких задоров не чинились, писал, и тот /л. 136об./ лист послал в Нерчинской: и естьли оттого престанут, и оттого учинитца мирное постановление. И на тое де от хана к царскому величеству посылку ответу не бывало, и Гантимур не отдан, и учали задоры чинить паче прежняго. А как де был прислан Николай Спафарий, и он де говорил, что из грамот, о чем писано, не выразумели, и их привозил с собою. И по указу ханову ему, Николаю, ближние люди говорили, чтоб Гантимур был отдан. И после отпуску ево никакие отповеди не бывало ж. И после де /л. 137/ того, будучи в Албазине на промыслех, людей без всякие причины побивали и грабили, и с подданных их ясак на себя збирали, и подданных их к себе принимали, и в Албазинской де об оддаче тех людей к Алексею Толбазину посылали. И он де говорил, что без указу царского величества отдать их не смеет же, а хотел о том писать к царскому величеству. И естли де указ об оддаче прислан будет, и он их отдаст. И о том де никакова к ним ответу не бывало ж, и те беглецы не отданы. [63]
А как де до хана их донесено, что /л. 137об./ людей их не отдали и убытки и разорение чинят, и хан де послал войско свое и Албазинской взяли, а из них ни одного человека убить не велел, а велел отпустить всех, только де из них 40 человек, которые итить в сторону царского величества не похотели, а остались при войске их, и те все живы и ханово жалованье — корм им дают. А как их отпустили, и им наказали, чтоб впредь на то место не приходили, а жили б на своих границах. И после де того 400 человек в Албазин пришли по-прежнему и почали /л. 138/ чинить всякое разорение и на промыслех побиение паче прежняго. И как де до хана их донесено, что обычая своего не пременили, велел Албазинской войскам своим осадить для того, что те люди приказ их царскому величеству не известили. А как де был Николай Спафарий, и он де обыкновения их не знал и зело грубо поступал. А ныне ему, Никифору, и протчим приказал хан ехать наскоро, а войскам, которые под Албазиным, велел отита, покамест придет посол, и впредь бы никакова задору до приезду посоль/л. 138об./ского не чинили.
Асканьяма ж говорил, чтоб они подождали, а он тое грамоту им отдаст. А как он отдавать станет, и они б ее приняли, став на колени.
И Никифор и Иван говорили, что в той ханове грамоте царского величества имянование и титлы против их царского величества грамоты, кокова с ними прислана, /л. 139/ не написано, и для того им хановы грамоты принять невозможно, а чтоб богдыханово высочество указал в той грамоте своей царского величества имянованье и титлы написать сполна, как они, великие государи, сами себя описуют, и тое б грамоту отдал ханово высочество из своих рук. А что он говорит, чтоб тое хана их грамоту принять, став на колени, и того им учинити никоими мерами невозможно. /л. 139об./
И асканьяма говорил. — Как де у них был Николай Спафарий, и с ним, Николаем, об оддаче и о приеме грамот, так ж и о имянованье наказывали: естли кто впредь от царского величества к хану их прислан будет, и они б чинили во всем по их обычаю, и разве де Николай приказ царскому величеству не известил? И естли де учнут они чинить обычаю их противность, и они отпущены будут без грамоты так ж, как и Николай Спафарий, и что учинили они к мирному постановлению, тем своим /л. 140/ упорством испортят, и чтоб грамоту приняли безо всякого спору. А что они говорят, чтоб грамота отдана была пред хановым высочеством, и то никогда у них не бывало и ныне не будет.
И Никифор и Иван асканьяме в приеме грамоте отказали и з двора ханского поехали на подворье.
Того ж числа приезжал дзаргучей и говорил. — Прислали де ево к ним /л. 140об./ ближние люди и велели им сказать, чтоб они ехали для принятия грамоты на ханской двор, и грамоту, которую хан их посылает к царскому величеству, приняли, став на колени, а буде, став на колени, грамоты не примут, и они б утре в путь свой готовились и больши того присылки к себе не ожидали.
И Никифор и Иван, говоря о том упорственно и видя, что грамоты у них, стоя, принята не домоглись, а отпустить хотят вскоре, и чтоб не отпустили без грамоты, говорили, /л. 141/ что для самых нужных дел грамоту примут.
И того ж числа на ханове дворе грамоту приняли у асканьямы в том же месте, где царского величества грамоту принял капай с товарыщи. А нес грамоту он же, асканама, в средние ворота, в которые хан ходит, а окроме хана [64] в те ворота нихто не ходит. Да в то же время отдали и список латинским письмом да письмо образцовое мунгальское и говорили, чтоб /л. 141об./ царское величество впредь указал к хану их грамоты присылать на трех языках: на русском, на латинском да для лутчаго им выразумения на мунгальском. И то письмо Никифору и Ивану отдали. А Никифор и Иван, приехав к Москве, то письмо подали в Государственном Посольском приказе 24.
Асканяма ж говорил. — Указал де им ханово высочество сказать, чтоб они в пути своем поспешили. А как будут у великого и полномочного посла, и они б ему предложили, чтоб и он для успокоения войны в царство ехал с поспешением же. /л. 142/
При отдании ж грамоты спрашивал аскамба. — Великие и полномочные послы в царство которою дорогою поедут, чтоб им о приезде их и о встрече было ведомо.
И Никифор и Иван говорили. — Которою дорогою великие и полномочные послы поедут, про то им не ведомо. /л. 142об./
Того ж числа были Никифор и Иван у стола в Мунгальском же приказе: столы были во всем против прежняго.
Того ж числа по присылке от езуита Фердинанта были Никифор и Иван у езуитов, а с ними ездил аскамба, которой приставлен у ворот, да заргучей Эркету. И как приехали к езуитам, /л. 143/ и аскамба и заргучей, пришед в костел, кланялись образу всемилостивого Спаса и пресвятой богородицы, воздев руки, трижды в землю припадывая на колени. А Никифор и Иван молились как обычай у християн. А после того езуит звал аскамбу и Никифора и Ивана в полаты. А как в полаты пришли, сели по местам: аскамба сел с левые стороны, а Никифора и Ивана посадили с правые /л. 144/ стороны и подчивали чаем, и быв у езуитов с полчетверти часа, отъехали.
Езуит ж Фердинант про отпуске говорил, что ему с ними, Никифором и Иваном, при аскамбе ни о чем говорить было невозможно для того: естьли б они о чем говорили, и они будут в подозрении, а приезду ево, аскамбина, к себе он не чаел, а пошлет /л. 144об./ с ними грамотку к Николаю Спафарию и о всем отпишет. А на посольской двор окроме того, что был с колаем, не приезживал.
Того ж числа приходил к Никифору и к Ивану от езуита человек ево Францышка, родом Ческие земли, а остался он, Францышек, от галанских послов для научения китайского /л. 145/ языка и грамоты.
И Никифор и Иван Францышку говорили. — Буде он что слышал от езуитов о намерении хана китайского, чего он желает с стороны царского величества, также и о иных делех, и он бы им сказал, а они ему за то учинят почесть.
И Францышек говорил. — /л. 145об./ Хан де китайской желает быть с царским величеством дружбы и любви и чтоб война конечно успокоить. Только де он от езуита слышал, что Албазинскому в стороне царского величества не быть.
У Францышка ж спрашивали по тайному наказу. — Инженеры у хана китайского есть ли, и буде есть, /л. 146/ какого народу — китайского ль или немцы, также пушки и гранаты есть ли, и хто делает, и колько пехотных и конных полков в зборе будет, и что под Олбазин войск послано?
И Францышек говорил. — Инженеров де в Китайском государстве нет, а пушки и гранаты есть. А почали гранаты делать езуит Фердинант с товарыщи, /л. 146об./ а при них де у того же гранатного дела 2 человека руских людей. [65]
А зделали де только 30 гранат да вновь вылито 30 пушек, А как де гранаты при хане пускали, и хан де строение гранатное зело похвалили, и те гранаты указал было послать под Албазинской, только те гранаты не посланы за их приездом. А про войско сказал, что ему про то подлинно не ведомо, а езуиты де говорят, /л. 146об./ что у хана китайского пехотных полков малое число и к воинскому строю не заобычны.
От езуитов же де он слышал, что под Олбазинской послано войска 12 000 конницы и пехоты, окроме работных людей, которые в работе на бусах. /л. 147/
У Францышка ж спрашивали о галанских послах. — В Китайское государство для каких дел приезжали, и не остались ли от них немцы к хану китайскому в службу, и для чего приезжали — получили ль?
И Францышек говорил. — Галанские де послы приезжали в Китай для торговых промыслов и чтоб им поволено было и впредь приез/л. 147об./жать. И хан де им в том оказал, и впредь для торгов приезжать заказал. А приезд де и отпуск учинили против обычаев иных государств противной. И как де им о выезде ис Китайского государства был срок в которой день выехать назначен, и галанские де послы того дня ехать было не похотели, и хан де велел их выслать не чесно. /л. 148/
Хан же де китайской хотел было к великим государем послать послов своих, только де тое посылку отговорили ближние люди для того, что от китайских ханов никогда ни в которое государство послы не посылываны. А послал де хан к великим государем грамоты с езуитом имянем Переррою 25.
Ноября в 13 день приезжали /л. 149/ заргучеи и говорили. — Богды де ханово высочество жалует их своим ханским жалованьем на отпуске, и чтоб они для приему жалованья на ханской двор ехали.
И Никифор и Иван на ханском дворе были и подарки по многим спорам приняли, став на колени. /л. 149об./
А подарков Никифору Венюкову дано: азям камчатой на мерлушках овчинных белых; камка местами протыкана соломенкою; шапка теплая с кистью толковою красною; пояс, а на поясу 2 мошонки; 4 платка; нож; сапоги кожаные черные; /л. 150/ лошадь с седлом и с уздою и с паперстью, с кистьми красными волосяными, оправа медная; 2 постава камки, местами протыкано соломенкою, по 18 аршин в поставе; портище отласу вишневого; портище отласу асинового;34 китайки.
Ивану Фаворову во всем против того ж. /л. 150об./
Подьячему Алексею Ларионову: озям камчатой на мерлушках же белых; шапка; сапоги; пояс с платками и с ножиком и с мошенками; постав камки черной; портище отласу вишневого; 16 китаек.
Толмачам, 2 человеком по азяму камчатому /л. 151/ на мерлушках же, с поясом и с платками и с ножиком; по шапке теплой; по сапогам; по портищу отласу; по 8 китаек.
2 человеком пятидесятником против дачи толмачей; 2 человеком десятником по азяму камчатому, по портищу отласу, по 8 китаек. /л. 151об./ Служилым и Никифоровым и Ивановым людем по портищу отласу, по 8 китаек.
А как приняли подарки, объявили заргучеи заргучея да сотника и говорили. — По указу де бугдыханова высочества велено им, заргучею и сотнику, быть у них до Калгана в приставех. [66]
Того ж числа приехали заргучеи, а с собою привели кони /л. 151об./ и верблюды и говорили, чтоб они, Никифор и Иван, и служилые люди кони и верблюды, которые годятца к ходу, взяли и на милости ханской били челом.
И Никифор и Иван и служилые люди, взяв кони и верблюды, на ханове жалованье били челом.
А как Никифор и Иван приехали в Китайское государство, /л. 152/ в Пежин, и им давано поденного корму и питья с приезду до отпуску: гусь, курица, 2 барана живые, чашка чаю, чашка муки пшеничной в полчетверти фунта, 2 лошки масла коровья, рыбы по 2 язя, крушка в чай молока, по 2 фунта пшена сорочинского на день. /л. 152об./ Да Никифору ж и Ивану с служилыми людьми по 3 ведра дарасуну на день. Да Никифору ж и Ивану с служилыми людьми в дорогу привели на корм 160 баранов. И Никифор и Иван тех баранов не приняли для того, что за великими грязьми гнать было немочно, а говорили, /л. 153/ чтоб им даван был корм в дороге против прежняго.
И заргучеи говорили, что им в дороге корму не будет, а чтоб они тех баранов приняли. А буде за великими грязьми баранов взять немочно, и они вместо тех баранов дадут деньгами для того, чтоб им в кормех мешкоты не было. /л. 153об./ И дано за бараны 80 лан, а подвод ис царства до Калгана не дано. А заргучеи говорили. — Бугды де ханово высочество подвод дать им не указал для того, что им даны кони и верблюды добрые.
Ноября в 14 день ис царства поехали и, отъехав 5 верст, начевали для того, что выехали /л. 154/ позно, и был дождь великой.
Ноября в 24 день приехали в Калган. И калганской воевода встретил Никифора и Ивана у ворот по-прежнему и, проводя за ворота, привитався и подчивав чаем, пошел в город, а заргучей и сотник, которые провожали ис царства до Калгана, проводили версты с 2 и отъехали. /л. 154об./
Декабря в 20 день приходили приставы Котан-кошучи да Сырен и говорили. — Ведомость де им есть, что хан и Кутухта с совету в ургу не бывали, а совет де кончился, а на чем, того не ведомо. А как в ургу будут, и о том подлинной ведомости нет же. А он де, Катан, утре поедет к хану навстречю об отпуске их /л. 155/ ис Китайского государства и о приезде в ургу возвестить. А до урги и от урги до Селенгинского провожать их будет Батура-контайши пристав Сырен, и чтоб они утре ево, Котана, отпустили.
И Никифор и Иван, подаря, Котана отпустили декабря в 26 день. /л. 155об./
Да пристав же Сырен говорил. — Очирой де хан и Кутухта с совету послали к китайскому хану с ево присланным алихамбою 26 в послех: хан — сына своего большого Галдана-тайшу 27, Кутухта — большого своего хабу кубилгана Аразатбу. /л. 156/
И Никифор и Иван у пристава спрашивали. — На чем тот их совет кончился, и для чего в послех хан сына своего послал?
И пристав говорил. — На чем де тот совет кончился и о чем советовали, про то ему не ведомо для того, что с того совету в домы свои еще нихто не бывал. /л. 156об./
Декабря в 28 день приехали в ургу и пристав в урге остался для того, что кони и верблюды пристали, а в провожатых из урги послали служилого мунгалетина.
Генваря в 10 день приехали в Селенгинской и вышеписанного мунгалетина, подаря, отпустили того ж числа. /л. 157/ [67]
В полк к окольничему и воеводе к Федору Алексеевичю приехали марта в 12 день. И окольничей и воевода, взяв китайского хана з грамоты список и переведчи, отпустил марта в 20 день. В Нарым приехали /л. 157об./ мая в 5 день. И того ж числа посылали к стольнику и воеводе к Василью Трегубову с подорожною подьячего Алексея Ларионова. И стольник и воевода Василей Трегубое в подводах и в воже отказал и подорожной не принял.
В Тоболеск приехали /л. 158/ мая в 29 день. Ис Тобольска поехали июня в 4 день. К Москве приехали июля в 17 день.
РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. I, кн. 8, лл. 1-158. Список XVII в.
Комментарии
15. Вербист Фердинанд (1623-1688) — голландец, миссионер ордена иезуитов. В Китай прибыл вместе с другими миссионерами в 1659 г. В 1660 г. возглавил Астрономическую палату. Пользовался большим доверием маньчжурского императора. С 1671 г. был наставником Канси в изучении европейских наук. Ф. Вербист перевел ряд европейских сочинений по астрономии и математике на китайский и маньчжурский языки (см.: Baddeley J. F. Russia, Mongolia, China. Vol. 2. L., 1919, c. 433-435).
В 1682 г. совершил поездку вместе с цинским императором в Маньчжурию, после чего был назначен одним из руководителей Гунбу (Министерства общественных работ) по осуществлению программы оснащения цинской армии европейским вооружением. Под его руководством был построен первый пушечный завод в Пекине.
Принимал активное участие в качестве переводчика в переговорах с Н. Спафарием, которому сообщал ценную информацию об истинных намерениях цинского правительства. С посольством Спафария Ф. Вербист направил царю Алексею Михайловичу просьбу о зачислении его на русскую службу в Посольский приказ (см.: РГАДА, ф. Сношения России с Китаем, оп. 2, 1674 г., д. № 2, ч. 2, лл. 289-295).
Предполагалось его участие в переговорах с русским послом Ф. А. Головиным, но Ф. Вербист в 1688 г. погиб (см.: Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке, с. 146-147, 166, 195-198, 215 и др.).
16. Аршинский Данила Данилович, тобольский сын боярский, в 1668-1674 гг. — нерчинский воевода. По собственной инициативе направил в 1670 г. в Пекин посольство во главе с нерчинским сыном боярским И. Миловановым, который предложил маньчжурскому императору быть «под высокою рукою» московского царя (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. № 132, 135, 137, 139).
По всей вероятности, этот поступок Аршинского остался без последствий, хотя Н. Спафарий и сообщал в Пекине об «опале» нерчинского воеводы.
17. Толбузин Алексей Ларионович, албазинский воевода (с 1684 г.), участник и организатор обороны Албазина от маньчжурских войск в 1685 и 1686 гг. В июне 1686 г. умер от ран.
18. Речь, видимо, идет о защитниках Албазина, которым маньчжуры предложили свободно уйти с оружием и снаряжением. Однако часть служилых людей (около 50 человек) во главе с В. Захаровым, участником посольства И. Милованова в Пекин, маньчжуры «прельстили» перейти в свое подданство. Еще раньше многие из отряда (в 73 человека), направленного в конце июля 1683 г. из Албазина в Бурею, и его командир Г. Мыльник попали в плен при столкновении с маньчжурской флотилией (см.: Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 126-128).
19. Гантимур — влиятельный эвенкийский князь, кочевал между реками Аргунь и Нонни в Северной Маньчжурии, владел «многими даурскими пашенными людьми» по р. Шилке. Отношения с Русским государством установил сразу, как только в Приамурье появились служилые люди. В 1651 г. впервые уплатил им ясак. Не желая ссориться с цинскими властями, сохранял двойное подданство до 1667 г., когда, отказавшись принимать участие в войне против русских под Кумарским острогом, порвал связи с маньчжурами. Об этом сообщалось в отписке нерчинского воеводы Д. Д. Аршинского от мая 1670 г.: «В прошлом... во 175 году при Ларионе Толбузине пришел из Богдойские земли в Нерчинской острог под вашу великих государей царьскую самодержавную высокую руку князец, родом тунгус Нелюдцково роду, Гантимур с детьми и з братьями и с улусными своими людьми, 40 человек. И ныне тот Гантимур з детьми и з братьями и с улусными людьми платит вам, великим государем, ясак в Нерчинском остроге по 3 соболя с человека» (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. № 135, с. 275).
Опасаясь претензий Гантимура на прежние владения в районе р. Нонни и влияния его на тунгусские племена, переселенные в глубь Маньчжурии, цинское правительство вплоть до заключения Нерчинского договора постоянно требовало выдачи князя (см.: Яковлева П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г. М., 1958, с. 32-37, 109-111; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII веке, с. 119-121, 134-136, 153-160 и др.).
В июне 1684 г. Гантимур и его старший сын Катанай приняли крещение. Князь получил имя Петр, его сын — Павел. После крещения они были отправлены в Москву, но по дороге в Нарыме Гантимур умер. Его сына Павла в Москве наградили дорогим оружием и одеждой и в марте 1685 г. с подарками для 12 братьев и 9 сыновей отправили в Нерчинск. Павел Гантимуров просил защитить его и весь его род и улусных людей от маньчжуров и монголов. Русское правительство сохранило за ним и его потомством княжеский титул и записало в состав российского дворянства по «московскому списку». Енисейскому воеводе С. Собакину было поручено выстроить ему в Нерчинске дом и от маньчжуров охранять с особенным «радением» (см.: РГАДА, ф. Сибирский приказ, стб. 1355, ч. 1, лл. 60-62, 66-81, 94-97, 106-112).
20. Речь идет о грамоте цинского императора, посланной еще перед началом осады Албазина московскому правительству и содержащей условия мира. Грамоту в трех экземплярах (на русском, латинском и китайском языках) передали в Албазин А. Л. Толбузину 11 июня 1685 г. отпущенные из плена «промышленные люди» Ф. Тельный и Г. Дмитриев. Такие же грамоты были посланы в Якутск, через Северную Монголию в Селенгинск и через Джунгарию в Тобольск. 15 ноября 1685 г. в Москву была доставлена грамота, посланная через Северную Монголию с казаками Якимом Ивановым и Григорием Фоминым. К концу октября 1685 г. добрались «с листами» до Красноярска трое других русских пленных — Ларион Куликов, Михаил Сафьянчиков и Иван Киселев (см.: Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 140, 141).
21. Головин Федор Алексеевич (1650-1706) — «великий и полномочный посол» России, заключивший в 1689 г. Нерчинский договор с Цинской империей. Крупный политический деятель и администратор; в 1685 г. получил чин окольничего и звание брянского наместника, в 1692 г. — чин боярина и графский титул; с 1699 по 1706 г. — глава Посольского приказа, Военно-морского приказа, второй посол «Великого посольства» в Западную Европу в 1697-1698 гг., первый кавалер ордена Андрея Первозванного (см.: Терещенко A. B. Опыт обозрения жизни сановников, управлявших иностранными делами в России. Ч. 1. СПб., 1837, с. 180-221; Яковлева П. Т. Первый русско-китайский договор 1689 г., с. 128-152 и др.; Русско- китайские отношения в XVII веке. Т. 2, с. 762-763; Мясников B. C. Империя Цин и Русское государство в XVII в., с. 207-263).
22. Под Мунгальским приказом подразумевается Лифаньюань — Палата внешних сношений. Была учреждена первоначально «для управления всеми монгольскими племенами». С расширением территории Цинской империи под ее управление попали районы Тибета, Синьцзяна, Цинхая. В ведении Лифаньюаня до 1860 г. находились также сношения с Русским государством (см.: Ермаченко И. С. К характеристике государственного аппарата Цинской империи в период завоевания Китая. — Маньчжурское владычество в Китае. М., 1966, с. 159-160).
23. Имеется в виду, по-видимому, илимский служилый человек Никифор Черниговский, который в 1665 г. руководил народным восстанием в Илимском уезде против местной администрации. Восставшие убили илимского воеводу Л. Обухова и ушли на Амур, вновь восстановили Албазин как русское поселение. В марте 1672 г. по настоянию сибирских воевод московское правительство объявило о помиловании всех участников восстания и в том же году назначило албазинским приказчиком Л. Евсеева на смену Н. Черниговскому. Однако последний находился на воеводстве до февраля 1674 г., когда сдал острог сыну боярскому С. Вешнякову. В 1675 г. по просьбе дауров ходил в поход на р. Ган для возвращения на Амур населения, насильственно уведенного оттуда маньчжурами (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 1, док. № 198, 199, с. 478-480; Беспрозванных Е. Л. Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII — середина XIX в. М., 1983, с. 30, 31; Александров В. А. Россия на Дальневосточных рубежах, с. 32).
24. О приезде в Москву Н. Д. Венюкова и И. Фаворова и о письме цинского императора, поданном в Москве, см.: РГАДА, ф. Сибирский приказ, стб. 965, лл. 22-32.
25. Перейра Томас (1645-1708) — португалец, в 1663 г. вступил в орден иезуитов и как миссионер этого ордена в 1673 г. прибыл в Пекин, где прожил до конца своей жизни, находясь на службе при цинском дворе. После гибели Ф. Вербиста стал главным советником маньчжурского правительства в дипломатических переговорах с Русским государством. Оставил после себя дневники на португальском языке, которые были обнаружены только в наше время и опубликованы впервые в 1961 г. на английском языке. Перевод «Записок Т. Перейры» на русский язык сделан М. И. Казаниным (см.: Русско-китайские отношения в XVII веке. Т. 2, с. 702-731).
26. Речь идет об Арани, цинском представителе на Хурэн-Бэлчирском съезде. Являлся главой Палаты внешних сношений (Лифаньюань), занимался регулированием отношений с монгольскими владельцами. В 1689 г. возглавил посольство, направленное к Галдану Бошокту-хану для установления мира с джунгарами. Во время войны с Галданом потерпел поражение в сражении на р. Урхуй в июле 1690 г. В 1691 г. вел переговоры о порядке принятия Халхи в состав Цинской империи и фактически был организатором Долоннорского съезда (см.: Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635-1758, с. 176, 179, 185, 186 и др.; Ермоленко К. С. Политика маньчжурской династии Цин в Южной и Северной Монголии в XVII в., с. 119-121, 144-146 и др.).
27. См. коммент. 3 к док. № 22.