-

ЛОГОФЕТ Д. Н.

ОЧЕРКИ ГОРНОЙ БУХАРЫ

(Продолжение) ¹.

Глава III.

Хуш-Ёр. — Жизнь таджиков.

Кишлак Хуш-Ёр является самым населенным пунктом всего бассейна Варзоб-Дарьи и в прежнее время служил местожительством Варзобского бека, уступив затем место кишлаку Варзобу, а в Хуш-Ёре ныне проживает лишь помощник амлякдара Минг-баши.

Насчитывая до 700 человек жителей Хуш-Ёр, со своим базаром, составляет как бы столицу, по сравнению с остальными населенными пунктами долины.

Раскинувшись на сравнительно небольшом пространстве крайне скученно, он имеет обыкновенный вид всех таджикских кишлаков в горах.

Население его, а также и соседних кишлаков, разбросанных по течению Варзоб-Дарьи и её притоков, занимается земледелием, засевая каждое удобное место в горах, и поэтому все мягкие склоны, даже в самых труднодоступных местах, покрыты пашнями, на которых засеваются пшеница, ячмень и чечевица, [148] а ближе около кишлаков — клевер, причем, благодаря отсутствию мест для сбыта, цены на все зерновые хлеба стоят изумительно низкие, не поднимаясь выше 15 коп. за пуд пшеницы и почти столько же за ячмень. Благодаря такому положению, а также и тому, что подать собирается властями хотя и хлебом, но по ценам, утверждаемым по г.г. Гиссару и Дюшамбе, почти весь урожай переходит в руки администрации, а на обсеменение полей и пропитание остается самая малая часть его, в силу чего, несмотря на плодородие и огромные урожаи, население особою зажиточностью не отличается.

Весь округ бассейна Варзоб-Дарьи по количеству своего населения занимает видное место в Гиссарском бекстве, достигая до 10 т. человек, расселившихся по всем горам, в кишлаках: Хош-Томаша, Будомахе, Гульзари, Май-Хуре, Хуш-Ере, Потаре, Пугусе, Гажни, Биггаере, Варзоб-Дарье, Фан-Фароке, Шафтамионе, Догана-Варзобе, Новобаде, Джангаляке, Зиановате, Дагобе, Чарбаге, Ходжя-Амбие, Чагатане, Зиргоре и г. Дюшамбе.

Составляя глухой, но богатейший район, места эти имеют неисчислимый запас древесного и строительного материалов, в виде деревьев ореха, клёна, березы, тополя и арчи, которые легко было бы можно, сплавляя по реке плотами, доставлять до Дюшамбе и дальше, пользуясь временем её розлива. Дорого стоющие породы деревьев, пригодные для столярных работ, в настоящее время частью расходятся на топливо, а большая часть, достигая старости, сгнивает совершенно непроизводительно, загромождая собою лесные чащи.

Тихое трудолюбивое население этих горных мест удивительно симпатично. Редко видя русских, все жители кишлаков, при проезде их, собирались посмотреть на гостей, поднося виноград, лепешки и персики, крайне ценя каждое ласковое слово и стараясь совершенно бескорыстно быть полезными в путешествии.

Одетые в армячинные халаты темного цвета с открытым воротом, через который выглядывает бязевая рубаха, с тюбетейкою и большою чалмою на голове, с длинной палкой в руках или же с не менее длинным мултуком, среднего роста, коренастые, с большими бородами, горцы, несмотря на кажущуюся с первого взгляда суровость, производят удивительно приятное впечатление своею доверчивостью, честностью и отсутствием всякого плутовства при расчетах, чем так грешат жители долин.

Почти такой же костюм носят женщины, с тою лишь разницею, что летом они одеты в широкие шаровары и длинную белую [149] рубашку с застежками. Бусы из янтаря, кораллов, серебряные подвески украшают шеи молодых, из богатых семейств; у старух же украшения отсутствуют.

Утварь и весь жизненный уклад горцев донельзя примитивны и просты. Но оружие — длинные фитильные ружья, топоры в виде древних секир — пользуется большим вниманием и всё старое оружие тщательно хранится в каждой семье, занимая даже особенно почетное место в различных свадебных обрядах.

Почти не имея никакого сообщения с внешним миром, большинство варзобцев, даже и о Дюшамбе знают понаслышке, никогда, за самыми редкими исключениями, не показываясь дальше Варзоба; да и в этот пункт их загоняет, иногда лишь, крайняя необходимость по каким-либо делам попасть к амлякдару, который в глазах их является страшною властью, в лице коей и представляется им всё бухарское правительство; об эмире же большинство понятия не имеет, зная лишь, понаслышке, про грозного гиссарского Куш-беги, стоящего в их представлении выше эмира. Русские власти представляются также чем-то неизвестным и донельзя страшным, причем лишь редкие слышали про русского пристава в Пянджекенте, приезжающего в Ягноб и Фалгар; о высшей же русской власти они не слыхали.

Имея сообщение в течение 6–8 недель в году через перевалы: Анзоб, Штур-Гордани и Каратегемин с Самаркандскою областью, варзобцы почти совершенно не пользуются этими дорогами, пролегающими через 12 т. фут. перевал, а потому вывоза в русские владения не существует, хотя в то же время через них привозятся из России: мануфактура, чай, сахар, железные изделия, керосин и лампочки, постепенно всё больше и больше получающие право гражданства среди варзобских горцев.

Имея всё свое богатство в быках и стадах коз и баранов и получая хотя и большие урожаи, но при тяжелом труде, вынуждающем разрабатывать горные склоны и недоступные выси для своих посевов, варзобцы отличаются трудолюбием и патриархальным образом жизни, сохранив все особенности племени, прожившего века вне воздействия многих отрицательных сторон жизни культурных народов.

Ведя постоянную и упорную борьбу с природою, отвоевывая каждый клочок земли для земледелия, варзобцы в то же время имеют постоянного врага в лице рек и их притоков, прихотливое течение которых, благодаря таянию снегов, производит [150] большие наводнения, а горячие солнечные лучи, способствуя подтаиванию снегов, вызывают огромные снеговые обвалы, заваливающие ущелья и приносящие неисчислимые бедствия.

Насколько красива долина летом в течение 6–7 месяцев, настолько же она меняет совершенно вид в зимнюю пору. Начиная с октября, полоса снегов начинает опускаться в горах всё ниже и ниже.

Вместе с морозами и северными ветрами наступает время зимних вьюг и метелей. Целые дни ревет буря в ущельях, а снег идет не переставая и постепенно, забрасывая всё проходы и ущелья, снеговая пелена покрывает долины. Снося снег с вершин гор, ветер набрасывает огромные сугробы внизу, закрывая и реки, и пропасти, и деревья, уничтожая при этом всякую возможность сообщения между кишлаками.

Занесенные до крыш сакли горцев сливаются с окружающими снежными сугробами, придающими здешней местности вид полярной страны.

Долгая, почти шестимесячная зима, загоняет горцев в сакли, около которых в загонах размещается скот, бараны и козы.

Сидя целые дни около мангалов и греясь у огня в созерцательном состоянии, проводят варзобцы эти месяцы, когда никого, кроме своей семьи да самых ближайших соседей, нет возможности увидеть.

С конца зимы начинается появление приплода у коз и овец, и население сакль увеличивается, с водворением в них новорожденных, для предохранения их от действия сильных морозов, достигающих более 20 градусов по Реомюру.

Рев ветра лишь нарушает тишину, среди которой, надрывая душу, слышится завывание волков, подходящих к людским жилищам. Темная черная ночь кажется почти бесконечною, и во время неё чудится горцам, что везде вокруг носятся джины, аджихоры, джостернаки и всякие злые духи, ведущие борьбу с людьми.

Жутко в это время выйти из сакли. Врываясь в отверстие трубы, разносит ветер уголья мангала, окутывая всех сидящих пеплом. Вспыхивая ярко, несутся искры внутри сакли, обсыпая всех. Пугливо жмутся друг к другу всё члены семьи, шепча заклинания против враждебных сил.

Долго длится холодная ночь с заунывными завываниями, шумами и стонами.... [151]

Угрюм характер горцев и многое становится понятным в его характере, если вспомнить всё тяжелые условия его жизни.

С первыми лучами весеннего солнца, заглядывающими в темные, закопченные дымом, сакли, начинает оседать снег в ущельях. Огромные снеговые массы, подтаивая снизу, начинают постепенно сползать со скатов гор в долины, нависая над обрывами, а затем с глухим шумом сваливаются вниз, заполняя ущелья и сметая иногда целые кишлаки. Ночные заморозки поддерживают снеговую пелену и эта борьба холода с теплом продолжается почти до апреля, когда южный ветер, с особою силою устремившись на снежные вершины, начинает уничтожать их нижние части, темнеющие и оседающие плотным слоем. Теплые дожди размывают снега, которые тая постепенно обнажают хребты и склоны гор, по которым несутся ручьи воды, образуя водопады. Все реки вздуваются, препятствуя сообщению между кишлаками. Вместе с тем начинается период постоянных землетрясений, разрушающих иногда человеческие жилища и наводящих панический ужас на население.

Лишь с половины апреля начинают зеленеть горы, покрывающиеся затем в короткое время сказочно-богатою растительностью, а вместе с этим таджики приступают к полевым работам, взбираясь на выси гор, где расположены их поля.

Шаг за шагом, медленно переступая, тянут небольшие быки тяжелый плуг, взрывая желтоватую жирную землю. На огромных высотах производятся вспашки земли, заставляя каждого видевшего невольно удивляться поразительному трудолюбию этих исконных земледельцев, несмотря на страшно тяжелые условия, сумевших достигнуть высокой культуры в области земледелия, вдобавок еще с самыми примитивными инструментами.

Лишь когда зазеленеют все хребты гор, согретые солнечными лучами, вместе с этим как будто оживает всё население горных долин, начиная засевы яровых хлебов, арбузов и дынь...

Все лето затем, до сбора урожая, проходит как бы в созерцании красот природы: во всех кишлаках на самых высоких местах можно видеть таджиков, сидящих в виде огромных птиц, любующихся открывающимися перед ними видами горной панорамы.

В темные ночи, при свете костра, собирается население кишлака к излюбленному сборному месту под ветви огромного тута [152] или же на дворе мечети и, прислушиваясь к дребезжащим звукам домры или сааза, проводит целые ночи, лишь перебрасываясь словами. Молодежь занимается пением, играми и рассказами страшных историй и сказок, в которых главными действующими лицами являются джины и духи гор.

С наступлением осени начинаются работы по сбору урожая. Вооружившись кривыми серпами, по склонам гор, целые дни, не разгибаясь, жнут таджики ячмень, пшеницу, а затем, связав в снопы, начинают перевозку их вниз на выбранное для молотьбы место.

Навьючив огромный воз на сани, запряженные парою небольших волов, управляет таджик этою запряжкою, быстро несущеюся вниз по извилинам дороги, проложенной иногда, почти перпендикулярно к долине. Не обращая никакого внимания на опасность такого спуска, свозятся золотые снопы на ток, где те же волы, шаг за шагом, ходя по кругу, вытаптывают зерна хлеба из колосьев, производя вымолачивание таким архаическим способом.

По освидетельствовании бухарскими чиновниками, собирающими при этом подать, зерно тут же закапывается в глубокие ямы, сохраняясь таким способом для весны, а часть зерна всегда оставляется в запас на случай неурожая.

С окончанием всех работ вновь начинается свободное время для горцев. Зверь в лесах покрывается зимнею шерстью и наступает период общих охот, в которых участвует население целого кишлака во главе со своими руководителями-стариками охотниками, отправляющимися и отдельно по одиночке в горы на охоту.

Осень до начала снегов самое веселое время в кишлаках, перед долгою зимою. Охоты, свадьбы, пение, пляски, игры разнообразят жизнь, давая запас впечатлений на несколько месяцев.

Никаких новостей из внешнего мира не доходит до горных долин, живущих своею особою жизнью. Приезд путешественника — праздник для горцев, имеющих возможность посмотреть на чужестранного человека. Целыми часами, внимательно следя за каждым движением, просиживали таджики около нас, ни одним звуком не нарушая молчания, если не обратиться к ним с вопросом, и в то же время крайне словоохотливо, при желании узнать, рассказывая все особенности своей жизни. [153]

Тут же группировались дети, пытливо и удивленно глядя на невиданных урусов своими темными глазками.

Женщины, ходящие среди своего кишлака с открытыми лицами, прятались при первой встрече, выглядывая из-за заборов, затем делались смелее и подходили ближе, но всё же никогда не вступали в разговор мужчин.

Отдохнув хорошо в кишлаке Хуш-Ере, мы двинулись дальше вверх по течению Варзоб-Дарьи, дойдя с большим трудом до слияния реки Зигди-Дарьи с Кара-Куль-Дарьей или, как ее называют таджики, Майхура-Дарьей, откуда собственно считается начало Варзоб-Дарьи. Обе эти реки хотя и многоводны, но всё-таки значительно меньше.

По течению Зигди-Дарьи, на расстоянии около двадцати верст, расположено пять-шесть небольших кишлаков и несколько малых, тогда как на Майхуре имеются всего лишь одни летовки.

Представляя собою местность, пересеченную огромными горами, весь правый берег Майхура-Дарьи поднимается отвесно, уходя вверх; в то же время по течению этой реки встречаются значительные ровные пространства, а хребты гор покрыты травами при полном отсутствии древесной растительности. Представляя собою отличные пастбища, все эти горы покрыты летом стадами баранов, коз, поднимающихся до самых высоких перевалов.

После вида грандиозных хребтов, по Варзоб-Дарье, как будто нагроможденных местами друг на друга и уходящих в облака, местность значительно изменилась и очертания гор как будто сделались значительно мягче.

С высокого перевала виднелась часть течения Варзоб-Дарьи, скрывающейся почти тотчас же за поворотом, и хотя эта река на расстоянии 70 слишком верст и принимает до сорока притоков ², но даже приблизительно невозможно издали определить направление их течения, так они скрыты горными хребтами. Лишь кое-где переброшенный через реку мост дополнял красивую картину бурлившей под ним реки.

— За теми горами, указал проводник, лежит Искандер-Куль — большая вода. Только наши люди на той стороне редко бывают; через перевал Штур-Гордани — он очень крутой и тяжелый — надо идти. На Анзоб также здесь дорога приходит. Прежде с Ягнобцами воевали, а теперь только купцы ездят из [154] Дюшамбе к урусам в Пянджекент, да и то мало, потому что дорога очень трудна, а с осени и совсем нельзя переехать. Летом люди, которые больны, ходят за эти горы через перевалы Меген-Дара: там есть горячая вода, Ходжа-аби-Гарм-Гарап называется. Такой святой человек там жил и воду людям указал.

— Давно жил святой Ходжа-Гарап в тех местах?

— Очень давно, тюра. Есть там пещера в горе, в которой он провел в молитве всю свою жизнь; стоит она под самой горой Ходжа-аби-Гарм, воды которой текут в Варзоб-Дарью. Там же над могилой Ходжи-Гарапа построен мазар и живет имам со своими людьми. Святой Ходжа благословил горячую воду на пользу людям, и все больные приходят туда и купаются в особых хаузах, а рядом прямо в земле вырыта печь и в ней так горячо, что без огня можно сварить обед и испечь лепешки.

Реки Зигди-Дарья и Майхура-Дарья, соединяясь вместе и неся массу воды, образуют при своем слиянии довольно бурный водопад, в котором массы воды с шумом скатываются вниз, образуя водовороты. Небольшая роща красиво выделяется выше. Широкая долина Зигди-Дарьи довольно сильно населена, имея до десяти кишлаков, расположенных по течению реки.

Снеговые горы поднимались вдали на горизонте, а ближе шли склоны гор, отлогих и покрытых зеленью травяной растительности и засеянными обширными полями, примыкающими к большому кишлаку Зигди, имеющему более полутора тысяч душ населения.

Целый ряд речек, впадающих в Зигди-Дарью, пересекал нашу дорогу, причем наиболее значительными притоками являются с левой стороны Ак-Руд, а с правой — Насруты, Шур-Дора, Хозара и Каратегемин, не считая целой массы мелких ручьев, с веселым журчанием сбегающих с гор.

Кишлак Зигди по своему внешнему виду наглядно подтверждает многочисленность своего населения, заключая в себе около полутораста слишком сакль, тесно скученных на сравнительно, небольшом пространстве.

Еще в то время, когда перед нами вдали показался кишлак, я заметил несколько человек таджиков, тесною группою шедших навстречу, в сопровождении целой толпы детей и горных собак. Подъезжая ближе к кишлаку я имел вполне достаточно [155] времени, чтобы рассмотреть всю эту группу, среди которой было много стариков.

Впереди, выделяясь своим желтым халатом на фоне темных, стоял сам минг-баши, опоясанный кривою старинною шашкою. Несколько лепешек на деревянной тарелке составляли собою почетную хлеб-соль.

Поздоровавшись, обменявшись приветствиями и ответив на все вопросы о здоровье и цели путешествия, я устроился на разосланной кошме, пригласив присесть ближе минго-баши и стариков.

Через несколько минут весело забурлил чайник, поставленный на разведенном огне, и я предложил новым знакомым чашку чаю, которая тотчас же стала передаваться в круговую, от одного к другому.

Широкий клинок шашки в старых, сильно изношенных, кожаных ножнах привлек невольно мое внимание, и, попросив его показать, я увидел красивую арабскую вязь очень древнего рисунка.

— Откуда это оружие у минг-баши? — спросил я, чтобы завязать разговор.

— Давно очень, тюра, им владеет весь наш род и я получил его от отца, а он, в свою очередь, от своего отца. Хороший клинок, — добавил он, вкладывая его в ножны. — Как серпом спелый колос, так же им легко срезать каждую голову.

— Если так, то пусть попробует минг-баши свою шашку на голове той собаки, которую кстати давно надо уничтожить, так как она вся покрыта чесоткою, и я указал на одну из собак, производившую донельзя неприятное впечатление своим облезлым, захудалым видом.

— Этого нельзя, тюра. Собаку убить нехорошо шашкою. Клинок будет осквернен, запротестовал он, но тут же, как будто спохватившись, добавил:

— Но если, тюра, прикажет, то я исполню, хотя при этом надо всё-таки пожелать, чтобы, клинок из железного обратился в деревянный.

— Почему же так? — заинтересовался я, зная, что этим вопросом вызову на рассказ о каком-нибудь событии.

— Очень давно, тюра, жил один сарбаз, у которого не было никакого имущества, так как он всё его истратил, и только [156] оставалось оружие — отцовский старый клинок, но и его продал сарбаз, и вырученные звонкие деньги так же ушли быстро, как пришли. Но необходимо было ему нести службу при эмире и быть всегда при оружии. Приделал он к рукоятке деревянный клинок и, вложив его в ножны, начал носить и никому в голову не приходило, что никакого оружия уже у сарбаза нет.

Но люди злы. Подсмотрел кто-то, что носит сарбаз деревянный клинок в ножнах, и рассказал об этом эмиру. Рассердился повелитель и решил обличить и наказать обманщика.

Пришли один раз просители к повелителю и тут же стоял сарбаз и слушал, как эмир судит людей. Посмотрел эмир на него, усмехнулся и неожиданно приказал:

«Вот этот человек, который жалуется, сам виноват — пусть сарбаз сейчас же отрубит ему голову».

Испугался тогда сарбаз: узнает эмир, что нет у него стального клинка.

«Мой повелитель, но ты не выслушал еще самого обвиняемого, а также свидетелей», сказал он, чтобы отвлечь мысли эмира и оттянуть время.

Рассердился тут страшно эмир:

«Сейчас же отруби голову человеку, которому я приказал, или я велю отрубить твою».

Еще больше испугался сарбаз, но осенил его мысль Аллах.

Он воскликнул:

«Пусть не свершится греховное дело! Этот человек не виноват. А если он прав, то сделай так, Милосердный, чтобы мой стальной клинок сабли превратился бы в деревянный и не мог бы затем перерубить шею осужденного».

И тут же быстро вытащил клинок из ножен.

Страшно удивились всё люди, увидав чудо — держал сарбаз в руках деревянный клинок. Не захотел Милостивый, чтоб была пролита кровь невинного, и обратил Он железо в дерево.

Усмехнулся эмир на эту хитрость сарбаза — не смог он уличить его, но видел, что Аллах дал хитрецу великий разум — и назначил сарбаза казием.

А люди, видевшие чудо, рассказывали о нём другим и слава о новом казии, как о человеке, на котором лежит благословение пророка, разнеслась по всей стране...

Д. Логофет.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» № 11.

2. Справа 22 и слева 18, причем на Варзоб-Дарье и её притоках имеется 19 постоянных мостов.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки горной Бухары // Военный сборник, № 12. 1913

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info