ЗАЙЧЕНКО

ПАМИРЫ И САРЫКОЛ

Сафдер-Али-хан недолго оставался в Сарыколе: в феврале 1892 г. в Сарыкол из Кашгара был командирован Чжан-дарин с секретным приказанием привести бывшего Канджутского хана в Кашгар. Чжан-дарин, прибыв в Таш-курган, убедил Сафдер-Али-хана, под предлогом доставления ему большого удобства, [56] переселиться в крепость и этим отделил его от нукеров; когда же Сафдер-Али-хан поддался этой ловушке и приехал в Таш-курган, то был схвачен, привязан к лошади и отвезен лично Чжан-дарином в Кашгар, где его судили (Собственно не судили, но строго и пристрастно допрашивали.). Не будучи в состоянии упрекнуть его в измене, но из угоды англичанам, требовавшим самого строгого суда и даже казни Сафдер-Алихана, его судили за убийство отца и как навлекшего своей нераспорядительностью бедствие на Канджут; суд был краток и пристрастен - Сафдер-Али-хана присудили к пожизненному заточению в тюрьме и отправили в г. Урумци, где он находился до конца 1901 года. В угоду же англичанам китайцы казнили визиря Сафдер-Али-хана и голову его послали в Канджут.

Не смотря на то, что происшедшее в Канджуте явилось как результат частного соглашения англичан с Кашгарскими властями, Кашгарский даотай, дабы сложить с себя ответственность пред центральным управлением, протестовал против действия правительства Британской Индии и в письме к вице-королю обращался с просьбою отозвать из Канджута английские войска и разъяснить причины незаконного вторжения. От вице короля был получен ответ, что все происшедшее в Канджуте было предпринято в интересах самого Китая, с целью подкрепить его в борьбе с Россией, самый же Канджут [57] очищать от войск англичане не только не думали, но даже заявили, что они его занимают временно, хотя это не помешало им поставить в Хайбере 20 человек, 40 человек в Гильмите, 200 человек в Балтите и 30 человек в Ногаре; подобное занятие не похоже было на временное, напротив, как показали дальнейшие события, более отвечало безвозвратному и беззаконному захвату. Вероятно уверения англичан в том, что Канджут необходимо уступить Англии в видах пользы самого Китая, были убедительны и только искусством их дипломатии можно объяснить то, что соглашение в этом вопросе между Китаем и Англией не только не сопровождалось какими-либо препирательствами, но даже теплая дружба между двумя названными государствами еще более была закреплена. В желании противодействовать соединенными силами против угрожающего нашествия русских, правительства Англии и Китая решили в апреле 1892 г. прийти к окончательному соглашению и обсуждению дел в этом районе, а также для выбора в Канджуте нового хана. От китайского правительства с этою целью был командирован в Канджут офицер при командующем китайскими войсками в Кашгарии, Тянь-далое, который по прибытии на место назначения был приглашен в Гильгит. Но приезде туда, Тянь-далое был допущен к полковнику Робинт Санган, который спросил его о цели приезда, и на ответ Тянь-далое, что он приехал по приказанию Богдыхана для [58] участия в комиссии по решению канджутских дел, Робинт хладнокровно возразил, что Канджут издавно принадлежит Кашмирскому радже и что китайцам до этой стороны нет никакого дела, но впрочем он готов написать об этом в Кулькуту и в Лондон, но ответа ранее, чем через 42 дня, ожидать нельзя. По прошествии назначенного срока, Тянь-далое явился за ответом, тогда ему прямо объявили, что на место Тянь-далое едут в Гильгит Чжан-дарин с Макартнеем и что Тянь-далое в своих дальнейших действиях не стеснен и в случае желания может возвратиться назад. Для пояснения этого необходимо сказать, что Тянь-далое был искренний противник занятия Канджута англичанами; перед отъездом своим в Канджут, Тянь-далое был у нашего генерального консула в Кашгаре, который ему подробно объяснил истинное положение дел в Канджуте, зависимость Канджута от Китая и желание сохранить подобное отношение в будущем. Тянь-далое явился вследствие этого прямым тормазом для англичан в их стремлениях и поэтому для последних было более оснований заместить его Чжан-дарином, давнишним слугою англичан, состоявшим у них на жалованье, безропотным солдатом, который не раз передавался - сначала Якуб-беку, потом китайцам и продавал себя англичанам. Вскоре в Гильгит действительно приехали Чжан-дарин и Макартней; к этому же времени туда прибыл капитан Юнг-хесбенд, который [59] объявил, что для ведения переговоров о Канжуте через 25 дней приедет назначенный для сего специально чиновник. Но приезда этого чиновника (конечно вымышленного) не ждали, а по прошествии 5 дней Чжан-дарина и Тянь-далое пригласили в Балтит - главный город Канджута, чтобы там ожидать комиссара. По прибытии Чжан-дарина и Тянь-далое в Балтит, туда на другой день прибыл капитан Юнг-хесбенд и Робинт и, не вступая ни в какие переговоры с китайскими чиновниками, призвали брата бывшего Канджутского хана Сафдер Али-хана, Назим-хана, и провозгласили его ханом Канджута. Дюранд, присутствовавший при этом, в присутствии китайцев, надел на Мухаммед Назим-хана золотой халат, пояс, саблю и подарил ему митральезу, заключив все эти действия уверением в необходимости Канжута для англичан в целях приобретения пути на Памир. Чжан-дарин и Тянь-далое безмолвствовали, первый потому, что был заранее подкуплен, второй - в виду невозможности какого-либо протеста; впрочем они пытались настаивать на том, чтобы канжутцы по прежнему платили дань китайцам, но в ответ на это Юнг-хесбенд показал им оффициальную бумагу китайского посланника в Лондоне Ту, в которой было сказано, чтобы они ни в какие препирательства по этому делу с английскими чиновниками не входили, так как вопрос о Канджуте обсужден уже высшими правительствами. Это уничтожило даже тот слабый протест, который пытались [60] предъявить китайские чиновники, сознававшие, что Китай более чем бессилен и силы англичан в этом районе вполне достаточны, чтобы исключить какое либо возражение. В это время англичане располагали: в Гильгите 600 человек английских войск, 300 чел. индусов, 200 гуркасов, 100 авганцев и 12 пушек; в Канджуте находился английский капитан с 50 человеками и кроме того английские военные посты находились: в Ниомаке 20 чел., в Чальте 10, в Нильте 20, в Хайбере 10 и в Баите 12. Кроме того, припомнив отказ Аман-Ульмулька содействовать англичанам в их захвате Канджута и узнав о намерениях его помогать Сафдер-Али-хану, англичане потребовали помещения в Читрале 1 баталиона индийских войск и пребывания там их резидента, угрожая, в случае отказа, отказать мульку в защите его владений от притязаний Авганского эмира.

Все вышеописанное мною было какой-то, если можно так выразиться, комедией, разыгранной англичанами преднамеренно, с целью отвергнуть какое-либо предположение со стороны нашего правительства, что ими руководил исключительно захват, но конечно со стороны англичан было бы слишком наивно предполагать, что наше правительство этому верит.

С этого времени Канджут перестал существовать как вассальное владение китайцев и был передан в полное владение Англии. Необходимо все-таки отдать должное искусству [61] англичан; зная нравы и обычаи китайцев и следовательно зная, что наиболее ужасное оскорбление для китайца это если его “лишают лица” перед подчиненными или даже перед посторонними, англичане, желая добиться возможной уступчивости от Китая, приняли во внимание между другими соображениями и это обстоятельство и не хотели в канджутском деле “лишить лица” китайцев; на этом основании назначение хана в Канджуте происходило внешним образом будто бы от китайских властей, но в стране распоряжались англичане; кроме того до настоящего времени Канджутский хан ежегодно присылает в Кашгар посольство для принесения обязательной дани золотом; ежегодно к китайскому празднику нового года, в феврале, являются от Канджутского хана посланные к Кашгарскому даотаю и привозят дань - 15 мискалов золота и письмо от хана; получив ответный подарок, состоящий обыкновенно из ямбы серебра и двух кусков какой нибудь материи, посланные возвращаются в Канджут. Происходили также некоторые водевильные эпизоды: когда англичанам нужно было с жителей Канджута собрать хлеб, то сделано было ими об этом распоряжение и сообщено китайским властям, которые благосклонно ответили, что в случае надобности жители Канджута могут снабжать англичан хлебом, но конечно не даром, а лишь продавать накопившийся излишек.

Новый Канджутский хан, [62] Мухаммед-Назим-хан, как ставленник англичан, начал действовать вполне в духе восточных деспотов: опираясь на поддержку англичан и попробовав всех удобств цивилизации, Мухаммед-Назим-хан начал смотреть на свой народ с точки зрения лишь источника наибольшей добычи денег, что отражалось на налогах; но росли потребности и аппетит Мухаммед-Назим-хана - росли и налоги. Отличаясь кроме того жестокостью, Назим-хан вскоре потерял всякую любовь населения, которое до настоящего времени вспоминает Сафдер-Али-хана. Мне к сожалению совершенно неизвестны причины, почему наше правительство отказалось вмешиваться в дела Сафдер-Али-хана, поэтому я не буду вдаваться в обсуждение этого вопроса. Из частных разговоров с нашим генеральным консулом в Кашгаре, действительным статским советником Петровским я слышал, что Государю Императору Александру III было всеподданнейше доложено письмо Сафдер-Али-хана, на котором Его Величество изволил начертать: “нельзя ли ему чем нибудь помочь”.

Приобретая Канджут, англичане приобретали много выгод: прежде всего этим приобретался тот самый сухопутный пункт соприкосновения Англии с Китаем, о котором англичане так старались еще при Якуб-беке. Англичанам необходимо было найти новый рынок для сбыта индийских товаров и кратчайшую дорогу к этому рынку; таким рынком являлась средняя [63] Азия, а кратчайшей дорогой к ней из Индии - дорога через Канджут и Сарыкол, та самая дорога, по которой, как говорил нашему консулу, английский капитан Пикот, направляются перелетные птицы. Я выше упоминал, что была еще дорога из Индии в Китайский Туркестан - дорога через Ладак; она была чрезвычайно кружна, поэтому ее решили заменить новой, хотя, как увидим впоследствии, дорога через Ладак была намечена англичанами для другой цели; кроме того, боясь постоянно за свои владения в Индии от нашествия русских, англичане старались возможно обеспечить себя с этой стороны, а так как естественным рубежом их влияния был пока Гиндукуш, то англичане старались перебросить свое влияние за Гиндукушский хребет, создав себе нечто в роде передовых позиций, на которых должна была образоваться предварительная оборона индийских владений Англии. Англия сознавала неустойчивость населения Индии и поэтому старалась отдалить всякую возможность какого-либо непосредственного соприкосновения России с индусами, а потому в программу ее дальнейшей политики вошло все большее и большее распространение своего влияния сначала на Сарыкол, а затем на район р. Раскем-дарьи. Занимая Канджут, англичане приобретали кроме того прямое сообщение с Шугнаном, Ваханом и Рушаном и следовательно с трех сторон охватили бы Памир своим влиянием. Но предоставим самим событиям доказать, на сколько справедливо наше предположение. [64]

/2-я экспедиция отряда Ионова./ В сентябре 1891 г. отряд полковника Ионова возвратился в Фергану, оставив на р. Мургабе, у уроч. Шаджана лишь незначительный отряд; на обязанности этого отряда лежало освещение местности и предупреждение каких-либо попыток к незаконному захвату принадлежащей нам территории. Отзывая с Памиров полковника Ионова, наше правительство пыталось настоять на проведении в этом месте определенной границы южнее перевала Уз-бель; шифрованной телеграммой, Министерство Иностранных Дел на имя нашего генерального консула в Кашгаре от 24 декабря 1891 г. за № 992, просило по сему вопросу соображений консула. В секретном донесении Директору Азиатского Департамента Министерства Иностранных Дел от 24 декабря того же года за № 149 действительный статский советник Петровский доносил, между прочим, следующее: “если же в виды правительства, кроме разграничения Памира на юг от перевала Уз-бель, будет входить желание укрепить за собою местности Памира организациею правильного над ними управления и тем воспротиводействовать проискам англо-индийского правительства, то я не обинуясь скажу, что единственным к этому средством будет занятие Сарыкола”. Там же говорилось о желании обеспечить себя и на западной стороне Памира восстановлением в прежнем положении, вне зависимости от Бадахшана, владений Шугнанского и Рушанского, с подчинением их русской власти. [65]

Помимо Министерства Иностранных Дел, участие в этом вопросе принимало Министерство Военное и Главный Штаб представил доклад по этому делу, в котором предлагались меры к разрешению этого вопроса.

Прямые указания нашего генерального консула в Кашгаре вполне были целесообразны и своевременное их применение быть может устранило бы ныне существующее ненормальное положение на Памирах, но наше Министерство Иностранных Дел продолжало медлить, а между тем события не заставили себя ждать. Китайцы и афганцы не теряли надежды на возобновление своих, более чем сомнительных, прав на Памиры и действовали энергично: китайцы с врожденною им трусостью и уклонением от всяких столкновений, а авганцы со свойственной этому народу твердостью. Чжан-дарин, уезжая на Сарыкол для захвата отступившего туда Сафдер-Али-хана, захватил с собою лянзу; исполнив возложенное на него поручение, Чжан-дарин снова возвратился на Сарыкол и, пользуясь тем, что отряд полковника Ионова ушел, разделил свою лянзу на три части: одну отправил на оз. Яшиль-куль, где у уроч. Самэ-таш люди укрепились и остались там на зиму; другую часть лянзы отправил на Ак-таш, где также было построено укрепление и люди там зазимовали, а сам Чжан-дарин с третьею частью перешел на оз. Ранг-куль. Кроме того, китайцами были выставлены посты у Гиджака и оз. Булун-куля и [66] таким образом в памяти у населения был стерт всякий след о прохождении отряда Ионова. В таком положении прошла зима 1891-92 г., а в апреле 1892 г. китайцы даже командировали особого чиновника Хей-яна, приказав ему осмотреть пограничные, принадлежащие Китаю, местности, начиная от пер. Уз-бель к югу по направлению к Дилюйхо. До весны китайцы считали, что у них никто не будет оспаривать владений на Памире, но в конце апреля на оз. Яшиль-куль появились афганцы; найдя вблизи уроч. Сумэ-таш китайский пост, афганцы его прогнали и, разрушив выстроенное зимою укрепление, расположились лагерем у Сумэ-таша, посылая разъезды на Аксу и Мургаб. Тщетно, Чжан-дарин, приехавший на Сумэ-таш, просил афганцев удалиться, убедительно доказывая о принадлежности этой местности китайцам; авганцы упорствовали, продолжали оставаться на занятой ими территории и забирать у жителей жизненные припасы. В мае 1892 г. все китайские посты, находившиеся на Памирах, под давлением авганцев должны были уйти и собрались на оз. Булункуле. Все подобные действия наших соседей дошли до сведения Туркестанского генерал-губернатора, которым “для охраны летовок наших киргиз” на Памире было снова приказано выслать туда отряд. Для того, чтобы надолго отбить охоту у наших соседей производить захваты принадлежащих нам на Памире владений, отряд был составлен [67] более внушительной силы, а именно: батальон пехоты, три сотни казаков и 4 орудия. Начальником его назначен был снова полковник Ионов. В официальной инструкции, данной посему Военным Министром Туркестанскому генерал-губернатору, было сказано, что цель посылки отряда: “охранение наших киргизских кочевников и вообще наших интересов в Памирском крае и обеспечение спокойствия и безопасности на юго-восточных пределах Ферганской области”. Хотя в той же инструкции было указано, что отряд полковника Ионова, перевалив Алай, должен был прийти к р. Мургабу и, не двигаясь далее, наблюдать разведками местность южнее Мургаба, но из последних, приведенных мною слов инструкции, можно видеть, что полковник Ионов был снабжен большими полномочиями, для того, чтобы действовать самостоятельно. Талантливым штаб-офицером была вполне усвоена цель командировки и поэтому, явившийся на встречу приближающемуся к Ранг-кулю отряду полковника Ионова, Чжан-дарин, предлагавший любезно полковнику Ионову свое содействие по снабжению русских продовольствием, получил суровое приказание удалиться с территории, принадлежащей Русскому правительству; сопротивления Чжан-дарином оказано не было. Тогда полковник Ионов обратился к авганцам, расположившимся самовольно у оз. Яшиль-куль. Подробное описание происшедшего вслед за сим имеется в частном письме полковника Громбчевского, [68] находившегося при отряде Ионова, к нашему генеральному консулу в Кашгаре. Вот что произошло с авганским постом. Зная храбрость и упорство авганцев, полковник Ионов ясно увидел, что авганцы добровольно не уйдут; но честь русской власти должна быть восстановлена, не смотря ни на какие препятствия. В виду этих соображений, полковник Ионов взял с собою 3 взвода казаков, быстро двинулся к уроч. Сумэ-таш и в ночь с 11 на 12 июля 1892 г. окружил авганский пост со всех сторон, желая этим заставить авганцев положить оружие без боя. Лагерь авганского поста был расположен на левом берегу р. Аличур-Памира, а постом начальствовал храбрый авганский капитан Гулям-Хайдер-хан. Когда авганцы увидели, что окружены, они начали медленно приготовляться к бою; им было предложено положить оружие, на что с их стороны последовал гордый отказ и предложение взять оружие с боя вместе с их жизнью. Тогда полковник Ионов отдал казакам приказание отобрать у авганцев оружие силою. Началась свалка: авганцы защищались мужественно, а сам Гулям-Хайдер-хан с шашкой бросился на начальника отряда, но был убит выстрелом из револьвера одним казачьим офицером (Сотником Каргиным.). Не смотря на то, что авганцы дрались, как львы, они были перебиты: из 17 человек, составлявших пост, остались живыми 5 человек, убитыми [69] оказалось 10 человек и два тяжело ранеными. (В этой свалке между прочим было обнаружено употребление авганцами разрывных пуль). В бумагах убитого авганского капитана было найдено письмо к нему от Бадахшанского генерал-губернатора, в котором говорилось, что, по сношению правительства авганского хана с правительством Китая, все Памиры уступлены авганцам. Трудно допустить, чтобы подобный дележ шкуры не убитого медведя был в действительности, но тем не менее возможно предположить, что китайцы, под внушением англичан, дали авганцам разрешение занять Памир. Урок был дан и урок правда суровый, но необходимый и целебный, как трудная операция. Из него авганцы, ощутив силу русского оружия, ясно увидели, что наше правительство действует решительно там, где нагло затронуты его интересы.

Может невольно возникнуть вопрос - действительно ли мы имели неоспоримое право на Памиры и не действовали ли здесь без всякого основания, руководимые лишь желанием расширения своих владений путем незаконного захвата. В подтверждение своих прав на Памиры китайцы ссылались на имеющиеся в их местностях указания на то, что при Богдыхане Цянь-луне (1759 г.) китайские отряды ходили на Памиры. Подобное доказательство тем не менее неустойчиво, так как опровергается “Автобиографией Бабурхана” (славного владетеля Ферганы и основателя династия Великих Моголов в Индии), где [70] сказано, что за 200 лет до Цян-луня Памир считался уже в пределах Ферганы. Полковнику Громбчевскому, состоявшему при отряде Ионова, было поручено опросить влиятельных жителей Памира и показания их закрепить протоколом, за подписью всех опрошенных лиц. Все расспросы, произведенные полковником Громбчевским с этою целью, лишь подтвердили исторические исследования, по которым Памиры, все ущелья по обеим сторонам Сарыкольского хребта и Кашгарских гор, т. е. до оседлых селений Кашгарии, входящих ныне в состав Кашгарского, Янги-гиссарского и Яркендского округов, все это входило в состав ханства Кокандского и управлялось особыми чиновниками, являвшимися сюда с ярлыком за печатями хана. Протокол, составленный полковником Громбчевским в 1892 году, скрепленный подписями и печатями стариков и почетных представителей от всех киргизских родов, кочующих по рр. Мургабу, Аксу, Ак-байталу и Аличуру, гласит следующее: “первым Кокандским ставленником на Памирах был Ляшкара-Кумбегия, родом таджик; он прибыл во время хана, Мадали-хана, и в Сарыколе оставил таджика Один-бека. После Ляшкара, при том же хане Мадали, был назначен Гаиб-датха, алайский киргиз рода Найманы (внук Гаиб-датхи жил еще в 1892 г. на Алае близ Дараут-кургана). Гаиб-датха назначил от себя беком на Аличур-Памир, истоки р. Аксу и Вахан-дарьи Базай-датху, убитого впоследствии при [71] стычке с канджутцами. После смерти Мадали-хана на престол вступил Шир-Али-хан, приславший на Памиры правителем Тилля-датху-Аталыка, Алайского киргиза из рода Кара-теит. Заправляя Памирами, он жил в 30-40 верстах от селения Упал и отличался страшною жестокостью; он был убит на р. Кияк-баши, близь уроч. Уч-Агыл-джар. Вместо него тем же ханом был назначен Каракул-датха, киргиз рода Буэтургай-Найман из сел. Айрбазы Маргеланского уезда; управляя Памирами, он жил частью на р. Аюк-арт, частью в Таш-кургане на Сарыколе После смерти Шир-Али-хана на Кокандский престол вступил сын его, Худояр-хан, который правителем Памиров назначил кипчака из местности Ики-су-арасы Андижанского уезда, Мулла-Бахадура. Он жил по р. Бостен-терек; после него был назначен киргиз рода теит, Мулла-Мурад-датха, родом из Хаджи-арыка Ичкеминской волости Маргеланского уезда; он жил тоже на р. Бостен-терек. В это время Худояр-хан бежал в Бухару, а Кокандское ханство досталось брату его, Малля-хану, который правителем Памиров назначил киргиза рода теит, Хадыр-Али-датху; он жил по р. Кинг-кол, против города Янги-гиссара. С переходом Кокандского престола обратно к Худояр-хану, он назначил правителем на Памир киргиза Тапуалды-пансата, который жил на Бостен-тереке; затем последним ставленником на Памире был Нияз-Али-таджик, при [72] котором ханство было завоевано русскими”.

Из рассмотрения этого любопытного документа, в связи с изложенным мною выше, можно видеть: 1) что Памиры издавна составляли часть Кокандского ханства, вплоть до завоевания его русскими, следовательно неоспоримо должны принадлежать России; 2) что претензии китайцев на эту местность более чем неосновательны, не говоря уже о претензиях на нее авганцев; 3) что требования и предъявление прав на Памиры русских более чем скромны, не смотря на вполне законное основание к более широким требованиям; 4) что Сарыкол должен быть отнесен к числу местностей, принадлежащих России; 5) и что действия нашего правительства и властей были в высшей степени законны и справедливы и даже значительно мягче, чем того требовали обстоятельства. Уничтожение авганского поста у Сумэ-таша 11 июля возбудило гнев Авганского эмира и его, перед этим значительно охладевшие, симпатии к Англии снова возникли. Для поддержания добрых сношений с эмиром, англо-индийское правительство еще в средине 1891 г. хотело командировать посольство в Авганистан, с Дюрандом во главе, но эмир всячески отклонял его прием. Узнав об уничтожении русскими поста на оз. Яшиль-куль, Авганский эмир немедленно дал знать англичанам, что согласен принять Дюранда и когда последний прибыл с посольством в Джелалабад, ему была устроена эмиром блестящая встреча и этим закреплены [73] дружественные отношения между Авганистаном и Британским правительством.

Отряд полковника Ионова, исполнив возложенное на него поручение, разрушив возведенное китайцами укрепление на Ак-таше, возвратился снова назад в Фергану, оставив на уроч. Ша-джан шаджанский отряд, под начальством генерального штаба капитана Кузнецова. С удалением полковника Ионова окончился второй фазис развития памирского вопроса, фазис энергичных действий нашей администрации Туркестанского военного округа, не поддержанных, к сожалению, Министерством Иностранных Дел.

/Последующие события./ Все наши движения на Памирах не проходили незамеченными; хотя местность была полковником Ионовым очищена от английских офицеров, но совершенно очистить ее от шпионов было невозможно. Юнгхесбенд, возвращаясь после своего арестования в Гильгит, оставил в Сарыколе шпиона, на обязанности которого возложил также передавать английскую корреспонденцию между Гильгитом и Кашгаром. Не смотря на то, что генеральному консулу в Кашгаре удалось об этом узнать и сообщить соответствующим властям для принятия заблаговременно мер, действия нашей администрации не вполне были удовлетворительны; правда было решено, при содействии переводчика Ферганского губернатора, Куль-Маметова, эту переписку перехватывать и для этого Куль-Мамет, под видом купца, взяв с собою на 4000 руб. товару и 6 помощников [74] туземцев, должен был разъезжать по дороге Кашгар-Сарыкол и перехватывать английскую корреспонденцию. Но Куль-Мамет, вместо возложенного на него поручений, взялся не за свое дело - вступил в сношения с Сафдер-Али-ханом (содержавшимся под стражей в Янги-шааре), собирал сведения о Бадахшане и наконец был выслан из Кашгара обратно в От нашим генеральным консулом (Письмо действительного статского советника Петровского Туркестанскому генерал-губернатору от 16 февраля 1892 г. за № 225.), не перехватив ни одного письма. Английский шпион в Сарыколе продолжал жить в Таш-кургане и выполнять свою задачу.

Оставленный полковником Ионовым, Шаджанский отряд имел инструкцию, в которой говорилось, что цель отряда - оберегать спокойствие и безопасность на Памирах и ограждать местное население от грабежей и насилий Отряд этот, расположение которого видел, проезжавший в октябре и ноябре 1892 г. через Памиры, лорд Дунмор (Лорд Дунмор высказался неодобрительно относительно позиции, занятой отрядом, говоря, что он окружен возвышенностями, с которых авганцы могут легко перестрелять отряд.), представлял собою тот же Памирский отряд полковника Ионова, меньшего состава и другого названия. Правительство же наше обратило все усилия на благоприятное разрешение возникших недоразумений, пытаясь убедить китайцев в правильности проведения границы по Сарыкольскому хребту; китайские дипломаты, в ответ [75] на это, выказали сильный протест; в ноте китайского посланника в Петербурге при ВЫСОЧАЙШЕМ дворе говорится, что преположенная нами граница основана исключительно на географических данных, и там же настаивается на отыскании к югу от перевала Уз-бель новой научной демаркационной линии, которая проходила бы или по цепи гор или по течению реки; в этой ноте, ссылались также на протокол 1884 г., упирая на то, что граница России от перевала Уз-бель должна идти на Ю.-З. Указание на протокол 1884 г. не только не подтверждает, но даже опровергает требование Китая, так как ст. IX Петербургского договора гласит, что для разграничения Ферганы с Кашгарией должна быть принята “существующая граница”, а эта граница имела общее направление на юг и, за немногими изгибами, она захватит Сарыкольский хребет. Наше Министерство Иностранных Дел, а также Туркестанский генерал-губернатор настаивали на необходимости и законности проведения границы именно по Сарыкольскому хребту (Письма Туркестанского генерал-губернатора на имя начальника Главного Штаба от 30 января 3893 г. за № 35.). В этом препирательстве прошел конец 1892 и почти весь 1893 гг. Вначале спокойные, споры становились все более и более тревожными и правительства Китая и России начали принимать меры с целью обезопасить себя на случай могущего быть столкновения. Китайцы начали подвозить в [76] Сарыкол продовольствие и фураж, а также сосредоточивать туда войска; все эти действии китайцы хотя и старались произвести для нас возможно незаметнее, но средства к скрытию намерений были временами наивны: сборы запасов объяснились заготовками для гарнизона; лянзы, высылаемые в Сарыкол, посылались туда частями, доходили до границы Сарыкола, отзывались обратно, но в меньшем против посланного вперед составе, или же ночью снова посылались в Сарыкол. Войска в Кашгарию стягивались отовсюду, даже из внутреннего Китая, так например 11 марта 189 3 г. наш посланник в Пекине доносил, что 4 марта в Синь-цзянь отправлено 100 китайских офицеров и нижних чинов артиллерии и с ними 200 ящиков с 2000 скорострельных ружей и патронами. В этот же день и туда же из Тянь-цзина отправлено было еще 100 офицеров и нижних чинов артиллерии, также с 2000 ружей новых систем и патронами. При этих двух отрядах отправлялось 30 полевых орудий Круппа. Командующему китайскими войсками в Кашгарии, Ти-тею, по слухам, везли на 10 верблюдах ямбы, а все портные и сапожники Кашгара и Яшги-шаара были забраны шить обмундирование войскам. Наконец начали даже ходить слухи, что китайские власти приказали возобновить разрушенное русскими на Ак-таше укрепление и, в случае появления там русских, противиться силою. Все эти приготовления не могли укрыться от нашего генерального консула в Кашгаре, действительного [77] статского советника Петровского. Наглость пограничных китайских караулов становилась все более и более и 14 мая 1893 г. капитан Кузнецов доносил, что около перевала Бердыш по нашему разъезду был сделан китайцами выстрел; у Ак-таша оказалось более сотни китайцев, которые захватили, связали и увезли многих памирских киргиз, в том числе нашего аульного старшину. Тщетно Русское правительство дипломатическими нотами требовало от Пекинского двора, чтобы переход за Сарыкол, до окончательного разграничения, был воспрещен; китайцы продолжали бесчинствовать. Тогда сочли своевременным принять более решительные меры; в дополнение к шаджанскому отряду был выдвинут на Памиры “сменный” отряд капитана Зайцева, а в Алайскую долину, к уроч. Сарыташ, 16 июня 1893 г. был выдвинут отряд под начальством полковника Ионова, имеющий назначением служить резервом войск, расположенных на Памире. Полковнику Ионову подчинялись все войска, находящиеся на Памирах. Начальствующие лица были снабжены инструкциями и, в зависимости от линий расположения сил, эти инструкции разделялись на три категории; а именно:

1) в Алайской долине (в северной зоне края) в окрестностях оз. Каракуля и местности, прилегающей к точно определенной границе с Китаем до пер. Уз-бель - как составляющих наши несомненные владения - на войска возлагалась охрана спокойствия и безопасности на тех [78] же основаниях, какие действуют в других местах Туркестанского военного округа.

2) в районе, прилегающем к р. Мургабу, оз. Ранг-кулю и к р. Кударе, начальник Шаджанского отряда должен стараться мирными средствами достигнуть очищения края от китайских постов и авганских разъездов и не допускать покушения авганцев со стороны Кудары и Таш-кургана.

3) в южной зоне - на юг от окрестностей Мургаба и до хребта Куш-болянд, начальник Шаджанского отряда должен ограничиваться простыми наблюдениями, избегать движений к Гиндукушским проходам и лишь следить, чтобы и другие противники не утвердились в этой части края, останавливая всякие их к тому попытки мирными переговорами (Предписание Командующего войсками Округа на имя Командующего войсками Ферганской области от 5 мая 1893 г. за № 284.). По приведении всего вышеизложенного в исполнение, наши отряды на Памире были расположены в июле 1893 г. следующим образом: а) Алайский отрядный резерв и штаб начальника войск, расположенных за Алайским хребтом и на Памирах, - на уроч. Сарыташ в Алайской долине; б) Шаджанский отряд и сменный Памирский отряд - в укрепл. Шаджан; в) от последних отрядов посты на Ранг-куле и на р. Ак-таше у устья р. Истык; в разных местностях Памира - джигитские посты. [79]

Этим не ограничивались меры по предотвращению недоразумений в будущем: Туркестанским генерал-губернатором, по инициативе нашего генерального консула в Кашгаре, усиленно ходатайствовалось о принятии более решительных, но зато определенных, мер; подробно выяснялось, что преследуемая в этом случае нашим Министерством Иностранных Дел политика выжидания и полумер может лишь породить опасность для нашего престижа в средней Азии (Письмо Туркестанского генерал-губернатора генеральному консулу в Кашгаре от 24 мая 1893 г. за № 260.); упоминалось о тех нежелательных последствиях, которые могли произойти вследствие робкой и уступчивой политики при ведении нами переговоров с Китаем, как об определении русско-китайской границы к югу от перевала Уз-бель, так и по предоставлению нашим соседям местностей западнее Сарыкола. Но должно быть слишком грозен был призрак возможности столкновения нашего с Англией если наше правительство не приняло ничего решительного. Правда волнение в Китае скоро улеглось, подоспело дунганское восстание 1895 г., которое оттянуло к себе сосредоточенные в Сарыколе войска, но граница наша с Китаем осталась по-прежнему условной, неопределенной. Англия была слишком заинтересована в этом вопросе для того, чтобы не принять всевозможных мер к созданию возможно больших недоразумений. Между прочим, здесь интересно будет выяснить некоторые факты отношений [80] к нам английского правительства и его агентов. Командующему войсками в Кашгарии, ти-тею, в период сосредоточения в Сарыколе войск, английским агентом в Кашгаре, Макартнеем, был сделан подарок, который состоял из нескольких ящиков с хорошими ружьями и патронами к ним; подобный подарок в будущем, если бы того потребовали обстоятельства, вероятно был бы повторен в значительно большем размере.

Из телеграммы нашего посланника в Пекине от 28 апреля 1893 г., препровожденной в копии к нашему генеральному консулу в Кашгаре, управляющим Канцелярией Туркестанского генерал-губернатора, при письме от 1 июля 1893 г. за № 295, видно, что при личном свидании своем с Ли-хун-чангом в Пекине, английский посланник убеждал Ли-хун-чанга не уступать России ни одной пяди земли и предлагал содействие Англии по доставке оружия и припасов для войны Китая с Россией. Ли-хун-чанг категорически отклонил это предложение и был чрезвычайно сдержан с английским посланником, сознавая своим здравым умом, столь отличным от умов прочих государственных деятелей Китая, что правительству Богдыхана нет расчета быть несговорчивым со своею могучею соседкою - Россией. Согласие между Россией и Китаем было восстановлено, хотя и не путем точного разграничения, но лишь условного, и этим памирский вопрос вновь отдалил свое решение [81] на неопределенное время. Были отозваны и наши отряды на Памирах: 25 августа 1893 г. выступил из Ша-джана отряд генерального штаба капитана Кузнецова и, следуя на Сарыташ, прибыл в г. Ош, где в сентябре того же года был распущен; 15 сентября приказано было возвратиться в Фергану и войскам Алайского резерва; на Памире остался лишь сменный Памирский отряд капитана Зайцева, наблюдающий за спокойствием в этом крае и ежегодно сменяемый. До настоящего времени содержится нами на Памирах особый отряд, присутствие которого в этом районе можно оправдать только желанием производства тщательных разведок к стороне авганской границы; нельзя не признать, что расходы, ассигнуемые на содержание отряда, в связи с встречаемыми им, благодаря местным условиям, лишениями, не окупаются теми сведениями, которые добываются начальником отряда и не вынуждаются обстановкой. В данном случае охрана границы и организацию добывания необходимых сведений можно было бы возложить на пограничные посты, содержащиеся особой охранной стражей, а для общего наблюдения за неприкосновенностью наших владений в этом районе, ежегодно летом можно было бы высылать сборные команды охотников от нескольких одновременно войсковых частей. Подобные меры, доставляя хорошую практику в вопросе выносливости и развития сметливости нашим войскам, [82] значительно уменьшили бы расходы по охране границ на юго-востоке Ферганы.

Китайцы на границе с Памирами стали значительно сдержаннее, но за то пытались проявить некоторую наглость на границе с Семиречьем, например 70 человек китайцев из Уч-турфана были посланы в наши пределы, перешли границу на пер. Бедель, доходили до пер. Барстаун, вернулись к пер. Каинды, прошли всю долину Аксая и через пер. Теректы возвратились из наших пределов в Кашгар. Лишь благодаря обычным действиям нашего правительства, чуждого всяких вызывающих распоряжений, эта попытка осталась безнаказанною, а когда Туркестанский генерал-губернатор, узнав об этом, предлагал передвинуть Алайский отряд ближе к Кашгару, например хотя бы в Иркештам, русское правительство отклонило это предложение, надеясь все уладить мирным путем. Наконец заглохли и эти последние проблески волнений, все успокоилось, и хотя столкновения действительно удалось избегнуть, но положение дел не стало определеннее. К этому прибавилось лишь присутствие на Памирах нашего постоянного сменного отряда, имеющего целью наблюдать, дабы интересы нашего правительства в этом районе не нарушались.

/Разграничение 1895 года./ В постоянных своих заботах по обеспечению северо-западных границ в Индии от мнимого вторжения русских, английское правительство настояло на проведении границы на [83] Памирах и граница была проведена, но к сожалению лишь в южном конце, в 1895 г., когда окончательно произошло распределение сфер русского и английского влияния; вопрос главным образом касался Авганистана, служившего издавна пунктом для дипломатических несогласий между нашим и английским правительствами. Краткий ход предварительных событий был следующий: в июне 1884 года, благодаря победе над туркменами, взаимные отношения России и Англии резко изменились; ранее отклоненное, предложение России по составлению комиссии для определения северной границы Авганистана Англией было принято. Соединенная комиссия должна была собраться в июле 1884 г. и на нее возлагалось окончательное разрешение спорных вопросов об Авганистане. Во главе английской комиссии стоял Сер-Петер Ламсден, а со стороны России генерал Зеленый. Впоследствии генерал Зеленый возвратился в Тифлис и бывший в то время командующий войсками Закаспийской области, генерал Комаров, возмущенный действиями английского комиссара, появившегося на разграничение с отрядом в 500 человек, и вызывающими действиями авганцев, с 1200 человек разбил 46-ти тысячное авганское скопище 18 марта 1885 г. в сражении под Кушкою (У Таш-Кепри.). Возбуждение в Англии по получении известия о поражении авганцев достигло высшей степени, война считалась неизбежной и парламент единогласно вотировал кредит в 11 миллионов [84] фунтов стерлингов на военные приготовления, Россия же приготовляла Добровольный флот. Но все окончилось мирно; в 1886 г. и в апреле 1887 г. представители Британии и России собрались в Петербурге и, по соглашению, Россия получила правый берег Герируда до Зуль-фагарского перевала и долину Бадхиса, включая и оазис Пенде. Выгода последних приобретений России была весьма существенна: владения ее теперь отстояли всего в 53 английских милях от Герата и не были отделены от него серьезной естественной преградой. В дальнейшем очередь стояла за определением восточной границы Авганистана и с этою целью, по настоянию Англии, произошло разграничение в 1895 г. Разграничительная комиссия состояла: со стороны Англии из полковника Жерарда, натуралиста Гольдвича, капитана Мак-Свини и доктора Алькока; кроме этих лиц в состав комиссии входили еще туземные съемщики, а охрана комиссии была обеспечена 10 туземными офицерами и сипаями, 20 пенджабскими кавалеристами и 19 челов. прислуги. Со стороны России были назначены: бывший военный губернатор Ферганской области генерал майор Повало-Швейковский, полковник Галкин, чиновник от Министерства Иностранных Дел Панафидин, и др. В русской комиссии еще находились: доктор Вельман и французский турист Стиффель. Со стороны Авганистана впоследствии прибыл представителем Сардар-Гулям Мухаэддин-хан. Занятия [85] комиссии продолжались около двух месяцев. Собравшись в конце июля 1895 г. на берегу озера Зор-куль или Виктория, делегаты провели границу следующим образом: от восточной оконечности оз. Виктория на юг через пик Конкорд на 19 верст, отсюда граница поворачивала на В. С. В. через пик Салисбюри, перевал Бендерский, пик Елгин, на перевалы Яман-шур и Урта-бель и поворачивала на Ю. В., где оканчивалась у пика Повало-Швейковского. Отсюда начинались китайские владения. Сферы, разграничивающие влияния России и Англии, по договору обозначались следующим образом: Вахан и часть Дарваза, лежащего на левом берегу р. Аму-дарьи, передаются Авганскому эмиру, а Шугнан и Рушан Бухаре. Граница на востоке Памиров между Россией и Китаем точно установлена не была, а вместо нее была принята общая линия, проходящая от перевала Уз-бель, на севере, до перевала Беик на юге. Приблизительно эту границу можно было бы преднаметить, если провести линию от пер. Уз-бель на пер. Ой-балгын, Ак-берды, Тох-Терек, Сарыташ-Гульма, Бердыш, Найза-таш, Сары-бурум, Беик, от него на пер. Кара-чункар к оз. Турдынын-куль. На этом пространстве нет никаких пограничных знаков и целость предполагаемой границы наблюдается со стороны Китая пограничными караулами, а со стороны России выдвинутыми вперед от Памирского отряда постами.

/Английские притязания на Сарыкол и местности, лежащие по Раскем-дарье./ Разграничение 1895 г. нельзя признать для [86] нас выгодным. Чтобы понять это достаточно взглянуть на карту и увидеть, что в южном конце Памиров, отторжением к Авганистану Вахана, англичане создали для нас буффер, устраняющий непосредственное соприкосновение наших и английских интересов. Дальнейшие происки и интриги англичан этим не окончились, Сарыкол являлся для них необходимых для открытия кратчайшей и удобнейшей дороги торговой из Индии в Синь-цзянскую провинцию Китая, а поэтому англичане стремились распространить свое влияние за Гиндукуш. В Таш-курган был назначен английский агент - мунши, на обязанности которого возлагалось официально наблюдение за почтою, отправляемой из Гильгита в Кашгар, а неофициально - шпионство за русскими. В Кашгаре также находился английский агент Макартней, прибывший в 1890 году с миссией Юнгхесбенда в качестве переводчика. Дальнейшие действия англичан в последующие годы можно объяснить желанием, заняв Сарыкол, замкнуть нас на занимаемых нами Памирах и кроме того продолжать постепенное наступательное движение вперед за Гиндукуш, при содействии своей искусной дипломатии. На встречу интересам Англии выступили наши интересы: Памиры, занимаемые нами ныне, не представляют собою ничего привлекательного, для того, чтобы считать вопрос вполне законченным. Занятие Памиров имело значение лишь как временной подготовительной меры, позволяющей предпринять [87] что-либо к выходу в более интересном направлении. С нашей стороны являлся прямой интерес не допускать все более и более увеличивающегося за Гиндукушем влияния англичан, а если возможно, то даже прекратить сразу его развитие. Удовлетворением к этому явилось бы занятие Сарыкола. Заняв его, Россия запирала англичанам выход из Гильгитской долины через Канджут в Синь-цзян и заставляла обратиться к кружной, неудобной дороге через Ладак. Занятием Сарыкола приобретался узел торговых путей из Вахана, Бадахшана и Канджута в Кашгар, Яркенд и Хотан, крупные торговые пункты Синь-цзянской провинции; кроме того приобреталась плодородная долина Тагармы и около укрепления Таш-кургана. Таким образом этому, ничем не замечательному клочку земли, суждено было совместить в себе интересы двух могущественных государств, и поэтому будет вполне ясно, почему Англия стремилась всякими побочными и негласными средствами предъявить какие либо права на владение Сарыколом; Россия в своих действиях руководствовалась лишь соображениями по обеспечению себя от тех нежелательных последствий, которые могли отразиться на ее дальнейшем развитии, и неизбежно вытекали из вековой, враждебной нам, политики Англии. Заняв Канджут и по возможности стараясь закрыть нам выход с Памиров, Англия начала обход свой чрезвычайно искусно и первыми намеченными ею пунктами явились верховья [88] р. Раскем-дарьи, те самые местности, которые на немецких картах изд. 1892 г. Готского картографического бюро названы почему-то “независимыми владениями”, и небольшой клочок земли под именем Аксайчина.

В конце 1897 г. Канджутский хан, Мухаммед Назим-хан, опираясь на то, что ранее владения Канджута простирались несравненно далее тех границ, в пределах которых ханство заключено в настоящее время, и доказывая, что эти владения доходили до самой р. Раскем-дарьи, просил китайских властей об уступке, хотя бы временной, его подданным для обработки следующих земель по верховьям р. Раскем-дарьи: Таш-момо, Кок-таша, Упранга, Урюка, Илы-су, Азгара и Арсара. Мухаммед Назим-хан в этом случае действовал не по собственной инициативе, а по внушению англичан; канджутцы же, издавна отличавшиеся беспокойным своим нравом и набегами, за исключением неоднократных разбоев, производимых ими в долине р. Раскем-дарьи, не имели на эту последнюю никаких иных более веских прав. Разбои эти, получившие правильную организацию при Канджутском хане Сафдер-Али-хане, наводили ужас на живущих по р. Раскем-дарье и даже на самый Тибет; благодаря этим же разбоям, некогда цветущая и плодородная долина р. Раскем-Дарьи, ныне обращена в пустыню. Цель, руководившая англичанами, вполне ясна: если китайские власти признают просьбу [89] Канджутского хана законной и ее уважат, то все места по верховьям Раскема, через Канджутского хана, постепенно будут присоединены к сфере английского влияния, а затем, когда обстоятельства потребовали бы проведения границы между китайскими владениями и владениями Кашмирского раджи, то Канджутский хан предъявил бы требование, и вполне законно, о включении в район, подвластных ему, областей Раскем-дарьи. Если бы подобное требование было признано законным и санкционировано, то первый шаг англичанами сделан - они приобретали местность, огибающую Сарыкол с востока, и следовательно, создавая новый буффер между возможностью соприкосновения наших и английских интересов, продолжали бы постепенное захождение правым плечом, вроде того, как это делается на маневрах. Кроме этой главной, второстепенною причиною желания англичан приобрести земли по р. Раскем-дарьи была та, что в этих местах были несомненные признаки присутствия золота. Несмотря на некоторую странность просьбы Канджутского хана и на его доказательства о бывшей принадлежности названных земель к Канджуту, доказательства, которые легко было опровергнуть, китайские власти согласились на уступку земель и благополучное разрешение вопроса близилось к концу. В начале 1898 г из Канджута на Раскем прибыли делегаты и кашгарскими китайскими властями, для съемки и точного определения подлежащих уступке по Раскему земель, [90] был командирован топограф Хей-далое.

По окончании осмотра земель и съемки, был составлен проект условий, на которых эта уступка должна была состояться, а именно: 1) уступке подлежало: к юго-западу от р. Юй-хо (так называют р. Раскем-Дарью китайцы) пять участков - по р.р. Таш-момо, Кок-ташу, Упрангу, Урюку и Илы-су. К северо-востоку от р. Юй-хо два участка - по р.р. Азгару и Арсару. Размеры китайским топографом этих земель были определены: первых пяти 200 ли (100 верст) в ширину, 100 ли (50 верст) в длину, остальных двух: 60 ли (30 верст) в ширину и 30-40 ли (15-20 верст) в длину.

2) Живущие на Урюке 5 семейств таджиков, продолжают пользоваться своею землею; остальную - свободную - по р. Урюку отдать Канджутцам.

3) Граница уступаемых участков земли должна пройти по водоразделу и все эти местности поступают в исключительное пользование Канджутцев, причем надлежит наблюдать, чтобы никто без разрешения не переходил намеченной границы и не перегонял через нее скот.

4) Канджутцы не имеют права строить на, уступленных им Китайским правительством, землях, городов, караулов и крепостей; право это принадлежит Яркендскому окружному Начальнику. Спустя три года после фактической уступки Канджутцам земель, китайские власти имеют право приступить к сбору подати, которая на [91] каждый год определялась в 12 (На наши деньги около 25 рублей.) лан со всех жителей и местностей в общей цифре.

7) Все возникающие споры между, вновь поселившимися на уступленных землях, Канджутцами и коренными жителями, разбираются и решаются: в местностях к ю.-з. от Раскем-дарьи Сарыкольским амбанем, а в местностях, находящихся к с.-в. от Раскема, китайским караульным начальником пограничного караула Базар-дара. Высшей инстанцией для обоих является Яркендский окружный начальник.

8) Ежегодно, для поверки численности населения на уступленных Канджутцам местностях, и зажиточности населения, Яркендским окружным начальником должен быть командируем для объезда мусульманский старшина.

9) Китайские подданные таджики, пользовавшиеся, до уступки Канджутцам земель по р. Раскему, лесом на Илы-су, сохраняют это право и после уступки земель.

Когда просьба Канджутского хана дошла до сведения нашего генерального консула в Кашгаре, Николай Федорович Петровский, зная нравы и обычаи китайцев и глубоко понимая цель, преследуемую английским правительством, первый предъявил энергичный протест, разъяснив, как кашгарской администрации, так равно и нашей, все вредные последствия, могущие от сего произойти, и кроме того от 9 января 1898 года за № 27) генеральный консул, зная невежество [92] Кашгарского даотая в делах, требующих соображения и знания, написал об этом подробно губернатору Синь-цзяньской провинции. Но должно быть велико было влияние англичан, если китайский губернатор, хотя и согласился вполне с доводами нашего генерального консула и был чрезвычайно признателен за любезность, но остался при своем убеждении, что при бедности канджутцев, для доставления им жизненного пропитания, он разрешил уступить им для запашек просимые земли и приказал командировать на Раскем чиновника с целью отмежевания потребной канджутцам земли. Относительно Аксайчина подробности заключаются в следующем: однажды, во время визита к консулу, Кашгарский даотай спросил его, не знает ли он, что такое Аксайчин и какое его значение; на желание консула узнать о причине такого любопытства, даотай, после некоторого замешательства, объяснил, что его спрашивал об этом губернатор, но так как даотай совершенно в этом вопросе несведущ, то просит не отказать консула объяснить ему этот вопрос. Николай Федорович Петровский согласился и, при первой же возможности, даотай приехал к консулу с картой пограничной полосы Синь-цзянской провинции. Велико было удивление консула, когда он увидел, что Аксайчин, составляющий территорию Китая, на привезенной даотаем карте был включен в число английских владений и видно было, что эта граница проведена после отпечатания карты, [93] от руки. Николай Федорович Петровский тотчас же указал на это даотаю и объяснил ему, что Аксайчин составляет владение Китая, но не Англии. Вот к каким средствам прибегали английские агенты. Аксайчин был выгоден англичанам, как местность, через которую из Ладака выходит прямая и кратчайшая дорога к г. Керии, вблизи которого находятся золотые прииски. Предусмотрительность англо-индийского правительства в этом вопросе была замечательна: на Раскем-дарью и в Хотанский округ были командированы разведчики - английские офицеры - Коббольд и Дизи. Последний производил чрезвычайно тщательно съемки обследуемого района и между прочим, совокупно с английским агентом в Кашгаре Макартнеем, агитировал в пользу уступки канджутцам по Раскему земель. Возможно даже предположение, хотя и не доказанное, что англичане даже преднамечали северную границу Кашмирских владений с Восточным Туркестаном, и, сопоставляя заслуживающие внимания работы капитана Дизи на Раскем-дарье, и нижепоименованные долины Раскема, которые китайцы решили отдать канджутцам, можно даже начертить эту предполагаемую границу: начинаясь у р. Кара-чукур, граница должна была пойти по р. Илы-су или по Мазару и Упрангу к Раскем-дарье и по этой последней, от уроч. Киргиз-джангаль, к местности Шаги-дулла, которая признается китайцами за пограничный пункт их владений с Кашмирским раджею. Трудно [94] конечно утверждать, насколько эта мысль правдоподобна, но около 300 человек канджутцев, под присмотром англичан, начали разделывать дорогу, ведущую из г. Керии к югу через Аксайчин на Ладак и далее, выходящую на золотые Куэнь-луньские копи и в застенные провинции Китая.

Как я упомянул выше, переговоры об уступке канджутцам земель продолжались чрезвычайно успешно для англичан: вопрос в принципе был решен утвердительно, надлежало разобрать только детали. Китайские власти предлагали канджутцам земли к югу западу от р. Раскема и отказывались давать сев. восточные участки. Вопрос об окончательном решении этого дела был передан Яркендскому амбаню, внутренно относившемуся крайне несочувственно к уступке канджутцам земель по Раскем-дарье и вследствие этого нередко обращавшемуся за советом к нашему генеральному консулу. Из 7 долин Раскема и его притоков китайские власти решили уступить 5, а именно: вышеупоминаемую местность Урюк, по Упрангу, по р. Таш-момо по Кок-ташу и Илы-су. Попутно с посягательством на верховья р. Раскема не был оставлен без внимания и Сарыкол: в декабре 1898 г. к Кашгарскому даотаю пришло посольство от Канджутского хана с письмом от него и за личной печатью. В этом письме Назим-хан заявил жалобу, что до настоящего времени он не может получить с жителей Тагдумаш-Памира и [95] Сарыкола анкетного сбора; в том же письме напоминалось, что анкетный сбор было разрешено ему Кашгарским доатаем производить ежегодно с жителей Сарыкола. Для пояснения подобного требования Канджутского хана, необходимо сказать следующее: когда пал Канджут, перешедший во власть Англичан, за ханом Канджута было сохранено право ежегодного сбора зякета с жителей - Тагдумбаш-Памира и Сарыкола (с кочевников). Это правило было установлено раз навсегда, так что посланные из Канджута в Сарыкол за сбором податей комиссары, являлись прямо к Сарыкольскому амбаню и получали от него, за печатью, приказание кочевникам Тагдумбаш-Памира и Сарыкола, не противиться сбору подати. Чем руководствовались китайцы, сохраняя за Канджутцами подобное право я не берусь сказать, позволю лишь выразить предположение, что здесь китайцы хотели быть может несколько смягчить пред общественным мнением своего народа, обстоятельства, при которых ими был потерян - Канджут, обстоятельства, которые наносили чувствительный удар самолюбию “небесной империи”. Сохранением за Канджутцами права собирать зякет с жителей Тагдумбаш Памира, права, которое Канджутцы ранее себе присвоили своими набегами и разбоями, китайцы хотели показать быть может, что Канджут уступлен Англичанам временно, а в действительности это ханство по прежнему находится в зависимости от Пекина. Кашгарский даотай, по своему невежеству, [96] и на этот раз подобное разрешение дал, не сообразив, что этим самым разрешением он признает господство канджутцев над землями, никогда последним не принадлежащими. Ясно, что это делалось под внушением тех же англичан, желавших иметь в своем распоряжении возможно большее число фактов, которые доказывали бы неопределенность нынешних границ Канджута и воспользоваться ими в будущих разграничениях Канджутско-Кашмирско-Китайских владений. Этого необходимо не забывать и иметь в виду в случае возникновения разграничительных вопросов на юго-востоке Ферганы у нас.

На жалобу Назим-хана, Кашгарский даотай, в ответном письме, разрешил ему собирать дань с населения Тагдумбаш-Памира, как это было прежде; это разрешение даотая чрезвычайно странное и возможно только в Китае; только в Китае бывают случаи разрешения подданным чужого государства брать подати с жителей другого подданства. Впрочем понятно положение китайских властей: при том формально двусмысленном положении, в котором был поставлен Канджут, ежегодно посылающий дань в Кашгар и этим внешне признающий себя вассалом Китая, а в действительности безвозвратно попавший в руки англичан, даотаю отказать в просьбе Назим-хана равносильно было признать Канджут уже непринадлежащим к владениям Небесной Империи и этим “лишиться лица”, Англичане же действовали чрезвычайно искусно: [97] закончив предварительные работы по проэктированию границ, в случае действительного проведения границ, они пытались бы устранить от этого нас, или же представить себя бескорыстными советниками и дружественными руководителями канджутского комиссара. Это было бы хорошо если бы было выполнено в совершенной тайне от нас, но замыслы были заблаговременно раскрыты и заблаговременно были приняты меры.

В начале 1899 г. канджутский хан снова подает даотаю жалобу, в которой излагает свое неудовольствие на Яркендского окружного начальника за то, что последний не отдает канджутцам земель к северо-востоку от Раскем-дарьи, а соглашается лишь на уступку земель, лежащих к юго-западу от этой реки, и кроме того жалуется, что Сарыкольские киргизы отказываются платить хану дань. Но в то время вопрос об уступке земель по Раскему в своем решении был задержан нашими представлениями, поэтому даотай ответил хану, что канджутцам в настоящее время нельзя уступить даже лежащих к юго-западу от Раскема земель; относительно же дани с Сарыкольских киргиз обещал сделать распоряжение. Канджутский хан потом еще несколько раз напоминал об уступке земель, но ответа не получал и вопрос этот, после некоторых колебаний, был разрешен хотя и в положительном смысле, но с некоторой, невыгодной для англичан, оговоркой. В самом своем возникновении, этот вопрос встретил протест среди [98] жителей Сарыкола, подавших Яркендскому амбаню жалобу на уступку земель по Раскем-дарье канджутцам и совершенно справедливо заявлявших на эти земли свои права с предложением представить, в случае надобности, неоспоримые, подтверждающие эти права, документы. Затем, как я упоминал выше, протестовал против этой уступки наш генеральный консул в Кашгаре. По настоятельному представлению нашего генерального консула в Кашгаре, на этот вопрос было обращено внимание сначала нашего правительства, затем и китайского. Как и ранее, туркестанские военные власти охотно отозвались на принятие необходимых мер против английских агитаций: оффициальной бумагой от 30 июня 1897 г. за № 571, Начальник Штаба Туркестанского военного округа уведомлял нашего генерального консула в Кашгаре, что Туркестанский генерал-губернатор уже вошел с представлением о необходимости обеспечения наших владений от английских интриг, ответив занятием Сарыкола. Занятие Сарыкола было решено основать на возбуждении вопроса о новом разграничении на Памирах с Китаем. Неизвестна дальнейшая участь этого представления: вероятно оно не встретило сочувствия к себе в нашем Министерстве Иностранных Дел.

Обратимся снова к вопросу об уступке земель по Раскем-дарье: Цзун-Ли-ямын, с обычной своей китайской изворотливостью, положительно утверждал, то никогда не согласится на [99] подобную уступку, а, одновременно с этим, Яркендский окружный начальник секретно уведомлял нашего консула об уступке канджутцам даже части Тагдумбаш-Памира, а на самой Раскем-дарье, на ур. Кок-таш, начали появляться канджутцы, сначала одиночными людьми а затем целыми семьями; прибыв на Раскем, канджутцы селились и приступали к распашке земель. Наше правительство признало необходимым принять самые решительные меры к устранению этого. Настояние нашего посланника в Пекине увенчалось приказанием, отданным Цзун-Ли-ямынем, об изгнании канджутцев с, занятых ими самовольно, земель; но этот успех был временным; снова восторжествовали дружественные уверения английских дипломатов и снова появляется слух об уступке канджутцам пяти местностей Сарыкольского ведомства (Слух этот заслуживал полного доверия, так как исходил от Яркендского окружного начальника чрез Яркендского торгового старшину.) и об найме ими местностей по р. Раскем-дарье. Сообщая о последнем оффициально нашему консулу, Кашгарский даотай даже прибавлял, что пока неизвестно, какие земли и где будут уступлены и сколько будет поставлено, для охраны их, караулов, а Гуль-Мамет, визирь Назим-хана, тяготевший к консулу, уведомлял его секретно, что ханы Канджута и Ногара просили разрешения Кашгарского даотая о постройке укрепленных постов возле перевала Мин-теке и караула Беик; при этом добавлял, что для этих постов в Канджут даже присланы ружья [100] и три орудия. Все подобные сообщения, требующие многих разъяснений, невольно наводили на сомнение; о каких караулах говорит Кашгарский даотай? если земли наняты канджутцами, то для чего тогда караулы? зачем понадобилось ханам Канджута и Ногара возводить укрепленные посты на Мин-теке и Беике? Снова закипела энергичная работа наших дипломатов, причем на очередь были поставлены вопросы о противодействии проискам англичан в долине р. Раскема и о присоединении Россией к себе Шугнана, Рушана и Вахана. Последний вопрос был решен отрицательно, так как подобное присоединение признавалось Министерством Иностранных Дел и Туркестанским генерал-губернатором преждевременным (Письмо Начальника Штаба Туркестанского военного округа Консулу от 10 октября 1899 г. за № 663.), но первый - об уступке земель по Раскему - удалось закончить относительно благоприятно. Бывший в то время чрезвычайным посланником и полномочным министром в Пекине от нашего правительства, действительный статский советник Гирс, упустив из виду, что не может быть никаких компромисов в вопросах об распространении английского влияния за Гиндукушем, потребовал от китайского правительства письменного заверения, что последним не будет сделано соседнему ханству никакой территориальной уступки. Китайские министры, в сообщении своем нашему посланнику в Пекине, [101] от 16 августа 1899 г., подобное заверение дали и даже при нем присовокупили, что Китай ни в каком случае не уступит Тагдумбаша, Раскема и др., прилегающих к этой границе местностей, другой державе. Донося о подобном результате нашему Министерству Иностранных Дел, действительный статский советник Гирс, в телеграмме от 4 сентября 1899 г., за № 27, подчеркивал характер вышеупомянутого сообщения китайских министров, как будто искавших поддержки у России против вынужденной у них (вероятно правительством Англии) и крайне нежелательной территориальной уступки. В той же телеграмме (за № 27) действительный статский советник Гирс доносил, что им заявлено китайскому правительству о предоставлении Россией Китаю полной свободы действий в этом деле, при условии, что всякая территориальная уступка в соседстве Памира будет сочтена русским правительством за прямое нарушение наших интересов. Вскоре вопрос об уступке канджутцам земель по Раскем-дарье был разрешен в следующей окончательной форме: между правительствами Великобритании и России состоялось соглашение, что упомянутые земли будут отдаваться канджутцам только для обработки, но уступлены им не будут; Россия согласилась этому не препятствовать. Сообщая об этом действительному статскому советнику Гирсу, в ноте от 20 августа 1899 г., китайские министры, во избежание недоразумений, просили поэтому ответа [102] нашего посланника. Последний, в сообщении от 31 августа того же года, уведомил китайских министров, что так как Великобритания дала России письменное заверение в том, что первая не имеет никаких территориальных притязаний в долине Раскема и что она отнюдь не намерена, в случае возбуждения вопроса об исправлении границ между британскими владениями и Китаем, поддерживать подобное требование, и подобное заверение Англии было сообщено Цзун-Ли-Ямыню, то вопрос считается исчерпанным. С тех пор (с начала 1900 г.) в долине Раскема не показывались более канджутцы и не пытались приступать там к обработке земель, по той простой причине, что в дальнейших своих действиях в этом вопросе Англия была лишена самого основного мотива. Нельзя впрочем сказать, чтобы вопрос об уступке канджутцам земель по р. Раскем-дарье был закончен, подтверждением чему являются последующие события В ноябре 1901 года английский посланник в Пекине настойчиво возобновил представление к Пекинскому двору об уступке канджутцам земель, лежащих к юго-западу от р. Раскем-дарьи. Со стороны русского правительства представлялся единственный исход к тому, чтобы по возможности отдалить разрешение вопроса; исход этот заключался в необходимости точно определить на картах те земли, о которых просили англичане. Основываясь на том, что бассейн Раскем-дарьи мало исследован, что у китайцев не было [103] карт этой местности, по которым можно было бы надлежащим образом ориентироваться, а также что в вопросе об уступке канджутцам земель было заинтересовано Русское правительство сменившему в Пекине г. Гирса, д. с. с. Лессару; удалось добиться согласия китайских властей на командирование на р. Раскем нашего офицера, которому китайские власти должны были точно указать те земли, которые предназначались к отдаче канджутцам. В мае и июне 1902 года на Раскем-дарью был командирован с этою целью генерального штаба капитан Зайченко, которому удалось выяснить следующее:

1) Из уступаемых пяти участков земли к ю.-з. от Раскем-дарьи, Кок-таш и Урюк являются самыми плодороднейшими из всех земель по Раскему.

2) Из названных пяти участков земли, лишь земля по р. Таш-момо действительно была свободною; остальные были заняты, или условно или фактически, кочующими по Раскему китайскими подданными киргизами и таджиками.

3) Никто из старожилов на р. Раскем-дарье не помнил, чтобы здесь когда либо селились канджутцы и чтобы им когда либо принадлежали эти места. Разбои канджутцев были у всех на памяти.

4) При разборе вопроса об уступке канджутцам земли по р. Илы-су оказалось, что рек такого наименования существует две: одна из них приток р. Раскем-дарьи, другая у [104] урочища Гуджад-бай впадает в р. Тагдумбаш-Памир. Так как в просьбе англичан не указывалось точно о какой именно реке Илы-су идет речь, то могло произойти крупное недоразумение в виде уступки канджутцам обеих рек Илы-су. Если бы это произошло, то обстановка для нас складывалась критически, так как уступка Канджутцам р. Илы-су, впадающей в Тагдумбаш-Памир, отдавала в руки англичан все течение р. Карачукура, составляющей единственный удобный выход из Гильгитской долины в Китайский Туркестан. При решении вопроса - чем руководствовались китайцы в своей чрезмерной уступчивости английским притязаниям, можно остановиться на следующем рассуждении:

Не в выгодах китайцев заселять свои приграничные земли разбойничьими племенами, грабежи которых, еще не так давно, наводили ужас на караваны; точно также Китай не на столько прост, добр и великодушен, чтобы раздавать без всякой причины земли иностранцам, к которым чувствует вражденную антипатию. Но в интересах Китая поссорить нас с Англией и цель эта достигается китайцами в высшей степени искусно; действия их настолько безупречны, что даже такие искуссные дипломаты, как английские, не замечают закулисной стороны дела и всецело отдались преследованию идеи создания русским в средней Азии возможно больших препятствий. Напрасно будут уверять русских и [105] других, что земли по Раскем-дарье отданы канджутцам в аренду; трудно доказать это, припомнив вышеприведенные мною, условия аренды. Ясно, что здесь агитация наших противников и нужны лишь настойчивость и непреклонная воля, чтобы рассеять все эти интриги.

В заключение скажу несколько слов о положении дел в самом Канджуте.

Канджут нельзя признать вполне благополучным относительно спокойствия в нем. Мухамед-Назим-хан, громадными поборами и широкой жизнью, восстановил против себя народ. Кроме того в Канджуте находился брат Сафдер-али-хана и Назим-хана, Мухамед-Нафис-хан, который пытался было произвести переворот в свою пользу, но неудачно; он был отдан под строгий надзор, но мысли о возможности быть канджутским ханом не терял. В конце 1900 года был получен слух, что Нафис-хан хочет бежать к русским и даже присылал будто бы, для переговоров с начальником нашего поста в Таш-кургане, свое доверенное лицо, а это последнее должно было сноситься с Гуль-Маметом, визирем нынешнего хана в Канджуте Назим-хана, перешедшим окончательно на сторону, враждебную хану. Трудно было, за неимением достаточных оснований, решить, действительно ли было таково намерение самого Нафис-хана, или же засылка к русским агента для переговоров являлась лишь результатом попытки англичан создать на основании этого какое либо, [106] благоприятное для себя, обстоятельство. Весьма правдоподобно было допустить мысль, что китайцы, под внушением англичан, при появлении Нафис-хана в Таш-кургане, приняли бы его и, как брату своего вассала, предложили бы ему земли по Раскем-дарье. Раз это совершилось бы, интрига англичан удалась бы блестящим образом. Как бы то ни было, но наши власти отнеслись к предложению Нафис-хана сдержанно, да строго говоря Нафис-хан не представлял интереса, как конкурент Назим-хану; нам скорее был бы полезен в этом отношении Сафдер-Али-хан, имеющий и до настоящего времени свою партию в Канджуте. Время не ждало и замыслы Нафис-хана были открыты: по полученным в сентябре 1901 г. сведениям, по подозрению в сношениях с русскими и по доносу Назим-хана, Нафис-хан был арестован и отвезен в Гильгит; с ним были арестованы Гуль-Мамет и еще несколько участников. Впрочем эти известия не вполне выясняют истинную обстановку дела. Хотя Сафдер-Али-хан находился в заточении в Урумци, но в последнее время ему даже была выхлопотана от нашего правительства небольшая субсидия. Наш генеральный консул в Урумци несколько раз входил с ходатайством о разрешении Сафдер-Али-хану поселиться, вместе с семейством, в Яркенде, но ходатайства были безуспешны. Только в октябре 1901 г. разнесся слух, что Сафдер-Али-хану разрешено жить в Яркенде с семьей; в феврале 1902 [107] года слух этот подтвердился оффициально; Сафдер-Али-хан был освобожден и возвращался из Урумчи в Яркенд. Когда возник вопрос снова об уступке Канджутцам земель по Раскему и о командировании на Раскем русского офицера, Сафдер-Али-хан, по прибытии в г. Кучу, был там, по распоряжению из Пекина, задержан впредь до окончательного выяснения дел на р. Раскем-Дарье.

В Сарыколе, как я уже говорил выше, до конца 1897 г. английским агентом служил один авганец, жительствовавший в Таш-кургане, но с этого времени его решено было заменить “мунши” (т. е. образованным индусом, знающим языки английский, тюркский и персидский). Для других иностранцев, а в особенности для русских, Сарыкол был решительно недоступен и в то время, когда английские путешественники ездили там беспрепятственно, китайские власти, под внушением англичан, упорно отказывали в пропуске туда, не только русских путешественников, но даже докторов (Когда наш врач Юсупов в 1897 г. хотел ехать в Сарыкол, Кашгарский даатай категорически отказал ему в пропуске, а когда, не смотря на это запрещение, Юсупов все-таки в Сарыкол поехал, то, по прибытии в Таш-курган, был оттуда возвращен обратно в Кашгар силою.). Пользуясь тем, что в “списке пограничных пунктов, через которые могли проезжать русско-подданные для торговли в Китай”, приложенном к “правилам для сухопутной торговли”, выработанным совместно [108] с Петербургским договором 1881 г., для прохождения через нашу границу с Ферганой и Кашгарией указан был для этой цели лишь один Иркештам, китайцы категорически воспретили переход русским границы в Сарыколе, не смотря на то, что с нашей стороны в этом отношении для китайских поданных никаких стеснительных распоряжений не было. Зная хорошо истинную цену дипломатическим заверениям англичан, наше правительство не могло оставить без внимания присутствие в Сарыколе английского агента. Как и ранее, первым проявило свою деятельность военное Министерство. В конце 1898 г., по представлению бывшего Туркестанского генерал-губернатора генерала Духовского, для безостановочного наблюдения за действиями англичан на юго-восточной границе Ферганы, был возбужден вопрос о необходимости иметь в Кашгаре, при нашем генеральном консульстве, офицера генерального штаба. При этом имелось в виду, воспользовавшись постоянными притеснениями и насилиями начальников пограничных караулов над нашими почтовыми джигитами, поставить в Таш-кургане казачий пост при офицере. Таким образом, вместо того, чтобы предпринять что либо решительное, остановились на полумере, не только не достигающей цели, но даже ухудшающей обстановку. Следовало бы не ставить поста в Таш-кургане, а привести вопрос о Сарыколе к определенному концу; в поводах к занятию Сарыкола недостатка встретиться не могло. [109]

По утверждении вышеуказанного проэкта ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ, в конце 1899 г. был командирован в Кашгар офицер генерального штаба, с соответствующим личным составом и инструкциею. По прибытии командированных в Кашгар в декабре 1899 г., началась подготовка удобной обстановки для постановки в Таш-кургане нашего поста. Еще до прибытия в Кашгар офицера генерального штаба, в Таш-курган, генеральным консулом в Кашгаре, был командирован, для наблюдения за отправкой почты из Кашгара на Памиры, бадахшанец Мирза-Сулейман; по прибытии в Таш-курган, он, благодаря интригам английского мунши, был встречен крайне недружелюбно, как местными китайскими властями, так и туземным населением. Английский мунши, подкупив, по указаниям Макартнея, наиболее влиятельных лиц Сарыкола и действуя на Сарыкольского амбаня, создавал препятствия от имени населения, которое будто бы не желало видеть в Сарыколе русских. К этому времени подоспели смуты во внутреннем Китае и Сарыкольский амбань Ди-дарин объявил населению, что так как Богдыхан находится в войне с русскими (Про англичан не упоминалось, хотя Китай в то время вел войну со всеми европейскими державами.) и следовательно каждый русский должен считаться врагом китайцев, то он, Ди-дарин, запрещает населению Таш-кургана давать мирзе Сулейману убежище и продавать продукты, а наши почтовые джигиты [110] по-прежнему подвергались всевозможным притеснениям. Ди-дарин действовал, имея солидную опору в Янги-шаарским титее, генерале Чжане, который находился в дружественных отношениях с Макартнеем, и, с началом открытия беспорядков в Китае, вел себя крайне вызывающе по отношению к русским, грозя вырезать всю русскую колонию в Кашгаре. Но поддержка ти-тея не спасла Ди-дарина; по настоянию нашего генерального консула в Кашгаре, Ди-дарин был удален из Таш-кургана, переведен в Янги-гиссар на должность “туй-би” (низшую в сравнении с ранее занимаемой), а на его место был назначен в Таш-курган Чжао-фын-ин.

В виду подобного сопротивления, встреченного нами в Сарыколе, Туркестанский генерал-губернатор в 1900 г. возбудил ходатайство о, немедленном занятии Сарыкола; когда же на таковое от Военного Министра последовал ответ, что занятие Сарыкола наше правительство признало несвоевременным, то возникло вновь ходатайство о том, чтобы, в случае надобности, наш Таш-курганский пост можно было усилить двумя постами Памирского отряда - Истыкским и Ранг-кульским. На усиление Таш-курганского поста постами Памирского отряда ВЫСОЧАЙШЕЕ соизволение последовало и приведение его в исполнение было всецело предоставлено на усмотрение Туркестанского генерал-губернатора.

Спокойствие в Сарыколе зависело главным образом от настроения командующего войсками [111] в Кашгарии ти-тея Чжана, выказывающего себя в высшей степени враждебно по отношению к русским, а потому против него, как угрожающего спокойствию стране, нашим консулом также был возбужден вопрос об удалении его. Вновь назначенный вместо Ди-дарина амбанем в Сарыкол, Чжао выказал себя в скором времени недостойным занимаемого им поста и сразу подпал под влияние английского мунши; неприязненные действия против русских продолжались, причем ти-тей продолжал выказывать себя упорно явно враждебным к русской колонии; его не остановил даже призыв к сдержанности со стороны Кашгарского даотая, за что Чжан начал грозить даже самому даотаю, называя его слугой консула и грозя, в случае войны, убит его первого. Вновь последовало (в конце 1900 г.) энергичное представление нашего генерального консула в Кашгаре о необходимости убрать из Синь-цзяна столь опасного для общего спокойствия человека, и в средине ноября того же года было получено от губернатора Синь-цзянской провинции уведомление, что ти-тей смещен, а на его место назначен из Хунанской провинции другой сановник. Приезд заместителя был объявлен через 2-3 месяца, затем был отложен еще на 2 месяца и наконец, благодаря вероятно богатым подаркам и подкупу, замена ти-тея была отложена на неопределенное время. Только в марте месяце 1902 года генерал Чжан, Императорским указом, был замещен [112] Аксуйским джен-теем генералом Го и переведен в г. Аксу.

Воспользовавшись первыми же недоразумениями между начальниками пограничных китайских караулов и нашими почтовыми джигитами, в феврале 1901 г. был наконец водворен в Таш-кургане наш пост из пяти казаков при офицере. Сарыкольский амбань Чжао, узнав о приближении к Таш-кургану руского поста, пришел в бешенство и хотел выйти на встречу к нему с лянзой для вооруженного сопротивления, но был остановлен благоразумными советами некоторых окружающих его лиц. При таком отношении ясно было, что трудно ожидать чего либо нашему посту в Таш-кургане, если Сарыкольским амбанем останется Чжао. Недолго продержался он; по представлению нашего консула, в апреле 1901 г., Чжао был замещен амбанем Чен-сянь-дарином, человеком недалеким, недостаточно сообразительным, но смирным.

При таких условиях, как неисполнение наших требований об удалении ти-тея, наш пост в Сары коле, если и являлся не вполне надлежащей мерой, то тем не менее убирать его стало невозможным без того, чтобы не сделать некоторой уступки нашему самолюбию и престижу в западном Китае.

Постановку нашего поста в Таш-кургане нельзя признать мерой вполне целесообразной; правда этим был сделан нами шаг вперед на юго-востоке Ферганы и шаг, имеющий важное, но не [113] решающее, значение; нужно было не ставить пост, а занять Сарыкол. Что же вышло с постановкой нашего поста в Таш-кургане? На Сарыкол предъявили права два могущественные государства - Россия и Англия; Англия поставила в Таш-кургане мунши, наше правительство - казачий пост; англо-индийское правительство выстроило для английского мунши в Таш-кургане прекрасное, просторное помещение; с нашей стороны, если по прежнему наши действия ограничатся пребыванием в Таш-кургане поста, явится настоятельная необходимость в постройке хорошей казармы. К чему могут привести все вышеизложенные действия? только к созданию для нас наибольших затруднений. При существующем ныне порядке, Сарыкол может превратиться в нейтральный кусок земли, но при этом выгоды приобретает исключительно англо-индийское правительство; в то время, когда мы будем нести существенный расход на помещение и содержание поста, будем ограничены в своих дальнейших намерениях в этой стране, правительство Британской Индии будет иметь в своем распоряжении кратчайший и удобнейший торговый и почтовый путь из Индии через Канджут и Сарыкол в Синь-цзян, и этим самым приобретет возможность продолжать распространение своего влияния за Муз-таг и Гиндукуш и окончательно замкнет нам выход с Памиров на юго-восток. Из прежних опытов, неоднократно подтверждался факт, что Англия - непобедима там, [114] где ее требования опираются на юридическое или же международное право. Русские дипломаты не могли успешно бороться с английскими интригами и в этих случаях показывали или же безмолвное преклонение пред искусством английских дипломатов, или же излишнюю осторожность. Но за то наши решительные приемы, как например во время войны европейских держав с Китаем в 1900 г., сопровождаемые энергичным вооруженным воздействием, неоднократно доказывали, что Англия чувствует органическое отвращение ко всяким вооруженным столкновениям с войсками цивилизованных европейских государств; в этих случаях Англия постоянно уступала. В вопросе о Памирском разграничении, излишняя осторожность привела к тому, что до настоящего времени в этом районе возникает масса недоразумений. Памирский вопрос - обширное, благодарное поле, для создания всевозможных конфликтов между Россией и Англией. Даже отбрасывая в сторону неопределенность нашей восточной границы на Памирах с Китаем, затруднение возникает в том отношении, что Англия сознает важное значение для России Сарыкола. Английское правительство ясно видит, что Сарыкол является для России нервом, от которого зависит распространение ее дальнейших подступов к Британской Индии и уничтожение, созданного в 1895 г., буффера. Трудно даже приблизительно определить время, когда наконец настанет благоприятное окончание для нас памирского вопроса. В одном [115] из номеров, кажется “Новостей”, не помню за который год, была напечатана беседа бывшего нашего Министра Иностранных Дел, князя Лобанова-Ростовского с генералом Венюковым; в этой беседе, князь Лобанов-Ростовский обещал привести к благоприятному концу памирский вопрос, и, принимая во внимание государственный ум, которым обладал, к сожалению преждевременно умерший, талантливый министр, можно было ожидать, что это не одно обещание.

Весь вопрос в настоящее время зависит от того, чтобы выбрать наиболее благоприятную минуту для решительных действий и, когда таковая настанет, предъявить самые широкие требования по обеспечению нас на юго-восточном фронте Ферганы, требования безусловные и категорические, опирающиеся на внушительную военную поддержку. Необходимо при этом наметить заблаговременно границу, которая удовлетворяла бы нашей безопасности, и исключала бы всякое недоразумение в будущем, а в случае, если бы даже произошло столкновение, то оно было бы полезно в том отношении, что надолго устранило бы всякие в этой местности препирательства. Оснований для возбуждения вопроса о проведении новой границы у нас есть много, благодаря почти 20-ти летней продолжительности недоразумений на юго-востоке Ферганы.

Необходимо помнить, что наши соперники, англичане, не теряют из виду ни одного, даже ничтожного, движения русских в Средней Азии. [116] Доказательством этому служит богатая английская литература по этому вопросу, разработывающая и разработавшая все детали положения дел в Средней Азии. Если исключить проглядывающее всюду предвзятое мнение английских писателей, что Россия в своих действиях преследует лишь систему захватов и лелеет мысль о походе на Индию, то английская литература, к изучению взаимных отношений в Средней Азии России и Англии, представляет много ценных материалов, которых, к сожалению, мало в нашей литературе.

Здесь я позволю себе приложить карту постепенного распространения русских владений в Средней Азии, взятую мною из сочинения “The Heart of Asia. By Francis Skrine and Edward Ross”. С одной стороны эта карта доказывает насколько внимательно наблюдают англичане за каждым шагом России в средней Азии; с другой же стороны, из рассмотрения названной карты, можно прийти к выводу, что в преследовании мысли о завоевательном образе действий России в Азии, английские писатели не стесняются поступаться даже справедливостью хронологических данных. Если даже признать справедливость линии, обозначающей границу владений России в Азии в 1734 г. (в этому году, в царствование Анны Иоановны, для устройства дел на западной азиатской границе, была командирована экспедиция Кирилова), то последующие линии дальнейшего движения России на юг, страдают крупными [117] ошибками. Например: линия, обозначающая границу Русских владений в Азии в 1745 г. вынесена много вперед; в период управления Оренбургским краем Неплюева, была занята часть Илецких соляных копей, сомкнута на севере урало-уйская линия с иртышской и проведена ишимская линия от звериноголовского укрепления до г. Омска; все это можно приурочить только к 1754 г., а на прилагаемой карте к 1745 г. наша граница примкнута даже к р, Эмбе; значительные экспедиции к р. Эмбе, с целью прекращения грабежа киргиз, были отправлены лишь в царствование Императрицы Екатерины II-й в 1784-85 гг. В царствование же Екатерины II-й, были приняты меры по упрочению нашей сибирской границы продолжением иртышской линии и возведением в 1792 г. укрепления на Бухтарме. Такие же грубые ошибки в хронологических датах на приложенной карте можно было бы указать еще; я упомяну здесь лишь о последних движениях наших в Средней Азии, так как подробный разбор справедливости исторического хода постепенного движения России в Азии, по карте сочинения Scrin’а и Ross’а, занял бы много места и отвлек бы меня от цели настоящего труда: гг. Аулие-ата и Туркестан заняты в 1864 г., и следовательно в 1863 г. наша граница не могла иметь вида непрерывной линии; присоединение к России Кокандского ханства последовало в 1876 г., на приложенной же [118] при сем английской карте год этого события указан 1868 г. и т. д.

Во всяком случае несомненно, что каждое движение наше в Средней Азии привлекает к себе внимание наших соревнователей, двигающихся к нам навстречу со стороны Индийского океана. Это внимание наших соседей заставляет также и нас смотреть за каждым их шагом в центральной Азии и не забывать, что ни одного движения напрасного, бесцельного не предпринимает здесь Англия; если же с ее стороны и исходили предложения о мире и союзе, то таковые оказывались весьма убыточными для тех, кто имел несчастие поддаваться на эту ловушку.

Капитан Зайченко.

15-го Января 1902 г.
г. Кашгар.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info