СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

(* — Датируется по времени выезда В. Старкова из Томска и времени его возвращения в Томск (см. док. № 35))

/л. 15/ Список с статейново списка слово в слово, каков подал в Томском сын боярской Василей Старков, что ходил к Алтыну-царю з государевым жалованьем.

По государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу и по наказу стольника и воевод князя Ивана Ивановича Ромодановского да Ондрея Ондреевича Бунакова, да диака Анисима Трофимова в нынешнем во 147 году сентября в 5 день велено томскому сыну боярскому Василью Старкову, да с ним для письма служилому человеку конному десятнику Макарку Колмогорцу, да служилым людем шти человеком, Ортюшке Берескину, Митьке Вяткину, Федьке Засухину, Микитке Бурнашову, Сеньке Мезене да толмачю Федьке Федорову, з государевым жалованьем и с алтыновыми послы итти к Алтыну-царю и к братьям его к Тайчин-наяну и к Даин-наяну, да к двоюродному ево цареву брату к Дурал-табуну.

И в нынешнем же во 147 году сентября в 22 день пришли в Киргизы на реку на Белой Миюс в улусы х киргискому князцу к Табуну да к матери его к Абакаю-княгине ¹ и к Богучею-князцу. И на приезде нам в Киргизах встреча ни от ково не была, и корму не дали, и чести никакой не было ж, и в подводах и во всем отказали.

И сентября ж в 23 день киргизские князцы Табун с то/л. 16/варыщи человек з 20 приезжали к нам на стан с великим шумом и з братью, а говорили и при мугальских послах при Мерген Деге с товарыщи. — К кому де вы посланы з государевым жалованьем, у тово де подводы и корм емлите, а мы де не государевы ясачные люди, да и Алтынова де царева приказу мы не блюдемся и ваших де мы томских воевод указу не слушаем. Да Табун же говорил. — А яз де в своей земли и сам воевода.

И назавтрее того мы призывали к собе на стан Табунову матерь княиню Абакан и ей розговоривали, чтоб она, Абакай-княиня, детям своим Табуну и Изерчею, и иным князцом и лутчим людем говорила, чтоб оне, киргизы, прежнее государево жалованье попомнили, под государеву б казну и под нас подводы дали, и от собя из Киргиз к Алтыну-царю отпустили б, не задержав, и над государевою б казною порухи никакой не зделали.

И княиня Абакай нам против тово сказала. — Табун де да Изерчей — дети мои, и без моиво де ведома над государевою казною и над вами дурна никакова не зделают, только де вы меня почтите рускими гостинцами. А она, княгиня Абакай, родом черных калмаков, Карагулина ² сестра, а киргизы всеми владеет.

И мы ей, княине Абакаю, дали 2 портища доброво сукна аглини черча/л. 17/той 4 аршина, да зипун аглинской зеленой, да третее портищо сыну ее Табуну, да вершок черчатой для того, чтоб государевы казны какой порухи не было, и черным бы калмаком розграбить не дали, и дали б под государеву казну и под нас подводы, и не задержав бы из Киргиз в Мугалы к Алтыну-царю отпустили. А ее, Абакая-княгиню, и сына ее Табуна киргизы слушают. [104]

А в те поры в Киргизах было черных калмаков человек со 100 с тайшиным сыном, а у них, черных калмаков, то было и умышлено, что государева казна, что было послано к Алтыну, дождався, в Киргизах, взять со всем и нас всех побрать. А им то, черным калмаком, всем за беду, что государево жалованье великое посылаетца к Алтыну-царю, а к ним, к черным калмаком, ни к одному тайше государево жалованье не присылаетца, то им, черным калмаком, и забедно на Алтына-царя. Да черных калмаков тайчонок Багатыря-контайчи улусов к нам па стаи приезжал с калмаки своими, а имяни ему не сказали, как ево имя и чей сын коего тайши, а говорил. — Государь де жалует Алтын-царя, присылает к нему многое свое государево жалованье, а через пашу землю киргискую, а Алтын де царь чем больши нашего Багатыря-контайши? Алтын де царь Ирденей-контайши, а наш де тайша таков же Багатырь-контайчи.

И мы им против тово говорили, что великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, милостив; Алтына-царя /л. 18/ за то государь жалует своим царским жалованьем, что он, Алтын-царь, великому государю бил челом быть ему, Алтыну-царю, под государевою высокою рукою в подданстве со всею его ордою навеки неотступну, и служить, и прямить, и дань с собя давать, и во всем добра хотеть; и в том во всем он, Алтын-царь, великому государю и шерть дал и за всю свою орду своею душею. Да и ваш бы Багатырь-контайши также великому государю бил челом, и дань с себя присылал ежелеть, и служил бы, и прямил, и во всем бы государю добра хотел, и был бы под государевою высокою рукою в покоренье и в послушанье государскому повеленью, и в том во всем и шерть дал за себя и за всю вашу орду, и великий государь и вас, черных калмаков, и тайш ваших также пожалует своим царским жалованьем.

И калмаки против того говорили. — Алтын де царь государю чем выслужил, и что добро зделал, и какая от него прибыль? А от [на]шево от Багатыря-контайши и от иных наших тайш великому государю и прибыль есть: присылает в городы с коньми и с коровами и со всяким скотом, и ваши городы сибирские от нашево калмацкого скота наполняютца и кормятца, и с мяхкими товары приезжаем и со всяким с торгом. И в том от нас государю прибыль.

И после тово калмаки и прочь поехали от стану. А жили /л. 19/ в Киргизах педелю.

И кнегиня киргиская Абакан с сыном своим с Табуном своим киргиз розговарили, чтоб киргизы над государевою казною и над нами дурна никакова не учинили, и калмаков бы уняли, и на грабеж не дали, и под государеву казну и под нас подводы собрали, из Киргизы б к Алтыну- царю отпустили без задержанья. И киргизы их в том во всем послушали и подводы, собрав, отдали мугальским послом.

И сентября в 29 день Алтына-царя послы, что были па Москве, Мерген Дега с товарыщи под государеву казну и под нас подводы к нам привели. И того ж числа из Киргиз поехали на Верхние Киргизы на Алтыр, а от Белово Миюсу ис тех улусов, от Больших Киргиз до Алтыр, ехали 3 дни, а алтыри в те поры жили кочевьем по Уйбату-речке в горах.

А на приезде в Алтырех встречи и чести и корму не было ни от ково, только алтырцы нам в своих улусах стать и места не дали, и встречали с ослопьеми и з дракою, и казаков ослопьем перебили, и государево жалованье — сабли, что посланы были к Алтыну-царю, к детям свои братьям, и то хотели поотимать. И мы от них насилу отбились с мугальскими послы. А па стану и ести сварить не дали; котлы с вареньем [105] проливали, а что варенье было корм, и то все розхватают. И тут в Алтырех жили 3 дни, а мерли з голоду. А мугальцов они, алтырцы, послов царевых не слушали ни в чем и не блюдутца, потому что /л. 20/ в то время и в Алтырех черные калмаки были же. И у тех калмаков тот же совет был, что и в Больших Киргизах. И тут калмаки дожидались нарочно и с мугалы задирались, и мы от них откупались и мугальцам задиратца с ними, с калмаками и с алтырцами, не велели. И в Алтырех у пас алтырцам и калмакам в откуп сукон всяких добрых розными цветы розошлось аршин з 9 и больши; давали им человеку по вершку и по 2 для того, чтоб у них с черными калмаками над государевою казною какова воровского совету не было, и государева б казна и мы безвестно не погинули. И после тово они, алтырцы, от тово своево воровсково совету отдумали и калмацким людем отговорили, и со всякою угрозою и с воровским своим задором к нам на стан приезжать перестали. А поколе от них не откупались, и каков к нам на стан ни приедет, тот и грозит убойством и для подарки (Далее в списке: а ничево не дать ино...) и из лука хотят стрелять и плетьми по глазам бьют. А не откупатца было от них, что им не давать подарок, нам в Алтырех ино было всем быть убитым и государевой казне быть розграбленой, да и подвод и корму нам в Алтырех не дали.

А из Алтыр поехали на Абакан-реку. А поднялись на киргиских же подводах с великою нужею, половину пеш брели, потому что подвод было мало и прислали и до мугальских улусов. А на Амахан-/л. 21/реку из Алтыр пришли в третей день, а перешед Амахан-реку, через Саянской камень шли дорогою по речке по Чеганмахе и до вершины. А с устья и до вершины все по ней итти по наволокам по обе стороны, а бродов по ней больших с берегу на берег 40, а с малыми бродами больши осьмидесят бродов, а в середнюю воду на бродах коню по тебеньки и по череву, а ходу по ним 2 дни. А с Чеганмахи поднялись на большой на Саянской камень, и на тот камень с Абакану поднялись в 4 день. А с тово камени спустились на речку на Кантыгир. А Кантыгир-река крута добре, все пороги, ровных мест нет, а идет ис тово Саянсково камени. И по тон реке шли до броду вверх одно плесо, и перебредчи Кантыгир с правой стороны на левую реку, и от Кантыгири по речке ж вверх и до вершины, и по той речке ходу 2 ж дни. А с той речки поднялись на другой Саянской высокой камень, а с тово камени спустились верхнею дорогою направо, и после тово ещо переехали /л. 22/ тот же камень в третьем месте, не таков высок, пониже тех. А оттоле спустились по речкам же все по маленьким вниз и вышли на речку на Аккол. А по той речке по Акколи на низ и до Кемчюка-реки. А на Кемчюк-реку приехали октября в 10 день. А в том месте на Кемчике кочевали мингатцкие люди, а улус тут стоял Коушаков. И в том улусе нас поставили.

Того ж числа встретили нас Туралова улусу улусные его люди 4 человека, Карчага да Кесер с товарыщи, а сказали: велено вас з государевою казною поставить па Кемчюке. И корм приносили нужно и то с великою докукою.

И после тово ж времяни приставам Карчаге с товарыщи мы говорили, чтоб ему, Алтыну-царю, было ведомо про государево жалованье, что к нему государь пожаловал, прислал, и та государева казна до него, Алтына-царя, в его алтынову землю, дал бог, довезена здорово вся сполна; и вам бы, Корчага, с тем к царю послать гонца своего наскоро, и Алтын бы царь з государевым жалованьем нас велел взять к собе без задержанья, чтоб в его Алтына-царя земли над государевою казною порухи никакой не было; и нам бы, государевым послом, в малых людех не [106] померети з голоду. /л. 23/ И того ж числа пристав Корчага товарища своего Кесеря послал к Алтыну-царю с вестью, сказать про государево жалованье и про послов. И Кесер к дарю в улус ездил 4 дни и от царя приехал октября в 14 числе в ночи.

На утрее тово приставы Карчага да Кесер и послы Мерген Дега с товарыщи пришли к нам па стан и сказали, что им Алтын-царь з государевым жалованьем нам велел стоять па том месте до своего приезду, как он, Алтын-царь, приедет на Кемчюк; а кочюет де он с Упсы-озера, а до тово места с Упсы 8 дней кочевных.

И октября в 17 день приставы Карчага с товарыщи, не дожидаючи алтынова приезду, с Кемчюка повезли дорогою на Чюкур-булак через речку Идан на Закол-речку, а по Кемчюку на низ к Большой Кеми. А подимаючись с стану, приставы к нам принесли корму на дорогу овцу мертвую да козла мертвово ж пропащей, и мы у них тово пропащево корму не взяли. И приставы нам в корму отказали и везли нас 2 дни без корму, никакого не давали.

И перешед Чекур-булак в третей день в половину дня, а Закол-речки не дошед версты за 2, встретил нас Турал-табун с сыном своим /л. 24/ с Катайчою и с своими улусными людьми человек с 15 по их вере с питьем и с кормом. И на той встрече Турал у нас спрошал про государское величество и многолетное здоровье. И мы ему, Туралу, толмачом говорить велели, чтоб он, Турал, и с сыном своим и со всеми своими людьми с коней сошли и шапки с голов поснимали. И Турал на стрече с коней слезли, и про государское величество и многолетное здоровье Василей учал титлу говорить. И в кою пору титлу государеву Василей говорил, и он, Турал, и с сыном стояли. И на той встрече и в улусе от него, Турала, честь была, корм и питье по их вере довольно, и к себе в юрту им ал, и к нам на стан приезжал, вино привозил сам, а корм присылал с приставы. И на той речки Заколи в Туралове улусе жили 4 дни.

А с того места Турал со всем своим улусом покочевал на Чокур же булак к Кемчюку другою дорогою, от Чокур-булака на левую руку, и стал [на] Найдане-речке. И на той речке он, Турал, взял у нас в запрос 2 портища добрых, однорядку жолтую да сукно черчато аглин большая 4 аршина, да нож немецской срядной, 2 кожи телятинных. Да сын ево взял Катайчи взял саблю добрую, ножны черной хоз, приправная с плащи серебряные золочены, /л. 25/ да кожу телятину красную, да перстень золочен с каменем, да япончю белую срядную.

И октября в 27 день на той же речке приезжал к нам па стан Алтына-царя шурин Тушаты-тархан с товарыщи 3 человека. А прислал де ево Алтын, что велел ему, Тушаты, у Турала в улусе быть до царева веленья, а царь де в те поры своим улусом стоит по той же речке вверху в верстах в 10-ти.

И октября в 31 день Турал со всем своим улусом и с нами с Найдани скочевали на речку на Чегму. А царь кочевал другою дорогою верхнею по вершинам речек, а на Чегме от Турала улусом своим стоял верстах в 5-ти. А с тово места перекочевали на речку на Жиргату. А кочюют и ставятца все порознь по статьям ³. А царев стан стоял под Каменем верстах в 10-ти от Турала.

И октября в 28 день на той ж речки приезжал к нам на стан Алтына шурин Тушаты-тархан с товарыщи 3 человека, а прислал де ево Алтын-царь к Туралу и к нам, и велено де Туралу нас держать у себя в улусе до царева указу. А царь в те поры своим улусом стоял по той ж речке вверху верстах в 15-ти. И в том приезде Тушата взял у нас в запрос сукно доброе черчато 4 аршина аглини да 2 кожи да саблю. /л. 26/

И октября в 31 день Турал со всем улусом и с нами с Найдани [107] скочевали на речку на Чегму. А царь кочевал другою дорогою верхною. А на Чегме от Турала улусом своим стоял верстах в 5-ти.

А с того места перекочевали на речку на Чиргату. А кочюют и ставятца все порознь по статьям. А царев стан стоял под Каменем верстах в 10-ти от Турала (Начало л. 26 повторяет часть текста л. 25).

Ноября в 9 день Дурал-табун да шурин царев Тушаты-тархан приезжали к нам на стан по цареву веленью и осматривали государево жалованье, что послано к Алтыну-царю и к детям его. И по осмотру Турал и Тушата из государева жалованья по алтынову ж веленью прошали 188 корольков на мотоузех в той от матери царевы Чечен-катуни, да чтобы и иные табуны про те корольки не ведали; а в то место приносили царевых старых корольков 207, мельчае тех. И мы им в то время корольков не дали.

Да он же, Турал, тут сказал нам, что Алтын-царь хочет вас перед собою поставить и государево жалованье — грамоту и государево жалованье, что к нему прислано, принять по росписи, а будет де он, Алтын-царь, для приему государева жалованья в улус Туралов с невеликими людьми.

Тово ж числа в вечерню Дурал в своем улусе блиско нашево посольсково стану на приезд царев поставил юрту большую. А в первом часу ночи царь тот приехал, а с ним только /л. 27/ 2 человека. В другом часу ночи Алтын-царь от собя из юрты прислал к нам на стан послов своих, что был на Москве, Мерген Дегу да пристава Карчагу, а велел нам быти перед собою, и государево жалованье, грамоту и государево жалованье, что к нему прислано, принести к собе в юрту по росписи все сполна.

Тово ж часу сын боярской Василей Старков с товарыщи, взяв государеву грамоту и по росписи государево жалованье, изредя к Алтыну-царю понесли и, пришед в юрту, перед ним, Алтыном-царем, стали, да и те послы, с нами которые были присланы к лабе, Степан Неверов с товарыщи. А он, Алтын-царь, в юрте завешен от огня портищем, что они носят на собе, и ево было, Алтына-царя, за завесом не видеть. А подле ево сидят по правой руке зять ево и тесть Номча-табун, по левой руке брат ево царев Дурал-табун да и иные ближние ево сидят по обе стороны, всех человек с 8.

И пришед, стояли перед ним, Алтыном-царем, немалое время, и он, Алтын-царь, нам не показался, и ответу он, Алтын-царь, и табуны его нам не отдали ничего.

И Василей толмачю [велел] (Вставлено по черновику) говорить ему, Алтыну-царю. — Мы, великого государя послы, по его государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу и по наказу стольника и воевод князя Ивана Ивановича Ромодановского да Ондрея /л. 28/ Ондреевича Бунакова, да диака Анисима Трофимова посланы з государевым жалованьем, з грамотою и з государевым жалованьем, к тебе, к Алтыну-царю, по твоему челобитью и прошенью, и чем тебя великий государь царь пожаловал своим царским жалованьем, и то ныне перед тобою по росписи со всем сполна, и мы стоим перед тобою, Алтыном-царем, со всем государевым жалованьем. А ты, Алтын-царь, и с табуны своими против государева жалованья не вставаешь, и государскому многолетному здоровью не радеешь, и про великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии величество и многодетное здоровье не спрашиваешь, и собя нам не покажешь, и табунам своим ответу не велишь дать, а государеву жалованью не рад. [108]

И он, Алтын-царь, ответу ни в чем не отдал и с табунами стал думать. И мы толмачю говорить велели в другой ряд, чтоб он, Алтын-царь, с табуны своими стал против государева жалованья и шапки з голов сняли, и сам Алтын-царь нам показался, и спрашивал бы сам про великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русин самодержца про его государское величество и многолетное здоровье и про государевых детей, про государей царевичей — про великого князя Олексея Михайловича и про великого князя Ивана Михаиловича всеа

Русии величество и много/л. 29/летное здоровье, что ты, Алтын-царь, в подданстве.

И по цареву веленью Номча-табун говорил. — Вы, государевы послы, посланы ко мне, Алтыну-царю, з государевым жалованьем, чем меня государь пожаловал, и ехали далеко, а теперь стоите передо мною. И вы наперед спрашивайте про мое Алтына-царя здоровье, как и прежние послы, которые были у меня з государевым жалованьем, Казый (Казый Карякин) и Яков Тухачевской с подьячим з Дружиною Огарковым, и Степан Греченин да Важен Карташов с товарыщи, и те спрашивали наперед про мое Алтына-царя здоровье (Далее в черновике: и вы ныне також спрошайте про Алтына-царя здоровье). А про вашево де государя царя московского величество и многолетное здоровье мы преж сево не спрашивали, да тово и не бывало, да мы про то и не знаем, да и ныне не спрашивать наперед.

И Василей ево, Алтына-царя, против табунов речей учал стречать. — Ныне ты, Алтын-царь, великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю, всеа Русии самодержцу и многих государств государю и облаадателю, чинишься непослушен и непокорен, и ево государсково повеленья не слушаешь, про великого государя царя величество и многодетное здоровье не спрашиваешь. И ты, Алтын-царь, прежное государево жалованье к собе забыл, и свою шерть, на чем ты великому государю шертовал своею душею за всю свою орду, и то не помнишь. И что ты, Алтын-царь, к ве/л. 30/ликому государю преж сего писал в челобитных своих подданством с послы своими и в прежних посольских статейных списках написано, и то ты, Алтын-царь, не знаешь. А шертовал ты, Алтын-царь, своею душею (Далее в черновике: за собя) и за детей своих и за внучат, и за братью, и за всех табунов своих, и за всю свою орду в том, что тебе, Алтыну-царю, з детьми своими и з братьями, и с табунами, и со всею твоею ордою быть под государскою высокою рукою в подданстве навеки неотступным, и к шертовальной своей записи руку свою приложил, и дань с собя давать ежелеть безпереводно перед прежнею данью с прибавкою, и государю служить и прямить и во всем добра хотеть, и где будет государское повеленье на службу, и ты будешь, Алтын-царь, готов со всею своею ордою, и радеешь ты, Алтын-царь, великому государю многолетного здоровья и всякого добра. И на том на всем ты, Алтын-царь, великому государю шертовал. А шертовали за тебя у первой шерти при Якове Тухачевском да при Дружине Огаркове братья твои Дурал-табун да Тойчин-табун, да зять твой Доюн-табун, да для большова утверженья у другой шерти шертовали за тобя твоею ж алтыновою душею отец твой и учитель лаба Дайн Мерген-ланза да брат твой Дурал-табун при Степане Греченине с товарыщи. И к той шертовальной записи ты, Алтын-царь, для большово утверженья /л. 31/ и руку свою приложил, и лаба и Дурал руки ж свои приложили. И ты, Алтын-царь, на чем великому государю шертовал и правду свою дал, на том и стой крепко и неподвижно, и государево прежное жалованье помни. И ныне государскому [109] повеленью будь послушен, с места своего ставай на ноги и со всеми своими с табунами, и шапки з голов снимайте, и про государское величество и многолетное здоровье и про государевых детей про благоверных царевичей про великого князя Олексея Михайловича и про великого князя Ивана Михайловича всеа Русии многодетное здоровье спрашивай, и государево жалованье приимай с радостию, и великому государю на его государском жалованье бей челом.

И он, Алтын-царь, в том во всем государскому величеству не радеет, и учинился непослушен и непокорен, и против государсково величества не встал, и шапки з головы не снял, и про государское многолетное здоровье не спрашивал.

И по цареву веленью Турал-табун говорил. — Вы, государевы послы, за што за то упрямливаетеся, про Алтыново-царя здоровье не спрашиваете и против Алтына-царя говорите жесточью. И то ты, Василей, по государеву ли указу или собою так затеваешь и за то стоишь, что не хошь спрошать про здоровье Алтына-царя наперед государского /л. 32/ здоровья? А прежние де государевы послы, которые были здесь преж тобя, Василья, и те де послы хуже ли тебя, а на приходе они спрашивали наперед про алтыново здоровье, а про государское величество и многодетное здоровье сказывали после.

И мы их в тех речах встречали. — Вы то делаете не ведаючи, что государскому повеленью чинитесь непослушны и непокорны, и государское величество не почитаете, и делаете безстрашно такому великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю, всеа Русии самодержцу и многих государств государю и облаадателю, в его государском повеленье отказываете невежливо, что заставливаете спрашивать наперед про алтыново здоровье, что не хотя вперед государскому величеству быть послушну и покорну и государской себе милости видети. А нам про Алтына-царя здоровье спрашивать не доведетца, да и не спрашивать. Да и ни в которых великих государствах и в больших ордах тово не повелось: где государевы послы бывают посыланы у царей и у королей, наперед государсково величества не спрашивают, а против государсково величества везде во всех ордах и против государевы титлы цари и короли вставают и шапки з голов снимают и стоят со страхом поколе про государское величество титлу /л. 33/ чтут, а спрашивают про государское величество и многолетное здоровье наперед, а про себя спрашивать не велят. Да у государя ж царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии под его государскою высокою рукою много царей и королей и безчисленно, и во всем государскому величеству повинны и послушны и покорны, и дань с себя великому государю давают безпереводно, и государское величество возвышают. А ты, Алтын-царь, ныне государское величество не возвышаешь, и то ты делаешь негораздо, что чинишься непокорен и непослушен, а себя величаешь.

А Алтына-царя речь, а говорил Дурал-табун. — А коли вы, государевы послы, не спрашиваете про Алтыново-царя здоровье, а нам не спрашивать про вашево государя царя московского величество и многодетное здоровье. Да и дела вам здеся нет, отколе приехали туды и поедьте.

И мы ему учали против тово говорить. — Как ты, Алтын-царь, смел против таковаго славнаго великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича, всеа Русии самодержца и многих государств государя и облаадателя, невежливо говорить, а не хошь вперед великому государю покорен быть и послушен и ево государсково жалованья принять.

И табуны говорили невежливо. — Ваш де царь московской чем больши нашево Алтына-/л. 34/царя? У вашево де государя московского много [110] царей и королей, а у нашево де Алтына-царя тьмы тьмами мугал. А наш де Алтын-царь родом Цынгиса-царя.

И мы ему, Алтыну-царю, говорили и Туралу и табунам. — Как ты. Алтын-царь, и табуны смели говорить такие неподобные слова такому великому государю царю непокорно? А называешь ты государя своего, кому ты шертовал, такова ж, что ты; а ты государю бил челом сам в подданство со всею твоею ордою, что тебе быть под государевою высокою рукою в подданстве и в послушанье и в покоренье, и дань с собя давать и во-всем добра хотел (Так в тексте), а ныне так безумничаешь с безумными табуны. /л. 35/ А на земли хто есть иной царь, кроме великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии? Бог на небе, а он, государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец, один на земли богом венчанный и богом дарованный царь и государь надо всеми цари и короли, и нет иного царя.

И цареву речь Дурал-табун говорил. — Своим ли де вы изволеньем так своего государя величаете, а нашево Алтына-царя не величаете? И вы де стоите тепере перед нами давно не живы, а ваши головы с плеч скатились, нашево повеленья не слушаете и Алтына-царя не величаете, наперед про алтыново здоровье не спрашиваете.

И мы им против тово говорили. — Дай господи, был здоров государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, а царя Алтыновых гроз и вас, безумных табунов, приговору не блюдемся. Грозно и славно имя государское надо всеми ордами по всей земле. А наши головы не дороги, что на земли лесу и каменья и травы, то у государя людей.

И тово было пред царем часа з два. И после тово с шумом и з бесчестьем из юрты выбили вон з государевою грамотою и з государевым жалованьем. /л. 36/

И мы от него, Алтына-царя, з государевою грамотою и з государевым жалованьем пришли на свой стан, и грамоту государеву и казну поклали в сумы и запечатали, и стереглись, тое ночь всее не спали для тово, что у нево, у Алтына-царя, каково дурна не удумано ли и государевы казны, мимо себя, иным своим табуном не велел розграбить. А блюлись для того, что после нашего приходу ночью часу в 5-ом или в 6-ом к той ево царевой юрте съезжались многие люди со всех сторон, а ездили мимо нашего стану во всю ночь человек по 20-ти и больши. А которой корм на тог день дан был, и как мы пришли от царя, и в то ж время Карчага приезжал на стан и взял весь без остатка, и тот день жили не етчи.

Назавтрее тово ноября в 10 день посылали мы с стану своево к Туралу для корму служилых людей Сеньку Мезеню да Федьку-толмача, а велели ему говорить. — Что пристав приезжал на стан и корм поймал весь без остатка, — по цареву ли веленью так пристав делает? А ныне нам и ести нечего, или нас хотите поморить з голоду?

И Турал нам в корму отказал, — Мне де без царева веленья корму вам дать не уметь, а пристав Карчага корм у вас с стану поймал по цареву веленью. И тут корму не давали 3 дни рядом, жили не едчи, па одном месте в кеменю покинуты, и купить было корму не у ково, да и не продадут. /л. 37/ Тово ж числа царь со всем своим улусом и Турал-табун со всем своим улусом с того места скочевали в царево займище в зимовье его кочевья на реку на Кемчюк. В четвертой день пристав Карчага к нам приехал и, взяв нас, перевез в Туралово ж кочевье, где Турал с станом своим стал на реке на Кемчюке в цареве займище. И в тот день поздно в вечере корм царев прислал на стан Турал. [111]

Назавтрее того Алтын-царь ис Камени выкочевал к Кемчюку ж и стал на том же стану в его царевом займище над рекою над Кемчюком пониже Турала и нас. А с царем кочюют вместе мать ево царева Чечен-катун да сын ево кутухта, и все его дети, и царицы, и лабы, и ближние его табуны. А все ставятца по своим статьям порознь.

И на том месте мы Турала-табуна призывали к себе на стан и не одиново и ему, Туралу, говорили. — В чем он, Турал, великому государю шертовал царя Алтыновою душею и правду свою дал, в том бы и стоял крепко, и Алтыну бы царю розговаривал, чтоб Алтын-царь прежное государево жалованье и свою шерть помнил, в чем он великому государю шерть дал, на том бы и стоял крепко, и был бы в государском милостивом призренье в вековом, и в жалованье, и в повеленье, и в послушанье, и в покоренье з братьею, и з детьми своими, и с табунами, и со всею своею ордою навеки неотступными, и государскому б величеству /л. 38/ и многодетному здоровью и его государскому жалованью рад был, и про государское б величество и многодетное здоровье спрашивал со страхом, и государское б жалованье у нас принял сам с радостью. И то б ему, Алтыну-царю, и честно, и государское вековое жалованье и милостивое призренье и во многих окольных ваших ордах ему, Алтыну-царю, хвально, что его, Алтына-царя, великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, по его алтынову челобитью пожаловал своим государским милостивым жалованьем, велел ему, Алтыну-царю, быть под своею государскою высокою рукою в подданстве со всею вашею ордою. И за то великий государь его, Алтын-царя, пожаловал своим царским жалованьем, а на него, Алтына-царя, положил дань. И ныне государево жалованье по его алтынову прошенью к нему, Алтыну-царю, привезено, жемчюг, и камки, и корольки красные, и сукна, и ентарь, и царевичам его сабли. И он бы, Алтын-царь, с тем з государевым жалованьем и з государевою грамотою ныне нас велел перед собою поставить, и про государское б величество и многодетное здоровье спрашивал, и государское б жалованье, грамоту и государево жалованье, принял с радостью сам своими руками, как и у прежних государевых послов /л. 39/.

И Турал против тово говорил. — Ныне де вас царь перед собя не возьмет и про государское величество и многодетное здоровье не спрашивает. И прежде тово у нас не бывало, что про государское величество и многодетное здоровье спрашивать, да в том де мы и не шертовали.

И мы ево, Турала, в тех речах встречали. — Да в чем вы, Турал с лабою, великому государю шертовали алтыновою душею за него, Алтына-царя, и за всю вашу орду при Степане Греченине с товарыщи большим вашим утверженьем к прежней вашей шерти, как при Якове Тухачевском да при Дружине Огаркове с товарыщи, и в челобитных вы своих к государю к Москве писали с послы своими, что Алтыну-царю з братьею и з детьми своими, и с племянники и со внучаты, и с вами, с табунами, и со всею вашею ордою быть под государскою высокою рукою в подданстве навеки неотступным, и дань с собя и со всей вашей орды великому государю платить ежелеть навеки безпереводно перед прежнею данью с прибавкою, и государю служить и во всем добра хотеть.

И Турал против тово про подданство и про шерть ответу ничего не дал, /л. 40/ только и сказал. — Пили де мы золото и неодиножды. И то ли у них большая шерть и утвержение, или будет есть какая иная, и на чем шертовали, и про то ничего не сказали ж.

Да он же, Турал, после тово говорил нам, что де с вами государево жалованье ныне к Алтыну-царю прислано, и тое де казну у вас [112] Алтын-царь приказал принять мне, Туралу, с теми, ково он (Далее в черновике: Алтын), царь, со мною пошлет, а тобя де, Василья, с товарыщи ныне царь перед собя взять не велит; а только де вы государево жалованье ныне нам, табунам, ныне по цареву веленью не отдадите и Алтына-царя не послушаете, и вам де не будет ни корму ни подвод, да куды хочете подите, а казну де у вас возьмут и без вашей дачи. И в то время у него больши тово речей иных не было.

И ноября в 14 день Турал-табун да с ним царев казначей Биюнта Чажин да Чечен-катунин казначей Чериктей Мергенка по цареву веленью к нам на стан приезжали и прошали государево жалованье, что послано к Алтыну-царю. И мы им в то время государева жалованья не дали.

И после тово те ж приставы приходили по государево жалованье и им отказали ж, не дали. А говорили тем приставом. — Поколе нас Алтын-царь не возьмет перед собя и не спросит про государское величество и многодетное здоровье, /л. 41/ и государеву жалованную грамоту он, Алтын-царь, у нас своими руками не примет, и потоле мы государево жалованье, что к нему прислано, кроме ево, Алтына-царя, не отдадим иному никому. Да и не мошно, хотя Алтын-царь за свою бездельную упрямку и табунов ево за безумной приговор, что, не хотя великому государю покорен быть, и забыв государево прежнее к себе жалованье, и поружая шерть свою, государевых послов в своей земли велит поморить з голоду, и государеву казну велит взять грабежом. В том воля государская. А алтыновых мы гроз и вас, табунов, безумнаго приговору не блюдемся. А наши головы государю не дороги. А велико и страшно и грозно имя государское надо всеми ордами неверными.

И затем ответу ника[ко]ва не дали и с стану съехали. А после тово Турал-табун с тово места из царева улусу поехал вверх по Кемчюку-реки за своим кочевьем в свой улус на 6 дней.

Ноября в 16 день лаба Дайн Мерген-ланзу прикочевал в царево займище к царю в улус лехким делом. А кочевья его лабино со всем его улусом з Даин-наяновым кочевьем вместе у пего Даин-паяна в улусе, а до царева кочевья от Даин-наянова езду на проезд с лехким кошем 10 дней. /л. 42/

Назавтрее того лаба Василья имал к собе в юрту, а посылал по пего, что были на Москве (Далее в черновике: в послех), Мерген Дегу да Дубу-бакши. И как Василей к лабе пришол в юрту, и толмачю Федьке велел говорить, чтоб лаба у Василья спрашивал про государское величество и многодетное здоровье, и против бы государсково величества став, и шапку з головы снял.

И лаба про государское величество у Василья спрошал. А как Василей про государское величество и многодетное здоровье перед лабою титлу говорил, и он, лаба, не вставал и шапки з головы не снимал, а для чево он, лаба, против государсково величества не вставал и шапки з головы не снимал, и в том ответу не дал.

И после тово он, лаба, у Василья спрашивал про приезд, как мы приехали к царю в улус.

И Василей ему, лабе, сказал, что на приезде Алтын-царь сам приезжал в Туралов улус и нас з государевым жалованьем перед себя имал. И ныне Алтын-царь учинился великому государю непослушен и непокорен, и не радеет государскому величеству, и многодетное здоровье не спрашивает, и против государского величества говорит невежливо. И в [113] чем он, Алтын-царь, великому государю шерть дал за себя и за братью свою, и за детей своих и за племянников, и за всю свою орду, а шертовали при прежних государевых послех, при Якове Тухачевском да при Дружине /л. 43/ Огаркове, братья ево Дурал-табун да Дойчин-табун да зять ево царев Доюн-табун, да для большово утверженья в другой ряд при Степане Греченине с товарыщи шертовали ты, лаба, да Дурал его алтыновою душею, и то он, Алтын-царь, прежное государево жалованье забыл, и свою шерть и утверженье не помнит, и нынешнему государеву жалованью не радеет, про государское величество не спрашивает, а велит нам наперед спрашивать про свое алтыново здоровье. И за то он, Алтын-царь, табуном своим Номче и Туралу нас от собя из юрты з государевою грамотою и з государевым жалованьем велел выслать, и не приняв государевы грамоты и государева жалованья, и корм у нас велел с стану поотимать, и вновь давать не велел, и морил з голоду 4 дни.

И лаба против тово молвил. — То де, он, Алтын-царь, зделал негораздо, что про государское величество и многодетное здоровье у вас, государевых послов, наперед не спрошал и государеву повеленью учинился непослушен. А меня де, лабы, тут не было, а ныне де яз, лаба, ему, Алтыну-царю, про то про все учну розговаривать, только де Алтын-царь и меня не слушает.

Да он же, лаба, молвил. — Да и всякой де царь в своей земле называетца велик, а яз де, лаба, земли не здешной, приехал на время, а ныне де опять из Мугал хочю ехать в свою землю.

И ноября в 21 день по цареву веленью лаба /л. 44/ Дайн Мерген-ланзу да царев брат двоюродной Дурал-табун, да царев казначей Биюнту Чажин, да Чечен-катунин казначей Мергенка Чириктей и с ними иные царевы и лабины ближние люди к нам на стан приехали по государево жалованье, что послано к Алтыну-царю. А прислал де их Алтын-царь и приказал им взять государево жалованье у Василья с товарыщи все сполна, что к нему, Алтыну-царю, послано кроме государевы жаловальной грамоты.

И мы им говорили. — Алтын-царь государево жалованье, что к нему прислано, ныне вам, лабе да Дуралу с товарыщи, велит имать сильно, без чести, и то Алтыну-царю не честь, что он государскому повеленью учинился непослушен и государево жалованье емлет не честно. И лаба и Турал тово не послушали, государево жалованье, что прислано к Алтыну-царю, взяли сильно.

И в то время Турал с приставы из государева жалованья из жемчюгу вынесли 2 прядки жемчюгу, да 188 корольков на мотоузе, да ентарю доброво 3 нити, и о том заказали царевым словом, чтоб царева мать Чечен-катун и иные большие его табуны про тот вымятой жемчюг и корольки и ентарь не ведали, а в то место положили его царевых корольков мельчае тех 207 да ентарю 3 ж нити мельчае ж тех.

И в то время лаба и Турал говорили нам. — Что де вы о том с нами и шумите, что мы государево жалованье /л. 45/ по цареву веленью ныне у вас взяли все сполна собою без вашей дачи, а государеву де жалованную грамоту Алтын-царь возьмет у вас сам своими руками, как вас царь поставит перед собою. Да и прежде тово, что было государево жалованье к Алтыну-царю прислано с Яковом Тухачевским и с Степаном з Греченином, и то де государево жалованье приимали мы ж. Да и вам де о том кручинитца не о чом, что у вас государево жалованье, кое прислано к Алтыну-царю ныне мы взяли не перед царем, и царь де в том не запретна. А ныне де царю вас перед собя взять не время, а как де будет царю время, и царь де вас перед себя возьмет з государевою грамотою и с наказом и обо всем вам скажет. [114]

И ноября в 23 день лаба Дайн Мерген-ланза приезжал из своей юрты старого царя Алтына в белую юрту, особ стоит, и оттоле он, лаба, присылал к нам на стаи Мерген Дегу, что был в послех па Москве от даря, да своего лутчего человека Алдара с товарыщи, 4-х человек. А приказал он, лаба, нам говорить, чтоб мы пришли к нему в белую юрту и принесли бы мы чем челом ударить царевы матери Чечен-катуни сукой добрых и лисиц чернобурых и кож юфтей красных, и что у ково есть руских каких товаров.

И мы по тому Чечен-катунину запросу и по лабину приказу, взяв 2 портища доб/л. 46/рово сукна англинсково червчатово, в портище по 4 аршина, 2 лисицы чернобурых, да 20 аршин летчины розными цветы, 2 юфти кож красных больших, восьминка мыла Костромы ⁴, азям зеленой аглинской, и пришед к нему, к лабе, в юрту, тот свой принос перед него, лабу, положили. И он, лаба, взял и отдал то все приставом Чечен-катуниным бабам дворовым ее да казначею ее Мергенке Чириктею.

А он, лаба, нам говорил. — Тот же ваш принос яз, лаба, у вас, государевых послов, принял и отдал казначею катунину при бабах ее дворовых. А что де яз, лаба, к вам присылал на стан Мерген Дегу с товарыщи и велел вам принести товаров своих, и то яз вам приказывал по Чечен-катунину запросу, а здеся де в Мугалах то повелось, что всякие послы к большим людем с приносом приходят.

И ноября в 24 день по цареву веленью царев казначей Биюту Чажин пришел к нам на стан и велел нам итти к царю и к царицам с приносом. И мы, взяв 16 аршин добрые аглини червчатой, да ферези тафтяные жолтые добрые, нашивка золотная, 2 юфти кож красных больших, да 15 аршин летчин розными цветы, да нож доброй, черен рыбей, ножны под бархатом медью окованы, перстень золочен, и то все вместе принесли в цареву поваренную юрту, /л. 47/ а к собе нас царь не имал. И тот наш принос весь взял он же, царев казначей Биюнта Чажин, с царицыными з ближними их бабами, а тот наш принос царю и с его со тремя царицами вместе. И тут нас кормили, в корыто мяса коровья наклали, а питья по чаше тое ж мясной щербы, да все тут, а иной чести не было никакой и ничем не отдаривал.

Ноября в 28 день царь со всем своим улусом с того места перекочевали за Кемчюк на здешную сторону, а по Кемчюку вверх, и нас велел за собою ж перевесть. А в кочевьях не подо всех подводы подваживали, только половина нас на подводах конных в кочевье кочевали, а друга? половина пеши бродили, а иным трем человеком верблуд па переезд да вали, и на лошади по 2 езживали.

Декабря в 7 день по утру рано лаба призывал нас к собе на стан с приносом, а присылал по нас тово ж Мерген Дегу да Алдара да Дубу-бакши, а велел нам к себе принести добрые товары, суконные, а за то он, лаба, учнет царя розговаривать, чтоб Алтын-царь и впредь под государскою высокою рукою был покорен и послушен, и на чем он, лаба, за Алтына-царя шертовал ево алтыновою душею, на том бы и стоял крепко и неподвижно.

И мы ему отнесли лисицу чернобурую, /л. 48/ да однорядку зеленую добрую, завяски з золотом, да ожерелье жемчюжное с пугвицы, да 12 аршин с полуаршином аглини доброй черчатой. И он, лаба, тот наш принос принял, а нам сказал. — Яз де, лаба, с царевою матерью с Чечен-катунею царя почнем розговаривать во всем. А чести нам от него, лабы, ни отдарья никакого не было.

Декабря в 11 день лаба Дайн Мерген-ланзу, да Дурал-табун, да тесть царев Биюнту-зайсун-табун по цареву веленью пришли к нам на [115] стан и велели нам готовитца, что нас Алтын-царь хочет взять перед собя з государевою грамотою и с наказом.

И мы им почали говорить. — Перед царя нам как итти? Царь ваш против государсково величества не вставает, и шапки не снимает, и про государское величество и многодетное здоровье не спрашивает, и государево жалованье емлет сильно, и про государское величество говорит невежливо, и на чем он, Алтын-царь, великому государю шерть дал з братьею и с вами с табунами, и на том не стоит, да вы лаба и Дурал и Биюнту за него, Алтына-царя, и шертовали и за всю вашу орду, и оне нам сказали. — То де деялось без нас, а мы де /л. 49/ ныне ево, Алтына-царя, во всем розговаривали. И вы подите без всяково опасенья, ныне Алтын-царь у вас, у государевых послов, про государское величество спросит, а говорить невежливо не учнет.

Тово ж числа в вечере поздно Алтын-царь прислал по нас на стан человека своего Шугу-бакши да лабина Алдара, а велел нам з государевою грамотою и с наказом перед собя итти, а он, царь, в лабиной юрте. И мы, взяв государеву грамоту и наказ, пришли в юрту и стали перед царем. И он, Алтын-царь, на приходе учал у нас спрашивать про государское здоровье и величество, не встал и шапки з головы не снял.

И мы ему, Алтыну-царю, учали говорить. — Про государское величество и многолетное здоровье ты, Алтын-царь, спрашивай стоя, и шапку з головы сойми, и государское славное имя величай.

И он, Алтын-царь, нам отказал з жесточью. — Почто де вы много говорите, чево яз не слушаю? А у нас тово не повелось, что стоя и шапку снимя спрашивать, говорите то да сказывайте, что я велю.

И мы против тово ему, Алтыну-царю говорили. — Мы твоих алтыновых речей не слушаем. И тебе, Алтыну-царю, говорим и сказываем государское повеленье, что нам государь велел. А в чем ты, /л. 50/ Алтын-царь, великому государю ныне учинился непослушен и непокорен, и в том воля государская, и жалованья тебе государсково не будет.

И он, Алтын-царь, учал говорить сердито. — Вы читайте де наказ, не застаивайся и ни о чем не говори, а яз де спрашиваю про государево здоровье наперед.

А толмачил перед ним Федька Федоров толмач мугальским языком.

И мы ему, Алтыну-царю, говорили. — Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, и ево государевы дети благоверные царевичи великий князь Олексей Михайлович всеа Русии и великий князь Иван Михайлович всеа Русии на своих преславных великих государствах Росийскаго царства, на своем царском превысочайшем престоле, дал бог, здорово.

А как мы государеву титлу говорили, и он, Алтын-царь, против государсково величества не вставал, все сидел и шапки з головы не снимал.

А сказав ему, Алтыну-царю, про государское величество, и Василей подал ему государево жалованье грамоту. И он, Алтын-царь, грамоту у Василья принял сам, а в то время грамоты не роспечатал /л. 51/ и перевесть не велел, а сказал. — Государева де жалованья грамоту яз переведу на отпуске.

И мы ему, Алтын-царю, учали говорить, что ты, Алтын-царь, великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю, всеа Русии самодержцу и многих государств государю и облаадателю, чинишься непослушен и непокорен, и государево жалованье прежное и свою шерть и нынешнюю шерть и утвержение забыл, делаешь негораздо, и государево жалованье, что к тебе ныне с нами прислано, и то государево жалованье ты честно не принял и сильно велел взять, и великому государю [116] на его государском жалованье не бьешь челом, и про государское здоровье спрашиваешь сидя и шапки не сняв. И то государево жалованье па твоем стану за Кемчюком лаба да Турал, да твой казначей Бигонта, да матери твоей Чечен-катуни казначей Мергенка с товарищи 15 человек, пришед к нам на стан, взяли сильно без нашей дачи грабежом. И мы ныне про то государево жалованье, что было к тебе послано, а у нас взято грабежом, и тово мы не ведаем по твоему ли веленью или своим изволеньем оне, лаба да Дурал с товарыщи, так зделали, /л. 52/ государеву казну взяли грабежом, и то ты, Алтын-царь, так делаешь себе нечестно.

И Алтын-царь против тово говорил. — Государево де жалованье нынешное, что было прислано с вами, и то государево жалованье лабе и Туралу с товарыщи у вас велел я взять, взяли они по моему приказу. А дошло до меня государева жалованья 28 золотников с полузолотником жемчюгу доброво крупново, да 3 камки куфтерю, одна червчата, другая жолта, третья зелена, по 10-ти аршин камка, да 5 аршин сукна зеленого лундышу доброво, да 12 портищ сукон же лундышей розными цветы, по 4 аршина портище, 6 корольков красных больших на серебряных спнях золоченых, да 12 корольков красных же на серебряных же спнях золочены закреплены жемчюги добрыми, да 188 корольков красных же добрых безо спней на мутоузех, да 6 фунтов ептарю доброво на веревках; /л. 53/ да царицы моей — камка куфтерь черчата 11 аршин, да тафта виницейка широкая жолтая 5 аршин; да детям моим Ирейчин да Катайчи — 2 сабли булатные, ножны оправлены серебром золоченым.

И до меня, Алтына-царя, государева жалованья дошло столько, что я вам сказывал, а в вашей росписи не ведаю, что ко мне государева жалованья.

И мы ему, Алтыну-царю, вычитали роспись, и Алтын-царь нам сказал. — По той де росписи государево жалованье, что с вами послано, до меня дошло все сполна.

И он, Алтын-царь, на государском жалованье государю не бил челом. И после тово по наказу ему, Алтыну-царю, про все статьи говорили, а толмач Федька Федоров мугальским языком толмачил.

А велели ему говорить. — В прежних годех присылал к великому государю, к его царскому величеству, послов своих с челобитными и з данью. А велел им великому государю, его царскому величеству, бити челом и известить, что ты, Алтын-царь, со всею своею ордою учинился под государевою царского величества высокою рукою в прямом подданстве и в повеленье навеки неотступно и правду великому государю дал. /л. 54/ А шертовали за тебя, Алтына-царя, и за всю твою Мугальскую землю по своей вере перед послы государевыми лутчие твои табуны по записи. А ныне [посылал] ты, Алтын-царь, к великому государю с челобитными и з данью послов своих Мерген Дегу с товарыщи, и великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец, послов твоих пожаловал, велел им видети свои царские очи, и дань твою велел у них взять, и челобитные твои, царя Алтына, велел принять и перевесть, и выслушал милостивно А в челобитных твоих, Алтына-царя, писано о том же, что ты, Алтын-царь, учинился под государевою царсково величества высокою рукою в подданстве и в повеленье навеки неотступно. И правду свою прежнюю подкрепил перед послы государевыми, перед Степаном Греченином с товарыщи, правду дал в другорядь, а шертовать велел за себя своею душею отцу своему и учителю лабе Дайн Мерген-ланзу да Дуралу-табуну по записи (См. док. № 7), какова с ними была прислана, а сам ты, Алтын-царь, для большово укрепленья к той записи [117] руку свою приложил, на том что тебе, Алтыну-царю, з братьею, и з детьми, и с племянники, и со внучаты, и со всею своею ордою быть под государевою царского величества высокою рукою в прямом подданстве и в повеленье навеки неотступну, и дань с себя и со всей своей Мугальской земли ныне и впредь давать перед ныне/л. 55/шнею данью с прибавкою, а великому б государю тебя, Алтына-царя, пожаловать, держать под своею государевою царского величества высокою рукою в его государеве царском милостивом жалованье и от недругов твоих в оборони. И за то тебя, Алтына-царя, и великий государь, его царское величество, похваляет, что ты к себе царские милости ищешь, и учнет тебя великий государь, его царское величество, держать в своем царском милостивом жалованье и в защищенье. И ты б, Алтын-царь, видя к себе государеву царского величества милость и жалованье и помня свою прежнюю и нынешнюю правду и шерть и утвержение з братьею своею и з детьми, и с племянники и со внучаты, и со всею своею ордою быть под государевою царского величества высокою рукою в прямом подданстве навеки неотступным, и служил бы великому государю, и прямил, и во всем бы добра хотел, и где великий государь тебе, Алтыну-царю, укажет быть на своей царского величества службе против своих государевых недругов, и ты б, Алтын-царь, со всею своею ордою был готов без всякого ослушанья и против государевых недругов и непослушников стоял крепко, а государевым, его царского величества, людем никакого дурна не чинил, и дань с себя и со всей своей орды великому государю присылал по вся годы безпереводно перед нынешнею присылкою с прибавкою, а великий государь /л. 56/ учнет тебя, царя Алтына, в своем царском жалованье и от недругов в оборони и впредь держать, смотря по твоей правде и службе, и па государево жалованье ты, Алтын-царь, будь надежен.

И Алтын-царь про то про все ответу ничего не дал и ничево не сказал ни против которой речи, всему промолчал.

Да и о том Алтыну-царю говорили, чтоб ты, Алтын-царь, нас, государевых послов, отпустил не задержав, и неволи над нами никакой чинить не велел, и оружья и платья у нас сильно не отимал, и проводить нас велел, чтоб нам до Томского города дойти здорово.

И Алтын-царь про то про все ответу не дал и ничего не сказал. Да он же, Алтын-царь, после молвил. — Да вы де мне какие укащики, как отпустить и что у вас имать оружье и платье?

И мы ему говорили. — Да ты ж, Алтын-царь, как присылал послов своих к великому государю бить челом, и в челобитной твоей писано, что все государи, которые кочюют около тебя, хотят быть под государевою царского величества высокою рукою и дань великому государю учнут давать, а великому государю их пожаловать своим государевым жалованьем. А которые орды и какие люди и которые веры около тебя, Алтына-царя, кочюют (Далее в черновике: и хто в них владетели и сколь далече от которых государевых городов и от тебя, царя Алтына, кочюют), тово в твоей челобитной не написано. И тебе б, /л. 57/ Алтыну-царю, о том отписать к великому государю имянно — которые орды около тебя прилегли, и какие в них люди живут, и какая в них вера, и хто в которой орде владетель, и как котораво государя зовут, и сколь далече от него которая орда, и сколь людна, и какой у них бой. И по них смотря, государево жалованье к ним будет.

И Алтын-царь про те статьи нам сказал. — Про то де яз отпишу к государю про все, а вам де яз не скажу, да и дела нет, да и знать вам нельзя. [118]

И мы ему, Алтыну-царю, говорили. — Мы у тебя, Алтына-царя, спрашиваем по государеву указу и по наказу, а нынеча ты нам о том не сказываешь, и ты, Алтын-царь, про те про все статьи, что тебе по наказу говорили, пиши к государю к Москве. Да тебя ж, Алтына-царя, в челобитных к великому государю написано про киргисцов, что они в прошлых годех отогнали у государевых городов конские и животинные стада и ясачных людей поимали, и про то писал ты, Алтын-царь, велел сыскать брату своему Дурал-табуну, а будет киргизцы брата твоего не послушают, и тебе, царю Алтыну, за их непослушанье итти на них самому и ясачных людей и отгонные лошади и животину сыскать и отдать в государевы городы, где что взято, а лутчих людей киргисцов выдать в государевы городы головою. И то ты, Алтын-/л. 58/царь, делаешь добро, и за то великий государь, его царское величество, похваляет, что ты правду свою и шерть помнишь, и великому государю служишь, и впредь служить хочешь. И ты б, Алтын-царь, как великому государю писал в челобитной своей, и на чом великому государю перед послы государевыми двожды правду дал, шерть учинил и к шертовальной записи руку свою приложил, и на том и стоял крепко и непременно, да так ты и делай. И будет брата твоего Дурал-табуна киргизцы не послушали, а в винах своих киргизцы перед великим государем не исправились и взятых ясачных людей и лошадей и коров не отдали, и ты б, Алтын-царь, великому государю тем службу свою покажи, на киргизцов поди сам и их смири, и что оне поимали под государевыми городами ясачных людей и конских и животинных стад, и то б ты сыскал и отослал в те государевы городы, что где под которым городом взято, а впредь для укрепленья ты у них возьми заклады из братьи их и из детей лутчих людей человек 5 или 6 или сколько пригож, кому мочно верить, и отошли в государевы /л. 59/ городы, а великому государю та твоя служба будет верна и приятна.

И Алтын-царь против того нам говорил. — Про ваш де задор государь ведает, а про киргиской де задор яз знаю. Про то де я вам скажу на поезде.

А на отпуске Алтын-царь про киргиз нам сказал. — Очные де ставки с вами не было, а от ково де задор ставитца, про то де неведомо.

А про взятые люди, что взяты войною под городами государевы люди руские и ясашные и про отгонные стада лошадиные и коровьи, и Алтын-царь сказал. — Будет де меня государь пожалует, велит мне отдать Сютя матарского ⁵, что взят на Красной Яр, Да киргиского мужика Кочолова сына, что был взят на Красной же Яр при воеводе при Архипе Акинфове, и воевода де ево взял с собою к Руси. А как де мне тех отдадут, ино де и яз велю сыскать в киргизах, что взято под государевыми городами, да что сыщетца, велю отдать в те городы. А войною де яз, Алтын-царь, /л. 60/ на киргизов не иду, да и не ходить, и лутчих людей и никаких в Томской город головою и в-ыные городы в заклад не давывать, да и не дам.

И мы про Сюта матарского, что на Красном Яру, Алтына-царя в речах встречали. — Ты, Алтын-царь, великому государю бьешь челом, за вора просишь Сюта с Красново Яру, а за воровство ево не уймешь, и то твоя к великому государю неправда, что стоишь за вора. А Сютова воровства много, государевых служилых людей и ясатчиков и всяких людей побивал много и под городы войною приходил и везде воровал, а оружье и платье побитых государевых служилых и всяких людей к тебе, Алтыну-царю, привозил, а ты у нево то все приимал, и тогда ты про то ево воровство не сыскивал. А ныне он, Сют, пойман на Красной Яр за токое ж ево воровство, а ты за него государю бьешь челом, чтоб тебе с Красного Яру ево отдали опять на воровство ж. А мошно б тебе, [119] Алтыну-царю, таких воров сыскивать и за их воровства самому смирять, а не на воровство потакать, что у них /л. 61/ воровской живот ведомо приймать.

И Алтын-царь против тово ответу ничего не дал и ничево не сказал.

Да тебя ж, Алтына-царя, в челобитной к великому государю, его царскому величеству, писано: будет великий государь изволит послать послов своих в Китайскую и в Тангуцкую и в Аргунскую землю ⁶, и у тебя, царя Алтына, тем государевым послом провожатые и корм и подводы готовы. И ты б, Алтын-царь, в Китайское государство и в Тангуцкую и в Аргунскую землю послал от себя своих людей добрых, кого пригоже, и велел бы проведать про те земли подлинно — хто теми землями владеет, и хто у них по имяном начальные люди, и какая у них вера, и что в которой земли родитца или делают какие узорочья, и ис которых государств и какими товары к ним приезжают водяным и сухим путем, и в которые государства какие товары от них ходят, и много ли до которые земли ходу, и сколь людно которое государство, и какой у них бой, и с кем они воюютца. Да как твои люди, кого пошлешь, проведают, и о том о всем подлино от /л. 62/ пиши к великому государю. И потому смотря, великого государя, его царского величества, изволенье будет.

И Алтын-царь про то сказал. — Про Китайское де государство и про Тангуцкую землю, и то де яз знаю и к великому государю отпишу, а про Аргунскую землю не знаю, да и не слыхал.

Да Алтын ж царь говорил. — Писал де яз, Алтын-царь, преж сего к великому государю в челобитных своих с послы своими с Мерген Дегою, как был у меня Степан Г речении с товарыщи, чтоб государь меня пожаловал, послов моих пропустить через свою землю к турскому царю и в Еросалим и в Кизылбаши и в-Ындею, и про то де мне от государя указу нет и у вас де в наказе тово не написано. И будет де государь меня не пожалует, моих послов в те земли не пропустит, ино де и яз мимо себя государевых послов в Ки /л. 63/ тайскую и в Тангуцкую землю не пропущу.

А на отпуске Алтын-царь сказал про китайского царя Тайбина ⁷. — Живет китайской царь Тайбин в городе в Кобране ⁸, а тот город от украинных городов далеко, от тех, которые городы от Мугальские земли. А наши де мугальские люди с торгом приезжают в Китайской к украинным городам, которые городы от нашие земли 2 города — город Сюгру да город Баян. А нашево де мугальского торгу — копи, коровы, бора/л. 64/ны и всякой скот, а продаем китайским людем на серебро да на камки, на кумачи, на бязи. А про иные узорочья ни про какие не сказал, да в Мугалах кроме тех китайских товаров, нет иных никаких. Да Алтын ж царь сказал. — К китайскому де царю Тайбину мимо украинные городы не пропущают никаких людей и ни с какими делы, да и наши де мугальские люди ездят в китайские в украинные городы большими людьми, а малыми де людьми не проехать. А для чего малым людем проезду нет и сколь много мугальских людей в китайские городы ходят с торгом, и про то не сказал. Да Алтын ж царь говорил. — В китайские де городы и в-ыные орды ныне яз пошлю своих добрых людей, кому мочно верить, и велю проведать про все, а проведав де, к государю отпишу.

Да тебя ж, Алтына-царя, к великому государю в челобитной писано, чтоб великий государь велел устроить в Томском /л. 65/ городе ратных людей тысеч 8 или 10, и ты, Алтын-царь, под государеву, царского величества, высокую руку подведешь многие земли. И великого государя, его царского величества, указу в Томском городе живут государевы большие воеводы и дьяки, и головы и ратные люди многие, да и во всех государевых сибирских городех ратных людей много с вогненым и со всяким боем, и где великого государя, его царского величества, повеленье будет, [120] и государевы ратные многие люди в государевых сибирских городсх готовы.

И Алтын-царь против тово говорил. — Да как де мне государевы ратные люди понадобятца, и без государева де московского указу ис Томского ко мне пришлют ли?

И мы ему, Алтыну-царю, говорили. — Где великого государя, его царского величества, повеленье будет, и туды государевых ратных людей и пошлют.

И Алтын-царь против тово говорил. — Об людех де яз к великому государю напишу челобитные свои и пошлю с своими послами. /л. 66/

А государеву грамоту он, Алтын-царь, в то время не розпечатал, а сказал нам, что возьму де яз вас, государевых послов, к себе, как вас и своих послов учну отпущать к государю к Москве, и в то де время государеву грамоту яз розпечатаю и велю их вам вычесть и выслушаю, что ко мне в грамоте написано.

И мы у Алтына-царя спрашивали. — Что ты, Алтын-царь, великому государю бьешь челом об людех, а хошь приводить под государскую высокую руку многие орды, и ты нам скажи на ково идешь з государевыми людьми, которых у государя просишь, на царя ли или на владетеля, и в которую землю, и на каких людей, и какой у них бой, и большие ли люди, и сколь от тобя далеко, и с которой стороны, и сам ли ты, Алтын-царь, з государевыми людьми пойдешь войною или с кем пошлешь? И про то бы про все государю было весно, ково ты хочешь подводить, кои орды?

И Алтын-царь против тово говорил. — Под государскую де высокую руку мне приводити неково, а самому /л. 67/ мне с кем управливатца, тово де вам не скажу, да знать про то вам не надобеть.

И после того мы от него из юрты пошли, а чести нам у него не было никакой, ни корму, ни питья, ни встречи, ни провожанья. А как мы от него на стан свой пришли, и по нас прислал лаба, а велел к собе нам всем прийти. И мы к лабе воротились, и лаба нам сказал: Приказал де мне царь вас воротить и велел мне вас накормить. И лаба пас почел кормить, в корыто мясо коровье и боранья наклали, да перед нас поставили, а питья никакого не было.

И после того у царя в улусе нам кормом стало скудно, телятишек приводить учали маленьких, да и то с великою докукою и с выкупом у приставов и у всяких приказных людей. А приставы царевы казначей его Биюнту Чажин, да Дугуй, да Епса, да матери его Чечен-катунин казначей Мергенка Чериктей, /л. 68/ и мы тех приставов дарили, дали им по портишу летчины. И приставы нам сказали: потому де вам корм идет изморен, что де вы перед царем говорили з жесточью, да и еще де у вас хочет взять.

И после того к нам приходили те ж приставы Биюн да Дугуй с товарыщи, а сказали нам. — Прислал де нас царь и царицы, а велено нам у вас прошать на собя однорядок и сукон добрых и у ково какие есть диковины.

И мы то видим, что царева к нам призренья нет, кроме голоду, да просит с угрозою и с пеньми. И мы ему, царю, для голоду с ними отослали 2 однорятки добрые с пугвицы серебряными золочены, да епапчю зеленую аглинскую срядную, да 2 сукна аглинских червчатых, да 10 аршин летчины, да царицам ево трем по сукну по аглинскому, да по вершку, да полкосяка мыла, да 10 персней серебряных золочены, да зеркало булатное с поталею золоченою. /л. 69/ И за то нам от него, царя, и от цариц отдарья и чести никакой не было.

Генваря в 18 день (В документе события излагаются в хронологическом порядке. Здесь, вероятно, описка, поскольку далее идут даты своим порядком. Очевидно нужно 18 декабря) Алтын-царь присылал к нам на стаи [121] двоюродново брата своего Дурал-табуна, да Сереп-табуна, да казначея своего Биюнту Чажина. А прислал де их царь, а велел у нас побрать оружье все, пищали и сабли. И мы им говорили. — По государеву указу и в государеве грамоте к Алтыну-царю писано, что у нас оружья и платья сильно не имать, да нам без оружья и быти нельзя, да и не дадим, потому что из Мугал до Томского города путь далек, а ехать многими землями розными, и нам против воровских людей без оружья оборонитца печем. И тут мы им оружья не дали.

И тово ж числа Алтын-царь прислал к нам на стаи тово ж Турала с товарыщи, а велел де им царь оружье взять все, у ково что есть.

И мы им оружья не давали, а говорили. — Алтын-царь государева указу не слушает и нас, послов, у собя в земли неволит, /л. 70/ грабежей платье у нас и иные товары побрал без цены запросом, а ныне емлет оружье. Не оружье он у нас емлет, ныне снимает с нас головы: тубинцы и маторцы — Куян с товарыщи на нас грозят убойством, а отселе нам ехать через их землю, и нам с ними противитца без оружья печем. И в том воля государская, великий государь нас, холопей своих, посылает с своим государевым жалованьем к Алтыну-царю и пишет в своем государеве указе к Алтыну-царю, чтоб у нас оружья и платья сильно не имать, а не хотя пашей погибели, и Алтын-царь государева указу не слушает, платье у нас и иные товары поймал, и тем нам с воровскими людьми не дратца, а ныне велел и оружье взять. И то ево, Алтына-царя, к великому государю неправда: только нас на дороге где воровские люди побьют, и то мы погибли от Алтына-царя и от вас, табунов. А коли вам царь приказал у нас взять оружье, и нам у вас здеся с вами не дратца стало.

И Турал же с товарыщи нам говорили. — Что де у вас царь ни запросит, и вы де /л. 71/ даете все с отговором, а ныне де по оружье посылает в другой ряд, а вы де оружья не даете, и в том де на вас Алтын-царь хочет писать к государю. И велели нам оружье снести все вместе. А оружья у нас взяли: у сына боярского у Василья Старкова пищаль да 2 сабли, у Макарка Колмогорца пищаль добрую да саблю справную добрую, у Ортюшки Берескина пищаль добрую да саблю, у Фетьки Засухина пищаль да саблю, у Ми[ки]тки Бурнашова пищаль.

Декабря в 28 день Алтын-царь нас з государевым жалованьем, что государь пожаловал своим государевым жалованьем брата его царева Тайчин-наяна, и к нему, к Тайчин-наяну, отпустил ис своего улусу, а подводы и провожатые прислала мать царева Чечен-катун. А Тайчин-наян для государева жалованья и под нас своих подвод не прислал. А кочевьем своим Тайчин-наян стоит по Кемчюку же на низ от царева кочевья в дву днищах скорою ездою, а стан его над речкою Актою.

И декабря в 30 день привезли нас в Тайчин-/л. 72/наянов улус и поставили не близ ево стану, а дали нам юрту худую. А на приезде встречи не было и чести никакой не было ж. А ево, Тайчин-нояна, в то время в улусе не было, по своей вере постился, а станом своим в то время стоял по той же речке вверху от улусу верстах во шти. И в улусе его мы жили без него 10 дней. И после того всему своему улусу его стану велел прикочевать к собе, а нас поставил от себя за пол версты, дал юрту особную ж. И тут встречи и чести не было ж никакой. И па том месте в пятой день он, Тайчин-наян, з государевым жалованьем нас поставил перед собою, а шли мы пеши. И от него встречи не было же.

И как мы пришли в юрту и стали перед Тайчин-нояном, а велели толмачю Федьке говорить, чтоб он, Тайчин-ноян, у нас спросил про государское величество и многолетное здоровье, и против государского б величества он, Тайчин-наян, встал, и шапку з головы снял, и со всеми своими людьми, что перед тобою, Тайчин-наяном. /л. 73/ [122]

И Тайчин-наян сказал. — У нас де тово не повелось, что против государевы титлы вставать. И он, Тайчин-наян, про государское величество и многодетное здоровье спрошал сидя, а людем своим велел всем встать и шапки з головы снять.

И мы сказали. — Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, на своих преславных великих государствах Росийскаго царствия, на своем царском превысочайшем престоле, дал бог, здорово. А как государеву титлу говорили, и Тайчин-ноян не вставал и шапки з головы не снимал, только стояли ближние его люди, которые с ним были в той юрте. И выговоря, Василей подал ему по росписи государево жалованье 36 золотников жемчюгу доброго, 20 золотых угорских, 7 портищ сукон лундышей добрых розными цветы по 4 аршина в портище, 21 королек красные на спнях серебряных золоченых, /л. 74/ 96 корольков красных же без синей на мутоузах, сабля булатная добрая, ножны хоз черной оправлены серебром резным.

И Тайчин-ноян государево жалованье у Василья приимал сам, а не вставал, сидел все. И на государеве жалованье он, Тайчин-ноян, государю не бил челом и ничево не сказал. И Василей ему, Тайчин-наяну, говорил, а велел толмачю Федьке говорить. — На том государством жалованье государю бей челом (Далее в черновике: и впредь на государское жалованье), будь надежен, и великому государю с собя дань давай ежелеть безпереводно перед прежнею данью с прибавкою, и на нынешней год дань с собя великому государю дай и впредь безпереводно. И он, Тайчин-наян, в то время ответу ничего не сказал.

И после тово он, Тайчин-ноян, нас кормил в корыто мясо, да больши того нет ни есть ни пить. А иной чести не было никакой, и встречи и провожанья не было ж. И к нему и от него шли пеши, а близ его юрт лошадей наседланых стояли больши пятидесят. /л. 75/

Назавтрее тово Тайчин-наян прислал нам на стан человека своего Бакшия. И Бакши ево словом говорил, что он, Тайчин-ноян, на нынешней год великому государю дань с собя посылает с своими послами. А что какой дани и сколько чево, и тово он нам не объявил и не сказал.

Тово ж числа пришли к нам на стан тот же Бакши да пристав Гуртархан и говорили нам, что прислал их Тайчин-наян, а велел им у нас прошать доброво портища однорятку, да дву портищ не шитых сукна доброго черчатого, да озяма зеленого аглинского, да 2-х персней золоченых, да пояса шелкового, кисти з золотом да с серебром, 10-ти аршин летчины, япунчю белую, дву рубашек полотняных, одна шита золотом, другая простая.

И мы им в то время в том запросе отказали и говорили им. — Тайчин-наян за что у нас тово просит? А сам он, Тайчин-наян, и для государского величества нас ничем не дарил, а у нас прошает столько живота ни за што. И нигде то не ведетца, ни в которых /л. 76/ ордах и землях, что послов грабить да запросом посольские животы имать; послов везде дарят и почитают, а ни в чем их не обидят. Да Тайчин-наян сам знает, посылал он к государю послов своих з данью, и великий государь ево послов чем пожаловал, то он сам ведает, и нигде ни на котором городе им обиды никакой не было. А нас ныне, государевых послов, за что грабить? И в то время мы им не дали.

И после тово в вечере поздно к нам пришли те ж Тайчин-наяновы ближние его Бакши да Гур-тархан и велели нам по первому своему запросу готовить, что им Тайчин-наян приказал у нас взять. И будет девы Тайчин-наянова слова не послушаете, не дадите чесно, и без чести у вас [123] то велел взять, да на вас же де отпишет ко государю в вашей упрямке. И мы им по их запросу то и дали, бояся его какой изгони. А взял он у нас однорятку добрую, пугвицы серебрены золочены, да 8 аршин аглини червчатой в двух портищах, да азям зеленого сукна аглинского, да 2 персня золоченых, да пояс /л. 77/ шелковой, да 10 аршин летчины, янонча белая, рубашка шитая, другая простая полотняные. И за то нам от Тойчин-наяна отдарья никакого не было и чести не было ж.

И после того на другой день Тайчин-ноян нас от собя отпустил к царю в улус на своих подводах. А у него, Тайчин-наяна, в улусе оставлены были 2 человека конные казаки для государевой дани Ортюшка Берескин да Митька Вяткин и жили у него до отпуску. И на отпуске

Тайчин-наян тем казаком дани не объявил и не сказал, и их отослал к нам в царев улус, и корму им и подвод не дал, и послов своих он, Тайчин-наян, от собя в Киргизы отпустил не вместе с нами п с царевыми послами, отпустил их наперед своею дорогою Большою Кемью на низ, над которою Кемью Красной Яр стоит. А мы шли через Саянской камень середнею дорогою.

И в Киргизах Тайчин-нояновы послы объявилися и дань сказали, что Тайчин-наян к государю шлет с собя дани 40 соболей, да камку, да 2 кошлока. /л. 78/ А из Киргиз те послы и з данью воротились, не сказався, дани нам не отдали, а воротились затем, что киргизы им корму и подвод не дали, а свести было их не на чем.

Генваря в 18 день царев брат Даин-ноян да лоба Мерген-ланзу приехали к царю в улус лехким делом. А их даиново да лабино кочевье за каменем в 10-ти днищах от царева кочевья.

Назавтре их Даин-ноянова и лабина приезду Василей с стану своего к Даин-нояну посылал толмача Фетьку и велел ему сказать про государево жалованье, что к нему прислано, и как он, Даин-наян, з государевым жалованьем нас перед собя возьмет в царевех улусе или с собою нас возьмет к собе в улус.

И Даин-наян сказал. — Государева де жалованья ко мне привезено мало, по государеву ли указу или без государева указу послано мало.

И про государево жалованье он, Даин-наян, толмачю отказал. — Государева де жалованья он, Даин-наян, не примет и Василья с товарыщи перед собя не поставит, и о том де яз, Даин-наян, отпишу к государю /л. 79/ к Москве с послами своими. И толмача в юрту перед собя не имал, с отказом от себя выслал из юрты ближних своих людей Олзета да Онку.

И Василей к нему, Даин-наяну, посылал в другой ряд казака Федьку Засухина да Фетьку ж толмача говорить ему, чтоб он, Даин-паян, государево жалованье у нас принял, что к нему прислано, и нас бы перед собя поставил, а не примет он, Даин-наян, государево жалованье, и он бы, Даин-наян, Василья с товарыщи поставил перед собя и отказал бы нам в государеве жалованье, что не взял сам своим словом.

И он, Даин-наян, против тово сказал. — Государева де жалованья мне принять у вас в цареве улусе нельзя, возьму де вас, государевых послов, к собе в улус и государево жалованье прийму у собя в улусе. А высылал от себя из юрты к Засухину и к толмачю тово ж своего человека Олзета.

Генваря в 22 день царев брат Даин-наян из царева зимовья с лабою и с людьми своими поехал в свой улус, а к нам на стан для государева жалованья и под нас прислал подводы. И ехали с ним, Доян-наяном, и с лабою вместе. А из царева улусу ехали вверх по Кем/л. 80/чюку, и с Кемчюку на левую руку на речку на Барлу, и тою речкою ехали до вершины, и с той речки с вершины через Камень да на озеро на Урюча, а с тово [124] озера Урюча через Камень ж де на озеро любимое царево, словет Алатери, а по-руски Пегое озеро. А займище тово озера словет Алтын Кедус, а по-руски Золотой прикол, и в то озеро реки многие, а из озера рек нет ни одной, озеро велико и займище кругом великое, а кругом в камени высоком, а все камень голой. А ево Даин-наянов улус по правой стороны озера под западною стороною. И в улус к Даин-наяну приехали февраля в 1 день. А встречи на приезде и чести не было ж никакой. И еду чи к нему, Даин-наяну, Даин-наянов человек ис-под Василья сильно взял подводную лошадь в половину дни, и Василей шел пеш до вечера, а назавтрее с утра да полудень ехал на кошеварове лошади, а подвод не дали ж. И Василей к Даин-нояну посылал толмача Фетьку па тово ево человека бити челом, и он, Даин-наян, в том управы не дал. /л. 81/ А лаба Мерген-ланзу живет з Даин-нояном вместе в его Даин-ноянове улусе, а живет он, лаба, у Даин-наяна из найму, на год емлет по сту баранов, служит ему по их вере, а по-руски вместо попа крестового.

И февраля в 3 день у Даин-наяна в улусе лаба Мерген-ланзу имал нас к собе в свои юрты и кормил в поваренной юрте, и Стефан Неверов с товарыщи тут же был. А перед собя он, лаба, нас не имал, а присылал от себя к нам в юрту своих людей Олзету, да которые от него были в послех на Москве Ламиека да Тубу-бакши.

А велел им говорить Василью, что государево де жалованье сукон 60 аршин привезе ко мне худо, а не таковы, как преж сево приваживали и мои послы видели, и ентарь де неровен 2 матушки малого, и малого де янтарю мои послы на Москве не видали ж, и привезено де ко мне ентарю всего пол шеста фунта 18 золотников, а в государевой де грамоте написано /л. 82/ мне 6 фунтов 18 золотников, и против государевы грамоты ентарю нет полуфунта; а то де государево жалованье, что ко мне ныне привезено, с Москвы отпущено было в Томской с тобою, с Васильем, и не ведомо де то от воевод, неведомо от тебя, Василья, что ко мне худо привезено не против прежнего, и зато де мне, лабе, и нелюбо, да и послов де своих и дани к государю не пошлю.

И Василей ево, лабу, в тех речах встречал и говорил. — Ты, лаба Мерген-ланзу, такого безделья не говори, а государево жалованье похваля и воевод теми бездельными словами не оглошай и худым государева жалованья не называй. А государево жалованье, каково к тебе, лабе, с Москвы от государя послано, а отпущено было со мною, с Васильем, таково к тебе и привезено и ис Томского отпущено все сполна. И буде тебе, лабе, в чем неверка или тебе послы твои налгали, и ты пиши к государю к Москве на меня, па Василья. И которые ты сукна хулишь и ентарь малой, и ты сукон и ентарю урески пошли к Москве для /л. 83/ справы, а нас тем не оглошай.

Да он же, лаба, на другой день у Даин-наяна в юрте, как Даин нас з государевым жалованьем имал перед собя, и тут он, лаба, перед Данном государево жалованье, что к нему, лабе, послано, не похвалял, и хулил, и пас бранил. И ему, Даин-наяну, что государево жалованье послано, он же, лаба, хулил и розбивал и приимать не велел. И нам многие слова говорил с угрозою, и Даин-наяну говорил, и велел пас у собя в улусе засадить и назад не хотел отпустить. И Даин-наян ево, лабу, в том не послушал и нас не задержал.

И февраля в 4 день Даин-наян прислал к нам на стан шурина своего Кошауча Чажина да пристава Чинку с улусными своими людьми 4 человек, а велел де Даин-наян нам итти к собе з государевым жалованьем, что к нему, Даин-наяну, государево жалованье прислано. И мы, взяв наказ и изредя государево жалованье, пошли с теми приставы, и пришли в юрту и перед ним Даин-наяном /л. 84/ стали з государевым жалованьем. [125]

И Даин-наян лабе велел спросить про государское величество и многодетное здоровье.

И Василей толмачю Фетьке велел говорить ему, Даин-наяну, чтоб он. Даин-наян, встал и шапку з головы снял и стоял бы против государского величества, поколе титлу говорили, и спрашивал бы сам.

И Даин-наян говорил. — У нас де тово не повелось, что вставать и шапки з головы снимать, да тово мы и не знаем, а против государского де величества вставает и шапку з головы снимает тот, хто спрашивает. А спрашивал перед ним и говорил все лаба Мерген-ланзу, а Дайн сам не спрашивал.

И мы сказали. — Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русин самодержец и многих государств государь /л. 85/ и облаадатель, на своих преславных великих государствах Росийскаго царства, на своем царском превысочайшем престоле, дал бог, здорово. А как государеву титлу говорили, и Даин-наян не вставал и шапки з головы не снимал и ответу ничего не сказал, и лаба все сидел же и шапки з головы не снял, и иные его люди потому ж все сидели. И выговоря, Василей подал ему по росписи государево жалованье-5 портищ сукон лундышев розными цветы, по 4 аршина в портище, 106 корольков больших и малых, сабля булатная, ножны хоз черной, оправлена серебром. И Даин-наян государево жалованье сам не приимал, а велел принять перед собою лобину человеку Алзету. А приняв государево жалованье, государю не бил челом, и государево жалованье сукна не похвалил, а саблю и корольки похулил: сабля де, что есть, что нет, а кор[оль]ки (В тексте: корки) де червоточливы. А все то перед Даин-наяном говорил лоба Дайн Мерген-ланзу, а он, Даин-наян, сам тут ничево не говорил и ответу ни в чем не дал. А отдав государево жалованье, Василей толмачю велел говорить Даин-наяну, чтоб он, Даин-наян, па том государеве жалованье /л. 86/ государю бил челом, и впредь он, Даин-наян, на государское жалованье был надежен, и великому государю дань с собя давал ежелет безпереводно, и на нынешней год дань дай перед прежнею данью с прибавкою, и государю служи и во всем добро делай.

И он, Даин-наян, в том ответу не дал и ничево не сказал.

И тут нас перед собою кормил, в корыто мясо коровье наклал, а питье — чай, а словет неведомо какова дерева лист, неведома травяной лист в воде варят да забеливают молоком, да только нам и корму и питья. А больши тово чести не было никакой, и встречи и провожанья от нево нам не было.

Да он же, Даин-наян, тут нам говорил. — Государева де жалованья ко мне привезено мало по государеву ли указу или без государева ведома? А которые де мои были послы от меня посланы к государю з данью, и те де мои послы до Москвы не доехав, померли, а задержали их в Володимире. И государь де моих послов не пожаловал. /л. 87/

И Василей против тово ему говорил. — Государево жалованье тебе послано по государеву указу, как государь изволит. И ты то государево жалованье похваляй и великому государю на его царском жалованье бей челом, и впредь на государское жалованье будь надежен, и великому государю бей челом, и государь тебя пожалует по твоей к государю службе и в правде. А что твои послы, не доехав Москвы, померли, и онe не з голоду померли и ни от какой нужи, пришел их час тот, и one и умерли. А государь мертвых послов не жалует, а на похороны им государь пожаловал, дал по 2 рубли денег. [126]

А все то перед ним говорил лоба н собою нам угрозными словами и нас задержать, говорил: недорого де, хотя и засадить вас, государевых послов, да тебя де, Василья, и не отпустим отселе, да яз де, лоба, на тебя ж и к государю напишу.

И мы от него, Даин-наяна, и пошли на стан свой.

И тово ж времени к нам на стан он, Даин-наян, государева жалованья присылал, корольки, с шурином своим да с людьми своими, а велел им сказать, что он, Даин-наян, государево жалованье, /л. 88/ корольки, посылает назад к государю к Москве [с] своими послы, а корольки де худы. А хулит ему и розбивает все лоба.

И мы им против тово говорили, что было государево жалованье послано к братьи его большим к Алтыну-царю и к Тайчин-наяну, и они государево жалованье, приняв, похвалили, а не похулили ничево, а Даин-наян государево жалованье не хвалит, корольки и саблю лоба ему хулит и велит послать к государю к Москве с своими послами, и он посылает корольки, которые привезли мы нынеча не переменя. И то ему, Даин-наяну, не чесно, что он лабу слушает и государево жалованье, похуля, назад отсылает, и за то ему себе государева жалованья не видать. А то ему, Даин-наяну, чеснее, что государь пожаловал, прислал, то и принять с радостью и похвалить государево жалованье, за то государь ево и впредь пожалует. /л. 89/

Да тово ж числа от Даин-наяна к нам на стан приходили те же его шурин и приставы, а говорили. — Что де у вас, государевы послы, есть своих добрых товаров и каких диковин, и вы понесите де от собя Даин-наяну и кнеине, а только де вы чево не поднесете, и лоба де велит вас Даин-наяну здесь задержать и назад не отпустят, да на вас же де велит писать к государю, а только де добрые свои товары принесете, и Даин-наян лабы не послушает и вас здесь не задержит. А на тебя де, Василья, он, лаба, пишет к государю, а говорит он, лаба, что ты государево жалованье к нему привез худо. И мы от тово, чтоб нас назад отпустили без задержанья, ему, Даин-наяну, дали кафтан червчат, куфтерь, да 2 сукна аглинских добрых лазоревое, червчатое, да нож большой срядной, да 2 персня серебряные золочены, да кнеине его ожерелье жемчюжное доброе с пугвицами, портище сукна аглини червчатой доброй, 6 аршин лет до чины жолтой, 4 персня серебряных. /л. 90/ Да шурин его взял у нас шапку добрую испод лисей черевей черной, вершок богрец червчат, пашивка золотная. Да пристав Чинка взял шапку ж лисью горлатную черную, вершок багрец ж червчат, да татаур кованой с ножем. И за то за все нам отдарья и чести не было никакой.

Да что, ис Томского едучи, в Киргизах человек ево Даин-ноянов Басой у государевых ясашных людей у кийских проводников украл лошадь, и мы ему, Даин-нояну, говорили, чтоб он, Даин-ноян, тово своего человека поставил и об той лошади управу учинил. И он, Даин-ноян, человека своего перед нас не поставил, и указу в том не учинил, и нам ничего не сказал.

На отпуске он, Даин-ноян, присылал к нам на стан дань свою оказал, что шлет к государю к Москве, 50 соболей в козицах, 8 бобров, 2 кошлока, барс да ирбис, 2 розсамаки.

И февраля в 16 день Даин-ноян нас от собя из улуса отпустил с послы своими з Бакшою, а на отпуске нас /л. 91/ перед собя не имал и чести никакой не было, только провожали з гарком да с криком, с великим безчестьем.

Генваря в 8 день (Возможно, что В. Старков вернулся в статейном списке к переговорам с Дурал-табуном; но более вероятно, что здесь надо: марта 8) в цареве улусе Алтына-царя двоюродной брат [127] Дурал-табун приезжал к нам на стан по государево жалованье, что к нему прислано, 4 аршина сукна светлозеленого лундышу доброго, камка куфтерь червчета 10 аршин. И мы ему, Дурал-табуну, то государево жалованье, сукна и камку, отдали. И Турал, приняв государево жалованье, сукна и камку, государю бил челом, и принел с радостью, и государево жалованье похвалил.

И мы ему, Туралу, говорили, что ты, Турал, и впредь на государскую милость и на государево жалованье буть надежен, и на чем великому государю шертовал алтыновою душею и за всю вашу орду, и на том ты, Турал, и стой крепко, и Алтына-царя укрепляй, чтоб он, Алтын-царь, государево жалованье прежнее и нынешнее помнил, свою шерть и утверженье, и от государской бы милости не отдалял /л. 92/ и был бы во всем государскому повеленью послушен и покорен, и великому государю ты во всем радей и добро делай, и дань с собя великому государю давай ежелеть безпереводно, и на нынешней год дань дай перед прежнею данью с прибавкою.

И Турал сказал. — Дань де яз к великому государю с собя пошлю с своим послом.

На отпуске Турал к нам дань свою присылал оказал с послом своим с Куланом, а дани его к великому государю рысь с коктями.

Марта в 10 день Алтын-царь на отпуске нас имал перед собя, а присылал по нас племянника своего Туралова сына Кятайчю с людьми своими. И мы к нему, Алтыну-царю, пришли в юрту и перед него стали. А с ним, царем, в то время были: с правой ево руки сидели племянники ево тайчи, да брат ево двоюродной Турал-табун, да зять ево и тесть Биюнту-зайсун-табун, да Туралов брат Чюлон Чажин; да с левой руки сидел зять ж ево царев и тесть Номча-табун, да Кошаучин Мерген да Тайчин-табун /л. 93/ и иные табуны, ближние его люди.

И тут Алтын-царь, выняв государеву грамоту, что к нему с нами прислана, и розпечатал, а грамоту нам подал и велел ее вычесть и перевесть, что в государеве грамоте к нему, Алтыну-царю, написано, и то б ему было ведомо.

И мы у него, Алтына-царя, государеву грамоту приняли и говорили ему, а говорил и переводил толмач Федька, чтоб он, Алтын-царь, против государского величества встал и шапку з головы сиял, поколе государеву титлу говорим (Далее и черновике: и грамоту чести). И Алтын-царь сам не встал и шапки з головы не снял, а велел встать брату своему Турал-табуну с товарыщи, и Турал с товарыщи встали и шапки з голов сняли и стояли все, поколе государеву грамоту всее вычли.

И по грамоте про государское величество и многодетное здоровье говорили. — Божиею милостию великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и облаадатель, и ево государевы дети благоверные царевичи великий князь Олексей Михайлович всеа Русии /л. 94/ и великий князь Иван Михайлович всеа Русии на своих преславных великих государствах Росийскаго царства, на своем царском превысочайшем престоле, дал бог, здорово. И что в государевой грамоте к нему, Алтыну-царю, написано, и мы ему грамоту вычитали всее и перевели. А он, Алтын-царь, грамоту выслушал всее.

А в государеве грамоте написано про государское жалованье, что к нему, Алтыну-царю, послано, а послано к нему, Алтыну-царю, 28 золотников с полузолотником жемчюгу доброго крупного, 3 камки куфтерю — одна червчета, другая желта, третья зелена по 10-ти аршин камка, 5 [128] аршин сукна лундышу доброго зеленого, 12 портищ сукон же лундышей розными цветы, по 4 аршина в портище, 6 корольков красных больших на серебряных спнях золоченых, 12 корольков красных ж на серебряных же спнях золочены, закреплены жемчюги добрыми, 188 корольков красных же безо спней на мотоузех, /л. 95/ 6 фунтов ентарю доброго па веревках. Алтынове царице государь пожаловал камки-куфтерь червчату 11 аршин, тафту виницейку широкую желтую 5 аршин. От благоверных царевичей от великого князя Олексея Михайловича и от великого князя Ивана Михайловича всеа Русии Алтыновым-царевым детем Иречин да Катайчи царевичам — 2 сабли булатные, оправлены серебром, золочены.

И Алтын-царь сказал. — Против государевой де грамоты государево жалованье по росписи до меня дошло со всем сполна.

Да Алтын ж царь говорил. — В государевой де грамоте ко мне написано, о чем яз великому государю бил челом, и по моему челобитью послано ко мне все. А бил челом яз, Алтын-царь, великому государю об аргамаке да о часах, да о лекаре для немощей, да о греческом старце, да о комках большого куфтерю шириною по 2 сажени, а не о тех де яз бил челом, что ко мне присланы камки; да о пищали о пяти выстрелах, да о карле, да о колоколах, что в обе руки бьют, да о папсыре. И про /л. 96/ то де ко мне в государевой грамоте не написано, и того ничего ко мне не прислано.

И мы ему, Алтыну-царю, против тово говорили. — Для чего тобе в государевой грамоте про то не написано, и у нас в наказе нет, и к тебе не прислано, и в твоих челобитных ко государю было ли написано или нет, про то мы не ведаем. А про то мы знаем, что аргамака с Московского государства до Мугал допровадити немочно, да и не как дорога дальняя, а путь нужной, а оргамаки любят негу, а нуж поднять не могут, да не токмо что до Мугал, ино и до Сибири не допровадить; а часам без часовника нельзя быть, розобрать и собрать их некому, кроме того мастера, хто их делает; а лекари и часовники православные крестьянские веры руские люди и им в неверных ордах жить нельзе; а старцы греческия не всегда на Москве живут, приезжают времянем для милостины, да и те православные ж крестьянские веры, и тем /л. 97/ в ордах неверных быть не мочно ж; а камок по 2 сажени ширина, и таких камок не живет; а уружья (Так в тексте) у великого государя и сметы нет всякого бою; а пищалей о 5 выстрелах не делаютца нигде, да и не делают; а карлы люди немошны, все их вести надобеть, а пеши ходить не умеют, да и нуж голоду никакого терпеть не может, а кормят их пшеном сорочинским, а пьют все мед да вино руское, а как тово не будет, так и умрут; а колоколов таких у нас на Руси не знают, да и не живут, какие тобе надобе; а пансырь к тебе, Алтыну-царю, преж сего с прежними государевыми послы с Стефаном Греченином послан.

Да Алтын ж царь говорил. — Писал де я в челобитных своих и бил челом государю о послех своих, чтоб государь меня пожаловал, послов моих велел пропустить к турскому царю и в Ерусалим и в Кизылбаши, и про то де ко мне государь не писал же. /л. 98/ Да он же, Алтын-царь, говорил. — Как де мои нынешние послы назад с Москвы от государя воротятца и будут в Томской город, и яз де в те поры от собя пришлю в Томской многие свои товары и розные китайские, а государь бы пожаловал с Руси торговым поволил в Томской ездить со многими рускими товары по нашей руке, с сукнами и кожами, с коглами, с корольками красными и з деньгами.

Да Алтын ж царь нам на отпуске говорил. — Да что де вам, [129] государевым послом, у меня каково ни было с приезду и живучи и шумно и голодно, и в чем какие были вам и недостатки и тесноты, и сильно что имали, и вы собою покрывайте и назовите все добром, а что ни было, и то б все здесь осталось; да и всегда де на приезде таково живет, и преж вас и после, и оставливают и добром покрывают, да и впредь то же будет.

Да Алтын ж царь объявил в то время коренье невесть какое и Насилью отдал, а велел он на Москве и в руских городех оказывать и спрашивать, в чем какое угодье. /л. 99/

И тут нас перед собою кормил, в корыто мясо коровье наклатчи, да перед нас поставили, а пили — чай словет, а чай лист не ведать деревяной, не ведать травы какой, а варят ево в воде, да прибеливают молоком. А к ним, к мугальцом, чай идет ис Китайского, а сказывают, что чай лист снимают с виноградного дерева, а како дерево имянно, росказать не умеют. Да больши того не было ествы и питья никакого, и сам он, Алтын-царь, и с табунами своими ест ис корыта ж; а корыто делано в досках. И нас из юрты отпустил и сказал нам, что де я к государю дани сколько посылаю, и тое де дань пришлю к вам з Дуралом. И чести никакой не было.

И мы от него из юрты пошли к собе на стан, а от него, Алтына-царя, встречи и провожанья нам не было, а ходили пеши.

Назавтрее того Алтын-царь присылал к нам на стан брата своего двоюродного Турала-та /л. 100/ буна да казначея своего Биюнту Чажина да чеченкатунина казначея Мергенку Чериктея з данью своею, что он, Алтын-царь, шлет: отлас, по черной земли шит золотом и серебром, да камка зеленая золотная, да камка червчатая, да камка желтая, да камка голубая, в камке по 8 аршин, да 200 соболей в козицах, 2 бобра, 5 ирбизей, 200 бумажек чаю за 100 соболей.

И мы ему, Туралу, с товарыгци говорили. — Для чего Алтын-царь ныне дань с собя шлет великому государю перед прежнею данью с убавкою, в соболях нет пятидесят соболей.

И Турал против тово сказал. — Нынешняя де дань больши прежние, в соболей де место царь шлет чаю 200 бумажек за 100 соболей.

И Василей ему, Туралу, говорил, что в Росийском государстве чай не повелся, да и не знают ево, а лутче бы что Алтын-царь к государю послал больши соболей и иного каково зверя, и то бы ему, Алтыну-царю, было чеснее /л. 101/.

И Турал против тово сказал. — Сколько де соболей и иного чего есть Алтын-царь собрал, то и шлет к государю, да и чай де шлет ж.

Тово ж числа Алтын-царь приставом своим Дугую с товарыщи велел нам привести за пищали по лошади, и приставы нам по лошаденке привели. А лошаденка худы, выбитые, и мы их тут же в улусе пометали, потому что до Киргиз их не выгнать, а которые лошаденка были понарочитее, и те лошаденка с собою взяли, и до Киргиз не догнали ж, по пристали, и дорогою розметали, а иные перепадали, и до Киргиз ис дошли ни одна лошадь.

А в подводах нам полных у царя в улусе отказали, только подвод привели 8 лошадишек, да и те худы. А нас было всех с кошеваром 9 человек, и тех подвод только под 4 человека со вьючными, а 5-ти человеком нет. И мы тут у царя в улусе лошади, на чем нам /л. 102/ выехать до Киргиз, покупали дорогою ценою рублев по пятипатцати лошадь и по 20-ти Рублев и дороже. Да и те наши лошади дорогою попристали и до Киргиз не дошли, а которые и до Киргиз добрели, и мы их в Киргизах заменивали на киргиские лошади, на одну лошадь киргискую мугальских своих покупных давали по 2 и по 3 лошади с придачею. [130]

Марта в 11 день Алтын-царь из своего улусу с табуны своими поехали к большому своему брату на совет х Колачан-нояну. А какому совету быть, и про то не скажут. А Калачин-нояновы улусы за алтыновыми кочевьи от китайской стороны, а от царева кочевья до Колочин-ноянова стану езду 20 дней с лехким вьюком.

И марта в 13 день из царева улусу нас отпустили на своих на куплених лошедях, а подо вьюк дан был верблюд. И как мы поехали улусом с стану своего мимо царевых юрт, /л. 103/ и из улуса нас провожали с криком и с великим гарком и бросали по нас и по лошадям каменьем. И как выехали из улуса, и тут нас встретили с кольем и с каменьем, и верблюда со вьюком отбили, и нас всех перебили, и сумченка у нас з борошнишком розграбили и розносили. И тут наших животишок розграбили по 20 рублев на человека и больши.

И мы приставом Мерген Деге да Дугую с товарыщи учали говорить. — Что вы нас по цареву ли веленью так провожаете з гарком и шумом и с каменьем, и ныне нас перебили, и верблюда с нашими животишками у нас отбили, или нас Алтын-царь в своих улусах велел убити?

И приставы Мерген Дега с товарыщи нам сказали. — Мы де, приставы, вам пособить ничево не можем; да и сами де вы знаете, что здеся люди вольные и царя Алтыновы де грозы не блюдутца, а те де люди ближнево царства, табуна зятя его Тайчин-табуна, а царя де топере в улусе нет, и про то де известить некому; а нам де, приставом, тем побоем вашим и розграбленым животам пособить некак. /л. 104/

И оттоле мы поднялись с великою нуждою на своих купленых лошадишках. Сын боярской Василей Старков вьюк з борошнем навьючил на свою лошадь. Макарко Колмогорец на своих на 2 со вьючною, да Макарко ж оттоле и до Киргиз вез конного казака Ортюшку Берескина на своих же на 2 лошадях. А собою ему, Ортюшке, из Мугал поднятца было не на чем, лошадей было купить нечем, а подвод не дали, и что какого и было животишка, и то все в оброн розошлось, а достальные животишка розграбили. Конной казак Митька Вяткин поднялся, на своей же лошади сам ехал, и ехал 5 дней, и лошадь у него ночью украли. А Ортюшке Берескину и Митьке Вяткину у царя в улусе подвод им не дали. А Митька Вяткин под собя и подо вьюк подводы наймовал, и стало ему в наймех убытка больше 10 рублев, а наймывались те ж мугальцы, которые с нами в провожатых были отпущены, /л. 105/ Мерген Деги товарыщи. А которую лошадь у Митьки украли, и за тое лошадь дано было на 15 рублев с полтиною. Да у Микитки Бурнашова тою ж ночью те ж мугальцы украли лошадь подводную, и он, Микитка, стал пеш. И тот Микитка Бурнашов подводу пот собя наймывал, а наймывались те ж мугальцы, которые нас провожали, и в наймех ему стало убытку рублев больши 5.

Да и все мы дорогою волоклись пеши, потому что подвод не дали, а покупные лошаденка попристали, путь дальной, а дорога нужная. А которые даны были невеликие подводы и у ково свои покупные, и те лошаденка попристали, а иные попадали.

И марта в 31 день в Киргизы приехали в Табунов улус и к матери ево к Абакаю-кнеине. И нам встречи и чести никакой не было, и стать блиско своего стану юрт своих нам стать не дали, и велели /л. 106/ нам стать от своих юрт за версту. И приезжали к нам с шумом с чорными колмаки заодно, и грабить хотели, и толмача Микитку Чюру, что был посылан с Степаном с Неверовым к лабе, у Стефана отняли. А что черные колмаки говорили, за что ево, Микитку, отняли, и хто имяны колмаки, и то написано у Стефана в статейном списке.

И мы у киргиз прошали корму и подвод, и киргизы нам корму и подвод не дали, отказали, а говорили. — Где де вы были, там де вы прошайте [131] подвод и корм, а нам де вас кормить на собя не за што и подвод не дадим; а вы де послуете к Алтыну-царю и накупаете на нас, киргиз, чтоб Алтын-царь нас, киргиз, воевал и лутчих людей выдал головами в Томской город, а мы де Алтына-царя не блюдемся, и вы де на нево в том надежны не бутьте.

И мы им, киргизам, почали розговаривать, чтоб они, киргизы, великому государю в винах своих челом добили и в город бы в Томской лутчие люди /л. 107/ поехали, к государю б били челом, чтоб вам, киргизам, и впредь на государскую милость быть надежным, и быть бы вам под государскою высокою рукою в прямом холопстве навеки неотступным, и служить бы государю, и во всем добра хотеть, и под государевы городы войною не приходить и государевых людей не побивать и никаким воровством не воровать, и во всем великому государю быть покорными.

И киргизы нам против тово говорили Табун, Изерчей и мать их Обокай с своими с лутчими киргизскими людьми. — Что де вы нас обманываете, нас, киргиз, к собе в Томской призываете под государеву высокою рукою в холопство, а на нас Алтыну-царю послуете, чтоб Алтын-царь нас воевал и лутчих нас, киргиских людей, выдал в Томской головами; а мы, киргизы, ево, Алтына-царя, не блюдемся, а живем заодно с черными колмаки. Да и вашево де мы посольства не блюдемся ж, и впредь де вам к Алтыну-царю посольством ходить не пошто, да через /л. 108/ свою де Киргискую землю и не пропустим.

И мы им, киргизам, против того говорили. — Что вы так говорите великому государю и его государскому изволенью невежливо и нам уграживаете, впередь государевых послов через свою землю к Алтыну-царю пропустить не хотите, и то вы как такое слово говорить смели? Где государское изволенье будет, и впредь туды государевы и послы будут.

А они, киргизы, нам корму и подвод не дали. И мы корм у их киштымов, круп и сарану, покупали дорогою ценою. И лошадей у нас с стану поотимали сильно, и в розговор не дались. А с ними заодно черные колмаки, на то они надежны, а которые алтыновы послы с нами были, Мерген Дега с товарыщи, и те нам пособить не могли ничево.

И мы в Киргизах лошади покупали дорогою ценою в 3 цены горотцких, на чем бы нам доехать до города. /л. 109/ И те у пас лошади дорогою попристали, а до города не дошли.

А из Киргиз мы поехали апреля в 8 числе.

И будучи на государеве цареве и великого князя Михайло Федоровича всеа Русии службе у Алтына-царя и у братьи его в Мугальской земли, что у нас имали в запрос не честью на Алтына-царя, и на матерь ево на Чечен-катун, и на братью его на Тайчин-наяна, и па Даин-наяна, и на Турал-табуна, и на лабу, и на цариц, и на ближних ево людей.

У сына боярского у Василья Старкова в Киргизах взято па киргискую кнеиню для подвод и для отпуску 2 портища черчатого сукна доброй аглини.

Да в Мугалах шурин царев Тушаты-тархан в запрос же взял саблю немецкую оправную, да 2 кожи телетинных красных больших. Да Турал-табуну сукно аглинское червчато дано ж, да сыну туралову — перстень золочен с каменем, на цареву мать на Чечен-катун — лисицу черпобуру да кожу красную /л. 110/ телятинную, на царя и на цариц — ферези тавтяные, желтые добрые, да летчины 5 аршин, да царю однорятку добрую срядную лундышную вишневу с пугвицами золочеными, царицам ево — сукно аглинское червчатое, да 5 персней золоченых, да полкосяка мыла, лабе — ожерелье доброе с пугвицы жемчюжное да 4 аршина аглини доброй. Да на царя ж взяли пищаль да саблю. Да на царева брата на Тайчин-наяна взято однорятку добрую зеленую с пугвицами золочеными, да 4 аршина [132] аглини червчатой доброй, да перстень золочен. Да на другово царева брата на Даин-наяна взяли кафтан, камка куфтерь червчат да 2 персня золочены, да кнеине ево ожерелье жемчюжное доброе ж с пугвицы да 2 персня серебряных; да шурин ево взял шапку испод лисей черной, вершок багрец червчат. И тово всего оброну на 90 на 5 рублев с полтиною, да сверх того оброну, у Василья купленых 2 лошади пропало, а лошади были куплены дорогою ценою. /л. 111/

У служилого человека у конного десятника, что посылан был для письма, у Макарка Колмогорца в Киргизах взято на киргиского князца на Табуна для подвод и для отпуску государевой казны и нас бы отпустили, дано сукно аглинское червчатое доброе 4 аршина да вершок тово ж сукна да в Алтырцах для проезду ж, откупаючись полуаршинами и вершками, алтырцам и черным колмакам розобрали 4 аршина с четвертью той же аглини червчатой. Да в Мугалах в запрос шурину цареву Тушаты-торхану дано сукно доброй же аглини червчатой 4 аршина, двоюродному цареву брату Дурал-табуну — однорятка лупдышная добрая желтая да кожу (В тексте: кужу) телятин красных больших; сын ево Туралов взял саблю добрую, ножны хоз черной, плащи серебряные золочены, да кожу красную большую, да перстень золочен с каменем, япанчю белую срядную; Чечен-катуни, царевы матери, взяли лисицу чернобуру да 2 аршина летчины желтой, кожу красную телятину; Алтын-царь взял однорятку добрую вишневу с пугвицы золочеными, /л. 112/ япанча аглинская зеленая срядная, сукно аглинское червчатое 2 аршина, кожу красную добрую телятину; царицам его сукно аглинское доброе червчатое, 3 персня золоченых, зеркало булатное с поталею золоченою; лабе — однорятка зеленая з завясками. Да на царя ж взяли оружье — пищаль добрую да саблю добрую справную, у Тайчин-наяна взяли на него азям зеленой аглинской, кнеине ево пояс шелковой с кистьми золотыми с серебром да перстень золочен, да другово царева брата у Даин-наяна взяли на нево сукно червчато аглинское доброе, нож большой срядной, да кнеине его 4 аршина летчины жолтой да 2 персня серебряных. Да пристав Чинка взял шапку лисью чернобурую вершок червчат, татаур с ножем. И всего того оброну на 70 на 4 рубли на 20 на 4 алтына, да сверх того оброну, у Макарка купленых пропали 2 лошади, а лошади были куплены дорогою ценою. /л. 113/

Служилые ж люди Ортюшка Берескин в Алтырцах для государевой казны, откупаючись, и для отпуску алтырцам и черным колмаком полуаршинами и вершками роздал 4 аршина с полуаршином добрых сукон аглинских розными цветы. Да в Мугалах запросом взяли на цареву матерь на Чечен-катун 4 аршина летчин да кожу красную телятину, да на царя и на цариц взяли 4 аршина аглини червчатой, да кожу красную, да 2 персня, 7 аршин лятчин розными цветы, нож рыбей черен, 3 вершка аглинских, да лабе лисицу чернобурую, да на царя ж пищаль да саблю, да на царева брата на Тайчин-наяна взяли 4 аршина аглинского сукна, да 4 аршина летчины, да епанчю белую, да рубашку шитую. И всего того оброну на 30 на 2 рубли с полтиною, да сверх того оброну, купленая добрая лошадь пропала, а куплено дорогою ж ценою в Киргизах.

У Митьки Вяткина в Алтырех взяли алтырцы полчетверта аршина доброго сукна аглинского, да в Мугалах на цареву матерь на Чечен-катун взяли 4 аршина лятчины розными /л. 114/ цветы, да царю и царицам взяли 4 аршина аглини червчатой доброй, да кожу телетинную красную, да 4 аршина летчин, да на царева брата Тайчин-наяна взяли 6 аршин [133] лятчин розными цветы, да рубашку полотняную. И всего того оброну и с наймом, что дорогою пронаймывал, на 20 на 9 рублев с четвертью, да сверх того оброну, у Митьки купленую лошадь добрую украли.

У Фетьки Засухина в Мугалах на цареву мать на Чечен-катун взяли в запрос 4 аршина сукна летчины да кожу телятинную красную, да царю и царицам доброе сукно аглинское 4 аршина да 3 аршина летчины, да лабе полтора аршина аглини, /л. 115/ да трем приставом царевым 6 аршин летчины, да на царя ж взяли пищали да саблю. И всего того оброну на 20 на 9 рублев на 10 (В черновике: девять) алтын, да сверх того оброну, купленая лошадь пропала.

У Микитки Бурнашова в Мугалах на цареву матерь на Чечен-катун взяли 4 аршина лятчины, да царю и царицам 4 аршина аглини доброй черчатой да 4 аршина летчины, да лабе 2 аршина аглини, 3-м приставом царевым 6 аршин летчин, да на царя ж пищаль. И всего того оброну на 20 на 8 рублев с полтиною, и с наймом, что под собя подводы наймывал, да сверх того оброну, украли лошадь купленую.

У Семейки Мезени в Мугалах на цареву матерь на Чечен-катун взяли кожу красную, да царю и царицам 4 аршина аглини червчатой доброй, да 4 аршина летчин, да лабе 4 аршина сукна доброво аглинского. И всего тово оброну на 20 на 5 /л. 116/ рублев. Да у него ж купленую жонку отняли мугальцы ж, да сверх того оброну и жонки, купленая лошадь пропала.

У Фетьки толмача в Мугалах на цареву матерь на Чечен-катун взяли азям зеленого сукна аглинской; да царю и царицам 4 аршина аглини доброй червчатой, да кожу телятинную красную, да 3 аршина лятчин, да перстень золочен; да лабе аршин аглини; да царева брата у Даин-наяна кнеине его взяли 4 аршина аглини червчатой добро. И всего того оброну на 20 на 6 рублев с полтиною, да сверх того оброну, пропала лошадь купленая.

У пешего казака у Семейки Козы в Мугалех взяли Дурал-табун кожу красную телятинную, да Чечен-катуни 2 аршина желтой летчины, царю 2 аршина сукна доброго аглини, да царев брат Даин-наян взял портище сукна лазоревого аглини 4 аршина, да кнеиня ево 2 аршина летчины желтой. И всего того оброну на 19 рублев. /л. 117/

Да сверх того оброну, грабежом нашево ортельного животишка у нас мугальцы с верблюдом отбили вьюк с мяхкою рухледишкою и с рускими товары и з деньгами. А всего было во вьюке у 8 человек, у Василья да у Макарка с товарыщи, денег и всяких животишек на 100 на 40 рублев на 20 алтын.

А подлинной статейной список письмо Макарка Колмогорца, а в Васильево место Старкова руку приложил томской сын боярской Пересвет Тараканов.

Комментарии

1. Абахай (Абакай) — княгиня, сестра джунгарского тайджи Хара-Хулы. Занимала высокое положение в Киргизии, что объясняется периодической зависимостью последних от ойратов и родственными связями между ними (дети Абахай — киргизские князья Табун и Изерчей).

2. Хара-Хула (Каракула), правитель чоросов (джунгаров) (см. коммент. 4 к док. № 9).

3. Имеется в виду сильный способ перекочевок, пришедший на смену «куренному» (общинному) еще в XIII в. Аил — хозяйство, индивидуальная семья (или небольшая группа хозяйств, семей) — являлся основной производственной единицей в Монголии в рассматриваемый период. В XVII в. в поисках пастбищ для скота монголы кочевали как отдельными аилами, так и группами аилов. Каждая группа аилов, согласно указанию феодала, передвигалась в границах строго определенного района — нутуга, составлявшего владение данного феодала. Группы аилов, объединенные общностью территории перекочевок, общей зависимостью от одного наследного владельца, составляли отоки. Группы аилов, объединенные помимо указанного еще и родственными связями, общностью происхождения от одного предка, составляли хотоны, аймаки и отоки. Отоки и аймаки — основные социальные ячейки монгольского общества XVII в. — образовывали улусы (крупные владения ханов или князей — тайджи).

Следует отмстить, что у ойратов еще в XVII-XVIII вв. сохранялся и широко был развит также хотонный способ кочевания, т. е. перекочевки большими группами родственных семей, у восточных же монголов в этот период кочевали главным образом аилами; хотоны же представляли собой непрочное объединение нескольких аилов, состав которых из года в год, а иногда из сезона в сезон менялся, не будучи, как правило, связан родственными узами (см. Б. Я. Владимирцов, Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм, Л., 1934, стр. 130-138).

4. Речь идет о лучшем сорте русского мыла — буром костромском мыле.

5. Князь Сют — глава киргизского владения маторцев, кочевавших в верховьях Енисея. Во время одного из столкновений был взят в плен красноярскими служилыми людьми. Периодически маторцы, как и другие киргизские народности (алтырцы, тува и др.), были кыштымами (данниками) Алтын-хана.

6. См. коммент. 2 к док. № 14.

7. Под китайским царем Тайбин подразумевается минский император Сыцзун, девиз правления Чун-чжэнь (см. коммент. 2 к док. № 24).

8. Кобран — возможно, Пекин.

9. Статейный список В. Старкова публикуется в сборнике по копии, сделанной в Томске с подлинника, который был написан Макаром Колмогорцем с рукоприкладством томского сына боярского Пересвета Тараканова вместо неграмотного В. Старкова. К сожалению, подлинный текст статейного списка обнаружить не удалось.

В том же деле на лл. 177-274 имеется черновик статейного списка, который начинается словами: «Список статейной по государеву указу, что делалось у Алтына-царя и у братьи его у Тайчин-наяна да у Даин-наяна слово в слово...», и заканчивается: «...а статейной список писал Макарко Колмогорец».

Черновик написан разными чернилами, одним или самое большее двумя почерками, с преобладанием одного, с небольшими исправлениями, уточнениями, особенно в местах описания поведения Алтын-хана. Больших помарок и вставок нет. Сравнение черновика с публикуемой копией позволяет сделать вывод, что они идентичны и что, видимо, с этого черновика был переписан набело и сделана в Томске окончательная копия статейного списка за приписью дьяка Томской приказной избы Анисима Трофимова. Возможно, что подлинник, учитывая неудачу посольства В. Старкова, отличался от черновика.

Так как в основу публикации положена скрепленная копия, то черновик используется для уточнения отдельных мест. Некоторые описки переписчика и отдельные небольшие пропуски в копии оговариваются в подстрочных примечаниях.