ВВЕДЕНИЕ
Документы данного сборника охватывают период с 1636 по 1654 г. Эти годы — важный исторический рубеж, оказавший существенное влияние на всю последующую историю русско-монгольских отношений и историю самих монголов.
Именно в этот период на территории Западной Монголии возникает Джунгарское ханство, в течение всего последующего столетия игравшее крупную роль в истории Центральной и Средней Азии (И. Я. Златкин. Очерки новой и новейшей истории Монголии, М., 1957; его же, История Джунгарского ханства (1635-1758), М., 1964; Н. Ишжами, Монголии ард тумний 1755-1758 оны тусгаар тогтнолын зэвеэгт тэмцэл (Вооруженная борьба монгольского народа за независимость 1755-1758 гг.), Улан-Батор, 1962; Буг;. Найрамдах Монгол Ард Улсын туух, Дэд боть (История Монгольской Народной Республики), т. II, Улан-Батор, 1968, стр. 63-162).
В результате ряда причин внутреннего и внешнеполитического характера часть коренного (ойратского) населения Джунгарии — дербеты и торгоуты во главе с их правителями Далай-Батуром и Хо-Урлюком — в начале XVII в. откочевала в пределы Русского государства, приняла Российское подданство и в середине XVII в. в низовьях Волги образовали особое монголоязычное Калмыцкое ханство в составе России (Очерки истории Калмыцкой АССР, М., 1967). Покинули Джунгарию и хошоуты. Обосновавшись в районе озера Кукунор, они создали свое самостоятельное ханство. В документах настоящего сборника нашли отражение события, связанные с передвижением больших масс монголоязычного населения на северо-запад, в район Волги, а также с сохранением довольно тесных и разносторонних связей между Калмыкией и Джунгарией (См. док. № 22, 23, 58, 60, 80 и др.).
В этот период наибольшего роста достигает владение Алтын-ханов, расположенное в северо-западной части Монголии. При Алтын-хане Омбо Эрдени (конец 20-х годов XVII в. — 1657 г.) его границы простираются от верхних притоков Енисея на севере до отрогов Монгольского Алтая — на юге, от Упса-нор — на западе до оз. Хубсугул — на востоке.
Основную территорию Халха-Монголии (центральная и восточная части современной Монгольской Народной Республики) в 30-50-е годы XVII в. занимали владения Цецен-хана Шолоя (1577-1650), Тушету-хана Гомбо-Доржи (ум. в 1655) и Дзасакту-хана Субуди (ум. в 1651 г.) — трех наиболее могущественных ханов, в вассальной зависимости которых находились правители более мелких владений (аймаков), кочевавших в пределах ханских доменов.
Каждое из указанных ханств не обладало достаточным могуществом, чтобы полностью одолеть соперников и объединить под своею [6] властью всю страну. Однако они были достаточно независимы в политическом и экономическом отношении, чтобы вести самостоятельную внутреннюю и внешнюю политику, заключать между собой временные соглашения и пр. Поэтому в целом период 30-50-х годов XVII в. во внутренней жизни Монголии характеризуется известным размежеванием и стабилизацией сил различных феодальных группировок, не прекращавших вместе с тем борьбу за власть. Феодальная междоусобица тяжелым бременем ложилась на плечи народных масс, подрывала позиции Монголии в борьбе за упрочение независимости против внешних врагов.
Документы сборника, особенно статейные списки и доезды русских послов, «сказки» и расспросные речи служилых людей, ездивших с различными поручениями в Монголию и др., содержат материал о политических отношениях и событиях в монгольских улусах в рассматриваемый период.
Социально-экономические отношения в Монголии в 30-50-е годы XVII столетия характеризовались полным господством феодального способа производства и натурального хозяйства. Кочевое экстенсивное скотоводство продолжало оставаться основой экономики страны. Большая часть скота была сосредоточена в руках господствующего класса феодалов, которые, являясь собственниками не только скота, но и земли, регулировали перекочевки и по своему усмотрению распоряжались пастбищными угодьями. Ханы и князья являлись единоличными правителями своих наследственных уделов, вершили все дела, творили суд и расправу над непокорными. Аратство находилось в крепостной зависимости у нойонов — господ, несло многочисленные виды повинностей II податей (албы).
В стране господствовал ламаизм — основа идеологического единства господствующего класса в условиях феодальной раздробленности. Именно в эти годы ламаистская церковь превратилась в крупнейшую политическую силу, игравшую огромную роль во внутренней и внешней истории Монголии. В 1640 г. Лубсан-Дамба-Джанцан (1636-1723) — сын Тушету-хана был избран первым ургинским хутухтой — главой ламаистской церкви в Монголии, вошедшим в историю под именем Ундур-гэгэна (См. А. М. Позднеев, Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ»), с пояснениями, заключающими в себе материалы по истории Халхи с 1636 по 1736 г., (по.. 1883, стр. 54).
Тогда же были заложены основы экономического могущества церкви. Правящая феодальная верхушка оказала ламаистской церкви щедрую материальную поддержку. Феодалы не только сооружали па свои средства ламаистские монастыри, посвящали в ламы сыновей, но и жаловали духовных отцов кочевьями и семьями крепостных аратов, из которых в дальнейшем составилось особое сословие шабинаров — крепостных церковных феодалов. Церковь постепенно превратилась в крупнейшего собственника земли и скота, в могущественную опору феодального строя. Распространение ламаизма вело на первых порах к некоторому подъему культуры и грамотности, к появлению монастырского ремесла и кустарного производства. Вокруг монастырей складывались поселения оседлого типа. В этой связи представляют интерес сведения, сообщаемые документами о городке Кубаксары или Кобук-Саур — одной из ставок Батура-хунтайджи, о попытках завести там землепашество, ремесленные мастерские и пр.
В целом, документы свидетельствуют об огромном росте влияния и могущества ламаистской церкви в этот период, об активном [7] вмешательстве высших лам в политическую жизнь страны и ее взаимоотношения с соседями.
Такова вкратце была внутренняя обстановка в Монголии в 30-50-е годы XVII столетия. Что касается внешнеполитического положения Монголии в рассматриваемое время, то оно характеризовалось с одной стороны — усилением угрозы независимости страны со стороны маньчжуров, утвердившихся на китайском престоле в 1644 г. и положивших начало маньчжурской (цинской) династии в Китае, а с другой — развитием в основном мирных, добрососедских отношений с Россией, что служило известным противодействием маньчжурской экспансии.
Силой и хитростью подчинив себе к 1636 г. ханства и княжества Южной Монголии, маньчжурский двор выдвинул в качестве одной из центральных задач своей внешней политики завоевание Северной Монголии и Джунгарского ханства (См. История Монгольской Народной Республики, изд. 2-е, переработанное и дополненное, М., 1967, стр. 171-172; И. Я. Златкин, История Джунгарского ханства, М., 1964, стр. 422-435 и др.). Существование вдоль северной границы Цинской империи независимых и воинственных монгольских владений таило в себе прямую угрозу маньчжурскому трону в Китае, народ которого продолжал оказывать упорное сопротивление чужеземным завоевателям. Вот почему упрочение маньчжурского господства в Китае ставилось Цинами в прямую зависимость от полной ликвидации политической самостоятельности Монголии и подчинения ее своей власти. Занятые подавлением антиманьчжурских восстаний в Китае (См. С. Л. Тихвинский, Маньчжурское владычество в Китае, — сб. «Маньчжурское владычество в Китае», М., 1966, стр. 9-10) и не имея поэтому возможности решить «монгольский вопрос» с помощью оружия, маньчжурские феодалы в этот период усилили дипломатическое и экономическое давление, применяли тактику шантажа и угроз, вмешивались во внутренние дела страны (См. А. М. Позднеев, Монгольская летопись «Эрдэнийн эрихэ», с пояснениями, заключающими в себе материалы по истории Халхи с 1636 по 1736 г., СПб.. 1883, стр. 110). Они заставили халхаских феодалов отказаться от выгодной для них торговли лошадьми с властями и населением Минского Китая, разжигали внутренние распри среди монгольских правителей, например борьбу вокруг наследства Дзасакту-хана Норбо (См. там же, стр. 137-142), всячески мешали объединению монголов и т. п. Так провокационная политика и интриги маньчжурского двора, ловко использовавшего своекорыстные интересы отдельных групп монгольских феодалов, привели к срыву решений Джунгарского съезда 44 крупнейших ханов и князей Джунгарии, Халхи, Калмыкии и Кукунора, созванного по инициативе Эрдэни Батура-хунтайджи в 1640 г.
Съезд вылился в одно из наиболее значительных событий в политической истории Монголии в рассматриваемый период и означал серьезную попытку консолидации монгольских владений перед лицом нависшей угрозы порабощения со стороны маньчжурских феодалов (См. Бугд Найрамдах Монгол Ард Улсын туух (История Монгольской Народной Республики), т. II, Улан-Батор, 1968, стр. 197). Выработанный съездом кодекс монголо-ойратских законов «Цааджийн бичиг» (См. К. Ф. Голстунский, Монголо-ойратские законы 1640 года, дополнительные указы Галдан-хунтайджи и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-Даши, калмыцкий текст с русским переводом и примечаниями, СПб., 1880) носил характер не только внутреннего уложения, кодифицировавшего нормы обычного права в интересах господствовавшей феодальной верхушки, но и характер политического соглашения между владетельными [8] князьями о совместном отпоре агрессии извне. Этот союз монгольских князей, однако, скоро распался. Начались новые столкновения между ойратскими и халхаскими феодалами, в результате чего в конце XVII в. Халха-Монголия потеряла свою независимость, попав под власть маньчжурских завоевателей.
В середине XVII в. происходило дальнейшее расширение и укрепление политических, экономических и культурных связей России не только с Джунгарией и государством Алтын-ханов, с которыми отношения поддерживались еще с начала XVII в., но и с правителями Халхи. В дальнейшем (в 70-80-е годы XVII в.) Россия вступила в непосредственные контакты со всеми монгольскими владениями, в том числе с Тушету-ханом и Дзасакту-ханом (В документах настоящего сборника содержатся лишь первые упоминания и косвенные сведения о них).
Несмотря на то, что основное внимание Русского государства в то время было направлено на Запад, царское правительство не жалело сил и на освоение территорий в Сибири. В поисках новых промысловых земель и пушнины отряды казаков и промышленных людей проникли в Забайкалье, где в 1646-1647 гг. встретились с монголами, кочевавшими по притокам р. Селенги. Так начался обмен посольствами с Цецен-ханом Шолоем — новая веха в истории русско-монгольских отношений, впервые нашедшая полное отражение в документах настоящего сборника (См. док. № 96, 97, 102, 103, 106, 107, 110).
Материалы сборника свидетельствуют прежде всего о том, что на всем протяжении рассматриваемого периода между Россией и Алтын-ханами, Цецен-ханом и Джунгарским ханством осуществлялся регулярный и оживленный обмен посольствами. В сибирские города Томск, Тобольск, Тару, Тюмень, Красноярск прибывали многочисленные послы от Алтын-хана Омбо Эрдени (См. док. № 20, 21, 24, 26, 34, 53, 75, 95, 100, 120), его духовного отца Дайн Мерген-ланзу (См. док. № 19, 21, 31, 34, и др.), от его братьев — Дайчин-нойона, Елден-нойона, Даин-нойона (См. док. № 17, 18, 33 и др.), от Цецен-хана Шолоя и его зятя Турухай-табуна (См. док. № 103, 106, 111, 118, 119, 130), от Эрдени Батура-хунтайджи (См. док. № 37, 40, 49, 68, 69, 78, 79, 84, 91 и др.), которые большей частью направлялись в Москву. В свою очередь по грамотам и указам царского правительства к ним снаряжались ответные русские посольства (См. док. № 1, 9, 12, 30, 38, 44, 45 и др.). Кроме того, на основании царских указов и самостоятельно сибирские воеводы обменивались послами с ойратскими феодалами — главой дома дэрбэтов Дайчин-тайджи (См. док. № 58, 113), братом и сподвижником Эрдени Батура-хунтайджи — Чокуром-тайджи (См. док. № 49, 51, 52), зятем Батура — Аблаем-тайджи (См. док. № 62, 134), с владельцами крупных улусов Очирту-тайджи (См. док. № 116), Даян-Омбо (См. док. № 104, 105, 109), Куйша-тайджи (См. док. № 12, 22, 123, 125) и др.
В 30-е годы к Алтын-хану Омбо Эрдени и к лабе (лама) Дайн Мерген-ланзу было направлено по два крупных русских посольства во главе с С. Гречениным и Б. Карташевым (в 1636 г.), В. Старковым и С. Неверовым (в 1638 г.) (См. док. № 7, 8, 20, 21, 28, 29). В 1637 и 1639 годах Москва принимала [9] монгольских послов Алтын-хана и лабы Мерген-ланзу — Мерген Дегу (См. док. № 24, 25, 36) и Будат-бакши с товарищами (См. док. № 34).
В 40-е и в начале 50-х годов поддерживались посольские связи между Алтын-ханом Омбо Эрдени-хунтайджи и томскими воеводами. В 1645, 1647, 1648 и 1650 гг. в Томск пришли послы Алтын-хана Омбо Эрдени с письмами и подарками русским царям, с изъявлением готовности поддерживать добрососедские отношения, с просьбами о присылке послов из Москвы (См. док. № 74, 75, 95, 99, 100, 120). Однако Московское правительство, обиженное отказом Омбо Эрдени подтвердить «шерть», данную им в 1634 г., воздержалось от удовлетворения этих просьб, хотя и не порвало с ним отношений.
В этот же период Москва завязывает связи с Цецен-ханом Шолоем. В 1644 г. енисейские воеводы снарядили довольно большую экспедицию в Забайкалье под командованием атамана В. Колесникова. В верховьях р. Ангары В. Колесников соорудил острог (впоследствии г. Верхне-Ангарск), где остался надолго с основными силами экспедиции. В 1646 и 1647 гг. атаман послал небольшие отряды во главе с казачьим десятником К. Москвитиновым и стрельцом Я. Кулаковым на Юг «для прииска и привода новых земель» и «для вести серебряные руды» (См. док. № 96, 97). К. Моквитинов и Я. Кулаков и оказались первыми русскими людьми, поочередно посетившими в 1647 г. ставку Цецен-хана на р. Онон и владение его зятя и вассала Турухай-табуна по р. Селенге (Там же). Сведения К. Москвитина и Я. Кулакова о Цецен-хане были подтверждены и дополнены енисейским сыном боярским И. Похабовым, командиром большого отряда казаков, отправленным вслед за В. Колесниковым в Забайкалье и встретившимся с Турухай-табуном, а затем посетившим и ставку Цецен-хана (См. док. № 102, 107). Вместе с И. Похабовым в Тобольск в 1648 г. пришло первое посольство от Цецен-хана в составе Седика, Улетая, Гармы с товарищами (См. док. № 103). Тобольский воевода И. И. Салтыков направил посольство в Москву, где оно было торжественно принято царем Алексеем Михайловичем и щедро одарено подарками (См. док. № 106). По предписанию Москвы тобольский воевода В. Б. Шереметев снарядил к Цецен-хану первое официальное русское посольство во главе с тобольским сыном боярским Я. Заболоцким (См. док. № 106, 110). Но в пути 7 октября 1650 г. посольство подверглось нападению неизвестных людей и погибло. Остались в живых только толмач Панфил Семенов и двое служилых. Они продолжили миссию и долгое время провели в ставке Турухай-табуна и Ахай-хатун — вдовы умершего в 1650 г. Цецен-хана Шолоя (См. док. № 111). Такова вкратце история установления прямых связей между Русским государством и одним из трех наиболее могущественных ханств Халхи — владениями Цецен-хана, нашедшая полное отражение в расспросных речах К. Москвитинова, Я. Кулакова, И. Похабова, доезде П. Семенова, в отписке енисейского воеводы Ф. Полибина и других не менее ярких и интересных документах, подлинники которых впервые полностью публикуются в настоящем сборнике.
Наиболее тесные взаимоотношения существовали в рассматриваемый период между Россией и Джунгарским ханством. Только в ставке [10] всеойратского хана Эрдени Батура-хунтайджи за эти годы побывало не менее 9 русских посольств: тобольского сына боярского Т. Петрова в 1636 г. (См. док. № 9), тобольского же сына боярского Меньшого Ремезова в 1640 г. (См. док. № 47, 48), тобольского конного казака Лариона Насонова в конце 1641 г. — начале 1642 г. (См. док. № 52, 57), Григория Ильина в 1643 г. (См. док. № 64, 66), стрелецкого сотника Владимира Клепикова в 1644 г. (См. док. № 69), тобольского сына боярского Д. Аршинского в 1647 г. (См. док. № 85), служилых людей Ф. Иванова и Б. Якшигулова в 1649 г. (См. док. № 112), снова Вл. Клепикова в 1649 г. (См. док. № 121) и, наконец, тобольского сына боярского Ивана Байгачева в 1651-1652 гг. (См. док. № 122). В свою очередь Москва в 1640, 1645, 1647 гг. принимала самостоятельные и ответные посольства Батура-хунтайджи (См. док. № 40, 42, 46, 79, 90), а в Тобольск и другие сибирские города послы ойратского хана приходили чуть ли не ежегодно и, как отмечается в одном из документов, «между нами взад и вперед посланники хаживали, што мы прошали — давали» (См. док. № 37, 39, 49, 68, 78, 84, 91 и др.).
Итак, документы настоящего сборника с неопровержимой ясностью говорят об интенсивном обмене посольствами между Россией и независимыми феодальными владениями Монголии в течение всего рассматриваемого периода.
Материалы сборника позволяют с исчерпывающей полнотой определить цели, интересы и позиции сторон в ходе имевших место посольских переговоров, а также реальные результаты этих переговоров и тем самым дают ключ к правильному освещению исторического прошлого народов этого района.
Центральное место в русско-монгольских переговорах в 30-50-х годах XVII в. занимали три главных вопроса: 1) о так называемой «шерти», 2) о кыштымах — местных племенах и народах, которые раньше платили дань монгольским феодалам, а после их перехода в русское подданство платившим этот ясак только Русскому государству, 3) о торговле.
Вопрос о шерти играл существенную роль в посольских переговорах. Московское правительство было заинтересовано в расширении влияния России и поэтому неизменно ставило перед сибирскими воеводами и посольствами задачу мирным дипломатическим путем добиться от монгольских владельцев дачи шерти, т. е. принесения присяги на верность московскому царю (ЛОА АН СССР, ф. Портфели Миллера, оп. 4, кн. 11, док. № 55, л. 58).
Вместе с тем внимательный анализ взаимных обязательств, принимаемых на себя обеими сторонами при даче шерти, и их выполнения убедительно показывает, что сам вопрос о шерти был для Русского государства не средством внешнеполитической экспансии в Сибири и на Дальнем Востоке, для чего Россия не имела ни сил, ни средств, а средством обеспечения мира на границах вновь освоенных территорий. Документы свидетельствуют, что русское правительство не стремилось к насильственному увеличению своих территорий за счет монгольских владений. Ни в жалованных грамотах русских царей монгольским ханам, [11] ни в грамотах в Сибирь — нигде нет ни одного слова о присоединении к Русскому государству монгольских кочевий (См., например, док. № 12, 26, 72, 106, 114). Наоборот, настойчиво предлагается монголам кочевать «на прежних своих кочевьях», т. е. по-прежнему распоряжаться своими землями.
Царское правительство настоятельно рекомендовало сибирским воеводам не вмешиваться во внутренние конфликты между монголами. Таким образом, своей политикой приведения к шерти русское правительство стремилось прежде всего к тому, чтобы создать условия для развития мирных взаимосвязей между русским и нерусским населением Сибири.
Со своей стороны, монгольские феодалы рассматривали дачу шерти как договор о дружбе, но не как присягу на верность, а тем более вступление в подданство и превращение в «холопов великого государя». Они были заинтересованы в получении «государева жалованья», добивались получения военной помощи — «государевых ратных людей», которых могли бы использовать в междоусобной борьбе, кровно нуждались в широком доступе на рынки сибирских городов для обмена излишков скотоводческого хозяйства на продукты земледелия и промышленные товары.
В общем все переговоры о приведении к шерти монгольских князей закончились неудачей. Царское правительство так и не сумело добиться личного подтверждения шерти Алтын-ханом Омбо Эрдени, данной в 1634 г. Оно получило решительный отказ от царицы Ахай-хатун — жены Цецен-хана Шолоя и Турухай-табуна стать подданными царя Алексея Михайловича. В сношениях с Эрдени Батуром-хунтайджи вопрос о приведении его к шерти затрагивался лишь эпизодически, в очень осторожной форме, в порядке пожеланий. Однако от такого рода неудач интересы Русского государства в сношениях с монголами не страдали. Этим объясняется сравнительно спокойный отказ царского правительства от попыток навязать монголам свой сюзеренитет.
Таким образом русское правительство в рассматриваемый период остается верным своей политике невмешательства во внутренние дела Монголии и поддержания мирных добрососедских отношений с монгольскими владельцами, начало которой было достаточно убедительно отражено в документах, опубликованных в сборнике материалов по истории русско-монгольских отношений в период 1607-1635 гг (См. Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1607-1636. Сборник документов. М., 1959).
Проводя миролюбивую политику, Москва вместе с тем твердо и непреклонно отстаивала свои права на вновь освоенные земли и на сбор ясака с местного, нерусского населения, в свое время подвластного монгольским и немонгольским ханам и князьям, находившегося в кыштымной зависимости от последних, взимавших с него в свою пользу ясак.
Вопрос о том, когда и кому принадлежали те или иные кыштымы, осложнялся общей неустойчивостью политического положения в этом районе, переходом местных племен то на сторону монгольских ханов, то на сторону правителей Джунгарии, то под покровительство русских воевод.
Интересно отметить, что в этот период складывается двоеданство. при котором кыштымы платили одновременно ясак русским властям и монгольским правителям. Публикуемые документы в какой-то степени проливают свет на эту сложную и острую проблему (См. док. № 9, 30, 41). Споры о кыштымах хотя и приводили иногда к инцидентам, но они были местного [12] значения и в общем не отражались на взаимной заинтересованности в развитии торговых отношений...
Как свидетельствуют публикуемые документы, торговые связи расширялись с каждым годом. В Тобольске, Томске, Таре и, после временного перерыва, в Тюмени под торги отводились специальные места, росло число приезжавших с товарами купцов, крупную торговлю вели главы и члены многочисленных посольств. Царское правительство поощряло русско-монгольскую торговлю, не облагало пошлинами ввозимые товары, главными предметами которой были пушнина, живой скот, продукты скотоводства, соль и т. п. Особенно интенсивен был торговый обмен с Джунгарией. Торговля велась не только в городах, но и у оз. Ямыш и в улусах. Недаром в одном из документов говорится: «А от нашего от Багатыря-контайши и от иных наших тайш великому государю и прибыль есть: присылает в городы с коньми и с коровами и со всяким скотом, и ваши города сибирские от нашего калмыцкого скота наполняютца и кормятца, и с мяхкими товары приезжали и со всяким с торгом. И в том от нас государю прибыль» (См. Ф. Мунгальские дела, 1639 г., д. № 1, л. 56).
Таков тот комплекс вопросов, который находит отражение в документах настоящего сборника. В целом, эти документы позволяют достаточно полно проследить историю взаимоотношений России и Монголии в последние десятилетия первой половины XVII в., освещают многие стороны внешнеполитического положения и внутренней истории монголов в эти годы.
* * *
Настоящий том документов является продолжением публикации «Материалов по истории русско-монгольских отношений. 1607-1636», вышедших в 1959 г.
Для данного сборника использованы документы делопроизводственного характера, хранящиеся главным образом в Центральном Государственном Архиве древних актов (ЦГАДА). Это — фонды Сибирского и Посольского приказов и частично — приказа Казанского дворца. Следует однако отметить, что сохранилась очень небольшая часть материалов последнего, так как после образования в 1637 г. Сибирского приказа делопроизводство приказа Казанского дворца было передано как в Посольский, так и в Сибирский приказы. В результате пожаров и частых перемещений значительная часть приказных материалов была утрачена, чем объясняются пробелы, имеющиеся в сборнике.
В фонде Сибирского приказа сохранился большой копийный материал, а также подлинные отписки сибирских воевод, статейные списки служилых людей, ездивших к Алтын-ханам, джунгарским тайшам, владетелям Халхи, и другие виды документов.
Фонды Посольского приказа в конце XVIII в. были сгруппированы по коллекциям. Основные материалы по сношениям России с монголами и джунгарами содержатся в «Монгольских» (Мунгальских), «Зюнгорских», частично «Калмыцких» делах. Отдельные документы имеются также в фонде «Сношения России с Китаем».
Функции приказа Казанского дворца, ведавшего до 1637 г. управлением Сибирью, а затем Сибирского и Посольского приказов по сношениям с монгольскими государствами иногда дублировались. Четкого разграничения деятельности приказов не было, поэтому очень часто сибирские воеводы отправляли одну и ту же отписку в оба приказа, по требованию одного из приказов пересылались копии или оригиналы, которые, как правило, не возвращались. Особенностью фондов [13] Посольского приказа является наличие большого количества списков одного и того же документа.
В сборник включены также документы из так называемого собрания или «портфелей» Миллера, хранящиеся в Ленинградском отделении Архива АН СССР. Это — копийные материалы делопроизводства приказных изб ряда сибирских городов — Томска, Тобольска, Енисейска и др. Хотя копии выполнены на низком уровне, что уже неоднократно отмечалось в литературе (пропуски, искажения наименований и т. п.), они все же содержат важные сведения, позволяющие уточнить известные факты; их ценность подчеркивается тем, что подлинные материалы делопроизводства большинства сибирских городов погибли в результате частых пожаров.
При отборе документов для включения в сборник составители ставили перед собой задачу дать наиболее полный подбор материалов по теме, но не включали многие ранее опубликованные документы в таких изданиях, как АИ, ДкАИ, ААЭ и др., так как материалы по своему содержанию или повторяют уже имеющиеся, или не содержат интересных сведений. В сборник включены некоторые документы из публикации «Русско-китайские отношения в XVII в.», поскольку они там не всегда приведены полностью или представляют интерес не только в свете русско-китайских отношений.
В данный сборник, как и в первом выпуске, не вошли материалы летописного характера, записки различных путешественников, содержащих сведения о русско-монгольских отношениях. Не включены в сборник и записи таможенных книг различных сибирских городов, т. к. все эти источники по своему объему и характеру требуют специальных публикаций. В том не включены также второстепенные архивные материалы, которые не дают дополнительных сведений об уже известных событиях, равно как и идентичные по содержанию документы.
При выборе текста для публикации в основу брался подлинник, при отсутствии последнего — отпуск или наиболее ранние списки. В наиболее сложных случаях обоснование выбора текста дается в комментариях (статейные списки В. Старкова, Ф. Байкова).
Указание на место хранения документа дается в легенде, где указываются также поисковые данные для всех имеющихся текстов документов. Исключение делается для статейного списка Ф. Байкова, в легенде к которому не указываются все имеющиеся публикации на русском и иностранных языках. Составители дают отсылку на «Русско-китайские отношения в XVII в.», т. к. в публикуемом нами сборнике приводится только та небольшая часть списка, которая непосредственно относится к теме публикации, а разночтения приведены в подстрочных примечаниях.
Передача текста воспроизводится в соответствии с «Правилами издания исторических документов» (М., 1969 г.).
Большинство документов публикуется полностью. Извлечения допускаются в тех случаях, когда текст повторяет более ранние документы или когда большая часть документа не имеет отношения к теме (например, статейный список Ф. Байкова). Приведенные в статейном списке томского воеводы И. И. Ромодановского переводы писем Алтын-хана, его детей и братьев помещены в сборнике в комментариях к текстам тех же писем, но переводы которых были сделаны в Посольском приказе и где имеются разночтения.
В случае плохой сохранности документа, утраченные части текста восстанавливаются по смыслу или по другому документу. Поскольку таких материалов в сборнике немного, то это оговаривается в каждом [14] отдельном случае. Оговаривается и полная утрата текста с отметкой многоточием.
Как правило, многие документы не имеют прямой датировки и датируются приближенно с обоснованием в подстрочных примечаниях для каждого случая. При приближенной датировке (например, отписок) используются упоминания числа в тексте документа и ссылка на известные события, а также отметка о получении документа. Двойная датировка отписок дается в том случае, если между датами в тексте и отметкой о подаче не наблюдается большого разрыва во времени. В противном случае документы датируются по последней дате, упоминаемой в тексте.
Двумя датами датируются статейные списки — временем начала и возвращения посольств. Как правило, началом посольств является время составления наказной памяти. Однако чаще бывает, что между дачей наказной памяти и выездом посольства проходит много времени (см. статейные списки Ф. Байкова, И. И. Ромодановского). В этом случае списки датируются временем выезда посольства и его возвращения. Все это оговаривается в каждом случае особо.
Имеющееся в документах разнообразное написание имен и географических названий в тексте публикации сохраняется. Правильное их написание, когда это возможно, дается в заголовках, указателях и комментариях. В публикуемых документах контайша употребляется часто как собственное имя джунгарского Эрдени Батура-хунтайджи, поэтому составители нашли целесообразным дать этот титул с прописной буквы.
Документы сборника расположены в хронологическом порядке и снабжены комментариями и текстуальными (подстрочными) примечаниями, именным и географическим указателями, терминологическим словарем. Комментарии отмечены цифрами, текстуальные примечания — звездочкой.
Историческое введение и комментарии написаны М. И. Гольманом и Г. И. Слесарчук. Археографическая обработка текста произведена Г. И. Слесарчук, ею же написано археографическое введение. Указатели и терминологический словарь составлены Г. И. Слесарчук.
Составители сборника выражают благодарность за помощь в работе Н. Ф. Демидовой, Р. С. Гаркавич, В. Н. Никифорову.